Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Испепелив в пальцах окурок, я двинулся к дому.
— Ну, здравствуй, — вежливо поприветствовал я, опускаясь на корточки. Из-под лохматых бровей, с заросшего бородой лица на меня уставилась пара всё ещё внимательных глаз, уже подёрнутых белой плёнкой. В густой рыжей шевелюре белели целые клоки седины.
— И тебе не хворать, чародей, — степенно откликнулся домовой. — Давненько в наших краях вашего брата не было.
— Что случилось с хозяевами? Уехали?
— Да кто в те дни просто так уезжал? — вздохнул он. — Хозяин, почитай, ещё в первый год войны погиб, а хозяйка с дитём не сильно дольше пожили: в лес убежали, не желала она под некросами проклятыми жить. Да там и сгинули, — он шмыгнул носом, утирая скупую слезу. — Хорошие они были. Я вот по старой памяти дом поддерживал, покуда мог, от мертвецов поганых прятался. А сейчас, видать, пора моя пришла, помирать скоро. Ну, да и ладно. Уже лучше так, среди живых, чем между мертвецами да их сворой! — задиристо проворчал он, стукнув маленьким сухим кулачком по коленке.
Я, не говоря ни слова, выпрямился и, обойдя домового, вошёл в его вотчину. Дух проводил меня настороженным взглядом. Препятствий чинить не стал, но и следом не пошёл, ожидая развития событий.
Я прошёл через пустые сени, не обратив внимания на оставшиеся там вещи. Моя цель была дальше, в светлице.
Вышел я через пару минут, крепко сжав в руке небольшую деревянную фигурку. На пороге домовой встретил меня испуганно-настороженным взглядом.
— Ты что это задумал, чародей? Не пойду я никуда, не предам хозяев!
Я присел рядом с ним, достал папиросу, закурил. Дух недовольно поморщился, но ничего не сказал.
— Не будет никакого предательства. Ты им ничем не поможешь; хорошо служил в былые годы, вы дружно жили, а теперь не стоит цепляться за прошлое. Я тебя хорошим людям отдам, не волнуйся.
— Слово дашь? — подозрительно прищурился домовой.
— Огнём и кровью клянусь, постараюсь. Ну, а если ошибусь в людях — так не взыщи, с меня тоже спрос небольшой.
— Сильная клятва, — кивнул домовой. — А что это ты мне помогаешь? Боевой офицер, силища — ух, аж дух захватывает! А я — что, я рядовой дух...
— Честно? — я вздохнул. — У меня самого никогда толком не было дома. В детстве, ещё в детдоме, как все беспризорники мечтал, что не дано сейчас, так вырасту — будет у меня самый настоящий, свой дом. Чтоб полная чаша, чтоб семья большая и дружная. Ну, и домовой, как без вашего брата. Вот наверное с тех пор я к твоему роду бережно отношусь. Дома своего, полной чаши, у меня, как видишь, нет, да и невелика вероятность, что будет. А в хорошие руки тебя пристроить мне не сложно.
Дух снова хлюпнул носом и трогательно погладил меня по локтю. Потом его глаза сверкнули решимостью.
— Не отдавай меня никому, чародей.
— Ты чего? — опешил я.
— Будет тебе дом, вот всё сделаю! Я ж ого-го какой домовой, не простой, а самый что ни на есть старинный, из рода в род переходивший! — горячо воскликнул он, уже забыв, что только что называл себя "рядовым духом". — Хороший ты мужик, на хозяина моего прежнего похож, хоть он и чародеем не был. Где я себе ещё такого найду? А дом, баба да детишки — дело наживное!
Я засмеялся от серьёзности его тона и махнул рукой.
— Ну, как скажешь. Кто я такой, чтобы спорить с "самым что ни на есть" домовым? Только, уж не взыщи, придётся тебе пока в вещмешке пожить. Единственное, кормёжку могу обеспечить.
— Ты думаешь, это хуже, чем смерть? — насмешливо улыбнулся в усы домовой, подмигнул и исчез.
Я аккуратно завернул в чистый платок резного идола и убрал в вещмешок. Пока возился, не заметил, что Вольдим уже вернулся с какими-то ещё людьми, а со стороны хозяйственных построек к сухогрузу торопятся два высоких тонконогих паука-погрузчика и несколько тракторов.
Найдя меня взглядом, отставной танкист махнул рукой, подзывая к себе и, простившись с встречающими, сам двинулся навстречу.
— Ну, вот и управился, пойдём. А что это ты на крыльце сидел? Дом-то брошенный. Ланька, тёзка твой, хозяин дома, со мной вместе на фронт ушёл, только мне повезло вернуться, а он в первый год сгинул. И жена его, говорят, вместе с сыном где-то в лесах пропала.
— Я так и понял, что дом не жилой, — я кивнул. — Показалось просто, сходил проверить.
— Да ну, действительно — показалось. Там отродясь ничего дурного не было; хорошие люди жили.
За разговорами дорога показалась совсем уж короткой. Мы вспоминали, кто где воевал, и выяснили, что неоднократно пересекались, и пару раз даже вполне могли бы видеться, но исключительно мельком: танковым частям магическое прикрытие и огневая поддержка не требовались, так что с танкистами мне доводилось общаться довольно мало, разве только в качестве помощи с ремонтом, как и моему собеседнику — с офицерским составом.
Впрочем, трудно было найти полк или дивизию, с которыми мне не доводилось хоть где-то поучаствовать в сражениях. Старший офицерский состав периодически перебрасывали для огневой поддержки на тот или иной участок фронта в качестве самостоятельных боевых единиц. Нас немного, а наше участие в случае присутствия кого-то из доманского командования было просто необходимо, потому как с высшей нежитью такого уровня кроме офицеров работать некому. К примеру, сейчас офицеров огневиков в звании обермастера наберётся человек семьдесят, а то и меньше, и больше эта цифра не была никогда. А обергроссмастеров вообще всего четверо.
В разговоре, само собой, я этого не упоминал. Оберлейтенанта никто не будет таскать туда-сюда по фронтам: толку с него одного? Так что вспоминал я только те места, в которых довелось побывать в составе полка, к которому был приписан, или просто забавные случаи без указания места действия.
Жили Райков с семьёй в крепком доме с каменным фундаментом, ещё дореволюционной постройки. Видно было, что хозяин вернулся не так давно: вовсю шёл ремонт крыши, и имелось ещё множество куда менее важных хозяйственных проблем, требующих вмешательства.
— Папка! Папка приехал! — раздался радостный детский крик, и из-за забора нам навстречу выскочила чумазая белобрысая девчонка в коротком потрёпанном платьице, из-под которого сверкали зелёнкой разбитые коленки. Вольдим со смехом подхватил дочь на руки, покружил.
— Веська, младшая моя. Ровесница войны, в первый день родилась. Весеслава, поздоровайся с дядей Иланом, он боевой офицер.
— Здрасьте, — послушно кивнула мне девочка, крепко цепляясь за папину шею, но не отрывая от меня любопытного взгляда. По её глазам было видно, что ожидают от меня чего-то весьма необычного, вроде пламени из глаз, звериных когтей или ещё какой-нибудь глупости.
Так и не найдя ничего подобного, девочка явно разочаровалась и потеряла ко мне всякий интерес. А я, хоть и искренне любил детей, никогда не умел с ними общаться и чувствовал в случае необходимости подобного общения сильную неловкость, поэтому только облегчённо вздохнул, когда Весеслава начала засыпать вопросами отца.
Вслед за ними я тихо прошёл в калитку, поднялся на крыльцо и вошёл в сени. Там нас встретила жена Вольдима, Лёна, женщина с простым невыразительным лицом, тихая, даже кроткая, но приветливая и улыбчивая.
Обещанная баня к нашему приходу была уже готова — возвращения отца семейства ждали именно сегодня. Так что без промедлений и долгих разговоров нас отправили именно туда: Лёна была явной сторонницей старинной народной традиции, согласно которой гостя следовало сначала как следует попарить в баньке, потом накормить, потом уложить спать, и только потом уже учинять расспросы. Ну, в крайнем случае, потерпеть с ними до чая, если гость не слишком устал.
Однако, в этот раз чая не получилось. Примерно через час или около того, когда мы с Райковым сидели в предбаннике и за разговором пили холодный квас, расслабленные и настолько умиротворённые, насколько это возможно только после хорошей бани, дверь без стука распахнулась. На пороге стояла Лёна, как Кара бледная и явно насмерть перепуганная. Вместе с ней в небольшую тёмную комнатку, освещённую светом единственного маленького окошка под самым потолком и толстой сальной свечой в плошке на столе, ворвался золотистый вечерний свет и чужие встревоженные голоса.
Мы одновременно вскочили с лавок — благо, сидели уже в кальсонах.
— Что случилось? — так же хором поинтересовались мы, и Вольдим кинулся к жене, обхватив её за плечи.
— Мальчишки... пропали... — бесцветным голосом отозвалась она и разрыдалась.
Я уже знал, что детей в семье трое; помимо Весеславы было ещё двое близнецов двенадцати лет. Помимо того, я видел в доме довоенную фотокарточку, на которой не было младшей девочки, но зато имелось ещё двое детей: об их судьбе я спрашивать не стал, и так всё было понятно.
— Что значит — пропали? Время ещё раннее, куда они могли пропасть? Поди, в лесу бегают! — попытался дозваться до жены Райков. Однако та была явно в истерике, поэтому, торопливо усадив её на лавку, Вольдим босиком выскочил на улицу. Я, естественно, за ним.
Перед крыльцом обнаружилась небольшая группа явно встревоженных людей. Несколько женщин разного возраста, пятеро перепуганных мальчишек от восьми до пятнадцати лет, старик, совсем молодой ещё мужчина в командирской форме на костылях с культёй вместо левой ноги и суровый громадный дядька в тельняшке — сажень в плечах и косая сажень роста.
— Вольдим, вишь, говорят, с мальчишками твоими беда, — солидным басом, с лёгкостью перекрывая гомон, обратился к хозяину дома тот богатырь.
— Что случилось? — упавшим голосом спросил отставной танкист.
Из торопливого рассказа ребят картина складывалась следующая.
Мальчишки традиционно с утра убежали в лес — и играть там было интереснее, и грибов с ягодами можно было набрать. Ничего конкретного о происшествии они рассказать не могли — только слышали странный громкий гул и испуганные крики, клялись и божились — принадлежавшие близнецам. Когда все сбежались на то место, откуда, предположительно, доносились звуки, обнаружили в одном неглубоком овраге какие-то обрывки одежды, взрытую и перепаханную прелую листву, а ещё несколько недавно вполне свежих и здоровых деревьев по краям оврага засохли и скукожились.
— Отдохнули, — раздался слышный только мне мрачный голос из-под крыльца. Это он только из симпатии ко мне с мрачностью старается; на самом деле, точно знаю, крайне доволен. Тень терпеть не может тех моментов, когда всё вокруг спокойно.
— Ребята, у меня к вам всего один вопрос, но очень важный, — перебил я начавшего, было, что-то говорить встревоженного отца. — Звуки, которые вы слышали. Это были просто крики, или вы слышали эхо?
— Эхо, — уверенно кивнул один из мальчиков, самый старший. — Долгое такое, раскатистое.
— Да, — загомонили остальные. — У нас в лесу вообще очень часто эхо, даже на прогалинах. Особенно страшно, если совы ухают.
— И давно в лесу поселилось эхо?
— Да вот буквально недавно, второй год, — сообщила одна женщина.
— Ты что городишь? Как некросы проклятые пришли, так эхо и появилось!
— Нишкни! Летом некросы пришли, а эхо на другой год уже началось!
— Да ты в лесу-то тогда не бывала!
— Бабы, а ну цыц! — беззлобно рявкнул гигант в тельнике. — Ты чьих будешь-то, парень? — обратился он ко мне.
— Оберлейтенант Илан Стахов, — представился я, обойдясь без уставных приветствий (какой уж тут устав, в подштанниках на босу ногу?), и, обойдя толпу, скорым шагом направился в дом, одеваться.
Молодой одноногий командир попытался меня окликнуть.
— Да куда ж ты полезешь, обер? Давай вызовем спецов.
Я не стал останавливаться и тратить время. Тем более и без меня нашлось кому разобраться: здоровяк в тельняшке басовито хмыкнул.
— Не трожь ты его, Яська, — его командный голос было неплохо слышно и внутри дома. — Слыхал я про этого Стахова, не переживай за него так. — Богатырь замолчал — видимо, собеседник что-то спрашивал или возражал. — Да говорю тебе, справится. Этот... обер с чем хочешь справится, — в голосе скользнула ирония, и пауза перед званием была весьма красноречива. — А вы чего тут столпились-то? Али дел своих мало? Нечего глазеть, пошли, без нас разберутся.
Минуты через полторы вошёл Вольдим; я, к тому времени уже почти одетый, застёгивал гимнастёрку и прикидывал, нужно ли мне что-то из вещей.
— Илан... — тяжело начал он, стесняясь поднять на меня взгляд. Потом, всё-таки, не выдержал. — Спаси их, ради Богов!
— Я постараюсь. Честно, сделаю всё, что смогу.
— У них есть шансы? — с надеждой наконец посмотрел мне в глаза хозяин дома. — Ты знаешь, что с ними?
— Вариантов случившегося много, а конкретно я смогу определить только на месте, — я предпочёл сказать правду, чем обнадёживать человека пустыми обещаниями. — Но шансы есть, и они не такие уж плохие. Да не смотри ты на меня так виновато! — не выдержал я. — Во-первых, это мой долг и прямой приказ — реагировать на подобные происшествия. Во-вторых, ну ты-то в чём виноват? Тем более, ты меня сразу предупредил, что чернушина какая-то есть. А, в-третьих, что ж я, не человек что ли? Если беда случилась, и я могу помочь, то как можно оставаться в стороне?
— Да всё ты правильно говоришь. Но ведь нехорошо, с дороги, отдохнуть толком не успел!
— Отдохнуть я всегда успею, — отмахнулся я. — Я вещи тут оставлю. А если через двое суток не появлюсь, можно будет начать беспокоиться; раньше точно не стоит.
— Наверное, сердце беду чуяло, — вздохнул он. — Не хотел я останавливаться тебя подбирать, а как толкнул кто!
— Не переживай, я тебя тоже немного обманул, — я хмыкнул, по привычке тщательно оправляя форму.
— Ты не офицер? — насмешливо хмыкнул он.
— Я не оберлейтенант, — я ответил весёлой улыбкой и подмигнул. — Ладно, будь здоров. Лучше пойди вон жену успокой, чем тут дурными мыслями мучиться!
— Не умею я, — он снова вздохнул. — Когда бабы плачут — это... вот просто руки опускаются, и злость такая! С ней там сестра родная, пусть лучше так.
— Ну, тут уж как знаешь, — я пожал плечами и, обойдя замершего у входа Райкова, вышел в сени, напутствуемый его нервным "Береги себя!"
Поселок был на удивление большой, и народа на улицах хватало. Хотя праздношатающихся практически не было; все явно куда-то спешили. Потом я понял, почему: люди торопились попасть домой до темноты. То ли мне как обычно чего-то недосказали, то ли жители инстинктивно чувствовали неведомую опасность и не хотели оставаться на улицах. А то ли всё было гораздо проще, чем я себе придумал: за несколько лет оккупации поневоле привыкнешь, что в темноте ничего хорошего встретить нельзя, да и к комендантскому часу военные любой национальности относятся очень трепетно — что мы, что доманцы.
Как только опустились сумерки, улицы опустели, зато позволил себе проявиться явно с трудом себя сдерживавший всё это время мой загадочный спутник.
— Делаем ставки, что на этот раз, — весело поинтересовался он. — Что-то сотворённое или самопроизвольное?
— Если верить местным, эхо появилось задолго до ухода доманцев, но не сразу после их появления, так что процентов семьдесят за самопроизвольное, — ответил я, останавливаясь, чтобы закурить. — Сам понимаешь, вариантов — масса! Внезапно умершие деревья сокращают спектр, но незначительно.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |