Аутист

Мы звали его по имени, теребили, растирали скрюченные пальцы — казалось, целую вечность, прежде чем судороги, словно по мановению волшебной палочки, прекратились, и Поттер открыл глаза.

-Снаружи или внутри? — хриплым от крика голосом пробормотал он, невидяще тараща зеленющие глаза. — Ко мне или от меня?..

-Везде, Гарри, везде и ото всюду, — я аккуратно нажал на особые точки за ухом, и Гарри мгновенно отключился. — Он проспит несколько часов, ему сейчас это необходимо, — объяснил я доктору. — Кататонию вряд ли можно считать полноценным отдыхом, а его нервная система и так перегружена. С ним часто такое бывает?

-Первый раз, — ответила она. — Поэтому мы так и переполошились. Да ещё этот его выброс...

Девушка выглядела несколько дезориентированной, утратившей обычно свойственную ей ауру спокойствия и безграничной уверенности в себе.

-Вряд ли это спровоцировано именно кошмарными снами. Я никогда не слышал о подобных эффектах, хотя изучил достаточно литературы о стабилизации магических потоков у детей. Надо искать настоящую причину. Гарри лучше бы переместить в другое помещение: остаточный фон от выброса здесь ещё какое-то время будет держаться и может спровоцировать новый выброс. Да и электроника здесь пока работать не будет.

-Гарри, конечно, придёт в ужас от смены комнаты, но это в любом случае лучше, чем оставлять его здесь, — девушка окинула взглядом разгромленное помещение. — Он не проснётся, если его перенести?

-Не проснётся, — заверил я. — Я его очень качественно усыпил. Вам тоже рекомендую отдохнуть, многие маглы очень чувствительны к проявлениям магии, а Поттер тут такого наворотил, что даже мне не по себе!

-Да, к пациентам меня сейчас лучше не допускать, — согласилась она.

-Если вам требуется хорошее успокоительное, скажите, я пришлю с совой. Есть составы, действенные даже для маглов, они не столь токсичны, как ваши таблетки, и уж точно более эффективны. А мне, к сожалению, пора бежать, лекции, чтоб их докси съели! Вернусь, как только смогу. Оставлю вам сову: пишите, если что-то экстренное произойдёт.

Она заторможено кивнула, и я решил, что успокоительное стоит прислать в любом случае. Замедленная реакция на стресс порой проявляется сильнее, чем незамедлительная!

В школе моего отсутствия и не заметили бы, но в последний момент не повезло прямо на пороге столкнуться с возвращающимся с обеда Хагридом. Пришлось соврать, что я вышел прогуляться в надежде, что это поможет облегчить головную боль. Видать, выражение лица у меня при этом было настолько перекособоченное, что проняло даже полувеликана. Мимо Альбуса удалось проскользнуть незамеченным и отгородиться надёжными дверями кабинета зельеварения, но на этом удача моя закончилась. Четвёртые курсы Гриффиндора-Слизерина устроили безобразную разборку прямо на уроке, не убоявшись даже грозного повелителя подземелий в лице меня, за что немедленно поплатились баллами и отработками. Не желая возиться с охамевшими подростками, я мстительно направил проштрафившихся слизеринцев к Хагриду, а гриффиндорцев — к Филчу, рассудив, что и тот, и другой найдут, чем занять руки подрастающей молодёжи, если уж ума у оной в головах не хватает, чтобы найти себе достойное занятие самостоятельно.

Оставшиеся занятия прошли штатно, и я уж было вообразил, что вечер мне удалось высвободить, как возникло неожиданное препятствие в лице не вовремя вернувшегося из Визенгамота Дамблдора. Отыгрываясь за мой утренний демарш, старик битый час мариновал меня в кабинете, рассыпаясь в многословных банальностях о деле света, роли личности в истории, тайной угрозе со стороны темномагических семейств — словом, обо всех тех обыденных вещах, лекции о которых любой из педагогического состава Хогвартса мог цитировать с любого места, в любое время и в любом состоянии. Оседлавшего любимого конька директора разве что чудо могло бы заставить умолкнуть, так что я привычно принял скучающий вид, а сам прикидывал, проснулся Поттер уже или нет? Всё ли там спокойно, или сова от мисс Рипли, сбиваясь с крыльев, мчит из Лондона в Шотландию с очередной душераздирающей запиской?

Дамблдор, убедившись, что пустопорожней болтовнёй меня не пронять, попытался вызвать меня на откровенность, надавив на привычные болевые точки вины, памяти и ответственности. В ответ я предложил снять с меня обязанности по присмотру за мелким героем, раз уж тот всё равно оказался некондиционным, и закрыть этот вопрос раз и навсегда. Директор тут же пошёл на попятную, как я и ожидал, и выпроводил меня из кабинета, снабдив не менее банальным, чем вся предыдущая речь, напутствием.

Некоторых не меняет ни жизнь, ни смерть, размышлял я, быстрым шагом добираясь до антиаппарационного барьера. Готов спорить, посмертный портрет Альбуса будет столь же велеречив, сколь его пока ещё живой оригинал, а речи столь же малоинформативны и пафосны!

А по-хорошему, пора бы обзавестись порт-ключом до Лондона и обратно. Незарегистрированным, конечно: зачем мне разборки с Министерством насчёт чересчур подозрительных отлучек в Лондон?

На сей раз через проходную меня пропустили незамедлительно: должно быть, мисс Рипли предупредила персонал о моём визите.

Наверху всё было тягостно и беспокойно, хоть и не так нервно, как с утра. Гарри проснулся около часа назад, но на контакт не шёл, отказывался от еды и всё порывался причинить себе вред: стукнуться головой о стену или пол, выдрать волосы, расцарапать лицо... Из литературы и разговоров с лечащими врачами я уже знал, что аутоагрессия — характерный признак аутизма и чаще всего свидетельствует о глубоком нервном потрясении и неумении выразить своё состояние словами, но мне всё равно было не по себе. Словно тот Гарри, которого я успел узнать, — одарённый, пусть и слегка странный мальчишка, — откатился в развитии до уровня маугли, воспитанного стаей бродячих собак. Но глубинным первобытным ужасом от него больше не веяло — скорее, тихим отчаяньем и безнадёжностью, с какими глядят на подступающие воды жители отдалённого хутора, отрезанные наводнением от большой земли и понимающие, что помощи ждать неоткуда. Разве что надеяться на чудо.

Но даже поверхностная легиллименция сходу показала, что я недооценил этого ребёнка. Наши редкие занятия, пусть отрывочные и бессистемные, всё же дали свои плоды, и вместо жуткой мешанины воображаемых зеркал я нащупал в сумрачном сознании героя слабенький, едва заметный окклюментивный блок! Хлипкий, дырявый, он, разумеется, не выдержал бы никакого, сколь угодно деликатного воздействия, но он был, и я, несмотря на общую печаль ситуации, на миг ощутил подлинное ликование учёного, долгий эксперимент которого наконец-то дал первые плоды.

"Небезнадёжен" — это всё, что я сейчас мог сказать о Гарри, но и эта малость была настолько лучше, чем ничего, что на краткий миг мне показалось, что самое трудное уже позади, а все проблемы решатся сами собой по мановению волшебной палочки. Моей или Гарри — неважно, но так будет. И я скорее напою Альбуса оборотным зельем с волосом Поттера и отправлю самостоятельно разбираться с Волдемортом, чем позволю втравить в эту бессмысленную войну больного ребёнка!

Вчетвером (я, мисс Рипли и ещё два доктора) мы провозились с Гарри до глубокой ночи. Под конец мы все валились с ног, но я всё же пошёл провожать мисс Рипли, иначе ей пришлось бы, как коллегам, оставаться ночевать в клинике.

-Я ожидал проблем, но не таких, — признался я, когда мы, оскальзываясь на палой листве, пробирались сквозь кущи Ричмонд-парка к выходу. Аппарировать прямо в квартиру мне показалось неразумным: нам всем требовалась передышка, и неспешная прогулка по ночному осеннему парку вполне подходила для этого. — У Гарри случился фундаментальный конфликт с окружающей действительностью, если можно так выразиться. Весь его прежний жизненный опыт приучил его, что он — всего лишь объект воздействия, тот, с кем происходят события. Что бы ни происходило, он был в лучшем случае инструментом, а руководили и направляли процесс другие люди. А сейчас он оказался в ситуации, когда он сам своей волей изменяет мир, и это кардинальное отличие от привычной схемы бытия вызвало коллапс сознания.

-Я понимаю, — сказала Рипли. — У тяжёлых степеней аутизма есть характерный симптом: больной неспособен самостоятельно указать на предмет, он это делает чужой рукой, то есть, берёт руку сопровождающего и указывает... Такая вот изоляция личности. Но Гарри куда лучше социализирован!

-Предполагаю, раньше он всегда был частью потока, а теперь стал его истоком.

-И это сводит его с ума.

"Куда уж больше", мог бы сказать я, но не сказал. Проводил мисс Рипли до подъезда, и мы расстались, условившись держать связь с совами.

В следующий раз вырваться в клинику я сумел только на выходных: факультет требовал моего внимания как декана, к тому же, на следующей неделе прибывал Слагхорн, и я готовил дела для передачи ему. Сведения о Гарри были скупыми и однообразными: Поттер застрял в сумеречной фазе, и конца-края откату не было видно. По словам доктора выходило, что схема "прорыв-откат" была привычной в его течении болезни и даже где-то ожидаемой, но меня это не устраивало. Я начинал понимать, что именно мне придётся брать на себя ответственность за смену поттеровской парадигмы, и помощников в этом деле у меня не будет. Так уж вышло, что именно я принёс в жизнь этого ребёнка магию, я единственный по эту сторону разделяющей наши миры границы сумел завоевать толику его доверия, а отмахнуться от волшебства и жить обычной жизнью Гарри больше не сможет, раз уж магия чётко заявила на него свои права. Но если я хочу добиться успеха, доверие ребёнка ко мне должно стать поистине безграничным, чтобы его искалеченное от природы сознание сумело с моей помощью воспринять новую концепцию существования. Вопрос методов оставался открытым: я не врач, не магловский психолог или психиатр и даже не педагог-воспитатель в полном смысле этого слова; я — всего лишь зельевар и довольно способный легиллимент, волей случая оказавшийся на посту школьного учителя и не слишком преуспевший на этом поприще. Во всяком случае, толпы восторженных учеников не осаждают меня ни во время учёбы, ни после выпуска, в отличие от того же Флитвика, а это какой-никакой, а показатель.

Магия очень сильно меняет людей, но большинству маглорождённых удаётся с ней справиться, опираясь на неотменяемый внутренний стержень, ту незримую опору, вокруг которой строится воля и личность. Но у Гарри эта опора от рождения оказалась с изъяном или же вовсе отсутствовала, и опереться ему было не на что. Подобно скверно выстроенному зданию, обрушивающемуся само в себя при землетрясении, он пытался устоять в потоках рождённой им самим силы, и мне выпала сомнительная честь стать его внешней опорой в этом процессе. Воспитатели Гарри, как я сейчас понимал, немного разобравшись в проблематике аутизма, совершили настоящее чудо, дотянув мальчика до текущего уровня развития, но в воспитании магически одарённых детей они были бессильны.

Область, в которую я вступал, была полнейшей terra incognita, оставалось лишь положиться на импровизацию, и даже принцип "не навреди" утратил всякий смысл: состояние Гарри было настолько нестабильным, что даже лечившие его всю жизнь доктора не взялись бы прогнозировать, что сейчас для него было бы благом, а что — вредом. Всё это мы успели с утра обсудить с мисс Рипли и вернувшимся из командировки доктором Робертсоном, а сейчас я шагал к комнате своего подопечного и чувствовал себя несколько не в своей тарелке.

У входа мисс Рипли отстала, позволив мне пообщаться с Поттером в одиночестве. Они с доктором решили, что присутствие знакомых лиц из прошлой жизни может стать якорем, тормозящим наше с Гарри общение и установление доверия с его стороны. Не могу сказать, что был вовсе не согласен с их мнением, но перспектива единоличного контакта с этим странным ребёнком на миг вызвала во мне холодок, как при очередном вызове Лорда.

-Я — математическая точка, — такими словами встретил меня Гарри, сидя за столом над подносом с нетронутым завтраком. Нарезанные одинаковыми кубиками фрукты, каждый вид — в своей подписанной ячейке, несколько крупных ягод клубники, крохотная пластмассовая вилочка из тех, что подают к порции продавцы уличной еды. Прозрачный пластиковый стакан, ровно до половины налитый чем-то белым, молоком или кефиром. Две белых салфетки, сложенных чёткими треугольниками. Изумительное геометрическое совершенство — выверенное, холодное, бездушное.

И — камеры под потолком. Надо отдать должное местным кастелянам, или как там их: обстановка новой комнаты один в один повторяла прежнюю, разве что вид из окна немного отличался.

-Математическая точка, — настойчиво повторил он. — Через меня проходит бесконечное множество прямых и плоскостей. Я не имею ни площади, ни длины, ни высоты. Только координаты.

-Но ты есть, — сказал я. — Без тебя бы всем этим плоскостям и прямым не через что было бы проходить.

-Если я исчезну, куда они денутся?

-Ты не исчезнешь. Изменятся твои координаты, но ты останешься.

-Прямые бесконечны, — помолчав, сказал он. — Значит ли это, что они найдут меня, даже если я изменю координаты?

Просто удивительно, насколько абстрактные величины вроде бесконечности аутичному ребёнку ближе и понятнее, чем конкретные факты!

-Могут найти. А могут быть другие плоскости и прямые, и это прекрасно. Быть всё время одним и тем же — скучно. Жизнь — это развитие, стазис — смерть.

-Это стабильность, — прошептал он, а я усомнился: правда ли сидящему передо мной старичку всего лишь одиннадцать лет? — Молоко, налитое в стакан, стабильно. Если стакан убрать, оно перестанет быть.

-Оно утратит временную форму, но от этого не перестанет быть молоком. Сохранит свою суть. Постоянство и изменчивость — два основных признака жизни, лишь на первый взгляд кажущиеся противоречивыми; детали меняются постоянно, но основа остаётся прежней.

-Будучи подобным молоку и математической точке, я исчезну, утратив границы круга?

К сожалению, я не настолько силён в математике, чтобы поддерживать осмысленную беседу на таком высоком уровне. Подтащив поближе одну из подушек, я кое-как устроился за столом напротив Поттера. Низенький стульчик, на котором он сидел, скомпенсировал разницу в росте: наши глаза находились примерно на одном уровне.

-Гарри, ты доверяешь мне?

-Ты тоже вектор, — немедленно ответил он, а я мысленно схватился за голову. Ничего подходящего для объяснения на уровне аналогий вокруг не наблюдалось, и в отчаянье я обратился к незаслуженно позабытому Гарри завтраку.

-Смотри, что это?

-Арбуз, — прочитал он.

-Попробуй.

Он послушно наколол кусочек розоватой мякоти на вилку и положил в рот.

-Что это? — повторил я.

-Арбуз.

-А это?

-Яблоко.

Шаг за шагом, кусочек за кусочком, Гарри убеждался, что мир вокруг надёжен и стабилен. Что в стакане действительно молоко, а в ячейке с надписью "груша" не лежит жгучий перец или котлета.

-Что это?

-Арбуз.

-Ты уже ел его сегодня?