Уроки некромантии

Пафнутьев физически ощутил, как включился боевой режим. Времени на раздумья не оставалось — дальше он действовал по наитию, глупо, но эффективно. Торговка была совсем рядом, остальные — шагах в двадцати. Из лавки выскочил парень с кистенем.

Первым заклятьем — простой 'глушилкой' — он ударил по торговке. Та отлетела, апельсины разметало взрывной волной. Второе бросил в телегу, огибавшую площадь. Стенка рухнула, из телеги посыпались оглушительно визжащие поросята, ринулись во все стороны, путаясь под ногами преследователей, еще более увеличивая всеобщую неразбериху. Лошадь понесла, прямо на второй отряд городской стражи, мчащийся на крик.

Пафнутьев бросился в переулок Травников, менестрель — за ним. Совсем некстати вспомнилось, что мяса он так и не купил — Винсент же его со свету сживет! Махнув эльфу, чтоб бежал дальше, маг бросился обратно. У выхода из переулка поросенок лакомился растоптанным апельсином, — то, что надо. Пафнутьев оглушил его, схватил, бросил еще заклятье вслепую и помчался во всю прыть.

Менестрель только-только достиг выхода на улицу, когда Пафнутьев перегнал его и бешено замахал руками проезжающему экипажу.

— В Белый Город!

Ямщик, бородатый детина, меланхолично окинул взглядом его красное лицо, притихшего поросенка в руках, взглянул на обтекающего липким соком менестреля...

— Три 'курицы', — с тяжелым угорским акцентом подытожил он.

От возмущения у Пафнутьева свело дыхание.

— Земляк, не бери грех на душу! — заорал он по-угорски, хотя до того момента был уверен, что давно забыл родной язык.

— Ладно, две, — смягчился ямщик.

Менестрель втиснулся в экипаж вслед за магом, сел на краюшек сиденья, виновато вздохнул. Копыта лошади зацокали по мостовой.

Раж боя потихоньку спадал. Пафнутьев утер пот со лба, расстегнул полушубок. Оклемавшийся поросенок, хрюкнув, уткнулся ему в подбородок. Менестрель тайком считал деньги из прихваченной шляпы.

— Ты, недобиток драный, хоть знаешь, сколько стоят услуги мага Гильдии? — горько спросил Пафнутьев. — Винсент меня точно убьет.

* * *

Онуфрию Пафнутьеву уже приходилось наблюдать своего куратора в гневе, но в тот день она была особенно страшна. Когда они вошли в дом, Винсент сразу заподозрила неладное и, уперев руки в бока, молча ждала, пока он занесет покупки на кухню и раздаст леденцы сироткам. Менестрель все это время стоял у дверей, сжимая в руках дурацкую шапочку, и пытался быть галантным, — что получалось у него попросту хреново. Потом Винсент молча завела Пафнутьева в свой кабинет, приперла к стене и потребовала доклад.

Выслушав о происшествии на рынке, она, естественно, помрачнела. Ну а после заготовленной еще в карете фразы о 'новом клиенте' разразилась длинным монологом, из которого, — если исключить ругательства на пяти языках и оценки его, Пафнутьева, личности, — следовало, что 'этот типчик' не сможет расплатиться за услуги, даже если продать его на опыты, что она с величайшим удовольствием бы и сделала, когда бы не устав Гильдии. Потом она вкратце, — опять же, за вычетом ругательств и личностных характеристик, — объяснила ему роль реноме Гильдии при заключении новых контрактов — с нормальными клиентами, а не шутами гороховыми! — и ущерб, этому самому реноме им сегодня нанесенный. И, наконец, поинтересовалась, что же он намерен предпринять дальше.

К счастью, Винсент несло, поэтому жалкое блеянье, предварившее его ответ, накрыло потоком новых эпитетов и идиом. Выговорившись, магичка шагнула к двери.

— Я съезжу на рынок, проверю, что ты там натворил и узнали ли тебя. Выгони этого полудурка, а потом займись ужином. На улицу не выходи.

— Я не могу его выгнать, — потупился Пафнутьев. Деянира недоуменно обернулась..

— Это почему же?

— Он мой клиент, и я не для того спасал его жизнь, чтобы его схватили стражники. Простите, госпожа куратор.

— Если я еще раз услышу это слово... Как может быть клиентом тот, с кем ты не заключал контракта?! Ты хоть имя его знаешь?

— Его зовут Адар Йо Сефиус, госпожа куратор. У нас с ним устное соглашение.

Деянира фыркнула, дернула себя за кончик косы. В комнате явственно запахло озоном. Особенно четко выговаривая каждое слово, она спросила:

— Рядовой Пафнутьев, не хочешь ли ты мне сказать, что заключил контракт, невыгодный и вредный для Гильдии, да еще и за спиной у своего куратора?

— Ну пусть так! Но это — внутреннее дело Гильдии, и оно не должно касаться безопасности клиента! — выпалил Пафнутьев. Он представил себе, как лежит в окопе, закрыв голову руками. Ну что уж она ему сделает? Размажет его по стенке заклятием? Выгонит из Гильдии? Свяжется с Бреславом и матушкой? Последняя перспектива была реальней всего... и в чем-то куда страшнее предыдущих.

Винсент прикусила губу. Потом, спустя томительно долгое мгновение, сказала:

— Хорошо. Пусть пока посидит здесь, ночью выведешь его из города. Прейскурант за подобные услуги... хмм... пять золотых. Взыскивай их с него как хочешь, — разницу оплатишь сам. Да, возможные компенсации пострадавшим — тоже на тебе. Я поеду, узнаю, что да как. И еще — если он что-нибудь стырит в моем доме, руки я оторву тебе лично.

— Ты прелесть, Винсент!

Она развернулась от двери, и ее тяжелый взгляд яснее ясного указал, что говорить этого не стоило. Впрочем, куратор промолчала. Выпустила его из кабинета, закрыла дверь на ключ, вихрем промчалась по дому и хлопнула входной дверью.

* * *

Адар Йо Сефиус сидел на кушетке в окружении сироток и, посасывая леденец, играл в 'ладошки' с малюткой Эмми. Мальчишки терзали его видавшую виды гитару, — Рони, старший, пытался подобрать аккорды к какой-то песенке, а Берти с Рассом — похожие как две капли воды, вихрастые, тощие, — упоенно крутили колки. Уинфред хмуро грызла свою конфету, следя за ними из-под тяжелых век. Идиллия, да и только! Может, оставить полуэльфа за няньку, пока детишки не отправятся в Школу? Он хоть и бестолочь, но мелким с ним куда веселее, чем с той же Винсент. Хотя ее не переубедишь, уж если она уперлась...

Эмми выиграла и расхохоталась, глядя на менестреля, изображающего вселенскую скорбь. На вид она была — точь-в-точь фарфоровая куколка, с васильковыми глазами и светлыми кудряшками, а смеялась неожиданно низко, баском. Или просто охрипла за эти дни, пока ревела? Пафнутьев редко обращал внимание на малявок, а тут вдруг вспомнилась сестренка, Марика... та ведь большая уже совсем, замуж пора, — а до того, как он уехал в Школу, как раз такая была, все крутилась за ним хвостиком, жить не давала... Съездить, что ли, повидаться?

— Эй, мэтр Сефиус, слушай сюда! Значит, расклад такой...

— Да какой же я тебе 'мэтр'? Человеческим языком сказал, Йо меня зовут, для тебя, милсдарь, уж точно Йо и никак иначе... Да, мальчик, я знаю песню про тролля, но при дамах ее не играю, уж извини... так что ты говоришь, милсдарь магик? Пожрать-то у вас есть?

— Короче, Йо! Все отлично сложилось! С тебя всего два 'петуха'...

— Эй, девочка, кончай отрывать мне бороду! Сколько-сколько? Два 'петуха'? Всего? — менестрель уставился на него чистыми глазами и заливисто рассмеялся. Пафнутьев мог только позавидовать такой жизнерадостности.

— Ну да, по прейскуранту Гильдии, — объяснил он. — Без своих я как-нибудь обойдусь, а вот взнос заплатить придется.

— Если бы у меня было два 'петуха', — сообщил менестрель, отбирая у мальчишек гитару, — если бы у меня было два 'петуха', я бы купил кабачок где-нибудь на Западном тракте, — он ударил по струнам, легким движением пальцев подкрутил колки. — День-деньской я бы сидел на пороге и пил пиво, песнями зазывая путников, и слухи о моем таланте разносились бы от Граарги и до Арсо, от Холодного моря до Проклятых Земель! Вот о моем пиве слухов бы не разносилось, — боюсь, что, по примеру других трактирщиков, я бы начал его разбавлять, чтоб надольше хватило, — ведь сколько уж пива можно купить за два 'петуха', если ты купил еще и крышу над головой? Нет, будь у меня два 'петуха', я бы не стал покупать кабака! Я купил бы огромную бочку и поселился бы в ней, а чтоб мне не стало грустно и одиноко, залил бы ее пивом с верхами! И это пиво я бы не стал разбавлять, зачем разбавлять пиво, если его у тебя на два 'петуха'? Вот, — закончил он будничным тоном. — Так что насчет пожрать?

— Ну а сколько у тебя есть? — уточнил Пафнутьев.

Стряхнув с коленей малышку Эмми, менестрель запустил руку в поясную сумку, выгреб гору меди и принялся считать, шевеля губами.

— Мэтр Пафнутьев, этот дядя — дурак? — ровным тоном поинтересовалась Уинфред, в прошлой жизни — дочка неимущего дворянчика. Маг вздохнул.

— Нет, девочка, он — поэт.

Оставшись без гитары, мальчишки заскучали. Рони отошел к дальней стене и принялся разглядывать коллекцию мечей, висящую там. Близнецы, переглянувшись, начали подкрадываться к нему, легкими тенями скользя вдоль стены.

— Три 'курицы' ровно! — гордо сообщил Йо. — Я и не знал, что так преуспел.

Н-да. И что с ним таким делать?

— А платить-то ты как будешь?

— Платить? Я? Ну, давай я сложу хвалебную оду о чудесном спасении меня из лап разъяренной толпы? Или романтическую балладу? — вглядевшись повнимательнее в лицо собеседника, он продолжил чуть менее уверенным тоном. — Или давай героическую сагу? Самое то! Сказание об Онуфрии Пафнутьеве, защитнике слабых и освободителе притесненных, а? В накладе ты не останешься, скоро о тебе будут петь по всему Геронту! А то этих плагиатчиков хлебом не корми, дай чужое слямзить... Так что, согласен? — ударив по струнам, он заиграл нечто неблагозвучное, отдаленно напоминающее 'Ныне наша армия сбирается в поход'.

— Чтоб мое имя трепали по всему Геронту? Я еще не настолько из ума выжил!

— Ой, да не скромничай ты так, — промурлыкал менестрель, и принялся что-то бормотать в такт колебаниям струн.

Пафнутьев мысленно поклялся никогда более не спасать тех, кто не успел попросить его об этом в общепринятой форме. Сосчитав до десяти, он заговорил опять:

— Ладно, оставь мелочь у себя, тебе она нужнее. Так вот, когда стемнеет, я помогу тебе выбраться из города...

— А зачем? — удивился Йо, прервавшись. — Я же только приехал. Побуду тут еще декаду -другую...

— Тебя же чуть не убили, придурок! Тебя же стража ищет!

— Стража? Да они ж тупые, где им меня запомнить?

— Но... — от возмущения маг не находил приличных слов, а ругаться при детях не хотелось. Йо невозмутимо вернулся к сочинению саги.

— Рони, сзади! — взвизгнула Уинфред. В комнате раздались грохот, звон металла и детские вопли. Пафнутьев вскочил. Рони сидел на полу, недоуменно ощупывая разбитую бровь, рядом валялся перевернутый стул, а близнецы радостно визжали, тыча пальцами в орочьий ятаган, торчащий из столешницы. Насколько Онуфрий помнил, этот экземпляр Винсент не очень ценила — но вот стол... Да когда ж они успели, негодники?!

Малышка Эмми громко зарыдала, перекрывая все другие звуки. Пафнутьев подскочил к столу, успел схватить ятаган раньше, чем до него дотянулись близнецы, — да не хватают оружие за лезвие, поганцы! — отобрал у Рони ножны, нажав, запихнул ятаган обратно, потянулся, чтобы повесить его на место... и обнаружил, что один из штырей, на которых тот держался, почти полностью выворочен из стены. М-мать... На столе, под клоком скатерти, осталась глубокая выемка.

Близнецы хихикали, Эмми выла, Рони сдержанно постанывал, менестрель перешел к припеву. Онуфрий затравленно оглянулся, набрал в грудь побольше воздуха:

— Всем ша!

Звуки стихли, и в наступившей тишине особенно четко раздался звук бьющегося стекла. Уинфред, вернувшаяся с кухни, разглядывала осколки одной из любимых чашек Винсент, разлетевшиеся по паркету. Подняв глаза, она укоризненно произнесла:

— К ушибу надо приложить холодное, поэтому я принесла с кухни лед. Но от вашего крика, мэтр Пафнутьев, у меня дрогнули руки.

Онуфрий осторожно, боясь новых эксцессов, положил оружие на самую верхнюю из полок. Оттуда немедленно упал именной королевский кубок, больно ударив его по ноге. Пафнутьев вынес это, не изменившись в лице, как и подобает магу Гильдии. С кухни раздались заполошные крики служанки... да, медленная у нее реакция...

Адар Йо Сефиус заиграл туш.

* * *

... и надо еще запомнить Орну, запомнить ее такой, как она была во снах. Запомнить, как она стояла над ручьем, и волосы ее развевались, и ветер нес багряные листья, бросая их в воду. Запомнить ее внимательные глаза, ее белые руки, тонкие пальцы и тяжелое кольцо, косточку на запястье, запомнить лукавый взгляд, голос, окликавший по имени, нездешние интонации, пустые сны.

А ты помни, учись жить с этой виной, просто учись выживать, глупец, мальчишка, с чего ты взял, будто способен на подвиг, будто жизнь похожа на рыцарские романы, будто твоя жертва хоть кому-то нужна, искупит хоть что-то? Ты же говорил не всерьез, ты просто хотел проверить ее, остановить, просто сделать тем, кем хотел ее видеть. Она ничего не обещала тебе, ничего не говорила о чувствах, она пыталась быть хорошей, как и любой паразит... Паразит. Загляни в классификатор, перечитай разновидности голодных духов, найди ей определение.

Так надлежит, таким должен быть маг, причастный темным искусствам, — холодным и расчетливым, не давать воли порывам чувств, быть готовым отказаться от всего, — от любви, от мечты... от чести. Вот высшая доблесть. Как мог ты требовать признания от Учителя, если ты трус и предатель, если даже не можешь признаться себе?

Это всего лишь еще одно испытание, это не может быть правдой, это усталость и недосып...

... и все же надо запомнить. Пройти сейчас по горячему следу, запоминая все — и в конце, итогом, ее лицо, напряженное, хищное, каплю крови на подбородке, медленную, неправдоподобно красивую, торжествующую улыбку. Ты не мог сделать для нее ничего. Ты не мог подарить ей смерть. Ты был жесток с ней.

Теперь ты можешь сделать хоть что-то.

Ты позаботишься о ней.

Отныне ей не придется рыскать в поисках подачек, не придется стучать в чужие сны, притворяться злобным призраком, убивать. Она бы не приняла этого дара, но ты дашь ей это. Там, у мертвого города Кейр-Онте, она будет в безопасности, и пусть больше не будет для нее пронизывающего ветра, пусть не будет огня и дыма, пусть не будет бесприютных блужданий, жажды, ожидания войны. Пусть она обретет дом... хотя бы надежную клетку... пусть.

И ты сделаешь это. Сделаешь это с полным осознанием, с полной ответственностью, так, как надлежит, так, как ожидает этого Учитель. Если это не сон, не морок, если все это действительно происходит с тобой, — ты сделаешь это. И не проси милости у богов, боги не принимают таких, как ты.

И чем бы ни пришлось платить, ты заплатишь, потому что это единственный выход. Потому что за все надо платить. Потому что страдания не ограничиваются Бездной.

* * *

Ханубис неторопливо пил горячее вино со специями, перебирая свои заметки по предстоящему ритуалу. Марвин опять плакал; тихо хлюпал носом, уткнувшись в чашку успокоительного настоя.

Удивительно, как мальчик умудрился по доброй воле загнать себя в такую вилку. При всех его романтических бреднях все-таки трудно было ожидать, что он предложит себя на прокорм голодному духу... Редкий по красоте и силе жест, что уж тут скажешь.