Узкая дорожка теперь была безжизненной. Там были перевернутые фургоны, похожие на высушенные на солнце валуны. Русло бывшего потока было забито трупами лошадей и осколками боевых машин.
Случилось так, что его рана почти не причиняла ему боли. Однако он боялся двигаться быстро, чтобы не потревожить его. Он держал голову очень неподвижно и принял много мер предосторожности, чтобы не споткнуться. Он был полон беспокойства, и лицо его было перекошено и перекошено в предвкушении боли от любой внезапной ошибки его ног во мраке.
Его мысли, пока он шел, сосредоточились на своей боли. В нем было прохладное, жидкое ощущение, и он представил, как кровь медленно стекает по его волосам. Его голова казалась распухшей до таких размеров, что он думал, что его шея неадекватна.
Новая тишина его раны заставила его сильно волноваться. Маленькие обжигающие голоса боли, доносившиеся из-под его черепа, были, по его мнению, явным выражением опасности. По ним он считал, что может измерить свое бедственное положение. Но когда они зловеще замолчали, он испугался и представил страшные пальцы, вцепившиеся в его мозг.
Среди этого он начал размышлять о различных инцидентах и условиях прошлого. Он вспомнил о некоторых блюдах, приготовленных его матерью дома, в которых те блюда, которые он особенно любил, занимали видное место. Он увидел разложенный стол. Сосновые стены кухни светились теплым светом от печки. Он также помнил, как он и его товарищи ходили от школы к берегу затененного пруда. Он увидел свою одежду в беспорядке на траве на берегу. Он почувствовал, как на его тело хлещет ароматная вода. Листья нависшего клена мелодично шелестели на ветру юного лета.
Вскоре его одолела тянущая усталость. Его голова свисала вперед, а плечи были ссутулены, как будто он нес большой узел. Его ноги шаркали по земле.
Он вел постоянные споры о том, следует ли ему лечь и поспать в каком-нибудь близлежащем месте или заставить себя дойти до определенного пристанища. Он часто пытался отмахнуться от этого вопроса, но его тело продолжало бунтовать, а чувства грызли его, как избалованные младенцы.
Наконец он услышал у своего плеча веселый голос: "Тебе, кажется, совсем плохо, мальчик?"
Юноша не поднял головы, но поддакнул толстым языком. "Эм-м-м!"
Обладательница бодрого голоса крепко взяла его за руку. — Что ж, — сказал он с громким смехом, — я иду твоей дорогой. Банда корпуса идет к тебе. И я думаю, что могу подвезти тебя. Они стали ходить как пьяный мужчина и его друг.
Пока они шли, мужчина расспрашивал юношу и помогал ему отвечать, как человек, манипулирующий сознанием ребенка. Иногда он вставлял анекдоты. — Какой у вас полк? А? Это что? 304-й Нью-Йорк? Почему, это в каком корпусе? О, это? Да ведь я думал, что они сегодня не помолвлены — они "далеко в центре". О, они были, а? Что ж, почти каждый получил свою долю "боевого дня". Клянусь папой, я сдаюсь сколько угодно раз. Стреляли здесь, стреляли там, кричали здесь и кричали там, в этой чертовой темноте, пока я не смог сказать, спаси свою душу, на чьей я стороне. Иногда я думал, что я уверен, что не из Охьера, а в другой раз мог поклясться, что я из глухого конца Флориды. Это была самая запутанная вещь, которую я когда-либо видел. А в этих здешних корпусах сплошной беспорядок. Будет чудом, если мы найдем наши полки сегодня ночью. Однако довольно скоро мы встретим множество охранников и охранников, и то и другое. Хо! там они идут с офицером, я думаю. Посмотрите на его руку, которая тянется. Бьюсь об заклад, у него есть война, которую он хочет. Он не будет так много говорить о своей репутации, когда ему отпилят ногу. Бедняга! У моего брата такая шутка с бакенбардами. Как ты вообще сюда попал? Ваш полк далеко отсюда, не так ли? Ну, я думаю, мы можем найти его. Знаешь, в моей роте сегодня убили мальчика, о котором я думал весь мир. Джек был хорошим парнем. Клянусь имбирем, больно, как гром, когда видишь, как старика Джека сшибли с ног. Какое-то время мы стояли довольно миролюбиво, хотя вокруг нас повсюду бегали люди, и, пока мы так стояли, долго приходил большой толстяк. Он начал чмокать Джека в локоть и спрашивает: "Скажи, а где дорога к реке?" И Джек, он никогда не обращал внимания, а тот парень продолжал клевать его в локоть и говорить: "Скажи, где дорога к реке?" Джек все время смотрел вперед, пытаясь увидеть, как Джонни идут через лес, и он долгое время не обращал внимания на этого большого толстого парня, но в конце концов он обернулся. Кружит и говорит: "Ах, иди к черту и найди дорогу к реке!" И тут пуля попала ему в бок по голове. Он тоже был сержантом. Это были его последние слова. Гром, если бы мы были уверены, что найдем наши полки сегодня ночью. Охота будет недолгой. Но я думаю, мы сможем это сделать.
Во время последовавших поисков человек с веселым голосом показался юноше обладающим волшебной палочкой. Он бродил по лабиринтам запутанного леса со странной удачей. В стычках с охраной и патрулями он проявлял проницательность сыщика и доблесть мальчишки. Препятствия падали перед ним и становились помощью. Юноша, по-прежнему уткнувшись подбородком в грудь, деревянно стоял рядом, пока его спутник выбивал пути и средства из угрюмых вещей.
Лес казался огромным муравейником, жужжащим бешеными кругами, но жизнерадостный человек безошибочно руководил юношей, пока наконец не начал хихикать от ликования и самодовольства. "А, вот и вы! Видишь этот огонь?
Юноша тупо кивнул.
— Ну, вот где твой полк. А теперь прощай, старина, удачи тебе.
Теплая и сильная рука на мгновение сжала вялые пальцы юноши, а потом он услышал веселый и дерзкий свист, когда человек зашагал прочь. Так как тот, кто так подружился с ним, таким образом уходил из его жизни, юноше вдруг пришло в голову, что он ни разу не видел его лица.
ГЛАВА XIII.
Юноша медленно пошел к т на огонь указал его покойный друг. Пошатываясь, он подумал о том, как примут его товарищи. У него было убеждение, что скоро он почувствует в своем воспаленном сердце колючие снаряды насмешек. У него не было сил сочинять сказку; он будет легкой мишенью.
Он строил смутные планы уйти в более глубокую тьму и спрятаться, но все они были разрушены голосами усталости и боли, исходящими из его тела. Его недуги, назойливые, заставляли его во что бы то ни стало искать место для еды и отдыха.
Он неуверенно повернулся к огню. Он мог видеть силуэты людей, отбрасывающих черные тени в красном свете, и когда он подошел ближе, ему каким-то образом стало известно, что земля усеяна спящими людьми.
Внезапно он столкнулся с черной чудовищной фигурой. Ствол винтовки поймал несколько мерцающих лучей. "Стой! стой!" На мгновение он встревожился, но тут же подумал, что узнал нервный голос. Стоя, шатаясь, перед дулом винтовки, он крикнул: "Почему, здравствуйте, Уилсон, вы... вы здесь?"
Винтовка была опущена на опасную позицию, и громкий солдат медленно двинулся вперед. Он всмотрелся в лицо юноши. — Это ты, Генри?
— Да, это... это я.
— Ну-ну, старина, — сказал другой, — клянусь имбирем, я рад тебя видеть! Я сдаюсь за конченого. Я думал, что ты совершенно уверен. В его голосе слышались хриплые эмоции.
Юноша обнаружил, что теперь он едва может стоять на ногах. Произошло внезапное затопление его сил. Он думал, что должен поторопиться с рассказом, чтобы защитить себя от снарядов, уже сорвавшихся с уст его грозных товарищей. Итак, пошатываясь перед крикливым солдатом, он начал: "Да, да. У меня было ужасное время. Я был во всем. Далеко справа. Ужасный бой там. У меня было ужасное время. Меня отделили от полка. Справа меня подстрелили. В голове. Я никогда не видел, чтобы сеч дрался. Ужасное время. Не понимаю, как я мог отделиться от полка. Меня тоже подстрелили".
Его друг быстро шагнул вперед. "Какая? Подстрелили? Почему ты не сказал об этом первым? Бедняга, мы должны... подержать минутку; что я делаю. Я позвоню Симпсону.
Еще одна фигура в этот момент маячила во мраке. Они могли видеть, что это был капрал. — С кем ты разговариваешь, Уилсон? — спросил он. Его голос был наполнен гневом. "С кем ты разговариваешь? Эй, дерзнейший часовой... почему... здравствуй, Генри, ты здесь? Я думал, ты умер четыре часа назад! Великий Иерусалим, они появляются каждые десять минут или около того! Мы думали, что потеряли сорок два человека по прямому счету, но если они продолжат идти в этом направлении, мы вернем всю роту обратно к утру. Где ты был?
— Там справа. Я отделился, — начал юноша с немалой бойкостью.
Но его друг прервал поспешно. — Да, и он ранен в голову, и он в припадке, и мы должны немедленно его увидеть. Он положил винтовку в сгиб левой руки, а правую — на плечо юноши.
— Боже, должно быть больно, как гром! он сказал.
Юноша тяжело опирался на своего друга. — Да, больно, очень больно, — ответил он. В его голосе послышалась дрожь.
— О, — сказал капрал. Он взял юношу под руку и потянул его вперед. — Пошли, Генри. Я возьму кир-а-йе.
Пока они шли вместе, громкий рядовой крикнул им вдогонку: "Уложи его спать в мое одеяло, Симпсон. А вот и моя фляга. Это полный кофе. Посмотрите на его голову у огня и посмотрите, как она выглядит. Может быть, это довольно плохой un. Когда через пару минут мне станет легче, я подойду и увижусь с ним.
Чувства юноши были настолько притуплены, что голос его друга звучал издалека, и он едва чувствовал давление руки капрала. Он пассивно подчинялся направляющей силе последнего. Голова его по старинке свешивалась вперед на грудь. Его колени подкосились.
Капрал подвел его к яркому свету костра. — А теперь, Генри, — сказал он, — давай взглянем на твою старую голову.
Юноша послушно сел, а капрал, отложив ружье, стал рыться в густых волосах товарища. Он был вынужден повернуть голову другого так, чтобы на нее падал весь свет огня. Он критично скривил рот. Он оттянул губы и присвистнул сквозь зубы, когда его пальцы коснулись брызг крови и редкой раны.
"Ах, вот и мы!" он сказал. Он неловко провел дальнейшее расследование. — Шутка, как я и думал, — добавил он вскоре. "Ех задел мяч. Это подняло странную шутку, как будто какой-то парень ударил тебя по голове дубинкой. Кровотечение давно прекратилось. Дело в том, что утром вы почувствуете, что шляпа номер десять вам не подходит. И твоя голова раскалится, и ты почувствуешь себя сухой, как горелая свинина. А еще к утру можно подхватить много других болезней. Да никогда не может сказать. Тем не менее, я так не думаю. Это просто чертовски хороший ремень на голове, и ничего более. А теперь ты сидишь здесь и не двигаешься, а я буду искать помощи. Тогда я пошлю Уилсона забрать тебя.
Капрал ушел. Юноша остался лежать на земле, как сверток. Он уставился пустым взглядом в огонь.
Через какое-то время он очнулся, и вещи вокруг него начали обретать форму. Он увидел, что земля в глубоких тенях была усеяна людьми, растянувшимися во всех мыслимых позах. Пристально вглядываясь в более далекую тьму, он время от времени улавливал проблески лиц, которые казались бледными и призрачными, освещенными фосфоресцирующим светом. Эти лица выражали в своих чертах глубокое оцепенение уставших солдат. Они сделали их похожими на людей, опьяненных вином. Этот кусочек леса мог показаться бесплотному скитальцу сценой какого-то ужасного разврата.
По другую сторону костра юноша заметил спящего офицера, сидящего во весь рост, прислонившись спиной к дереву. В его положении было что-то опасное. Быть может, подгоняемый мечтами, он раскачивался, слегка подпрыгивая и вздрагивая, как старый придурковатый дедушка в углу у камина. Пыль и пятна были на его лице. Его нижняя челюсть свисала, как будто ему не хватало сил принять нормальное положение. Он представлял собой измученного солдата после военного пира.
Очевидно, он заснул с мечом в руках. Эти двое дремали в объятиях, но вовремя позволили оружию незаметно упасть на землю. Медная рукоять соприкасалась с некоторыми частями огня.
В сиянии розового и оранжевого света горящих палок были другие солдаты, храпящие и тяжело дышащие, или лежащие мертвым сном. Несколько пар ног торчали вперед, жесткие и прямые. На туфлях виднелась грязь или пыль походов, а обрывки круглых брюк, торчащие из-под одеял, показывали прорехи и прорехи от торопливых перебросок через густые заросли ежевики.
Огонь музыкально потрескивал. От него вздымался легкий дым. Листва над головой тихонько шевелилась. Листья, повернутые лицом к огню, были окрашены в меняющиеся оттенки серебра, часто с красной каймой. Далеко справа, в окно, в лесу виднелась горсть звезд, лежащих, как сверкающие камешки, на черном уровне ночи.
Время от времени в этом зале с низким сводом солдат просыпался и поворачивал свое тело в новое положение, так как опыт сна научил его видеть неровные и неприятные места на земле под ним. Или, может быть, он приподнялся бы в сидячее положение, моргнул бы на огонь на какое-то неразумное мгновение, кинул бы быстрый взгляд на своего распростертого товарища, а затем снова прижался бы к нему с сонным довольным ворчанием.
Юноша сидел в заброшенной куче, пока не пришел его друг, шумный молодой солдат, размахивая двумя флягами на их легких ниточках. — Ну, а теперь, Генри, дружище, — сказал тот, — мы тебя пошутим насчет мишки.
У него были суетливые манеры медсестры-любителя. Он суетился у костра и с блестящим усилием шевелил палочки. Он заставил своего пациента пить в основном из фляги, в которой был кофе. Для юноши это был вкусный напиток. Он запрокинул голову далеко назад и поднес фляжку к губам. Прохладная смесь ласково потекла по его распухшему горлу. Закончив, он вздохнул с комфортным наслаждением.
Громкий молодой солдат с удовлетворением наблюдал за своим товарищем. Позже он достал из кармана большой носовой платок. Он свернул его в виде бинта и полил водой из другой фляги на его середину. Этот грубый узел он накинул на голову юноши, завязав концы странным узлом сзади на шее.
— Ну вот, — сказал он, отходя и осматривая свой поступок, — ты похож на дьявола, но бьюсь об заклад, ты чувствуешь себя лучше.
Юноша смотрел на своего друга благодарными глазами. Холодная ткань на его больной и распухшей голове была похожа на нежную женскую руку.
— Не кричи и не говори ничего, — одобрительно заметил его друг. — Я знаю, что я кузнец в лечении больных людей, а ты никогда не пищал. Ты молодец, Генри. Большинство мужчин давно бы лежали в больнице. Выстрел в голову — не шутка.
Юноша ничего не ответил, а стал возиться с пуговицами своего пиджака.
"Ну, давай же, — продолжал его друг, — давай. Я должен положить тебя в постель и позаботиться о том, чтобы ты хорошо отдохнул.
Другой осторожно выпрямился, и громкий молодой солдат повел его среди спящих фигур, лежащих группами и рядами. Вскоре он нагнулся и подобрал свои одеяла. Резиновый он расстелил на земле, а шерстяной накинул на плечи юноши.
— Ну вот, — сказал он, — ложись и поспи немного.
Юноша со своей собачьей манерой послушания осторожно спустился вниз, как старуха, сгорбившись. Он потянулся с бормотанием облегчения и комфорта. Земля казалась самым мягким диваном.
