Племя вихреногих-3

Лагерь, правду говоря, ничем не поражал воображение — разве что необычными в этом мире размерами. На поляне возле неширокой степной речки сгрудилось несколько десятков шалашей — не бог весть какое жильё, но оно всё же защищало от дождя и ветра, а ничего больше от него и не требовалось. Холодов тут не бывало никогда, да и вообще, в этих шалашах только спали. Они и не годились для другого...

Димка, правда, пожалел об отсутствии места, где он мог бы подобающе принять гостей, — и невольно усмехнулся этой мысли. Похоже, он и впрямь начал незаметно превращаться в самого настоящего царя, озабоченного тем, как бы попышнее пустить пыль в глаза иноземным послам...

Но, увы, Зимнего Дворца под рукой как-то не было, не было вообще никакого дворца, так что коллектив без затей расположился вокруг горевшего в центре поляны большого костра — в нём пеклась обмазанная глиной пойманная рыба и накопанная в степи дикая местная �картошка� — мелкая и жестковатая, но вполне сытная и съедобная, в печеном, по крайней мере, виде...

Димка от всей души порадовался наличию в лагере девчонок — они не только ухитрялись доставать тут еду буквально из-под земли, но и ещё вполне по-земному вкусно её готовить. По крайней мере, печеная картошка с рыбой не удивила бы его, отведай он её где-нибудь в школьной столовке — не бабушкины пироги, ясное дело, но вполне можно утолить голод, не морщась...

Немцы устало опустились на вытоптанную траву. Девчонки поднесли им забавные местные �тарелки� — плоские плетёные корзинки, накрытые большими листьями, с буквально наваленной на них разнообразной снедью. Жареной рыбой, �картошкой�, набранными в лесу фруктами...

Глядя на то, как жадно немцы жрут, Димка поморщился — дела с едой тут обстояли неважно. Никто не голодал, конечно, но и особенной сытости не было, пусть и потому, что на такой еде не разожрёшься. А немцы жрали буквально за троих каждый, словно их сутки не кормили... но ведь, скорей всего так оно и было...

Димка вспомнил, как они сами неслись по этому проклятому лесу, спеша убраться подальше от замогильных стонов Червя — и передёрнулся. Но у них, по крайней мере, были запасы еды, позволявшие убегать хоть на сытый желудок — а немцы, похоже, бежали вообще налегке, не останавливаясь даже затем, чтобы поохотиться или нарвать каких-то фруктов. И он вполне мог их понять...

Нажравшись, немцы сразу осовели и обмякли, физии их как-то разгладились — страшноватое, чего уж там, выражение звериной готовности отбиваться сразу от всего исчезло с них, и Димка невольно подумал, что старинный обычай немедленно кормить гостей не на пустом месте взялся — голодный гость страшней лютого волка...

Ежу ясно было, что больше всего сейчас немцам хочется завалиться спать и продрыхнуть сутки, как минимум, но вся наличная общественность, не исключая и самого Димки, с нетерпением ждала их рассказа, и они не стали её разочаровывать...

— Четыре дня назад мы спасли мир, — явно без излишней скромности заявил Генрих. Вокруг, разумеется, тут же поднялся шум — удивлённый и растерянный. Дождавшись, когда он затихнет, немец продолжил — едва ли не торжественно: — Хоруны направлялись на запад, чтобы предаться Червю, и тем освободить его. Но мы — мы уничтожили их, хотя многие из нас погибли!

По рядам собравшихся раскатился ликующий вой — бесконечное ожидание �ответного визита� Хорунов изрядно вымотало всем нервы — но в груди у Димки ёкнуло. Гуманист сраный, зло подумал он про себя. Сминдальничал, пожалел гадов — и едва не погубил весь мир. И, если бы не...

Он взглянул на Генриха. Немец тоже смотрел на него. И совсем не сонно. Довольно зло на самом деле, и в груди у мальчишки снова ёкнуло. Конечно, по дороге сюда немцам уже успели рассказать о �вдохновителе наших побед�, и о том, что именно он, Димка, решил отпустить пленных. Не подумав, прямо скажем, к ЧЕМУ это может привести. И теперь они все — в долгу у немцев. В неоплатном долгу, на самом-то деле. И вот это было очень, очень неприятно. В основном потому, что он, Димка, устроил всю эту ситуацию единственно по своему слабодушию. Которое сослепу принял за благородство. И другим пришлось проливать кровь, пришлось гибнуть, чтобы исправить его, Димки Светлова, ошибку... Не насовсем, слава богу — иначе, наверное, он вообще не смог бы жить — но так погано ему не было, наверное, ещё никогда в жизни...

Тут же он вспомнил, что жить ему в любом случае придется — и от этой мысли ему стало ещё гаже.

Димка никогда не представлял, что станет жалеть о недоступности смерти, как последнего выхода, — однако же пришлось. Лишь теперь он понял, что этот мир, при всей его внешней несерьёзности и даже сказочности, намного, намного более жесток, чем его родной. Из него нет выхода — то есть, никакого и совсем. Что бы он тут ни натворил, ему придётся с этим жить и жить, и не дай ему боги сотворить что-то такое, после чего он не сможет жить — и не сможет умереть...

Задумавшись, Димка не сразу заметил, что немцы куда-то исчезли. Впрочем, вскочив и покрутив головой, он тут же обнаружил, что они угодили в руки девчонок — те, ясное дело, не могли пройти мимо увечных и калеченых...

В душе снова шевельнулось раздражение, но его Димка благополучно подавил. Это и вовсе было глупое, бессмысленное чувство, на которое уж точно не стоило тратить сил и времени. Особенно имея перед носом куда как более серьёзные проблемы. Например то, что теперь очень многие начнут думать о том, что он, Димка — попросту слизняк, который не решился сделать то, что нужно было. А это было чревато пусть и не переворотом — всех здешних боевых ребят Димка числил в друзьях — но тем, что народ просто плюнет на него и разойдётся. И тогда его планам — конец. С двумя или тремя десятками ребят ему никогда не отбить Столицу у Метиса, не освободить девчонок, а тогда...

Димка яростно помотал головой, словно стараясь вытрясти из неё эти мысли. Думать о том, что он попросту боится лишиться власти было противно. Но он таки боялся. И ещё, ему не нравилось, что совершенно натуральные недобитые фашисты вылезли в спасители мира — в этом было что-то, категорически неправильное. Хотя, если подумать, как раз в этом он был виноват сам...

Димка вдруг понял, что идёт назад, на пляж, — ему надо было обдумать случившееся, и не посреди шумной толпы. Но идёт вовсе не один — за ним увязались Борька, Юрка, Сашка, Максим — в общем, все бывшие тут земляне. И не только они. К ним присоединился Игорь — и, разумеется, Вайми. Последний понятно не затем, чтобы что-то обсудить, а просто погреть уши. Имелась у него такая привычка — появляться там, где говорят, но самому не встревать, а только слушать, словно радио. Впрочем, радио-то тут как раз нет, и порой Димка думал, что привычка эта не такая уж плохая...

Тем не менее, ему захотелось шугануть Астера — просто по привычке — но на сей раз Димка сдержался. Остановило его воспоминание о том, что не так давно он уже послал Вайми — вместе с Максимом! — в дикий лес, и ничего хорошего из этого не вышло, чуть не испортил всё совсем...

Вспомнив о том, что случилось со жрецом, мальчишка передёрнулся — но на сей раз совершенно по другой причине. Смог бы я превратить свою башку в обиталище кошмаров, смертельную ловушку для тех, кто хочет украсть мою волю? — вдруг подумал он. И тут же понял, что даже думать о таком вот ему совершенно не хочется...

Всё же, я редкая сволочь, мрачно подумал он, поднимаясь на дюну. Мало того, что сам не хочу делать то, что надо сделать, так ещё и ворочу нос от тех, кто делает. А сам хочу остаться чистеньким... фу, даже самому противно...

Мальчишки остановились на пляже, глядя на прибой. Большущее здешнее солнце уже склонялось к закату, но до него оставалось ещё часа три длиннющего здешнего дня...

— Ну, что делать будем? — наконец спросил Димка, привычно сунув большие пальцы за ремень штанов.

— А что делать? — удивился Юрка. — Хорунам конец, и дело с концом, — неожиданно скаламбурил он.

— Это мы должны были их кончить, — мрачно сказал Димка. — А я их отпустил. И теперь я слизняк, а немцы герои...

Борька длинно присвистнул. Юрка нахмурился. Сашка отвернулся, ковыряя босой ногой песок, — верно и он думал о чём-то похожем...

— А кто кончать должен был? — не менее мрачно спросил Игорь. — Ты? Или я, быть может?

— Может, и я, — буркнул Димка.

— Боишься, что народ этого Генриха выберет в цари? — уже ядовито спросил Борька. — Зола всё это, плюнь.

— Это-то зола, — угрюмо согласился Димка. — А вот то, что Червь едва не вырвался...

— Так не вырвался же! — разозлился Игорь. — Не вырвался — и слава богу. Я всё равно считаю, что ты поступил правильно, — упрямо добавил он. — Делай, что должно, случится, что суждено. Вот и случилось. Не думай, пожалуйста, что всё тут только от одного тебя зависит. А то и в самом деле начнешь царём себя считать, золотой трон потребуешь...

— Ладно, — Димка вздохнул. На душе у него необъяснимо отлегло — всё же друзья, это великая вещь... — А ты что скажешь? — он повернулся к Вайми.

— Я? — Астер подозрительно взглянул на него, верно, стараясь понять, не скрыт ли в вопросе какой-нибудь подвох. — Я тебе на своём опыте скажу — палачом быть мерзейшее дело. Даже если очень надо. Так что если можно кого-то не казнить — то лучше не казнить. А немцы эти с Хорунами вполне стоят друг друга. Что те, что эти — редкие гады. Разобрались друг с другом — вот и славно. Нам забот меньше.

А ведь и правда, подумал Димка, успокаиваясь. Поступи я так... как сейчас хотел, я бы казнил себя за то, что стал сволочью и палачом. А проклятые немцы явились бы сюда сытые и здоровые. И не пять, а десять. Или пятнадцать. Или сколько их там было. И ситуация здесь стала бы намного более неприятной... В общем, пронесло. Уф-ф-ф...

— Что делать-то будем? — напомнил между тем Сашка.

— А ничего, — Димка плюхнулся на песок, чувствуя прямо-таки неземное облегчение. — Немцы нажравшись точно до завтра продрыхнут. Тогда и посмотрим, как и что...

Какое-то время мальчишки сидели на пляже, глядя на закат. Зеленовато-золотистое солнце, казалось, зависло в зеленовато-голубом небе, чистом и безоблачном. Блекло-зелёные волны шумно набегали на берег, тут же откатываясь — чтобы накатиться снова... Лишь угрюмо темневший справа лес портил впечатление. Никаких звуков оттуда не доносилось, но против низко стоящего солнца чернота под сплетёнными кронами казалась непроглядной, почти что противоестественной...

Димка невольно передёрнул плечами, вспоминая, потом перевёл взгляд на юг. Там ничего видно не было — только тающая в дымке морская ширь. А ведь так просто всё казалось в начале — поднять местных ребят, построить корабль, приплыть на остров Хозяев и заставить их вернуть всех домой... Теперь же даже непонятно, сколько продлятся эти затянувшиеся сверх всякой меры каникулы, точнее, приключения, и будет ли у них вообще хоть какой-то конец...

— Что делать-то будем? — между тем повторил Сашка.

— С чем? — спросил Максим.

— Ну... — Сашка задумался. — Вообще. Метис этот со своими дуболомами — это фигня. Как мы плоты достроим и доплывём до Столицы — тут им и конец. Их там тридцать всего, а нас за две сотни. Только вот потом-то что?

— Надир же есть, — ответил Вайми. — Который, говорят, вообще всё может, в том числе и вернуть вас домой. Он в Городе Снов, а дорогу туда я знаю.

— Ага, только вот без Ключа пользы от того Надира, как от свистка в аквариуме, — мрачно сказал Сашка. — А Ключ у ребят, которые сами непонятно где.

— Да придут они в Столицу, — сказал Димка с уверенностью, которой, однако, не чувствовал. — Мы придём, и они придут. Никуда не денутся.

— А если всё же денутся? — хмуро спросил Сашка.

— Искать пойдем, все, — сказав это, Димка нахмурился. Финал их приключений был, в общем, уже близок — стоит им получить Ключ, и исход будет в целом решён. Но мальчишка боялся, что злая судьба или ещё более злой хозяин этого мира подложит им свинью как раз в шаге от спасения...

— К Ключу ещё восприимец нужен, — напомнил между тем Вайми. — Которым вообще любой может быть.

— Спасибо, обрадовал, — буркнул Димка. Как раз об этой мелочи он счастливо забыл — и совсем не рад был вспомнить. Нет, всё же гад этот Мастер, подумал он. Показать, что вроде бы есть выход — но обставить такими условиями, что хрен их вообще выполнишь...

— А правда, ребята, что делать? — вновь уныло спросил Сашка. — Если этот проклятый восприимец не найдётся, или ещё что пойдет не так, и мы здесь застрянем?

— Жить, — сказал бесшумно подошедший Асэт. — Просто жить.

— Немцы как? — спросил невольно вздрогнувший Димка. Он так и не привык к тому, что здесь все ходят босиком — и могут подойти так тихо, что даже не заметишь...

— Дрыхнут твои немцы, — Асэт тоже плюхнулся на песок, глядя на море. Его невероятную — любой девчонке на зависть! — черную, вьющуюся мелким бесом гриву слабо шевелил дующий на берег ветер.

— Жить? — между тем возмутился Борька. — Всю вечность сидеть на этом сраном пляже? Да ну нафиг! Раз мы сюда как-то попали, то и выход тоже есть. И мы его найдём.

Асэт покачал головой.

— Ложная надежда не дает тебе покоя — лишь мудрый, взрослый человек способен отбросить её.

— Зачем? — удивился Борька. — Чтобы вечно гнить на этом сраном...

— Надо отречься от иллюзий, и всё, — резко сказал Асэт. — Тогда будет... не больно.

Сидевший рядом Вайми вздохнул.

— Тот, кто отрекается от иллюзий — лишь разделяет мир на чёрное и белое, настоящее и ненастоящее, в то время как здесь нет границы, чёткой грани...

— Ты хочешь сказать, что здесь всё... полунастоящее? — растерянно спросил Сашка.

— Ой, да заткнитесь уже, — буркнул Димка. — Развели тут фЕлософию. Мне факты нужны, а не фантазии.

— А фактов нет и не будет, — возразил Асэт. — Ничего не будет. Надо научиться жить... без всего этого.

— Да ну, нафиг всё это! — возмутился Борька. — Нам надо что-то делать, иначе...

— Здесь нет смысла что-то ДЕЛАТЬ, — вдруг сказал Вайми. — Можно просто... существовать. Спокойно и бездумно. Довольные, разучившиеся думать люди сперва даже не замечают, как начинают терять разум, а затем начинают считать распад своей души своего рода просветлением, очищением от �мирской грязи�, от всего �наносного�, уже не сознавая, что лишаются и всего, что составляет их �я�. Это спокойная и приятная, но смерть.

— Для тех, кто тут жить не научился, — возразил Юрка. — Ребята, вы только подумайте — здесь же бессмертие! Причём такое, что умереть вообще никак нельзя! Такого, наверное, нигде больше нет. И вечная юность — ну, подростковость. Болезней никаких — разве что покалечишься или отравишься чем, но даже самые тяжелые увечья здесь легко лечатся — воскрешением. Вечное лето, никаких хищников, никаких бурь, жратвы вокруг полно... это же рай, самый настоящий!

Вайми покачал головой.