Игры в вечность

Жрец поджал тонкие губы, куцая бородка заметно дрожала.

— Теперь иди, Уанна. Я все сказал.

Тизкар зябко поежился, стало как-то не по себе.

— А сделал бы, царь? Снова? — едва слышно спросил он, когда жрец скрылся за краем стены.

Царь стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. А ведь Тизкар и не помнит царя таким. Кому стало легче, что ты отказал? Кому во благо? Тебе? Тебе хорошо? Сделал бы, царь? Снова? Вот так?

Ветер с моря ударил в лицо солеными брызгами.

— Не знаю, Тиз.

В серых глазах тоска и боль.

* * *

— Ну, как у тебя?

Царь нерешительно топтался на пороге, и слишком хорошо было заметно, как ему неловко здесь, даже в глаза смотреть неловко. Этана тяжело вздохнул, неумело выдавил улыбку на сером, осунувшемся лице.

— Да ничего.

— Жена-то как?

— Никак! — огрызнулся, с трудом справляясь с собой. В последнее время это давалось все сложнее.

Нет, наверно это не царь виноват, так вышло, он все прекрасно видел. Царь иначе не мог. Да и что толку, какая разница кто виноват, если горе готово случиться, вот-вот.

— Заходи, царь.

Царь качнулся было вперед.

— Прости, Этана... — попросил, так и не решившись войти.

Тиль давно должна была родить. Но ничего, совсем ничего. Она все больше спала, все меньше вставала, словно готовясь однажды не встать совсем. Ни одна женщина в городе не родила с тех пор, как они вернулись. Да и не только в городе, говорят. И ведь не случайность, в такие случайности Этана не верил, теперь так будет всегда, и Тиль умрет. Его веселая красавица Тиль. Милая Тиль.

Слезы затаились в глазах, челюсти сжаты упрямо.

Этана мрачнел с каждым днем, плечи поникли, руки бессильно повисли плетьми. Самое страшное — он ничего не мог сделать. Любого врага голыми руками порвал бы в клочья; любого бога, встань бог на его пути, — свернул бы в бараний рог. А тут — словно ребенок. Бессилен. Только смотреть и до крови кусать губы.

На пути никто не вставал, и рвать было некого.

Ждать? Что еще оставалось?

— Этана...

Он отчаянно замотал головой.

— Дело не в тебе, царь.

Маленькая уставшая женщина сидит на кровати, под глазами темные круги, рядом миска с нетронутой едой. Она тоже не винит царя, грустно поглаживает круглый живот, а притихший Этана бережно держит ее за руку... тонкие пальчики благодарно прильнули к огромной ладони.

Царю хочется уйти, он лишний.

Выть хочется.

— Во мне дело. Если б я мог...

— И что теперь? Пойти в храм? Упасть в ноги? Попросить? — ни тени надежды, лишь равнодушие и пустота. — Жрецы еще просят, что с того? Она не отвечает. Совсем. Думаешь, ответит тебе?

— Нет.

Царь так не думал.

— Прости...

* * *

Мелам не любил бродить по стенам, предпочитая уютный покой тихих тенистых двориков, удобное кресло и чашку горячего чая с душистым медом.

— Какой совет ты хочешь услышать, мой мальчик?

— Не знаю, — признался царь, — наверное, никакой.

— Ты хочешь, чтобы я пожелал удачи и похлопал тебя по плечу?

— Нет, — он покачал головой, — удача тут ни при чем.

— Тогда чего ты хочешь?

— Налей мне еще чашечку...

Вечер был тихий, долгий и какой-то муторный. В последние дни время тянулось, словно вязкая липкая жижа, густело все больше, наливаясь покоем и тоской.

— Тамариск так и не расцвел, — дед кивнул на дерево за своей спиной, — почки уже набухли, а потом засохли все разом.

— Везде?

— Везде, — сказал дед.

— Это я виноват?

— Может и ты. Богов все же надо почитать... — он на секунду задумался, — как богов.

И помолчав, добавил непонятно:

— А может просто время пришло...

— И что мне теперь делать? — все же спросил царь, впрочем, все так же не рассчитывая на ответ.

— Ты уже взрослый, мой мальчик. Решай сам.

— Спасибо, Мелам.

* * *

Прощаясь с царем, Этана крепко пожал руку, потом обнял и похлопал по спине. Тизкар стоял в стороне, он так и не смог заставить себя посмотреть царю в глаза.

— Попробуй только не вернуться! — буркнул вослед.

— 2

Все десять глаз зверя не мигая смотрели на него.

Лишь несколько шагов разделяли охотника и добычу, огромного мангара и маленького человека.

Кинакулуш тяжело дышал, от напряжения сводило пальцы, замешкайся он хоть на миг, и может сразу прощаться с жизнью. Выставил вперед левую руку с длинным широким ножом, поднял правую, с копьем, для броска.

— О Златокудрая Лару, помоги мне! — шептал он, не очень-то надеясь на помощь. Златокудрая отвернулась от людей, говорят, люди сами в этом виноваты. Может быть... Хотя Кинакулуш не очень представлял, чем таким они могли не угодить прекрасной богине. Впрочем, до этого ли сейчас?

Перед ним стоял огромный мангар.

Восьминогие, десятиглазые — эти твари напоминали здоровенных волосатых пауков, но мощное туловище и когтистые руки-лапы, больше походили на человеческие. Еще недавно, когда эти чудища пришли с юга, их считали демонами. И только после того, как одного чудом удалось убить — поняли, что это обычные смертные звери, такие же, как и остромордые степные собаки, что побираются у деревень и никогда не упускают случая задрать молодого, отбившегося от стада ягненка. Мангары тоже интересовались овцами, и за короткое время истребили едва ли не половину стад. Но не меньше овец, мангаров интересовали люди.

Мангара можно убить. Это знание пришло не сразу, но когда оно пришло, вместе с ним пришла и надежда.

Кинакулуш не был воином, не был охотником, вместо этого он был всего лишь простым пастухом, не привыкшим к противникам крупнее степных собак. Но сегодня перед ним стоял грозный враг. Не многим посчастливилось выжить после встречи с этой тварью, и почти никому не удавалось убить его в одиночку. Он переступал с ноги на ногу, двигаясь чуть по кругу. Тварь повторяла его маневр, осторожно переставляя длинные ноги. Словно танец смерти.

Ладони вспотели от напряжения. Если метнуть копье — можно промахнуться, мангары быстрые, верткие твари. А с одним ножом у него слишком мало шансов. Если удастся продержаться еще немного, то подоспеют Игги с Нанумом, они наверняка слышали его крики и рев зверя.

Кинакулуш тяжело дышал, глядя мангару в глаза. Тот был явно не голоден, иначе не стал бы тянуть время — убить человека одним ударом вполне в его силах. Зверь фыркал, пыхтел, медленно двигаясь по кругу, и человек делал тоже самое. Это могло продолжаться долго, одуряющее долго — мангар не спешил нападать, а у Кинакулуша, к счастью, крепкие нервы.

Верный способ убить мангара — воткнуть копье ему в глаз. Можно попытаться, но слишком мало шансов на удачу, а если он промахнется — это конец. Но если он будет тянуть — зверь бросится первым.

Мангар замер. Демоны! сейчас или никогда. Кинакулуш прицелился, и что было силы метнул копье в морду зверя.

Промахнулся, конечно.

Мангар взвыл, но копье прошло выше, едва скользнув по бурой шерсти на макушке.

Дальше все неслось слишком быстро, чтобы хорошо осознать — мангар прыгнул. Увернуться от его лап удалось лишь чудом, таким же чудом удалось увернуться снова... и еще... Неловко замахнуться, и тут же потерять последнее оружие — длинный охотничий нож. И кое-как, чудом из чудес, увернуться опять — что он мог еще?

Все неслось словно в тумане, на одних инстинктах.

Морда мангара совсем рядом. Скалится! Кинакулуш кое-как старается отползти, ноги уже не держат, руки судорожно цепляются за траву.

И тут — гладкое древко под пальцами, словно само скользнуло в ладонь. Сейчас!

Воткнул, с размаху, не задумываясь... кажется, в глаз. Потом подобрал и ткнул куда-то длинный нож.

Зверь взревел, встал на дыбы, пытаясь выдернуть копье передними лапами. Тщетно.

Это длилось не долго. Дело сделано.

Рухнул на землю, дернулся последний раз, и затих.

Все. Все? кажется...

И сил больше нет, совсем, ноги подкашиваются... только сейчас Кинакулуш осознал, как бешено колотится сердце и шумит в ушах. Сел, пряча в ладонях лицо. Безумие. Все это слишком для пастуха. Демоны! Голодные демоны плоскогорий! За что ему все это? За что боги наслали на людей эту мерзость, за какие грехи? Демоны...

Очнулся Кинакулуш, только когда кто-то начал трясти его за плечи, вздрогнул и поднял глаза.

— Нан...

Нанум расплылся в широченной улыбке и помог встать. На его лице читалось изумление, пополам с едва ли не благоговейным трепетом.

— Ты завалил его? Один?

Кинакулуш оглянулся, словно не веря сам, вяло кивнул.

— Вроде, да.

Нанум весело, с наслаждением засмеялся, хлопая друга по плечу.

— Молодец! Мы услышали, как он ревет, и сразу кинулись сюда. А ты и без нас тут справился.

Подойти к мангару, даже зная, что тот давно мертв, было не просто, начинало подташнивать. Зверь лежал на спине, задрав кверху скрюченные длинные лапы. Дохлый паук. Но у мангара хорошая крепкая шкура, тонкая и легкая. Если сшить из нее куртку, то не будет во всем мире защиты лучше, ни от меча, ни от когтей. У мангара горьковатое сухое мясо, но попробовать надо, иначе удача охотника отвернется от тебя.

Кинакулуш с трудом выдернул копье из головы зверя, пришлось упереться ногой. Чуть сложнее оказалось найти нож — согнувшись пополам о крепкую шкуру, он валялся в траве рядом с тушей.

И аккуратно вытерев лезвие о траву, Кинакулуш почувствовал себя настоящим воином.

* * *

Они сидели у костра, с наслаждением поедая добычу, жир стекал по пальцам, и это было особенно приятно — жир, сок убитого, поверженного им зверя. Им самим! Это действительно случилось, на самом деле! Долговязый Игги сунул в руки бурдюк сиккеры, Кинакулуш послушно отхлебнул. Хорошо!

Через три дня пути они будут в Урушпаке, а если понадобиться, пойдут дальше, в Аннумгун. Говорят, царь Аннумгуна ближе всего к богам, он должен знать, что делать.

Вот уже много дней, как Златокудрая отвернула свой лик от людей. Весна на исходе, а жизнь как будто замерла. Не появляется в степи новых зеленых ростков травы, на севере, говорят, не всходит пшеница, овцы не спариваются, и, значит, не буде потомство на следующий год. Мало разве мангаров, так нет, голодные люди скоро уничтожат все стада и все запасы зерна. И кто знает, что тогда будет.

— Смотри, вон там! — Нанум прошептал одними губами, но Кинакулушу достаточно было взгляда.

В колеблющемся, подернутом туманом воздухе, скользнула огромная тень. Неужели опять? Эти твари ведь ночью спят, охотятся только днем. Но мангар пробежал мимо, даже не удостоив людей вниманием.

Нехорошо все это.

Кинакулуш нащупал рукой копье, замер и готовясь к самому худшему. Время тянулось мучительно долго, но ничего не происходило. Тихо... Может, показалось? Напряжение уже начало понемногу спадать, когда в вечерней неуверенной темноте появилась еще одна тень. Кинакулуш мигом оказался на ногах, но... это был человек.

— Доброй ночи и легкого ветра, — человек приложил руку к сердцу, в знак приветствия и добрых намерений.

— Доброй ночи, — Кинакулул совершил тот же жест в ответ, — проходи к костру, раздели с нами пищу.

— С удовольствием, — произнес человек, подходя ближе.

Высокий мужчина средних лет, простое серое канди перехвачено поясом, сандалии на грубой кожаной подошве.

— Я пастух, из восточных степей, иду в Аннумгун, — сказал он, забыв, впрочем, назвать свое имя.

Уселся рядом у костра.

— Мы идем с юга, пока направляемся в Урушпак, но, возможно, тоже придется идти дальше, к морю.

— Значит, нам по пути, — улыбнулся гость, оглядываясь по сторонам.

У него были правильные, довольно мягкие черты лица, чуть загорелая гладкая кожа и спокойный, оценивающий взгляд. Вряд ли пастух, скорее горожанин, никогда не знавший тяжелой работы и степных ветров... да и сандалии тоже — Кинакулуш глянул на свои задубевшие босые пятки...

— Пастухи, значит, — усмехнулся гость, указывая длинным пальцем на тушу мангара.

Кинакулуш опустил глаза, неожиданно смутившись, — он просто защищал свою жизнь, и ему повезло.

— Мне помогли боги, — тихо сказал он.

— Боги? Это какие боги, интересно?

Кинакулуш почувствовал, как смятение охватывает его душу, он промолчал, не найдя слов в ответ. Но на помощь пришел Нанум.

— Степной бог помог ему избежать смерти, и направил руку в цель.

— Степной бог? — кажется, гостя это позабавило. — И часто он помогает?

— Не часто, — буркнул Кинакулуш.— Я просил помочь Лару.

Гость поднял на него глаза, и долго смотрел, словно оценивая.

— Лару изгнана в Тат-Фишу, — сказал он, наконец, — разве ты не знал.

Кинакулуш дернулся, словно от удара. Как он мог знать. Этого не может быть! Златокудрая богиня, Великая Мать, в царстве мертвых?! Как такое могло случиться?

Но тогда...

Его начал трясти озноб, казалось, что из-под ног выбили землю, столкнули в пропасть. И вдруг, все встало на свои места.

— Поэтому жизнь остановилась?

— Жизнь? — гость посмотрел на него с интересом. — Да, без Лару ничто в мире не может родиться на свет.

У Кинакулуша потемнело в глазах. Он закрыл лицо руками, и несколько минут сидел так, стараясь осознать, покачивался из стороны в сторону. Не может быть. Как же так?

Остальные тоже притихли, переглянулись.

— Значит, мы все умрем?

Гость сжал губы в тонкую линию, в глазах усмешка мешалась пополам с сожалением — странное сочетание.

— Если не помочь Лару выйти из мира мертвых, то да.

Вздох, больше похожий на всхлип, в ответ, на большее у Кинакулуша не осталось сил.

Если не помочь?

— Если не помочь? А Златокудрой можно помочь?

— Можно, — человек склонил голову на бок. — Разве ты не знаешь закон? Любую жизнь можно выменять на другую. Например, твою на ее. Ты бы мог?

Кинакулуш чувствовал, как кружиться голова. Слишком много всего для одного раза, слишком сложно для простого пастуха. Много времени потребовалось, чтобы осознать и прийти в себя. Гость не торопил его, не мешал, да и друзья хранили молчание. Не каждый день случается такое.

Наконец, Кинакулуш принял решение.

Он поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, расправил плечи и старательно отряхнул одежду, словно собираясь предстать перед богами прямо сейчас, на суд, на смерть. Было во всем этом что-то смешное, геройский пафос — он идет спасать мир!

Или нет?

Нет, не так. Одна сухая решимость. Просто так надо. Кто, как не он? Гостю отчего-то стало не по себе, не так он это представлял...

— Значит, я могу спуститься в Тат-Фишу и обменять свою жизнь на жизнь Златокудрой Лару? — голос Кинакулуша звучал спокойно и ровно.

— Да.

Смех за спиной, резкий.

— Эй, хочешь отправить парня на тот свет?

Рядом выросла длинная тощая фигура. Пастухи разом охнули, узнав гостя.

— Привет, Сар, — тот, как ни в чем не бывало, помахал рукой, — это ты спугнул мангара? Он как полоумный выскочил на меня, пришлось его пристрелить.

— Зачем ты здесь?

— А ты? Проводишь беседы с местным населением?

Эмеш криво ухмыльнулся.

— Вроде того.