Честь и Польза - 3

Кроме всего этого, Геринга угнетал тот факт, что первоначально, хозяева этого поместья собирались пригласить к себе генерала Людендорфа. Чей статус и воинская слава не шли ни в какое сравнение с боевой славой и нынешним положением Германа Геринга. Недавно вернувшегося в Германию благодаря объявленной республикой амнистии участникам "Пивного путча", с большими долгами и умирающей от ревматизма женой на руках.

В подобном раскладе генерал Людендорф был, несомненно, выигрышной фигурой для разговора с финансовыми воротилами, но в самый последний момент его жена спутала нацистским бонзам все карты. Генеральша в самой категоричной форме заявила, что астрологические гороскопы советуют мужу в ближайшие две недели воздержаться от какой-либо политической активности и герой Восточного и Западного фронта покорно капитулировал перед ней.

Как не пытался Гитлер переубедить фрау Людендорф, против силы и магии звезд и чисел он был бессилен. Нужно было срочно искать если не равноценную, то хотя бы подобающую замену и выбор фюрера пал на Геринга. Чей вид больше подходил для респектабельной беседы, чем вид самого Гитлера, Гесса или Геббельса.

Год назад Гитлер, и Гесс уже встречались с представителями промышленной элиты, и результаты этих встреч были далеко не радостными. Промышленники довольно настороженно отнеслись к предложению о сотрудничестве с ними, и несмотря на попытки нацистских лидеров представить себя в самом радужном свете, ограничились однократным пожертвованием партии. Оказалось, что ораторство на площади перед уличными зеваками одно дело и деловой разговор с целью получить деньги совершенно другое.

— Ты оставил своих товарищей по партии в самый трудный для них час Герман, и только полученное тобой в схватке с врагами ранение несколько оправдывает твое поспешное бегство из страны. Чтобы окончательно очиститься и смыть с себя все подобные упреки и обвинения, ты должен отправиться в Гретхеншталь. На встречу с жирными тузами и уговорить их дать денег на нужды партии. В следующем году будут выборы в рейхстаг, и мы должны достойно заявить на них о себе. Иди, Герман и принеси так важную нам всем свободу рук — напутствовал Геринга фюрер, дружески похлопывая его по плечу.

Свобода рук или финансовая самостоятельность действительно была необходима нацистам в тот момент как воздух. Ведь добровольных пожертвований, что поступали в партийную кассу от очарованных пламенными речами Гитлера и его сподвижников бюргеров и лавочников, едва хватало на нужды штурмовых отрядов Рэма. Благо они заключалось в покупке штурмовикам пива и сосисок, в выплате штрафов за привод в полицию за драки с коммунистами. А вот оплачивать врачебных счетов для пострадавших в них штурмовиков партия пока не могла. Стоит ли говорить, что в подобном положении о проведении полноценной предвыборной кампании не приходилось и мечтать.

Полученные год назад от промышленников деньги позволили национал-социалистам увеличить количество штурмовиков, пошить им парадную форму, а также заметно поднять тираж партийной газеты "Фёлькишер беобахтер". Рэм, Геббельс и Гесс буквально лучились от счастья, докладывая фюреру об этих успехах, однако счастье, как всегда было недолговечным. Деньги неожиданно кончились, и состояние партийной кассы быстро вернулось к прежним показателям.

Для исправления положения срочно требовались новые финансовые вливания, примерно в том же объеме и желательно на постоянной основе. Такие были поставлены перед Герингом задачи минимум и максимум, простые по содержанию и трудные по исполнению.

Подойдя к особняку, Геринг полагал, что разговор с господином Шредером и его соратниками состоится в одной из его комнат, однако капитан ошибся. Хозяин не удостоил его чести домашнего приема, решив провести беседу в летней беседке, чуть в стороне от главного здания особняка.

Возможно, на это решение повлияла прекрасная августовская погода, во время которой нахождение в четырех стенах было настоящим преступлением против человеческого естества. Однако Геринг воспринял это — как желание Шредера ещё раз подчеркнуть ту грань, что разделяла гостя и хозяина, сидевшего в кресле, в компании высокого хорошо одетого человека, чей презрительный вид лица, не сулил Герингу ничего хорошего.

— Я вижу, что вам понравилась моя амазонка, господин капитан. Вы так выразительно на неё смотрели, когда шли к нам — с усмешкой произнес хозяин, покидая свое кресло и пожимая руку гостю. В отличие от Шредера, высокий господин ограничился приветственным кивком головы и не покинул кресла.

— Вы совершенно правы, гер Шредер. Скульптура просто великолепна и достойна того, чтобы её выставили на Музейном острове в Берлине.

— О нет, такой высокой чести мне не надо. Мне куда приятней видеть это творение господина Штука у себя на вилле, чем отдать её на растерзание любопытствующей толпы. Которая будет возмущено тыкать в неё своими потными пальцами и осуждать её всевозможными грязными инсинуациями и предположениями — решительно отверг предложение Геринга хозяин.

— Так эта скульптура самого Франца Штука!? Я так и чувствовал, что оно творение рук германского скульптора, а не какого-то там грека и итальянца. Как жаль, что он недавно покинул нас. Какая невосполнимая потеря для его почитателей и германского наследия — Геринг сокрушался так искренне, что можно было подумать, будто он действительно был любителем творчества Штука, а не прочел о нем в газетном некрологе.

— Раз вы такой высокий ценитель всего прекрасного, то, что вы тогда скажите об этой красавице, господин Геринг — поинтересовался у капитана высокий гость господина Шредера. — Чьих рук это творение? Итальянца, грека или может быть француза? Если хотите, можете подойти поближе.

Геринг послушно повернулся в указанную гостем сторону и увидел белую статую, гордо возвышавшуюся на черном постаменте, над аккуратной стеной зеленого кустарника. Она представляла собой обнаженную девушку, грациозно опирающуюся на весло. Уперев свою левую руку в бедро, она с вызовом смотрела куда-то вдаль, милостиво разрешая отставному авиатору насладиться красотой своего тела.

— Благодарю, у меня прекрасное зрение. Мне и отсюда, все прекрасно видно — с достоинством ответил Геринг незнакомцу.

— Так, кто является творцом этой прекрасной нимфы? Говорите смелей, мне интересно ваше мнение.

— Мне неизвестен скульптор, создавший это великолепное творение, — честно признался Геринг, — но, вне всякого сомнения — эта девушка славянинка. Её лицо говорит за это.

Вынося свой вердикт, Геринг отнюдь не просто так наугад тыкал пальцем в небо. Большую часть времени проведенного в изгнании в Швеции, Герман отдавал уходу за больной женой, которую искренне любил. С давних пор Карен была страстной поклонницей скульптуры. Прикованная болезнью к креслу и кушетке, она читала книги, журналы и газетные статьи, посвященные этому виду искусства. Показывала их мужу, желая развить его культурный кругозор.

— Браво, господин Геринг! Браво! Вы совершенно правы. Её действительно создал русский скульптор, по моему специальному заказу, — с важным видом подчеркнул Шредер, после чего обратился к своему гостю. — Вот видите, дорогой Шницлер, настоящий прусский офицер не только хорошо разбирается в военном деле, но и прекрасно подготовлен в культурном плане. Прошу вас, господин капитан присаживайтесь к столу и разделите с нами второй завтрак. Вы ведь с поезда и наверняка голодны.

Герман не заставил упрашивать себя дважды и с удовольствием принял приглашение хозяина. Удачный экспромт со скульптурой, умение вести себя за столом, удачный выбор из предложенной винной карты помогло Герингу растопить первичный холодок между ним и его собеседниками. Развивая достигнутый успех Герман, поднял бокал с мозельским вином и провозгласил тост за процветание Германии, её народа и торговых домов.

— Если в вашей партии есть хотя бы сотня таких людей как вы, господин капитан, я готов продолжить пожертвование на нужды НСДАП. Хотя некоторые лозунги, публично провозглашенные господином Гитлером для меня совершенно неприемлемы — честно признался банкир Герингу.

— Вы наверняка имеет в виду пункт национализации промышленности и банков?

— Совершенно верно, — подтвердил Шредер. — Согласитесь, что это откровенный нонсенс. Просить у банкира денег на нужды партии и при этом громогласно заявлять, что в случае прихода партии к власти, его банки будут немедленно национализированы.

— Не стоит беспокоиться, гер Шредер, — поспешил успокоить собеседника Геринг. — Национализация промышленности и банков — это всего лишь пункт предвыборной программы, призванный оторвать у коммунистов голоса рабочих. Смею вас заверить, что в случае победы нашей партии на выборах он никогда не будет выполнен.

— Никогда не говори никогда и не ручайся за завтра, ибо день не предсказуем — говорили древние и я с ними полностью согласен. Сегодня вы говорите одно, а после победы с легкостью откажитесь от своих обещаний. К сожалению это неизбежная составляющая любого политика и потому нам нужны твердые гарантии безопасности наших вложений.

— Если вы не верите в слово, тогда мы готовы дать вам письменные обязательства в обмен на финансовую поддержку нашего движения. Господин Гитлер предвидел это и уполномочил меня передать вам, что он предоставит их в любой удобный для вас момент — торжественно заявил Геринг, но и этот вариант не устроил Шредера.

— И куда прикажите нам обращаться с этими обязательствами в случае, если ваш фюрер передумает их выполнять? В Лигу наций? Нет, единственный приемлемый для нас вариант — это предоставление поста министра финансов в вашем теневом кабинете господину Ялмару Шахту. Под слово этого человека, мы готовы продолжить сотрудничество с вами на долгосрочной основе.

— Я слышал много хорошего о господине Шахте и уверен, что это лучшая кандидатура на пост министра финансов. Я незамедлительно передам фюреру ваше условие, господин Шредер и уверен, что он обязательно его примет.

— Представьте, что я тоже в этом уверен, ибо господин Шикльгрубер не очень сильно преуспел в перетаскивании рабочих масс на свою сторону, — ехидно заметил Шницлер. — Я недавно был в Берлине и сам видел как молодчики из "Рот фронта", лихо били ваших штурмовиков, под одобрительные выкрики уличной толпы.

— Берлин большой город и по одной уличной драке нельзя говорить о популярности или непопулярности идей нашей партии среди столичных рабочих. Равно как нельзя говорить об итогах всей кампании по результатам одного сражения.

— Господин Геринг, оставьте при себе ваши сравнения. Мы не на митинги и я не нуждаюсь в том, чтобы меня агитации. Чтобы вы тут не сказали, это не сможет изменить мое мнение относительно способностей ваших штурмовиков. Большинство из них откровенные люмпены и маргиналы, ищущие в ваше движение исключительно ради личной выгоды. Тогда как люди Тельмана вооружены хорошей классовой идеей, которая весьма популярна среди народных масс и идеалы которой они готовы отстаивать не только кулаками, но и пулей — Шницлер снисходительно развел руками и этот жест разозлили Геринга. Позабыв о цели своего визита, отбросив в сторону скромность, бывший ас смело ринулся в бой.

— Извините, господин Шницлер, я солдат и потому буду говорить открыто, без всяких выкрутас и обиняков. Я ничего не понимаю в той философской болтовне, что выдумали Маркс, Энгельс и которой так любят щеголять наши демагоги в стенах рейхстага. Мне абсолютно все равно, есть классовая идея или её нет вообще. Главное для меня это возрождение былого величия Германии. Возвращения ей статуса великой империи, взамен нашего нынешнего положения жалкой содержанки у соседей победителей. Ради этого я вступил в национал-социалистическую партию, и я верю, что только мы способны возродить Германию во всей её прежней мощи.

Геринг говорил уверенно и искренне и сказанные им слова произвели нужное впечатление на Шредера. Банкир чуть заметно кивнул головой, услышав то, что он хотел услышать, но вот Шницлер был создан из другого теста. В клеточках его головного мозга слишком прочно засел процесс иного видения событий в стране.

— На мой взгляд, наша республика далеко не исчерпала всех своих возможностей, а президент Гинденбург достойный пример для подражания. Обязательно положу монету в его кружку для пожертвований, когда он будет баллотироваться на новый срок — пообещал Шницлер, явно подразнивая звенящего от возмущения своими боевыми наградами капитана.

— Если вам так нравиться заевшийся и заспавшийся президент Гинденбург, зачем вы пригласили меня на беседу? Ведь между нами и ним нет, и не может быть ничего общего. Мы за возвращение великой Германии в её прежних границах, а он за построение великой Германии в одном только месте — у себя в усадьбе Нойдек!

— Не горячитесь, капитан, — одернул Геринга Шницлер. — Пауль Гинденбург национальный герой Германии и не вам решать, достоин он таких почестей как усадьба Нойдек или нет. В отношении того ради чего вас сюда пригласили, то мы хотели узнать, стоит ли вкладывать в ваше движение деньги или нет.

Шницлер замолчал и принялся бесцеремонно разглядывать Геринга придирчивым цепким взглядом торговцем живого товара, решающего выставить его на продажу или нет. Это было откровенно неприятной процедурой, но капитан с честью её выдержал. Ни один мускул не дрогнул на его лице под цепким взглядом промышленника.

Кроме личной гордости заставлявшей Геринга идти до конца, он также интуитивно понимал, что партия нацистов нужна германским промышленникам в качестве противовеса как набирающим сил коммунистам, так и погрязшим во взяточничестве и дрязгах социал-демократам. К тому же, в отличие от одряхлевшего фельдмаршала Гинденбурга, Гитлер очень удачно играл на "вождизме", чей культ испокон веков был у немецкого народа на первом месте. Все это придавало Герингу уверенность и, дав Шницлеру достаточно время, для проведения визуальных исследований, капитан спросил его напрямик в лоб.

— И какому выводу вы пришли? — спросил Геринг, сознательно пропустил в своем вопросе слово "господин".

— Господина Шредера вы явно убедили в необходимости продолжения сотрудничества с вами, а вот меня не совсем — промышленник сделал театральную паузу, словно упорно думал прежде, чем объявить свой вердикт Герингу. Хотя свое решение он принял ещё до встречи с ним, а теперь просто озвучивал его.

— Мы согласны вновь помочь вашему движению деньгами, но не напрямую. Мы не хотим, чтобы социал-демократы связывали нас с вашей партией, — по лицу Шницлера пробежала хорошо заметная гримаса недовольства. — Ваши штурмовики сильно страдают от травм, полученных в боях с коммунистами, и нуждаются в лечении. Из человеколюбия мы окажем покалеченным людям деньгами на лечение, и в виду предстоящих выборов суммы будут больше чем вы получили ранее. Значительно больше, но если ваши успехи на выборах в рейхстаг нас не устроят, пожертвования немедленно прекратятся. Я ясно выразился?

— Яснее некуда, господин Шницлер.

— Тогда будем считать, что мы обговорили все интересующие нас вопросы и потому, я не смею вас задерживать, господин Геринг — промышленник сделал рукой шутливое выпроваживающее движение, от которого кровь прильнула к щекам капитан. Словно желая подчеркнуть неравноправное положение собеседников в только что совершенной сделке, Шницлер добавил ещё одну перчинку в беседу.