| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Достаточно! Только не уверяйте меня в том, что мне ещё повторную аутопсию нужно провести. Инспектор, дальнейшее рассуждения меня не касаются. Ну-ка покажите язык, вот, так и знал, что этим всё закончится. Мало того, что вы нарушаете приписанной мною постельный режим, так ещё и инфекцию разносите. Терпеть не могу пациентов, которые сознательно губят своё здоровье. У каждого тут своя работа и я до полудня собираюсь закончить мою, а не заниматься исследованием пустых сейфов.
— Именно поэтому вы взяли с собой оборудование, — съязвил Эккель. — И почему-то я уверен, что вы осведомлены о том, что срывает дверца сейфа. Только не отрицайте, что впервые слышите о шахматах из янтаря с фигурами размера с грушу.
— Боже! — разочарованно посмотрев на Эккеля, произнёс я. — Ещё один искатель сокровищ. Если там такие фигуры, какого же размера должна быть игровая доска? Не стану вас переубеждать. Всего хорошего.
— Дежурная группа на выход! — вдруг крикнул Эккель.
Мне лишь оставалось улыбнуться про себя.
В этот, как и в прошлый раз фельдфебеля сопровождали те же двое солдат. И что занимательно, снова на трофейной машине. Как мне кажется, во времена Великого переселения народов влияние Краснодарского края оставило в готах нестираемый код, передавшейся германской нации. Немцы испытывали непреодолимые приступы рачительности и бережливости к найденным вещам. Пытались пристроить всё подряд, даже то, что применить уже не могли. Таскавший когда-то на себе счетверённую пулемётную установку, советский грузовик сохранил лишь прикрученную к доскам кузова конусную тумбу и два откидных борта. В чём заключался сакральный смысл сокращения полезного объёма и отчего от неё не избавились, мне было не понятно. Хотя сохранись на тумбе пулемёт, в комендатуре транспортное средство не задержалось бы. Следовательно, грузовик взят или выдан на время.
Я застал Леттова в комнате с сейфом без шинели с расстёгнутым кителем и брошенным на пол ломиком. Апатия и отчаянье читалось в его глазах. Один из фонариков предательски тускло ещё продолжал светить, а второй, видимо исчерпав заряд батарейки, сдался и был раздавлен в порыве гнева.
— Дружище, — обратился я к нему. — Бросайте это неблагодарное дело и отдайте на откуп специалистам. Со мной прибыл наш русский из 'Маркен Тендерай'. У него профессиональное оборудование.
— Правда? Я пытался и так и этак, — стал плакаться он — но эта чёртова железяка...
— Во-первых, берегите силы, а во-вторых идёмте к окну. Там широкий подоконник, а у меня хороший успокоительный бальзам. Смотреть на работу автогена вредно для зрения и вообще, разбавьте мою меланхолию беседой.
— С удовольствием. Только благоразумно ли оставлять русского одного.
— Нашего, — сделав упор на это слово — можно, но на всякий случай, за ним присмотрит фельдфебель Эккель. Он преследует меня от самой комендатуры.
— А, этот сыщик, — с ухмылкой протянул Леттов. — Тварь, каких поискать. Его вчера наделили на время расследования какими-то невероятными полномочиями. Важничает?
Я кивнул головой.
— В старые времена он бы высох у меня на плацу. Прозит.
Как и два дня назад, мы ни один раз отсалютовали крохотными рюмочками. Пока фельдфебель рыскал по дому, из соседней комнаты раздавался гул выбивавшегося из сопла резака пламени, и специфически пахло горелым железом.
— Готово! — громко произнёс Разумихин, когда срезанная пластина упала на пол.
В этот момент Эккель оттолкнул Николая Васильевича и заглянул внутрь сейфа. Ни я, ни Леттов не говорили ему о второй дверце и в темноте, лишь при свете остывающего металла и голубоватого огонька горелки он обозрел пустоту. 'Инспектор' бы и целиком туда влез, но вовремя остановился, выпрямился и встряхнул головой, словно желая прогнать мрачные мысли. Не вымолвив ни слова, фельдфебель вышел из комнаты. Мы напрасно старались заглушить смех, вырывавшийся у нас из груди, когда Эккель бил сапогом по колесу и дверца грузовика закрылась не с первого раза. Эмоции на улице хлестали через край.
— Раз нам больше никто не мешает, — весело воскликнул Леттов — то я хотел бы напомнить о бутылке бургундского.
— Я жду, — усмехнулся я, уверенный в своей победе.
— Не так быстро, герр доктор. — Пауль включил фонарик, убедился, что металл вполне остыл, повторил мою манипуляцию со шнурком и открыл вторую дверцу. — Вы по-прежнему настаиваете, что там ничего нет?
— Во всяком случае, сейчас мы это увидим.
Летов извлёк завёрнутый в газету и перевязанный шпагатом тонкий скрученный в трубу предмет. Ни о какой старине речи тут не шло. Под газетой 'Красногвардейская правда' пряталась картонная папка с уголовным делом на Кузнецова Павла Александровича, уроженца деревни Красная заря Любимского района Ивановской Промышленной области. Негодяй убил ради сумочки с деньгами свою двадцатичетырёхлетнюю сожительницу и был приговорён к расстрелу Особой тройкой УНКВД в 1937 году. Там были схемы с места преступления, записи допроса, признательные показания и грамота лучшему забойщику подворного убоя скота, вместо рекомендации с места работы.
— Мой друг, — заканчивая листать материалы дела — мы зря отпустили фельдфебеля. Это как раз по его профилю, отдайте бедолаге. Предлагаю тут закончить и перейти в соседний дом. Осмотрим пару квартир.
— Гром и молнии! А я-то уже нафантазировал, — принимая папку из моих рук, высказался Леттов. — Отдам, но сначала покажу ребятам и Курту, вместе посмеёмся над моими приключениями.
— Пойдёмте, Пауль. В багажнике машины вас дожидается пара бутылок из Ла Таша. Высшее качество, приобретено на всемирной выставке в Нью-Йорке в 39 году.
В багажнике действительно отыскались две бутылки в деревянных ящиках, но какие! Империал, это шесть литров в одной ёмкости.
— Не хочу поступать нечестно, — запротестовал Леттов. — В сейфе была макулатура и вы, по сути, оказались правы. Давайте сделаем так — из этого вина я кое-что приготовлю по рецептуре своего генерала. Иногда, он просит меня вытащить наружу старинный походный аутепса. У вас найдётся термос?
— Найдётся, — ответил я. — Только войдёт в него не больше литра.
— Тогда остальное мы выпьем за ваше здоровье, — задорно рассмеялся он.
* * *
Этим же вечером, когда автомобиль доктора Александра Де Дрё после устроенной фельдфебелем Эккелем тщательной проверки на выезде из города благополучно нёсся к аэродрому в Лугу, Пауль возглавлял так называемую 'отвальную'. Ухудшившаяся погодная обстановка во второй половине дня приостановила вылеты и офицеры люфтваффе прибыли на приглашение разбавить армейскую скуку вместе с кинооператором. Виновник мероприятия настоял на весёлой 'французской' вечеринке в кафе фрау Марии и в кругу приглашённых офицеров стоял неописуемый хохот.
'... Смотря на крохотную дверь, я почувствовал, как от неё веет многолетней историей откуда-то из прошлого, людскими страхами, недопустимыми мне событиями, тайной. И тогда я взял в охапку остатки своих мозгов', — рассказывал Леттов.
'И ничего путного придумать не смог', — дружески и не обидно перебил интригующее повествование Бюллов.
'Это всё потому, что надо было позвать нас, а не пытаться развеять тайны в одиночку', — добавил Зейлер.
В тот момент на стол с трудом водрузили поднос с основным блюдом.
'Откуда на столе это прекрасное бургундское я догадался, но запечённый гусь с яблоками? — заинтересовался Рассель. — Друзья, по-моему, мы не зря проигнорировали столовую с надоевшей картошкой и сосисками. Никогда не видел такого крупного экземпляра и предлагаю запечатлеть для истории нашу победу над той славной птицей'.
Рассель встал из-за стола и несколько раз щёлкнул кнопкой фотоаппарата.
'Пошлю открытку домой, — довольно произнёс Бюллов. — В письмах мама постоянно спрашивает, хорошо ли я кушаю, а вы заметили, что это не простой гусь?'
После внимательного исследования птицы при помощи ножа, вилок и соуса, сидевшие за столом лётчики, выяснили, что перед ними тулузская порода и обер-лейтенант поднял бокал.
'Предлагаю выпить за нашего доктора, который спас мои руки. Иначе мне пришлось бы пить через соломинку'.
Наигрывая Чайковского 'Времена года. Лето' фрау Мария прервалась на переливе и отсалютовала бокалом, после чего не щадя клавиш взяла несколько нот из марша танкистов. Хотя к бронетанковым войскам никто отношения не имел, гости оценили военную составляющую посыла аплодисментами.
Пауль был рассказчиком от бога. Где надо он скрашивал повествование, дополнял удачными шутками, иногда откровенно выдумывал, или манипулировал по своему усмотрению действующими лицами, на примере старого ботинка со шнурком, но строго придерживался истинной истории в главном. Наконец повествование дошло до того момента, когда при посредственном участии специалиста (так то он сам всё сделал, только в одном месте подрезать осталось) из вскрытого сейфа была извлечена папка уголовного дела какого-то русского душегуба.
'Я её с собой взял, — смакуя косточку, произнёс Леттов. — Думаю отдать Эккелю. Пусть почитает, как нужно правильно вести расследование, ха-ха-ха. Вы бы видели его физиономию, когда он полез туда'.
Вытерев руки салфеткой, Пауль на уровне лица изобразил на пальцах окошко сейфа, оттопырив уши, и скорчил рожицу с выпученными глазами, изображая инспектора. Проблеяв — 'бе-бе-бе', он глупо, как баран, хлопнул головой об стол и офицеры неприлично расхохотались.
'Похож! Разрази меня гром, похож, — заливаясь от смеха, выкрикнул Бюллов. — А уши у него такие потому, что за них каждый раз тягали, когда он подсматривал за соседскими девчонками на речке'.
'А ты в детстве не подсматривал?' — шутя, вопросил Рассель.
'А как же, — задрав нос, ответил Бюллов — только я быстро бегаю и сохранил свои уши'.
'Ну да, вприпрыжку особенно от бомб 'Железного Густава' от сортира до щели, — вспомнил Зейлер какой-то известный случай среди лётчиков эскадрильи. — Я до сих пор не понимаю, отчего у тебя нет значка за спортивные достижения. Пауль, ты, наконец, покажешь свой клад, или будешь продолжать трепаться?'
'Полюбопытствуйте, — не без доли хвастовства Леттов медленно расстегнул пряжку подаренного портфеля и вынул картонную папку — вот на это я сегодня угрохал два часа времени и спалил прорву сил'.
Сидящие за столом оставили приборы и с нескрываемым интересом принялись рассматривать её, сожалея, что никто не умеет читать по-русски.
'Камрады, а не попросить ли нам помощи у фрау?' — забросил идею Рассель, которая совершенно случайно стрельнула у него в голове.
'Действительно, поцелуйте меня в зад крест-накрест, как я мог забыть? — поддержал Курта Леттов. — Фрау Мария! Нам требуется ваша помощь. Но сначала тост'.
Когда женщина перевернула лежащую последним листом грамоту лучшему забойщику, то все увидели нарисованный от руки план, где угадывалось Серебряное озеро Гатчины с цифрами в столбик и приписки. Бюллов посмотрел на удивлённого Леттова и спросил:
'Я так понимаю, обратную сторону вы не догадались посмотреть?'
'Фрау Мария, что там написано?' — спросил за всех Рассель, прекрасно распознав сокращения слова пудов, золота и шагов.
'Какая-то чушь, — после недолгой паузы ответила она, — бессмыслица. Ничего интересного, одному господу богу известно, что накалякал какой-то полуграмотный крестьянин. Верните это Эккелю'.
'Может, к чёрту Эккеля и сами всё проверим? — загорелся авантюрной идеей Бюллов. — Нужно попробовать.
Обер-лейтенант отрицательно мотнул головой.
'Перед отъездом, наш уважаемый доктор сказал мне: 'Когда говорят, что всё в жизни надо попробовать, то оборачиваясь к своему опыту, могу уверенно сказать — нет, не всё, не всегда и не во всех случаях. Есть куча вещей, которые не стоит пробовать ни разу в жизни. Например, потому, что жизнь после этого может кардинально измениться не в лучшую сторону''.
Леттов посмотрел на свою уцелевшую руку, сложил папку и спрятал её в портфель, предлагая очередной тост, а хозяйка кафе отлучилась на минутку по своим важным и неотложным делам.
* * *
Всё имеет свою цену. Иногда её удаётся уплатить, пусть даже в долг или рассрочку, иногда скостить, иногда обменять на что-нибудь равнозначное, но бесплатно и без проблем бывает только на входе в мышеловку.
Сотни людей видели один и тот же сон, будучи уверенными, что всё происходит наяву. Массивные, испещрённые чёрными ранами стволы сосен убегали ввысь и там, сгибаясь под самым небосводом, покачивали кронами и угрожающе скрипели. Темнота постепенно отступала, давая разглядеть выстроенных в шеренги людей. Порыв ледяного ветра после помывки заставил их поёжиться. Несмотря на новые ватные куртки со штанами, шапки и войлочные ботинки ощущалось, будто наступила зима. Люди огляделись, за банно-прачечными вагонами простиралось лукоморье. Пахло морем, йодом, хвоей и перемешанным с водорослями сырым песком. С восходом солнца жёлто-зелёные волны Балтики, украшенные белыми пенными шапками, неистово бились о берег, закручивая и перетирая песок в бесчисленном количестве водоворотов. Море было похоже на беснующего Левиафана, который пытался выбраться из сковывающих его берегов, чтобы накрыть собой весь мир. Вдруг из возвышающегося на деревянном столбе громкоговорителя раздался скрежет со свистом, и послышалась отчётливая речь, повторяющая одни и те же предложения. Голос был знаком, даже более чем. Так звучал голос диктора Всесоюзного радио.
'Внимание! Всем выстроиться у белой линии. Старшим проверить личный состав!'
Вскоре послышались команды повернуть налево и следовать по мосткам до рукомойников у корабельного сарая с надписью 'Столовая'. В просторном помещении эллинга их взору предстали девять длинных столов с лавками по бокам на три отряда. Накрытые столы с парящими чугунками, эмалированными кружками, тарелками и разложенными возле них ложками с пшеничными сухарями вызвали вздохи облегчения и радости. Любая еда становится роскошным блюдом, когда ты голоден и тебе нечего есть. Голод не признаёт никаких капризов и нежностей. Впрочем, вряд ли кто-либо, если у вас не острый панкреатит, отказался бы от наваристого куриного бульона в этой ситуации; для ослабленных пленом и нечеловеческими условиями людей он был сродни эффективному лекарству. Из подвешенных у потолка репродукторов прозвучали команды на приём пищи. Тремя потоками пленные красноармейцы из бывшей 2-й дивизии народного ополчения хлынули к столам, занимая свои места по номерам. Шум, издаваемый ложками о тарелки, постепенно стихал и то тут, то там стал слышен шёпот: с момента их прибытия никто не замечал командиров из офлага и охраны, она словно испарилась и люди стали делиться этим открытием между собой. Голоса стали звучать всё громче, как лампочки на потолке потускнели, а по трубе на стене пополз вниз большой белый экран. 'Как в кинозале' — подумали многие. В помещение воцарилась тишина, но даже чуткий слух не сумел уловить того момента, когда включился проектор, отобразив на экране лишённое каких-либо эмоций лицо женщины. Исходя из её рассказа, в течение трёх дней красноармейцы будут поправлять своё здоровье, проходить осмотры и по экспериментальной методике осваивать новую профессию. Она же объявила распорядок дня и поведала о системе наказаний. Покидать зоны перемещения категорически воспрещалось. По периметру и внутри оказалась натянута проволочная сетка, по которой подаётся смертельное для жизни напряжение. Передвижение строго по мосткам и только по команде. Из всего услышанного выходило, что из одного шталага они угодили в другой, с более строгим режимом, но лучшем питанием и условиями проживания. Почти двести пятьдесят человек были поделены на три роты (отряда), которым для проживания предоставлялось три барака, — такие же корабельные сараи с полукруглыми крышами, только меньше в длину, чем столовая и большим количеством окон.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
