— Знакомого встретил, — трубку Хорт набивал вслепую, но можно было дать на отсечение единственную голову, что ни одна крошка драгоценного табачного зелья мимо не просыплется. В полной тьме пластун видел зорче кошки. — Никогда б ни подумал, что свидимся вот так — на вольной дороге... И я хочу, чтобы эта сволочь, прежде чем копыта откинуть, хорошенько рассмотрела кто именно и за что её в ад спровадил! Понял меня, Клычоныш?!

К последнему рывку на Засеку крымская ватага изготовилась перед самым рассветом. Впереди основной группы, не торопясь, ехали двое с луками наизготовку. Остальные держались метрах в двухстах, в толпу не сбивались...

Дождавшись покуда передовой "пикет" поосновательней углубится в речные струи, Данилка до уха оттянул тетиву... тот из пикетчиков, что был повыше, опрокинулся на спину, царапая ветер стрелой, торчащей из правой глазницы. Второй попытался спрыгнуть в воду, спрятаться за коней, но Данилка не дал ему времени для осуществления этого в общем-то обычного манёвра. Две стрелы свистнули в воздухе; первая вонзилась в плечо, вторая пришпилила к черепу меховой малахай.

— Эй, там! — крикнул Данилка. — А ну, заворачивай восвояси!

— Ты кто? — донеслось с того берега. — Чего тебе надо?

— Государев стрелецкий голова Игнат Печка! — заорал лживый потомок кристально честного Клыча Фёдора. — Проваливайте подобру — поздорову!

Один из нарядных чуть выдвинулся вперёд остальных:

— Слышь, голова, давай говорить! Покажись!

— Щас! — отозвался Данилка. — Бегу-спотыкаюсь!

— Нас пятнадцать, — сообщил ногай с таким видом, будто государственную тайну выдал. — А у тебя сколько?

— Полсотни, — нахально соврал Клычов.

— Покажи хотя бы десяток, — предложил крымчак, — и мы уйдём. А иначе над нами весь Бахчисарай потешаться станет.

Эти остолопы явно считали себя хитрей всех на свете, Данилка просто умирал со смеху:

— А вы попробуйте, суньтесь! — заорал с вызовом. — Тогда и увидите!

Троица "щёголей" чуть отступила. Остальные вдруг сорвались с места, понеслись, разделяясь, по берегу на обе руки. Данилка тут же принялся загибать пальцы, отсчитывая до четырёхсот. Комаров с берега сносило свежим западным ветром, помех не было никаких, за исключением малого умения в счёте.

— Эй, голова! — окликнули его с той стороны.

Данилка промолчал, но стоило пришельцам тронуть с места коней, тут же выпустил в их сторону две стрелы, одну за другой, не спеша, не суетясь, вдумчиво и наверняка — чтоб, упаси Господи, ни в кого ни попасть, ну и припугнуть маленько. Потом тихонечко отполз и прыгнул на Серого.

Он взял прямо к Черте, привлекая внимание обеих обходных групп, переправившихся выше и ниже брода. И когда его наконец-то заметили, в панике заметался туда и сюда, чтоб покрепче раздразнить аппетит преследователей. Несколько стрел чвиркнули всколз по кольчуге, Серый понёсся во весь опор: скачка предстояла серьёзная. Выйдя из-под обстрела, Данилка оторвался ещё метров на сто и выровнял скорость с погоней.

Позади маячила цепочка из дюжины жирных точек — каждый из преследователей имел по два заводных коня, и они ничуть не сомневались в успехе своего предприятия. Да оно и понятно — уйти на одном коне от трёх невозможно; разве что на Сивке-бурке.

Верста пролетала за верстой. Минутка за минуточкой. Влажный ветер холодил кожу, разгорячённую стремительным движением скачки...

— Пора, Серый! — ласково прошептал Данилка на ухо верному зверю и наподдал ему каблуками в бока.

Зелёный ковёр буйной степной травы покатился под ноги разогнавшегося скакуна, точки позади постепенно таяли во влажном воздухе. Вот и лощина, вытянувшаяся на версту поперёк движения гонки. А вот и Угадай, нетерпеливо пританцовывающий в ожидании хозяина... Вперёд! Серый о себе позаботится сам. Не впервой!

Глубоко забрав влево по ходу, они выскочили из долинки и помчались назад. Разъярённые крики ногаев, уже начавших спуск, были Данилке слаще девических песен. Ходу! Они летели к броду напрямик по диагонали, погоня отставала на глазах, пока не исчезла совсем.

Данилка даже не сомневался — эти не отступятся, будут преследовать до последней крайности. И слава Богу, пускай преследуют! Лишних сорок коней ещё никому не бывали в обузу. Они с Хортом этим орёликам мозги быстро на место вправят. Как вот этим двоим, что валяются на берегу, сражённые неумолимо-точными стрелами старого пластуна.

Один из заводных коней погибших позволил чужаку приблизиться. Данилка на скаку перемахнул к нему на спину и погнал по следам, уводящим в степь. Конь был хорош — красив и быстр, как ветер, но ревнивый Угадай легко шёл впереди, хвалясь поистине звериной силой, играющей в жилах.

Земля постепенно повышалась, трава становилась выше и жёстче, ветер усиливался. Данилка мчался по бескрайней равнине, припав грудью к шее "турка". За то время, пока он бегал наперегонки с простыми ватажниками, Хорт и его "знакомец", наверняка, умахнули вёрст за тридцать. Если не больше.

"Турок" начал подавать признаки утомления, весь покрылся клочьями серой вонючей пены, захрапел, будто пьяный толстяк. После того, как Данилка влез в своё привычное седло, он ещё какое-то время бежал следом, словно опасаясь лишиться и этого общества, потом отстал. На мгновение острое сожаление от того, что никто из деревенских не видит его — лихо мчащегося по степи вдогонку за крымским боярином — посетило данилкино сердце. И тут же испарилось без остатка, сдутое встречным ветром. Само участие с некоторых пор напрочь заслонило в душе все остальные соображения, а уж посторонние оценки происходящего — тем более.

Километрах в тридцати от Вороны обнаружилась первая вещественная примета смертельной гонки — шатающийся от изнеможения чистокровный иранский бахмат с притороченными к седлу перекидными мешками. Ещё через какое-то время встретился Чалый, утомлённый настолько, что при встрече даже головы не поднял. Данилка спрыгнул наземь и, не торопясь, побежал дальше, ориентируясь по красным брызгам на верхушках трав — верной примете того, что конец странствия близок. Если коня тычут в шею ножом, можно не сомневаться — дальше чем на версту-другую он всадника уже не унесёт. Уж на что вынослив Угадай, но и он сейчас никуда не годится.

Трава мягко пружинила под ногами, в ноздри вливался дурманящий аромат полыни, мяты и зверобоя. Данилка на несколько секунд притормозил, готовя к бою роговой лук, Дальше тронулся шагом. Если Хорт достал крымчака, торопиться не обязательно. Если нет — тем более спешить некуда. И уж вовсе тщательнейшей осторожности требовал третий вариант, при котором Хорту по какой-либе причине уж очень не повезло.

Звон сабель он услышал раньше, чем услышал сражающихся и коней, лежащих на расстоянии двухсот метров один после другого.

"Похоже, Хорт отыскал-таки себе достойного противника", — подумал Данилка с ехидным удовлетворением. Единственно кого ему было жалко в этой ситуации, так это загнанных до смерти коней. Люди дерутся, а первыми гибнут ни в чём не повинные лошади. Да какие! Сердце кровью обливается...

— Давай, я его из лука шлёпну, — предложил он, подойдя на расстояние в десять саженей.

— Не смей! — прорычал Хорт, наседая на бритоголового седобородого ногая, шустро орудующего кинжалом и саблей. — Я его сам достану!

В ответ крымчак молча плюнул, целя ему в глаза, и тут же вжикнул кривым клинком над самой головой пластуна, уклонившегося в последний момент. Оба уже запыхались изрядно, и будь они на конях, Данилка бы не знал, кому отдать предпочтение. Но в пешем строю... едва ли в целом мире нашёлся б кочевник, который одолел бы пластуна в пешем строю.

Данилка, не торопясь, ослабил тетиву лука и прилёг в траву. Война-войной, но и отдохнуть не помешает. Оба противника демонстрировали высокий класс фехтования. Каждое движение их было исполнено потайного смысла, каждый выпад прекрасно выверен, мельканье клинков, порой, совершенно ускользало от ленивого человеческого глаза.

— Учись, дубина! — крикнул Хорт. — У Темира есть чему поучиться!

Ногай отпрыгнул на пару шагов:

— Ты знаешь меня, раб?

— Знаю? — пластун оскалился, точно зверь, чьё имя он принял. — Да ты пятнадцать лет мне каждую ночь снишься.

— У меня много врагов, — согласился крымчак, отражая новый натиск, — но твоей рожи не помню.

Хорт поднырнул под выпад, ударил ножом сбоку, противник ушёл влево, прикрывшись кинжалом от сабли, стерегущей это движение.

— А Подкову помнишь? — зарычал Хорт.

— Какую подкову?

— Валашского господаря Олексу Подкову!

— Пса Искандера? — ухмыльнулся крымчак. — Этого да, этого знавал. Кто ты, раб?

— Один из его щенков, — ответил Хорт и в длинном прыжке достал кинжалом правую ключицу Темира, проворно отбежал на несколько метров. — Всё, сволочь, настало твоё последнее времечко!

— Я умру хорошо, раб. С мечом в руке, посреди чистого поля. Твой Искандер мучился долго, сдох, как мошенник, на позорном помосте. У меня на глазах, на глазах ликующей толпы и хана Батория.

— Не вся толпа ликовала, ехидна! Не вся! А вот ты подохнешь, ни в ком не вызывая сочувствия! И твоя смерть будет длиннее Олексиной — это я тебе обещаю, мурза!

Они сошлись снова. Вновь замелькали клинки, сыпля искрами при каждом столкновении. Но эта сшибка длилась минуту — не дольше.

— Получи! — возопил торжествующий Хорт и молниеносным движением распорол живот старинному своему ненавистнику; воспользовавшись болевым шоком, выбил из его руки саблю, отшвырнул подальше.

Ногай завыл в полный голос, катаясь по земле. Сизые змеи внутренностей волочились по траве, но Данилка равнодушно отвернулся в сторону. Хорт, похоже, тоже полностью потерял интерес к Темиру:

— Вода есть? — спросил, подходя.

Данилка отрицательно мотнул головой.

— Это здря, — сказал Хорт.

Рассказывать о том, как они постепенно — одного за другим, истребляли ватагу набежчиков, было бы долго и малопознавательно. Лишь однажды им плотно "сели на хвост". Состоялась долгая будничная скачка, в результате кот орой спешившиеся пластуны в кабаньем стиле зашли во фланг погоне и безнаказанно подстрелили троих из четырёх преследователей, а последний едва ноги унёс. Впрочем, его они достали сутки спустя. Отработанная технология уничтожения малочисленных групп добытчиков не позволила им добраться до Засеки.

Временами, Данилку обуревали настоящие приступы скуки. За исключением добычи, ничто уже особо не радовало, да и сама добыча оказалась до ужаса однообразной: кошма, стрелы, лук, сабля, кони... Правда, кони ему не надоедали. Кроме того, с этой ватаги взяли три комплекта дорогого оружия и один именной кинжал.

— Посмотри на него, — уважительно говорил Хорт, — бережно поворачивая клинок в ладонях. — С виду — обычный ножик, ничего особенного. Но только зацепи им кого-нибудь! Один единственный раз зацепи, и человек проклянёт вашу встречу: раны, которые он наносит, заживают по году. Серьёзные не заживают совсем. Видишь, молюсенький камешек у самого навершия? При свете костра он красен, как кровь, днём — зелёный, будто трава.

— Как его звать? — заинтересовался Данилка, с почтением посматривая на невзрачный клинок с явственными следами черновой ковки.

— Это Шиш.

— Странное имя.

— Зато в самую точку! — ответил Хорт. — во-первых, необычайно зловреден, и глаз морочит. Какой он длины, по-твоему?

— Полторы пяди, — уверенно заявил Данилка.

— Две и четыре вершка, — усмехнулся пластун и подал ученику Шиш рукоятью вперёд.

Очутившись в руке нож каким-то странным образом увеличился в размерах, жало вытянулось, заострилось едва не в иглу. Данилка не удержался, ткнул им в сухую валежину, лежащую возле костра. Клинок свободно, с какой-то скользкой охотой впился в дерево, мало не на четверть длины.

— При хорошем замахе, кость прошивает, словно сала шматок, — поддал жару пластун.

— Сколько за него взять думаешь?

— Сдурел! — окрысился Хорт. — Такие вещи либо дарятся, либо с трупа снимаются! Кован Шиш готским мастером Эрастом, отдан Гидриху Бернскому за двести баранов. Но не продан. Мастер подарил, король — отдарился!

— А чем славе мой Раз? — осторожно полюбопытствовал Данилка, на всякий случай ласково погладив шершавую рукоять своего верного кинжала.

— О-о, Раз — разговор особый! Из пятнадцати клинков мастера Денницы он один гуляет по свету, остальные либо схоронены, либо сломаны. Была у Денницы такая повадка делать оружие на одного хозяина. Но как-то вышел у него спор с другим известным ковалём Горятой, кто мастеровитей. Результатом соревнований стали Раз и Алконост. Рубанёшь Алконостом, а в воздухе два клинка блазнятся, и который из них истинный — не всегда угадаешь! Любой, кто особой приметы не знает, взяв Алконост, простейшего выпада не отразит — не подъёмной тяжести делается меч. Это в пику Деннице с его одноразовыми клинками. От Алклноста и пошла привычка и оружие муслюкать. Но спор всё-равно выиграл Денница. Он создал вечный клинок. Ты когда в последний раз Раза точил? То-то! Любое оружие в заточке нуждается, кроме Раза. Кровь отталкивает, рже не поддаётся, а самое главное, нет в мире друга верней Раза. Конь предаст, любимый пёс в горло вцепится, Раз — никогда. Если ты с Разом, считай, что вдвоём. Радость разделит, в печали утешит, в самой безнадёжной беде помощь подаст. Тёплый он, ласковый, как солнечный лучик в полночь. И взять его только добром можно, убийце хозяина отомстит без пощады. В этом он страшнее Черныша и коварней Шиша. Иметь Раз мечта любого, кто с именными клинками знаком.

— А если сопрут? — поинтересовался Данилка, решив разузнать всё до самого конца, раз уж такой удобный случай подвернулся.

— Это могут, — ухмыльнулся Хорт. — Кинжал всё-таки, не разумное существо.

Пламя костра исполняло резвую плясовую, тёмные и светлые пятна попеременно то разрастались, то съёживались, подчиняясь ритму, заданному северным ветром. Но глазок Раза горел ровным тёплым огоньком. Данилке и всегда-то было уютно с ним, а теперь — и вовсе.

Хорт снова ушёл в отлучку — сбыть добычу. Данилка развлекался тем, что ежедневно охотился на куропаток и ставил морды на песчаных отмелях Вороны. Часто купался, вялил рыбу и холил коней — Серого Хорт снова оставил Данилке, чего таскать туда-обратно... Заводного и так приведёт — выбор богатый!

Вынужденное одиночество очень скрасило появление рыбаков-мордвинов. Было их шестеро на трёх лодках, здоровенные мужики при щитах и секирах, не считая луков. Так что близко подходить к ним Данилка не стал. Да они, вообщем-то, и не настаивали: разбили стоянку в полверсте восточнее брода, по вечерам выбрасывали на берег добровольную дань — по аршинному осетру с лодки. Видели — человек одвуконь, в кольчужке и с луком; захочет помешать — вся рыбалка насмарку. Брать дачи со своего же брата — мужика Данилке было неловко, но может, так у них с Хортом сговорено — кто знает? Дня через два оставил на бережку с полдюжины куропаток. От себя.