Зерно А

Фасад 'Тюльпана' выходил на реку. Солнце утонуло в темных водах реки. Небо было безупречно голубым, без единого облачка, по-зимнему далеким. На Правом берегу отчетливо просматривались Кварталы. На часах со скачущими по циферблату кроликами — четыре минуты девятого.

Ну вот, собственно, и все.

Все закончилось.

Или только начинается?

Я попыталась проанализировать ситуацию. Что я знала: песенка Пушистого Хвоста, Агнии, а теперь и Константина спета. Я сделала все возможное, чтобы помочь ему, но этого оказалось недостаточно. Чего не знала: почему тогда я чувствую себя редкостной сволочью.

Я топталась под душем не меньше четверти часа, смывая с себя засохшую кровь и ужасы прошедшей ночи. Закрутила кран, подошла к зеркалу и внимательно изучила свое отражение на предмет необратимых изменений. Конечно, я знала, что нет этих самых 'необратимых изменений', кроме единственного — коматозности. Я даже решилась запустить пятерню в волосы на затылке и — будь что будет — нащупать входное отверстие от пули. Но его не было. Да, вот так просто: его не было.

Укутавшись в халат, я медленно опустилась на краюшек кровати. Меня беспокоила перестрелка в 'Сладком Зубе'. Готова поручиться, о ней будут говорить в СМИ. 'Сладкий Зуб' — заведение на слуху, и любое происшествие, особенно такое серьезное, как перестрелка, непременно попадет в новостные сводки.

В дверь постучали, и миниатюрная азиатка вкатила тележку с завтраком. На первом ярусе тележки лежали две коробки: первая — большая, с глянцевой поверхностью, вторая — черная, матовая, меньше первой. Я велела все оставить возле кровати, а сама, поддавшись порыву, убежала в ванную и замотала голову в полотенце; просто безумие какое-то. Когда я вернулась, горничной и след простыл.

Последний раз я ела... когда? Вчера утром. Стараясь не думать о том, что расстраивает меня, я съела тост, поковырялась во фруктовом салате, налила себе кофе. Потом решила включить телевизор.

Прогноз погоды (во второй половине дня передавали снег); реклама 'Ам-Незии'; детская утренняя передача с участием лучших друзей Человека-Цыпленка; рыжий сеттер рекламирует соленые крекеры 'потому что они такие солененькие!'; продублированный сериал.

Я убавила громкость и отложила пульт. В глянцевой коробке оказались белье, серая блуза, юбка-карандаш до колен, колготки. Похожие вещи я надевала на последний прямой эфир. Понятно, на что ориентировался безымянный стилист. В матовой коробке — замшевые туфли на каблуках. Передо мной лежало то, что стоило порядка дюжины минимальных зарплат. При иных обстоятельствах я бы не приняла подобные подарки, но выбирать не приходится. Я начала одеваться. Натягивая колготки, я бросила рассеянный взгляд в телевизор...

В кадре открывал и закрывал рот солидного вида мужчина в кожаных дизайнерских перчатках и длинном пальто, похожим на панцирь. Совершенно уродливое пальто за пару штук. Рядом с мужчиной стоял Лев Деревский собственной персоной.

Едва не перецепившись о тележку, я бросилась к пульту и увеличила громкость.

— ...господин Деревский намерен подать в суд на спиритическую организацию 'Темная сторона'. Вызов проводила Маргарита Палисси, известный медиум и...

— Она сделала мою жену калекой! — отпихнув в сторону мужчину в уродливом пальто, Лев придвинулся к камере. — Эта женщина опасна! Я не хочу, чтобы то, что произошло с моей женой, повторилось с кем-то еще. — Он провел рукой по платиновой шевелюре, уложенной гелем. — И я сделаю все, повторяю, все, чтобы Палисси ответила за содеянное!

Я схватилась за голову и застонала. Прошло меньше суток, но — полюбуйтесь, вот они, круги от брошенного в воду камня.

Кажется, меня крупно подставили.

За считанные минуты я оделась и в лифте, стены в котором были зеркальными, в матовом узоре из геральдических лилий, спустилась в вестибюль с черно-белым мраморным полом, колоннами и хрустальными люстрами. Что-то сверкало на ковровой дорожке за стеклянными дверьми — что-то, что было отнюдь не отраженным от снега солнцем. Да и не было никакого снега у центрального входа гостиницы 'Тюльпан'. Чего нельзя сказать о толпе, вооруженной камерами, микрофонами и фотоаппаратами.

Породистая блондинка на ресепшине профессионально улыбнулась.

— Госпожа Палисси, вас ждет машина, — промурлыкала она. Ее не смущала толпа репортеров. Бывалая пташка.

Я вышла под стрекот и вспышки фотокамер. У меня есть набор правил поведения в подобных ситуациях. Главные из этих правил гласят: смотри под ноги и ничего не комментируй.

— Рита! Рита, вы замечательно выглядите!

— Прокомментируйте заявление господина Деревского!

— Собираетесь ли вы подавать встречный иск?

— Госпожа Палисси, что на самом деле произошло на вызове?

Остальное в том же духе. И ни слова о том, что меня видели в 'Сладком Зубе'. Ни слова о моей коматозности. Слава тебе, Господи.

Мне махали из черного джипа. Открыв дверцу, я плюхнулась на переднее сиденье. Водителем был объемистый лысый парень в костюме-тройке. Бьюсь об заклад, его костюм пошит на заказ, такие у него были широкие плечи. Гигантские плечи, неприлично гигантские. Вообще, туловище лысого напоминало треугольник, как на табличках в мужской туалет. Даже сидя он выглядел опасно и массивно.

Лысый детина ухмыльнулся в неубедительной попытке казаться приветливым. Я, впрочем, оценила его усилия и немного расслабилась.

— К 'Темной стороне', — сказала я.

Джип сорвался с места, быстро набирая скорость, оставляя позади мигающую, стрекочущую, выкрикивающую мое имя толпу и пятизвездочную гостиницу 'Тюльпан'. Перед глазами еще какое-то время рябило. Я закрыла глаза, и белые вспышки стали подобны взрывам суперновых во тьме.

— В жизни ты еще миниатюрней, — пробасил водитель. Он определенно не видел никакой проблемы в обращении ко мне на 'ты'. В тишине салона я слышала биение своего сердца. Не говоря уже о клокотании в горле водителя, которое можно было бы принять за сдавленный смех. — Один мой кореш как-то сказал, что ты костлявая, а я и заявляю этому козлу: 'Ты прогоняешь. Если бы увидел ее, то слюнями бы захлебнулся'.

Словно подтверждая свои слова, он посмотрел на мою грудь.

— Полагаю, вам платят не за разговоры, — сухо заметила я, не имея привычки обрушиваться с проклятиями на малознакомых качков, так сказать.

Детина заржал, но больше не проронил ни слова. Я отвернулась к окну и нахмурилась.

Все однажды случается в первый раз. Вот и сегодня я впервые собиралась нанять адвоката.

Моя бабушка любила повторять: 'Если бы человек каждый день делал то, чего прежде никогда не делал, мы бы все давно оказались за решеткой'.

Что ж, я уже оказалась в коматозности. Надеюсь, не окажусь еще и за решеткой.

Глава 15

Перед воротами 'Темной стороны' яблоку негде было упасть. Стена из добротной одежды, вспышек и стрекота. Люди синхронно качнулись к подъехавшему джипу, словно притянутая веревкой большая хищная рыбина, пасть которой была усеяна микрофонами. Мой желудок сделал кувырок.

Я выпорхнула из машины и стала протискиваться к калитке. Ко мне уже спешил наш охранник Владимир, разбрасываясь такими взглядами, от которых трескалась зубная эмаль. Он напоминал шар для боулинга, выбивающий кегли. Приобняв меня за плечи правой рукой, левую он выставил в оборонительном жесте.

Владимир знает свою работу. Однажды он заломил фанатика, когда тот, подскочив ко мне, запел молитву. Скорее всего, Владимир просто не выдержал глухого немузыкального голоса бедолаги. Мне ничего не угрожало (кроме поганого настроения), однако доморощенному Карузо досталось по первое число. В результате пришлось выписывать чек за причиненный моральный и физический ущерб, на чем безголосый парень, к слову, неплохо нажился. Однако я не могу поставить тот инцидент Владимиру в вину. Он с нами с самого начала существования 'Темной стороны' и, как говорится, собаку съел на схватках с прессой, верующими и просто жаждущими приключений, а неудачные дни бывают у всех.

Я коснулась руки Владимира и сказала, что, как только покину стены офиса, он может быть свободен. Улыбнувшись с неожиданной отеческой теплотой, Владимир заверил меня, что обойдет территорию и проконтролирует все, когда со стоянки отчалит последняя машина. Я подумала о своей машине, оставленной в Спутнике. Уж она-то точно никуда не отчалит... разве что по частям. К уже существующим проблемам прибавилась проблема отсутствия транспорта.

На стоянке 'Темной стороны' было четыре авто: три из них принадлежали Гранину, Нонне и Толкунову, четвертую — надраенный до блеска 'мерседес' — я видела впервые. Я не питала иллюзий — просто знала, что мы временно остались без работы, поэтому 'мерседес' мог принадлежать кому угодно. Судя по классу и купленному номеру, кому-то весьма состоятельному.

Заиндевевшие и покрытые снегом ветви сосен искрились в ярком свете утра. Снег вспыхивал миллионами маленьких солнц. Я шла по расчищенной от снега дорожке, к центральному входу. Одного из гномов я заметила под елкой, другого — в сугробе, выглядывал лишь красный колпак. Ни один из недоростков не шевельнулся, когда я проходила мимо.

В приемной меня уже ждали. Второе по счету великолепное утро. Суждено ли ему по гадливости перепрыгнуть завтрак в компании владельца похоронного бюро? Ну что ж, посмотрим.

— Маргарита Викторовна! — Толкунов встал мне на встречу и улыбнулся. Морщинки сбежались к уголкам его глаз. — А мы уж было подумали, что вы бросили нас. Как вам утренние новости?

— Это подстава, — выпалила Нонна. — Рита ни в чем не виновата.

Она вопрошающе посмотрела на меня, словно искала подтверждение своим словам. Этот взгляд заставил меня прикинуть следующее: мое слово, слово той, которая почти каждый день подвергается нападкам антиспиритически настроенной публики, против слова любящего муженька, который утверждает, что спиритизм швырнул в пропасть безумия его дражайшую жену. Кому поверят? От этих мыслей я помрачнела еще больше.

В кресле, разбросав ноги, сидел Гранин; Антон вытянулся стрункой на своем рабочем месте. Я отметила, что телефонная трубка лежит не на рычажке. Я догадалась почему: из-за шквалов звонков. Прогноз погоды, оказывается, был не до конца точным, в нем забыли упомянуть о шквалах: двадцать звонков в минуту.

— Давайте лучше спросим у Маргариты Викторовны. Кто же, как не она, должна это знать.

Вдруг отчаянно захотелось курить, и это желание было таким правильным, таким привычным, что, благодаря нему, я вновь нащупала точки соприкосновения с реальностью, потерянные было из-за Толкунова.

— Я знаю не больше, чем вы. Для меня самой известие об Арине Деревской было неожиданным...

— Арина Деревская помутилась рассудком, — растягивая слова, перебил меня Толкунов. Я дернулась как он удара, что, похоже, лишний раз обрадовало его. — Врачи подтвердили, — продолжал он, расплывшись в торжествующей улыбке, — что она пребывает в состоянии сильнейшего психологического стресса. Она не помнит, кто она, не узнает мужа, не знает, какое сегодня число и день недели, — смакуя каждое слово, он добавил: — Словно ее голову вычистили. Как тыкву на Хэллоуин.

Я могла бы нагрубить ему в ответ, но сдержалась.

— Живописное сравнение, Валентин, спасибо. Но вынуждена тебя разочаровать: это от начала до конца сфабрикованное обвинение. И если кто-то в этом офисе придерживается иного мнения касательно случившегося, видит Бог, ничто не помешает ему написать увольнительную.

— Как бальзам на душу. Спасибо, Маргарита Викторовна.

— Ну что ты, всегда пожалуйста, — сказала я и по очереди посмотрела на собравшихся в приемной: — Езжайте по домам. Займитесь тем, на что у вас из-за плотного графика весь декабрь не хватало времени. Это был насыщенный год, вы отлично поработали и я говорю вам спасибо. Но, к сожалению, мы вынуждены на какое-то время отойти от дел.

Толкунов усмехнулся. Ему нужна была 'Темная сторона' постольку, поскольку с ней он был на гребне волны. Однако в свете последних событий он потерял к ней интерес и был готов к забегу к новому нанимателю. Я с усталостью вдруг поняла, что мне глубоко плевать на Толкунова.

Я направилась в свой кабинет. Ощущение, будто я выпила коктейль из взбитых до однородной консистенции злости, грусти и тоски, не ослабевало.

Чья-то рука опустилась на мое плечо и развернула меня на сто восемьдесят градусов. Каблуки цокнули по паркету. Гранин смотрел на меня с таким выражение на лице, словно его мог остановить лишь удар бутылки по голове, и то бутылку следует выбрать потяжелей, да постараться треснуть изо всей дури.

— Ты где была? — рявкнул он. — Дома трубку не брала, а мобильник вне зоны доступа.

Так вот почему он молчал в приемной! Придерживал раздражение до лучшего момента.

Гранин пронзил меня таким взглядом, будто я только что снесла ему половину задницы или смертельно оскорбила его мамочку.

— Мою машину угнали, а телефон остался в 'бардачке'. — Не знаю, что дернуло меня за язык, но ложь стекла с него гладко. Впрочем, в каком-то смысле дела примерно так и обстояли, так что я не сильно покривила душой.

— Ты сообщила об угоне?

— Гранин, не езди мне по ушам, окей? Они и так уже свернулись в трубочку.

— Проклятие, Рита, ты заставила всех изрядно поволноваться! И вообще, с какого-такого перепуга ты ночуешь в 'Тюльпане', а не дома? Деньги карманы жмут?

Ну разумеется, Гранин как всегда забыл, что живет среди людей, а не среди зубочисток. Свою цивилизованность он давным-давно убил и закопал в Дубовой роще. Я скинула его руку со своего плеча и сделала шаг назад, давая понять: оставь мне место для маневров.

— Во-первых, — я ткнула указательным пальцем в его грудь, — дурной тон считать чужые деньги. Во-вторых, — я снова ткнула, на этот раз резче, чтобы наверняка причинить боль, — это что, допрос? Мое личное, черт возьми, дело, где я ночую.

Гранин насупился с видом смертельно оскорбленного человека; запустил пятерню в волосы, взъерошивая их.

— Ты слышала, что произошло этой ночью в 'Сладком Зубе'? — вступил в разговор Антон.

Я невольно вздрогнула. Значит, я была права: перестрелка попала в сводки. Я внимательно посмотрела на парня. И уже знала, о чем он еще хочет сказать.

— Агния...

— Если ты не против, я не желаю об этом говорить.

Антон выглядел грустным и растерянным.

— Прости.

— Не бери в голову.

— Есть еще кое-что, что тебе следует знать... — начал было Антон.

Но в этот самый момент за нашими спинами раздался до боли знакомый голос, и надобность в предупреждении Антона мигом отпала.

— Поверить не могу, что ты до сих пор отдаешь предпочтение таким, как Гранин и этот маменькин сынок!

Теперь понятно, чей тот 'мерседес'.

— Не твое собачье дело, кому она отдает предпочтение! — ощетиниваясь, зарычал Гранин, свирепо уставившись мне за спину.

— Как невоспитанно! Не тянет на радушный прием.

— Я тебе сейчас покажу радушный прием, сукин ты...

— Гранин! — Я уперлась рукой в грудь сжавшего кулаки парня. Прямо под моей ладонью тарабанило его сердце. — Он не стоит того, ясно? — шепнула я. От него пахло травяным лосьоном после бритья и мятной жвачкой. — Ради Бога, Федя, сгинь.