За 30 миль до линии фронта Ii часть

Борисов Алексей Николаевич

На правах рукописи (С)

Севастополь, 2023

'За тридцать миль до линии фронта. Часть II'

(роман)

Военно-историческая фантастика, альтернативная история.

Папка на столе.

Над пригородом русской оружейной столицы царило роскошное утро. Казалось, что отметившаяся небывалыми холодами осень опомнилась и решила в пятницу реабилитироваться. Густая листва дубовой рощи, охватившая широченными рукавами Старомосковское шоссе, с наступлением первых холодов принялась рыжеть, но вдруг передумала, замедляя естественный процесс насколько возможно. Небо почти не хмурилось, сияя ларимарной голубизной, а редкие дожди, стыдясь своей слезливой несдержанности, проливались только ночью. Впрочем, подобную тщетность обратить время вспять осознавали все. Ещё день-два и божественная по красоте палитра этих крон, вновь измениться до неузнаваемости. Деревья начнут кряхтеть на ветру и как-то по-старчески, со вздохом избавляться от надоедливых листьев. А пока, природа щедро позволяла визуально насладиться своими прелестями. Первый секретарь обкома и горкома партии Тулы Василий Гаврилович Жаворонков не мог похвалиться богатым воображением, однако следуя совету двоюродного брата и бывшего однокашника по институту, завороженно созерцал красоты природы. Не будем лукавить, с террасы двухкомнатной палаты номер один дома отдыха 'Тульский пролетарий' другого вида, как на лес — и не было. Искусственно вырытый водоем, питавшийся от реки Тулица не в счёт. За плотной стеной толстенных исполинов, вставшей подобно стройному ряду гренадёров его не разглядеть. Да и не очень то и хотелось. После капитального ремонта чиновники аппарата приезжали сюда порыбачить и выпить под хорошую закуску. Умиротворённый этим кратким мигом спокойствия и бездумной лёгкости он отдыхал душой. Да, бездумное мгновенье — далеко не последнее удовольствие с его работой. Минуты, когда забываешь о проблемах, просьбах, приказах, приёмной с воблой-секретаршей, соседней подворотне к дому, где валялись окурки с разбитыми винными бутылками, о четырёх стенах очерчивающих границу кабинета в служебной квартире и письменном столе, где работа вновь настигала его, вместо долгожданного отдыха.

В своей незаурядной жизни Жаворонков заслужил немало прозвищ, но только одно из них (из-за формы бровей) дожило до этих дней — Сыч. Птица умная, умело приспосабливающаяся к окружающей среде, не упускающая выгоды и великолепно маневрирующая за счёт обтекаемых форм. Под таким именем его знали не только в Ленинском и Замоскворецком РК Москвы, откуда начал делать головокружительную карьеру, но и в Туле, где после подрезанных крылышек (вроде и с повышением, да только парадная лестница в вестибюле никогда не сравнится с лестницей во флигеле) оказался в качестве второго секретаря Оргбюро ЦК ВКП(б) по Тульской области, а после, не иначе как волей божьей и первым секретарём обкома партии. Внешность тридцатипятилетнего Василия Гавриловича не совсем соответствовала прозвищу, но кое-что всё же проглядывало. Он был высок ростом, бодр, лицо свежее и гладкое, тонкие губы, а в строгих умных глазах, прямо как у хищника перед охотой горел огонь убеждения и решительности.

— Однако он опаздывает, — заметил Жаворонков, взглянув на свои часы. — Если сегодня не будет графика прибытия паровозов, мне хана.

Несущего персональную ответственность за бесперебойные поставки продукции военного назначения и наметившихся со дня на день мероприятий, из-за которых ожидали приезда заместителя наркома вооружения Сергеева, было о чём переживать. Это казалось удручающе несправедливо и одновременно предсказуемо. Надо было уцепиться хоть за что-то, восстановить хоть малость — но за что хвататься, если времени в обрез, его почти уже нет. Первого числа депо сильно пострадало от немецких бомбардировщиков и как впоследствии установило расследование, не обошлось без масштабной диверсии. Паровозный парк одномоментно сократился на треть и рабочие двадцать четыре часа в сутки латали боле-менее уцелевшие машины. Наркомат судорожно искал выход, но перекроить этот тришкин кафтан при динамике отрицательного роста казалось маловероятно. Несмотря на то, что поток проходящих поездов через станцию 'Тула 1' увеличился втрое, до двухсот единиц в сутки, ни один из составов невозможно было задержать. Локомотивы были нужны сейчас, а не через недели.

— Дайте ему время, Василий Гаврилович, — услужливо попросил сидевший в плетёном кресле мужчина, в котором можно было опознать начальника отдела снабжения 'Осиновой рощи'. — Сейчас даже личному представителю товарища Жданова нелегко уложиться в сроки. Тем более что на моих без семи минут семь. Кстати, как массаж?

— Эта испанка-костоправ Чантико сущий инквизитор, — возмущённо произнёс первый секретарь обкома. — Представляешь, вчера после бани опрыскала моё полотенце спиртом и подожгла прямо на мне! Но это не всё, она мне чуть шею не свернула! Ручки как тростинки, а силищи в них о-го-го! Хрустнуло так, что я всех святых вспомнил.

— Вообще-то она мексиканка, но девица — огонь! А сущность имени рано или поздно всегда выходит наружу. Этого не отнять.

— Она и тебе свои умения предлагала?

Жаворонков не стал уточнять какие именно, да и не прилично как-то. Ведь всё, что происходит в бане, в бане и остаётся.

Митякин скрыл улыбку, придавая своему лицу задумчивое выражение и, стараясь уйти от щекотливой темы тихо добавил:

— А ведь попадание в десяточку, дедушка у Чантико действительно бывший инквизитор. Но я не об этом, боли у вас ушли?

— Слушай, хватит уже выкать, не на собрании. Привык ты у себя в Ленинграде с интеллигентами. Нет, я, конечно, понимаю, что здесь ты всё поднял буквально с нуля, внедрил новые порядки и привёз своих людей, но в Туле у нас брат всё по-простому, можно сказать по-пролетарски. А боли — Жаворонков неожиданно резко присел и выпрямился — как вновь родился. Помнишь, зимой тридцать второго я напросился к тебе в комсомольскую бригаду и до рассвета разгружали вагон с углём?

— Два рубля за тонну, припомнил расценки Митякин.

— Тоже помнишь? Я хоть и крестьянский сын, но после той ночи долго спиной мучился. Болячки эти иногда дают о себе знать. Передай товарищу Чантико мою благодарность и извинения. А то накричал я на неё.

— К своему стыду я также в своё время нецензурно высказался, — предался воспоминаниям Митякин. — Перед началом, она всегда предупреждает об удивительных методах лечения. Жаль, говорит только по-испански и всё происходит настолько неожиданно, что не успеваешь подготовиться.

Жаворонков с пониманием хмыкнул, но тут же вернулся к своим чаяньям.

— Боря, не заговаривай мне зубы! Ты точно уверен, что твой директор появится? А то эти рассказы о его безграничных возможностях попахивают сказочными измышлениями.

В этот момент послышался приглушённый шум моторов, и к крыльцу дома отдыха подъехала большая легковая машина оливкового цвета с сопровождением. Несмотря на ясную погоду, вышедший из лимузина оказался одет в просторный макинтош и шляпу с широкими полями. Через плечо был перекинут широкий ремень с портфелем, а в руке зонт-трость. Он задрал голову и, не произнеся ни слова, скорым шагом направился к двери. Когда прибывший гость перешагнул порог палаты, глаза его смотрели сурово, а выправка выдавала педанта.

— Товарищ директор, — делая шаг в сторону, произнёс Митякин — знакомьтесь: Жаворонков Василий.

Митякин забыл добавить: 'мой двоюродный брат по матери', но, похоже, вошедший знал этот маленький секрет, подтверждённый схожестью черт лица, и без лишних церемоний протянул руку.

— Приятно познакомиться. Директор санатория 'Осиновая роща' Борисов.

Василий Гаврилович крепко сжал ладонь. Объяснять ему, что означает человек от второго лица партийно-государственной иерархии, прикрывающийся дополнительной должностью не требовалось. Тот же первый секретарь Московского обкома ВКП(б) Щербаков был начальником Совинформбюро.

Повесив макинтош и шляпу в открытый шкаф, гость выложил из портфеля какие-то бумаги с толстой кожаной папкой на кнопке и уселся на стул, с нескрываемым интересом посмотрев собеседнику в глаза.

— Товарищ Жаворонков, давно хотел с вами познакомиться. Я так понял, вы тот человек, который выручил наши артели с матрицами, а так же поспособствовал командировке инженеров-наладчиков в очень непростое для 314-го завода время. Не представляю, чего вам это стоило.

Начало разговора показалось дружелюбным, вот только дифирамбы продолжения не получили. Радушная улыбка гостя сошла с лица, открывая пронзительно-сверлящий взгляд которого хотелось избежать.

— Долг платежом красен, — как бы самому себе произнёс он. — Поэтому сразу обозначим рамки нашего общения. Времени на все дела у нас минут тридцать-сорок и о моём приезде, как и разговоре, стоит навсегда забыть. Борис просил помочь вам транспортом, и я пообещал ему решить этот вопрос, вот только обстоятельства изменились.

— Что-то произошло? — поинтересовался Митякин.

— Проведён грамотный отвод наших войск из потерявшего стратегическое значение театра военных действий.

— Не понял, — смутился Жаворонков.

— Четвёртая танковая дивизия немцев прорвала фронт и вышла на подступы к городу Орёл. Так что разбомбленное железнодорожное депо с выделенными для эвакуации оборудования локомотивами не самое страшное событие.

Первый секретарь выругался по матери, припомнив связанные с Тюриным эпитеты, и посмотрел в холодные глаза гостя. Те излучали показное спокойствие и вследствие этого, невозможно было отделаться от мысли — он не договаривает.

— Вы что-то знаете?

— Верно, и я полагаю, вы тоже понимаете данность. Похоже, перспективы обороны у генерал-лейтенанта Тюрина мрачные, — подтвердил его подозрения гость. — От Орла до Тулы сколько?

— Сто семьдесят вёрст, — ответил Жаворонков и в безмерном удивлении быстро произведённых расчётов покачал головой.

Мысленно с глубоким вздохом он признал, что его жизнь и судьба только что радикальнейшим образом переменилась. Ещё вчера секретарь горкома ВКП(б) звонил и докладывал, что немцы были в шестидесяти верстах от Орла, а сейчас их разделяет три дня пути. Что он успеет с эвакуацией, которая начнётся со дня на день? Он не мог знать, что через пару часов всего четыре танка без единого выстрела захватят город Орёл, но предполагал что-то близкое к этому, словно кто-то нашёптывал в ухо. Поэтому вдыхал воздух мелкими, отрывистыми глотками и чувствовал, как пульсируют в голове поток крови, а уши предательски заложило.

— ... По моим прикидкам в эти три дня вам потребуется не восемь дополнительных паровозов с восстановительным поездом, а минимум четырнадцать в сутки, — вывел его из прострации голос Борисова. — На ваше счастье на подъездных путях к станции Серпухов скопилось в достаточном количестве подвижного состава и паровозных бригад. Вот только с возникшими обстоятельствами помощь будут носить паллиативный характер, и гнать их порожняком в корне не верно. Так что каждый локомотив потянет по четыре платформы с зенитками и боеприпасом, в которых вы, несомненно, нуждаетесь; одну станцию наведения ПВО, а к двум отремонтированным 'феликсам' (ФД21-3125) прицепим по двадцать вагонов с мясными консервами и мукой. Подробности в документах.

Наверно, будь Василий Гаврилович членом клуба 'Четырёх коней' во время памятной встречи с великим комбинатором в Васюках, Остапу Бендеру в жизнь не удалось бы прочитать даже вступительную лекцию перед сеансом одновременной игры. Уж очень осторожным и мнительным он был. Ничто не исчезает бесследно и не появляется из ниоткуда — не просто постулат экономических отношений, а фундаментальный закон природы для изолированной физической системы. Такого щедрого предложения не могло прозвучать ни когда 'незыблем наш и твёрд стоит престол' ни сейчас, когда всё трещало и грозилось обвалиться. Он слушал внимательно, стараясь не перебивать и попутно пытаясь понять, в чём подвох. Ну не может быть всё так просто! Он точно был уверен на основании телеграммы от первого секретаря ВКП(б) товарища Гришина, что ни подвижного состава с консервами, и тем более грузов с озвученным вооружением там не было. Нужда заставила интересоваться, так как продовольствие всегда стояло в приоритете, а зенитные орудия для городской ПВО давно распределялись поштучно. Ведро в колодце, как говориться, вместе с водой уже зачёрпывало ил.

— Позвольте узнать, каким образом у директора санатория на станции объявились паровозы, да ещё с таким грузом? — с недоверием в голосе произнёс Жаворонков. — Которым, — прокашлявшись — (он хотел сказать 'так лихо распоряжаетесь', но решил не обострять) которое собираетесь отправить нам в помощь?

Борисов вообще никак не среагировал на вопрос, больше похожий на обвинение; даже не посмотрел в его сторону, перебирая в руках какие-то квитанции.

— Никогда не сомневайтесь в данном мною слове, — пресекая все возражения на корню, наконец-то произнёс он. — Пока нет доверия, найти выход, удовлетворяющий нас обоих нелегко. Вы же ждёте обстоятельного ответа, а для этого придётся раскрыть слишком много секретов, и не спорьте. Учитывая, что мы договорились соблюдать моё инкогнито, я постараюсь чуть-чуть приоткрыть завесу. Вы наверняка получаете ежедневную справку о движении по железной дороге и понимаете, что неучтённых составов и локомотивов быть не может. А так же имеете представление о том, что эшелон могут толкать и два и даже три паровоза, или они могут следовать как запасные. Конечно, это расточительство, только в правилах бывают исключения, особенно для литерных поездов и идущих транзитом. Как бы ни странно это прозвучало, но это мои личные паровозы, поставляемые сверх лимита по контракту под зерновую сделку, и кому я передаю их в аренду моё личное дело. Могу приказать разобрать на винтики и раскидать по полю или отправить в отстойник на Урал, а могу на время предоставить вам. Вот, страдаю я иногда патернализмом. Как говорят астрологи: звёзды для вас сошлись благоприятно...

Жаворонков мало что понял из сказанного, особенно про патернализм и следующие транзитом паровозы в частной собственности, но промолчал с умным видом, продолжая слушать.

— ...В данный момент они следовали с грузом для Ленинграда из Персии через Джульфу, и по понятным причинам принять локомотивы город на Неве не имеет возможности. Логистическая цепочка немного изменилась. Везут они мои зенитные автоматы и снаряды, которые в силу обстоятельств, стали больше востребованы здесь. Считайте, что из патриотических убеждений за исключением товаров, произведёнными нашими артелями, я их передаю Тульскому комитету обороны абсолютно бесплатно. Но если вы не заинтересованы...

Не успевшую возникнуть паузу, при которой гость с прищуром посмотрел на первого секретаря обкома, тут же прервал сам Жаворонков.

— Вовсе нет! То есть да, заинтересованы.

Борисов кивнул головой и продолжил:

— А ко всему прочему, я ещё директор санатория, но как вчера сказал товарищ Молотов после подписания протокола о ленд-лизе: 'стоящий целого наркомата'. Посему не удивляйтесь не поддающейся логики происходящим событиям, а постарайтесь распорядиться материальной частью грамотно. Пока ещё существует окно возможности, дайте приказ соответствующим ведомствам на ускоренную приёмку. Мой манёвренный тепловоз уже доставил на станцию платформы с пятью вилочными погрузчиками 'Clark Carloader' и тремя автокранами с персоналом, это должно помочь.

Жаворонков судорожно завертел головой в поисках привычных писчих принадлежностей на столе, но ни чернильницы, ни пера, ни даже стопки листов бумаги не обнаружил, как уткнулся взглядом на предложенный Борисовым блокнот и авторучку.

— Минуточку, я сейчас запишу, — произнёс Василий Гаврилович.

Раскрыв блокнот, он обнаружил расчерченную таблицу на первой странице, где было отмечено кому чего и сколько стоит выделить из полученных ресурсов, а так же какими силами всё это осуществлять, вплоть до фамилий ответственных.

— Перед нашей встречей я навестил оружейно-техническое училище, — пояснил Борисов. — Ночью они получили приказ на выдвижение к Мценску и были бы не прочь улучшить материально-техническое обеспечение подразделения. До 14:30 время ещё есть. По этому вопросу — всё.

Ответ хоть и вышел не углублённым и обтекаемым, но кое-что прояснял. По крайней мере, в ближайшем будущем не учинят спрос о самоуправстве. Но вытекающий из предыдущего пояснения вопрос, такой перестраховщик как Жаворонков не мог не задать.

— Постараюсь скрыть удивление, — отшутился Василий Гаврилович, намекая на предстоящие события. — Только мне не даёт покоя сам факт передачи напрямую, минуя ГАУ. У вас точно не возникнет проблем?

— Я понимаю, что под возникновением проблем у меня, вы переживаете об обратной связи?

'А то ты бы не переживал, — подумал Жаворонков. — А если с этими пушками что-то случится, или снаряды не те, да много чего может произойти'.

Приветливое лицо гостя вдруг приобрело рубленые черты, словно стало каменным. Полным холода голосом он закончил мысль:

— Все неприятности происходят потому, что кто-то не соблюдает простых правил, которым обучали их в начальной школе, университете и простите, прописанных в Святом писании. У вас точно появятся затруднения, если вы проигнорируете нашу договорённость и рекомендации. Об остальном не переживайте. Финансовую сторону вопроса с артелями и прочие моменты урегулируете с Митякиным.

— Что вы, я помню, понимаю, — зачастил Жаворонков. — Работа на результат и ни шагу в сторону. Просто хотелось узнать чуть больше подробностей (подумав про себя, что подробности хуже всего узнавать, знакомясь с материалами уголовного дела).

Василий Гаврилович плеснул из стоящего под рукой графина в стакан воды и тут же осушил его. Сухость во рту никуда не делась, зато пришло понимание, что он даже не предложил гостю чаю. А ведь радушие и гостеприимство всегда было отличительной чертой его характера. Да что, чёрт возьми, с ним творится?

Борисов словно угадал его мысли и на предлагающий жест Митякина в сторону самовара отрицательно качнул головой.

— В таком случае, — констатировал он — вместо отягощающих знаний подробностей послушайте совет: выделите трудящимся сверхурочно усиленный паёк, не скупитесь с премиями, бросьте все силы не на бегство и демонтаж оборудования предприятий, а к подготовке обороны родного города и выпуска профильной продукции.

— Никто никуда не собирается драпать и вполне возможно, что всё образуется — возмутился Жаворонков не столько упрёком, сколько ограничением в получении информации и тут же почувствовал, что в разговоре допустил ещё одну грубейшую ошибку, позволив выплеснуться эмоциям и усомниться в компетенции гостя — не простого, а желанного союзника. И как не печально приходилось осознавать, сам он для него являлся союзником ненадёжным, как надломленный тростник, на который без риска поранить руку нельзя опереться. Это стоило как-то исправить, но внутренний стержень волевых качеств, словно размяк и все мысли как дальше повести разговор запутались.

Не обращая внимания на эмоции, Борисов пересчитал стопочку бланков со штампом наркомата железной дороги, изъял последний листок и отодвинул папку.

— Решение уже давно принято, — ровным и тихим голосом произнёс он. — Насколько оно верное, это уже не нам решать.

— Какое решение?

— Василий Гаврилович только не пытайтесь меня убедить, что вас не уведомили о подготовке соответствующего плана мероприятий. Основные мощности вместе с директором оружейного завода Томилиным и наиболее квалифицированными рабочими будут эвакуированы в город Медногорск не позднее седьмого числа. За ним последуют ещё три предприятия, и не стоит выбиваться из графика ни в одну из сторон. Или вы думаете, что обнаруженные у железнодорожного разъезда представителями завода новенькие производственные корпуса артели 'Тульский пряник' там просто так появились?

— Но это сек...

— Да, совершенно верно, — не дав договорить, перебил его Борисов. — Не подлежит разглашению и прочее, прочее. Для дальнейших выводов вам достаточно знать — завод на особом контроле у товарища Косыгина и вы в курсе, чья это креатура. Поэтому до моего отлёта я желал бы иметь продублированное телеграммой письмо от горкома Тулы первому секретарю Чкаловского обкома ВКП(б) Дубровскому с просьбой оказать всевозможное содействие прибывшей туда ленинградской строительной артели товарища Заболотного. Что бы даже мысли о 'сдвиге сметы вправо' не допустить. Станки важны, но это всего лишь бездушный металл. Без руки мастера они не заработают. Рабочие с семьями не должны высадиться в чистом поле и беспокоиться о бытовых проблемах вследствие чего возрастает процент брака. У них совершенно другая задача: ни на минуту не прекращать выпуск оружия. Впрочем, как и у остающихся мастеров в Туле, для которых я подготовил предложение.

То, что Косыгин из ленинградской команды, Жаворонков знал, и вроде всё становилось на свои места. При прочих равных просто так не протянут руку помощи, когда она востребована практически везде. Как и при всём уважении к своему двоюродному брату, он так же осознавал, что объём оказанной поддержки не его уровень. Да, Боря Митякин мог многое: предоставить дефицитный металлорежущий инструмент, добыть редчайший станок, привезти в Тулу караван фруктов из Азии. Даже поспособствовать медицинской отрасли области закрыть дыру в получении лекарственных препаратах для больниц. Но хоть надорвись, ни как ни осилил бы изымать из стратегического резерва по четырнадцать локомотивов в сутки в течение трёх дней. Это как отыскать озеро в Каракумах, к которому тебя ещё хрен подпустят. 'Стоп! — нашёл он силы сказать самому себе. — При чём тут брат, если помощь идёт совершенно не от него и скорее всего не от его директора, а по прямому распоряжению товарища Жданова. Ага, звёзды сложились, так я и поверил'. Как вдруг ему показалось, вернее, почувствовалось присутствие в воздухе загадочных энергетических потоков. Они, словно неизвестные, потусторонние силы, витали в замкнутом пространстве палаты над их головами. Странно, что ни Митякин, ни гость их не ощущали. Едва его мысли складывались в противовес постулатам Борисова, как голова начинала тяжелеть, и с точностью наоборот.

— Я дам распоряжение, — твёрдо произнёс он, испытав облегчение. — Письмо и телеграмма, но когда ждать паровозов?

Гость поднялся из-за стола и задержал свой взгляд на висевшей на стене акварели.

'Тут вопрос жизни и смерти решается, а он картинку разглядывает' — подумал Жаворонков.

— Перед нашей встречей я заранее телефонировал в Серпухов на начало движения. Думаю, через пару часов ожидайте составы в Туле. Дубликаты сопроводительных документов здесь и не вздумайте спутать их с двумя подходящими к станции эшелонами из Орла с немецкими и французскими трофейными сельскохозяйственными тракторами. Они очень пригодятся колхозникам, чтобы прокормить эвакуированных тульских рабочих. Рад был познакомиться Василий Гаврилович. Надумаете посетить Ленинград, милости прошу к нам, в Осиновую рощу. Боря, проводи меня до машины.

— Вы забыли папку, — крикнул в спину уходящему гостю Жаворонков.

'Меня здесь не было, а значит, ничего не забывал. Надеюсь, она вам поможет. Первые три страницы содержат подробнейший план и рекомендации. Что же касательно остального, прочтите моё предложение, всё хорошо взвесьте и дайте ответ через два дня'.

То ли услышал, то ли захотел услышать Василий Гаврилович последние произнесённые гостем слова. Ручаться он не мог, так как тот даже не обернулся, стремительно покидая помещение. Тем не менее, любопытство взяло вверх. Чуть больше минуты ушло на беглое знакомство с содержимым, где цифры превалировали над текстом и требовали не только детального анализа с глубокой сверкой со своими данными, но и полной сосредоточенности. А он в данный момент никак не мог отойти от скоротечного разговора, в котором затрагивались скопившиеся за последние дни проблемы. К его удовлетворению, всё удачно разрешилось, по крайней мере, те вопросы, за решение которых взялся Борисов. Вот только снова встречаться с этим человеком, желания у него не было ни какого. В голове с каждым новым вдохом прояснялось, и ему захотелось перебраться к перилам террасы, откуда совсем недавно пристально разглядывал кружевной убор красно-оранжевой листвы на фоне голубого неба. И хоть взгляд был направлен на лес, слух концентрировался на разговоре происходящим внизу у крыльца.

'Товарищ Молотов серьёзно сравнил с наркоматом?'

Это был голос Митякина, а в ответ уже голос Борисова.

'Когда ты передаёшь пять миллионов фунтов на нужды обороны, то да. Однако пришлось поднапрячься и гарантировать поставки алюминия и латуни по двадцать тысяч тонн в месяц до конца года. Американцам до Бушира два с половиной месяца только по морю топать, а металл нужен сейчас. Вот они и сели в лужу, а мы получили контракт'.

'Можно же из Портленда. Гораздо быстрее получится'.

'Быстрее, но к общей беде 'Тихоокеанский путь' ограничен наличием нашего транспорта. Сейчас в срочном порядке в штаты отправляются корабельные команды. Так что на сегодняшний день только через Персию, а пока, опустошаем склады'.

'Что-то у меня не сходится, — вновь заговорил Митякин. — Весь Иранский маршрут всего лишь десять тысяч тонн в месяц. У нас же железнодорожная колея не совпадает. Как удалось?'

'Если не брать во внимание прошлогодние инвестиции в ту же железную дорогу, то быстро перемещаюсь, хорошо стимулирую, договариваюсь и не скуплюсь на взятки'.

Жаворонков услышал как Борис разочарованно, даже с долей зависти вздохнул.

'Мне бы так. Сколько времени даром теряется на этих переездах'.

'Мог бы сам о себе позаботиться, — произнёс гость Митякину. — Не дитя. Отчего заявку не подал? Впрочем, 'аист' два ноля семнадцать теперь твой. Найдёшь самолёт в Клоково у дежурного по полю. Я предупрежу о твоём появлении. Четыре дня тебе хватит утрясти здесь всё?'

'Управлюсь в три'.

'Ты уж постарайся. В Ленинграде дел невпроворот. Синоптики семнадцатого ожидают первый снег, а запаса дров на две недели осталось. Тебе ещё в Персию придётся лететь, бензовозы будем отправлять в союз с нашего сборочного завода. Рабочих рук не хватает, вот и проявишь себя'.

'Может, я зама своего тут оставлю?'

'Заманчиво, но не вариант. Ты точно справишься, а зам у тебя совсем молоденький и с братцем твоим, Василием может общий язык не найти'.

'Так я попрошу. Толк из него выйдет, в будущем'.

'А дурь?'

'Дурь исправим, со временем', — продолжал отстаивать своего зама Митякин.

'Первый секретарь мужик волевой, без гнили, раз непотизмом не страдал и тебя к себе не пристроил, но вот беда, прямолинеен как летящий лом и там, где ты скажешь ему 'нет' и сможешь переубедить, твой промолчит. Он мыслит категориями мирного времени. А ещё он не авантюрист и этого не исправить. Отправишь своего зама в Рязань с поручением. Здесь нужны те, кто готов рисковать. В случае сдачи Тулы разбираться не будут, старые заслуги обнулены. Либо герой, либо к стенке'.

Жаворонков прикрыл глаза, полностью сосредоточившись на слухе.

'Всё настолько плохо?' — послышался полный тревоги голос Бориса.

'Несмотря на неудачи на фронте, по Туле прогноз пока положительный. В Калугу направили инспектировать укрепрайон командующего войсками Московского военного округа генерал-лейтенанта Артемьева, а там готовность меньше пятидесяти процентов. Потребность во всём, особенно в пулемётах. Оружейники сейчас могут отличиться и поспособствовать 49-й армии восстановленным оружием. Поэтому и оставил я предложение по обновлению станочного парка взамен подлежащему эвакуации. Если Сыч согласиться, разрешаю задержаться ещё на два дня и раздать миллион на премии. Но конвейер должен заработать'.

'Мне кажется, городу сейчас нужно кое-что другое, например...'

Митякин сказал после слова 'например' что-то ещё, но слишком неразборчиво.

'И это тоже. Сейчас нужно думать, как сохранить в городе объёмы подачи электроэнергии от Каширской станции и нарастить валовый объём шестьдесят шестого завода по пулемётам, а у тебя все мысли о...'.

Полностью ответ не удалось расслышать. Первый секретарь готов был свеситься с перил, так как именно в такие моменты и говорят самые важные слова.

'...Из-за этого аврала совершенно не остаётся времени на злодейские дела. Обрати особое внимание на эшелон 20096. Девять танков Т-50 со сто семьдесят четвёртого завода и английский радар 'Mk II'. Там наши парни, вольнонаёмные с ограничениями. Пристрой их в 732-й зенитный артполк. Если что-то срочное, до полудня я буду на Гурьевских каменоломнях'.

'Письма?'

Послышался звук включившегося мотора и слабый хлопок замка дверцы автомобиля.

'Какие такие письма, — задался вопросом Жаворонков. — И что можно искать в заброшенных катакомбах, да ещё заниматься злодейством? Неужели кто-то верит в оставленный монахами клад? Почему радар английский, неужели у нас сделать не могут? Ну, всех к чертям! Лучше вызвать эту костоправшу'.

* * *

(Коттедж в санатории 'Осиновая роща', 3 октября 1941 года)

Десять минут назад я прочитал конспективную запись 'Беседа об учебнике 'Политическая экономия' 29 января 1941 года', до которой всё никак не доходили руки. Да, Сталин весь интербеллум готовился к войне. Прилагались серьёзнейшие экономические и дипломатические усилия. Заводы росли как грибы после дождя. Двери московского МИДа не успевали закрываться за иностранными делегациями. Но он готовился не к той войне, которая случилась и к великому сожалению, двигался на ощупь. Призвав себе на помощь весь свой прежний опыт, он думал о том, как учесть предыдущие ошибки, чтобы не допустить провалов в будущем и скорее всего не учёл одной простой вещи — прошлый опыт помогает, но никогда не гарантирует будущее. Общая статистика в целом, так привлекательно смотревшаяся на бумаге оказалась бессильна в оврагах на местах. Слишком уж глубоко проявились прорехи в образовании, и совсем была упущена из вида скрытая локальными успехами технологическая отсталость с ужасающей бедностью. Не брались в расчёт применение современных технологий, внедрения новейшей техники, стратегии и пусть меня простят адвокаты вождя, сохранения человеческих жизней. При любом общественном строе люди — всего лишь ресурс и возникновения в истории всяких Биллей о правах лишь тому подтверждение. Владеешь ресурсом, так прояви заботу, а не разбрасывайся им. Полтора миллиона только в Ленинградской области и восемьдесят пять миллионов человек в целом — оказались под оккупацией, это показатель. В общем, 'диктовать цены на колхозном рынке', как и громить врага 'малой кровью' построенной системе пока не получалось.

Удел России, к моему великому сожалению, двигавшейся не по проложенным рельсам, а неторопливо шагающей с котомкой на плечах, иногда засучив рукава в преддверии большой беды с кайлом и лопатой, прокладывая узкую колею, чтобы как-то поравняться с остальными и снова шагнуть в слепящую неизвестность. Это постоянные рывки страны, куда угодно летящей, но только не к сытости и благополучию. Не надо далеко ходить, чтобы подтвердить эту ужасающую реальность: плохо и бедно живёт народ. А ещё он боится, что станет ещё хуже.

Сидя в кресле за журнальным столом, я сжимал в руке шахматную фигурку старинной работы. Пешка. Маленький тихий солдатик, созданный лишь для того, чтобы в своём смиренном самопожертвовании принять смерть как награду. Таково предназначение пешки, в этом смысл и благородство её существования. 'Когда-то ты подкрепила слона, — подумал я. — И пока партия отложена, пусть всё остается, как было'. Теперь, у себя в комнате, стоило обдумать следующую партию. Не воспользоваться отоплением идея была так себе. Я бесшумно поставил пешку на стол, резко встал, подошел к буфету, плеснул в бокал кальвадоса. Выпил, подождал, пока эффект тепла пройдёт по всему телу, вернулся к столу и снова взял в руки деревянного болванчика. Фигурка была из немецкого шахматного набора, который я покупал в антикварной лавке Берлина. Изящные, с войлочным подбоем тонко выточенные и раскрашенные фигурки были выполнены в пышном, несколько декадентском стиле. Несмотря на две сотни лет они сохранили под лаком плавные изгибы штапелей, рисунки замысловатых гербов на треугольных щитах и прижатых к ним коротких мечей. Ничего похожего сейчас не найти. Повертев в пальцах пешку, я крепко сжал её за кружок основания. Что ж, игра начата. Немного раньше, чем предполагалось, и не на моих условиях.

Внезапно меня охватила жажда деятельности. Пройдя по персидскому ковру к столу, утвердившемуся в другом конце комнаты, и нависнув перед пустой мелкомасштабной контурной картой Гатчинского района, я обратился к Помощнику с просьбой спроецировать расположение войск и лагерей военнопленных. Ни одно чувство не отражалось на моём сосредоточенном аскетичном лице, когда я переносил карандашами квадратики, ромбики и окружности на поверхность. Тут же рисовались населённые пункты прифронтовой полосы — Петергофа, Стрельни, Урицка, Пушкина, Павловска, Красного села и другие. Она казалась огромной. Эти многочисленные клеточки параллелей и меридианов представляли собой вселенную возможностей. Иллюзия, конечно. Для начала надо бы просчитать все варианты развития событий. Но главное — чётко оценить расстановку сил перед ходом, ведь после начала игры с доски полетят не гипотетические фигурки, а реальные жизни людей. В шахматах это называется оценкой позиции. Как ни парадоксально, в окружающей реальности так же передвигаться можно лишь из того положения, в котором находишься. И если хочешь получить преимущество, то стоит расположить свои фигуры таким образом, чтобы наверняка провести успешную атаку на короля или выбранную фигуру противника. В реальности, как максимум проредить нацеленную на Ленинград дальнобойную артиллерию, либо на худой конец, укоротить на голову, такого как руководителя айнзацгруппы 'А' бригадефюрера СС Франца Шталкера. Конечно, хотелось бы основательно потрясти эту игровую доску, ресурсы позволяют, но Корабль с такой постановкой вопроса категорически не согласен. Исследование развития вероятностей — да; точечная корректировка — возможно; глобальное вмешательство — нет. А посему, будем следовать простому правилу: хватаем синицу, но не забываем про журавля. Осталось только придумать, каким образом выманить фашиста из Каунаса и завязать его с освобождением из плена майора Штоффа. Последний содержался в одном из филиалов 154-го дулага и его 'правильным' возвращением пренебрегать было нельзя. Я не сводил глаз с карты, глубоко погружённый в раздумья. К сожалению, полёт мысли не пестрел блестящими непредсказуемыми ходами, где гипнотическое воздействие пешечного гамбита, с той самой пешкой внезапно ставшей самой сильной фигурой на доске, вонзившейся своим мечом в ахиллесову пяту противника. Скромный лакированный солдатик не стал олицетворением жертвенности. Всё оказалось более прозаичным и близким к неприглядной реальности человеческих пороков, едва стоило вникнуть в досье. Сын протестантского священника Шталкер испытывал маниакальную тягу к драгоценностям и в частности к янтарю. Возможно, виной тому яркие воспоминания из детства, когда впервые в кирхе увидел выточенное распятие из застывшей смолы. Даже его подарок (скульптура орла схватившего змею) руководителю РСХА и президенту Интерпола Гейдриху был из него. Его же участие в решении 'еврейского вопроса' не могло пройти мимо полноводной реки произведений искусства и колоссальных денежных потоков. А знание того факта, что в начале семидесятых родственники нациста засветились в нелегальной продаже исчезнувшей во время войны коллекции редких монет, то оценка позиции была произведена. Гружевский с его Фронтом Литовских активистов станет началом цепочки, а шахматы из сокровищ янтарной комнаты заключительным звеном. Значит, пора выходить на исходную позицию.

* * *

Над лесом стояла ночь, терпкая, холодная, бесконечная и из-за лёгкого тумана кажущейся мёртвой, как вода Финского залива. Она казалась ещё темнее, потому что была рассечена светящимися клинками химических фонарей. Один из них наносил косые удары по звёздам и эффект облаков тут же гасил их, а другой настойчиво искал что-то в зените, будто силился отыскать сокровенную правду небесных далей. Тянул ровный ветер, без рывков и затуханий. Он нёс с собой запах прелой хвои и, просачиваясь под одежду, подло пожирал тепло тел стоящих людей. Издалека доносились гортанные крики ночных птиц. Днём, слепые, они укрывались в дуплах, а ночью, прозревшие и голодные, вылетали на промысел. И было что-то между ними и людьми в лесу общее. Командир отряда особого назначения или партизанского, как их иногда называли, Фёдор Илларионович Винцингероде бросил в небо ненавидящий взгляд. Ему хотелось увидеть прозрачную высь вместо тёмных громад облаков, зависавших в последние дни. С того времени, как пятнадцатого сентября они оказались на специальной базе, это был первый самолёт из-за линии фронта. Последнее время ему даже казалось, что командование ЛАНО запамятовало об их существовании.

— Внимание! — вдруг произнёс своим товарищам сидящий на привязанной к вершине дерева доске наблюдатель.

Он заметил только что включившиеся на несколько минут низко над землёй два огонька — один возле другого. Красный на левом крыле, а зелёный на правом. Они неслись быстро и плавно.

'Двухместный У-2 Ленинградского 23-го завода, ещё довоенный с 'Циклоном' , — подумал Фёдор Илларионович, узнавая по характерному звучанию эксклюзивную продукцию родного предприятия игнорирующего маскировку. — Огоньки сейчас опишут круг над полем, уйдут к горизонту, принимая сигнал фонарей, чтобы потом прижаться к земле направившись к вычищенной вручную полосе. Сейчас она засверкает как лунная дорожка на воде'.

Цветные огоньки неспешно обежали лесной аэродром у самой кромки леса и болота. Все вглядывались в след удаляющимся сигналам машины. Аэроплан скользил теперь над горбатыми елями, над рябиновыми кустарниками, над стеной ровных берёз и окружающим базу ручья. Он шёл против ветра, поэтому звуки относило назад. Треск мотора терялся, и создавалось впечатление, что самолёт планирует.

— Горючее что ли кончилось? — спросил у командира боец с береттой за спиной.

— Наверно, бережёт, — объяснил своим товарищам Винцингероде. — Мотор 515 киловатт, прожорливый.

— Это же, сколько лошадей там?

Как наиболее подкованный в лётном деле, он поспешил поделиться знаниями:

— Семьсот лошадок.

— Дава, ты посмотри, — обратился боец к соседу — семь сотен по небу скачут.

— Рекорд высоты хотели поставить, — пояснил командир. — Самолётов с таким мотором всего пару штук: у нас, да в Севастополе. Сейчас выключит двигатель, и на бреющим полёте будет садиться. Ветер небольшой, по крайней мере, здесь, внизу. Тянет равномерно, лучшего и желать нельзя. Володя, подавай ток на гирлянду!

Теперь уже можно было видеть, как огоньки прильнули к поверхности травяной реки. Ещё несколько секунд, лётчик включит посадочную фару и дай бог уже никакая сила не стянет его с полосы на изрезанный грунт, покрытый пожухлой травой и кустарником. В нём машина зароется по самые оси, неизбежно вспашет глубокие борозды, оборвёт обшивку о ветви, даже возможно, перевернётся вверх колёсами, но избежит столкновения со стволами деревьев или топью болота по обеим сторонам, оставаясь пригодной к ремонту. Тут уж всё зависит от опыта пилота. Лётчик ошибок не допустил. Хвостовое колесо чиркнуло по траве и уверенно заскользило, давая за мгновенье до этого паре собратьев под крыльями уверенно опуститься на полосу. Довольно скоро, прилетевший пассажир, оказался на партизанской базе.

— А я помню вас, — обрадовался Фёдор Илларионович, узнавая прибывшего гостя. — Вы приезжали к нам в учебный отряд.

* * *

Тишину поздней ночи нарушал говор получивших почту партизан, и доносившийся снаружи далёкий затухающий гул от рвущихся боеприпасов дивизионного склада. Оказывается, два ночных бомбардировщика могут изрядно потрепать нервы врагу, особенно если имеются точные координаты арсенала, опытный экипаж, тройка мальчишек с фонариками и добротные управляемые авиационные бомбы по типу немецких FX-1400. А то, что под прикрытием военной операцией пролетел модернизированный самолёт У-2, так это была сопутствующая задача. Я сидел за столом командирской землянки и в голове промелькнули события тех дней, когда оказался на Ленинградском авиационном заводе. С началом войны на большинстве предприятий были организованы курсы для записавшихся в отряды народного ополчения, и мне стоило некоторых усилий убедить товарища Сергея в организации особых отрядов из спортсменов-комсомольцев на базе этих курсов. Занятия проходили четыре раза в неделю и однажды, за день до отправки в Лугу я заглянул на полигон. Отряд со знанием немецкого языка как раз выполнял зачёт по стрельбе в условиях плохой видимости, но ни командира, ни его бойцов разглядывать времени не было.

— Хорошая память на лица? — уточнил я.

— Просто хорошая память, — пожал плечами Винцингероде, не прерывая чистить оружие. — Я до войны в конструкторском бюро чертёжником работал и там познакомился с трудами Эббингауза . Наловчился применять.

— Это замечательно, — радостно произнёс я, распарывая брезентовый чехол и извлекая из него кинокамеру. — Ваши способности могут пригодиться.

— Всегда готов.

— А вот это плохо. Как вас учили? — быстро оценивать ситуацию, думать и постоянно накапливать знания. Ситуацию вы оценили, а вот остальное? На будущее, никогда с ходу не соглашайтесь на предложение, хорошенько его не обдумав. Дело в том, что кому-то из вас в кратчайшие сроки предстоит выучиться на кинооператора.

Напротив меня сидел молодой, чуть за двадцать лет парень. Улыбчивый, слегка курносый блондин при всей своей могучей фигуре был обладателем необычайно тонких, как ещё говорят, музыкальных пальцев. Карандаш или рейсфедер смотрелся бы в них гораздо гармоничнее, нежели подлежащие смазке детали парабеллума.

— Нас обучали обращаться с кинокамерой, — немного смущаясь, проговорил он. — Конечно, больше в теории, но трудностей не вижу.

Ну да, уверенное в своих силах молодое поколение готово принимать вызовы и как следствие, часто применяет лозунг: 'нам любое дело по плечу'. С одной стороны весьма похвально, но мы ведь знаем, чем отличается дилетант от профессионала.

— Очень самонадеянно, юноша, — поразмыслив, сказал я. — Мастерство не бывает лёгким, впрочем, следуя вашим рассуждениям ничего страшного не произойдёт. От вас потребуется лишь быстро крутить ручку на 'Аскании' и носить треногу. Возможно, ознакомиться с терминами. К примеру, в берлинской школе в Темпельхофе её называют 'кофемолка', а плёнку — 'агфа'. Но то детали. С произношением, — перейдя на язык Гёте — судя по всему проблем нет?

Король жил фульский... Милой

Он верно память чтил

И кубок до могилы

— Предсмертный дар хранил, — продолжил четверостишье Винцингероде. — Мама преподавала литературу, но заразить ею меня не смогла. Точные науки давались мне легче.

— Вы говорите совсем без акцента и это замечательно, — похвалил его я. — Кого можете рекомендовать с такими же качествами?

— Давид Розенбаум, — задумавшись на секунду, произнёс командир отряда. — Сносно изъясняться могут все, но в пределах спецкурса. На моём уровне только Дава.

— Это тот, который почту нёс? — скептически уточнил я.

— Он самый, комсорг.

В принципе, если гладко выбрить, нанести хороший грим, подстричь курчавые волосы или вообще надеть парик, то под очками и шляпой не каждый специалист по 'расовой гигиене' определит, кто перед ним находиться. Жаль, что ребятам предстоит работать отнюдь не в тепличных условиях, дополнительный риск сейчас ни к чему.

— Ещё кто?

— Ещё Вовка Качер, он чех, хотя поправляет, что моравец. С родителями в тридцать пятом к нам приехал. Постоянно слова путает. Его даже понять иногда сложно. Дикая помесь, но пишет без ошибок. Илья Кушнеров. Тут всё наоборот. Болтает сносно, но слов знает мало и даже газету не всегда прочтёт с пониманием содержимого.

— И всё?

Винцингероде коротко кивнул.

В сухом остатке, я оказался не на филологическом факультете Ленинградского педагогического института имени Герцена. За тот короткий срок подготовки ребята не могли освоить немецкий язык до уровня носителей, то есть основательно и глубоко. Тем не менее, их познания не ограничивались отдельными фразами, командами и окликами, а значит, улучшения в знании пройдёт незаметно и правдоподобно.

— Теперь к заданию, — сказал я, определившись с кандидатом. — Под Ленинград прибыл штаб 303-го Высшего артиллерийского командования под руководством генерала Рудольфа Крацера. Необходимо выяснить точное расположение 21-см орудий 768-го дивизиона и 24-см пушек первого и второго дивизиона 84-го полка. Если повезёт, получить информацию по железнодорожному орудию 'Короткий Бруно' и уничтожить французскую 520-мм гаубицу особой мощности. На всё пять суток.

Во взгляде Винцегороде так и читалось что единственное, чем в здравом размышлении можно было обосновать задание, так это то, с какой равнодушной интонацией оно было произнесено. И логично было предположить о задействовании значительных сил, о чём он и спросил.

— Вы, я и ещё три-пять человек. Этого вполне достаточно. Вчера в Лугу прилетел транспорт, доставивший представителей Красного Креста и съёмочную группу из Берлина. По распоряжению имперского комиссара добровольной медицинской службы Карла Эдуарда и рейхсляйтера Йозефа Гёббельса они собирались посетить 154-й дулаг, проверить качество медицинского ухода за военнопленными и снять пропагандистский сюжет для 'Ди Дойче Военшау' (Die Deutsche Wochenschau). Их место займём мы с вами. Я представлюсь чиновником от Красного Креста доктором Александром Де Дрё, а вы кинооператором киностудии UFA (Universum Film AG) Куртом Расселем. Завтра нас ожидает транспорт.

— Понятно. Известно что-нибудь по этому Курту или только солдатская книжка?

Немецкий кинооператор может и не оставил значимого следа в своей профессии, но дожив до девяноста двух лет, издал подробные мемуары с немыслимым количеством фотографий попавшие в библиотеку Конгресса, а следовательно и в память Корабля. Иными словами, есть с чем работать. Я напыщенно тяжело вздохнул и заговорил таким тоном, которым разговаривал разве что с шестилетним сыном своей племянницы — немного усталым и бесконечно терпеливым, этаким покровительственным до донышка. В другое время Винцегороде непременно бы обиделся на такое, но сейчас ему важнее была суть сказанного.

— Метод Эббингауза, с которым вам посчастливилось ознакомиться, эффективен при наличии времени, а его, к сожалению, практически нет. Сейчас я дам вам таблетку для повышения уровня серотонина и погружу в гипнотическое состояние. Вы прочтёте биографию Расселя, с радостью запомнив её как свою собственную. Помните о времени, так что после сеанса постарайтесь выспаться, а не изучать кинокамеру и в девять утра мы с вами встретимся. Где мне можно расположиться?

— У нашего фельдшера. Больных сейчас нет, а там две койки.

Поблагодарив Винцингероде, я положил перед ним тетрадь, таблетку в красной оболочке, надел на его шею медальон в форме ладони, коснулся браслета и тут же дал команду Помощнику на сооружение комнаты-бункера рядом с медицинской землянкой с подключением её к энергосети. Не думаю, что после моего ухода фельдшер откажется от дополнительных апартаментов. Размером не больше купе пассажирского вагона, жилище отлично подходило для временного аскетичного проживания, но чур меня, надолго оставаться в нём. Привыкшему к оконным проёмам от пола до потолка, бункер казался мне самым настоящем карцером.

Если завтрак естся без аппетита, значит, он естся на день раньше, чем нужно. Это справедливо в сытые времена или когда готовкой занимаются не склонные отличить сотейник от блинной сковороды люди. В общем, приём пищи не занял много времени. Привезённые с самолётом свежие продукты тут же пошли в общий котёл небогатого на разносолы партизанского меню. Отряду требовался профессиональный повар, а не имеющие скромные навыки стряпни вчерашние выпускники школ, для которых омлет с колбасой равносилен amuse-bouche от шеф-повара довоенного парижского ресторана. По большому счёту, Винцингероде был самый старший из них по возрасту и при всей серьёзности подхода к делу, мальчишки в военной форме оставались мальчишками. Аккуратно счистив кожуру яблока, я погрузил зубы в сладкий плод. Напротив происходили занимательные события, а именно попытки снять на киноплёнку происходящее внутри лагеря. Бойцы откровенно позировали и все требования о естественности поведения пропадали как брошенный в водоём камень. Из отснятого материала более-менее получилась лишь утренняя зарядка, да и то только потому, что с обнажённым торсом на холоде и пусть моросящем, но всё же дождике не до улыбок.

— Как успехи, Фёдор Илларионович? — спросил я, намекая на наш ночной разговор.

Командир отряда с унылым выражением на лице сжимал в ладони эспандер. Никаких интересных мыслей в его голову не лезло, а от былого энтузиазма не осталось и следа.

— Признаюсь, был неправ, — он как-то виновато посмотрел на носки ботинок. — Каким образом им вообще удаётся снимать кино?

— Кусками, — ответил я. — Снимают коротенькие отрывки, а потом выбирают удачные и монтируют.

— Но это же обман! — возмутился он.

— А кино и есть обман. Даже документальное. С этой минуты, Курт, говорим только по-немецки. Если я сказал — ты уже исполняешь. Не думаешь, не переспрашиваешь, не обсуждаешь. Когда я спросил твоё мнение — можешь даже поспорить со мной. Просто прими как данность: если я говорю что-то делать, то это означает, что я точно знаю, чего я хочу, как это должно быть и что для этого нужно сделать. И мне надо, что бы ты чётко выполнял приказы без выяснения и объяснения причин. Это и есть принцип прусского порядка, без которого тебя и твоих бойцов вычислят как корень из четырёх. Вживаться в роль станете уже по ходу. Собирайте камеру, прожекторы, провода к аккумуляторам, берите двух бойцов и через час выдвигаемся к точке сбора.

Погода хоть и являлась идеальной для скрытного путешествия по лесу, но мне она не нравилась. Раздражал мелкий, словно из пульверизатора осенний дождь. Ударяя по осыпавшейся листве, хвои и мху, по оставшимся листьям на деревьях и кустарниках, он наполнял всё вокруг монотонным и убаюкивающим шумом. Густая наволока облаков и туманная пелена дождя почти вдвое ухудшала видимость, а это второй показатель для определения скорости передвижения после 'тихого шага'. Тем не менее, мы почти бесшумно продвигались к назначенному месту точно в срок. Фёдор Илларионович, который теперь Курт ни на миг не позволял себе отвлечься. Весь, превратившись в зрение и слух, он шёл замыкающим и чутко, даже насторожено следил за всем, что происходило вокруг. Впрочем, изначально по сторонам поглядывали все, напрягая свои чувства в попытке уловить какой-либо тревожный сигнал. Двигаясь в заданном темпе, мы легко преодолели три четверти пути, но этот чёртов дождик, действовал как колыбельная. 'Да, гнусная погодка', — подумал я и тут же поймал себя на том, что позволил мыслям в очередной раз отвлечься в сторону. Не пропустил ли чего? Здесь, в близости от дороги даже мелкая деталь имеет значение. Я обернулся и посмотрел уже пристальнее. Остановившись по моей команде, ребята поправляли кладь, иногда поворачивая голову то вправо, то влево, не выражая никакого беспокойства. По-прежнему шёл дождик, слабые, сформировавшиеся наверху капельки с завидным постоянством шлёпались, сливаясь воедино в 'шшпом-пом-шпом'. Напрасно я вглядывался в непроглядный мрак леса. Черта видимости терялась в десятке шагов, а дальше шла сплошная, вытканная из тёмного материала пелена, которую хотелось раздвинуть руками. Благо существенную поддержку в прокладке маршрута оказывал Помощник.

— Какая у тебя группа крови на жетоне? — спросил я у ближайшего ко мне бойца.

— Группа 'А', — не задумываясь, ответил он.

— Каким образом проверяли группу крови?

— Царапали мочку уха.

— Продолжаем движение.

Простые вопросы, на которые ответит любой командированный к линии фронта сотрудник киностудии UFA, не говоря уже о прошедших призывную комиссию солдат Вермахта. Катастрофически недостаточно по форме и погонам безошибочно определять к какому роду войск принадлежит случайно появившийся на пути гефрайтер или роттенфюрер. Нужно было разбираться в наградах, значках, нашивках и суметь объяснить их происхождение. Почти каждый житель Рейха знает наизусть не только гимн, но и песню 'Когда солдаты идут по улице'. Иногда немец слушает по радио 'Чарли и его оркестр' и может насвистеть мелодию, отличит на фотографии Марику Рёкк от Цары Лиандр и Ольгу Чехову от Кристины Людендорф. Но у простого советского гражданина они вызовут затруднения. Таких вопросов сотни и я старался задавать их при любой возможности, включая и каверзные. Ведь некоторые выражения, даже если они состоят из обыденных слов, в словосочетании могут дать новое значение, которое изменилось в обиходе из-за какого-нибудь исторического события. Как Юрьев день у нас. Ни один немец в здравом уме не расплатиться монетой в пять марок, ведь в ней 13,88 грамма серебра 900-й пробы. Двухмарочник хоть и имеет всего лишь 625-ю пробу, также покоится в детских копилках, а не в кошельках, так как, несмотря на годы побед, старшее поколение хорошо помнит ценность банкнот в 1923 году и на все призывы банков к обмену протягивают алюминиевую и цинковую мелочь. Наконец лес начал редеть и впереди показалась дорога.

Просторный автобус компании 'Дженерал моторс', с шильдиком в виде молнии, известный как 'Опель Блиц' (Opel Blitz) спрятался на обочине дороги закрытый от посторонних глаз маскировочной сетью и останками сгоревшей полуторки, сброшенной с проезжей части отступающими частями Красной армии. Эта безымянная дорога, неизвестно почему 'безымянная'. Как по мне, это 'дорога смерти' — так больше бы подходило. По обеим сторонам трассы много чего валялось и не только годная лишь на переплавку отслужившая свой короткий век техника. Земля кишела неразорвавшимися боеприпасами, и торопиться к точке сбора следовало не спеша. Обойдя стороной разбросанные неведомой силой противопехотные мины, мы оказались возле мотоцикла, в люльке которого без особого комфорта расположился солдат в форме ваффен-СС в прорезиненном плаще и каске с большими защитными очками. Прикрывшись брезентом, он дремал, отвернув ствол пулемёта в сторону, а его товарищ, видимо водитель 'Цундапа' , заваривал на спиртовке кофе.

— Замерли! — раздалось из-за спины, и наступила тишина. Она возникла так резко, что даже мне показалось, будто все оглохли. Не трещали ветви, ни шумел ветер, ни шипел кофе в кофейнике. Даже шаги по мокрой траве были беззвучны.

— Товарищ директор, у вас под ногами мина от миномёта, — произнёс Иван, обходя нашу группу.

Действительно, возле моего ботинка торчал зарывшийся в землю по самый хвостовик неразорвавшийся боеприпас. Хвалёное немецкое качество , впрочем, не стоит дёргать старика за бороду и лучше оставить её в покое.

— Давайте знакомиться, — подойдя к мотоциклу, предложил я, представляя Ваню, Петю и деда Семёна. — На время операции это сотрудники айнзацгруппы 'А' Ганс, Фриц и Мартин. Они наше сопровождение и силовая поддержка в случае непредвиденных обстоятельств. А это Курт, кинооператор. Клаус и Альберт его помощники. Пятиминутный отдых и начинаем переодеваться.

После выматывающей прогулки по лесу, Винцингероде со товарищи устроились возле автобуса, а я продолжил наставлять.

— Для тех из вас, кто выбрал стезю диверсанта, я скажу прямо — с противником не стоит шутить. Грустные истории, которые вы наверняка слышали от инструкторов в курилке перед отбоем, правдивы. Хотя на занятиях вам могли рассказывать эпопеи о хитростях, удачливости и несомненных победах, впрочем, на самом деле я уверен, что всё так и было. Ребята, имейте в виду, какими бы умными, находчивыми и удачливыми вы себя не считали, всех врагов не обмануть и не перехитрить. Всегда найдётся кто-то более умный, придумчивый и удачливый. Полагаю, если вы его сможете спросить, вашу грустную новеллу подтвердит особый сотрудник штаба или архива, составляющий извещение по форме номер 4. Не подбросьте архивариусу лишней работы, а своим близким горя и слёз. Вас обучали лучшие, силы, которыми вы обладаете — могущественны, здоровье безупречное, но боже вас упаси спутать молодость с неуязвимостью. У вас не будет стоять за спиной врач с бригадой реанимации. Семь раз подумайте перед тем, как что-то сделать. Я приветствую обдуманный риск и не очень хорошо отношусь к безрассудству, так как глупость рано или поздно приведёт к беде.

Я коснулся браслета, и мы все оказались на Корабле.

Вскоре на дороге по направлению к Гатчине на максимально возможной скорости мчалась колона. Мчались — вовсе не антитеза. Объезжая наспех присыпанные ямы и малозначительные выбоины, а так же скрывающие свою глубину лужи, стрелка спидометра редко показывала больше тридцати пяти километров в час, что являлось довольно неплохой скоростью передвижения. С небольшим отрывом от остальных задавая темп колоны, нежно порёвывая ехал мотоцикл с коляской, за ним следовал автомобиль известной немецкой марки и автобус, буксировавший на жёсткой автосцепке чехословацкий грузовичок 'Шкода 606' с номерами RP (Reichspost). Номерные знаки Третьего Рейха это отдельная история. По ним, знающий человек легко опознает город и провинцию, в котором выдан гражданский номер или выяснит род войск и даже дивизию военных автомобилей, либо поймёт из какого министерства перед ним транспорт. На моём БМВ он начинается на IA, это берлинский номер. За рулём этой машины я путешествовал по Германии, а теперь она служит для других целей. Вышедшее из ворот завода в Айзенахе изделие — легенда. Не в смысле 'легендарный автомобиль', а именно как прикрытие. Это необходимый атрибут для легализации и успешной диверсионной и разведывательной деятельности за счёт правдивых сведений. Ведь вникая в документы, которые легко можно идентифицировать и проверить, повышается уровень доверия. Так же доверие можно заслужить предоставленной дополнительной информацией, такой как рекламная надпись киностудии, проходящая по борту автобуса или белый круг на капоте, или наклеенные на внутренней поверхности крышки чемодана открытки с видами городов, где бывал путешественник. Это равносильно тому, как несведущему в орнитологии понять по маркерам, что перед тобой утка. К слову, принцип детерминации не всегда справедлив. Тот же дергач или коростель тоже крякает и может ходить вразвалочку, но к утке он никакого отношения не имеет. Однако вернёмся к прицепленной к автобусу Шкоде. Не доезжая десяти километров до Лядино, в деревне Новое Колено на посту нас остановила военная полиция. Само собой проверили документы и, уткнувшись в жетоны спецслужбы сопровождения, несмело попросили помочь с почтой. В принципе, мы могли и отказать полевой жандармерии. Мало ли какие у нас важные и срочные дела, но почта... во время войны отношение к письмам и посылкам у солдат особое. Какая бы не была страшная по жестокости война, большинство старается сохранить воспоминания мирной жизни на фоне творящегося ужаса и письмо, зачастую и есть та соединяющая их ниточка. Не рвать эту нить — негласный закон войны, к тому же из автобуса вылез Винцингероде. Не знаю, какие тумблеры у него переключились в голове после ментального изучения записок кинооператора, но с минуту он вглядывался в усталые лица жандармов, а потом предложил им попозировать для кинохроники. Понятно, что уговаривать подцепить поломавшуюся машину его вовсе не пришлось. 'Сущие пустяки', — как сказал он. Но чтобы не случилось, почтальон подвернулся по-настоящему удачно. Если бы не его появление, ещё не факт, что мы бы с такой лёгкостью отыскали нужное нам жильё, и как потом выяснилось, площадку для предстоящего представления. Определившись с местом для постоя, я с Винцингероде поспешил в комендатуру встать на учёт и оттуда в управление лагеря. Даже имея на руках бумаги с особыми полномочиями, вытянуть угодившего в лапы германских служб майора Штоффа было весьма проблематично. Бесспорно, можно было согласиться с подкреплёнными документально доводами, что пленных солдат в сорок первом частенько отпускали на поруки. Это наблюдалось и в Гатчине и в Смоленске и в лагерях под Киевом. Немцы были уверены в скорой победе и снисхождение оказывали, но со старшими командирами Красной Армии всё обстояло иначе. Все они проходили тщательную проверку, допросы и письменную дачу показаний, начиная от Абвера и заканчивая службой безопасности СД. Именно так происходит накопление информации о противнике. Дулаг -154 состоял из нескольких филиалов: на окраине аэродрома, в артиллерийских казармах (Красные казармы) и в здании фабрики 'Граммофон'. Штоффа держали в помещении бывшей гауптвахты Красных казарм, где временно размещался лагерь для офицерского состава офлаг. Там и состоялась моя первая встреча с капитаном Хорстом. А пока...

Мелодию из граммофона прервал донёсшийся с улицы треск пулемётной очереди. Особенно здесь, недалеко от Балтийского вокзала и аэродрома слышалось напоминание о войне. Нечасто, но озверевший пулемётчик на вышке раз в день заявлял о себе. Как я выяснил у приехавшего из Вильянди (до 1917 года Феллин) старичка-управляющего, тут было относительно спокойно по сравнению с тем же Псковом. Ещё две недели назад в здании бывшего советского общежития для метеорологов, перестроенного из казармы кирасиров в бытность, когда город именовался Троцком, и подумать не могли что жителей как скот станут сгонять в трудовые лагеря. Начались показательные казни и установление жесточайшего 'нового порядка'. В последние дни город стал притягивать к себе всё больше и больше оккупантов слетавшиеся, словно осы на арбуз. Фонд уцелевших пустующих домов сокращался, и начались выселения. В Гатчинском дворце расположился штаб 50-го корпуса 18 армии, и сохранившиеся дома центра быстро превращались в различные учреждения и штаб-квартиры. Гестапо, кстати, заняло дом 19 на улице Замковой (Красногвардейском проспекте). Были сформированы зондеркоманды полиции, каратели ГПФ-520 и службы СД, расквартировалась (во флигеле дворца) дивизия Люфтваффе 'Зелёное сердце' (Jagdgeschwader 54 'Grünherz') и как только поменялась вывеска общежития на 'гостиницу для офицеров' и вот-вот должен был прибыть женский обслуживающий персонал из Эстонии, на окраине лётного поля образовался филиал ада. Пулемётчик не просто постреливал, а как выяснилось на трибунале Ленинградского военного округа в семидесятом году, уже шли запланированные расстрелы.

Обслуживающая нас официантка, поджав губы, опустила взгляд в пол. Ещё минуту назад в её речи, в движениях, в походке проглядывала известная вольность, которая на первый взгляд, могла, пожалуй, даже несколько шокировать. Ещё бы, в свои неполные шестнадцать она снимается в кино! Тело её находилось в непрестанном движении, — казалось, в нём играют до поры до времени затаившиеся молнии и если даже язык её умолкал, то начинали говорить глаза и брови. И вдруг человека словно подменили. Страх сильнейший катализатор для химических процессов в человеческой психике. Если говорить обобщённо, она, как и многие жители были запуганы, и по щелчку кнута ожидая наказания, впадали в оцепенение.

— Стоп! — громко воскликнул Курт он же Винцингероде. — Викки, ну что вы так смутились? Поднесли водку, улыбнулись. А у вас графин с подноса чуть не слетел. Пять минут перерыв. Герр майор, пожалуйста, не притрагивайтесь к шницелю. Третий дубль будет последний, на куне уже нет продуктов.

Майор авиации Штофф с гладко выбритым лицом, с замазанными тональным кремом синяками под глазами, переодетый в чистую и выглаженную гимнастёрку послушно отложил вилку с ножом и потянулся за папиросой. Почти тотчас через открытую форточку я услышал, как чья-то машина затормозила у гостиного дома. Распахнулись и с металлическим стуком захлопнулись дверцы. Раздался чеканный стук мужских сапог по каменной лестнице, и потянуло сквозняком.

Конечно, для меня никогда не было тайной, что и в смехе должна проявляться культура человека, что во всём надо знать меру но — увы. Подошедшие к барной стойке офицеры о требовании манер вспомнил явно с запозданием, если вообще были с ними знакомы. Когда Винцингероде громко сделал замечание об посторонних, испуганная девушка-официантка уже съёжилась от визгливого, с раскатами, неприличного смеха. Впрочем, об эсэсовце я хотел сказать только то, что он смеялся скорее по-женски, истерично, нежели по-мужски. Рот его широко открывался, обнажая мелкие зубы, а голова, точно в припадке тряслась как у заядлого морфиниста. Приятель же его подхихикивал и вовсе как какой-то маньяк. Крайне неприятные личности. Они что-то требовали от девушки и явно пугали её. Дурацкое решение вмешиваться — я это понял сразу и дал знак нашим 'силовикам' повременить. Но вопреки всем резонам, вопреки здравому смыслу, Винцингероде оставил в покое камеру и оказался возле стойки, когда хохочущий мерзавец выставил на всеобщее обозрение стеклянную банку.

— Этот глаз я только что вырвал из русской свиньи! — на весь зал произнёс оберштурмфюрер СС и стал пристально всматриваться в лицо кинооператора. — Не правда ли, ему требуется пара?

Второй эсэсовец то ли что-то осознал или внезапно понял, что оказались не к месту и стал дёргать за рукав своего приятеля.

— Да не может быть! — игнорируя подёргивания, усмехнулся оберштурмфюрер, оставляя банку на стойке и извлекая потёртую записную книжку. — Что ты здесь забыл?

— Кретины! — заорал Винцингероде, заводя правую руку за спину. — Саботируете распоряжение рейхсляйтера? Вы что, не читали объявление на двери? Чёрным по белому — закрыто! Выметайтесь отсюда!

Сотрудник одного из отделов службы безопасности кретинизмом не страдал, но вседозволенность в решении человеческих судеб, право отправлять на смерть и подвергать издевательствам оставляет на психическом поведении зверья своеобразную печать гнили. Эта тухлая клякса порабощает и разъедает критическое мышление, внушая своему рабу, что на данном уровне есть только безупречный он и остальные. И вместо того, чтобы хотя бы выяснить, кто находится перед ним, и разобраться в открывшихся обстоятельствах, с воплем: 'Мне, вон!? Свиньи! Вокруг одни предатели и свиньи!' он схватился за пистолет.

Вот есть психопаты тихие, а есть буйные. Так этот был ещё и преисполнен решимости. Помощник спрогнозировал стопроцентное продолжение конфликта агрессией. Счёт пошёл на мгновенья и подсказанный им алгоритм действия был принят незамедлительно.

Бах! Бах! — два выстрела дозвуковыми патронами практически слились в один приглушённый мелодией из граммофона звук.

Эсэсовцы рухнули на пол под крик официантки. Банка с формальдегидом покатилась по полу и остановилась у ножки столика с граммофоном. Яблоко человеческого глаза заколыхалось, и девушка сползла по стене, теряя сознание под наступившую тишину.

Подобрав с пола у стола две гильзы, я подошёл к недавно заливавшемуся хохотом садисту, взял его пистолет и положил в свой портфель, чтобы через секунду вновь вынуть его и ещё два раза выстрелить холостыми патронами в головы мертвецов. Хоть с П-38 повезло и удалось избежать лишних манипуляций. После обработки бойка и ствола любая экспертиза подтвердит использование именно этого пистолета. Вложив оружие обратно в руку 'убийцы', мне пришлось немного подвинуть тело и подменить записную книжку.

— Курт, вы знаете, что от выстрела в упор на теле остаются следы воздействия предпулевого воздуха, пороха и копоти? Уверен, настанет то время, когда вы станете снимать добрые и смешные фильмы, и это знание никогда не понадобится. А теперь, — посмотрев в сторону Альберта — приведите официантку в сознание. В кабинете управляющего есть телефон, пусть позвонят в комендатуру. Офицер СС убил своего сослуживца и застрелился сам. Какая трагедия. Мартин! Майору Штоффу необходимо отметиться у коменданта лагеря до 19:00. Передайте ему с бутылочкой рейнского, что утром мы снова заберём его.

Подойдя к Винцингероде вплотную, я тихо сказал:

— Понимаю ваш поступок, от этих подонков нужно было избавиться. Но своей инициативой вы только что чуть не сорвали всю операцию. А если бы он вас ранил? Когда один из игроков покидает команду, его обязанности распределяются между остальными. Каждый должен заниматься своим делом. Вспомните, о чём я вам говорил в лесу у автобуса. Разочарован.

— Я сейчас же всё объясню, — произнёс он в оправдание. — Всё не так, как вы подумали, он узнал меня. Я это сразу понял, когда он потянулся за записной книжкой.

— Подробнее.

— В тридцать восьмом, я как победитель соревнований первенства профсоюзов (ВЦСПС) по гребле вместе с Савримовичем был командирован в Ваксхольм в Швецию. Там на чемпионате мира я и познакомился с немецкой командой.

— В первый раз слышу, что мы участвовали и в личном деле об этом ни строчки.

Винцингероде ни чуточку не смутился и даже позволил буркнуть под нос 'ещё бы'.

— К сожалению, мы квалификацию не прошли. Все явились со своими байдарками, даже поляки, а пока пришло наше судно с лодками, и завершился таможенный досмотр, то было поздно. Позволить принять инвентарь от шведов нам запретили. Поговаривали, что наш посол хотела купить байдарки на свои деньги, но не вышло. Перед отъездом всем причастным тонко намекнули не вспоминать, да и в газетах ни слова. Поэтому и не слышали ничего.

— То есть этот...

— Гуго, кузен Ханса Видемана, серебряного призёра. Немцы с собой на чемпионат даже кузнеца с плотником привезли. Весло ведь под гребца изготавливают или вдруг, ремонт какой. Гуго и был тем плотником. А ещё он рисовал смешные портреты и книжонку его я хорошо запомнил.

Вот какой шанс у них встретиться? Наверно, как 'Титанику' с айсбергом.

Не прошло и часа, когда в гостинице появился фельдфебель полевой жандармерии Пауль Эккель с двумя солдатами. Понятно, что от восьмого дома по улице Красная путь не близок, но то, что наряд не приехал на машине или не прискакал на лошадях, а прибыл пешком, заставило меня удивиться. На вид он (начальник группы) казался ровесником Винцингероде, только более хмурый, с большими ушами и судя по частому чиханию и вспухшему носу — простуженный. Представившись, задирая наброшенные на тела простыни, он бегло осмотрел трупы, потроша карманы и сбрасывая всё найденное в мешок. Действовал фельдфебель настолько проворно, что со стороны казалось, будто его руки похлопывали по оттопыренным частям мундиров, моментально извлекая бумажник, часы, записную книжку, конверт и ещё что-то мелкое, на чём его взгляд на секунду дольше обычного задержался, осматривая вещь. Наконец он уделил внимание нам, опросив свидетелей, а именно меня и Курта. Услышав версию о съёмках для киножурнала 'Ди Дойче Военшау' по распоряжению рейхсляйтера и связанными с ними сложностями, а именно внезапном вторжении на площадку и суициде с убийством, поинтересовался, есть ли кому ещё что-либо добавить, громко чихнул и ушёл к телефону. Вернулся он в компании официантки ещё с более недовольным выражением на лице. Засунув руку во внутренний карман шинели, фельдфебель извлёк блокнот с карандашом и, обойдя трупы что-то там записал, после чего подозвал солдат. Один из них тут же отправился на улицу, а второй получив в руки мел, не иначе украденный из школы, стал обводить на полу контур вокруг мёртвых эсэсовцев. Не минула сия участь и гильз.

— Инспектор, — обратился я к нему, как гражданское лицо не особо разбирающееся в погонах. — Уже поздний час. Свечи вот-вот догорят, и мне не хочется нарушать режим.

— К сожалению, герр доктор, не инспектор. Был призван на службу, находясь в чине обервахмистра. Простите, обождите буквально минуту. Я задам ещё пару вопросов, это не отнимет много времени.

— Тогда присядьте к столу и как врач, я рекомендую выпить водки с перцем.

Фельдфебель что-то прошептал солдату и присел на краешек стула, но выпить отказался.

— Перед тем, как задать свои вопросы, удовлетворите моё любопытство, обводить тела мелом это какой-то ритуал?

От неожиданного вопроса Эккель фыркнул и тут же потянулся за платком, вытирая нос.

— Ни в коем случае, — произнёс он. — Как бы объяснить... понимаете, это дело привычки. Я начинал службу в полиции Гамбурга. Город-порт, два миллиона жителей и случаев с убийством соответственно много.

— Стало быть, вы из города, чьи ворота открывают Рейху путь в мир, — сказал я не без любопытства. — Забавно, какие талантливые люди вырастают на берегах Эльбы. А знаете, жена одного и моих берлинских друзей ваша землячка. Я был шафером на их свадьбе в августе тридцать девятого. Магдалина Браун, в девичестве, как и вы Эккель.

Не скрывая удивления, фельдфебель выслушал короткую историю о Магдалине, вышедшей замуж за миллионера. Может, он и пожелал бы развить эту тему, но проявил уважение и не настаивал. Давно подмечено, что в нейтральном разговоре с врачом очень часто образуется связка медик — пациент, где последний отвечает на вопросы и прислушивается к советам.

— Очень славная женщина, — в конце рассказа произнёс я. — Историк и гений в архитектуре. Но вернёмся к моему интересу.

— Конечно, герр доктор. Так вот, про обводку. Не секрет, что журналисты падки на подобные события, однако печатать фотографию, где жертва с размозжённым гаечным ключом черепом, а то и вовсе без одежды согласятся далеко не все. Зато снимок с контуром эффектней, но тут уже на выбор. Старшие товарищи делились не только познаниями в криминалистике, а так же жизненным опытом и прилагающейся преференцией. Опять же зарплата оставляла желать лучшего и не мне осуждать коллег знакомых с фотографами. Так что никакой смысловой значимости эта обводка мелом не несёт. Я учу своих солдат, как когда-то наставляли меня.

— Бог мой, а я уже чего только не надумал. Как бы то ни было, что скажите по этому случаю? — спросил я, воспользовавшись Помощником.

Бывший обервахмистр, хотя, как показывает практика, бывших милиционеров и полицейских не бывает, отчаянно напрягся, моргнул и стал смотреть на меня как доверчивый ребёнок.

— Про унтерштурмфюрера Фишера ничего конкретного сказать не могу: не женат, не привлекался, не участвовал и даже не окончил первый курс университета, а вот оберштурмфюрер при жизни был порядочной свиньей и лгуном, — поведал он. — Всем рассказывал, какой он был великий спортсмен из команды Штутгарта, а на самом деле строгал доски и я не удивлюсь, если подтвердится, что он встречался с еврейкой и раньше у него были проблемы с психикой. Несмотря на покровительство, его перевели сюда из Осло по какому-то залёту.

— Вы общались?

— У нас разные службы и с нами неохотно идут на контакт. Тем не менее, эти двое активно искали себе компанию. Недалеко от Красных казарм напротив брошенного русскими танка сохранилось уютное кафе с пианино. Фрау Мария музицирует и читает стихи, не давая нам всем сойти с ума. Они заходили туда пару раз.

— А сегодня их отчего-то потянуло сюда в поисках приключений на свою голову, — произнёс я вслух.

Эккель чуть заметно пожал плечами, тоже не понимая логику действий. Немногие причастные знали о том факте, что в обозримом будущем в гостинице станет работать бордель, и появляться в нём до его открытия было равносильно посещению кинотеатра без экрана и кинопроектора.

— Каждый волен организовывать досуг исходя из своих интересов и потребностей, — выдал не иначе заученную фразу немец. — Развлечений тут немного, а их так сказать 'работа' явно не способствовала улучшению процессов в голове и этот частый смех без причины. Знаете, один мой приятель третьего дня застал застрелившегося стоящим в углу, словно он подвергшийся наказанию ребёнок.

— Очень интересно. Хоть я и не был знаком с покойником даже шапочно, по произведённому впечатлению мне тоже кажется, что он наблюдался у психиатра. К тому же нахождение в зоне постоянного стресса. Как следствие чрезмерное потребление кофеина или даже более могущественных психотропных препаратов и их прекурсоров. Надо бы опросить медицинский персонал по месту его 'работы' и проверить наличие морфия в аптечке. Кстати, проникающие ранение головы здесь это частое явление?

— Простите, что?

— Выстрел в голову, как способ распрощаться с жизнью, — пояснил я.

— Четвёртый случай за этот месяц. Один застрелился из-за ампутированных ног. Другой такой же псих, как и Гуго, а от обгоревшего танкиста сбежала жена.

— Что же, не стану отвлекать вас от дел, — поднимаясь из-за стола, произнёс я. — На ночь стакан горячего чая с малиной, таблетку аспирина и хорошо укутайтесь. А на днях, когда самочувствие улучшится, я вас осмотрю, и мы с вами поговорим про убитого. Интуиция мне подсказывает, что оберштурмфюрер стрелял в состоянии аффекта и его слова о втором глазе и что вокруг одни свиньи... Пациенты с коморбидными расстройствами при анозогнозии часто говорят иносказательно и ведут записи, так как предпочитают откровенное общение только с самим собой; советую поискать их. Подобные больные, если у них появляется какая-нибудь тайна, жизни не пожалеют для её сохранения. Что, если он заподозрил своего камрада на попытке её узнать? Задумайтесь над этим, инспектор.

Окно комнатки, выделенное под ночлег, выходило на улицу и, отвлекшись от плана городских подземных тоннелей канализации, мне ни составило больших трудов понаблюдать, как на подъехавшую телегу свалили два тела. Старичок из гостиницы безуспешно попытался забрать простыни, но с эстонскими фольксдойче, особенно если третья или четвёртая категория по фолькслисту сами рейхсдойче особо не церемонились. Пнув, как бесполезного пса под зад, солдаты двинулись в сторону стоявшего автомобиля застреленных эсэсовцев, где Эккель уже заводил мотор. Трофейная эмка сопротивлялась, но супротив кривого стартера не сдюжила. 'Интересно, — подумал я — как скоро он заглянет в записную книжку покойного Гуго? Хорошо, если утром, а ещё лучше после обеда. Даже подготовленного человека может вывернуть наизнанку обновлённые рисунки и подправленная писанина о каннибализме. Хоть в нынешней Германии и прививали мнение, что христианская мораль — ханжество, придуманное для удержания людей в узде, отношение к сатанистам не изменилось'.

Понукаемая извозчиком лошадь нехотя двинулась в сторону, уступая дорогу светящими фарами 'железному коню', а я вернулся к просмотру плана. Людям нравится наблюдать за проблемами других, но рано или поздно мы возвращаемся к своим делам. Наиболее известный, построенный ещё при Григории Орлове подземный ход от дворца к берегу Серебряного озера приобрёл славу за счёт императора Павла и Керенского. Один любил эпатаж, внезапно исчезая и появляясь, а другой спасся от матросов Дыбенко, когда его пришли арестовывать. К счастью, помимо уже хорошо известных маршрутов Гатчина славилась именно тайными ходами, проложенными под землёй в разные времена и при разных обстоятельствах. Не все могли воспользоваться услугами архитекторов уровня Ринальди или имели достаточно средств, как Орлов. Поэтому и разнообразны они как лоскутное одеяло. Встречались как короткие, даже чем-то уютные со скамеечками, укреплённые кирпичом или камнем ходы между стоящими друг напротив друга домами так и довольно протяжённые, иногда пересекающиеся между собой галереи, где можно было заблудиться. Так что история о том, как двое заключённых пробирались по подземелью почти два километра имела место быть. К сожалению, ни к зданию граммофонной фабрики, ни к лётному полю подземных ходов не было. Зато от Красных казарм вело два, а от женской Мариинской гимназии целых три. Исходя из поставленной задачи, Корабль тот час рассчитал оптимальный маршрут со временем прохождения и вскоре я вынул из портфеля сложенную в несколько раз кальку. Предстояло проделать некоторую работу, и начинать её уже нужно было прямо сейчас. Возглавлявший подпольную организацию 'За Родину', Николай Васильевич Разумихин, согласно объявлению распродавал остатки мебели и ожидал связного в своей квартире.

* * *

Гауптман Вилли Хорст восседал за массивным, бывшим когда-то карточным столом из африканского дерева бакаут. Покрытая выцветшим зелёным сукном чудовищных размеров столешница могла бы приютить дополнительно два или три человека, никоим образом не мешавших друг другу расставить локти или обложиться различными предметами. Казалось, что стол ещё помнил с прошлого века тяжёлое золото наполеондоров, гиней, червонцев и мечтательно скрипел, вспоминая лёгкость ассигнаций, перемещавшихся по сукну лопаткой крупье от одного игрока к другому. Стол был создан для азарта и денег, и нынешний хозяин подходил ему. Мундир офицера пересекала поддерживающая руку повязка с лонгетой, а на носу поблёскивали стёкла пенсне. Это был крупный мужчина с обрюзглым мясистым лицом и огромными карими глазами домашнего, но недружелюбного пса. Его дед Густав Хорст открыл предприятие по продаже велосипедов, отец продолжил начинание и добавил к магазину мастерскую по ремонту двухтактных моторов, а внук уже было взялся за мотоциклы, только судьба распорядилась иначе. Вилли отправили на военную службу, которую он не очень то и любил. Как у деда и отца, душа его лежала к предпринимательству.

В очередной раз поправил медицинскую косынку, всячески стараясь продемонстрировать полученный на днях знак 'за ранение', он с вожделением покосился на портсигар. Подсознание уже представило, как никотиновый дурман обволакивает гортань, стремительно устремляясь в лёгкие, и сковывающие напряжение отступает с выдохом, оставляя лишь безмятежное спокойствие и мысль, что утро началось не так уж и плохо. На столе перед ним стояла недопитая чашка с кофе — сам завтрак уже прошёл, но когда и кого это останавливало, если привык пить кофе с сигаретой? Однако в голове всё ещё витала фраза гостя: 'фюрер запретил мне курить на службе, да и вам не советую' и титаническим усилием воли отказал себе в порции никотина. А как иначе? Закури он сейчас и выпущенный изо рта дым станет равносильно 'плевать я хотел на рекомендации фюрера', что могло вылиться в неприятности. Беседа подходила к концу. Обсудив особенности пенитенциарных заведений, подорожавшую жизнь на курорте в Баден-Бадене, женщин и алкоголь герр Александр, как просил себя называть чиновник Красного Креста из Берлина, посетовал на строгость распоряжений своего министерства, а после ловко переключился на политику, пройдясь по сколькой теме у самого бортика, точно на заточенных коньках из золлингеновской мастерской. 'Вовремя предать — это значит предвидеть', каково, а? Он обладал пугающим талантом выбирать направление разговора, заставляя собеседника чувствовать себя обязанным включаться в обсуждение. Хорст не собирался вступать в дискуссию, не планировал давать оценку действию своего начальства, но вот уже наговорил на служебную проверку, поделившись тревогами по поводу неминуемой катастрофы со снабжением, и закончил тем, что с сарказмом процитировал выписку из документа для служебного пользования. И о, ужас! Сравнил оберквартирмейстера майора Топе с жужжащей над навозной кучей мухой. Замолчав, он признал: перед ним сидел неординарный тип, располагавший к себе как давний хороший знакомый, которому хочется доверить самые сокровенные тайны. А уж когда чуть ли не по-дружески было сделано интересное предложение, отказаться от него стало выше человеческих сил. Годовое генеральское жалованье, только руку протяни.

— Вы уж простите мою слабость к деньгам, — с дьявольской улыбкой на устах произнёс чиновник из Берлина. — Но если проблему можно решить за деньги, то это всего лишь расходы.

Он выглядел расслабленным, будто старый кот на подоконнике, нежившийся на солнышке на заслуженной пенсии, когда не надо нестись за мышью, доказывая свою полезность, это теперь не его забота. Но боже упаси, поверить в эту расслабленность. В далёком детстве в семье Хорста жил подобный кот и мало кто из глупых доверчивых голубей избежал острых клыков мурчащего старичка-хищника. И то, что сейчас было предложено, напоминало самую настоящую аферу, пусть продуманную и очень заманчивую, но опасную, как бритвенной остроты коготь. Для особо интересующихся в предгорьях Австрии намечалось какое-то масштабное строительство, требующее таких солидных людских резервов, которые изыскать на месте оказалось затруднительно. На самом же деле, по просьбе Йоханесса фон Мюральта, президента швейцарского Красного Креста, нужны были добровольцы для тестирования медицинских препаратов, в том числе применяемых при трансплантологии. Война, как ни крути — двигает прогресс и если сейчас больше всего зарабатывают в сфере вооружения, то акции связанные с медициной и по её окончанию будут продолжать расти. Однако, не зря он подумал о когте — коготок-то увяз, да и чёрт с ним. Его перевод в Зонненбург уже подписан и вполне возможно, благодаря этому делу. А там, глядишь, лет через пять, погоны майора окажутся реальностью и можно в отставку, заниматься любимым хобби. Ведь не просто так этот герр Александр намекнул в разговоре на этот город и приехал именно к нему.

— И сколько вагонов с 'материалом' вы намерены отправить в Швац? — по-деловому спросил Хорст, всматриваясь в собеседника. Выражение его лица говорило о наличии какого-то грандиозного плана.

— Для начала, ограничимся пятью или шестью. Как много вы утилизируете в день, человек триста, не более? Надеюсь, вы не постреляли всех, как в Катыни?

— Двадцать, — уточнил гауптман. — Вдвое больше умирают по естественным причинам.

Едва он ответил, как стали заметны перемены, отразившиеся на лице собеседника. Ему словно стало скучно.

— Приемлемо, — покривив душой, сказал доктор. — К счастью, есть ещё заведение под Псковом.

— Мой коллега из 372-го шталага отличается вздорным характером, — поспешил дать нелестную характеристику Хорст. — Не думаю, что вам удастся положительно решить проблему. А что, если с отправляемым контингентом какой-то процент будет условно здоровым?

Чиновник Красного Креста сунул руку в портфель и извлёк довольно пухлый конверт с листом дорогой хлопковой бумаги, который благодаря почти незаметному движению руки плавно спикировал на стол в отличие от зажатого между указательным и большим пальцем вожделенного предмета. Похоже, тот явно не спешил расстаться с конвертом. И вот когда листок оказался напротив него, то обведённые красным карандашом цифры впечатлили бы любого. Предлагаемая сделка не являлась разовой, а скорее походила на заводской конвейер, где каждую вторую неделю месяца шла отгрузка продукции. Хорст занервничал. Украдкой взглянул на герр Александра и волнение только усилилось.

— По вашему лицу я заметил, что вы чем-то недовольны? — спросил он.

Ему даже послышалось, как скрипнули зубы.

— Довольным я бы был, если бы этой ночью мою постель согревали сестрички Хёпфнер . Откровенно говоря, мы рассчитывали закончить дела за одни, максимум трое суток. И даже если часть контингента не будет соответствовать установленным критериям, что было ожидаемо — вопрос не закроется. Это как сделать инъекцию в протез. Значит, мне придётся искать гостеприимства в других местах, а ведь мне вас рекомендовали как человека разностороннего и предприимчивого.

Вилли Хорст потянул руку за конвертом.

— Представьте себе, — интригующе прошептал он — со вчерашнего дня в лагере кратно возросло количество естественной убыли моих подопечных. Тиф. Болезнь не щадит ни рядовой ни офицерские составы. А ещё у меня сложились хорошие отношения с начальником филиала села Рождественно, Малая Выра и Дудергоф (дулаг-140). Там тоже тиф и прочие ужасные болезни. Если завтра на станции окажутся вагоны, то я обещаю их забить под самый потолок.

— А если с вашим подвижным составом? — заинтересовался гость.

Где взять подготовленные для перевозки людей старые двуосные вагоны капитан знал и поэтому уверенно дал ответ.

— Гонорар возрастёт на две тысячи.

— Внушительная сумма, — присвистнул собеседник. — До войны за эти деньги можно было купить 'опель кадет' (Opel Kadett ).

— Это проблема? — вновь посмотрев на листок, спросил гауптман.

— Это расходы, мой друг. Две пятьсот военными марками и обеспечить охрану.

— Вы хотели сказать конвой, — поправил доктора Хорст.

— Конвой, охрана, разве есть разница? Я как-то не придавал этому особого значения. Ведь важно выполнение подразделениями своих функций.

Хорст сделал вид, что собирался поправить чернильницу на столе, но вся его поза говорила о том, что упускать пухлый конверт он не собирается. Его рука, как клешня краба готова была заграбастать всё, до чего бы смогла дотянуться. А это не только конверт, побочные основному делу перспективы, так сказать, вырисовывались.

— Охрана сейчас набирается из добровольных помощников службы порядка (Ordnungsdienst), — дал разъяснение он. — В основном это выходцы из Эстонии и Латвии. Активно идёт пополнение бывшими военнопленными призванных из Галиции. Конвоирование им пока не доверяют. Этим занимаются парни из Имперской службы труда (RAD), но как по мне, эти ублюдки прекрасно справятся и с этой работой.

— Уверены?

— Если вы о событиях 15 сентября, когда со станции Щерпитц сбежали 340 военнопленных, то там групповой просчёт и череда случайных совпадений. Лучшие надзиратели всегда получались из обиженных предателей. Как говорил мой пастор, раскаявшийся еретик вдвое больше поклонов кладёт.

— То есть русские станут охранять русских? Тот, кто это придумал — гений.

— Несомненно.

— В таком случае полностью полагаюсь на ваш профессионализм. Надеюсь, дней через десять мы сможем провернуть эту затею вновь.

— Можете не сомневаться. Чуть не забыл, завтра в фатерлянд отправляется поезд с острабайтерами. Вагоны с заказанным контингентом будут прицеплены к составу. Там присутствуют все необходимые службы. Поэтому в вашем случае нужен конвой до железнодорожной станции в Нарве. Это я обеспечу, но дальше вам придётся позаботиться о своём 'грузе' уже самостоятельно.

— Это не мои заботы, но всё же, почему не в Варшаве?

— Так решили в ведомстве тылового коменданта 18-ой армии.

После эти слов доктор позволил себе улыбнуться.

— Мои наниматели хоть и в добрых отношениях с генерал-майором Хансом Кнутом, но каждый раз просить об одолжении не стоит. В Нарве так в Нарве и мне кажется, в тех местах нужно будет создать что-то вроде малого пересыльного пункта. Не очередной дулаг, а частный концентрационный лагерь, о котором будем знать лишь вы да я. Вам же не составит особого труда направлять туда 'материал' от ваших коллег по цеху?

— Как вы себе это представляете? — поинтересовался Хорст. — Они же разбегутся.

— Вы подали прекрасную идею с охраной. Привлечём добровольцев из Литвы, у которых в том месте разместится тренировочный лагерь, а временные бараки построят сами же русские. Это позволит минимизировать затраты с логистикой. Вы станете отправлять по заявке 'материал' на утилизацию, а когда закончите борьбу с болезнями, сделаете недельный перерыв. Потом снова эпидемия и до тех пор, пока у нас останется интерес к славянским филантропам медицины, а он, замечу — останется. Ставить опыты на мышах и собаках можно десятилетиями. Быстрого результата добьются лишь те, у которых в лабораториях окажутся люди. Особенно дети, не отягощённые хроническими заболеваниями юные создания. Лет через десять многие скажут нам слова благодарности, но большинство осудит и проклянут. Поэтому сохранить всё в тайне первоочередная задача.

Вилли почувствовал, что подобная удача выпадает только раз в жизни, да и то не у каждого. Колотила ли где-то из заброшенного чулана чёрствой души совесть — безусловно, постучалась в закрытую дверь, но недолго и без энтузиазма. Война в известном смысле обесценила человеческую жизнь и обронённая в разговоре доктором фраза, что он в тайне исповедует культ Марса, тому подтверждение. Никакой другой бог не даст им такого богатого материала.

— Страшные вы люди, врачи, — больше оправдывая свой поступок, произнёс Хорст. — Но мне нравится ваше предложение.

— Предлагаю скрепить наш договор. Я хоть и не 'фрау Холле' (Frau Holle ) и за ваше усердие не превращу мундир в золотой, но небольшой аванс компенсирует моё неумение.

Конверт наконец-то оказался в надёжных руках, и гауптман позволил дать совет:

— Так как 'груз' по бумагам не существует, то и не подлежит снабжению. Сутки, может двое они вытерпят, но на вашем месте я бы озаботился хоть каким-то продовольствием и водой.

— Спасибо за напоминание. Три сотни имперских хватит для решения продовольственного вопроса?

— Пять, — опустив глаза, произнёс Хорст.

Доктор криво усмехнулся, всем своим видом порицая жадность.

— Скажите, разве я похож на деревенщину, который метит каждое яйцо ? Я и так завысил сумму в два раза и, судя по тому, что с основным блюдом мы покончили, то можно перейти к десерту. Наш непоседливый кинохроникёр Рассель как раз предложил устроить одно замечательное с идеологической точки зрения представление. Разумеется, оно утверждено в Берлине и от вас потребуется сущий пустяк. Мы проведём акцию по раздаче посылок с продуктами среди военнопленных, а потом среди населения. Всё это будет материалом для кинохроники. Если хотите попасть в историю или кто-нибудь из ваших офицеров... впрочем, я бы рекомендовал вас, героя, с ранением, к тому же такой мужественный тип лица и простите, вы слишком фотогеничны.

— Не возражаю, — поддавшись на лесть, согласился гауптман. — Раздачу можно осуществить на плацу во дворе казарм, либо на центральном проходе в офицерском бараке.

Доктор посмотрел в окно. На стекло падали капли начинающегося дождя.

— Терпеть не могу такую погоду, — пробормотал он. — Лучше в помещении. Тут список лиц для выписки пропусков. Ожидайте их к одиннадцати часам. И ещё, со мной в машине коробка с открытками и ящик с письменными принадлежностями. Вилли, раздайте их военнопленным. К началу мероприятия они обязаны написать письма своим родным. Объясните им, что вся корреспонденция будет отправлена в независимости от адреса получателя, даже в Сибирь. А сами имейте в виду, что эти открытки, возможно, понадобятся доктору Гёббельсу в его работе. Так что никаких перлюстраций и вымарывания. Кому надо — разберутся. Ящик с письмами опечатаете своей печатью, указав в сопроводительном документе только количество, дату и наименование учреждения. Я заберу его с собой в Берлин.

— Момент, — произнёс Хорст и тут же вызвал дежурного унтер-офицера.

* * *

Столбик термометра не без основания советовал кутаться в тёплые одежды. Осень в этом году оказалась весьма капризной и всё никак не хотела порадовать Гатчину ясным небом и тёплым солнышком. Словно ориентируясь на людское горе, за несколько пасмурных дней на небосводе не было ни единого просвета. Застывшие, словно приклеенные к тёмно-серому полотну налитые свинцом тучи сбрасывали лишнюю влагу на землю и неспешно шли нескончаемым караваном. Весь вчерашний вечер и до полуночи дул восточный ветер, гоняя их туда-сюда над Красногвардейском, а потом — исчез, затаился между деревьями, и облака повисли, растерянные, лишённые хозяйского посвиста, чтобы с рассветом вновь дать о себе знать. Ветер с севера проносил по улице охапки сырой листвы и мусора, готовившегося переждать под снегом крадущуюся зиму. Под пристальным взглядом стоящего у дверей солдата я тщательным образом вытирал подошвы лакированных ботинок, как будто заходил к себе в санаторий, а не в будущий бордель. На ступенях гостиницы теснились собранные в кучки листья, ещё вчера чудом задержавшиеся на ветвях уцелевших каштанов. Их намел неведомый дворник своей метлой, завывая и охая и можно было с этим смириться, если бы он действовал в одиночку. Холодный ветер принёс переменный дождь, и как следствие промозглую погоду. Солдат попытался втянуть шею, чуть ли не задевая краями каски погон на шинели. Поймав его тоскливый взгляд, я спросил:

— По какому случаю караул?

— Это распоряжение генерала Линдемана, — объявил появившийся в дверях офицер. — Позвольте представиться, Пауль Леттов, адъютант командующего. Мне поручено сопровождать вас, прошу.

Обер-лейтенант любезно оставил дверь открытой, и я воспользовался приглашением. Обычно, адъютант это витрина. Всегда с образцовой выправкой, в безупречной форме с аксельбантом, с обаятельной улыбкой и с лоском, насколько это возможно в текущее время. Всё это было и одновременно отсутствовало, как прилагающийся лишь при дежурстве в штабе аксельбант. Как безупречно выглаженный, но явно поношенный повседневный китель. Как треснувшие на складке вычищенные до зеркального блеска сапоги. Благородная бедность офицера бросалась в глаза лишь при тщательном исследовании, но составить общий портрет уже было под силу, не прибегая к услуге Помощника.

— Стоило ли беспокоиться? — произнёс я, снимая перчатки и посмотрев на часы. — Пауль, вы завтракали? Составьте компанию.

— С удовольствием, — обрадовался офицер. — Только здесь кроме противного желудёвого кофе ничего не предлагают, а в такую погоду спасает лишь коньяк.

Мне пришлось сотворить на лице удивление и, заметив стоящую за стойкой буфета знакомую официантку в кандибуровом платье с рисунком в крупные цветы, сделал заказ.

— Пауль, судя по фамилии, ваш род из Прусской Мазурии? — утвердительно спросил я.

— Совершенно верно, герр доктор.

Освобождая салфетку из сервировочного кольца и расстилая её на коленях, я ожидал продолжения, но офицер не спешил делиться историей семьи.

— То есть ваши предки несли на щите тевтонский крест? — пришлось задать наводящий вопрос.

— Так глубоко в историю семьи я не заглядывал, — признался Леттов. — Наверно, какой-нибудь пращур служил в Ордене. К сожалению, родового замка или поместья он не оставил. Не хочу показаться бестактным, но вы сейчас так посмотрели на меня, словно с кем-то сравнивали.

— О да, простите моё любопытство. Сегодня необыкновенный день. Много лет назад в Руфиджи я познакомился с вашим тёзкой. Да вы его наверняка знаете, Пауль Эмиль Леттов-Форбек. В те времена мир был другой: офицеры не стеснялись своего титула, дружба была настоящей, любовь — верной, а честь незапятнанной.

Я выставил на стол фляжку в кожаном футляре с двумя рюмочками и наполнил их коньяком. Вот есть люди, взглянешь на которых, и их хочется накормить. При этом невозможно отказать себе в удовольствии наблюдать за процессом, с каким наслаждением и аппетитом они едят. А есть люди, которым хочется предложить выпить. Пауль был из той категории людей, коих непременно позовут за стол. Он не казался душой компании, он был стержнем любого застолья, который не пропустит ни единого тоста.

— Прозит, — произнёс я и закончил мысль: — Его сыновья Рюдигер и Арнд славные парни и мне кажется, у Рюди, названного в честь брата, есть сын вашего возраста. Но самое любопытное заключается в том, что отправляясь в командировку, я приготовил скромный подарок для Георга, вашего генерала. Редкое Лейпцигское издание двадцатого года с авторской подписью, а именно 'Мои воспоминания о Восточной Африке' и встретил внука, автора этих мемуаров. Невероятная череда совпадений.

Обер-лейтенант опрокинул в себя алкоголь словно воду, и пожал плечами, мол, невозможно предвидеть все повороты судьбы.

— И всё же, Пауль, солдат у двери, офицер штаба в роли няньки. Не чересчур ли? Или я чего-то не знаю?

Офицер не спешил с ответом, когда ему было надо, он не хуже глухонемого мог 'не понимать' что от него хотят. Словно раздумывая говорить или нет, он крутил кольцо на пальце и наконец, выдал:

— Вчера, около двадцати часов вечера, на дороге к Смоленску расстреляли автомобиль с кинооператорами. Погиб личный фотограф Геринга. За час до этого прискорбного события, в Пскове взорвалась гостиница с артистами, где должна была остановиться Кристина Зёдербаум для съёмок нового фильма. По предварительным данным здание было заминировано радиоуправляемой бомбой. И последняя капля в чашу — слетевший с роликов оберштурмфюрер устраивающий стрельбу на съёмочной площадке под самым носом у Линдемана. Думаю, наш корпус чудом не угодил в эту траурную сводку.

— Это объясняет выставленный пост, но ни ваше приятное общество.

В ответ Пауль усмехнулся.

— Как правило, самое простое объяснение является верным. Просто я крепче остальных стою на ногах. Мне поручено споить вас и не допустить вылазок на окраины и уж тем более к линии фронта.

В этот момент из приоткрывшейся двери кухни подул лёгкий ветерок приятных для голодного человека ароматов: свежеиспечённого хлеба, дымка только что обжаренного кофе и горячего оливкового масла. Официантка принесла поднос с гренками, сыр, варёные яйца и кофейник. В желудке Пауля предательски заурчало, но муки голода пришлось проигнорировать, так как стаканчик вновь оказался наполненным.

— Крепко стоите на ногах, Пауль? А я не против вашего предложения. Но сначала нужно покончить с делами. Вы уже познакомились с Куртом Расселем?

— Ещё не успел. Он присоединится?

— Даже не сомневаюсь. Вот его вы точно не сможете остановить. Без съёмок стреляющих орудий, самолётов и марширующих колон он никуда не уедет. У Курта в номере несгораемый шкаф. Как вы думаете, что он там хранит?

— Неужели коньяк?

— С вами не интересно, Пауль. Вы не оставляете места для интриги. Тем не менее, раз уж судьба свела нас, я хотел бы отыграться за проигранное пари вашему деду. Ставлю в заклад дюжину бутылок 'Камю' (Camuc) на то, что Курт перепьёт вас.

Немец с трудом сдержал на лице улыбку и чуть не рассмеялся. Повод для смеха действительно был. Всё дело заключалось в том, что какой-то предок поделился с потомками своими уникальными генами кодирующие ферменты, окисляющие этанол. Один из выделяемых ферментов превращал алкоголь в ацетальдегид, а второй окислял его до безопасного для здоровья вещества и там, где схожий по комплекции с Паулем человек употребив бутылочку 'беленькой' упадёт лицом в салат, Леттов выпьет две и сможет вести диспут, как ни в чём не бывало.

— А если я проиграю? — с долей иронии спросил он.

— Будем верны устоявшейся традиции того спора. С вас услуга.

— Мне даже как-то неудобно лишать вас запасов коньяка, — хвастливо заявил Леттов. — Но пари есть пари.

— Тогда призовём книгу вашего деда в свидетели. В самом конце вшита пара чистых листов для заметок. Фрайхерр Пауль Рюдигер фон Леттов берите перо и пишите оговоренные условия. После того, как мы поставим подписи, пари вступит в законную силу, оставаясь в истории для потомков. И может так статься, что через четверть века наши дети или даже сами вы вновь встретятся за столом.

Когда завтрак подходил к своему завершению, Леттов поинтересовался целью прибытия представителя Красного Креста. С кинохроникой всё понятно: дома должны знать, что происходит за тысячи километров на восток и шустрые парни с кинокамерами из еженедельного военного обозрения не редкость.

— Вспомните, — пустился я в разъяснения — как вы только что рассуждали про истинность самого простого объяснения. В конце августа фюрер лично дал указание на отправку врачей швейцарского Красного Креста. И благодаря моему скромному участию 15 октября из Берна в Берлин отправится поезд с полным штатом госпиталя. Три четвёртых из них мои подопечные, мои прекрасные звёздочки. Первая группа в восемьдесят человек разместится в Смоленске. Место дислокации второй ещё не определено. Возможно, это будет Псков или Гатчина. Пока присматриваюсь. Надеюсь, эта информация останется между нами.

— Буду нем, как этот кофейник, — соврал Пауль.

— А теперь, пора в путь. У нас есть в запасе чуть больше часа, вам знаком салон фрау Марии?

— Возле Красных казарм?

— К сожалению, я пока недостаточно хорошо ориентируюсь в городе. Вполне возможно, что мы говорим об одном и том же кафе. Просто это единственное заведение, которое мне известно. Говорят, там играет музыка, и читают стихи. Если оно функционирует, то значит — благонадёжно и вполне подходит для фантазий Расселя.

— Надёжно как швейцарские часы, — с усмешкой пробормотал Пауль. — Гестаповский клоповник для наивных болтунов. Вот, что собой представляет это кафе. Офицерам штаба не рекомендуется посещать это заведение.

— Значит, тем более там стоит побывать.

— Дело ваше, — не стал переубеждать обер-лейтенант.

— Викки, — подзывая официантку — принесите из погреба одну из корзинок с красной лентой, что мы оставили на хранение.

Пока несли корзинку, я предложил Леттову идею.

— На месте вашего командования, я бы давно организовал подобающее для офицеров место отдыха. К примеру, казино как в Бад-Хомбурге или клуб. И не смотрите на меня так, словно я и здравый смысл как две параллельные прямые в евклидовом пространстве.

— Вы провидиц? — с удивлением произнёс Леттов. — Не далее как вчера в узком кругу мы вспоминали заведение Писториуса, когда корпус квартировал в Греции. Хотя ни один немец в здравом уме не стал бы доверять человеку с такой фамилией, но как говориться, сколько поросёнка не мой, в грязь всё равно полезет. Этот ушлый эллин оставлял нас без жалования за зелёным сукном, но бесплатно поил 'Метаксой' и девочки там... даже Линдеман заглядывал туда на партию в биллиард.

— Знаете, у меня есть один знакомый, который сможет это всё организовать не хуже вашего грека. Место, где можно отдохнуть, прочесть столичную газету, вкусно поесть, выпить, погонять шары либо поиграть в шахматы или в тот же вист. Раньше, даже офицер рейхсвера, не говоря об императорской армии, имел право на удовлетворение своих слабостей. Сегодня же отправлю ему телеграмму.

— Не шутите?

— Пауль, открытие заведения и станет той услугой, о которой я вас попрошу. Если миссия расположится в Гатчине, я не собираюсь портить свои нервы, наблюдая за текущей унылостью, почитывая в одиночестве 'Фёлькишер беобахтер' (Völkischer Beobachter ). Жизнь даётся всего лишь раз, и прожить её надо с радостью, не избегая общества прекрасных дам, застольных бесед, вина и игр. Гружевский привезёт оборудование, повара, деликатесы, вышколенный персонал, мебель, а с вас разрешение и помещение. Хорошее помещение! Десять процентов генералу и два лично вам.

— Вы ещё не выиграли спор.

— Бросьте, вы сами захотите проиграть и все офицеры вас поддержат. Смиритесь, Пауль. У вас изначально не было шансов.

— Во дворце свободным осталось лишь Кухонное каре. Думаю, оно подойдёт. К тому же у меня есть ключи от помещений.

— Кухонное? Пусть будет так. Заодно откроем лавку для обеспечения финансирования. Название фирмы 'Маркен Тендерай', это один из кооперативов 'Эдека' (Edeka ) в котором я имею долю. Запомните это название.

— Запомню. Но меня волнует другой вопрос, вы сказали два процента.

— Я так сказал? Тогда зачем волноваться, неужели вы могли подумать, что дед не позаботится о внуке?

— Он не общается с нами, с момента вступления отца в партию, — почти шёпотом сказал Леттов.

С показным равнодушием, словно речь идёт об очевидных истинах, я произнёс:

— Значит, адъютантом Георга вы стали исключительно за вашу способность твёрдо стоять на ногах.

— Но...

— Пауль, слишком много совпадений. Не так ли? А теперь отправляемся в не рекомендованное заведение, и не потеряйте теперь уже свой бумажник.

Леттов только сейчас обратил внимание на оказавшееся на столе каким-то волшебным образом, старое, с вытесненным на коричневой коже еле узнаваемым гербом портмоне. Раскрыв его, он обнаружил внутри пачку купюр наименованием по десять и двадцать марок.

— Это на организацию пари, — пояснил я. — Пока прогревается двигатель, дайте задание Викки подготовить к восемнадцати часам столы для спортивного поединка. Пусть сервируют на секундантов, судей и гостей из ваших друзей-офицеров. Здесь мало стульев, но я догадываюсь, где их можно достать. Заказывайте всё самое лучшее, не скупитесь на чаевые: девочка с вас глаз не сводит. В Танзании мы пили коньяги, пусть и тут будет местная водка.

По дороге я раскрыл правила предстоящего состязания. До этого момента Леттов никак не мог взять в толк, причём здесь спорт, а потом весь оставшийся путь до самых дверей кафе восхищался находчивостью адъютанта своего деда, который это придумал.

— Перед состязанием я прочитаю лекцию о новейших методиках противодействия отравляющим веществам на примерах 'синего креста', а потому, не забудьте указать этот момент в приглашении. Уверен, никто не станет чинить препядствий.

Фрау Мария появилась неожиданно. Это определённо была красивая женщина с честным лицом, исключающим малейший намёк на интригу. Чуть старше двадцати пяти, но явно младше сорока, похожая на 'певицу без возраста' Мирей Матье. Мне всегда туго удавалось распознавание возраста по лицам, и я прибегал к хорошо известному приёму, а именно представлял рамку из широкого багета и взгляд не рассеивался, давая возможность рассмотреть детали. Подробности 'портрета' скрадывались в неярком освещении, пробивавшегося сквозь перечёркнутые крест-накрест желтоватой бумагой окна, к тому же частично завешанные портьерами. Довольно выраженные скулы в безупречной симметричности выпущенных на волю антрацитово-чёрных завитых локонов поднимались к вискам и рельефно обрисовывались собранными в шишку волосами, скрепленными 'невидимками'. Нос, немного удручавшей своей курносостью с наклоном головы как бы капельку заострился, приобретая благородно-породистые очертания, а глаза, цвет которых был неразличим в полумраке, казались ещё больше. Впечатления не портили даже окружавшие их тени усталости и проявившаяся между бровями крохотная морщинка. Высокую шею с чокером у ключиц обрамлял кружевной воротник тёмно-синего платья, подчёркивающего стройную фигуру. Больше ничего в небольшом пространстве воображаемой рамы не помещалось. Зато мне было доподлинно известно, что чёрствое сердце удобнее всего скрывать за честным лицом.

— Идёмте пить чай с баранками, — предложила она, когда мы представились. — Утром не бывает посетителей, и я с удовольствием выслушаю вас.

Большой эмалированный чайник с высоким носиком над огнём призывно засопел, чихнул крышкой, загудел, а вскоре — и заклокотал, после чего, повинуясь уверенной руке хозяйки, застыл над своим собратом — заварным чайником. За столом разнёсся аромат имбиря с чабрецом, а на скатерти возникла вазочка с баранками.

— По русской традиции, — сказала она, выставляя фарфор — чашка наполняется на треть из заварника и добавляется кипяток, но папа считал этот способ не заслуживающим внимания и когда дома собирались офицеры, объём кипятка сокращался, замещаясь бальзамом или коньяком. К сожалению, ни того ни другого у меня нет.

— Этот недостаток легко исправить, фрау Мария. Мы с Паулем захватили с собой скромный подарок и там как раз есть то, о чём вы сожалели.

Совсем скоро на столе появился Рижский бальзам с коньяком, а хозяйка кафе посмеялась над историей питья чая из блюдец, поведанной Паулем, когда корпус стоял в Смоленске. По-моему, следуя поведанному рецепту, Леттов вообще исключил кипяток.

— На куне работают две женщины из местных, — проникшись моей просьбе, сообщила фрау Мария. — В обеденный перерыв они раздадут посылки из грузовика. Я отпущу их на полчаса раньше срока, чтобы они сообщили об акции.

— Буду признателен за любую помощь, — поблагодарив кивком головы, произнёс я и тут же спросил: — Пауль, вы сможете посодействовать в организации правопорядка?

— Проще простого, — опрометчиво согласился обер-лейтенант.

— Прекрасно! — моё лицо расплылось в улыбке. — Другого ответа я и не ожидал. В таком случае, в рапорте президенту германского Красного Креста я отмечу ваше участие, и пусть меня поразит гром, если вас не наградят почётными грамотами.

Раздача посылок проходила по утверждённому сценарию. Место, где составили несколько задрапированных красной тканью ящиков, осветили софитами, поставили несколько стульев и выстроили вдоль прохода в две шеренги советских пленных командиров. По отмашке кинооператора капитан Хорст зачитал хвалебные оды немецкому командованию, проявлявшему исключительную заботу о военнопленных и, дождавшись перевода, отдал команду начинать. Первые пять человек получили посылки персонально от капитана, расписавшись в ведомости под объективом кинокамеры, после чего весь труд по вручению был доверен сотрудникам администрации чином пониже. Вызванные по номерам узники подходили, подтверждали свой номер, бросали открытки в ящик и получали распакованную картонную коробку. Едва последний человек поставил свою подпись, а аппаратура собрана, как к военнопленным вновь обратился капитан.

— Внимание! Каждому из вас утром была передана открытка. Надеюсь, вы соблюдали установленные требования, не совершив глупостей. Каждое послание будет перлюстрировано, и нарушители наказаны.

Начало дня было чересчур хорошим, что бы конец стал таким же. Впрочем, даже неудача сыграла нам на руку, и после завершения пари Винцингероде снискал сочувствие у офицеров — каждому известно, что с плохим настроением одержать победу невероятно сложно. Особенно когда всё решается на последних каплях силы воли и важен каждый мельчайший нюанс. Те же бутерброды с сардинами в качестве закуски. При вялом аппетите он, в отличие от Пауля не обращал на них внимания. Да и какой к чертям аппетит, если перед посадкой за стол по его лицу было видно — переживает за случившееся фиаско.

Раздача среди гражданского населения проходила труднее, нежели в Красных казармах и повторить дубль с засвеченной киноплёнкой было решительно невозможно. Не хватало присущей военным дисциплины, и практически отсутствовало упорядочение, столь необходимое при работе с людскими массами. Эти два фактора превратили мероприятие в фарс. Во-первых, желающих получить посылки оказалось на порядок больше, и четыре сотни горожан в какой-то момент почувствовали, что всем не хватит. А во-вторых, полицаи открыли стрельбу, сметая весь пропагандистский эффект в мусорную яму. Хорошо, что почти без жертв обошлось. Пара избитых фашистских осведомителей принесёнными ветром камнями, отхвативших в первую очередь гуманитарную помощь не в счёт. Обо всём об этом и желании переснять акцию хотя бы в деревне, например Большево, Винцингероде рассказывал Леттову за игрой в шашки, где на доске стояли рюмки с водкой. После третьей партии за стратегией уже никто не следил, а пятая оказалась незавершённой. И даже мои сто рейхсмарок победителю, брошенные на стол для поднятия боевого духа не возымели успеха. Державшийся молодцом всё это время Фёдор Илларионович в какой-то момент опустил веки и задремал. Секунданты зафиксировали последнюю рюмку за Паулем, поставили свои подписи на странице в мемуарах генерала и передали представителям победителя приз. Самого Леттова, мало чем отличавшегося от своего соперника так же приняли под белы рученьки и отвели в мой номер на второй этаж отсыпаться. Зато основная акция по обеспечению продовольствием подпольной организацией 'За Родину' увенчалась успехом. В городе, где прописался голод, банка консервов и кулёк с мукой — лучший стимулятор для работы агентов. К бывшему дому купца Мамедова по улице Радищева, 1 от подземного склада был подведён тоннель, и группа товарища Разумихина, теперь обрела иной статус. С этого дня они переподчинялись начальнику штаба ЛШПД (Ленинградский штаб партизанского движения) Никитину и становились базой материально-технического обеспечения и финансов партизан всего Красногвардейского района.

* * *

В деревянном двухэтажном особняке на четыре квартиры в кабинете доктора исторических наук, расположенной через перегородку от его комнатки Николай Васильевич Разумихин сидел за застеленной газетой старым столом и смотрел, как постепенно темнеет чай в стакане. Трудно поверить, что большую часть сознательной жизни, проработав завхозом на товарной базе ОРСа, а затем кооперативной торговли — дорого импортного чая он не мог себе позволить ни до войны, ни до сегодняшнего дня; а сейчас, когда каждый прожитый час мог стать последним, и шкала ценностей изменилась — решился. Жёлтая жестяная коробка с надписью 'Twinings' была вскрыта. Поёрзав на мягком сидении оттоманки, Разумихин на секунду прикрыл глаза. Нос приятно щекотал аромат апельсиновой цедры с бергамотом. Он помакал, ситечко ещё пару раз, затем вынул и аккуратно положил на блюдце рядом с револьвером. Несмотря на полученный доступ к припасам — привычка экономить, никуда не делась. Пока над стаканом поднималось маленькое облачко пара, Разумихин окинул взглядом свои новые владения. Перенеся сюда всё самое ценное из комнат, он очень надеялся, что когда закончится этот ад, вернувшийся из эвакуации историк, поймёт всё правильно. Шесть стульев, которые он обещал сохранить, недавно уехали на огромном автобусе. Оставались ещё книги, но и их судьба была предрешена. Снаружи, за окном серел хмурый октябрьский вечер и между выставленным на продажу шкафом и полками с книгами царил полумрак. Стеллажи высотой до самого потолка отбрасывали тени от света керосиновой лампы, словно могучие деревья. В дальней части угла кабинета у голландской печки, возле сваленных в кучу мешков с углём всё ещё был открыт замаскированный паркетной доской люк, ведущий в подвальное помещение. Воле него на стене висел латунный подсвечник прошлого века и со стороны письменного стола терялся в тени неестественно вывернутый рожок — ключ к люку. Разумихин зажмурился и ещё раз втянул воздух носом. Пахло английским чаем, кожей новых ботинок, а теперь ещё и противным запашком оружейной смазки с испарениями от угля. Тишину прерывало лишь тиканье маятниковых часов, выменянных сегодня на блошином рынке. Починить неисправный механизм не стоило большого труда, если ты дружишь с пружинами и знаком с механикой. Николай Васильевич был мастером на все руки, он умиротворённо вздохнул, откусил крошечный кусочек рафинада и сделал глоток вкусного чая. В этот момент в дверь постучались. Тук-тук, пауза и снова тук-тук-тук. 'Тоже мне конспирация', — подумал он, соглашаясь с мнением недавно убывшего со стульями 'немца' и подошёл к подсвечнику на стене. В голове всё вертелся пароль: 'У вас ещё продаётся платяной шкаф?' и отзыв — 'Нет, остались только стулья'.

— И что теперь делать? Стульев то нет! — спросил он в пустоту, словно подсвечник мог услышать его.

Рожок принял вертикальное положение, в стене что-то щёлкнуло и люк плавно опустился не оставляя мельчайшего зазора в полу.

Вошедший в дом дворник-татарин сухо поздоровался и поинтересовался, зачем приезжали немцы. Беседовали мужчины недолго, и уже через четверть часа Разумихин придерживал лестницу, а дворник прибивал вывеску над крыльцом. Выполняя распоряжение товарища 'немца' из Ленинграда отныне в трёх комнатах дома расположилась контора розничной закупки и продажи колониальных товаров 'Маркен Тендерай', а Николай Васильевич принял должность кладовщика, завхоза и сторожа в одном лице.

* * *

Официантка Викки, прикрываясь ворохом одежды, выскочила из комнаты с туфлями в руке.

— Пауль! Просыпайтесь, — присланный из штаба лейтенант Альберт Венк пытался растормошить Леттова. — Открой глаза, чёрт бы тебя прибрал! Генерал шкуру с тебя спустит.

— Не трясите его так, — дал я совет с порога. — Просто смочите полотенце водой и положите на лицо. Он сразу проснётся.

Лейтенант недоверчиво посмотрел на меня, но советом воспользовался. Взяв из моих рук полотенце с чайником, он наложил влажный компресс.

— А теперь всыпьте этот порошок в стакан с водой и хорошенько перемешайте...

В комнате запахло лимоном.

— ...Дайте ему выпить. Мой дед любил повторять по утрам: 'Кто не знает вкуса шнапса, тот не знает настоящего вкуса воды'.

Пауль приходил в себя прямо на глазах. Взгляд приобретал осмысленность и к завершению питья он смог сесть на кровати.

— Никогда не мешайте водку с шампанским, — пробормотал Леттов. — Даже если нужно уважить девушку. Как там Курт, герр доктор?

— В отличие от вас уже час как на ногах, — ответил я.

— По приглашению оберст-лейтенанта Ханнеса Траутлофта Рассель умчался на аэродром, — дополнил Венк. — Собирается запечатлеть для истории асов 'Грюнхерц'. Всё твердил про новый сюжет. Говорят, гауптмана Рейнхарда Зейлера представили к Рыцарскому кресту.

— Это кто? — не смог с ходу сообразить Леттов.

— Не помните, кого приглашали? — с иронией спросил я. — Вы должны были его заметить, он сидел слева от Курта за соседним столиком и совершенно не являлся абстинентом. Вместе с весельчаком фон Бюловом они так активно подбадривали 'спортсменов', что таких речёвок я даже на финале кубка Виктории не слышал, когда 'Шальке-04' разгромил Венскую 'Адмиру' .

— Я слушал эту трансляцию по радио, — вставил свои пять пфеннигов Венк.

Игнорируя протянутую руку сослуживца, Пауль неудачно попытался встать.

— Гром и молнии! Курт же в конце вчера имени своего произнести не мог и что теперь? А если он напросится полетать? Вы знаете, что он снимал самого Франца фон Верра и тот научил его управлять аэропланом? Мне срочно нужно его увидеть, а то этот чёрт с клюкой действительно выполнит угрозу.

Стоявший у кровати лейтенант гаденько усмехнулся. Он встретился с Расселом рано утром, когда тот садился в автобус. Если бы не наделавшее шума 'спортивное состязание', в жизнь не заподозрил бы кинооператора в чрезмерном возлиянии накануне. Проигравший пари Курт, в отличие от Пауля выглядел как огурчик. Был бодр, свеж, гладко выбрит и что любопытно, без всякого присутствия перегара. Леттов же мог сравниться с огурцом, если только цветом лица и осознание этого факта в купе с угрозой генерала вызвало у Венка ухмылку. Он явно представил себе, как Георг Линдеман, словно нашкодившего школьника охаживает адъютанта тростью. Лицемерие, как известно, свойственно всем людям и является важной вещью в их социальном взаимодействии. Его неприязнь к обер-лейтенанту не выпячивалась наружу, но и особо не скрывалась. Как мне показалось, тому виной, скорее всего, стали внеочередные дежурства и капелька зависти. Кому понравится нести службу за себя и того парня и кому не захочется поменяться местами с тем, кого все любят, от женщин отбоя нет и кому многое прощается?

— По моему наблюдению, — подал голос лейтенант — ваш друг в прекрасной форме и твёрдом уме. Сомневаюсь, что он полезет в мессершмитт.

— Не ровняй по себе, Альберт, — презрительно произнёс Леттов. — Курт рисковый парень и отчаянно смел. Если он поставил перед собой задачу, то пойдёт до конца и вряд ли его кто-то остановит.

Только скандала мне сейчас не хватало.

— Закончили! В шкафчике, — указав рукой на предмет мебели — в бумажном пакете мой халат, полотенца и шампунь. Пауль, встаёте с койки и с ними топаете в душевую. Я бы прописал получасовой душ Шарко, но там, на верёвке к потолку прикреплена лишь большая садовая лейка. В неё вошло ведро кипятка. Извини, но действующего префурниума тут нет. Если поторопиться, вода не успеет остыть.

Долго уговаривать Леттова не пришлось. Сграбастав в охапку пакет, в кальсонах и нательной рубахе он босиком отравился по коридору, где умудрился поскользнуться. Не выбирая выражений, Леттов проклял разлившего воду солдата. Проклятие подействовало странно: спустя секунду он вновь растянуться на полу.

— Какой же Пауль бабник и свинья, — присаживаясь на край стула, на котором висел мундир, пробормотал Венк.

— Лейтенант, — потрудитесь объяснить, потребовал я.

— Я третьи сутки подряд сплю по пять с половиной часов, — со вздохом обречённого произнёс он. — И как мне кажется, этот и следующий день не станут исключением. Вы слышали про музейного фотографа Геринга?

— Тот, что погиб по дороге в Смоленск?

— Он самый. Только герр Гурлитт ехал в штабной машине с офицерами так сказать 'связи' отнюдь не в Смоленск и отвечал за его безопасность застрелившийся оберштурмфюрер. Завтра с инспекцией прилетает Франц Вальтер Шталкер.

— Я уже догадался, кому поручат встречать шишку из СД. Сочувствую вам.

— Бросьте. Сочувствие, это последнее о чём я мечтаю. Леттов похвастался, что выбил из вас открытие офицерского клуба. Это правда?

— Можно сказать и так.

— Хоть одна хорошая новость. Впрочем, генералу уже доложили, и он дал распоряжение оказать максимальное содействие.

— Когда только успели?

— О-о, хорошие новости докладываются незамедлительно. Это с плохими известиями — не спешат. А вообще, все только рады, что сюда прибудут швейцарские врачи.

— Вы и об том в курсе?

— В госпитале женщин раз-два и обчёлся, а Леттов...

— Растрепал о симпатичных медсёстрах? — продолжил мысль за лейтенанта, многозначительно посмотрев на стоящую у пустого графина групповую фотографию выпускников 41 года Фрибурга. — Скажите, есть ли что-нибудь, что осталось в тайне?

На риторический вопрос Венк пожал плечами.

— Насколько мне известно, — стал уточнять он — сегодня вы собирались инспектировать госпиталь?

Мне оставалось лишь театрально вздохнуть и, подойдя к столику взять фотокарточку в руки, где на фоне университета меня окружали прекрасные девушки.

— Всего лишь присмотреть здание для миссии. Инспекцией пусть займутся другие, хватит. Ума не могу приложить, с чего начать. Вам не кажется, что положение дел, когда одни вкалывают в поте лица, а другие в это время решают свои дела и в ус не дуют немного не справедливо?

— Более чем, но ведь ещё остаётся служебный долг. Нам воевать, а вам лечить нас.

— Да, вы правы, долг... у врача, как писано в манускриптах есть три средства борьбы с болезнью и их желательно применять в комфортной среде. Не могу же я отправить девочек в неотапливаемое помещение без водопровода, как эта гостиница.

— Вообще-то, все подходящие для нужд армии помещения уже осмотрены особыми службами и составлен список. Именно из-за него я здесь. Каталог инвентаризации в единственном экземпляре и если вас не затруднит, ознакомьтесь сейчас.

Лейтенант протянул мне толстую папку на тесёмках с полусотней машинописных листов, а я в ответ фотографию.

— Вы сделали мой день чуточку радостней, Альберт, — произнёс я, развязывая узелок. — Сэкономили уйму времени и доказали, что на вас моно положиться. Это будет отражено в рапорте, и как я помню, Георг не берёт к себе кого попало за стол. Вне всяких сомнений вы из хорошей семьи, получили достойное образование и придерживаетесь старых традиций. Тут у вас с Леттовым паритет, но во взглядах на один предмет, вы кое в чём отличаетесь. Я бы на вашем месте присмотрелся к одной девушке.

Лейтенант перевёл взгляд с фотокарточки на меня.

— С правой стороны с краю, — подсказал я. — Изольда, единственная внучка у дедушки. Умница, спортсменка, разгоняет свой 930-й 'Хорьх' до ста семидесяти и просто красавица. С приданным двадцать миллионов швейцарских франков.

Венк тут же впился глазами в пухленькое личико мило улыбающейся девушки. Фотография была чёткой, передающая все детали и нюансы, а так же обтягивающий полненькую фигуру белый передник, не сумевший скрыть сдвоенный крупный калибр под платьем.

— Вы присмотрите за ней тут, — жёстко сказал я. — Это не просьба. Она хорошая девочка, до сих пор играет с куклами и обожает старую пони Герду. Я смертельно огорчусь, если невинный цветочек сорвут. Пока что я напишу её адрес, а там всё в ваших руках.

— Изольда Эрлах. Замок Шпиц (Schloss Spies)? — прочитал вслух Венк.

— Дам совет: глупцы полны оптимизма и решительности, а умные полны сомнений и неуверенности в своих силах, но иногда нужно совершить глупость.

— Красивая, — еле слышно проговорил Венк.

— Вся в мать, очень любит столичные пирожные, но и от деревенских шпицбубенов не откажется. Родители Изольды погибли в горах, лавина. Они совершали восхождение на Эйгер, по Северной стене . Кстати, упросите Расселя, чтобы он сфотографировал вас. К примеру, на фоне солидного орудия с саблей. Ну, вы поняли, с намёком. Он умеет выбрать выгодный ракурс.

Лейтенант подался румянцу и кивнул, а я пролистал несколько листов, пока не остановился на нужном мне здании.

— Хорошая работа.

— Рад стараться, герр доктор. К тому же, я осмелился оставить закладки на страницах наиболее привлекательных помещений. Ими интересовались, но приоритет отдан Красному Кресту.

Было бы странным, если бы я не выбрал лучшее из предоставленных зданий.

Дом выглядел обычно для этой части города — аккуратное двухэтажное строение из местного пудожского камня, слегка заброшенный, но всё еще сохранивший следы ухоженности дворик, выложенная булыжником тропинка и пара чугунных лавочек. Если смотреть со стороны Большого проспекта, то виднелась часовня святого Иосифа, Георгия и Зосимы. Слева лазарет бывшего Сиротского института, а справа здание с квартирами для медиков. Чуть дальше уцелевший в боях горисполком, занятый немецкой администрацией. Зайдя внутрь, я осмотрелся и там, где позволяло освещение, сделал несколько снимков. Ступавший как тень за мной по пятам Леттов периодически прикладывался к фляге с водой и после каждого глотка неприлично икал. Каждый этаж посередине был разделён длинным коридором, куда как мне виделось, выходили с обеих сторон будущие кабинеты врачей и палаты для больных. Тут могли разместиться перевязочная и операционная комнаты, дежурная комната фельдшеров, химический кабинет, ванная и прочие. К сожалению, как верно отметил Пауль, боевые действия и эвакуация оставили свои следы. На полу валялся мусор и битое стекло. Записывая мои пожелания, он кивал и жалобно посматривал на перекинутый через плечо портфель.

— Вы так смотрите на мой портфель из крокодиловой кожи, что я вам его подарю. Как вы думаете, можно привлечь пленных? — спросил я. — Наверняка среди тысяч солдат найдутся те, кто овладел необходимой для ремонта профессией. Кстати, а отчего эта дверь закрыта?

— Не могу знать. Похоже, это дверь от кладовой.

— Ганс! — крикнул я в окошко, стоящему у машины Ивану. — Возьмите в багажнике ломик от домкрата и быстро ко мне.

Замок долго не поддавался и когда раздался треск дерева, высвобождая стальной язычок, дверь распахнулась. В освещённой тусклым светом фонарика крохотной комнатушке ничего интересного не обнаружилось. Это была тесная коморка обшитая деревом и такой концентрацией пыли, что захотелось чихнуть. Я уже собирался выходить, как Леттов остановил меня.

— Момент! Герр доктор, приглядитесь к стене.

Решив подойти ближе, не отрывая света фонарика, я уставился на место, куда рукой указывал Пауль. Из обитой потемневшими деревянными рейками стены торчал ключ и если тщательно присмотреться, то обрисовывался контур потайной дверцы размером с книгу. Можно было заметить, что маскировку некогда обновляли и подкрашивали морилкой, пытаясь сохранить её актуальность.

— Любопытно, — произнёс я. — Впрочем, судя по пустым комнатам, ничего интересного, а тем более ценного там нет. Пауль, держу пари на бутылку бургундского, что и за дверцей пусто.

— Принимаю! Но если там что-нибудь есть, то я это заберу себе.

— В таком случае, действуйте. А я, пожалуй, немного отойду.

— Предполагаете, что коварные русские специально оставили сюрприз?

— Жизненный опыт мне подсказывает, что ставить мину в кладовке это уж слишком. Здесь не штаб и не комендатура. Тем не менее, доля вероятности есть, а я собираюсь завтра ужинать в 'Борхардте' (Borchardt).

Леттов повернул ключ, и дверца легко поддалась.

— Готовьте бургундское, герр доктор. Похоже, мне снова повезло выиграть спор.

Заметно проржавевшая изнутри, в некоторых местах покрытая белым налётом и вздувшейся краской камера обнажила своё нутро. Обер-лейтенант посветил фонариком внутрь и икнул.

— Проклятье! Действительно пусто, но тут ещё одна дверца, с клеймом, — произнёс он и потянулся рукой за рукоять замка. — Туговато идёт, со щелчками. Готово.

— Какое клеймо?

— Воробей на веточке.

— Назад! — успел крикнуть я, дёрнув его за воротник.

Леттов отпрянул от сейфа как теннисный мячик от ракетки и уставился на меня в недоумении. Раскрыв рот, он услышал немало эпитетов в свой адрес.

— Мальчишка! Туговато говоришь? Или когда в училище изучали механику, вы вытягивали знания из книг методом сна и диффузии? Ганс, в начале коридора валяется старый ботинок. Принесите шнурок от него.

Как только шнурок угодил мне в руки, я смастерил петельку и накинул её на ручку внутренней дверцы, выводя кончик шнурка наружу.

— Вот теперь тяните.

— Не рванёт?

— Не должно.

Леттов потянул на себя, но ничего не произошло. Наконец он дёрнул сильнее и раздался громкий щелчок пружины. В долю секунды пространство меду дверцами сейфа было перегорожено стальной пластиной, которая подобно гильотине с металлическим скрежетом громко рухнула сверху вниз. В руке Пауля остался кончик обрезанного шнурка.

— Что это было? — перестав икать, спросил Леттов.

Я внимательно осмотрел его и даже направил свет фонаря на лицо. По-моему, симптомы вчерашнего веселья полностью ушли. Всё же стресс хоть и крайне опасен, но действует безотказно.

— Позвольте представить, — перенаправив луч фонарика на объект — миланский сейф мастера Бенвенуто Пассеро. Ганс, подсветите дополнительно.

'Когда воробей садится на тонкую веточку, он полагается на силу своих крыльев, а не на толщину ветки', — прочёл я вслух выцарапанную на латыни надпись. — Второй раз в жизни я встречаю работу этого миланца. Леттов, вы везунчик. У вас уцелели руки.

Обер-лейтенант снял перчатку и несколько раз подряд сжал и разжал ладонь, будто хотел убедиться, что всё на месте и нормально функционирует.

— И что теперь делать с сейфом? — спросил он.

— Без понятия. Проявите фантазию. Срежьте пластину автогеном, попробуйте отыскать механизм, который поднимает её. В целом, от этого небезопасного железного ящика нужно избавиться.

— Вы только что обмолвились, что как-то встречались с подобным. Как поступили с тем сейфом?

— Пауль, не знаю. Возвращаясь из Африки, я посетил Мальту. Там мне показали близнеца этого чудовища и рассказали про ловушку. А когда вы описали клеймо и пожаловались на тугость, я понял, что интуиция не зря мне напомнила об опасности. Этот Пассеро обладал своеобразным чувством юмора, однако делал свою работу на совесть. Век прошёл, а механизм до сих пор справляется с поставленной задачей. Когда вы проворачивали с усилием рукоять, то взводили пружину, а открывая дверцу, высвобождали стопор. Скорее всего, нужно было как-то поставить механизм на предохранитель. Например, повернуть рукоять против часовой стрелки или утопить. Вариантов много. Дерзайте, Пауль, а мне пора успеть до отхода поезда на вокзал.

— И вам совсем не интересно, что за второй дверцей?

— Этот момент меня нисколько не интригует. Я по-прежнему считаю, что там ничего нет.

— Не верю. Вы сами вчера говорили, что только пациенту нельзя врать на приёме, так как врачу абсолютно всё равно, каким праведным или иным образом загубили своё здоровье.

Я улыбнулся.

— Пауль, в моих правилах высказывать своё мнение так, как мыслю. В нашем случае богиня Тихе вяла маленького Плутоса на руки и отвернулась. Посмотрите вокруг: тут вынесли всё, что имело хоть какую-то ценность. Хотя, если старый башмак...

Леттов посмотрел на меня как побитая собака, которой так и не дали кость.

— Хорошо, — согласился я. — Чуть-чуть интересно. Довольны?

— В таком случае, я бы предпочёл остаться тут и хочу попытаться разобраться.

Да уж, пустили козла в огород. Азарта в немце на двоих.

— Как вам будет угодно, Пауль, — произнёс я. — Здание мне подходит, можете опечатать входную дверь. Через час пришлю за вами Ганса, а если всё сложится удачно в комендатуре, то и сам появлюсь. Нам ещё подходящее жильё осталось подыскать.

— Простите, а что вы забыли в комендатуре?

— Моя командировка подходит к концу, в шестнадцать часов я покидаю этот славный город и возвращаюсь в Берлин. Мне нужно встретить первую группу врачей из Берна.

— Проклятье, совсем вылетело из головы. А Курт?

— Пока у него не закончится плёнка или идеи, он остаётся. Но вы сами понимаете, история сейчас творится не здесь. Все взгляды устремлены в сторону Москвы.

— Герр доктор, у меня просьба. Оставьте мне ломик и фонарики.

В то время, пока мы с обер-лейтенантом осматривали здание, на станции шла погрузка людей в вагоны. Хорст выполнил обещание, заполнив вагоны третьего класса под потолок. И как только военнопленные оказались внутри, а конвой с собаками переместили к депо, кондукторы открыли двери для острабайтеров. На тумбе вокзала был наклеен плакат, призывавший 'приезжать в Германию помогать по хозяйству' и многие наивные жители Гатчины и окрестностей (особенно финны) верили, что так оно и есть. Ведь даже билеты на поезд были, оплатить которые обязались работодатели исходя из тарифа — пфенниг за километр пути. С другой стороны, надеяться на снабжение продовольствием оккупированной Ленинградской области местным жителям особо не стоило. Немцы кормили только тех, кто был хоть как-то полезным. Трудоспособное население задействовали на работах, а дети могли сдавать кровь. Прочие рассчитывали лишь на довоенные запасы и сострадание.

Я прибыл на вокзал буквально за несколько минут до отхода поезда. Всем известно, что только плохое происходит само по себе, для чего-то хорошего нужно потрудиться. Нет сомнений в том, что спутник отследит состав, да только толку от этого. Мне необходимо оказаться у вагонов, а поэтому капсула с порталом. Сам локомотив через семьдесят миль заменят на перегоне (Нарва-Ленинград, Нарва-Гдов) и там же отцепят лишние вагоны, так как до Нарвы сей поезд не доходит. Согласно маршрутному листу военнопленные должны перейти реку Нарову своим ходом. Ивангород с Нарвой сейчас соединяет кое-как восстановленный немцами гранитный мост. Тот самый взорванный в августе отступающей Красной Армией, а с ремонтом железнодорожного моста возникла неувязка — радиоуправляемые мины, и пока шли изыскательные работы, действовала канатная дорога. Она и стала на длительное время целью советской авиации. Только сегодня бомбардировщик атакует другую цель. Вернее целых две.

Закончив злодейские дела, я попросил Ваню заехать к Разумихину за автогеном.

— Забираем аппарат, высаживаешь меня у комендатуры, а сам к Леттову и жди меня там.

— Думаете, немец не справится? — спросил Иван, остановив машину у нужного дома.

— Не в этой жизни.

— Вчера, когда я активировал мину и подбросил в тот дом ботинок с длинным шнурком, я так и знал, что это неспроста. Теперь этот немец из штаба полностью ваш. А кто он такой, Пассеро?

— Семья Пассеро занималась изготовлением 'подлой' брони для бретёров. Делали стальные нагрудники и обтягивали их человечьей кожей, да так искусано, что невозможно было заметить под распахнутой сорочкой. И их клеймо, воробей на ветке — дань фамилии. Однажды им заказали потайной сейф на яхту, не зная секрета которого, вор бы оказался искалечен. В ловушку случайно угодил племянник герцога Савойского, а железный бочонок в срочном порядке отправили из Турина на Мальту. Герцог приказал казнить мастера и больше Пассеро не отвлекались на подобные заказы.

— То есть в том здании...

— Совершенно верно. Конечно не античный из 'мастерской Гераклида' , но в своём роде единственный и неповторимый; изготовлен по спецзаказу на Ижорском заводе. А чтобы поднять гильотину, её нужно с усилием утопить вниз специальным приспособлением похожим на цапку. Это против логики и Леттов не догадается, да и инструмента у него нет.

'Но если это случится, — подумал я — впрочем, сегодня авианалёт на аэродром и кто знает, на что способна случайно сброшенная авиабомба в условиях плохой видимости'.

Разумихин выкатил из дворницкой мечту водопроводчика — трёхколёсный мопед с большой фарой на руле. Позади седла, в маленькой, специально оборудованной корзине, крепились баллоны и свёрнутые в бухту резиновые шланги с газовым резаком. Дав время оценить профессиональный инструмент, он поправил на голове кожаный лётный шлем с особыми очками сварщика и категорически заявил:

— С вами поеду, герр немец. А то вы не так карбид сыпанёте и вообще...

Вообще он отел сказать, что потом днём с огнём не сыщет ни мопед, ни ацетиленовый генератор и это выглядело вполне оправдано. Лучше уж пятнадцать минут покрутить педали, чем потом что-либо доказывать.

К имеющимся документам я выписал Николаю Васильевичу на бланке с печатью 'Маркен Тендерай' наряд на работы, куда вписал транспортное средство, где заказчиком выступал штаб 50 корпуса 18 армии и приёмщика работ обер-лейтенанта Леттова. Бумажка как документ — ничтожна, но всё же лучше чем ничего. Ведь с детства известно, что чем больше лопухов (бумаги), тем чище попа. Кстати, о бумагах. В комендатуре нам выдали суточный пропуск на выезд из города, а Разумихину разрешение на пользование транспортного средства, тоже на сутки. И если с нами всё понятно, то с произволом бюрократической глупости я получил разъяснение от недавнего знакомого Эккеля. Созданные предприятия должны были регистрироваться в Управлении, но так как кооператив немецкий, никто толком не знал, как быть и что делать. Поэтому Николаю Васильевичу рекомендовали навестить мэрию в ближайшее удобное время. История с посещением комендатуры приняла неожиданный оборот. Как только фельдфебель полевой жандармерии узнал, куда мы направляемся, так сразу стал предлагать свои услуги. Очень уж ему было интересно, что делал в районе пустующих домов за час до известных событий застрелившийся Гуго и почему я вдруг имею там интерес?

— Я подбираю помещение, а обер-лейтенант обнаружил там сейф,— равнодушно сообщил я. — Инспектор, если вас интересуют такие вещи, я не стану отговаривать от потери пару часов вашего служебного времени. Обращайтесь к адъютанту генерала или к самому Линдеману, а у меня этого времени нет.

— А вы сами видели его? — не став поправлять меня в звании, заинтересовался он.

— Не понял, кого?

— Сам сейф, естественно, — вспылил он.

— Видел, даже принимал участие в его открытии. А что?

Выказывая явный интерес, Эккель тут же достал из кармана шинели блокнот и показал мне страницу с рисунком.

— Он? — с нетерпением уточнил он.

— Похож, — не стал скрывать я, всматриваясь на чётко прорисованные декоративные деревянные рейки.

— Трагическая гибель оберштурмфюрера вызвала слишком сильный резонанс, — начал взволновано говорить Эккель. — И вы, как участник событий...

— Достаточно! Только не уверяйте меня в том, что мне ещё повторную аутопсию нужно провести. Инспектор, дальнейшее рассуждения меня не касаются. Ну-ка покажите язык, вот, так и знал, что этим всё закончится. Мало того, что вы нарушаете приписанной мною постельный режим, так ещё и инфекцию разносите. Терпеть не могу пациентов, которые сознательно губят своё здоровье. У каждого тут своя работа и я до полудня собираюсь закончить мою, а не заниматься исследованием пустых сейфов.

— Именно поэтому вы взяли с собой оборудование, — съязвил Эккель. — И почему-то я уверен, что вы осведомлены о том, что срывает дверца сейфа. Только не отрицайте, что впервые слышите о шахматах из янтаря с фигурами размера с грушу.

— Боже! — разочарованно посмотрев на Эккеля, произнёс я. — Ещё один искатель сокровищ. Если там такие фигуры, какого же размера должна быть игровая доска? Не стану вас переубеждать. Всего хорошего.

— Дежурная группа на выход! — вдруг крикнул Эккель.

Мне лишь оставалось улыбнуться про себя.

В этот, как и в прошлый раз фельдфебеля сопровождали те же двое солдат. И что занимательно, снова на трофейной машине. Как мне кажется, во времена Великого переселения народов влияние Краснодарского края оставило в готах нестираемый код, передавшейся германской нации. Немцы испытывали непреодолимые приступы рачительности и бережливости к найденным вещам. Пытались пристроить всё подряд, даже то, что применить уже не могли. Таскавший когда-то на себе счетверённую пулемётную установку, советский грузовик сохранил лишь прикрученную к доскам кузова конусную тумбу и два откидных борта. В чём заключался сакральный смысл сокращения полезного объёма и отчего от неё не избавились, мне было не понятно. Хотя сохранись на тумбе пулемёт, в комендатуре транспортное средство не задержалось бы. Следовательно, грузовик взят или выдан на время.

Я застал Леттова в комнате с сейфом без шинели с расстёгнутым кителем и брошенным на пол ломиком. Апатия и отчаянье читалось в его глазах. Один из фонариков предательски тускло ещё продолжал светить, а второй, видимо исчерпав заряд батарейки, сдался и был раздавлен в порыве гнева.

— Дружище, — обратился я к нему. — Бросайте это неблагодарное дело и отдайте на откуп специалистам. Со мной прибыл наш русский из 'Маркен Тендерай'. У него профессиональное оборудование.

— Правда? Я пытался и так и этак, — стал плакаться он — но эта чёртова железяка...

— Во-первых, берегите силы, а во-вторых идёмте к окну. Там широкий подоконник, а у меня хороший успокоительный бальзам. Смотреть на работу автогена вредно для зрения и вообще, разбавьте мою меланхолию беседой.

— С удовольствием. Только благоразумно ли оставлять русского одного.

— Нашего, — сделав упор на это слово — можно, но на всякий случай, за ним присмотрит фельдфебель Эккель. Он преследует меня от самой комендатуры.

— А, этот сыщик, — с ухмылкой протянул Леттов. — Тварь, каких поискать. Его вчера наделили на время расследования какими-то невероятными полномочиями. Важничает?

Я кивнул головой.

— В старые времена он бы высох у меня на плацу. Прозит.

Как и два дня назад, мы ни один раз отсалютовали крохотными рюмочками. Пока фельдфебель рыскал по дому, из соседней комнаты раздавался гул выбивавшегося из сопла резака пламени, и специфически пахло горелым железом.

— Готово! — громко произнёс Разумихин, когда срезанная пластина упала на пол.

В этот момент Эккель оттолкнул Николая Васильевича и заглянул внутрь сейфа. Ни я, ни Леттов не говорили ему о второй дверце и в темноте, лишь при свете остывающего металла и голубоватого огонька он обозрел пустоту. 'Инспектор' бы и целиком туда влез, но вовремя остановился, выпрямился и встряхнул головой, словно желая прогнать мрачные мысли. Не вымолвив ни слова, фельдфебель вышел из комнаты. Мы напрасно старались заглушить смех, вырывавшийся у нас из груди, когда Эккель бил сапогом по колесу и дверца грузовика закрылась не с первого раза.

— Раз нам больше никто не мешает, — весело воскликнул Леттов — то я хотел бы напомнить о бутылке бургундского.

— Я жду.

— Не так быстро, герр доктор. — Пауль включил фонарик, убедился, что металл вполне остыл, повторил мою манипуляцию со шнурком и открыл вторую дверцу. — Вы по-прежнему настаиваете, что там ничего нет?

— Во всяком случае, сейчас мы это увидим.

Летов извлёк завёрнутый в газету и перевязанный шпагатом тонкий скрученный в трубу предмет. Ни о какой старине речи тут не шло. Под газетой 'Красногвардейская правда' пряталась картонная папка с уголовным делом на Кузнецова Павла Александровича, уроженца деревни Красная заря Любимского района Ивановской Промышленной области. Негодяй убил ради сумочки с деньгами свою двадцатичетырёхлетнюю сожительницу и был приговорён к расстрелу Особой тройкой УНКВД в 1937 году. Там были схемы с места преступления, записи допроса, признательные показания и грамота лучшему забойщику подворного убоя скота, вместо рекомендации с места работы.

— Мой друг, — заканчивая листать материалы дела — мы зря отпустили фельдфебеля. Это как раз по его профилю, отдайте бедолаге. Предлагаю тут закончить и перейти в соседний дом. Осмотрим пару квартир.

— Гром и молнии! А я-то уже нафантазировал, — принимая папку из моих рук, высказался Леттов. — Отдам, но сначала покажу ребятам и Курту, вместе посмеёмся над моими приключениями.

— Пойдёмте, Пауль. В багажнике машины вас дожидается пара бутылок из Ла Таша. Высшее качество, приобретено на всемирной выставке в Нью-Йорке в 39 году.

В багажнике действительно отыскались две бутылки в деревянных ящиках, но какие! Империал, это шесть литров в одной ёмкости.

— Не хочу поступать нечестно, — запротестовал Леттов. — В сейфе была макулатура и вы, по сути, оказались правы. Давайте сделаем так — из этого вина я кое-что приготовлю по рецептуре своего генерала. Иногда, он просит меня вытащить наружу старинный походный аутепса. У вас найдётся термос?

— Найдётся, — ответил я. — Только войдёт в него не больше литра.

— Тогда остальное мы выпьем за ваше здоровье, — задорно рассмеялся он.

* * *

Этим же вечером, когда автомобиль доктора Александра Де Дрё после устроенной фельдфебелем Эккелем тщательной проверки на выезде из города благополучно нёсся к аэродрому в Лугу, Пауль возглавлял так называемую 'отвальную'. Ухудшившаяся погодная обстановка во второй половине дня приостановила вылеты и офицеры люфтваффе прибыли на приглашение разбавить армейскую скуку вместе с кинооператором. Виновник мероприятия настоял на весёлой 'французской' вечеринке в кафе фрау Марии и в кругу приглашённых офицеров стоял неописуемый хохот.

'... Смотря на крохотную дверь, я почувствовал, как от неё веет многолетней историей откуда-то из прошлого, людскими страхами, недопустимыми мне событиями, тайной. И тогда я взял в охапку остатки своих мозгов', — рассказывал Леттов.

'И ничего путного придумать не смог', — дружески и не обидно перебил интригующее повествование Бюллов.

'Это всё потому, что надо было позвать нас, а не пытаться развеять тайны в одиночку', — добавил Зейлер.

В тот момент на стол с трудом водрузили поднос с основным блюдом.

'Откуда на столе это прекрасное бургундское я догадался, но запечённый гусь с яблоками? — заинтересовался Рассель. — Друзья, по-моему, мы не зря проигнорировали столовую с надоевшей картошкой и сосисками. Никогда не видел такого крупного экземпляра и предлагаю запечатлеть для истории нашу победу над той славной птицей'.

Рассель встал из-за стола и несколько раз щёлкнул кнопкой фотоаппарата.

'Пошлю открытку домой, — довольно произнёс Бюллов. — А вы заметили, что это не простой гусь?'

После внимательного исследования птицы при помощи ножа, вилок и соуса, сидевшие за столом лётчики, выяснили, что перед ними тулузская порода и обер-лейтенант поднял бокал.

'Предлагаю выпить за нашего доктора, который спас мои руки. Иначе мне пришлось бы пить через соломинку'.

Наигрывая Чайковского 'Времена года. Лето' фрау Мария прервалась на переливе и отсалютовала бокалом, после чего не щадя клавиш взяла несколько нот из марша танкистов. Хотя к бронетанковым войскам никто отношения не имел, гости оценили военную составляющую посыла аплодисментами.

Пауль был рассказчиком от бога. Где надо он скрашивал повествование, дополнял удачными шутками, иногда откровенно выдумывал, или манипулировал по своему усмотрению действующими лицами, на примере старого ботинка со шнурком, но строго придерживался истинной истории в главном. Наконец повествование дошло до того момента, когда при посредственном участии специалиста (так то он сам всё сделал, только в одном месте подрезать осталось) из вскрытого сейфа была извлечена папка уголовного дела какого-то русского душегуба.

'Я её с собой взял, — смакуя косточку, произнёс Леттов. — Думаю отдать Эккелю. Пусть почитает, как нужно правильно вести расследование, ха-ха-ха. Вы бы видели его физиономию, когда он полез туда'.

Вытерев руки салфеткой, Пауль на уровне лица изобразил на пальцах окошко сейфа, оттопырив уши, и скорчил рожицу с выпученными глазами, изображая инспектора. Проблеяв — 'бе-бе-бе', он глупо, как баран, хлопнул головой об стол и офицеры неприлично расхохотались.

'Похож! Разрази меня гром, похож, — заливаясь от смеха, произнёс Бюллов. — А уши у него такие потому, что за них каждый раз тягали, когда он подсматривал за соседскими девчонками на речке'.

'А ты в детстве не подсматривал?' — шутя, вопросил Рассель.

'А как же, только я быстро бегаю и сохранил свои уши'.

'Ну да, вприпрыжку особенно от бомб 'Железного Густава' от сортира до щели, — вспомнил какой-то известный случай среди лётчиков эскадрильи Зейлер. — Я до сих пор не понимаю, отчего у тебя нет значка за спортивные достижения. Пауль, ты, наконец, покажешь свой клад, или будешь продолжать трепаться?'

'Полюбопытствуйте, — не без доли хвастовства Леттов медленно расстегнул пряжку подаренного портфеля и вынул картонную папку — вот на это я сегодня угрохал два часа времени и спалил прорву сил'.

Сидящие за столом оставили приборы и с нескрываемым интересом принялись рассматривать её, сожалея, что никто не умеет читать по-русски.

'Камрады, а не попросить ли нам помощи у фрау?' — забросил идею Рассель, которая совершенно случайно стрельнула у него в голове.

'Действительно, поцелуйте меня в зад крест-накрест, как я мог забыть? — поддержал Курта Леттов. — Фрау Мария! Нам требуется ваша помощь. Но сначала тост'.

Когда женщина перевернула лежащую последним листом грамоту лучшему забойщику, то все увидели нарисованный от руки план, где угадывалось Серебряное озеро Гатчины с цифрами в столбик и приписки. Бюллов посмотрел на удивлённого Леттова и спросил:

'Я так понимаю, обратную сторону вы не догадались посмотреть?'

'Фрау Мария, что там написано?' — спросил за всех Рассель, прекрасно распознав сокращения слова пудов, золота и шагов.

'Какая-то чушь, бессмыслица. Ничего интересного, одному господу богу известно, что накалякал какой-то полуграмотный крестьянин. Верните это Эккелю'.

Леттов сложил папку и спрятал её в портфель, предлагая очередной тост, а хозяйка кафе отлучилась на минутку по своим важным и неотложным делам.

* * *

Всё имеет свою цену. Иногда её удаётся уплатить, пусть даже в долг или рассрочку, иногда скостить, иногда обменять на что-нибудь равнозначное, но бесплатно и без проблем бывает только на входе в мышеловку.

Массивные, испещрённые чёрными ранами стволы сосен убегали ввысь и там, сгибаясь под самым небосводом, покачивали кронами и угрожающе скрипели. Темнота постепенно отступала, давая разглядеть выстроенных в шеренги людей. Порыв ледяного ветра после помывки заставил их поёжиться. Несмотря на новые ватные куртки со штанами, шапки и войлочные ботинки ощущалось, будто наступила зима. Люди огляделись, за банно-прачечными вагонами простиралось лукоморье. Пахло морем, йодом, хвоей и перемешанным с водорослями сырым песком. С восходом солнца жёлто-зелёные волны Балтики, украшенные белыми пенными шапками, неистово бились о берег, закручивая и перетирая песок в бесчисленном количестве водоворотов. Море было похоже на беснующего Левиафана, который пытался выбраться из сковывающих его берегов, чтобы накрыть собой весь мир. Вдруг из возвышающегося на деревянном столбе громкоговорителя раздался скрежет со свистом, и послышалась отчётливая речь, повторяющая одни и те же предложения. Голос был знаком, даже более чем. Так звучал голос диктора Всесоюзного радио.

'Внимание! Всем выстроиться у белой линии. Старшим проверить личный состав!'

Вскоре послышались команды повернуть налево и следовать по мосткам до рукомойников у корабельного сарая с надписью 'Столовая'. В просторном помещении эллинга их взору предстали девять длинных столов с лавками по бокам на три отряда. Накрытые столы с парящими чугунками, эмалированными кружками, тарелками и разложенными возле них ложками с пшеничными сухарями вызвали вздохи облегчения и радости. Любая еда становится роскошным блюдом, когда ты голоден и тебе нечего есть. Голод не признаёт никаких капризов и нежностей. Впрочем, вряд ли кто-либо, если у вас не острый панкреатит, отказался бы от наваристого куриного бульона в этой ситуации; для ослабленных пленом и нечеловеческими условиями людей он был сродни эффективному лекарству. Из подвешенных у потолка репродукторов прозвучали команды на приём пищи. Тремя потоками пленные красноармейцы из бывшей 2-й дивизии народного ополчения хлынули к столам, занимая свои места по номерам. Шум, издаваемый ложками о тарелки, постепенно стихал и то тут, то там стал слышен шёпот: с момента их прибытия никто не замечал командиров из офлага и охраны, она словно испарилась и люди стали делиться этим открытием между собой. Голоса стали звучать всё громче, как лампочки на потолке потускнели, а по трубе на стене пополз вниз большой белый экран. 'Как в кинозале' — подумали многие. В помещение воцарилась тишина, но даже чуткий слух не сумел уловить того момента, когда включился проектор, отобразив на экране лишённое каких-либо эмоций лицо женщины. Исходя из её рассказа, в течение трёх дней красноармейцы будут поправлять своё здоровье, проходить осмотры и по экспериментальной методике осваивать новую профессию. Она же объявила распорядок дня и поведала о системе наказаний. Покидать зоны перемещения категорически воспрещалось. По периметру и внутри оказалась натянута проволочная сетка, по которой подаётся смертельное для жизни напряжение. Передвижение строго по мосткам и только по команде. Из всего услышанного выходило, что из одного шталага они угодили в другой, с более строгим режимом, но лучшем питанием и условиями проживания. Почти двести пятьдесят человек были поделены на три роты (отряда), которым для проживания предоставлялось три барака, — такие же корабельные сараи с полукруглыми крышами, только меньше в длину, чем столовая и большим количеством окон.

В следующие сутки ничего особого не происходило, если не считать сокращение численности контингента сразу после ужина. Первая рота, состоящая из бывших трудящихся заводов 'Электросила' и 'Карбюраторного' не вернулась в свой барак, а была направлена в сторону леса, откуда раздавался шум авиационных моторов. Вечером следующего дня та же участь постигла и вторую, состоящую в основном из добровольно записавшихся на фронт студентов авиационного института ЛАИ и 23-го завода НКАП. Оставшиеся восемьдесят человек, бывшие рабочие с шинного завода покинули лагерь на третий день, чтобы вскоре очутиться на новом режимном объекте в посёлке городского типа, пока без единого человека на улицах. Кто кого бы ни спрашивал, добиться разъяснения, в каком новом месте они оказались, ни у кого не получалось. Все помнили, как обнаружили после вечерней поверки на своих топчанах вещевые мешки, как построились, прошли по тоннелю и двумя группами заходили внутрь самолётов. В полёте спали. После посадки расселись по автобусам и за час езды на восток, лесной ландшафт за окнами практически не менялся. Иногда было видно реку и вспаханные поля, а в конце пути проезжали по выровненной как под линейку улице с кирпичными двухэтажными многоквартирными домами. Наконец, когда молчавший всю дорогу за звуконепроницаемой перегородкой водитель первого автобуса раскрыл дверь, кому-то удалось прочесть надпись на фасаде проходной 'артель ТРАРМ'. 'Так раньше наш 'Треугольник' назывался', — послышалось из толпы и снова, как в прежнем лагере включился репродуктор.

Осенью сорок первого года в глухих местах страны стали открываться артели, основы для будущих заводов. Предприятия необычные, так как костяк трудящихся составляли бывшие узники концлагерей. Их не отправляли в пересыльные пункты для проверки, подобная практика появится чуть позже, зимой, а пока всё происходило на месте. Прибывшие после полученной из

Москвы телеграммы следователи из специального отдела НКВД проводили допрос. Тут же собирали показания свидетелей либо сверялись со своими данными и делали выводы. На самом деле, только кажется, что в большом скоплении людей легко затеряться и до тебя никому нет дела. Каждый шаг на виду, каждое слово фиксируется. Потом, со временем, умелый специалист по крупицам способен собрать информацию и подбить баланс. И тут уже ничего не поделаешь, не попишешь: у коллектива самая строгая и беспристрастная бухгалтерия. Лица, у которых была кровь советских граждан на руках, едва ли могли надеяться на нисхождение. Замечу, за единичными исключениями, капитан Хорст и его подельники из дулагов не спешили отправлять вместе со смертниками своих прихвостней. Однако и 0040 (от 19 сентября 1941 г.) и конечно 270-й приказы нельзя было игнорировать . Как не печально, отметка в личных делах о пребывании в плену клеймом ложилось на всю жизнь. И ладно бы с теми, кто по какой-то причине смалодушничал, испугался и просто хотел выжить любой ценой. С трусами уровняли и героев. На авиационном предприятии трудились два студента, один из которых во время отступления нёс раненого друга на плечах и разве есть его вина в том, что спасая жизнь товарищу, оказались в плену? Да сто ответов 'потому что' можно найти, когда прорвавшийся на фланге танк отсекал траншею, и из неё головы было не высунуть под кинжальным огнём. Супротив 'панцеров' гранаты и бутылки с КС даже на полигоне малоэффективны, а в бою так и вовсе без шансов. Вот и выходило целое отделение с поднятыми руками. На войне уж как повезёт, не все могут призреть смерть, но рассуждать о храбрости ни дня не проведя в окопах на передовой, лучше найдите другую тему.

* * *

Стоило лишь высунуть нос наружу, как с каждым выдохом изо рта шёл пар, а неестественный холод, отдающий сырой землёй и пожухшими мокрыми листьями, мгновенно добирался до тела, студя так, что помогал лишь глювайн — прощальный подарок Леттова в термосе. Осторожно пригубив горячий напиток, не прибегая к Помощнику, я сразу определил ингредиенты: кардамон, корица, тмин и душистый перец. Идеальное сочетание для глинтвейна с добавлением коньяка и мёда. Первый глоток огнём растёкся по телу, изгоняя даже само воспоминание о холоде. Второй закрепил эффект, а третий посетил голову, взвихрив мысли, как свежий ветер будоражит опалые листья. Согревшись, я посмотрел на проекцию карты. Позиция была удобна. Отсюда, со склона, правда в солнечный день, ведущая в сторону деревни Новое Колено дорога просматривалась на большое расстояние, но это не про нас. В планы вмешалась погода. Мы здесь именно благодаря туману, из-за которого на доске вылетов гатчинского аэродрома появилась табличка 'Schlechtes Flugwetter' — нелётная погода и прилетевший за генералом самолёт дожидался его на летном поле у станции Сиверская. Операция из плана 'Б' превратилась в 'немедленно принять к исполнению'. Ожидавший же своего вылета на истребителе Bf 109F майор Штофф, так и остался без сбитого транспортника в зачёте личных побед. Впрочем, он может подождать более благоприятных погодных условий и перед перелётом на свой аэродром поохотиться завтра или послезавтра, когда радист из группы Винцингероде перешлёт сигнал: 'В Смоленске идёт дождь'. В отличие от нашей ситуации время у него предостаточно. Это группе деда Семёна, во избежание неприятностей стоило незамедлительно покинуть место засады и двигаться по лесному массиву на юго-запад. К тому же, уходить благоприятнее всего по этой, пусть и более открытой стороне, а не противоположной, круто падающей вниз. Во многих местах изрезанный неглубокими оврагами склон только с виду не представляет проблем, в любую минуту земля предательски готова осыпаться под ногой. Там уж воистину чёрт ногу сломит, а если и уцелеет, то вскоре застрянет в созданном бобрами коварном болотце. Тем более с отходом нужно решить ещё одну задачу, а именно создание ложного следа. Не бывает такого, что бы пройдя десяток миль по лесу, группа оставила за собой девственную природу. После человека всегда остаются следы и кому надо их обязательно отыщет. Элементы амуниции, упаковки продуктов питания, окурки и пачка из-под сигарет, несработавшая ручная граната Миллса, да тот же магазин от Стэна (STEN Mk.I) с лопнувшей пружиной, который идентичен магазину МП-38, но отличается более тонким металлом. Зря, что ли британской спецслужбой готовилась к 28 октябрю операция 'Антропоид'? Пусть следователи будут уверены, что тут работали 'ополченцы Бейкер-стрит', английская УСО (SOE).

Волнение совсем пропало, растворилось, давая пройтись по телу лёгкой дрожью. Поржавевшие дверцы захлопнулись, солнце почти село, и в мире не осталось иной красоты, кроме седой красоты стали, над которой не властно время. Очертание куста, за которым укрылся подбитый в сентябрьских боях броневик, слилось с лесом. Раненый, но несломленный выпускник Ижорского завода уже никуда не денется со своего места, передние скаты выгорели до обода колёс, мотор под замену, зато орудие и механизмы наведения исправны. Внутри до сих пор запах гари, только ветер свистит и давит мгла в окуляре прицела, которую так и хочется проклясть. Снаряд с лязгом проник в казенник, и, повинуясь вращению маховика, башня медленно поползла по часовой стрелке. Орудие качнулось вверх к горизонту, наводясь на приближающийся контур, каким-то чудом оставшийся здесь от 6-ой танковой дивизии Sd.Kfz.250 'демаг'. Баллистические вычисления Помощника исчислялись в миллисекундах и данная самому себе команда 'Огонь!' практически слилась с движением руки за следующим патроном. В облаке огня из ствола орудия вылетел и помчался к цели бронебойный снаряд. Выстрел с двухсот шагов 45-мм снаряда фатален и для хорошо бронированной техники. Мгновение и он ударил броневую пластину двигателя со всей сокрушающей силой. Пятнадцать миллиметров стали промялись как консервная банка под штыком русской винтовки и открывший свои объятия майбаховский стосильный двигатель охнул от неожиданной встречи. Чудовищная кинетическая энергия сердечника врезала на нём борозду, заставила треснуть, и слегка изменив направление, вспучив приборную панель, снаряд вынырнул в боевом отделении. Не замечая препятствий, раскалённая болванка разорвала грудную клетку водителя, не пощадив сидевшего за ним солдата и полетела дальше, соперничая лишь с ижорским лесом. Выстрел орудия послужил сигналом для пулемётчика. Как крепкая игла швейной машины пронзает хлопчатобумажную ткань, так щедрая очередь на весь магазин из чешского ZB-30 изрешетила всю левую сторону четырёхдверного седана 'Adler Diplomat', разбила стёкла в крошево и истерзала находившихся внутри врагов. Пока свинец искал плоть, второй снаряд поставил окончательную точку в жизни бронетранспортера, и после выпущенных по нему на всякий случай последних двух оставшихся фугасно-осколочных гранат наступила тишина. Франц Вальтер Шталкер погиб мгновенно. Его тело с адъютантом и водителем сожгли вместе с машиной, столкнув в кювет. Он так и не выпустил из рук портфель вместе с лежащей там картонной папкой и опечатанного мешочка. Бронзовый ключ от сейфа под водоёмом (та 'мелкая вещица', которую обнаружил при обыске Пауль Эккель), остался с ним навсегда. Кто бы мог подумать, что перед назначением на должность руководителем полиции безопасности и СД Рейхскомиссариата Остланд затеянная им проверка из-за смерти его бывшего подчинённого по службе в Осло, рисунка входа в засыпанный подземный грот и комментарии к нему Гуго приведут к таким последствиям? Говорят, от судьбы не уйдёшь, вот и не стоит ставить народную мудрость под сомнение.

2. Малая дорога.

Товарищ Сергей открыл глаза не под звон будильника, а от пронзительного кукареканья петуха за окном и вместо выбеленного известью потолка комнаты в коммунальной квартире увидел кессонный набор из дуба. Судя по включённой настольной лампе и едва тлеющим серым пеплом в камине, он так и остался ночевать в Сосновке, пристроившись 'на минутку' на мягком диване. Стоило думать, что широкая и просторная, ласкающая своей нежностью пуховая перина и хлопковыми объятиями кровать в последнее время стала изменять. Ибо в кровати, как бы он не уставал, заснуть с наступлением октября не удавалось ни разу. Уставившись в потолок, он слушал, как стучат злые молоточки в висках и ритмично бьётся сердце. Вот так, прислушиваясь к себе, он обнаружил, что тот жар энтузиазма, который в двадцать лет поистине сжигал его чудесным неугасимым пламенем, превратился в тусклый мерцающий огонёк, чисто символически светившийся в груди или там, где некогда гнездились самые неутолимые чаянья сделать весь мир лучше.

Без четверти девять его ожидали в Смольном, и очередная консультация с подушкой не дала ни отдыха для мозга, ни расслабления для тела. Ворочаясь во сне, он отлежал руку и теперь судорожно растирал её, помогая разогнать кровь. Типичная уже ставшей рутиной утренняя процедура: гимнастика и ледяной душ прошли как в тумане. Шесть часов сна слабо помогли в возвращении бодрости, а вот чашка крепкого сладкого чая с бутербродом придала уверенности, что не всё так плохо. Где-то там за лесом вставало заспанное осеннее солнце и, выезжая из гаража, он приметил наглую птицу. Создавалось впечатление, будто хозяин курятника дожидался результата своей звонкой деятельности и теперь полностью удовлетворённый покидал место происшествия. Алый гребень предательски бросался в глаза на фоне белоснежных перьев и покрывшейся инеем клумбы. Ночью уже подмораживало, и петух аккуратно переступал с ноги на ногу, удаляясь к соседскому дому.

'Каждый делает свою работу, — резонно заметил товарищ Сергей — но ты, зараза, первый кандидат угодить в кастрюлю'.

Пернатый красавец не то услышал, не то прочувствовал реальность угрозы от человека, в момент припустил со всех своих птичьих сил, отчаянно помогая крыльями и клекоча на ходу. Где-то залаял дворовый пёс, и тут же ему ответила какофония из собачьего гавканья и воя. Дачный посёлок просыпался.

За годы службы товарищ Сергей привык, всякий раз переступая порог кабинета Жданова, чувствовать себя готовым ко всему, что начинается сразу же за закрытой дверью. Готовым к новым делам, встречам, командировкам, к большим и малым неожиданностям и даже неприятностям, от которых, в общем-то, никто не застрахован.

— Заходи, — не дав доложить о себе, грубо произнёс хозяин кабинета, уткнувшийся в разложенные на столе бумаги.

Если кто-то говорил последнее время о внимательности, о скромности, выдержке, такте — это, пожалуй, не о Жданове. Он всё чаще покусывал губу, не сдерживая эмоций. Вид у него был измождённый, он выглядел так, будто последний месяц жил исключительно на хлебе и воде. Некогда округлое лицо осунулось, бледные щёки посерели, под глазами утвердились синяки, отчего взгляд имел выражение усталой снисходительности. После неудачных попыток деблокирования 8-й армии, Андрей Александрович стал чрезмерно осторожным и как следствие нервным, особенно когда получал неутешительные доклады. За последние дни, словно начинающий шахматист в поиске улучшения позиции на доске он наделал много пустых ходов. И сейчас, перед принятием каждого нового решения чуть ли не изводил себя. Свежих и гениальных мыслей никто не предлагал. Готовые к выполнению приказов, наставлений и инструкций забывали об инициативе и нестандартном подходе, а очевидные решения так же были очевидны и для противника. Не осталось и следа от того умного, расчётливого, харизматичного и в меру весёлого руководителя обкома и горкома партии, который всей душой стремился сделать жизнь народа лучше. Его уже начала пожирать тьма недоверия и страх потери власти.

Жданов отринул от очередной плаксивой записки старого революционера о дополнительном пайке, сделал пару шагов к плотно зашторенному окну и развернулся, взмахнув рукой.

— Кто отвечает за всю эту чертовщину?

Товарищ Сергей хотел подсказать, куда в таких случаях обращаются, но промолчал. Первое правило, которое следовало усвоить: начальник выслушивает только доклад — крепко засело ещё в самом начале карьеры. Поболтать и поспорить можно за пределами кабинета, если, конечно, предложат.

Между тем Андрей Александрович вернулся к столу и мелким убористым почерком распорядился выписать талоны в столовую Смольного на этот месяц.

'Действительно, чёрт знает что', — подумал товарищ Сергей, представив себе эту сюрреалистическую картину маслом, где нечистая сила незаметно подсовывает на стол всё новые прошения и чуть не фыркнул, сдерживая смешок. Но от навязчивого образа не так легко было отделаться. Решение подобных вопросов как-то не должно доходить до стола секретаря горкома и обкома. С другой стороны, он стал свидетелем плохо сыгранного спектакля: Жданов хороший, проявляет заботу о старых товарищах, помнит о былых заслугах. Что до возникшего казуса, то всё проще пареной репы — окружение ослаблено и невнимательно, вот и не упредили. 'Что же ты не проявил рвение, когда американца на правёж в Москву тащили'? Забывать свое разочарование в товарище по партии он не собирался, а сейчас ещё больше утвердился в своём мнении.

— Ты слышал про 'Ленинградский танковый полк'? — совершая заметки на письмах, походя, спросил его Жданов. — Ну, вспоминай! ОСОАВИАХИМ Парголово, старики-добровольцы, твоя резолюция. Какого хрена они оказались под Тулой, а не здесь, на Петергофском шоссе?

'Может потому, — подумал товарищ Сергей, — что немцы досконально знали план операции и выставили зенитки так, что расстреляли лучших танкистов фронта как в тире. Только кому правда нужна?'

— Почему я об этом узнаю от...

Жданов не навал фамилию, это был человек, работавший с Устиновым. Скрипнув зубами, Андрей Александрович злобно посмотрел на стоявшего с ровной спиной подчинённого.

— ...Где наш американский друг?

— Был в Москве, — ответил товарищ Сергей. — После того случая со своим двойником на контакт не идёт.

Предположение о том, что в захваченный диверсионной группой самолёт посадили не Борисова, а его двойника возникла не на пустом месте. Не зря же ещё до войны, в истории с аварией американец намекал на подобный трюк. Версия казалась достоверной, и её приняли как наиболее всё объясняющей, а для манкирующего своими обещаниями Жданова и вовсе удобной. Однако напоминать начальству о слабостях не стоило.

Лицо хозяина кабинета пошло красными пятнами. Глубоко запавшие карие глаза стали казаться чёрными от расширившихся зрачков.

— Тебя, зачем к нему приставили? Присматривать и не допускать г-глупостей с-с его с-стороны.

Последнюю фразу Андрей Александрович произнёс как-то растянуто, когда лёгким не хватило воздуха из-за неполноценного вздоха. В тот момент ему показалось, что Жданов покачнулся, будто потерял равновесие. Оперевшись на стол он схватился правой рукой за карман кителя, словно попытался удержать внутри себя выпрыгивающие сердце.

С недавнего времени, не желая признаться в этом даже себе, товарищ Сергей брезгливо стал относиться к этому человеку. И хотя странной гадливости к нему преодолеть не мог, но помочь чувствовал себя обязанным. Подскочивший к нему он собрался было не дать упасть, но первый секретарь был готов к подобным событиям.

— Я в порядке, — выдохнул он, показывая в ладони золотистую таблетку, которую немедленно отправил в рот. — Отыщи его и пусть будет всё как прежде.

'Легко сказать', — размышлял товарищ Сергей, ступая по мягкой, ещё не вытоптанной ковровой дорожке бордового цвета, постеленной перед самой войной на третьем этаже Смольного. Подопечный засветился на встрече с первым секретарём обкома Тулы и в этот же день исчез из поля зрения. Даже Генрих Белов, куратор Митякина, не владел полной информацией, а знал лишь о факте общения. 'Интересно, а как же начальник снабжения связывается со своим директором? Не голубиной же почтой'.

В этот момент, стоя на лестничном пролёте, общались Михаил Никитич Никитин и Терентий Фомич Штыков, отвечая кивком головы на пожелания здоровья от работников аппарата. Проходящие мимо люди были так сосредоточены на своих мыслях, что почти не замечали некоторых странностей, творившихся на этаже. По их мнению, всё было как обычно: каждый новый день приносил новые беды, а армия в очередной раз выстраивалась в стройную линию на новом 'удобном рубеже обороны'. Никитин же хвастал успехами, а именно рейдом отряда особого назначения на вражеский аэродром подскока, где удалось захватить новый 'мессершмитт'. Сам самолёт перегнал попавший к партизанам лётчик, майор Штофф, умудрившийся по пути сбить транспортный 'дорнье' (Dornier Do.B 'Merkur II').

— Представляешь, — говорил Михаил Никитич, — из партизанских краёв с этим героем-пилотом нам передали целый мешок персиков. Вот, — демонстрируя вещевой мешок с консервными банками — несу Андрею Александровичу, выполняю наказ.

— Я балбес! — вслух произнёс товарищ Сергей. Стучавшей где-то на изнанке сознания мысли потребовался спусковой крючок, триггер. 'Сам же когда-то советовал Владимиру Николаевичу позвонить. Значит, — принял он решение — путь лежит в 'Осиновую рощу''.

— Простите, что? — переспросил Штыков спускающегося по ступенькам человека в форме бригадного комиссара с красной папкой в руке.

— Товарищ член Военного Совета Ленинградского фронта, лично знаком с майором Штоффом. Рад, что он выжил. Балбесом обозвал по-дружески.

Терентий Фомич кивнул, мол, понятно и потерял интерес к товарищу Сергею.

На хорошем бензине и после замены изношенных свечей 'эмка' словно скинула пару лет. Её мотор урчал и шустро набирал обороты. Беспрекословно подчиняясь педали газа, машина буквально летела по опустевшим улицам города. Минуя кордоны оцепления на Литейном мосту, он вскоре оказался на Карла Маркса и до самых Озерков ехал без остановок. До недавнего времени наиболее спокойным и полностью уверенным в себе он чувствовал в трёх местах: за рулём автомобиля, когда на время мог заставить себя забыть обо всём на свете и наслаждаться скоростью; в кабинете за письменным столом, сидя за которым наиболее остро ощущалась данная ему власть и ответственность; и наконец, как бы странно это не было — в толпе наводнивших Смольный людей, когда собственное лицо срывала непроницаемая для эмоций маска матёрой щуки, а окружающие могли запросто оказаться в сфере интересов партийного контроля. И пусть в силу некоторых причин весь прошлый год он относился к последнему месту как к чему-то второстепенному, оно никуда не делось. Взять того же Никитина, из-за которого он вынужден был только что объясниться со вторым секретарём обкома Штыковым. При желании, уже завтра Михаил Никитич будет писать объяснительные, и задавать вопросы только с разрешения. Провалов в партизанском движении предостаточно. Оставленные на оккупированной территории председатели и активисты вместо того, чтобы баламутить и пускать врагу кровь внезапно стали служить немцам даже не меняя кабинета и должностей. Жданов запретил обсуждать этот неловкий момент за недостаточностью фактов, но кто мешает перепроверить информацию с особой тщательностью?

С того самого дня, когда не солоно хлебавши он был вынужден оставить кованую ограду санатория за спиной, особых перемен не произошло. На воротах всё так же нёс службу Никитич, дорожки тщательно подметены, а административное здание, как и прежде, встретило теплом и уютом. Единственные изменения произошли с приёмной и кабинетом директора. На месте секретаря Васильевой сидела школьница, а вместо американца Рахиль Исааковна.

Невозмутимая 'Железная председатель профкома' приняла его на удивление радушно и по-домашнему. Чаёвничать не звала, зато подражая директору, предложила на выбор рюмочку шерри и кальвадос. К сожалению, школьница-секретарь не обладала уникальным талантом Васильевой, а угадать желание гостя для Раппопорт оказалось не суждено. От шерри товарищ Сергей отказался, так как предполагал агрессивный монолог, а кальвадос вообще пьют только с друзьями, когда в процессе общения не требуется максимально трезвая голова. Ему предстояло не просто допросить, а представить всё так, будто к нему пришли за помощью, а это если не истинное мучение, то кропотливый труд.

Невозмутимости хватило ненадолго. Помимо того, как товарищ Сергей забирался всё дальше, коллекция сдержанных, а потом и не очень слов становилась всё обширнее. У него был хороший стимул и пусть до дивного момента, когда Раппопорт в его руках широко раскрыла глаза, прошла уйма времени в уговорах, оно того стоило. Почувствовав за собой власть, исполняющая обязанности директора определённо потеряла связь с действительностью. Но не зря вспоминают о щуке в водоёме, когда теряет чувство меры карась.

— Мистер директор, может и оставил номер, — произнесла она с всё той же снисходительной усмешкой, еда ноги ощутили твёрдую поверхность. — Но только для крайнего случая. Только для самого крайнего.

— Дура! — заорал товарищ Сергей. — Что ты лыбишься? Ты враг народа! Твой якобы разведённый с тобой муж-троцкист — враг народа! Вы только из моей милости тут, на свободе, а не по пятьдесят восьмой в Тундре! Для тебя уже край!

Истина — порой это то, что когда-нибудь под гнётом неоспоримых фактов мы принимаем через отрицание, боль и недоверие. Не приятная успокоительная ложь, а, как правило, отвратительная в своей откровенной наготе правда — безгрешных нет. Именно так всегда объяснял себе товарищ Сергей возникновение того момента, когда допрашиваемый вдруг осознавал, что никто и ничто его больше не защищает, а единственная оставшаяся инстанция принимающая решение о дальнейшей судьбе это следователь. И сейчас эта истина, судя по глазам напротив, несомненно, открылась перед Рахиль Исааковной.

— Сам дурак! — как звон колокола для нечисти на Пасху раздалось у самого уха.

Удивление от произнесённых слов хрупкой женщиной было не так сильно, как скорее неожиданно. Даже совершенно нетипичное поведение Раппопорт не удивило его так, как крах устоявшейся теории.

— Что?

— Я не дура, — выхватив платок, сказала она. — Крайний случай, это когда финны высадят здесь десант. Директор сказал, что защитит.

Отойдя к окошку, товарищ Сергей посмотрел через стекло. Отдавая должное труду садовника занимающимся обрезкой и окучиванием роз, он на пару секунд задержал взгляд. Тот работал неспешно, но принимая во внимание быстро исчезающий песок в тачке весьма продуктивно. Какие-то особо не зимостойкие кусты обзавелись плетёным ивовым каркасом с мешковиной, а какие-то были опрысканы медным купоросом. Садовник хорошо знал свое дело и не только он. Беседа однозначно перешла на новый уровень. Раппопорт пыталась держаться уверенно и так же властно, как привыкла, но у неё уже не получалось. Решивший сменить кнут на пряник, не оборачиваясь, потеряв всякую угрозу в голосе, товарищ Сергей произнёс:

— А я тебя к ордену хотел представить. К 24-летию Октябрьской революции. Так что как ни крути дура ты круглая.

— К ордену?

На мгновенье, отражение лица на стекле обрело ухмылку.

— Красная Звезда. Вот так вот. А без ходатайства с места работы никак.

— Как же так...

— А ты как хотела? Списки завтра уже отправлять. А если тебя вычеркнуть, значит и других не стоит оставлять. Комплекс 3-А сколько для обороны города сделал на фоне остальных? Да что там города, страны. Сколько лекарств отгрузили, сколько ранбольных в строй возвратили? Или ты думаешь, просто так я на тебя наорал? Ты же мне всю статистику напортила.

Товарищ Сергей махнул рукой, будто произнёс про себя непечатное выражение, сообщающее о никчёмности собеседника.

— Девятьсот одиннадцать, — выкрикнула Раппопорт. — Нужно набрать по радиотелефону 9-1-1.

Товарищ Сергей посмотрел на часы. Он не ожидал, что удастся так просто довести 'Железную профкомшу' до нужной кондиции — даже серьёзных угроз с вызовом конвоя в лице Соли и Сахара не понадобилось, хватило слов, пусть и в столь живой и выразительной манере.

— Набирай, ещё успеваем.

* * *

Лёгкий бомбардировщик Douglas А-20 Havok (DB-7 Boston) с замазанными зелёной краской французскими опознавательными знаками оторвался у самого края короткой взлётной полосы и круто завернул вправо. Замыкая строй из пятёрки самолетов, он полетел в сторону Москвы, неся в своём чреве вместо бомб ящики с тульскими пулемётами. Проводив взглядом небесного извозчика, товарищ Сергей сделал большой глоток густого какао и счастливо зажмурился. Горячий шоколад, как обозвала напиток официантка из лётной столовой, был в меру горячим и в противовес пасмурной прохладе согревал горло. Продрогнув за время полёта, он наслаждался теплотой, хотя и не отказался бы от чего-нибудь покрепче. Вёзший его почти восемьсот вёрст бомбардировщик прибыл из Марокко, и казалось, совсем не был подготовлен к суровым испытаниям средней полосы России, дрожа в полёте не меньше пассажира. И не прилипший к краске песок африканской пустыни, а самые настоящие мурашки ощущались бы под рукой, проведи он ладонью по фюзеляжу. Перелёт прошёл не без приключений, и дело было не только в погоде.

Стремительно холодало день ото дня. Иногда моросил мелкий дождь с крупой и отчётливо ощущался скорый приход зимы. Будто сама жизнь становилось медлительней и вялой. Рассвет лишь слегка успел расцветить небо лилово-розовыми мазками, а туман, успевший окутать дорогу к аэродрому, уже поглотил выстраивающиеся в колонну грузовики. Дымка не спешила расползаться и тщетно пыталась задержать людей, цепляясь за колёса и борта машин, облизывала стылым мокрым языком. Город на Неве прислал тулякам лекарства и когда броневик утвердился во главе колонны, а регулировщик махнул флажками, товарищ Сергей сел в предоставленный автомобиль. В просторном салоне 'кадиллака' пахло едва уловимым нежно-сливочным ароматом сандалового дерева и ещё чем-то дурманящим, но не приторно сладким, а скорее необыкновенной свежестью как после грозы. Пытаясь определить причину этой искусственной свежести, он упустил момент, когда задняя левая дверь открылась, и на диван примостился пропавший директор санатория.

— Здравствуйте, товарищ Сергей, — вежливо произнёс он. — Как долетели?

— Вряд ли бывало хуже, но то, что мы разговариваем, не иначе как удачей считать нельзя.

— Непредвиденные сложности?

— Да, именно непредвиденные. Ведь как можно предугадать обстрел своей же зенитной артиллерией? Хорошо, что экипаж попался не из молодых. Если бы не мастерство пилота и высокая скорость , ругал бы я вас сейчас с небес почём зря.

Машина плавно тронулась. Товарищ Сергей никогда до этого случая не ездил в лимузине и был удивлён звукоизоляцией. Ни шума мотора, ни шелеста покрышек, ни посторонних звуков с шоссе, хотя они двигались в колонне с гремящими рессорами грузовиками. Создавалось ощущение нахождения в изолированной от всего мира капсуле.

— Скорее всего, ошибка идентификации, — опуская подлокотник на диване, стал вслух размышлять директор санатория. — В начале сентября тридцать девятого пилоты английского 74-го дивизиона 'Сритфайров' по команде с земли атаковали свои бомбардировщики с истребителями сопровождения и сбили один. Если слышали, событие получило прозвище 'битва при Бэркинг-Крик'.

— Не припомню.

— Не удивительно, событие засекретили. Потому стоит учитывать, что пока не разучат силуэты, любой иностранный самолёт будет восприниматься как вражеский, вот вы и угодили под 'дружественный огонь'. К сожалению, зенитчики, да и не только они, обжёгшись на молоке, дуют на воду. Так что не ругайте генерал-майора Громадина, с нашими РЛСами он делает всё возможное по защите неба и даже чуть больше. Однако, к делу. Вы искали встречи со мной.

— Если коротко, то товарищ Жданов желает вашего возвращения в Ленинград.

— Так же буду краток: нет уж, спасибо.

— Объясните.

— Прежде всего, — после недолгого молчания произнёс Борисов, — у нас возникло глобальное расхождение с Андреем Александровичем в степени соблюдения оговорённых правил...

'Эка как округло выразился, — подумал товарищ Сергей. — То есть утрата доверия. Оно и понятно'.

— ... Существует ли возможность как-то исправить возникшее недоразумение? — продолжал говорить он — Пока не вижу смысла. Ведь единственный способ урегулировать конфликт — предельная честность, а этого от политика не добиться. У меня пропадает интерес к пациенту, который не выполняет предписание. Что же касательно сотрудничества в хозяйственных сферах, то взятые по контрактам обязательства закрыты.

Что-то подобное этому ответу он ожидал услышать и если бы не неопределённое по времени слово 'пока', то можно было возвращаться назад. А так, сохранялся шанс если не уговорить американца, то хотя бы договориться о перспективе. Ведь при правильном подходе не только заяц начинает играть на барабане, но и рак на горе свистит.

— Не буду упоминать все обстоятельства и возникшие по моей вине случайности, — заявил товарищ Сергей — но товарищ Жданов искренен в своей просьбе.

Борисов укоризненно посмотрел, словно услышал какую-то чушь.

— Я уже давно растерял остатки иллюзий в отношении этого человека. Сложная у вас задача: выгораживать начальника и остаться честным самим с собой. Я согласился встретиться не только потому, что после известных событий вы на разрыв души переживали и обрывали телефон, когда можно было прямым распоряжением Жданова задержать самолёт и спасти несколько жизней, а в том числе потому, что никогда ничего не просили для себя.

— В таком случае я попрошу.

— Это так не работает. Или вы запамятовали, что с вами сидит классовый враг и циник?

— Да бросьте вы, — произнёс товарищ Сергей. — Что вы заладили про классовость и врагов. Вам до сих пор открыты двери в партию.

— Товарищ Сергей, я приехал в Советскую Россию сделать лучше жизнь себе и окружающим меня людям за счёт знаний и располагаемых мной ресурсов, и для этого был готов решать проблемы через организацию большевиков. Но их идеи мне совершенно не интересны. Даже сейчас, когда нависла серьёзная угроза, я слышу набор трескучих фраз о пролетарском братстве. Вам штык под горло, а вы продолжаете убеждать народ верить в умершие доктрины. Трудно исправить то, что от природы рождено коряво.

— Вы просто разочаровались в людях и всё видите в чёрном цвете. Даже горбатое дитя имеет право на жизнь.

— Имеет, — после короткого раздумья согласился Борисов. — И я надеюсь, что такие люди как вы сумеют его вырастить достойным и справедливым.

Товарищ Сергей не чувствовал за собой правоты, однако посчитал, что именно сейчас можно будет сделать последнее предложение, а там, что будет то будет.

— Андрей Александрович поступил по обстоятельствам и очень об этом переживает. Каждый из нас совершает ошибки, и только сильный их прощает. Может, забудем?

— Увы, мой друг, — не предвещавшим ничего хорошего голосом стал отвечать Борисов. — О чём мне всегда стоит помнить руководство Ленинградского УНКВД объяснило доходчиво, а провалами в памяти я пока не страдаю. Как отвечающему за всю область секретарю горкома и обкома я могу простить, но как человеку — нет. Вот такая коллизия.

— Вы в своём праве, — не оспаривая очевидного ответа, покорился товарищ Сергей. — И раз Рубикон перейдён, то стоит определиться, как нам работать дальше.

— Да, линия доверия была пройдена, так что вернёмся к старой и проверенной временем формуле 'ты мне я тебе'. Речь пойдёт про так называемый отдельный особый 'Парголовский танковый полк'.

— Вы имели в виду 'Ленинградский'?

— Вот, — вздохнул директор санатория — и вы туда же. Не все представляют, где находится Парголово, поэтому называют по-разному, но эта путаница на нынешнем этапе определённо полезна.

Мимика лица товарища Сергея отражала как минимум удивление.

— Сейчас объясню почему, — продолжал говорить Борисов. — Там собрались не только старички из ОСОВИАХИМа. К ним примкнули добровольцы из Франции, Персии, Калифорнии, Турции, Алжира и десятка стран. Всех присоединившихся объединяет три фактора. Первый, это 'нансеновский' паспорт. Признаюсь, те документы, выданные в Сиаме после очередного переворота, подлежат сомнению даже в Бенгальском заливе. Второй — желание защищать Родину своих предков; а третий, как ни банально прозвучит, деньги. Официально, они приглашённые специалисты на мои предприятия и если в мирное время это замалчивание с паспортами было оправдано, то сейчас нужно быть честными. Я собрал и вооружил что-то вроде интернациональной бригады, как когда-то в Испании. На данный момент они имеют статус народного ополчения с привязкой к месту регистрации Парголовского районного совета. По документам они проходили сборы, и вернуться на западное побережье Ладоги уже не могли по известной причине. В этом и заключается сложность. Сейчас они подчиняются начальнику гарнизона полковнику Иванову и соответственно Жаворонкову, но с созданием Тульского народного полка их переподчинят начальнику IV отдела Управления НКВД Тульской области, а потом переформируют, как это было с дивизиями народного ополчения Ленинграда. Меня это не устраивает, да и бойцы вряд ли обрадуются сокращению денежного довольствия и пайка. Как только это произойдёт, я потеряю всякий интерес к тому подразделению.

— И что нужно от меня?

— На вашей шинели знаки различия комиссара бригады и я предлагаю вам работу по вашему профилю.

Товарищ Сергей отрицательно покачал головой.

— Андрей Александрович разрешил тогда 'Госпитальный резерв' как исключительный случай и то, в качестве штурмовой инженерно-сапёрной бригады в составе своей стрелковой дивизии. А у вас снова планы по созданию банды.

— Послезавтра 'Свободная Франция' через посольство СССР в Лондоне отправит акт конклюдентных действий на участие своих военных в боевых действиях на территории Советского Союза, — раздался в ответ на 'банду' флегматичный голос Борисова. — К примеру, для начала лётчиков из Сирии и танкистов из Алжира. Так же будет приложено письмо от коммунистов города Тюль (на провансальском Тулы). Там будет сообщено о желании отправить отряд добровольцев. Двадцать пролетариев с оружейной фабрики готовы поехать в Россию на защиту одноимённого города оружейников. К сожалению, несмотря на устную поддержку товарища Молотова это предмет обсуждений и согласований не одного дня. На данный момент подразделение самодостаточное и готово вступить в бой, но крючкотворам это не интересно. У вас даже трудопоселенцы не могут пойти добровольцами на фронт. Декрет ВЦИК и СНК РСФСР строго определяет, кто может защищать Отечество, а кто нет. Но сейчас не двадцать второй год и время совсем не мирное. Ориентировочный срок подготовки документов — месяц, после чего отряд на законных основаниях воюет под своим флагом.

'Да что же тебе всё неймётся? — подумал товарищ Сергей. — Мало ли что мог устно поддержать Молотов. Они со Ждановым одного поля ягоды, а как тот может молоть языком, а потом делать удивлённое лицо уж я-то знаю'. Однако вслух произнёс другое:

— Моя шинель — это просто шинель, а знаки различия присвоило государство.

— А я просто директор санатория. Или вы считаете более правильным выставить на убой полторы тысячи необстрелянных тульских рабочих вместо подготовленных бойцов и ветеранов боевых действий. Так как, согласны?

Товарищ Сергей почувствовал, как приходило понимание при просмотре между строк газетных сообщений, что это не последняя черта, за которую готов перейти Борисов, хотя виделся итог большой, сложной, а иногда и рискованной работы, без которой невозможно достичь успеха в чём-то большем. Но в его ли это силах и что ещё важнее, в его ли это компетенции?

— Вам стоит говорить даже не с тем, у кого ромбиков поболее, а с тем, кто имеет власть на местах, — сделал он попытку отвести от себя ответственность. — Жданов, возможно и согласился бы, но только у себя и под полным контролем. А ваши бойцы несколько далековато расположились от Ленинграда. Впрочем, Жаворонков мечтает вновь перебраться в Москву, и если удача впредь будет сопутствовать вам, то поговорите с Василием Гавриловичем. Контингент, о котором вы так печётесь, это бывшие раскулаченные, помещики, фабриканты, которые навсегда останутся под подозрением у советской власти. Никто из них даже советского паспорта не имеет. Может, за редким исключением их детей. Уж поверьте, я в курсе этой ситуации.

— Неужели вы могли подумать, что это происходит без резолюции Сыча?

— Вы и его прозвище знаете? Только я не думаю, что он ознакомлен со всеми нюансами.

— Потерявши голову, по волосам не плачут. Он прекрасно понимает, что сдавши Тулу, в Москве его ждёт только трибунал, так что нюансами он не интересовался. Соглашайтесь с моим предложением. По времени всего ничего. Пока не соберут Тульский народный полк, крайний срок до начала зимы, а в декабре летим в Ленинград и забираем слаженный боевой костяк. Если меня жаждут увидеть, вы продавите такой приказ. Другого комиссара я просто не потерплю, да никто и не справится.

Товарищ Сергей кивнул на лестное заявление и задал вопрос:

— Но почему Франция, а не ваша страна?

— Раньше декабря США не объявят Германии войну, а за два миллиона фунтов-стерлингов Французский национальный комитет уже сейчас обратится не то, что к Сталину, а даже к чёрту. К тому же, я не слышал ни об одной войне, на которой в достатке было солдат.

Машина начала притормаживать. Как догадался товарищ Сергей, колонна въехала в город. По улицам ещё ходил общественный транспорт и к удивлению, сновало большое количество 'грузовых' трициклов. Незаменимые помощники ленинградских баз снабжения получили прописку и в оружейной столице. С мешками и ящиками в кузовах, а иногда и с пулемётом на зенитном станке (FN Tricar T3), они перемещались как муравьи, заботливо неся свою ношу. Через приоткрытую шторку на окне можно было наблюдать готовившиеся к защите улицы Тулы. Заколоченные витрины, заклеенные крест-накрест окна домов, железобетонные короба убежищ, сложенные в каре мешки с песком и множество зенитных орудий. 'Прямо как в Ленинграде' — подумал он и спросил:

— Сейчас мы едем в расположение части?

— В Рогожинский посёлок, — ответил Борисов. — В парк ОСОАВИАХИМ, где раньше располагался лагерь пехотного Таврического полка. Надеюсь, у вас нет предвзятого отношения к бывшим офицерам?

— С чего вы взяли?

— Значит, вы не измените своего мнения в характеристике пилота бомбардировщика, который спас самолёт. Ведь так, Серж де Кнорре?

— Ах вот вы о чём... то-то мне странным показалась наличие ладанки с Георгием Победоносцем и возраст экипажа.

В этот момент товарищ Сергей понял, что последние слова Борисов произносил по-французски, и он даже не обратил на это внимания, как и на то, что он назвал его настоящее имя и фамилию. 'Кадиллак' тем временем остановился и после проверки документов скорость передвижения значительно возросла. Грузовики с медикаментами отправились к линии фронта в Плавск в подвижной полевой госпиталь ?2, а легковая машина свернула на юго-восток, к парку.

— Как давно вы узнали? — спросил товарищ Сергей.

— В Иностранном легионе, сначала в Индокитае, а теперь в Сирии служит ваш старший брат Александр. Судя по фотографии пятилетней давности, вас родная мать не различит.

— Дальше вы навели справки и всё в том же духе...

— Нет, не наводил. Я познакомился с ним в Сайгоне, когда мне потребовался отряд охраны для перевозки опиатов. А в августе этого года он разыскал мой офис в Дамаске.

— Теперь я понял ваше удивление при первой встречи, когда мы пожимали руки.

Борисов усмехнулся, не иначе, память услужливо подсказала прошлогодние события.

— Нет смысла отрицать, удивился — согласился он. — У вас с братом даже голоса чем-то схожи. Однако вернёмся к предмету разговора. С начала боевых действий три сотни легионеров изъявили желание драться с немцами в России и с каждым днём их число неуклонно растёт. Не все смирились с капитуляцией, а уж тем более не собираются воевать со своими однополчанами, что рано или поздно случится. Теперь к ним присоединились легионеры 15-й роты. Я обещал вашему брату, что переправлю их сюда, и транспортники уже ждут погрузки. Он написал вам письмо, Серж.

На короткое время товарищ Сергей прикрыл глаза, вдохнул и медленно выдохнул, изо всех сил стараясь сдержать волнение. Разум же начал быстро анализировать те крохи информации, что можно было выловить из всех прозвучавших слов и выходило совсем печально. С одной стороны он должен был не допустить планируемых и свершившихся событий, которые Жданов навал бы глупостями, а с другой поддержать. Допустить раскрытия своего прошлого стало бы смертельной ошибкой, но вдруг понял, что директор на это не пойдёт. То, что только что прозвучало, был не более чем жест доброй воли.

— При всём понимании ситуации, интуиция всё же подсказывает мне, что стоит отказаться от вашего предложения. Не по моим силам. Я пока не представляю, как прикрыть уже сложившиеся художества. У меня сложилось стойкое впечатление, что вы с каждым разом поднимаетесь вверх по очень скользкой лестнице, с которой в любую минуту можно полететь вниз.

— Интуиция есть производная от информации, — скрипнув зубами, сказал Борисов. — Я вам поведаю одну историю. До войны мы всем коллективом ходили на балет, и я был восхищён дирижёром. Тогда мне в голову пришла одна мысль, о которой упоминал Шекспир.

— Весь мир театр? — процитировал товарищ Сергей.

— Или оркестр. Я верю, что каждый играет по своим нотам в этом оркестре, который зовётся мир. Каждый имеет значение и если кларнет или вторая скрипка промолчит — мелодия станет тише, а если не заиграет виолончель или ударные? Здесь собираются неплохие музыканты, чтобы сыграть одну увертюру. Сделаем таким образом: эти три, максимум пять дней, пока я буду решать организационные вопросы, вы побудите здесь, исполняя обязанности комиссара присланного из Ленинграда. Именно последнее наиболее значимо, так как все должны считать прибывший на усиление обороны Тулы 'Парголовский полк' инициативой горкома партии Ленинграда и ни как иначе. Это заставит Сыча отбросить все сомнения. Все средства связи и управления в вашем распоряжении. Полковник Иванов без согласования с обкомом Тулы пока не вмешивается. Но если Жаворонков посчитает или его убедят, что без вас никак обойтись невозможно...

— То связаться с вами по радиотелефону. Девять-один-один, правильно?

— Вот видите, — улыбнулся Борисов, — ничего сложного. А теперь ложка мёда к прянику. Вам должно быть известно о существовании Легиона французских добровольцев против большевизма (LVF). Это 638-й пехотный полк, который уже отправили в Смоленск для марша на Москву и наличие тут наших французов предмет пропаганды и конечно, политики. Сложите эти факторы воедино и получите ответ на свой вопрос, который так и не прозвучал: для чего все эти сложности, когда все и так на нервах? Я хочу быть на сто процентов уверенным в успехе, когда ваш брат встретится в бою с полковником Роже Анри Лабонном. Нисколько не сомневаюсь в победе, но туз в лице 'Парголовского полка' предпочту иметь козырным, и в случае плохого расклада бросить на игральный стол как решающую всю партию карту.

— То есть сейчас, спрятав в тени Жаворонкова, вы обкатываете резерв, который готовится к будущему возможному сражению при условии, что выгорит авантюра с французскими добровольцами для получения пропагандистского эффекта?

— Не вам ли коммунистам не знать о важности этого эффекта? Враг рвётся к Москве, и именно от стен столицы мы погоним его обратно.

— Даже спорить не стану, — ответил товарищ Сергей и снова приоткрыл шторку.

Покрытая панцирем из серой брусчатки подъездная дорожка под прямым углом поворачивала в бок и была стиснута с обеих сторон спрятавшихся за земляной насыпью ЖБОТами, чьи круглые бока грозились вот-вот раздавить проезжавший автомобиль. Их прямоугольные глазницы слепо таращились на дорогу, скрывая за шаровыми стальными накладками богатое нутро пушечного и пулемётного хозяйства. Одного взгляда было достаточно, чтобы успеть осознать всю глупость затеи, если кому-то придёт в голову провести атаку со стороны дороги.

— Между делом, мы подъезжаем, — посмотрев на часы, произнёс Борисов. — Товарищ Сергей, если захотите связаться с Ленинградом, то должны знать, что созданный при вашем содействии отряд особого назначения под командованием Винцингероде получил уникальную возможность черпать информацию из штаба 50-го корпуса Георга Линдемана в Красногвардейске. Тут мощная радиостанция, дерзайте.

— Однако! Это не мешок персиков в Смольный передать.

— Вообще-то, персики тоже дело их рук. Но вы же понимаете, что из-за одних только персиков никто бы не стал рисковать. Для начала они выяснили точное месторасположение строительства укреплений для двух батарей дальнобойной артиллерии 768-го дивизиона и переправили с картой фотофиксацию ликвидации командира айнзацгруппы 'А', Франца Вальтера Шталкера. Документы и отчёты в сейфе особого отдела в пакете на ваше имя. Я попросил Митякина задержаться до обеда, он введёт в курс дела и всё покажет. С командиром полка вы знакомы, это полковник Мухин Герасим Васильевич. Я его из Самары выдернул, пока он в ГУК НКО числится как проходящий реабилитацию.

— Из Куйбышева, — поправил товарищ Сергей. — И как же он умудряется совмещать лечение с командованием полком?

— Он вывел курсантов из окружения уже с осложнённой пневмонией и будучи дважды контуженным. Но, как известно, современная медицина в частном порядке может творить чудеса. Тут недалеко есть дом отдыха 'Тульский пролетарий', вот оттуда и руководит между сеансами кислородотерапии.

— То есть...

— Я не обещал, что вы придёте на всё готовое. Все вопросы военного характера через начальника штаба, который сегодня выписывается из госпиталя.

Когда Борисов это произнёс, товарищу Сергею захотелось громко рассмеяться. Просто прекрасные условия. При всей загруженности своей основной службы он начал по ней скучать. По крайней мере, такой дури с вертикалью власти там не было: вместо убывших начальников всегда появлялись новые. Автомобиль миновал контрольно-пропускной пункт со шлагбаумом и остановился у входа в бункер, где их встретили.

До обеда время летело стремительно. Ему провели ускоренную экскурсию, познакомили с командирами и, доведя к двери особого отдела, оставили там до полудня. Коль скоро его бы попросили описать увиденное парой предложений, он бы столкнулся с затруднениями. Казалось бы, что такого? Всего лишь дать оценку увиденному своими глазами, но как оценивать то, что в реальности вряд ли могло существовать. Всё было настолько рафинированно правильным, чётким и уставным, что нарушало гармонию. Даже в довоенной образцово-показательной воинской части Ленинграда, где расстояние меду койками в казарме измерялось особой рейкой, не было и десятой долей того порядка, что он обнаружил здесь. Благо, картиночный единообразный фон разбавлялся встреченными людьми: с разной комплекцией, ростом, цветом волос; однако опыт и способность подмечать нюансы говорили о какой-то неправильности.

Если посмотреть на бывший летний лагерь Таврического полка, то это был по своей сути возведённый в прошлом веке редут. Он притягивал и отталкивал, производя двойственное впечатление. С одной стороны в нём чувствовалась монументальность и надёжность. Что бы ни говорила современная военная теория, редут оставался укреплением, и никто этого не скрывал. Более того, он был неплохо защищён зенитной артиллерией и укрыт хвойным лесом. С другой стороны, в некоторых местах он выглядел разваливающимся, подточенным и ветхим как дряхлая вещь, которую когда-то пытались обновить, но в итоге смирились и бросили на милость времени. Вот только разобравшись с нестыковками в виде утопленных в песок полукруглых рельс проложенных к почти отвесной стене, товарищ Сергей понял, что беглый осмотр оказался обманчивым. Кто-то старательно залатал трещины и оползни редута, скрыв массивный железобетон под земляной насыпью с дёрном и выставленная напоказ немощь один из уровней маскировки. Все службы имели телефоны или радиосвязь, но визуально не наблюдалось ни проводов, ни вышек, ни антенн. Техническую часть с танками и транспортом, к слову, он так и не обнаружил, зато у старых конюшен, доедая последние кустики травы, паслись козы вместо лошадей. Пастораль, да и только.

Зайдя в столовую вместе с прибывшим начальником штаба майором Заславским, в нос товарища Сергея ударило обилие ароматов. Запах борща с чесночной заправкой, испечённого мяса на косточке, жареной рыбы в цветастом разнообразии овощей и зелени, одурманивающие ноты пышущего жаром хлеба, сдобных булочек с оттенками чего-то сладковатого на фоне шоколадной глазури, с изюмом, с маком и, конечно же, компот. Подлинное кулинарное богатство, терзающие раздражённые голодом рецепторы завершалось омлетами, запеканками и фруктами. Витрина с подносами и лотками протянулась почти вдоль всего зала, блестя полированной нержавейкой и безупречно чистым стеклом. Сколько ещё наименований блюд выстроилось до конца стеллажа, можно было лишь только предполагать. Меж десятком столов сновали две девушки официантки, одетые в чёрные платья с белыми накрахмаленными передниками и крохотные головные уборы-чепчики только успевали мелькать под негромко звучащую музыку. Словом, в столовой царила уютная и непринуждённая атмосфера.

— Откуда такое изобилие? — спросил товарищ Сергей у майора. — В стране карточки, хлеба не хватает, а тут прямо ресторан какой-то. Только водки нет.

Черноволосый, смуглый, плотный, с проницательно-чёрными глазами майор несколько раз удивлённо поглядывал на комиссара и наконец, понял, что прибывший из Ленинграда начальник не слишком внимательный собеседник, раз пропустил его комментарии.

— Всё согласно утверждённому рациону по категориям и нормам снабжения, — ответил тот. — Экспликация тут такова: интендант не ворует, а повара своё дело знают. Сколько положено танкисту мяса, рыбы, овощей и хлеба — столько и получает. А вместо крепкого алкоголя бокал сухого вина, но это уже инициатива товарища Митякина. Попробуйте, крымское, из Массандры.

Товарищ Сергей ещё раз посмотрел на майора. В потоке армейского единообразия мелкие детали размыливаются. В новеньком галифе, начищенных до блеска хромовых сапогах, в отутюженной гимнастёрке с орденом Красной Звезды и медалью 'За трудовое отличие' он мало чем отличался от кабинетных командиров, но от него веяло фронтовым духом и кровью заработанные нашивки за ранения были тому подтверждением. Высказать свои мысли в резкой форме по поводу полученных двойственных впечатлений расхотелось, но поделиться правдой было нужно.

— Знаете, а мне у вас нравиться. Столовая, радиорубка, казарма, особый отдел, библиотека и кинозал — наверно, никогда не встречал лучше даже в мирное время. Только вот незадача, война сейчас, а в подразделении только младшие командиры. Что же касается всего остального...

Майор Заславский опёрся на палочку двумя руками, словно чугунная гиря потянула его. Кисть левой руки была спрятана под бинтами и, судя по всему, выписали его из госпиталя раньше положенного срока.

— Ещё лучше, — твёрдо сказал он, хмурясь от боли. — Просто поверьте мне. Я тоже поначалу недоумевал, хотя в строевых частях и на преподавательской работе провёл почти двадцать лет и имею представление о порядке и бардаке. Когда сыграли ночную тревогу с выходом, все нормативы оставили позади. И не важно, что Герасим Васильевич управляет вверенным ему подразделением по телефону.

В ответ товарищ Сергей произнёс дежурную фразу:

— С этим мы ещё разберёмся.

— Напрасно. Вы же понимаете, что особый отдельный полк название нарицательное. Два неполных батальона при всём желании полком назвать нельзя, тем не менее 'Парголовский' был в бою и показал себя с самой наилучшей стороны. Завтра прибудут новые танки, и вы сами всё увидите.

— Простите, а где же старые?

— Был тяжёлый бой под Мценском, — холодно произнёс майор.

Товарищ Сергей посмотрел на начальника штаба как на сумасшедшего. Для умеющего читать между строк газеты, речь шла о разгроме. Хотя если смотреть критериями преподавателя, то у отстающего двоечника не вызов к доске уже успех.

— То есть, потеряв все танки полка, вы заявляете о показах с наилучшей стороны?

— Да, заявляю! Так как поставленная перед подразделением задача была выполнена.

Теперь стало понятно, почему командир 108-го танкового полка, а ныне комендант Тулы полковник Иванов не вмешивается. Какой смысл в танкистах без танков. Однако всё изменилось ближе к вечеру. Возникшая ситуация с угрозой потери контроля над шоссе Тула-Серпухов требовала незамедлительного решения и с резервами, судя по всему, выходило не очень. 'Парголовский' отправлялся на усиление 115-го батальона войск НКВД, который спешно перебрасывался под Алексино, и для экономии времени на развёртывание с занятием позиций было принято решение встречать экипажам первого батальона свою технику на станции Обидино. Вот тут и стала понятна не по рекомендованному штату, а истинная численность подразделения. Из положенных двадцати трёх танков, экипажей имелось на девять: пять новейших экспериментальных американских М3А5 со сварным корпусом и четыре перевооружённые (на пушку ЗИС-5 и пулемёт ДТ) английских 'Матильды' (Infantry Tank Mk.IIA). Второй батальон был и того меньше, имевший в составе лишь два Т-28 и ленинградские переделки из устаревших танков Т-26: три САУ и один корректировщик огня. Исправить ситуацию должны были прибывшие 'французы' с пусковыми рамами для реактивных снарядов, и переброшенные авиацией экипажи для 'Валентайнов' (Infantry Tank Mk.III 'Valentine'), а пока обходились тем, что есть.

* * *

Тем временем, пока товарищ Сергей изучал место дислокации 'Парголовского полка', в кабинете директора санатория 'Осиновая роща' зазвонил телефон. Доносившийся из трубки голос Рахиль Исааковна узнала без всяких подсказок, хотя Борисов после пожелания здоровья всегда называл себя.

'Товарищ Раппопорт, — говорил он — к четырнадцати часам вы должны успеть сдать дела товарищу Ершову и выехать на аэродром к майору Штоффу. С собой иметь дежурный чемодан и оденьтесь потеплее. Вы отправляетесь в командировку'.

'В Москву за орденом?' — несмело спросила она.

'В Нью-Йорк за деньгами'.

На шутку это не походило. Передача дел заняла от силы меньше часа, зато всё остальное время Рахиль Исааковна посвятила себя сборам. Первым делом она собиралась навестить квартиру в Ленинграде, где в шкафу висел новый деловой костюм из тёмно-синей шерсти с бесподобной юбкой, который с момента покупки так ни разу и не одела. Затем заглянуть к соседке бабушке Римме, вручить пакет с продуктами и обязательно намекнуть ей о командировке. У старенькой женщины сестра в Америке и кто знает, как сложатся события? Можно даже рискнуть, передать письмецо или открытку. Вдруг пригодится знакомство? На обратном пути нужно было вернуться в таунхаус, где на время войны проживали служащие санатория, взять тёплые вещи и потом оставить наставления Храпиновичу. Голодным и не обстиранным он не останется, есть домработница, а вот сообщать, куда она направляется, не стоило никому, особенно старым друзьям. Истории с племянником хватило с головой. Конечно, она постарается с ним повидаться и на словах передать привет от школьных друзей, но всё стоит делать втихаря. Уже перед отъездом, собираясь присесть на дорожку, она на секунду откинулась на спинку удобного кресла, и ей показалось, что на окнах вдруг опустились светомаскировочные шторы.

На аэродроме её уже ожидал директор и после короткого опроса по реальному знанию языков, поведал об экспресс методике через гипноз с использованием магнитофонной записи урока. Обычно, его рекомендация означала исполнение, и она ещё ни разу ни пожалела, следуя этому правилу. Воздушный путь до Англии через нейтральную Швецию оказался не близким и как всякое путешествие должен был в изобилии оставить впечатления. Ах, если бы это было так. К сожалению, пришлось признать, что высокая скорость передвижения имеет свои недостатки. Вся её любознательность потерпела неудачу с набором высоты. Впрочем, смотреть в окно иллюминатора с наушниками, из динамиков которых нескончаемым потоком идёт информация оказалось той ещё задачей — облака, облака и ещё раз облака, от которых закрываются глаза. Проведя в гипнотическом сне всю дорогу, в памяти Рахиль Исааковны отложились только инфинитивы, глаголы и тысячи слов иностранного языка. Очнулась она уже на островах туманного Альбиона.

— Позвольте представить, — строгим официальным тоном произнёс директор — Андре Филипп де Монтескью-Фезансак д'Артаньян. Моя спутница Рахиль Исааковна Раппопорт.

Эти слова она прекрасно поняла без переводчика, да и ответила: 'Приятно познакомиться, месье' без малейшего акцента.

Снимая шляпу, встречавший их на лётном поле Борнмута француз коротко поклонился, и вместо рукопожатия поцеловал воздух над перчаткой. С напомаженными усиками, с уложенным бриолином волосами, в чёрном костюме с лакированной обувью и тёмно-синего цвета пальто он выглядел как наряженный манекен из магазина: новым, прочным и антрацитно сверкавшим, как лоб эфиопа.

'Ишь, какой кавалер' — подумала Раппопорт, а дальше всё завертелось и закрутилось. Андре оказался лётчиком и дальним родственником того самого мушкетёра. В Англию он перелетел, когда в Дюнкерке опустели пляжи, и прикрывать стало некого. Потом было заявление де Голля от 18 июня и вступление в 'Свободную Францию'. По дороге до Лондона в Кенсингтонский парк, где располагался особняк посольства СССР (Кенсингтон Пэлас Гарденс, 13), француз пытался произвести впечатление галантного собеседника, но в итоге выболтал почти все свои секреты и продолжил бы рассказ как ожидал в истребителе пленного высокопоставленного немца, если бы не звук воющей сирены. Город собирались бомбить и, прибыв на территорию посольства, все были вынуждены проследовать в выстроенное в парке бомбоубежище. Однако директор никуда не торопился, пообещав французу продолжить беседу чуть позже.

— Не переживайте за безопасность, Рахиль Исааковна, — безмятежно произнёс директор. — По крайней мере, в Букингемском дворце всё ещё меняют караул, а этот 'роллс-ройс' защищён гораздо лучше того бетонного бункера, куда поспешил ваш новый друг. Как вы уже поняли из услышанных откровений, галлам не терпится поквитаться за все унижения с бошами и англичане вскоре могут предоставить им такую возможность — проливать свою кровь за их интересы. Наша же задача использовать французов по-своему. Сегодня на званом ужине в посольстве соберутся представители 'Свободной Франции'. Они передадут Иван Михайловичу Майскому один документ, а вы, как бы невзначай поведаете нашему другу и его приятелям о премии за каждый сбитый самолёт на советско-германском фронте, боевой вылет и специальную оплату в двадцать фунтов стерлингов за особо рискованное задание в 'Парголовском полку'.

— Это много здесь, двадцать фунтов или мало? — поинтересовалась Раппопорт.

— Смотря для кого. Для вас это четвёртая часть оклада.

— Я помню официальный курс обмена английской валюты на рубль. Но покупательная способность...

— Зарплата рабочего на военном заводе семь фунтов в неделю, — поведал директор. — Советский труженик получает восемьдесят рублей. За свою зарплату наш рабочий купит одну корзинку продуктов, а английский четыре.

— Мы что, настолько хуже живём?

— Хуже, но не в четыре раза. В РСФСР действует система противовесов, а в Британии вот-вот закончатся золотые запасы. Но если брать реальный курс в пересчёте на золото , то один фунт будет равен 43 рубля и 66 копеек, а не двадцать один с мелочью. Дальше считайте сами. Так что коммунисты победят лишь тогда, когда на практике смогут доказать, что жить в России лучше и выгоднее.

— Что-то совсем мрачно получается. Я бы, например, не поехала.

Директор позволил себе иронично улыбнуться, как это он часто делал, не соглашаясь с приведёнными доводами или не подкреплёнными фактами суждениями.

— Поедут и знакомых подобьют на авантюру. В отличие от вас у них нет притяжения родной земли, свойственное русским. А теперь представьте, что жалованье рядового новобранца два шиллинга в день, но вот за разовые премиальные семья лётчика сможет обедать в ресторане без карточек целый месяц. Так что двадцать фунтов большие деньги. А для живущих на подачках эмигрантов весьма значительная сумма. Намекните о создании нового подразделения с новейшими самолетами для охраны Ладоги, и кто успеет до декабря попасть в учебные классы, может рассчитывать на нынешние условия оплаты. Французы будут иметь возможность попросить отправить их именно туда. Но куда больше меня интересуют учёные из инженерного центра Ле-Мана, квалифицированные рабочие с заводов Рено из Бийанкруа и Клеона, инженеры предприятий Мишлен из Клермон-Феррана, узкопрофильные специалисты с бумажных фабрик Гренобля, химики с азотных заводов Тулузы и ткачи шелкопрядных фабрик Лиона. Мы сможем вывезти их всех в те места, где может, не каждое утро на столе кофе и багет с сыром, а на обед тарелка конкасе, ростбиф и бокал вина, но куда не долетают бомбардировщики люфтваффе, а за спиной не стоит гестаповец и женщины не идут на панель из-за голода. А если они захотят достойную оплату за свой труд, наши новые предприятия готовы предоставить рабочие места. Заработать на домик по окончанию войны вполне возможно. А кто возьмётся организовать собрание готовых переехать коллективов, тот заработает на виллу у моря в Сен-Тропе.

— И мне должны поверить? — полным скептицизма голосом спросила Рахиль Исааковна. — А почему бы не попросить об этом того же д'Артаньяна? Он же для них свой.

— Андре просто хороший лётчик и кроме своего боевого опыта и славы предков не имеет за собой ничего. Каким бы убедительным он не был, к его словам отнесутся скептически, хотя по его просьбе та же Гражданская военная организация (ОСМ) направит к нам нужных мне людей. Большего от него требовать, увы, не стоит. Вы же теперь исполнительный директор концерна 'Осиновая роща' в Ленинграде и знаете, что пустых обещаний мы не раздаём. Более того, вас будут ассоциировать с финансами, — я об этом позаботился — а 'Парголовский полк' существует на наши деньги, начиная от гвоздя в каблуке ботинка до ствола пушки самого крупного калибра.

— Спасибо мистер директор, а как же вы?

— В СССР мне и санатория хватает, — ответил Борисов и через переговорное окошечко приказал водителю ехать по новому адресу. — Мы не планируем задерживаться здесь. У меня тут неподалёку скромный дом с прислугой — пояснил он. — Часа полтора у нас в запасе точно есть. Успеете привести себя в порядок, а экономка Джули Эндрюс поможет с причёской и платьем.

— Я захватила с собой новый костюм, — обмолвилась Раппопорт.

— У вас, несомненно, появится возможность его примерить, но не в этот раз. На званый ужин только длинное вечернее платье и обязательны перчатки. Меховое манто, туфли и драгоценности тоже подберут, не переживайте.

— А подарок нужно дарить?

— Желательно. Вообще-то от нас ожидают денежный подарок, как например, продуктовый склад в Белфасте ко дню Революции, но сегодня событие не того масштаба. На подобный случай я держу про запас несколько ящиков армянского коньяка и 7-ми дюймовых кубинских сигар дона Пепина. Майский известный англофил и пару раз в месяц общается с Черчиллем, а тот выкуривает до десяти сигар в день и выпить совсем не дурак, так что подарок оценят и возможно передарят. Супруге посла вы преподнесёте набор пластинок с русскими песнями. И ещё, не вздумайте сказать прислуге спасибо; ни в гардеробе, ни за столом. Захотите отблагодарить, передайте слова благодарности мажордому.

— Мне всё время казалось, — с огорчением в голосе произнесла Рахиль Исааковна — что вежливость никогда не навредит к тому же про 'оставить на чай' вы сами упоминали как о правилах хорошего тона.

Директор лишь фыркнул, несмотря на то, что заявление прозвучало вполне серьёзно.

— Слуга лишь в трёх случаях может принять деньги: от своего господина, когда их передают для его господина либо когда своему господину изменяют.

— Не думала, что в Англии так по-скотски относятся к трудящимся.

Раппопорт всё ещё жила в своём собственном мире, несмотря на шоковую терапию, которую испытывали все выходцы из Советского Союза, оказавшись заграницей. Она слишком мало знала, хотя слишком хотела знать и была той, кто стремиться к обретению объективной картины мира любой ценой. Поэтому разговор получил продолжение.

— Вы удивитесь, но так к трудящимся относятся везде. Вся разница лишь в выбранном диапазоне. Где-то отношения более лояльны, а где-то консервативны до скрипа железных оков.

— Хотите сказать, что и у нас, в санатории...

Вместо ответа директор улыбнулся краешком губ.

— Заставить рабочих больше работать при худших условиях — задача руководителя любого ранга, — внезапно произнёс он. — Когда станет иначе, дайте мне знать.

Хоть и говорят, что посаженные семена голода и призрения вырастают в зависть и алчность, Рахиль Исааковна была отчасти не согласна с этим мнением. Безусловно, её юность и молодость нельзя было назвать сытными и беспечными, а на зрелость выпала череда серьёзных испытаний. Тем не менее, в последний год её сложно было чем-нибудь удивить, разве что полной сервировкой стола с приборами для морепродуктов и внимательным английским стюардом. Начиная от секретаря и заканчивая прислугой в посольстве, Майский предпочитал окружать себя англичанами. Особенно в годы войны это казалось более чем странным и вызывало вопросы у МИДа, несмотря на оговорки о сочувствующих коммунистам служащих, однако с другой стороны, не нужно было заботиться о способах доставки дезинформации. Ведь никто не питал иллюзий и помнили, как совсем недавно англичане с французами собирались бомбить Баку и посылали Маннергейму оружие.

За ужином отчётливо приходило понимание, что ограничения и рационные книжки (Ration Books) коснулись всех слоёв общества. Проснувшемуся аппетиту французов можно было позавидовать. Перепёлки исчезли с тарелок быстрее, чем поднимали тосты, а паштеты буквально таяли, как сливочное масло на сковороде и казалось, все интересы приглашённых заняты лишь набиванием желудков. Несмотря на это, перед подачей десерта Рахиль Исааковна сумела произвести впечатление на всех собравшихся. С бокалом в руке она попросила стюарда отодвинуть стул, приподнялась и, выхватив неизвестно откуда огромный шёлковый платок в цветах французского флага, подобно Марианне взмахнула им и произнесла три слова: Liberté, Égalité, Fraternité после чего запела Марсельезу.

Allons enfants de la Patrie,

Le jour de gloire est arrivé!

Уроки вокала в детстве не прошли даром. Петь оказалось совсем не сложно, к тому же исполнительнице симпатизировала публика, а при её поддержке наступает уверенность в своих силах. Сидевшие за столом французы были откровенно фраппированы. Они встали со своих мест и поддержали гимн своей страны. Бывший меньшевик Майский так же был вынужден поддержать эпатаж, ведь Марсельеза некоторое время была и гимном России после Февральской революции и после, наряду с Интернационалом.

К оружию, граждане,

Постройтесь в батальоны!

Продолжала петь Рахиль Исааковна и ей вторили все оказавшиеся за столом. Стоит ли говорить, что после этого тоста к словам Раппопорт прислушивались с особым вниманием? Да она стала королевой приёма.

В четыре утра они оказались в Шотландии, где приняли на борт почту и после дозаправки в Исландии полетели в Канаду. Облака, сон и учёба в наушниках, чтобы вскоре оказаться в огромном городе на побережье.

Правильно говорят, что только результат полученный своим тяжёлым трудом доставляет истинное удовлетворение. Да, было немного завидно пассажиркам с личными шофёрами или вальяжно едущими в такси фифам с меховыми боа, но эти мелочи раздражали лишь поначалу. Внешне она мало чем отличалась от встречных женщин. Более того, её одежда выгодно выделялась как по качеству материала, так и скорее всего по стоимости. И уж точно не могла быть по достоинству оценённой простыми прохожими, пусть и на самой дорогой улице Нью-Йорка . Он шла по авеню быстрым шагом, чувствуя как повсеместные разговоры на английском, потихоньку приводят к головной боли. Поход по магазинам обернулся своеобразным мучением в плане активного освоения языка. И что обидно, сам английский в таком объёме пока что воспринимался весьма странно: его понимание происходило немного быстрее, нежели мозг успевал обработать непосредственно сам смысл фразы. Американцы говорили не как англичане. Другие грамматические конструкции, лексика, другое произношение и возникающая ресинхронизация между обдумыванием и осознанием перерастала в мигрень. Зря она не послушалась директора посидеть часик после последнего урока под гипнозом в парке Манхеттена посреди мамочек с колясками или малолюдном кафе и перемещаться только на такси. Нью-Йорк более чем любой другой город заслуживал нелицеприятного титула — 'город контрастов'. Тут были искушения на любой вкус — развлечения, кухня всего мира, проституция, мафия, наркоторговля. Выпирающее богатство соседствовало с вопиющей нищетой и всё это в бурлящем котле сотен тысяч людей. Горожане шли по своим делам навстречу, впереди или за спиной и каждый оказавшийся рядом что-то говорил друг другу. По крайней мере, из-за непрекращающегося говора создавалось ощущение улья с пчёлами. Она так морально вымоталась, словно мешки таскала. Вскоре с правой стороны показался дом с огромными стеклянными витринами и Раппопорт с облегчением вздохнула: 'Лорд и Тэйлор (Lord & Taylor) ну, наконец-то'.

Миновав двери универмага, Раппопорт отвлеклась на интерьер и нос к носу столкнулась с невысоким чернокожим юношей в униформе, отчего тот неожиданно упал.

— Ой! Извините, — забыв про английский, произнесла она и попыталась помочь.

Это не укрылось от проходящих поблизости группы людей в костюмах, обсуждающих какие-то важные вопросы, и к Раппопорт подошла единственная среди мужчин женщина. Она коротким движением ладони, как нашкодившего кота прогнала неуклюжего негритёнка и оценивающим взглядом акулы буквально просканировала Рахиль Исааковну. Посетительница в эксклюзивной шляпке от Огюста Мишеля за сто пятьдесят долларов, в пальто индивидуального пошива из не менее дорогой шерсти и серьгах за несколько тысяч её заинтересовала.

— Дороти Шейвер, чем могу помочь?

Оставив лежать на полу фирменные бумажные пакеты из 'Сакса' (Saks), Раппопорт протянула руку для рукопожатия.

— Привет, меня зовут Рахиль. Я исполнительный директор концерна 'Осиновая роща' в Ленинграде, вчера прилетела из Лондона.

— Так вы из Англии? — усомнилась Шейвер. — Прилетели ?

До войны с 39 года из Америки в Европу летал 'Боинг-314' компании Pan Am, однако полёты были доступны лишь высшим должностным лицам и богачам, готовым выложить 375 долларов за перелёт в один конец. Сейчас же нужно было зафрахтовать самолёт целиком либо иметь хорошие связи, и даже членство в 'Адмиральском клубе' (Admirals Club) уже ничего не значило. Война в некотором роде уровняла чуть вырвавшихся вперёд.

— Из Советской России, — строго ответила Раппопорт, передавая визитную карточку. — На самолёте компании.

— И как вам у нас, — из вежливости спросила Дороти.

— Я читала про ваш универмаг, хочу открыть здесь бутик по продаже меховых изделий и конечно, — доставая чековую книжку — совершить покупки.

Именно этот жест и решил всё. Благодаря газетам Шейвер знала о держащем осаду городе на Неве и даже была на встрече с журналисткой в Метрополитен, но её мало волновала Россия, политика и война по ту сторону океана. Она умела отсекать лишнее. А вот чёрная кожаная обложка с золотым теснением привлекла внимание. Дороти делала карьеру мечтая возглавить многомиллионную фирму и прекрасно понимала, сколько нолей должно быть на счёте перед запятой, чтобы банк предоставил такую чековую книжку клиенту. Повинуясь приказу, чернокожий помощник подхватил пакеты и был назначен слугой-носильщиком уважаемого клиента универмага. Услуга не то чтобы редкая, но выражающая особое отношение продавцов к покупателю.

— Мистер Уолтер, Джеймс, позвольте представить нашу очаровательную коллегу из Англии, — сказала Дороти, подошедшим мужчинам. — Вы будете удивлены, но я только что нашла нового арендатора на освободившуюся площадь. Она прилетела вчера из Лондона на частном самолёте и у нас откроется магазин мехов.

Не став поправлять услужливую женщину, Рахиль Исааковна мило улыбнулась, искусно скрывая свои мысли. Ведь директор не просто так говорил, что интересы стран совпадают лишь на короткое время, когда вдвоём сподручнее бить третьего и совсем скоро здесь потребуются надёжные адреса и места работы для прибывших специалистов, спящих агентов. В памяти всплыл момент обсуждения статьи про гипотетических союзников, когда пролетая над Атлантикой, он как-то заметил: 'Вам придётся вернуться на много веков назад, в Древний Рим, чтобы по-настоящему понять, что происходит в сегодняшних заголовках газет, цитирующих сенатора от штата Миссури . Они всегда будут использовать проверенную временем формулу для империй — разделяй и властвуй. На данный момент им это удалось, но только на время'.

По идее, сейчас она должна была сказать сама себе: 'Радуйтесь своей наживе, буржуи, ваша гибкая мораль эксплуататоров работает только для толстого кошелька. Спасибо за заботу, мы всё вернём в свой толстый кошелёк с процентами'. Но вдруг возник парадокс. Она не видела в лице Дороти притворявшегося врага, который дружески пожимает руку и одновременно прячет в рукаве нож. Более того, не ценой долгих усилий, вдумчивых осмыслений и задушевных разговоров, собирая намёки и недосказанность, чтобы подвергнуть их безжалостному скальпелю критики и выгладить решение, а простой женской интуицией она пришла к выводу — случись ей оказаться на её месте, она бы поступила так же. Какая же грязь, эта политика!

Взгляд у неё стал насмешливо-снисходительным. Ей не пришлось даже вглядываться в лицо американке, чтобы понять ход её мыслей. Люди как люди, да, любят деньги, а ещё больше хотят жить сегодня лучше, чем вчера. Так и у нас так же. Шейвер тем временем всучила Раппопорт адреса бюро по найму, предоставляющее продавщиц и ещё каких-то контор по дизайну, ремонту и прочих халтур.

* * *

Итак, игральные карты на столе пришли в движение и если кто-то подумает, что между шулером и генералом особой разницы нет, то окажется, не так и далёк от правды. И тот и другой стараются обмануть оппонента, оба готовятся перед сражением, кропят и рисуют на картах, разрабатывают стратегию и ищут союзников, организуют засады и подглядывают друг за другом, стараясь выяснить диспозицию. Будь то игра в покер или баккара, на военных картах принцип тот же. Все пытаются найти беспроигрышную стратегию. Как мне казалось, для Гудериана этот важнейший постулат был более обязательным и незыблемым, чем любой из законов физики. Немецкий полководец следовал ему не только в штабной игре на картах, но и в жизни. Значит, он должен попытаться решить проблему, исходя из сложившейся ситуации. Обход Тулы с юго-запада так и просился к осуществлению, но без взятия Алексина и окружения оружейной столицы создавалась угроза коммуникациям при дальнейшем наступлении на Москву.

В Тульской области заметно похолодало. Промозглый туман уже не обнимал голые ветки и грязные листья на земле. Печальной поре увядания на всех парах на замену неслась стужа. Первой сдалась дорога — за ночь хлюпающая колея от Марьино покрылась изморозью и, кроша ледяной панцирь до жидкой грязи, машина шла с пробуксовками, несмотря на зубастый протектор шин и могучий двигатель 'скаута' (Scout M3A1). Следующими за нами 'рено' (Renault YS) и 'комсомольцам' (Т-20) везло чуть больше, но только за счёт гусениц. Впрочем, нагруженные сверх меры прицепы сводили их преимущества к минимуму. А вот бывший Митякинский 'хамбер' (Humber FWD Heavy Utility), прожорливая зараза, вёл себя на дороге как проворный жук, вообще не замечая препятствий. Миновав мост через Оку, колонна с пополнением взяла левее, к груде кирпичей с восстановленной радиомачтой рабочего посёлка Высокое.

Ещё несколько дней назад я подговаривал товарища Сергея вписаться в авантюру, а сейчас уже он пытался убедить меня использовать все прибывшие резервы для ночной атаки. Здание фабричного училища (ФЗУ) химкомбината номер 100 (пороховой завод), где мы разместились, оказалось мрачным старинным домом смешанной кирпично-деревянной постройки. Несмотря на то, что находилось оно в черте бывшего уездного города Алексин, никаких благ цивилизации в нём не сохранилось. Прошедшие на прошлой неделе эвакуационные мероприятия смели их остатки как грубая метла дворника. Канализации и водопровода здесь не было изначально, а проведённое электричество не функционировало из-за оборванной проводки и отсутствия патронов под лампочки. Последний ремонт был сделан, кажется, ещё до революции: стены обшарпаны, ступеньки скрипели и шатались под ногами, во многих помещениях отсутствовали стёкла, а с потолка сыпалась побелка. Общее впечатление разрухи усиливали разобранные на доски полы. Зато отсюда рукой подать до погрузочно-выгрузочного тупика, а это, на секундочку, надёжная поставка боеприпасов с топливом и использование на железнодорожной однопутной ветке Калуга-Плеханово отдельного бронепоезда 'Парголовский молот' с гаубицами-пушками и установками реактивного залпового огня, который худо-бедно, но защищает штаб. В этой истории легендарный бронепоезд ?16 проекта БП-35 после боёв под Кировом передислоцировался в Ревякино. Именно внезапный залп ракетными снарядами из всех установок по спящему противнику, по мнению комиссара, должен был оказать решительное воздействие по дезорганизации и если повезёт — паники.

— Вот что пишет немецкий лейтенант своему отцу, — сказал товарищ Сергей, взмахнув желтоватым листком перед расчерченной на квадраты картой: 'Как я понимаю твои переживания под Марной... — тут можно пропустить. — У русских появилась на вооружении автоматическая многоствольная огнемётная пушка. Попав под её обстрел, мне на мгновенье показалось, что открылись врата ада. Солдаты моего взвода мужественно переносили опавший на их головы огонь, но всему есть предел и я не могу обвинить их в трусости'.

— Вы бы ещё статью в боевом листке зачитали, где у нас в каждом взводе гиперболоид инженера Гарина, а немцы вооружены кремниевыми ружьями — в ответ произнёс я. — Не стоит переоценивать это замечательное оружие. Если бы противник был на марше или остановился в чистом поле, то нет вопросов. Точностью можно пренебречь. Вы же собираетесь лупить всего парой установок по семнадцатому квадрату.

— И что не так?

— По непроверенным данным для атаки и выхода на линию Петровский-Павлово-Шипово командование 260-й пехотной дивизии немцев концентрируют свои силы численность до батальона в Александровке. Дивизия хоть и просидела во Франции в резерве, но успела отметиться под Киевом, и отнюдь не соплива, как многие подумали. На эффективность можете не рассчитывать. И на панику тоже. Недооценка врага — это самое страшное, что может случиться, когда на кону такое количество жизней наших бойцов. Если бы перед нами был трусливый противник, мы бы стояли у стен Берлина и пили 'баварское'. Затея удастся, не спорю, действительно удастся, но если говорить беспристрастно, удастся средне.

Товарищ Сергей сделал шаг назад от стола, всё ещё держа перед собой перепечатанное письмо, будто оно могло понадобиться и, нахмурившись, спросил:

— По-вашему лучше сидеть и ждать?

— Что говорит разведка? — спросил я.

— По данным штаба атака на рабочий посёлок Петровский назначена предположительно на 22 октября, — ответил комиссар. — К этой дате в госпитале приказано иметь в резерве шестьдесят коек.

— То есть счёт идёт на часы. Вне всякого сомнения, упредить гитлеровцев нужно. Но задумайтесь, что будет стоить германская пехота без поддержки артиллерии и танков? Поэтому считаю, что огонь необходимо сосредоточить на Ферзиково и Козловке, а после выбивать немцев из Александровки с помощью 'матильд' и штурмовой роты, продвигаясь вперёд до водораздела трёх речек. Залп РСЗО лишним тоже не станет.

— Но установки на бронепоезде всего лишь две, — подал голос, молча наблюдавший за нашей дискуссией Мухин. — Дивизион РС из двенадцати установок в непосредственном подчинении командующего армией. Так сказать последний довод королей и о нём даже не стоит заикаться.

— Герасим Васильевич, вы не переживайте, — успокоил его товарищ Сергей. — Я просто уверен, что наш уважаемый директор что-нибудь придумает. У нас же не рядовое воинское подразделение?

Полковник вопросительно уставился на меня, как на фокусника на представлении, который вот-вот должен был вытащить кролика из шляпы, но отчего-то не спешил.

— Вы правы, наше подразделение можно сравнить с чопиком, который вколачивают, дабы срочно заткнуть свищ. Грубо, не эстетично, но свои функции выполняет. Осенью, для усиления танковой группы 'Африка' германским командованием планировалась отправка 4-й батареи 772-го дивизиона береговой артиллерии, вооружённой 170-мм пушками (17 cm Ki.Mrs.Laf). Личный состав благополучно добрался до Ливии, а корабль с пушками, тягачами и снарядами нет. Официально, французское судно-перевозчик потоплено английским крейсером. На самом деле, команда, состоящая наполовину из русских эмигрантов, подняла мятеж на пароходе. Они пленили охрану, передали по радио сигнал об атаке англичанами и, сменив на судне флаг с названием, добрались до дружественного порта. Два выкупленных мною орудия по семь боекомплектов на ствол сейчас на территории лесопилки на север от Кудашевки. Но есть нюанс. Даже с привлечением трудящихся там лесорубов боевой расчёт пушек не полный, потому можно рассчитывать на один выстрел в минуту. Дальность, в зависимости от снаряда, заряда и погодных условий до 29 километров.

Полковник Мухин взглянул на карту, где помимо топографических знаков были отметки высот и с важным лицом произнёс:

— Почти двести метров. Это хорошо, но не гарантирует успех. Пушкари последнее время больше оправдываются, чем радуют результатами.

— Вам бы только критиковать, Герасим Васильевич, — сказал товарищ Сергей.

— Я не критикую, боже упаси. Просто не стоит тешить себя иллюзиями, будто за то короткое время, отведённое на подготовку, можно выпустить грамотных специалистов. Уж поверьте моему опыту.

— Наводчики там из кадровых, — уточнил я. — Гарантирую, что справятся, но в целом я согласен с вами. Надо ещё что-то. Помните стрельбу из деревянных контейнеров под Лугой?

Мухин сморщил лоб и вспомнил:

— Наглая артиллерия? Мы тогда атаку отбили с их помощью.

— Отправьте толкового командира, а лучше прибывшего сегодня со мной деда Семёна с двадцатью 'французами' на пяти транспортёрах с машиной артиллерийских наблюдателей в Китаево. Ракет у нас вагон. Они до вечера организуют батарею на земляных аппарелях под сотню выстрелов. А чтобы там жарче стало, попросим наших лётчиков провести бомбометание недавно разработанным особыми боеприпасами, снаряжёнными термитными шарами. Если и этого мало, то лучше и не начинать.

— Это что за бомбы? — спросил товарищ Сергей, — в первый раз слышу.

К моему удивлению, за объяснение взялся Мухин. И как бывший начальник училища, принялся издалека, словно за столом сидели его курсанты.

— Изобретения, как и всякая наука, растёт и развивается подобно живому существу. Если учёных стимулировать, хорошо оплачивать труд, создавать условия для работы, то результат не заставит себя долго ждать. Товарищ Борисов говорил про ЗАБ-500-300ТШ, правильно я понял?

Я кивнул.

— 18 июля этого года они встали на вооружение ВВС. А сам термитный шар широко используется нашими диверсионными группами и партизанами. Одна такая граната легко подожжёт деревянную избу с немцами, уничтожит ствол орудия или повредит танк. Когда я был в Куйбышеве, часть 145-го завода вместо Уфы решили эвакуировать на территорию лаборатории Куйбышевского гидроузла. Так что Картукова и Родионова знаю лично, и какую они химическую заразу придумывают, имею представление. В теории, одна бомба это триста очагов возгорания. Но даже если выйдет половина или четверть, то мало не покажется.

— Попрошу отказаться от этого плана, — жёстко произнёс товарищ Сергей.

— На основании чего? — спросил я.

— То есть как на основании чего! Вы предлагаете поджечь немцев в Ферзиково и Козловке вместе с местными жителями!

— Откуда там жители? — уже догадавшись, задал очередной вопрос.

Комиссар и полковник переглянулись друг с другом, ожидая кто первым ответит.

— Всё как всегда, — посетовал я. — По бумагам одно, а на деле... не ценят жизнь крестьянина.

— Не понял вас, — с явным недоумением произнёс комиссар. — Как это советская власть не ценит жизни своих граждан?

— А это, товарищ Сергей, нужно спросить у секретаря горкома Алексин, как он выполнил план эвакуации? Или не выполнил? Лампочки даже тут выкрутили, значит, время, силы и средства позволяли. Ещё седьмого октября Жаворонков выделил из моего резерва два паровоза с шестьюдесятью вагонами, девять тракторов с прицепами и сорок шесть трёхтонных грузовых автомобилей. Они три раза могли обернуться! Грузовики с водителями вторые сутки подряд стоят на пристани в Пущино, под Серпуховом. Или только одному мне что-то не известно?

— Приоритет в эвакуации был отдан пороховому заводу, — взялся отвечать Мухин, и произнёс так, словно только одному мне не было понятно, что алфавит начинается на 'А'. — В грузовиках снаряды с Бобруйского артиллерийского склада. Был приказ командующего, назад уже не переиграть. По донесениям разведки в сёлах остались жители, которые не успели выехать. В основном преклонного возраста. В бывшем имении Чириковых в Ферзиково сейчас госпиталь. Немцы расквартированы в избах, а крестьян на мороз, в землянки, если успели для себя выкопать, после рытья окопов и щелей оккупантам. Товарищ Сергей прав, они как живой щит и похожая ситуация не только в Ферзиково.

— Могу предположить, — произнёс я — что наши артиллеристы знают об этом, чем и объясняется скромные успехи артобстрелов?

— Гаубица-пушка на бронепоезде при всём своём великолепии не артиллерийский дивизион и даже не батарея. Ожидать чего-то большего от неё не приходиться. Но даже несмотря на это вести огонь без корректировщика сложно и в результате бесполезный расход боеприпасов. Впрочем, — полковник сделал паузу — ваши предположения так же обоснованы.

— Противник разбросал листовки, где сообщается об оставшихся в населённых пунктах жителях с предложением 'не подчиняться преступным приказам жидов-комиссаров', — стал дополнять рассказ Мухина товарищ Сергей. — Экипаж броневагонов призван из области и не исключено, что у многих родственники в том же Ферзиково. Есть ещё один неприятный эпизод, объясняющий срыв эвакуации: в Калуге объявился провокатор. Как мне вчера удалось выяснить, это фашистская гадина, использовав свою должность в горисполкоме объехала несколько десятков сёл и деревень, саботировав эвакуационные мероприятия. Где-то оставляла письменные распоряжения с печатью запрещающие выезд и угон скота, где-то на словах, рассказывая, что эвакуируют в вымершие от сибирской язвы деревни. Ущерб нанесён на миллионы. До Александровки она не добралась благодаря бдительности наших товарищей.

— Так это ещё и она?

— Да, Шульман.

— Немка?

Товарищ Сергей раздражённо хмыкнул.

— Еврейка. Удивлены?

— В некоторой степени, — ответил я.

— Странно, не правда ли? На что она рассчитывала? В Минске, Киеве и Смоленске их тысячами расстреливают только по национальному признаку.

— Правда? — воскликнул Мухин, смотря на комиссара.

— К сожалению, Герасим Васильевич, документально подтверждённый факт с фотографиями, — ответил тот.

— Тогда говорите всю правду, товарищ Сергей, — попросил я. — Кто их расстреливает, где и почему они не эвакуировались.

— С самого начала войны... — нехотя начал он — нам по партийной линии доводят некоторые документы. Товарищ Борисов, вы не зря высказывали тогда опасения. Из последнего... сначала, 27 сентября в Киеве расстреляли пациентов психиатрической больницы, а с 29 по 30 сентября там же казнили более тридцати тысяч советских граждан, известной вам национальности. Очевидцы дали показания, что раввины призывали евреев собраться для переписи и помогали немцам украинские националисты. Помогали во всём.

— Нелюди, — только и сказал полковник. — Не говорите ничего Заславскому, у него жена в Киеве осталась ухаживать за стариками, а он её больше жизни любит. Карьеру из-за неё загубил.

— Узнайте у майора адрес, — попросил я. — Постараюсь выяснить их судьбу и что-нибудь придумать, если они живы.

— Сами понимаете, — продолжил товарищ Сергей — государство у нас многонациональное и отдельно выделять кого-либо нельзя по многим причинам. После победы мы обязательно будем судить палачей за все совершённые преступления против советских граждан. Но если в войсках узнают, из кого немцы набирают пособников в карательные батальоны и что они творят, может пострадать боевое братство. Они уже указывают в своих листовках, что перебежчиков-украинцев сразу отпускают домой. И ещё, хотел в конце совещания сказать, но раз мы немного отвлеклись от повестки — сегодня будет объявлена директива о создании в каждой стрелковой дивизии заградительных отрядов из расчёта одной роты на полк. Костяк будет формироваться из коммунистов, а так как 'Парголовский' особый и беспартийный, то надо как-то решить этот вопрос с Геннадием Петровичем Коротковым.

— А разве это не прерогатива войск НКВД по охране тыла? — задал закономерный вопрос Мухин.

— Я просто ознакомил, — сухо ответил товарищ Сергей.

— Герасим Васильевич, в сложившейся неразберихе это наилучший выход, — сказал я. — По крайней мере, в понимании рядовых красноармейцев подобный отряд будет равносилен триариям, последней линией обороны с прямым подчинением дивизии, а не сиреневым гимнастёркам. Да и вообще, мне кажется, что в Красной Армии нужно ввести телесные наказания — некоторых просто жизненно важно сечь, смачивая розги солёной водой на первый раз.

— Вы ещё про шпицрутены вспомните, — подал голос комиссар.

— Достаточно и розог, но наказание должно быть неотвратимо и подкреплять всё это нужно письмом домой с фотографией или хотя бы угрозой отправки случившегося позора.

— Мы поняли вашу точку зрения, — произнёс товарищ Сергей. — По существу будет что?

— В Марьино осталось четыре пулемётовоза и грузовик с зенитной установкой. Полагаю, растерявшийся боец скорее примкнёт к подразделению с бронёй, чем к настойчивым 'заградителям' с голым задом. Предлагаю использовать их для этих целей, тем более контингент там возрастной, — а пока давайте думать об операции. Если невозможно проредить артиллерийско-танковый кулак в Ферзиково и Козловке бомбардировкой, нужно сделать так, чтобы они оттуда не смогли выбраться на оперативный простор.

Постепенно, как-то даже незаметно товарищ Сергей вместе с Мухиным, проникли в замыслы противника, что не представлялось особо сложным. Ничего заковыристого и хитрого, в частности для полковника после моих пояснений на карте не наблюдалось. Похоже, началась борьба за плацдарм. И если немцы выйдут к городу, форсируют Оку, то получат возможность если не развить оперативный успех, то хотя бы рассечь утончившуюся оборону, а потом перемолоть дивизию и отрезать Тулу от снабжения. Противодействовать можно было двумя способами — нарастить оборонительные ряды или создать угрозу на флангах, а ещё лучше рубануть самим. Придя к общему мнению, оставшееся время мы посвятили деталям.

— Заминировать дорогу, — предложил товарищ Сергей.

— Огненный мешок, — высказался Мухин. — И раз мы вспомнили Лугу, то не вижу причин не воспользоваться той же задумкой, что осуществили недалеко от Извоза. У нас есть возможность пожертвовать парой грузовиков?

— Допустим, — сказал я.

— Тогда у нас было много динамита и совсем мало горючего, а в первом взводе нашлись умельцы. Прорыли шурф под дорожным полотном, заложили фугас, а по обочинам выставили пять грузовых автомобилей, снаряжённых бочками с булыжниками и взрывчаткой. Я не знаю, каков был итог, но твою дивизию, немцы так обрадовались фейерверку, что сутки с места не двинулись. Сейчас же, когда есть столько ракет, не поставить ли их на прямую наводку? Хотя бы десяток. Сварганить треногу из палок, ракету на направляющую планку, аккумулятор старенький и огонь. Да даже к стволу дерева приспособить в ящике. Расстояние-то совсем небольшое, метров двадцать от дороги до лесополосы, а то и того меньше. В борт танку такую пилюлю запустить, чтоб ... в клочья, извините.

— Не пробьёт, но экипажу действительно, как вы там сказали, мало не покажется, — произнёс я. — Даже поджечь сможет. Хорошая идея, обеспечим.

Полковник посмотрел на часы и засуетился у своего портфеля.

— Герасим Васильевич, окончательное решение, конечно за командующим 238-й стрелковой дивизией полковником Коротковым, — сказал товарищ Сергей. — Он отвечает за оборону Алексина, но я поддержу ваше предложение контратаковать собственными силами, не привлекая дивизионную артиллерию.

Мухин встал, поправил воротник своей новенькой коверкотовой гимнастёрки и посмотрел в мою сторону.

— В таком случае, если то, что вчера было обещано по телефону, прибыло...

— Всё как договаривались, ночью привезли по железной дороге, — подтвердил я.

— ... то план готов. Я в Марьино к Заславскому, внесём коррективы и с пулемётовозами в деревню Иншино, в штаб к Геннадию Петровичу.

— Хорошей дороги, Герасим Васильевич, — вежливо попрощался я и как только Мухин покинул подвал, пристально посмотрел на комиссара: — И когда только успели спеться?

— Начальник штаба свёл. Ему после ранения голени процедуры прописаны, вот мы с ним и отправились в 'Тульский пролетарий' к одной костоправше. А там не только порционные судачки, а ещё банька. Герасим Васильевич, оказывается, специалист по веникам, но и я не просто погулять вышел.

— Понятно. На почве истязания прутьями пришли к консенсусу.

— Не прутьями, а вениками. Это к вашему сведению, целое искусство, даже профессия существует.

— Веньщик?

— Тьфу ты! Вот вроде русский, а как ляпнете что-нибудь... банщик. Кстати, а что вы пообещали полковнику?

— Два быстроходных катера с установкой М-8-М с последующей передачей в Серпухов. Здесь будут произведены боевые испытания.

— А без аббревиатуры, — попросил товарищ Сергей.

— Это установленный на судне вращающийся прототип полубашни с возможностью вести огонь двадцатью четырьмя реактивными снарядами 82-мм. Для гусеничных платформ ещё до войны разработали, а для катеров СКБ морского завода 'Компрессор', увы, взялись только сейчас.

— Значит, на то были веские причины.

— Вы правы. Использование существующих маломерных судов с подобным вооружением на море сопряжено с риском. На тихой воде всё прекрасно, а в шторм возможен ах! Пока присутствует материальная база в Туле, есть смысл ещё раз немного поковыряться в расчётах, чтобы попробовать минимизировать негативные эффекты от отверстий для придачи вращения снаряду и креплений на направляющих, хотя я и так убил на это несколько часов в мастерской, прежде чем озвучил свои идеи Мухину.

— Расскажете?

— Сейчас мы их испробуем, и если всё пройдёт удачно, десяток переделанных 'Восперов' (Vosper) с Каспия перевезём на Ладогу. Финны обрадуются, да и проводить десантирование с таким прикрытием на порядок легче.

— Далеко идущие планы всегда были в вашем стиле. Хотите провести атаку с реки по значимой цели, а хватит ли дальнобойности? По-моему, шесть километров предел для РС-82, да и мостов до самой Калуги на Оке нет.

— Я охотно ввязываюсь в авантюры, но разве речь шла про мост? Прислоните к карте целлулоидное кольцо дальности. Там как раз круг на шесть километров и вопросы о точке пуска с реки отпадут сами собой.

Товарищ Сергей приложил линейку и удовлетворённо кивнул головой. Существовало пара мест, где к 'жирной' цели даже не надо было подходить близко к берегу.

— Если вы внимательно слушали Герасима Васильевича, — тем временем продолжал я — то он предлагал весьма занятные идеи по поводу использования 'наглой артиллерии'. Ведь пусковые установки действительно можно поставить практически на любой транспорт, даже на сани, да хоть на пулемётный станок. А в условиях болотистой местности Ленинградской области, где пушку приходиться нести буквально на руках, реактивные снаряды очень хорошее подспорье. Поэтому и прибыло сюда с добровольцами специфическое подкрепление.

Товарищ Сергей опустил взгляд в пол и в этот же момент рассмеялся.

— Конечно, мне не стоит обижаться. Ведь планировалось всё это до моего приезда, а я тут собрался вас убеждать, письма перепечатал. Провели вы меня с Мухиным, — сказал он, присаживаясь к столу.

— Бросьте, — я по-дружески хлопнул товарища Сергея по плечу и разместился напротив. — Никто и не собирался. Поймите меня правильно, это было вполне себе рациональное решение. Основное направление удара 260-й дивизии генерала Шмидта — Таруса и Серпухов. А Алексин у них как камушек в сапоге. Задача же Короткова как можно дольше сохранить этот камень, а мы сделает так, что он станет с острыми краями размером с булыжник. Герасим Васильевич вообще поначалу предполагал, что вы не сунетесь к переднему краю. А оно вон как оказалось: оставили тёпленькое и сытное местечко и сюда, в подвал. Небось, понравилось, как в столовой кормят, и вестовой чай с кофе по первому требованию приносит? Не отвечайте, мне тоже понравилось. Однако, я снова к вам с просьбой.

— Уж излагайте, — товарищ Сергей по-барски развалился на стуле. — От чая не откажусь.

— Это запросто, — извлекая из портфеля термос. — Со мной прибыли корреспонденты, Константин Симонов и Павел Трошкин. Они пойдут на катерах, будут фотографировать и вести беседы. Я предлагаю вам сопроводить их.

— А это никак не связано с разведывательной группой?

На самом деле, план локального контрнаступления удачным образом совпал с приказом командования провести в этом районе активные действия. Планировалась эвакуация какого-то важного человека с секретными документами. Кто это, даже полковник Коротков не знал и когда Герасим Васильевич внёс предложение опробовать новые катера, был принят резервный план, который за сутки оброс приятными для командира дивизии дополнениями и должен был сегодня представлен к обеду в штаб 49-й армии. Фактически, при отсутствии самых резервных резервов и постоянными попытками как-то повлиять на продвижение противника к рабочему посёлку Петровский, на проведение операции даже роту выделить не могли. Остатки 5-й гвардейской дивизии отправили на станцию Таруса и плотность обороны в цифрах соответственно ужалась.

— Это у Мухина уточните, что он там забыл в Кольцовских каменоломнях, — любезно ответил я. — Меня в такие секреты не посвящают. Помните, как Соломон высказался про знания и печали?

— Понятно. Давно хотел познакомиться с известными корреспондентами. Это ведь они сделали фотографии разбитых немецких танков под Буйничами? Вы же тоже там были где-то в это время. И отряд Катюшина оттуда.

— Мало ли где я был, — уходя от ответа, произнёс я. — Ни с Симоновым, ни с Трошкиным я ранее не был знаком. Сами их спросите и главное, постарайтесь вернуться живым и здоровым. Впрочем, можно только живым, здоровье поправим.

— Я же не из праздного любопытства, — обиделся товарищ Сергей.

— Вообще-то их из администрации Жаворонкова направили в самую боеспособную часть, где ещё осталась и появилась новая техника. В горкоме сразу указали на Марьино, так как пропаганде и её сестре прессе нужно поддерживать мифы и создавать непобедимые образы постоянно, а там, в лесу вместо танкового полка только временный штаб, направленные на ремонт сгоревшие танки и десяток пулемётовозов с 'французами'. Отчего вы так скривились?

— Да так, — всё ещё хмурясь, сквозь зубы процедил он. — Просто вы упорно отрицаете тот факт, что разящий меч должен быть заточен точилом пропаганды. Это же очевидно.

— Это вынужденная слабость, — не подтвердил я. — Мне просто претит, когда народ держат за болванов, и когда у людей нет выбора получения информации из разных источников или хотя бы от независимой стороны. Радио послушать, так у нас одни победы. Рано или поздно всё это замалчивание обернётся тем, что слова из репродуктора станут считать набором лжи.

— Вы мне одного знакомого анархиста-утописта напомнили, — сказал товарищ Сергей. — Он долго не мог понять, что народом нужно управлять, а не предоставлять свободу выбора. Дальше что было?

— На мою беду в Марьино мы и встретились. Фотографировать кладбище советской техники или не обладающими внушительными размерами английские танкетки (Universal Carrier Mk.II) Трошкину оказалось совсем не интересно, и я предложил сделать фоторепортаж с катерами. Масштаб уже другой, да и об этом они ещё не писали. Вот так и прилипли военкоры к нам, а уже непосредственно в Алексине наши дороги разошлись, они на пристань, а я по понтонному мосту к вам. Катера стоят под маскировочной сетью на стоянке речного трамвая. Возьмите для знакомства, иногда это помогает.

Я протянул извлечённую из портфеля бутылку.

— Спасибо за коньяк, — поблагодарил меня комиссар и по-простецки сунул пузатую бутылку в карман шинели. — Если не секрет, вы сейчас куда?

— На пункт связи, должны же немцы узнать о нашей контратаке. Или вы не знали, что телефонная и радиосвязь Алексино прослушивается?

— Не знал, — откровенно сознался товарищ Сергей. — Насколько я понимаю, все значимые донесения шифруются и есть ВЧ-связь.

— Шифрограммы ведь и дешифровать можно, хоть это и занимает некоторое время, а с телефоном не всё так однозначно. Тем не менее, ещё находятся одарённые личности, которые прут буром в прямом эфире и откровенничают по телефону. Особенно гражданские и самоуверенные военные.

— И вы знаете кто?

— Чего там знать. Вы, например, когда изъявили желание перебраться сюда и сообщили об этом Мухину. Или когда пытались дозвониться в горком партии. Или позавчерашний разговор с батальонным комиссаром Власенко. Постоянная бдительность, товарищ Сергей.

В этот момент сквозь толщу стен послышались выстрелы 85-мм зенитки бронепоезда и затарахтели, подключаясь к общей обороне 40-мм 'бофорсы' ПВО 'Парголовского полка'. Началась утренняя бомбёжка и выбранный временным пристанищем дом как раз оказался на векторе атаки самолётов люфтваффе. Немцы в который раз пытались навредить стоящему на трёх быках железнодорожному мосту, а зенитчики ставили заслон в попытке сбить хоть один 'юнкерс'. Ни тем, ни другим ничего не удавалось. Бомбы упорно отказывались попадать в мост, обезобразив воронками оба берега Оки, а снаряды в самолёты. Однако паритетом эту ситуацию назвать было нельзя, по мосту паровозы всё ещё следовали, а значит, пол-очка в нашу сторону.

— Это уже паранойя какая-то, — возмутился комиссар, с опаской поглядывая на потолок. — Власенко сам позвонил и когда я спрашивал кто, то имел в виду шпионов противника.

— Если бы я знал...

При всей дотошности документооборота Абвера по событиям в Алексине в ноябре 1941 года, сохранились лишь упоминания в рапорте об успешной работе агента 'Maus'. Что же по поводу утечки, то она тут, при штабе Короткова. Все значимые приказы отданные полковником по перемещению войск за последние полторы недели были известны немцам. Война это искусство обмана и на начальном этапе противник на голову был выше нас. Поэтому для всех, контрнаступление намечается на 23 октября, о чём я и поведал по окончании бомбёжки.

* * *

Ближе к вечеру к узловым оборонительным позициям 238-й СД, проходящим по реке Пытоля начиная от Богимово и по линии Степановское-Китаево до железнодорожного переезда, стало подходить чуть ли не сплошь вооружённое ручными пулемётами подкрепление. В толстых безрукавках поверх зимних ватных телогрейках, в утеплённых штанах, с касками на головах и свисающих со спины из-под рюкзаков почти до колен ковриках они походили на речных обитателей. За глаза их тут же прозвали 'раковыми шейками', но серьёзные мужики с загорелыми лицами не обижались на молодёжь. Судя по возрасту, пополнение редко было моложе пятидесяти лет. С навешанными на груди кучей подсумков и прочими тяжестями, 'парголовские старички' тем не менее, шустро заняли предложенные места и принялись выспрашивать хозяев окопов о каждой мелочи. Где мины поставлены, где колючку оборвало, где овражек с ямой, откуда воду брать и где лучше не ходить. Неверно думать, что придя на новые позиции нужно хорошо знать лишь три вещи: расположение сортира, во сколько появляется кухня и с какой стороны стреляет противник. На передовой лишних знаний вообще не бывает. Поэтому завязавшиеся разговоры можно было услышать и у блиндажа, и у пулемётного окопа, и в траншеях у дороги и даже у склада с боеприпасами. Ну, а наиболее душевная беседа происходила у закипающего самовара возле землянки связистов.

Особое внимание привлекал командир прибывшего отряда. Выделявшийся седой окладистой бородой и отзывавшийся на имя Исидор Иванович Нащёкин он вообще мог поведать про сопки Манчжурии от первого лица и почему всегда не хватает снарядов, а в тылу народа в разы больше чем на передовой. Его опрятный внешний вид, привычная ровная осанка кавалериста с неподдельной выправкой и командная выдержанная речь сеяли подозрения об офицерском происхождении. А проскакивающие в общении слова: 'позвольте', 'милостивый государь', 'что вы как барышня на первом балу' — подтверждали. Но вряд ли кто-либо воспринял это знание с негативной стороны, да и не скрывал он правды о прошлом. Какой смысл о чём-то врать или утаивать, когда следующее мгновение может стать последним? А то, что к опытному товарищу стоит прислушаться — понимали все без исключения, в том числе и политрук, и вопросы не стеснялись задавать. Всё то, не писанное, не закреплённое в уставах и директивах, всё-таки было той частью сути армейской жизни, не считаться с которой не мог ни один солдат. Все, кто ещё не потерял человеческого лица, хотели хоть словечком обмолвиться, поделиться своей жизненной историей, мыслями, переживаниями, распахнуть перед кем-то душу и получить взамен той же монетой. Без условностей, без всяких ограничений, по-людски, честно, как с ладони. Так к нему обратился красноармеец из последнего пополнения призванного буквально на днях. Знакомство с ним началось, когда ему разрешили подержать огромную винтовку — противотанковое ружьё . К сожалению, в эти осенние дни провести полноценное обучение солдатской науки у Красной Армии возможности уже не было. Там, где под угрозой стремительной потери территорий собирают народное ополчение, явно не до жиру и даже полтора месяца 'учебки' внезапно стало непозволительной роскошью.

— Страшно ли на войне, спрашиваешь ты? Страшно, внучок. Ведь если исчез страх, то стоит оглянуться, нет ли поблизости апостола Петра? Хе-хе, — по-доброму рассмеялся он.

Достав откуда-то из множества своих карманов портсигар, Исидор Иванович прикурил папиросу и продолжил:

— Страшно понимать всю бессмысленность, когда люди убивают себе подобных. Страшно осознавать, что в следующее мгновенье убить могут твоего друга, соседа, даже тебя. Теперь больше не стало посторонних и все об этом размышляют. Кто-то спасается от тяжких дум водкой, германец первитин жрёт, французы опиаты курят, англичане бензедрин. И только усталость может побороть этот страх. Усталость от всего обыденного, когда смерть и жизнь сидит по соседству, когда день повторяется за днём, из месяца в месяц. Когда устанешь настолько, что перестанешь бояться этого страха. Но не доводи себя до этого, потерявши страх — потеряешь человечность.

— Выходит и вам страшно?

Возможно ли было услышать подобный вопрос в мирной жизни? Проклятая война изменила всё.

— А как же! Видишь, на мне каска. Потому, что нет ничего опаснее шрапнели и осколков. Слышишь? — Исидор Иванович постучал по жилетке на груди — стальная пластина. Ибо когда в штыки пойдём, самая страшная рана в живот. На ка, — Нащёкин ловко расстегнул ремешки подсумков, и вскоре безрукавка оказалась в его руках — примерь.

— А вы?

— Носи. Я старым башлыком прикроюсь. В мои года больше стужи стоит опасаться.

Красноармеец оглянулся по сторонам, облачился в броню поверх шинели и, обнаружив стальной шлем у бруствера, водрузил на свою голову. Тяжело, неудобно, но страшиться нужно с умом.

Вскоре со стороны железнодорожного перрона подъехал странного вида броневик, похожий на сундук на гусеницах в серо-белых разводах. Ещё со вчерашнего дня на передовой появлялась машина с громкоговорителем и вместо демагогии о прелестях сдачи в плен пластинка играла рёв двигателей. Немцы машину засекли и даже посмеивались ненавязчивой хитрости русских. А зря, маскировка ведь разная бывает. Пока из броневика сгружали длинные ящики, кто-то из новоприбывших вытащил буссоль и, закрепив на земле, подкручивая колёсики и ведя записи, выяснил нужные данные по углам в вертикальной и горизонтальной плоскости. Стоило этому произойти, как водитель 'сундука' ловко развернулся на гусеницах, вращая их в разные направления, и на образовавшейся площадке замелькали сапёрные лопатки. Уже в сумерках, позади блиндажа стояли четыре конструкции с ножками как у паука, на которых покоились реактивные снаряды.

Сплошной линии укреплений с прорытыми траншеями, эскарпами, противотанковыми рвами и минными полями тут не существовало, да и особой нужды из-за специфики местности не было. Корабль проецировал на разложенную карту небольшие поля и пастбища возле поселений, дороги с тропинками да сплошной ковёр из раскинувшегося широко и привольно леса с извилистыми реками и притоками стремящиеся к Оке. Они перетекали между пологими взгорками-гривками, пересекали дороги и просеки, врубались в чащобу и раздвигали луга. Такова природа Среднерусской возвышенности, так обожаемая Чеховым. Кстати, в Богимово как раз и находилась его усадьба. Оборона на подступах к городу Алексин строилась на опорных пунктах вокруг пушечных или пулемётных ДЗОТов, контролирующих либо населённый пункт с дорогой, либо высоту. Там где инженерные части с помощью мобилизованного мирного населения успели что-то соорудить, выстраивалась логистика с подвозом и сообщением, а где нет, как в том же Коврово, располагались наблюдательные пункты, часто даже без проводной связи. Говоря сухим языком, отсутствие современных средств передачи информации и обмена данными влекло к несвоевременным докладам, что не могло не отразиться на эффективности управления подчинённых формирований. Всё изменилось этой ночью. На время операции на самых важных участках 843-й стрелковый полк пополнился двумя взводами радиосвязи из тульского гарнизона на французских мотоциклах (Gnôme & Rhône AX 2 RM) с колясками и рациями. Расторопные юноши и девушки обустраивали пункты связи, садились на мотоциклы и неслись к новым объектам, успев за сутки обеспечить полк радио и телефонной связью по последнему слову техники.

К девятнадцати часам на полустанок Самойлово прибыла тяжёлая мотодрезина с башнями от танка т-28 и платформой. Бойцы выставили сходни на насыпь, и по ним аккуратно сошла эрзац САУ, чтобы занять место вдоль шоссе по направлению к деревне Никольское. 'Комсомольца' тут же обложили еловыми лапами, установили антенну и натянули тент от непогоды и вражеских авиаторов. Выставленное на прямую наводку орудие взяло дорогу под контроль. Шанс прорыва минимален, но чем чёрт не шутит. Немцы не раз доказывали своё упрямство, подтверждая звание лучших солдат Европы, и их танки вопреки предположениям часто оказывались в совсем неожиданных местах. Мотодрезина же освобождая путь бронепоезду на малом ходу покатилась по направлению к деревне Юркино. Именно с этого момента начался отсчёт начала операции.

* * *

Часом ранее, на окраинах Ферзиково к пяти немецким танкам прибыла машина с топливом, а в госпитале поблизости стали готовить койки. Любое наступление начинается не на линии соприкосновения, а прежде всего в тылу. Сначала на картах в штабе, потом на складах и помещениях сопутствующих служб, где рассчитываются килограммы с километрами, вылеты с часами и прочие потребности; только потом солдаты идут в атаку.

Второй батальон 480-го пехотного полка готовился к наступлению. Артиллеристы получили последние уточнения, а пехоте выдали суточный рацион. В 4:30 возле деревни Козловка два тяжёлых 15-см пехотных орудия (s.IG.33) должны были начать обстрел укреплений Китаево, а шесть лёгких 75-мм (Le.LG.18) гаубиц располагавшихся северо-западнее деревни Никольское подавить остатки сопротивления. После чего поддерживаемые пехотой танки вошли бы в деревню и через час заняли село Латынино, рассекая оборону. Первый батальон в это бы время атаковал Степановское и к концу дня, привлекая дивизионную артиллерию оказаться у Павлово (станция Средняя), создавая серьёзный задел для решительного штурма населённых пунктов Мышега и Петровский. Казалось бы, что могло пойти не так в проверенной временем и победами тактике? Ведь в наступлении инициатива и возможность сосредоточить превосходящие силы в одном месте, когда обороняющаяся сторона будет вынуждена растаскивать свои войска, перекрывая возможные направления атаки и, как правило, не всегда успевать.

* * *

Переделанные и облегчённые 'Восперы' прошли сорок миль по Оке за два с половиной часа, сбавляя крейсерскую скорость лишь несколько раз, обходя скопления плавуна, ставя дымовую завесу и у Песков, где стоило идти строго по фарватеру.

— Турынино на траверзе, — сказал капитан, заметив в потёмках устье реки Калужка с приметным ориентиром. — Подготовиться к повороту.

Катер сбавил ход и рулевой закрутил штурвал вправо. Шедший в кильватере стал повторять манёвр со значительным креном на борт.

— Мой вам совет, — перекрикивая шум двигателей, произнёс капитан пассажирам — как бы ни велико было желание не смотрите ночью на пуск реактивных снарядов. Эффект 'молодого сварщика' пагубно сказывается на зрении. А мне слепые здесь не нужны! Они падают за борт.

Товарищ Сергей вспомнил состоящий из сотни запретов инструктаж перед посадкой и посмотрел на Трошкина в нелепом, оранжевого окраса пробковым жилете. В руках тот держал кинокамеру.

— Я зажмурюсь, — крикнул он. — Не беспокойтесь.

Между тем по кораблю прозвучал звонок боевой тревоги, с установки стали убирать брезентовый чехол, а стволы крупнокалиберных браунингов повернулись к берегу, разглядеть на котором что-либо без света прожектора было совершенно не возможно. Однако оказалось, рыжий верзила-пулемётчик ни сколько не выглядел растерянным, словно кот, повинуясь природным инстинктам, он наклонил голову и вглядывался в цели исподлобья. Стоило штурману снять пеленг, как в этот момент радист передал наводчику угловые цифры. Установка с реактивными снарядами пришла в движение. Оператор доложил о готовности по громкой связи, а капитан стал отдавать команды:

— Снимите фашистскую тряпку! Смоллетты никогда не были подлыми пиратами.

Бросивший в рундук брезент, матрос побежал по левому борту к флагштоку. На реке стоял жуткий холод, и поднявшие меховые воротники курток корреспондент с товарищем Сергеем смотрели на распахнутый бушлат матроса с некоторой долей зависти. Казалось, пронизывающая до костей стужа тому совершенно нипочём. Висевший для маскировки при переходе военно-морской флаг со свастикой слетел вниз, а из-за пазухи был извлечён...

— Поднять флаг! Камбалу мне за ремень! Шуба без штанов, смотри за берегом в оба глаза! Огонь!

Сработал первый пиропатрон и РС-ы одна за другой полетели в сторону Грабцево. Трошкин снимал ценнейшие кадры первого в истории обстрела аэродрома с реки, а Симонов в это время, как договорились заранее, на длинной выдержке со штатива навёл камеру на катер. Буквально за секунды направляющие опустели и погружённую в темноту и оглохшую от рёва ракет Оку, огласило довольное урчание двигателей. 'Восперы' уходили как взявшие свою долю добычи хищники — не оборачиваясь, величаво и безнаказанно.

Отойдя на пару кабельтовых от места стрельбы, включив прожекторы, катера ускорились. Трошкин уличил момент и на ухо спросил у комиссара:

— Что значит тот демарш? Я видел такой флаг в морской энциклопедии. США вступают в войну с Германией?

— Не раньше начала зимы, — не подумав, ответил товарищ Сергей, так как все его мысли были сосредоточены на убийстве директора или как минимум, дать тому в морду.

'Задушу гада! Снова его сыграли в тёмную или таковы были обстоятельства? — размышлял он. — Или это ответ на его просьбу забыть о предательстве Жданова? Да, ну, глупость. Совершенно разные вещи. Просто мог предупредить, по-дружески. Хотя, подобный политический демарш всегда держится в тайне до самого последнего момента. Не просто же так матрос бегал с флагом за пазухой. Постоянная бдительность, ведь предупреждал же. Но если смотреть объективно поведение капитана катера похоже на хулиганство и не более того'.

За размышлениями, товарищ Сергей пропустил момент, когда 'John Paul Jones' покинул флагшток, а флаг со свастикой германского ВМФ вновь затрепетал на ветру. Операция ещё не закончена, и соблюдать маскировку жизненно необходимо, о чём громко поведал капитан Смоллетт.

* * *

Нащёкин остался у бруствера. Он видел, как поползли сапёры: от кочки к кочке от куста к кусту; и подумал, что с той минуты уже не способен влиять на выполнение задания. До этого он сутки проводил изматывающие до седьмого пота тренировки. Заставлял прислушиваться, принюхиваться и приглядываться. Сам то он давно научился различать шёпоты из-за горизонта и видеть то, что творилось за углом. Оставалось поделиться опытом. С каждым из отобранных бойцов в группу изучал местность на макете, старался обеспечить всем необходимым, начиная от булавки и заканчивая сапёрными ножницами с алюминиевым щупом. Разбирал ошибки, показывал на собственном примере, словом, делал всё, что мог. Теперь он стоял и тоскливо смотрел на тёмные, чуть колышущиеся на припорошенной снегом земле фигуры, прикидывая, всё ли сделал, как требовалось, и что-то бормотал себе под нос. 'Девять мин на пятьдесят шагов вглубь, снять растяжку и не забыть про 'колокольчик' из консервных банок у берёзового пенька'.

Вот-вот на ночном небосклоне должна была появиться анёва, но созвездия и планеты словно застыли в ожидании, оставляя в тишине небесному астрологу время подобрать гороскоп для участников сегодняшних событий. Это была долгая и лишавшая покоя тишина, давящая на плечи мучительной тяжестью. За пнём начиналась нейтральная полоса в тысячу шагов, на которой, звёзды для кого-то сияют в последний раз. Сплошных траншей перед деревней немцы не создали, надеясь, что болотце и не до конца промёрзший ручей надёжно прикроет их боевые порядки, усилив оборону пулемётами на флангах. Используя опорные пункты и патрули, в целом противник справился бы со стихийной атакой нашей пехоты. А ещё они были уверены, что в ближайшие пару дней нанести внезапный удар мы не сможем. Ну, нет тут у Красной Армии резервов, нет.

В небе едва заметно мерцали приглушённые предрассветной мглой звёзды, и Исидору Ивановичу показалось, что там, из далёких просторов ему подмигнули. Наконец отчётливо послышалось сопение.

— Проход есть, командир, — доложил сержант, сползая в траншею.

На стороне противника метнулся росчерк осветительной ракеты, потом полоснули яркие трассеры одинокого пулемёта, уходящие светлячками куда-то в сторону бора. Ели там стояли могучие, разлапистые, шелестели солидно и тени от них лежали густые, надёжные. Возможно, эта надёжность и нервировала немецкого пулемётчика. Что он там рассмотрел с такого расстояния или предположил — вряд ли удастся узнать, пусть стреляет. За очередью послышался далёкий шум моторов. Постепенно он стих, но не так, словно удаляясь, а будто заглушили двигатели по команде, когда приказ передают по цепочке. Судя по всему, к немцам так же прибыло подкрепление. С нашей стороны пока было тихо. Нащёкин поморщился: следовало бы ответить на пулемётную трескотню, иначе по ту сторону могли подумать, что тишина соблюдается неспроста. Однако до начала оставались считанные минуты, и по большому счёту можно было хоть песни петь, хоть на аккордеоне играть. Музыка сейчас зазвучит так, что всунутые в уши пальцы не помогут.

— Расставить сигнальные вехи, — приказал Исидор Иванович.

Освоение колонных путей выдвижения на рубеж атаки было отработано до самых мельчайших деталей. В ночных условиях, конечно, случается всякое, но справились без нареканий и явных промахов. Четвёрка бойцов похватала колышки, и побежали обозначать место прохода для прибывших по железной дороге танков. Установленные на шестах с флажками фосфоресцирующие прямоугольники размером со спичечный коробок при всём скудном свечении, тем не менее, являлись каким-никаким подспорьем для мехводов. Направление, так сказать, было указано. В темноте с места водителя их почти не разглядеть, а вот высунувшись из башни, любой член экипажа уже мог подсказать в какую сторону повернуть гусеницы.

Сколько не смотри на часы, а начало артподготовки вышло внезапным. Разрывая тишину, кажется, почти над самыми головами народился нарастающий свист 'подарков' от крупнокалиберной артиллерии. Вначале он был глухой, отдалённый, потом стал усиливаться, а вскоре над передним краем с воем пронеслись невидимые простому глазу вестники смерти и ухнули где то там, за холмами. Ни давая и мгновенья передышки, всё заглушилось рёвом реактивных снарядов. Вслед за первым залпом последовал второй, третий и наконец, последняя установка потонула в облаках пара и дыма. За канонадой было не слышно, как запустили двигатели танков и уже при зареве пожарищ на броню 'матильд' залезала пехота. Вновь раздались отголоски свиста снарядов и хлопки покидающих стволы миномётов мин, только теперь к ним присоединился ещё один источник звуков — со стороны железной дороги. Не дожидаясь окончания праздника артиллерии, танки пошли в бой. Сто пятьдесят-двести метров они шли колонной, а затем развернулись в боевой порядок. Наблюдавший за атакой Исидор Иванович зарядил сигнальный пистолет и выпустил в небо ракету зелёного цвета.

— С богом, — произнёс он, — видя, как при отблесках огня от загоревшихся крайних изб деревни с танков посыпались бойцы штурмовой роты, чтобы тут же найти укрытие за бронёй. Пока всё шло без замечаний, бронированные монстры прокладывали путь и принимали на себя разрозненные винтовочные залпы немцев, как во фланг атакующим ударил вражеский пулемёт. Вроде бы всё было известно о противнике. Даже смены по часам и вчерашний снимок с самолёта, а самый важный ДЗОТ упустили. Ориентируясь по трассерам, Нащёкин наконец нашёл его. Как он и предполагал, тот разместился посреди двух холмов, плавно сросшихся друг с другом как скрюченный палец, надёжно закрывавших его с фронта от артиллерийского огня. Тут бы и мортира не сразу сдюжила, настолько природа постаралась своим ландшафтом. Пушку там без серьёзных земляных работ не спрятать, а вот пулемёт, зараза, встал как гвоздь в бревно по саму шляпку. Просто так не сковырнуть, только колупать или выйти на прямую наводку и вбить в жерло пробку. Конечно, не будь раций, сержант послал бы бойца проползти между пеньками от воронки к воронке, чтобы потом пробежать метров тридцать и мгновенно забросить в чёрный зев амбразуры пару гранат. Вот только сидящие в траншее немцы вряд ли обрадовались бы такому развитию событий и стали бы активно мешать. Возведённый не иначе как за прошлые сутки новый оборонительный форпост создавал реальную угрозу наступлению. Русский трофейный пулемёт выдавал из него очередь за очередью, совершенно не жалея патронов и наплевав на паспортный ресурс.

— Внучок, дай связь с танками! — приказал Исидор Иванович.

— Сильва! Ответь! Сильва! — стал кричать в гарнитуру связист.

Получив приказ, не отличающаяся особым проворством крайняя 'матильда' повернула влево, оставляя за собой куски проволочного заграждения вместе с истерзанными колышками. Невзирая на частые разрывы противопехотных мин под гусеницами, танк стал приближаться к холму. Остановившись, он сделал выстрел и резко рванул вперёд. На третьем снаряде пулемёт замолчал, но стоило пехоте подняться, как он словно обрёл второе дыхание. К счастью, это уже была агония. Жизнь пулемётчика на передовой коротка.

— Прикройте Жана, 'колотушка' на десять часов! — раздалось в радиоэфире французская речь танкистов. — Между деревом и колодцем. Поленница!

Однако немецкий наводчик оказался быстрее. Не имея шансов поразить 'матильду' в лоб, 37-мм противотанковая пушка уверенно била в нижнюю часть борта, где четыре сантиметра брони спасали не во всех случаях. Со второго выстрела машина бывшего второго лейтенанта кирасирского полка Жана потеряла гусеницу. В движении это было подобно нелепой картине, когда на скользком льду кто-то резко дёргает тебя за руку. Тело по инерции движется вперёд и одновременно разворачивается вокруг своей оси, словно ты позабыл о чём-то важном и стоит вернуться. Волею судьбы, когда мехвод 'матильды' сбросил ногу с педали, танк застыл как раз напротив вражеской пушки, и включённый свет фар засветил 'колотушку' (Pak-36) в самый ответственный момент — перезарядки орудия, когда собран 'полный дом'. Выстрел прозвучал звонко. Разрыв снаряда смёл маскировку из поленьев вместе с обслугой орудия. Пусть в башне после переустановки английской двухфунтовой пушки на ЗИС-5 пришлось потесниться, зато осколочно-фугасный снаряд давал прикурить на всю катушку.

Бой это состязание выучки, навыков, рефлексов. Чем больше времени солдат проводил на полигоне, чем больше стрелял, совершал манёвров и пытался удивить противника — тем ценнее он становился как боевая единица, а с ним и подразделение. Штурмовая группа действовала как хорошо слаженный механизм мясорубки, исключая лишние допуски и зазоры, перемалывала живую силу противника. На правом фланге уже пошла зачистка. Дым ещё не рассеялся, а две фигуры под шумок вынырнули из окопа, пробежали пару шагов, и с маху шлёпнувшись на сырую землю, поползли к углу ближайшей избы. Граната в окно, за ней ещё и пока второй прикрывает первого, ещё два бойца уже бегут к следующему дому.

Танковый пулемёт прошёлся свинцом по подозрительному строению, откуда противник пытался огрызаться из только что установленного миномёта и вновь рявкнула пушка, опрокидывая приютившийся у крыльца крайнего дома грузовик. Не жалея снарядов, 'матильды' вели обстрел и уверенно шли вперёд, преодолевая метр за метром как носороги в саванне, где слабое зрение грозных исполинов — горе для вставших на их пути зверей.

Не встречая серьёзного сопротивления, перепаханные артиллерийским огнём, вражеские траншеи были взяты, а к пяти часам утра над крыльцом уже бывшего немецкого штаба развивался красный флаг.

— Александровка наша, — доложил капитан Нащёкин в штаб по гарнитуре рации, когда его транспортёр замер у сложенных на соломе и брезенте солдат, возле которых ловко орудовал бинтами низкорослый сириец с красным крестом на белой нарукавной повязке. Двое его соотечественников-помощников тут же грузили перевязанных в кузов трофейной медицинской машины. Соскочив на землю, Исидор Иванович хлюпнул сапогом: шальной ручеёк крови бросился ему под ноги. Примериваясь, как лучше перешагнуть через образовавшуюся лужицу, он вспомнил, что не доложил о потерях (семеро убито, двенадцать ранено), трофеях и отличившихся. 'Чёртов пулемёт, — подумал он — если бы не он, обошлось бы малой кровью, а так, вот он результат'. Впрочем, об этом он напишет вечером, так как счёт ещё не закрыт, а пока следовало выдвинуть к западной окраине посты, наладить сообщение с тяжёлой мотодрезиной охраняющую дорогу к деревне Юркино, прикинуть линию оборонительных рубежей, пополнить боезапас, топливо и дожидаться подкреплений. Если всё пойдёт по намеченному плану, приказ выдвигаться к Козловке последует в ближайший час, а если нет, все, даже пленные под угрозой расстрела возьмутся за кирки и лопаты. Противостоящий им батальон это серьёзно, почти тысяча человек вместе с возничими, поварами и горнистами. Одну роту с обозом они гарантировано перемололи, но не весь батальон. А значит, есть вероятность ответных действий немцев. На этот случай в МТС колхоза 'Сеятель' уже подготовлены башни старых пулемётных танков и как бы скептически не относился Исидор Иванович ко всяким фортификациям, отдавая приоритет наступательному натиску, не признать полезность 'стальных ДОТов' и щитков в активной обороне не мог. Подходя к крыльцу, он достал папиросу и принюхался по привычке к табаку. Вот только вместо 'Вирджинии' горьковатым ароматом во дворе дома повеяло от обожжённой вишни, палёной шерсти и сгоревшего тротила. Возле ближайшей дымящейся воронки, которыми была усеяна большая часть деревни, тонкий лучик прыгал по неотправленному письму. Бумага чернела и коробилась в том месте, где он пробегал, занимаясь жёлтым огоньком, стирая навсегда последнее слово солдата. Едко и на расстоянии ощутимо пахло палёной немецкой шинелью и тлеющей ватой русской куртки. Пахло войной. Перед дверью в дом капитан снял каску с шапкой. С обострившимся обонянием пришли новые звуки. Где-то неподалёку — между лесом и местами заснеженным лугом, который начинался от дороги со сгоревшими грузовиками — бухали взрывы. Бухали негромко и неопасно, не нарушая тишины, которая складывается после боя. Будто почки на деревья раскрывались. Там, в попытавшейся спастись от огня реактивной артиллерии повозках горели ящики с патронами. Они трещали, щелкали, иногда выстреливая по замысловатой траектории слепыми трассерами, не давая приблизиться к раненым и мёртвым телам немецких солдат. Деревенский луг покрылся язвенными пятнами от разорванных тел и кругами выжженной земли. Судя по всему, там мало кто успел спасти свои жизни.

* * *

'Александровка наша', — прозвучало в динамике рации.

Дежурный сержант сделал запись в журнале и тут же доложил по телефону полковнику Мухину.

— Ну что, Герасим Васильевич, — с огоньком в глазах посмотрел на полковника Заславский. — Доложите Короткову или дождёмся результата по Козловке?

— Нисколько не сомневаюсь в положительном результате по Козловке, — ответил Мухин. — Погода нам в помощь. Однако победных реляций сейчас слать не стану. Тут и так всё ясно. Вот если бы мы железнодорожную станцию Ферзиково захватили, то не удержался бы. Отвлекающий удар мы провели, человечка оттуда забрали, приказ, стало быть, выполнили.

— Предполагаете, что в случае нашего локального успеха Коротков проведёт не ротацию, а переброску высвободившихся войск на север? — спросил начальник штаба.

— На его месте я бы так и поступил. В район Солопенок, незамедлительно! Хотя бы частично, пока немецкая авиация смотрит на барометры, да только кто ему это позволит? На весь Брянский фронт две сотни танков едва наберётся, а мы здесь по прямому распоряжению Жаворонкова и завтра, может статься, сами чёрт не знает, где окажемся. Пока есть угроза на Серпуховском направлении, фронт будет изыскивать резервы. Нет угрозы — на все просьбы и требования ему будет один ответ — держаться своими силами. Я это хорошо усвоил на Лужском рубеже: везут на том, кто везёт. К тому же не стоит забывать про 43-й армейский корпус генерала Готхарда Хейнрици. 230-я и 131-я пехотные дивизии угрожают с юга, и, протиснувшись вдоль Оки, возьмут правобережье вместе с деревнями в котёл и наверно, Алексин до кучи, а состояние нашей 50-й армии вам известно не хуже меня. Деблокады не случится, армия отползёт назад, так как ни один полководец не сможет удержать сто метров фронта одним бойцом. Поэтому раньше десяти даже рыпаться не стоит.

Про положение дел 50-й армии Заславский знал не понаслышке. На протяжении последней недели (не без подсказки Митякина) по распоряжению первого секретаря горкома Тулы был налажен воздушный мост. Бездонные склады Парголовского полка стремительно опустошались, а госпитали пополнялись пациентами. Ночью должны были эвакуировать штаб, но не смогли.

— Знаю, Герасим Васильевич, — обречённо произнёс майор. -Приданные полку два транспортных самолёта совершают по восемь вылетов в сутки в район брянских лесов. Лётчики передали, что вчера был потерян последний аэродром, взлетали под обстрелом. Медикаменты, продукты и боеприпасы теперь сбрасывают на парашютах. По численному составу армия сократилась до дивизии. Стоит готовиться к худшему сценарию.

В этот момент раздался громкий писк внутреннего телефона. Мухин поднял новенькую эбонитовую трубку и выслушал долгий рапорт дежурного, одновременно чёркая карандашом в блокноте.

'Козловка', — глазами спросил Заславский, поднося красный карандаш к карте.

Полковник кивнул.

— Сожжена танковая рота немцев, — довольным голосом произнёс он, отойдя от телефона к карте — очень большие трофеи. Директор просит срочно прислать эвакуаторы, механиков-водителей, а так же московских корреспондентов с кинокамерой и товарищем Сергеем на мотодрезине.

Майор досадно развёл руками.

— Герасим Васильевич, у нас в распоряжении лишь один 'Ворошиловец', какие эвакуаторы?

— Значит, один и пошлём.

— Что по пленным?

— Ни одного.

— Странно, — сказал майор Заславский, нанося пунктиры по речкам Веенка, Опака, Песочная. — Учитывая, как Борисов относится к этому пункту это очень странно. Может, пока нет данных?

— Доклад был исчерпывающий, — твёрдым голосом произнёс Мухин. — Вы же знаете про краткую и полную формы, которые у нас введены: событие, время, результат и так далее.

— Конечно, знаю, сам принимал участие в составлении. Но не может быть, что бы вовсе без пленных. Кого-то ранило, контузило, потерял сознание. Или что-то случилось из ряда вон.

— Мне кажется, не просто так он запросил корреспондентов.

* * *

На въезде в деревню у самой обочины, где встретила свой последний час немецкая тяжёлая обозная повозка, в землю был вбит выкрашенный в полоску чёрной и белой краской столб от поломанного шлагбаума с приколоченной информативной доской, на которой проступала полустёртая надпись 'Patronenkasten'. К слову, еле читаемые буквы на крышке патронного ящика никого не смущали, как и пока отсутствия самой информации, но судя по тому, с какой решительностью к ней двигался красноармеец с кисточкой и тюбиками, неправильность будет устранена в кратчайшие сроки. Вскочив на оставленное возвышение из тех же ящиков, он ловко замазал белой краской латинские буквы, привычным профессиональным движением художника вытер кисть и вывел черным, узнаваемым в далёком будущем шрифтом 'Козловка'. Затем оторвал доску от распотрошённого ящика и, примотав проволокой к столбу дописал: 'до Берлина 1570 км'.

— Лошадей уберите и отдайте местным, — приказал я, когда боец спрыгнул с ящиков. — Не стоит добавлять убитую скотинку в кинохронику. А вот эти два трупа перетащите сюда и насыпьте крайнему в рот земли: наелся он ею досыта. Там они панораму портят, а вот тут, у пулемёта около воронки с разбитым мотоциклом в самый раз и подкрасьте крест на танке. Он отчётливо должен быть виден.

— Белил не хватит, — возразил красноармеец.

— Боец Репин, вы художник или как? Насколько я помню волновую физику, нужно совместить красный, синий, зелёный.

— Физика тут не сработает, бурда выйдет, это же искусство. Нужны белила, на крайний случай известь, каолин либо алебастр.

Я покопался в портфеле и извлёк жмень 'свинцовых' тюбиков.

— Держите Репин и больше не просите.

— Завод Художественных Красок... Ленинград, — прочёл он на этикетке вверху, ссыпая тюбики в каску. — Родители мне полный набор подарили на поступление. Хорошие были краски.

— Репин, займитесь делом!

— Может, для контраста флаг фашистский на мотор набросить? — спросил боец, указывая кисточкой на завалившийся набок и дымящийся лёгкий танк.

— Принимается, — ответил я. — Но только по команде фотографа, а то сгорит раньше времени.

— А ещё можно...

Поток идей красноармейца прекратился с заглушающим рёвом реактивных снарядов. Когда я упоминал, что их у нас вагон, то немного лукавил. Не вагон, немного больше, но то немного сейчас позволяло почти непрерывно держать в тонусе подходящие к немцам подкрепления и железнодорожную станцию Ферзиково, от инфраструктуры и подъездных путей которой уже мало что осталось. Главный козырь реактивной артиллерии в её подвижности и нанесённая на борту переделанного (без башни) танка пословица: 'Осторожность — мать фарфоровой посуды' не просто так каждый день мозолила глаза экипажу. Обладающие силой внушать страх и уважение, установки БМ-13 с последней ушедшей в небо миной уже приводились в походное положение. Бойцы опускали направляющие, укрывали брезентом и даже умудрялись успевать втыкать еловые лапы в технологические отверстия для маскировки. Минута-другая, а расторопный расчёт из двух установок и машины сопровождения уже следовал за командирским танком к новой точке.

— А ещё можно...

По дороге показалась английский транспортёр (Tracked Personnel Carrier), из которого торчали знакомые головы.

— Достаточно, — сказал я. — Корреспонденты уже приехали. Когда закончите, вы поступаете в распоряжение товарища Сергея. Он как раз искал оформителя боевого листка. А ещё он внимательный слушатель.

Остановившийся у столба транспортёр чуть не снёс его, что вызвало крайнее возмущение красноармейца с кисточкой, но на это я уже не обращал никакого внимания. Вот есть насквозь пронизанные искусством люди, которые забывают всё на свете, едва дело каким-либо образом зацепило их творчество. Армагеддон за окном не заметят и не столь важно, холст с пейзажем в центре внимания, скульптура в три человеческих роста или крышка от патронного ящика.

— Здравствуйте товарищи, — произнёс я, жестом руки предлагая пройтись. — Надеюсь, моя просьба не помешала вашим планам?

— Нисколько, — ответил за всех Симонов, первым вылезший из транспортёра и поспешивший к опрокинутому танку. — Мы с собой целый карман плёнки захватили, правда, в Александровке немного поиздержались. Герасим Васильевич обмолвился, что пожгли танковую роту немцев, вот бы запечатлеть и побеседовать с участниками боя.

— Поле деятельности вам сейчас подготовят. Танки на дороге, пушки на картофельном поле, миномёты и пулемёты возле сельсовета уже грузят на подводы. Трофейные пистолеты, бинокли и часы для вас уже отобраны.

— Зачем часы? — спросил Симонов.

— Видите этого юношу с кисточкой и вещевым мешком? Это боец Репин. Он вам всё покажет, расскажет и даже посоветует. Рекомендую прислушаться. В вашем распоряжении тридцать минут, после чего садитесь в транспорт и следуйте по дороге до водоёма. Там я вас буду ждать вместе с товарищем Сергеем и следователем военной прокуратуры.

— Прокуратура? — одновременно произнесли Симонов с Трошкиным.

— Сожалею товарищи, но большего сказать не могу. Всё, тридцать минут! Фашиста мы отогнали всего лишь на пару вёрст. Будьте предельно внимательны. Товарищ Сергей, а мы с вами можем срезать через яблоневый сад, пока военкоры сделают свою работу.

На середине пути, комиссар стал сыпать вопросами:

— Что случилось? Зачем понадобилось привлекать военную прокуратуру? Дезертиры? Самострел? Пораженческая агитация? А я ведь предупреждал, что эти игры с литовцами до добра не доведут. Постой, неужели убийство командира?

— Если бы...

— Чёрт бы вас прибрал! Да скажите же, наконец.

— Особого отряда морской пехоты это не касается. Лучше один раз увидеть. Я, по крайней мере, с таким ещё не сталкивался. Сотрудника я вызвал по пустяковому поводу. В лесу, обнаружили брошенную машину ЗиС, а в ней опечатанный печатью 'секретчика' полка ящик. Дел на пару минут, подтвердить целостность пломбы и передать. Но вот потом...

В этот момент комиссар обнаружил валявшийся на земле у лавочки советский противогаз.

— Зараза! И здесь то же самое.

Частая находка на дорогах войны. Несмотря на всевозможные взыскания и проверки от этого предмета амуниции старались избавиться при первом удобном случае. И если бы я не имел представления, каким образом он оказался здесь и как этот противогаз недавно использовал дед Семён для допроса, то подумал бы точно так же, как комиссар.

— Да выкиньте этот кусок резины, — оставляя товарища Сергея за спиной, произнёс я. — Или думаете найти по фамилии на бирке разбазаривателя материально-технических средств?

— Надоело, третий противогаз за сегодня нахожу. Поговаривают, что Гитлер запретил использовать химические снаряды, но солдаты вермахта их — указывая на маску — исправно носят. Неспроста это, от капиталистов не стоит ждать ничего хорошего.

Путь по тропинке через колхозный сад не занял много времени и вскоре мы вышли к пруду на окраине Козловки, где у самой воды стояло строение с крышей из дранки без окон и печной трубы. Казалось, что старая баня поскрипывает, пытаясь что-то сказать через открытую настежь дверь стоящему поблизости штабному бронеавтомобилю. Робкий гул навевал о боли и страдании. Небо было затянуто свинцом, будто одним большим облаком до самого горизонта. Бескрайняя серость, отразившая в себе ледяную воду пруда, густую темноту елей, обступившей его и устремляющиеся со стороны дороги вверх столб дыма от горящего бензовоза. Словно подпитывающееся сажевыми красками это природное создание чернело, набухало и грозило вот-вот разродиться мощным снегопадом.

— Здесь был медицинский пункт батальона 765-го стрелкового полка 5-й гвардейской стрелковой дивизии, — указав на строение, сказал я. — Когда наши оставляли Ферзиково, сюда был направлен младший политрук Самуил Зисельс с приказом об эвакуации. Только вот грузовик с ним до медсанбата не доехал. Сейчас этого деятеля разыскивают, и я надеюсь, что он прояснит, каким образом появились предпосылки к трагедии.

— Ух, от сердца отлегло, — произнёс комиссар. — Я уже решил, что в полку дезертир и позора не оберёшься. Обожди, фамилия редкая, но какая-то знакомая. У Мехлиса зам тоже Зисельс. Я его видел в Смольном, рыжий такой с кудряшками, только он совсем не младший политрук.

— Да мне плевать! То, что произошло здесь — просто так оставлять нельзя. Но я хочу, чтобы всё свершилось по закону, иначе...

— Не говори так, — остановил меня товарищ Сергей — с Мехлисом никто связываться не хочет и своих он не отдаст. Даже если речь идёт про дальнего родственника Зисельса, — пятно всё равно ляжет на репутацию самого Льва Захаровича. Яблоко от яблони, должен понимать.

— В таком случае ему лучше застрелиться. Знаешь, что такое оставить свой госпиталь врагу? В Испании, когда франкисты давили по всем фронтам в Сантандере, двадцать добровольцев отдали свои жизни, чтобы спасти оставленных семерых раненых. Но после того случая все знали — госпиталь защитят любой ценой и раненых даже Мавританская гвардия не трогала, хотя марокканцев никогда не брали в плен и кололи штыками на месте.

— Я слышал о той истории. Здесь что случилось?

— Сначала солдаты издевались над медсестрой, а военврача, когда тот вступился — забили прикладами. Потом пострадали две девочки из деревни, которые ухаживали за 'тяжёлыми', а под конец двенадцать раненых красноармейцев немцы утопили в пруду. Их тела сейчас сложены у мостков. А вот тринадцатому сказочно повезло — выжил. Его обнаружили деревенские дети.

— И где сейчас этот боец? — спросил товарищ Сергей.

Я показал рукой на самый крайний дом в деревне.

— Вон тот дом, возле которого стоит трактор с прицепом. Там проживает многодетная (многодетная — только по моим меркам, в деревнях это норма) семья механизатора...

— А сам механизатор тут? — не дослушав меня, спросил он.

— Глава семейства на фронте, — ответил я. — Танкист, геройски воюет, награждён, видел письмо с газетной вырезкой, но и жена его подстать мужу.

— Не побоялась приютить раненого, — оценивая поступок, с гордостью произнёс товарищ Сергей. — Вот, какие у нас женщины! И в избу горящую, и жеребца на скаку.

— Если только жеребёнка, — поправил я, когда мы уже подошли к бане. — В ней роста метр с кепкой, голодное детство. С её комплекцией два раза подряд родить близнецов нечто невероятное. Я даже предложил ей наблюдаться у меня в клинике или хотя бы поселиться рядом с 'Тульским пролетарием'.

— Это ещё зачем?

— Попробуйте догадаться сами.

— Не, не может быть. Что, снова двойня? — удивился комиссар.

— Хотелось бы надеяться, но, похоже, тройня. Помимо прочих навыков Чантико ещё и дипломированный акушер. Ей будет интересно и наша героиня под присмотром окажется.

— А мне показалось, что ваша мексиканка специалист немного в другой области.

— Всё возможно, — пожав плечами, произнёс я. — Просто она любит изучать нас, мужчин и наверно, немножко коллекционировать. А вот и прокуратура.

— Военный юрист Ромашкин Александр Павлович, — представился он.

Вид у него был жалкий, измученный, однако держался он независимо, говорил уверенно и даже властно. Угрюмое и не по-юношески сосредоточенное лицо казалось чем-то насторожено, но общее впечатление от него было положительное.

Товарищ Сергей навал себя, звание, и сразу перешёл к выяснению сути, обложив Ромашкина вопросами как волка флажками.

— В дивизии вторую неделю, с 7 октября, сам из Москвы. Дела не могут быть серьёзные или не серьёзные — отвечал тот по очередности заданных вопросов. — Если совершено преступление, то это преступление. С десяток ещё не набралось. Несоблюдение светомаскировки, хищение молока и десяти селёдок, необоснованная трата боеприпасов ну и конечно, утеря противогазов. Ещё был случай сна на посту, но там больше его командир виноват и я дело не возбуждал. Что же касательно этого события, следственные действия, конечно, затруднены, тем не менее, проведён и запротоколирован первичный опрос свидетелей. Я осмотрел и зарисовал схему места преступления в протоколе досмотра, осталось фотографирование, но вы, — посмотрев в мою сторону — пообещали посодействовать. Я собирался в такой спешке, что не успел получить фотоаппарат.

Бросив взгляд на часы, я произнёс:

— Буквально через пятнадцать минут сюда прибудут те, кто поможет вам. Они сфотографируют всё, на что укажете. Что-то ещё? Просьбы, пожелания?

— Я хотел бы ещё раз провести допрос подозреваемых. Сейчас это сделать практически невозможно. После того, как ваш сотрудник заставил немцев лезть в воду доставать тела, они не могут внятно ответить ни на один вопрос.

— Чем же он их так запугал? — поинтересовался товарищ Сергей.

— Я не присутствовал, — слукавил юрист. — Рисовал схему.

Мы подошли к мосткам, где на расстеленных плащ-палатках лежали тела. За те несколько суток проведённые в водоёме, под воздействием фауны плоть претерпевает такие изменения, что увиденное заставляет не вспоминать о какой-либо эстетике. Пусть подобное на войне сплошь и рядом, а человек со временем приспосабливается, но вряд ли можно заставить себя вычеркнуть из памяти обезображенные лица красноармейцев погибших лютой смертью.

— Где немцы? — спросил у меня комиссар.

Я кивнул в сторону бани.

— Мне кажется, — прищурившись, обратился товарищ Сергей к военному юристу, когда спустя минуту вышел на свежий воздух — вы предполагаете, что с этими 'панцерзольдатами' мы разберёмся по ускоренной процедуре?

Ромашкин промолчал, но на лице так и читалось: 'А разве нет?'

— Расстрелять это слишком. ... Это проявить милосердие, — промолвил сквозь зубы комиссар. — А Советский Закон милосерден лишь к своим гражданам.

— Александр Павлович, — обратился я к военному юристу. — Если дело требует повторного допроса, то проводите. Здесь произошло ужасное преступление, одна мысль о котором, заставляет забыть о снисхождении. Последнюю неделю противник ротацию не проводил, а значит те, кто в сарае — должны ответить. Потому помните, через час я их закопаю.

— Извините, — возразил он — но условия и обозначенные временные рамки не позволяют провести даже следственный эксперимент, не говоря об элементарной дактилоскопии.

Товарищ Сергей указал рукой на следы издевательств у замученного красноармейца.

— Какая ещё нахрен дактилоскопия? Так даже у Шкуро не пытали! Обстоятельства, способствовавшие совершению преступления ясны и без экспериментов. Это не раскаявшиеся уголовники, укравшие три колоска с колхозного поля, а военные преступники.

И тут военный юрист показал характер.

— Если хотите, чтобы расследование было проведено надлежащим образом, попрошу не мешать исполнять мне свои обязанности. Вы ратуете за коллективную ответственность, но где виновны все, невиновен никто.

— Да ради бога, — отмахнулся я. — Забирайте и досконально допрашивайте их в спокойной обстановке. Поступайте строго по инструкции, только предварительно ознакомьтесь с приказом выродка Кейтеля. Ведь им фактически разрешили творить здесь всё что угодно. Надеюсь, когда весь мир соберёт трибунал и подобные этим нелюдям предстанут перед судом, том вашего дела ляжет на весы свершения правосудия.

— Именно так всё и будет, — нисколько не сомневаясь в своей правоте, подтвердил юрист.

— В таком случае я бы посоветовал не спешить в штаб 238-й стрелковой дивизии в Иншино, где нет условий для содержания и уж тем более работы. К сожалению, это не единственный случай, поэтому лучше бы отправиться вам в Тулу и приобщить материалы к делу, но можно подобрать место поближе.

— Где?

— Как вы смотрите на командировку в Марьино? Деревня в зоне действия 49-й армии и есть связь. Я распоряжусь, что бы вам выделили кабинет в лесхозе и койку для отдыха. Все необходимые помещения там есть. Ваше начальство будет предупреждено.

— В городе было бы гораздо удобнее, — мечтательно заявил военный юрист.

— В городе так в городе. Ваня, Петя! — позвал я своих помощников, и едва они появились из броневика, отдал распоряжение: — как только закончат фотографирование, заберёте у корреспондентов фотоплёнку и доставите Александра Павловича с задержанными немцами в Тулу, в расположение нашего полка. Товарищ Ромашкин, медицинское заключение по замученным красноармейцам врач сделает после полудня и перешлёт вам. Сейчас ему живых спасать, обождёт?

— Конечно, обождёт, — не стал возражать юрист.

Что же, теперь самое время утрясти временный перевод прокурорского работника к нам. Конечно, здесь нужен дифференцированный подход, но исходя из дефицита времени, проще обойтись взяткой. Подойдя к броневику, я попросил радиста связаться с Мухиным.

'Герасим Васильевич, мне тут сообщили, что из ремонта только что вышел и погружен на платформу тяжёлый танк КВ, который мы вывезли из Вязьмы'.

Полковник попросил минуту и вскоре дал ответ.

'Орудие и мотор починили, трансмиссию заменили? — услышав утвердительный ответ, переспросил я — Великолепно. Пожалуйста, передайте машину в распоряжение Короткова, а то я слышал, в районе Солопенок всего один миномётный взвод. Взамен я попрошу командировать к нам в полк военного юриста Ромашкина, который ведёт дело о гибели пациентов госпиталя'.

Трошин сфотографировал и сложил обратно в ящик подарочные коробочки с часами, на задних крышках которых была выгравирована надпись готическим шрифтом 'За взятие Алексин'. Следом пошли подарки попроще. Снабжёнными открытками с поздравлениями храброму солдату, портсигары от командира 260-й дивизии генерала Шмидта выглядели празднично вызывающе. Самоуверенность врага просто зашкаливала.

— Не удивлюсь, — поделился он своими соображениями со стоящим поблизости товарищем — если они приготовили награды за три дня стояния под Тулой или за просмотр из бинокля огородов Серпухова.

— Да, вполне могут быть, — согласился Симонов. — Я присутствовал как-то раз на допросе пленного футмейстера (Futtmeister). Три дня в окопе в обороне и ты ветеран. У них же куча значков, пристёжек, щитов, нарукавных лент. Теперь, добавились часы и шейные платки с портсигарами. Ну что, надо бы панорамный снимок и исполним задумки Репина.

Чешские танки выстроились на изгибе дороги с ровным интервалом, и снимать побитую технику было крайне удобно. Резервный отряд командира немецкой роты, судя по всему, застали врасплох. Однако лёгкой победы в этом бою для полусотни балтийских десантников не случилось. С левой стороны лес коптил и трещал, разбрасывая вихри искр в том месте, где валялись пустые бидоны из-под наших фугасных огнемётов (ФОГ-1), так и не успевших навредить врагу. Дым всё ещё окутывал ели и кусты густой пеленой, поднимаясь к верхушкам и уходящим вглубь сизыми лентами. По правую сторону место засады отметилось поваленными деревьями и остовом искорёженной 76-мм горной пушки. Пара квадратных саженей земли воле неё было изрыто воронками, но именно с этого места в кадр помещалось наибольшее количество подбитых танков. Где-то в стороне, на Запад, по направлению к Калуге рвались снаряды дивизионной артиллерии и ухали 107-мм мины. Однако звуковой фон почти не раздражал, становясь привычным. Никто не удивлялся, когда в редко наступающей тишине продолжали говорить, повышая голос. Корреспонденты ходили возле почти целой самоходки и громко требовали от красноармейца Репина перетаскивать тело погибшего немецкого танкиста то с люка на корму, то под гусеницы. На всякий случай каждый снимок Павел Трошкин повторял дважды, и когда плёнку в фотоаппарате пришлось менять, он чуть не выронил из рук чёрный зарядный рукав. Прямо на него, по малой дороге в направлении на Александровку, таща за собой огромный полуприцеп и ритмично пыхтя дымом из трубы, пёр старый трактор 'бульдог' с ещё более колоритным водителем, укутанным в тулуп. Из-за поднятого и наглухо обмотанного шарфом воротника закрывавшего лицо, мальчишка или кто-то небольшого роста, похоже, даже не смотрел на дорогу. Павел на какое-то время застыл и чуть ли не в самый последний момент отпрянул в сторону.

— Костя! — крикнул Трошкин. — Костя, снимай! У меня плёнка.

В полуприцепе с мебелью и деревенским скарбом на мешках и ящиках сидели малыши. Одетые кто во что, они смеялись и видимо делились впечатлениями от съеденного шоколада, обёртки от которого ещё оставались в детских руках. Свойственная крохам безмятежность или следствие от пережитого шока?

— Пять, шесть, девять, — считал вслух Павел. — Откуда они здесь? Почему без родителей?

Симонов направил кинокамеру и успел запечатлеть для истории смеющиеся детские лица с взрослыми взглядами успевшими познать и голод, и боль, и утрату и ещё бог весть что. Война ведь не только сгоревшие танки. На войне и души людские горят и дети — беженцы. И если не показывать ту ужасную правду, то через несколько десятилетий всё повторится вновь.

3. Захлебнувшийся тайфун.

Результаты первого года войны с непомерным самопожертвованием русского народа и государства в целом, с горькими открытиями причин неудач, разочарованиями, ужасами и катастрофическими последствиями вводили многих в заблуждение. А устоим ли? Подобно зрителю за фокусником, по воле которого предметы то исчезают, то появляются вновь, в критические моменты мы теряли способность следить за теми маленькими событиями, которые происходили и происходят за кулисами сцены, но критически влияют на конечный результат. Вермахт демонстрировал хорошие результаты наступления не только на картах и бумагах отчётов, записывая немецкими буквами труднопроизносимые названия русских городов и деревень, но и на поле боя. У них было меньше убитых, раненых и пропавших без вести. Больше трофеев и уверенности в скорой победе. Они без всяких сомнений смотрели на нашу землю, как уже на свою вотчину. Как прилежный хозяин рассуждает о качестве чернозёма перед посевной, так и они строили планы после зачитанной речи фюрера о последнем рывке, после которого останется лишь распоряжаться несметными ресурсами. Однако наступление всё больше напоминало безнадёжный полёт Икара. Непутёвый сын Дедала был обречён из-за амбиций, и с немцами должно было произойти то же самое. В отличие от советских дивизий, худо-бедно пополняющиеся маршевыми ротами, немецкие истощались. Подобно теряющим под жаром солнца капля за каплей драгоценный воск, а с ними и перья с крыльев изобретения великого афинянина, германский орёл делал последние взмахи в бездну. С каждым пройденным метром становилось меньше танков, самолётов и боеспособных частей. Какой ценой это достигалось — почти семь тысяч человек в сутки безвозвратных потерь. Каждые два дня в горнило войны отправлялась дивизия и исчезала там навсегда.

На перроне стоял лейтенант Киселёв и смотрел в окно. Там, за стеклом, неплотно прикрытой выкрашенной чёрной краской газетой играла музыка и предавалась вечернему веселью публика, а он упёрся лбом в проступившую на уголках изморозь и смотрел. Казалось, в нём иссякла вся жизнь. Он с отвращением взирал на людей, по ту сторону стекла, на сытую мирную жизнь, которую они проживали. Я знал тот взгляд, меня и самого порой тошнило от реальности пира во время чумы. Так смотрит на жизнь в тылу человек, который только вернулся с фронта. О чём он думал, о чём хотел сказать? Там на передовой разменивая свою жизнь за чью-то ошибку на ошмётки, люди умирают в муках, убивают и спасают друг друга ценой собственной жизни или как он — здоровья. Здесь же, имеющие по две здоровых руки и ноги проедают и пропивают своё время в привокзальном ресторане за праздными и пустыми разговорами. Там каждая минута — это драгоценная возможность вдохнуть ещё немного воздуха, сделать живительный глоток воды, погрузиться в спасительный дурман сна, успеть зачерпнуть ложку каши и затянуться горьким дымом самосада. А здесь людям жизнь наскучила, и минуты эти не оценены, так как никому в голову не может прийти, что они последние. Почему об этом не говорят? Почему не пишут? Вот где простор для инициативы, истинное торжество справедливости на грубоватой газетной бумаге. Не напишут! Потому что курчавый зам ответственного редактора газеты 'Сталинское знамя' предпочитает тискать ляжку секретарши под панталонами сегодня и желает, что бы так было и завтра. Поэтому выйдет статья о достижениях, партийных решениях, подвиге и без сомнений, нужным народу героизме, а не статья, которая оголяет проблемы и над которой хочется порассуждать. На мгновенье Киселёв представил броский заголовок и тут же выкинул мысли и головы. Бывший корреспондент, бывший лейтенант, просто бывший и никому не нужный спившийся инвалид.

— Закуривай, — предложил я, протягивая пачку сигарет. — В отпуск?

— Домой, — зло ответил он, вытягивая сигарету оставшимися двумя пальцами руки. — Всё, отвоевался. Ну, суки! Мать писала, селёдку на двоих с сестрой в день, а тут в три горла!

— Местный? — уводя тему разговора в нужное мне русло.

— Ага, рязанские мы, — с отличительным акцентом на 'А' и 'Я' произнёс он. — А тебе какое дело?

— А мы из Ленинграда, — ставя чемоданчик на мостовую, ответил я. — Должны были встретить, но видимо что-то стряслось. И дозвониться не получилось.

Киселёв зябко поёжился, прикрывая ладонью огонёк от спички. Пасмурный осенний вечер и усиливающийся ветер выдирали остатки тепла, сохраняемые куцей шинелью из подменного фонда.

— Где? — кивая на руку, спросил я.

— Брянск, — коротко ответил он.

— Пятидесятая? — имея в виду армию, и протянул ему руку. — Соседи, значит. Сорок девятая. Борисов.

И тут же добавил:

— На третьем пути мой 'санитарный' стоит, только что из-под Алексина.

— Медицина? — кивнув на тёмно-зелёные петлицы с красным кантом наброшенного на плечи бушлата, утвердительно спросил он.

— Она самая, — согласился я и вынул из кармана бумажку.

Киселёв прищурился, пытаясь рассмотреть текст телеграммы на полосках телеграфной ленты.

— Извини, темно тут, да и вижу после контузии пока неважно. Хотел то что?

— Как говорит мой знакомый, люди должны помогать друг другу. Знаешь, где госпиталь на Малой Мещанской (Кудрявцева)?

— Нет там никакого госпиталя, — удивлённо ответил Киселёв.

— Как это нет? Четырнадцатый дом!

Лейтенант затянулся дымом и покачал головой.

— Улицу эту я прекрасно знаю — почитай, вырос на ней. Рынок есть, фельдшерский пункт, приходское училище, пятнадцатый детский сад, моя сестра там заведующая, хлебный, коопторг. А госпиталя нет. По крайней мере, два дня назад не было, да и как в четырнадцатом доме его можно расположить? Общежитие на восемь комнат и сарай-пристройка работников артели. Если только на пустыре между вишнями палатки поставить. Напутали у вас, точно напутали.

— Вряд ли.

— Может, на Маяковского? В школе и в 'Доме колхозника' точно госпиталь.

— Нет, написано же, Малая Мещанская, 14. Это специализированный госпиталь 1748. У нас двести тяжёлых, в обычный им без надобности.

— Тогда извини, — пожав плечами, обронил Киселёв.

— Беда. А добраться как отсюда до Мещанской?

— Пешком, до тюрьмы, перейдёшь по Троицкому мосту и направо. Километра два, быстро дойдёшь, если не заплутаешь.

— А не пешком?

Киселёв оценивающе посмотрел на меня.

— Колёса тут только у дяди Лёши, на пролётке шабашит. Но просто так он тебя не повезёт, даже по великой нужде. Ему кобылку кормить, а овса за копейку не купишь.

— Просто так и не надо, — успокоил я, извлекая из чемоданчика армейскую стеклянную флягу. — Спирт.

— А у тебя точно спирт? Надо бы проверить.

— Обижаешь, — взболтнув содержимое бутылки с наплавленными на стекле надписями, произнёс я. — Уж точно не дигидрогена монооксид. Ректификат, 'Наркомпищепром', 'Главспирт'.

Фирменная ёмкость явно пришлась ко двору.

— Идём за мной, — сказал Киселёв. — Комендантский час ещё не ввели, но после десяти лучше по улице не шляться. Вмиг в участке окажешься.

— Это ещё почему?

— Когда по башке огреют и карманы вывернут, куда человек пойдёт? Правильно, в милицию. Пока мы на фронте кровь проливали...

Выслушивая как обострилась криминальная обстановка в связи с мобилизацией работников правоохранительных органов и отсутствия в городе каких-либо воинских частей мы обогнули здание вокзала, и Киселёв остановился у фонаря.

— Вон, видишь, — указывая на крайнее транспортное средство, стоявшее отдельно от куцей очереди извозчиков.

Мои ожидания, что худшее, на чём придётся ехать, окажется арбой запряжённой старым ослом, не оправдались. Я ошибся.

— Только я не один, со мной два бойца, — все ещё не отойдя от удивления, произнёс я.

— Так и велопролётка не совсем велосипед, — хмыкнул 'дядя Лёша', возникший из-за будки чистильщика обуви. — Три человека влезут, проверено.

— Сержант Подгорный? — удивился я.

— Он самый. Признали, значится, а я ваш голос на всю жизнь запомнил. Если бы не ваш 'дорчик', сгинул бы я под Могилёвым. Немец с флака полную обойму по машине всадил, когда на прорыв по минному полю шли. А мне никто не верил, что прорвёмся.

— Рад за вас Алексей Дмитриевич, а как Монахов, Кузнецов?

— Не повезло им, — закашлялся он. — От всего полка, дай бог половина к своим вышла.

— А здесь как?

— Воевал, командовал взводом. Ну а потом очнулся в медсанбате. Сказали девять осколков. Пять вынули, а четыре ещё в груди. Теперь с лейтенантом на вокзале. Он клиентуру подыскивает, а я развожу. Из госпиталя скоро на комиссию, но жить то на что-то надо, военный аттестат я матери перевёл.

— То есть вы ещё в госпитале числитесь?

— В том то и дело, — замялся Подгорный. — Вроде как амбулаторно, батальон выздоравливающих. Представление на меня пришло, ну понимаете, чтобы выплаты семье поболее. Меня-то почитай, похоронили.

— Раз хоронили, значит, долго жить будете. Ну что, поехали?

До войны на территории области находился только один, 395-й гарнизонный госпиталь. Но уже к концу осени в Рязани в разной степени укомплектованности располагалось двадцать два сортировочных эвакуационных госпиталя и два (на 400 и 500 коек) планировалось ввести в эксплуатацию для раненых бойцов Брянского, Западного и Центрального фронтов. Выполняя не совсем продуманное решение, власти города столкнулись с ощутимыми для жилищно-коммунального фонда проблемами. Требовалось не только высвобождать каменные и редко деревянные строения, но и позаботиться о водопроводе, канализации и электроэнергии. Рязань сорок первого, при всём уважении к местным жителям, представляла собой провинциальный город прошлого века с доходными домами и редкими особняками без скрытых резервов, как людских, так и материальных. Не хватало всего, начиная от стекла с радиаторами отопления и заканчивая рентгеновскими аппаратами с лабораториями. В итоге, ещё в сентябре на меня вышел с предложением Народный комиссар здравоохранения Митерёв. Георгий Андреевич способствовал в своё время начинаниям в Осиновой роще и, памятуя о моём обещании не остаться в стороне в случае чего, выслал заявку. Отдельной статьёй шло продовольствие и медикаменты, на которых в суровое время умудрялись наживаться не честные на руку чиновники, и мне было крайне неприятно узнать о пропаже партии сульфаниламидов и морфия. Четыре тонны лекарств, адресно отправленных из блокадного Ленинграда, растворились в несуществующем госпитале. Воровство бы и продолжалось, но оставленный на хозяйство бдительный Ершов заподозрил неладное — двадцать пятый специализированный госпиталь, ссылаясь на который заявки сыпались как из рога изобилия. А так как Рязань превратилась в своеобразный сортировочный хаб, то командировка стало лишь вопросом времени.

Велорикша Подгорного остановилась у прикрытых ворот, за которыми раздавался лай собаки. Тут никакие документы о списании не могли прикрыть хищения. Можно было не извлекать накладные и не допрашивать участников, всё оказалось на виду. Прав был Киселёв, госпиталь на двести пациентов в этом доме при всём желании, даже под угрозой расстрела и с койками в три яруса не влез бы. Кто-то просто понадеялся на авось и не посмотрел, что представляет собой строение наяву. А пока, числившийся по бумагам до ближайшего пожара или бомбёжки 'госпиталь' получал всё необходимое снабжение, не излечив ни одного пациента. Персонала, (врачей, медсестёр, санитарок) несущего основную часть работы понятное дело не наблюдалось, и быть не могло. Зато присутствовал руководящий состав политической службы.

В жарко протопленной комнате я увидел заплывшее, жутко вспотевшее лицо, большую часть которого отвоёвывали огромные щёки, покрытые оспенными рытвинами и мясистый нос. На вид ему было не более двадцати пяти или около того. Бледная, не сияющая здоровьем пятнистая кожа лба резко выделялась на фоне мокрых вьющихся рыжих волос. Крупные водянистые глаза смотрели на меня немного растеряно, словно выпрашивая жалость к себе. Однако смущение быстро растворилось в ехидной ухмылке, обнажив за пухлыми губами золотые зубы.

— Вы по какому вопросу, товарищ? — располагающе к себе спросил он, размешивая ложкой, осколок рафинада в стакане с чаем.

Откровенно говоря, младшего политрука, пардон, уже политрука и комиссара госпиталя Зисельса я представлял немного по-другому. Он с первого взгляда пробуждал стойкое неприятие к своей персоне. И даже выглаженная гимнастёрка с чистым подворотничком не спасала положение. С таким карьерным ростом этот индивидуум уже к новому году получит шпалу в петлицы. Разговоры тут бесполезны, только жечь. Это не тот мошенник-строитель, Николай Павленко, создавший фиктивную воинскую часть, с которого стране достался хоть шерсти клок в виде отремонтированных дорог и построенных мостов. Зисельс созидать ничего не собирался. Подобные ему — раковая опухоль любого общества, ибо для них, война — 'мать родна' и мне сложно дать оценку этой извращённой морали наживы. Все её постулаты: урвать любой ценой кусок пожирнее и трава не расти. Когда-то во времена правления Луция Корнелия Суллы был введён термин — 'враг римского народа' (hostis populi Romani), так вот, это как раз про Зисельса. Как там говорил товарищ Сергей про расстрел, который ещё нужно заслужить? Вот пусть он по своему профилю и трудиться, чистит так сказать партийные ряды, а я займусь своим делом.

— Вольнонаёмные мы, электрики из Елино, — прикинувшись рабочим, произнёс я. — Направлены в 395-й госпиталь по распоряжению председателя.

— Вы ошиблись, товарищ, — уставшим голосом ответил Зисельс.

В комнате, облагороженной купеческим буфетом и не связанным по цвету и стилю книжным шкафом без книг, кроме стола и стула, на котором восседал хозяин кабинета, больше ничего не было. Так что присесть мне не предложили.

— Гражданину начальнику, конечно виднее. Только у меня наряд-допуск на проведение проводки и подключение комнаты кислородной станции, — доставая из портмоне сложенный вчетверо листок, сказал я. — А тут чёрным по белому: улица Малая Мещанская, 14. Специализированный сортировочный госпиталь 1748. Утром с Редутного дома на подводе кабель привезут, так нам бы переночевать да и подхарчиться, стало быть.

Бросив оценивающий взгляд на мой подбитой овчиной бушлат, не вставая из-за стола, он протянул руку, намереваясь ознакомиться с документом.

Помещение было погружено в полутьму, шторы плотно задёрнуты и лишь слабое, еле видное пламя из-за неплотно прилегавшей дверцы печи голландки, да керосиновая лампа с закопченным плафоном — вот и все источники света.

— Странно, — пробормотал он, рассматривая печать и подпись начальника Военно-санитарного управления.

'Разве это странно? — подумал я. — Нет Самуил, странности начнутся чуть позже. Как поступить с этим гадом — конечно, дело понятное. Так может, не тратить время с доказательной базой, очными ставками и признаниями, а? Однако если подойти к вопросу диалектически, окажется, что все пути не сходятся к одному решению: простому, правильному и доступному — петлю на шею выродку и на осиновый сук. На другой чаше весов готовый по бумагам госпиталь с присвоенным номером, через который можно провести тысячи побывавших в плену и столько же излечить от смертельных ран. Ложь во спасение. Увы, нет для этого случая правильного решения, а если не можешь поступить правильно и по совести — поступай по расчёту'.

— Гражданин начальник, нас с довольствия сняли на время работ, — напомнил я.

— Хм, — фыркнул политрук. — И сколько вас?

— Со мной ещё двое, во дворе у ворот ждут.

Зисельс полез в буфет, что-то передвигая в нём и звеня стеклом, после чего извлёк буханку хлеба с ножом. Выложив всё на стол, он отмерил четвертинку и отрезав её, со словами: 'По-братски' подвинул ко мне оставшееся вместе с газетой. Тут бы мне расплакаться от умиления, если бы я не знал, что в шкафу остался не только хлеб, а ещё консервы, коньяк, варенье и здоровый кусок говяжьего балыка. Даже в такой мелочи он проявил свою натуру. Правильно говорят, что моральные стороны вопросов придумали оказавшиеся на перепутье люди. Одни искали себе оправданья, другие не углублялись в метафизические терзания, ссылаясь на банальное утверждение, что оправдать можно любой поступок, была бы нужная точка зрения. Самуил Зисельс смотрел на мир как пришедший в магазин вор.

— Что, мало? — недовольно произнёс он в ответ на мою ухмылку. — Или думаешь, я не знаю, как снимают с довольствия? Решил и там и сям харчи поднять, рожа уголовная! Чтобы получать больше, нужно заслужить.

— Само собой, гражданин начальник? Вы человек с понятием, я тоже. Договоримся.

— То-то же, — с превосходством в голосе констатировал он. — Дуйте в каптёрку к Остапчуку, он вас приютит на сегодня, и скажите ему, что бы зашёл ко мне.

* * *

Как только похожий на орангутанга старшина Остапчук вошёл в комнату к Зисельсу, то перед ним предстала необычная картина. Фальшпанель шкафа без книг была нараспашку, и оттуда пытался выбраться его начальник. Огромный чёрный футляр от контрабаса каким-то образом застрял поперёк узкого прохода и никак не хотел покинуть тайник. Рядом со столом стояли два чемодана и солидный по размеру скрученный из шторы узел, из которого торчал не поместившийся рукав песцовой шубы.

— Случилось что? — спросил Остапчук, выдавая голосом лёгкое замешательство.

— Случилось Петро, случилось, — ответил обхвативший двумя руками неподъёмную ношу Зисельс. — Да что б тебя!

Не говоря лишних слов, старшина помог вытащить тяжёлый, перехваченный на 'талии' широким ремнём футляр.

— Спасибо...

Остапчук пожал плечами, мол, было не трудно.

— ...электриков разместил?

— Они такие же электрики, как я агроном. Каторгой за версту несёт.

— Я не мнения твоего спрашивал, — рассердился комиссар.

— Да разместил, разместил. В пристройке. Сейчас в баню собираются, пока вода в баке не остыла. Я их помыться отправил, банный день.

На мгновенье Зисельс замер, словно в его голову закралась интересная идея, осмыслить которую представлялось возможным, лишь отрешившись от всего мира. Из увиденного документа предъявленного электриками он сделал крайне неприятные выводы. По всему выходило, что опасность, на которую его так старательно призывали закрывать глаза, не просто реальна — она зависла в непроизвольной близости над ним. И если не принять никаких мер, в скором времени она обрушится и погребёт под собою. Возможно, он перестраховывается, но пусть другие обманывают себя сколько им угодно.

— Банька это хорошо, очень хорошо, — подавив в себе улыбку, проговорил он. — Я всегда чувствую, когда вот-вот запахнет жареным. В общем так. Сейчас бегом в гараж, заводи мотор и чтоб через пятнадцать минут машина стояла у ворот.

— Понял, — недовольно промямлил старшина и развернулся кругом.

— Куда поскакал без команды? К себе загляни, с собой возьми лишь необходимое и портянку свою не забудь, — наставительно подмигнул Зисельс. — Небось, много золотишка нагрёб, пока возле меня трёшься?

Остапчук исподлобья, с толикой злости и даже ненависти посмотрел на комиссара. Кому понравиться, когда твои тайны вовсе и не тайны? Он уже открыл рот, уже набрал воздуха в грудь, но в последний момент смалодушничал.

— Зря времени не терял, — тихо обронил он и добавил про себя: 'ничего, ничего, ... когда хохол родился, еврей заплакал'.

— Ну, да, — сплюнул на пол Зисельс. — Не терял и хвост за собой привёл. Приметные личные вещи и документы оставь в каптёрке.

— Это ещё почему? — удивился старшина.

— Потому, дурья ты башка, что старшина Остапчук сегодня сгорел в бане. Был Остапчук, а стал Пахарчук, — рассмеялся Зисельс.

— Гореть лучше всем, — тихо высказал своё мнение старшина.

— Не в этот раз, Петро. Нельзя мне подвести людей. На повышение через неделю, не простят. Главное, меня держись. В том бардаке, который сейчас везде и всюду мы с тобой таких дел ещё навертим, в деньгах купаться будешь. Да и зарплату на всю ведомость завтра получить надо. Денег лишних не бывает, — подбадривая себя, усмехнулся он.

Остапчук горестно вздохнул, вроде соглашаясь, но в душе всё равно остался при своём мнении.

— Перед тем как в машину шмотьё своё закинешь, — наставлял комиссар — подопри клинышком дверь в бане и бидончик с керосином поставь, а я тут порядок наведу. Всё, исполняй.

Ночная Рязань осенью сорок первого — совсем не военный Ленинград с его прожекторами, нервными бликами на Неве и засветами в небе в поисках вражеского бомбардировщика, которые отложились в моей памяти. Тут ночью хоть глаз выколи и как водится, свершаемые поступки подстать темноте. Выполнив распоряжение начальника, заскочивший в каптёрку Остапчук первым делом бросился к дальнему от двери углу. Отодвинув в сторону используемый как сундук для мыла зелёный армейский ящик, он на ощупь попытался вырвать приметную доску из пола. Деревяшка не поддавалась, словно кто-то нарочно прибил её гвоздём. Пришлось зажечь спичку, стать на карачки и воспользоваться ножом. Вскоре препятствие к тайнику было преодолено, а сгоревшая у самых ногтей спичка с матом отброшена в сторону.

'Был Остапчук, стал Пахарчук — хер ты угадал, жидовская морда, — пробурчал старшина, подув на пальцы и сунув руку в тайник'.

Между балкой и доской была припрятана справка о ранении и документы для военкомата, которые тут же перекочевали в карман гимнастёрки. То, что их дорожки разошлись окончательно, Петро понял, когда Самуил предложил инсценировать его гибель. Зачем? Никаких документов в отличие от Зисельса он не подписывал, знакомых в военно-санитарном управлении не имел. Да о нём бы никто и не вспомнил, случись что. Единственное в чём он был замешан, так это в торговле на рынке. Но там все завхозы и баталеры ошиваются. А вот комиссар отметился везде, начиная с инструктажа в горкоме и заканчивая бурной деятельностью в управлении. С этого дня их 'знакомство' становилось обременительным. Изловчившись, касаясь щекой пола, Остапчук просунул руку вглубь. Ладонь цапнула стружку и какой-то мусор. Тайник был пуст.

Заботливо завёрнутые в льняное полотенце два высверленных бруска хозяйственного мыла нашли своё пристанище в одном из комиссарских чемоданов ещё днём. Ничем не приметные, несведущего человека они могли смутить лишь своим весом. Зисельс сам рассказал Остапчуку, как во время погромов в его семье прятали золото в прачечной на чердаке и в то время, когда жадный старшина запускал руку по самое плечо в подпол, спешно обливал каптёрку керосином. Бывшая конюшня, пристройка и баня составляли одно целое, и если запалить с двух сторон — огонь в считанные минуты охватит все помещения. Оставалось подпереть двери и поджечь собранную солому. Он не заметил, как рассчитанные на несколько ходов вперёд его действия, будто в шахматной игре переросли в азарт наяву. Он, словно гончая, взял след и позволил себе ухмыльнуться. То чувство, такое знакомое, такое для него привычное, будоражило кровь, даже вызвало покалывание в кончиках пальцев. И дело казалось даже не в получении радости от сделанной гадости. Как же было приятно оставлять всех в дураках.

Самуил вынул из кармана коробок, потряс им, проверяя наличие спичек, как сильный удар под коленку с толчком в спину заставил потерять равновесие, и политрук рухнул на землю. Будто каменная, чья-то ладонь больно опустилась на затылок, заставляя душу уйти в пятки.

— Пикнешь не по делу — сверну шею, и до суда не доживёшь, — склонившись к самому уху, предупредили Зисельса.

В следующее мгновенье от угроз перешли к действию. Сидевший верхом на комиссаре упёрся коленом в поясницу, а руку со спичечным коробком резко заломил, выкручивая ладонь. Секунда-другая и узенький, как шнурок на ботинке, прочный тросик обвился вокруг запястья сначала правой, а потом и левой руки с перехватом через шею.

'Это не электрики-уголовники, — промелькнуло понимание в его голове. — И даже не милиция. Так работают привычные к подобной деятельности люди'. По здравому размышлению, прямо сейчас не имело никакого смысла выяснять, кто оказался за спиной. Требовалось прислушиваться и надеяться на возможность оставаться непотревоженным, хотя бы относительно. Но вот общее понимание, что сейчас многое может решиться как в свою, так и не очень пользу придало ему уверенности.

— Товарищи, — набравшись храбрости и не дожидаясь вопросов, промычал политрук, — в каптёрке враг. Я выполняю специальное задание. У него граната с собой. Живым не дастся.

Вместо ответа чей-то сапог вдавил его голову в мёрзлую землю.

В каптёрке тем временем раздался шум передвигаемых по полу ящиков, и от распахнутой двери дыхнуло теплом на улицу. Остапчук шагнул за порог и потянул носом. Резкий запах керосина насторожил его.

— Далеко собрался, старшина?

В некотором удивлении он повернул голову, встретившись взглядом с терпеливо дожидавшимся реакции на банальную фразу 'электриком'. Ему до чёртиков захотелось узнать, где допустил ошибку.

— Как?

Только вместо ответа что-то просвистело над головой, и Остапчук завалился на спину.

* * *

Незаметно, будто подкравшись со спины, ночью Рязань охватил лютый холод. Со стороны Оки принеслись ветры — злые, студёные, беспощадные. В конце осени они дули тут и в старину и ещё раньше, но сейчас как-то по-особенному жёстко. Резкий порыв мог легко подхватить и отправить в полёт кота или собаку, даже сбить человека с ног. В мгновение на улицах не осталось ничего — ни мусора, ни забытого на верёвках белья. С ветром принёсся и колючий, хрустящий как речной песок снег. Позёмка металась по дороге, завывала и пыталась проникнуть в любую щель в поисках тёплой добычи. Может поэтому всю ночь напролёт жалобно скулил пёс — тихо, затяжно с горестными нотками. К полдню немного распогодилось, но теплее не стало. Вышедшее из-за туч солнце встретило всех обитателей дома номер четырнадцать каким-то равнодушием. Невзирая на шум работавшей за окном техники, в комнате со старинным купеческим буфетом чинно протекал обед, а он, как известно и задаёт начало новому подъёму души, после растраченного полученного за завтраком энтузиазма. Гости так называемых 'электриков' Подгорный и Киселёв с прибывшим из Персии товарищем Митякиным уже расправились с большой сковородой жареной картошки и переходили к чаепитию. Устроившись на самоваре, заварник дышал через носик ароматами чабреца и можжевеловыми ягодами. Чёрный, крупнолистовой индийский с травяными добавками чай вышел довольно насыщенный и забористый — самое то, чтобы сдобрить его сахаром и закусить бутербродом. По соседству, в запертой на навесной замок каптёрке так же испытывали какие-то чувства, скорее всего радостные. И если для первых, как мне показалось, появились признаки начала нормальной, как минимум с уверенностью в завтрашнем дне жизнью, то для вторых — пережитая ночь и утренний допрос уже не мало. В жизни иногда встречаются положительные 'не', не все 'не' с отрицательным подтекстом.

Посчитав, что время насытиться прошло достаточно, я обратился к Подгорному и Киселёву.

— Итак, дорогие товарищи, смею надеяться, что моё предложение посодействовать в становлении госпиталя вами принято. Помещение, где в прошлом трудилась артель, реконструировано и разделено на две части. В первой уже набиваются матрацы, и шьётся постельное бельё с наматрасниками, а во второй планируется изготовление перевязочного материала. Сейчас там установлены станки и оборудование по производству бинтов, турунд, салфеток. Перевязочного материала, как известно, много не бывает и если вам, товарищ Киселёв ставится задача обеспечить потребность учреждений города и по возможности области, то вам, Алексей Дмитриевич придётся наладить всю логистику до складов и подыскивать персонал. Товарищ Митякин?

— Исходить стоит из того, что Городищенский отделочный комбинат и московская 'фабрика 8-го марта' удовлетворить потребность учреждений Рязани до конца нынешнего года и скорее всего в первом квартале следующего не сможет, — добавил Митякин. — Считаю, будет правильно расконсервировать резерв. В порту на товарной пристани баржа с марлей, а на третьем пути шесть вагонов с ватой. Как только закончат возводить склад, всё перевезут сюда. На первое время хватит.

Посмотрев на товарищей, ни энтузиазма, ни понимания, что от них хотят я не заметил. Уже после нескольких минут нашего общения мозаика начала складываться. Действительно, кадры решают всё. Здесь нужны были управленцы, люди обладающие хваткой и умением не только поставить задачи перед коллективом, но и повести его за собой. И не лейтенант, привыкший к ежедневному стакану с водкой, ни сержант, умеющий лишь хорошо крутить педали велосипеда, на должности пока не подходили.

— А что с теми, которые до нас? — дожёвывая бутерброд, спросил Подгорный. — Начальство там... бухгалтерия, службы.

— Вопрос без ответа, — произнёс я. — Всё с нуля. При госпиталях сейчас будут открываться мастерские для материально технического обеспечения. А в специализированном сортировочном госпитале 1748 как раз образовалась возможность для развития. Новое начальство появиться, а пока всё замыкается на комиссаре Зисельсе. Но вам эти знания ни к чему. Размещать здесь палаты госпиталя бессмысленно.

— Я же говорил, — подал голос Киселёв.

— Говорил, говорил, — шутя, подбодрил его я. — А теперь встали, загрузили со склада на свою велорикшу коробки с антисептиком и марш по госпиталям. Дожили! Ладно, нет пирамидона с новокаином, но когда элементарного йода дефицит, это уже за гранью. Подгорный! На секунду.

— Слушаю товарищ директор.

— Алексей Дмитриевич, в процессе развозки найди мне трёх-четырех бойцов комиссованных, но надёжных как ты и веди сюда. Для них есть особая работа.

Как только Подгорный вышел, я обратился к Митякину.

— Чуть не забыл, перед поездкой сюда я озадачил твоего зама одной просьбой. Он отыскал в округе какое-нибудь разрушенное или бесхозное здание?

— Как же не отыскать, — усмехнулся снабженец, извлекая папку с бумагами, фотографиями и чертежами. — Вот, посмотрите. Есть три старых особняка после пожаров в Глебово, Шереметьево и Льгово. А так же один купеческий дом-лавка недалеко от пристани, который так и не был достроен. Обратите внимание на последний. Если что, товарищ Жаворонков поспособствует.

— То есть, как поспособствует? — переспросил я. — Каким образом?

— Он со Степаном Никоновичем ещё в Москве работал.

Отвлёкшись от бумаг, я посмотрел на Митякина и уже хотел уточнить: уж не во время бесчинства расстрельных троек сложилась их дружба? Впрочем, публично проявлять подобную осведомлённость не следовало, но своё отношение я высказал.

— Этот первый секретарь Тарасов — не вызывающий никакого доверия жалкий приспособленец. Сегодня подпишет, а завтра отзовёт свою подпись. Он, кстати, и поспособствовал назначению дезертира Зисельса на должность комиссара госпиталя.

— Просто доверьтесь мне, — хитро улыбнулся Митякин. — Любое из предложенных зданий передадут без всяких проволочек.

— Хорошо, доверюсь твоему мнению. Узнай, можно ли подвести к той пристани дебаркадер с плавучей гостиницей? Если да, то сортировочный госпиталь разместим там. Кстати, а почему я не увидел Веру Аполлоновну?

— Я оставил её в Дягилево, на аэродроме. С ней ребёнок, четыре женщины, чемоданы, коробки. В машину бы всё не поместилось. Они побоялись оставлять вещи, и я принял решение.

— Так даже лучше, — поразмыслив, согласился я. — Отправь медицинский автобус за ними и вези этих француженок в Борки к правлению шпалопропиточного завода.

— Но там нет нужных объектов.

— Просто доверься мне, — ответил я.

К двум часам я уже был в Борках и осматривал мещанские 'хоромы' посреди дубравы с видом на Оку, правда, на счёт вида только в теории. Почему в теории, так не видать за вековыми дубами реки, этажами строение не вышло. Предо мной лежал результат мошенничества с акционерными обществами речных перевозок, когда на старте лёгкие деньги моментально появляются и так же быстро исчезают, как только акционеры обращаются за дивидендами. Зиесельс со своими махинациями мелкий карточный шулер по сравнению с орудовавшим тут выдававшего себя за польского шляхтича Можайским. Отгремевшие с начала столетия катаклизмы всех пород и мастей в виде перезалогов в банках, фальшивых векселей, разбоя, банкротств, революций, и войн оставили от усадьбы лишь недостроенную деревянную водонапорную башню и обвалившиеся во многих местах стены. По крайней мере, после революционной разрухи советская власть со всем пониманием открестилась от восстановления этой недвижимости. А почти за четверть века на площадке вырос новый лес, и здание с сомнительной ценностью превратилось в руинированное, невзирая на удалённость от ближайшего поселения. Между прочим, это серьёзный фактор. Древнеримские города варвары растащили по камушку, а кирпичи со старых помещичьих усадьб находили новое применение при возведении тех же ледников, без которых в деревнях просто не выжить. Ещё до войны, когда рассматривались варианты аренды зданий якобы для оздоровления сотрудников и привлечения туристов в уникальные природные заповедники в счёт оплаты поставок импортной продукции, я заложил здесь капсулу и запрятал один из многочисленных кладов, который в своё время должен был быть обнаружен. Многие считают, что знаменитый Пушкинский дуб у лукоморья произрастал именно в этих местах. Впрочем, золотую шестипудовую цепь могут найти в другом месте, а не только на облюбованном археологами 'Жемчужном поле'. Драгметаллы сейчас просто жизненно необходимы стране советов. В отличие от США, англичане требовали оплаты незамедлительно, и мы платили вплоть до лета сорок второго. И рады были сомнительному качеству танков, невостребованным британскими лётчиками самолётам и многому другому, потому что не до жиру стало.

Корабль восстановил по моей просьбе объёмную проекцию разрушенного дома в виде голограммы с момента проектной документации, и я на минуту замер. В прошлый раз мне было как то не до этого, а сейчас взыграло любопытство. Архитектор черпал вдохновения из греческой культуры и современного зодчества явно не по картинкам импрессионистов. Он даже хотел вплести что-то новое, но судя по всему, к проекту подтянулись некомпетентные лица со своим видением, добавляя как кляксы на белоснежный ватман глупые идеи, а потом подвели застройщики. Тужась исполнить требования повёрнутого на алчности заказчика, пожелавшего богатый вид 'за недорого', не хуже чем у Желтухиных в Старом Зимино, становилось только хуже. Итог очевиден — снести всё. А ведь тут и набережная планировалась и лестница к реке с астрономической башенкой.

Сейчас мрамор, гранит, габбро, бронза, медь и много стекла замещали дешёвый, рассыпавшийся в крошку кирпич с гипсом, а кое-где и глину с соломой, и пусть Корабль лишь провёл основательную 'реставрацию' с дополнением, сам исходник произвёл неоднозначное впечатление пробиравшим до костей и наполнявший меня каким-то клокочущим трепетом. Нет, не перед наследием ушедших времен, а возмущением перед пошлостью и глупой скупостью, запоровшими неплохую идею, лишь вырубив дубовую рощу. Всё же способность жить по средствам редкое явление у русских негоциантов с польской кровью. Не лучше ли пустить пыль в глаза, а потом будь что будет. К слову, пыли Можайский наглотался по самое не хочу.

Наконец все пристройки, домики персонала, склады, ограды и беседки заняли свои места, все магистрали трубопровода и кабели соединились в нужных точках, ёмкости заполнились необходимыми жидкостями, роторы генераторов пришли в движение, а труба котельной выпустила облачко дыма. Едва угадывающаяся дорога от здания до самых ворот вздрогнула и вместо грунта с кустарником появилась мелкая утрамбованная щебёнка ограниченная бордюрами. Теперь можно было зайти внутрь ведомственного дома отдыха Союза Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР (СОКК и КП СССР) и сотрудников концерна 'Осиновая роща'. Широкая шестиступенчатая гранитная лестница с массивными короткими перилами, по краям которой возвышалась пара вазонов — единственное, что осталось от исходного проекта — вела через веранду к большой двери, обитой листовой бронзой. И стоило её распахнуть, минуя тамбур, как я словно переместился в античные времена. Строгий однородный октаэдральный многогранник вестибюля и три коридора примыкающие к нему расходились лучами буквой 'пси'. Возле регистратуры из чёрного дерева на полу можно было засмотреться на мозаичную картину и полюбоваться на пожелтевшую от времени инкрустацию скифской охоты из слоновой кости на панелях. Либо посмотреть по сторонам и обнаружить расставленных в нишах стены с подсветкой украшенные патиной бронзовые бюсты величайших целителей: Альбукасиса, Галена Пергамского, Парацельса, Авицены, Паре и похоже китайского травника Шэнь-нуна. Купол потолка украшали фрески с изображением исцеления воинов прекрасными помощницами Асклепия или даже самим Аполлоном. Угадывались промывающая раны Гигея, втирающая мази Панацея, вправляющий вывих кентавр Хирон, меняющая повязку Акеса и многие другие. В длинных проходах между дверьми в палаты стояла изящная, но без излишеств кипарисовая мебель, дополнявшая висевшие на стенах перекрученные, словно из виноградных лоз светильники в виде факелов.

Левый коридор с двенадцатью палатами одним концом выходил к библиотеке, где зал был украшен барельефами и стоявшим в углу на массивной дубовой подставке пузатым глобусом. Напротив стеллажей располагались удобные кресла со столиками для чтения.

Правый заканчивался бильярдной, где прикрытые тяжёлыми портьерами слегка тронутые зеленью радиаторы отопления и малахитовый тон сукна сливались с изобилием интерьерных растений скрывающих пианино. Центральный коридор и все помещения в нём оказались служебными, без которых не мог бы функционировать ни один госпиталь или фельдшерский пункт. Необследованным оставался нулевой этаж, где размещалась столовая с кухней, душевая и прочие нужные помещения, вплоть до кинозала. Всё было бы замечательно будь тут люди. А ведь нужно наладить снабжение, договориться в Борках или в том же Дягилево о размещении птицы, свиней, коров. Сейчас это ой, как не просто из-за убыли трудоспособного мужского населения на фронт и отсутствия кормов. И даже заготовленные резервы не решат насущных вопросов без цикла восполнения за счёт привлечения местных ресурсов.

Тяжёлые снежинки срывались с неба и хлопьями сыпались сквозь кроны высоких деревьев, иногда находя иные пути, приземляясь на пышную подушку из опавших листьев, укутывая их белым покрывалом. Здесь практически не ощущалось ветра, и дубовая роща преображалась неспешно и равномерно. Напротив калитки стоял я и гостья, одетая в пальто с меховым воротником и пушистой шапкой из редкой породы лисы. Вера Аполлоновна Оболенская, член ОСМ (расшифровавшийся как Гражданская и военная организация (Organisation Civile et Militaire)), известная в подполье под прозвищем 'Викки' с недоумением переводила взгляд то на табличку-картуш на калитке, то на отлитый из чугуна щит в клетку на воротах. Странным стечением обстоятельств, превращённый в госпиталь дом отдыха одновременно принадлежал двум организациям: Красному Кресту и какому-то концерну, чего в советской России быть не могло. По крайней мере, такой вывод можно было сделать из прочитанных во Франции газетах. Но не это заинтересовало её. Декоративное украшение напомнило то время, когда она втайне от родителей посетила церковь Сен-Армель в Плоэрмеле. Едва ли существовала какая-либо связь между щитами покойных герцогов Бретани Иоанна II и Иоанна III с барельефом на воротах, но интуиция подсказывала, что это неспроста.

— Месье, — обратилась она ко мне, указывая на табличку, — либо я стала плохо понимать русский язык, либо большевики в очередной раз придумали какое-то коварство, дабы вновь запутать русский народ.

Этот интригующий прищур, когда одна линия брови как бы поднималась вверх, а вторая оставалась на месте делали её взгляд особенно милым. Говорят, что брови рама для лица и Оболенская невольно использовала мимику, передавая без слов своё настроение, словно всегда и во всём сомневается. Губы у неё были пухлые и тёмными. Нос тонкий, с аккуратными крыльями, а карие, блестящие как у куклы глаза невольно притягивали взгляд, словно манили окунуться в бездонный океан.

— Никоим образом, ваше Сиятельство, — любуясь женщиной, ответил я. — В декабре тридцать восьмого года из ведения местных комитетов Союза Обществ Красного Креста была изъята вся хозяйственная и лечебно-санитарная деятельность. Учреждения были переданы органам здравоохранения и другим организациям Советской России. Перед вами один из шести тысяч профилакториев, который чудесным образом перешёл под нашу руку. Я не стал менять табличку из уважения к организации, в которой имею честь состоять её почётным членом. Но сейчас война и с сегодняшнего дня это база корпуса медицинского сопровождения лётчиков полка 'Бретань'.

— Но полк ещё только формируется в Ливане, — коротко показав улыбку, но всё же с удивлением в голосе сказала она.

— Зато самолёты и инфраструктура уже давно ждут летчиков. Предлагаю ненадолго оставить ваших спутников и немного прогуляться.

Оболенская махнула кому-то в автобусе рукой, явно подавая условный знак, и согласилась на предложение.

— И всё же утолите любопытство. Я же облачко, я ветерка дыхание, чем моя скромная персона заинтересовала вас, раз такие высокопоставленные люди участвовали в моём путешествии через столько границ? За всю свою жизнь не летала на самолётах столько, как за эти пять дней.

— Людей неинтересных в мире нет, но вашей судьбой я действительно интересуюсь. Мне известен ваш псевдоним, Викки, и чем вы занимаетесь во Франции и о многом другом, — предложив руку, произнёс я. — Но главное, мне сообщили, что к вашему суждению прислушиваются и доверяют. Поэтому пригласил сюда, чтобы вы своими глазами увидели и убедились — прозвучавшее в Лондоне предложение не пустые обещания. У вас три дня осмотреться и вернуться. На аэродроме в Сирийской пустыне своего часа ожидает сотня самолётов, в том числе истребителей 'Спитфайр' пятёрка и 'Девуатин' (Dewoitine D520C1), готовых подняться в воздух немедленно. Как не сложно догадаться, первые прибывшие получат самое лучшее и, следовательно, поднимут свои шансы в бою с врагом.

Оболенская оглянулась, вокруг простирался снежный пейзаж дубовой рощи, чей вид явно погружал её в лёгкий восторг.

— Привлечь нужное количество пилотов чрезвычайно сложно, — пожаловалась Викки, потеребив мех чернобурой лисицы на воротнике. — Для французов британцы — наследственный враг и после перемирия в Сен-Жан-д'Акре многие летчики убыли на Родос. Призыв из Лондона мало кого заинтересовал даже в рядах сторонников Шарля де Голля. К тому же немецкие газеты ежедневно сообщают о своих победах, а единожды проиграв, поверженные хотят оказаться на стороне победителей. Россия переживает сейчас трудные времена. Правда, что под Киевом в плен попало почти миллион солдат?

— Правда. Четыреста восемьдесят тысяч.

— Приведённая вами цифра ужасает не меньше, — замялась и слегка занервничала она, подбирая слова. — Я даже представить боюсь. Ни в одной битве русская армия не теряла столько людей.

— Никто не говорил, что будет легко. Это вопрос веры. Возьмите простого сельского попа и школьного преподавателя. Ведь известно же, что в отличие от учителя он знает о существовании чертей и никак не отрицает их явление. Поп верит тем знаниям, которые получил в семинарии, а преподаватель тем, которые он впитал в университете. Они оба образованы и правы по-своему, но в разных плоскостях. Вот и я верю в Россию, да и вы тоже, несмотря на поражения. В Дюнкерке у французской армии были сходные проблемы, но вы же не смирились и откликнулись на мою просьбу.

— Откликнулась, потому, что нам срочно нужны деньги.

В её словах не ощущалось никакого пафоса или эмоций, лишь голый рационализм.

— Ой, ли? — усомнился я. — Деньги для вас всего лишь инструмент. Но дело ведь совершенно не в этом, не так ли? Вы не живёте с убеждениями, что все проблемы можно решить, в мире правит справедливость, а невинные не должны страдать. Вы знаете как есть слона по частям, не теряя многозадачности, но никогда не приобретёте удовлетворения. Вы прирождённый аналитик и ни из тех, кто, толком не разобравшись, подумал, что ведомый Сталиным локомотив не просто сошёл с рельс, а слетел с траектории. Скажу по секрету, этот поезд просто потерял вагон, но всё так же едет по проложенным рельсам. Ко всему прочему, как и обещал, я профинансирую вашу организацию во Франции и лично вам десять тысяч, а так же передам пятьсот тысяч фунтов для выплат аванса рекрутам и специалистам в Дамаске. Вы станете символом не только Сопротивления, но и путеводной звездой оказавшихся вдали от дома русских.

Вера Аполлоновна посмотрела на дом. Хоть само здание выглядело немного пустым и безжизненным, но оно ей понравилось. Сама его концепция открытости с обилием стекла была близка к её душе. После замкнутых тёмных коридоров парижской квартиры, сжатого пространства купе поезда и чрева самолёта это просто райское местечко. Иди куда захочешь и, наверняка, везде будет выход из здания. Это расслабило её.

— Вы сказали в Дамаске, — позволив себе немого осмотреться, продолжила она разговор. — Но почему не в Бейруте?

— В конце ноября в Ливане будет провозглашена независимость. С оговорками, конечно, но там где начинаются игры в демократию, всегда наступает хаос и плутовство. Ловить рыбку в мутной воде — удел слабых. У нас прозрачная и благородная миссия. И пусть она будет в священном городе.

Что бы ни писала в своих мемуарах её подруга Софья про склонность к авантюризму и необдуманным, часто спонтанным, полагавшихся лишь наудачу поступкам, Вера Аполлоновна всегда трезво оценивала ситуацию. Но и то, что при этом она обладала взрывным характером, это правда.

— Пусть я француженка по воспитанию, — кокетливо произнесла она и слепила снежок — но по крови, месье, я русская и с нами бог. Да не ослабит господь свою руку, помогая нам. Что конкретно вы хотите от меня?

В самом начале общения мне показалось, что её хрупкая, словно из тончайшего фарфора фигура неспособна на резкие движения, но то, с какой силой и меткостью был отправлен в полёт снежный снаряд, дал повод для размышления. Викки не чужд азарт, даже наоборот. Она тот тип людей, который ввязывается в драку при интуитивном понимании происходящего.

— Вера Аполлоновна, для начала утром вас отвезут в Рязань в отделение госбанка, где вы под вспышки фотографов из столичной газеты передадите в фонд Обороны два больших ящика, которые прибыли с вами из Персии. Затем отправитесь в Дягилево, и вместе с гуманитарным грузом и лекарственными препаратами самолётом отправите в Симбирск, который сейчас Ульяновск, на имя митрополита Сергия небольшую посылку. Митякин всё организует. Фотография на фоне коробок с лекарствами обязательна.

— Я как-то упустила из вида багаж. Могу поинтересоваться, что в ящиках?

— Безусловно, — улыбнулся я. — В сундучке атрибутика из разрушенной алжирскими солдатами церкви. Её настоятель через известного вам Александра де Кнорре попросил об услуге. Там вложено сопроводительное письмо. А вот в двух других царские золотые червонцы, состояние вашей семьи, которое вы возвратили на Родину для постройки эскадрильи бомбардировщиков или на помощь эвакуированным детским домам. Последнее даже лучше, про аэропланы заявите как-нибудь в следующий раз.

— Зачем это вам?

Сняв перчатки, я тоже слепил снежок и, выглядывая мишень, запустил его в то же место, куда попала Оболенская.

— Если смотреть в целом, — вытирая платком ладони — то для государства эти два ящика — сущие копейки и логично предположить, что призывы отнести последние накопления, когда в хранилищах Сталина лежат сто семьдесят тысяч пудов золота, слегка нелогичны. Но в плане консолидации общества, когда каждый становится причастным к какому-то грандиозному событию и подъёма патриотизма, ваш поступок станет серьёзным аргументом. Особенно для колеблющихся. Вы ведь не большевикам помогаете, а России. Разницу улавливаете? И это далеко не всё. В обществе как никогда обострился запрос на справедливость. Слишком много было отдано народом в последние годы.

— И когда потребовалась помощь, людям вновь предложили потерпеть — добавила Оболенская.

Неприятно, но с истинной не поспоришь. Нет, нельзя сказать, что всё было брошено на самотёк. Взять ту же эвакуацию населения. Были разработаны программы помощи, какая-никакая дорожная карта, привлечены немалые средства. Но мизерная компенсация в пересчёте на каждого не могла покрыть истинного ущерба. Поэтому просто кивнув головой на произнесённый постулат и продолжил:

— Как известно, французские ценные бумаги незадолго до подписания капитуляции обесценились, и вы уже приводили аналогию о трудных временах. Вот только СССР не давали кредитов, и они не эмитировали трежерис по всему миру, коммунисты жёстко эксплуатировали собственное население. Самая богатая во всём мире страна, которую населяет самый нищий народ. Однако если поставить цель помочь русскому народу, а не заработать на его горе, заставляя ещё и облигации приобретать, то не правильно ли организовать беспроигрышную денежно-вещевую лотерею, хотя бы для жителей сёл и деревень? К примеру, разыграть тысячу сельскохозяйственных тракторов 'Форд-Фергюсон'. Мы уже занимаемся этим и достигли кое-каких локальных результатов. В общей сложности, до конца года вы инвестируете в СССР на пять миллионов фунтов стерлингов товаров для крестьян. Предоставленных мною, разумеется.

— Очень мило, — подвела итог Оболенская, хотя на её лице не появилось и тени улыбки. — Вы показались мне разумным. Если об этом узнают в Париже, у Николая будут крупные неприятности, а мне закрыт путь домой.

— С чего вы взяли? Из проживающих по всему свету известной мне дюжины князей Оболенских лично я знаю двух. Один юный спортсмен по нардам, а второй умный, из Тосканы. Вроде бы ещё двое обитают в Нью-Йорке, но они не попадали в моё поле зрения. Учитывая то обстоятельство, что вы въехали по линии Красного Креста и американскому паспорту, на вашего мужа никто не подумает. Да и сумма слишком серьёзная даже для всех вместе взятых князей. Впрочем, неприятности у Николая всё равно будут.

— Ещё скажите, что меня с мужем расстреляют.

— Не расстреляют, хотя генерала Штюльпнагеля уже заставляют практиковать массовые казни. Вам проведут декапитацию, отрубят голову гильотиной, а вашего супруга посадят в концлагерь.

Викки вздрогнула, словно по её телу прошлись кустом крапивы.

— У вас глупые шутки, месье, — произнесла он по-французски.

— С такими вещами не шутят. Я заказывал ваш полный гороскоп у лучшего астролога. Его отличительная черта не в том, что он не ошибается, а в способности обозначить критическую точку. К примеру, есть такой персонаж как Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления имперской безопасности. Вы должны о нём знать исходя из рода своей деятельности как генеральный секретарь ОСМ. Вот этот Рейнхард совсем недавно прошёл последнюю критическую точку судьбы. И это не река Березина, где его самолёт сбили летом, и он чудом остался жив, а пригород Праги, Паненске-Бржежани. Двадцать седьмого сентября он открыл дверь в комнату своей резиденции и переступил не только её порог.

— И как, точнее когда он умрёт?

— По меркам вселенной ждать осталось не долго. В мае будущего года лишится селезёнки, и через пару дней покинет этот мир, так и не увидев рождение своих дочерей. Сейчас и вы стоите на развилке: со мной жизнь, без меня гильотина.

— А следующая моя точка?

— Сейчас я должен произнести слова про то, что пути господни неисповедимы и когда открыта последняя тайна, жизнь становится пресна... подумайте, оно вам надо? Мир после этого уже не будет прежним.

Очаровательная улыбка была мне ответом.

— Я умею быть благодарной.

— Это всё неважно, ведь ваша жизнь так и будет крутиться вокруг помощи другим, а такое всегда ведёт к одному и тому же финалу. Вам не приходило в голову, что ваш фанатизм когда-нибудь может стоить вам жизни, особенно с таким шефом, как у вас? Не передумали? Совсем скоро вам повстречается самый невезучий, но помеченный невероятной удачей лейтенант с летающей фамилией, за судьбу которого просят сами звёзды. Но если вы так переживаете, что не сможете посещать парижскую парикмахерскую, вашу небесную улыбку скроет вуаль, и все решат, что это очередной фарс НКВД.

— Вот ещё! — наигранно возмутилась бывшая манекенщица и просто красивая женщина. — На счёт вуали я подумаю, но мне срочно нужен будуар или хотя бы трельяж.

— Всё что необходимо женщине есть в гостевом доме, — сказал я. — Электричество, ванна с горячей водой, радио, свежие журналы. Можно даже послать международную телеграмму, или сдать вещи в прачечную. До завтра, Вера Аполлоновна.

Единственное, о чём она теперь после пятидневной гонки со временем и расстоянием, могла думать, — это о чистой и тёплой постели. Впрочем, холодная тоже подошла бы. Что там, даже деревянная скамья марсельского поезда представлялась ей неплохим вариантом. Но погрузиться с головой ванну... это было за гранью мечтаний.

* * *

Заведующая сберкассой номер один Анастасия Викторовна Вороватая была довольно привлекательной женщиной с пухлыми губками и густыми ресницами. Природа не обделила её фигурой и третий, даже с половиной размер груди выгодно подчёркивала приталенная блузка и коралловые бусы. Периодически она выглядывала в зарешёченное окошко, после чего смотрелась в зеркальце и подносила ко рту стакан с водой. Поддетый под блузку корсет ужасно мешал. Выражение её лица так и говорило: настроения нет, и не предвидится. В кабинете витал запах валерьянки и её мнительную натуру лихорадило. Чувство, что что-то должно случиться появилось вечером, когда за полчаса до закрытия пришли электрики с документами очень важной организации. Вместо слабеньких лампочек на потолке они установили мощные, люминесцентные. Заменили засохшие чернильницы с проржавевшими перьями на новые и притащили два стола с лавками. Ведь неспроста перед этим событием им завезли новый сейф, слёзно выпрашиваемый с прошлого года. А вот когда на унылую и требующую ремонта стену с потрескавшейся краской повесили огромную картину неизвестного автора — ощутила неприятное волнение. Оно переросло в тревожность, едва присутствующий всё это время человек в пальто с каракулевым воротником и шапкой 'пирожок', не терпящим возражения голосом, рекомендовал ей быть завтра при полном параде как в Кремль и не опаздывать, если не хочет повторить судьбу предшественника. Да как можно опоздать на работу? — задавала она себе вопрос. Но тот так строго на неё посмотрел, что ни возражать, ни оправдываться желания не возникло. И вот сейчас, поправив на плечах шаль и снова взглянув на улицу, она вновь увидела этого человека возле красивого автомобиля. На нём было другое пальто и другая шапка, но это был он. Атмосфера стала буквально липкая на неприятности.

В сберкассе Оболенская вела себя более чем скромно и даже растеряно. Утром она узнала, что за руководителем ОСМ и её патроном Жаком Артюисом ведётся слежка и арест не за горами. Путь во Францию был закрыт. Светлые души, готовые на жертвы ради других просто не могут жить долго и счастливо. Неужели судьба уже приготовила гравировку на могильной плите? Она отстояла небольшую очередь и когда заявила кассиру в окошке, что собирается сделать взнос, получила рекомендацию открыть сберегательную книжку, после чего встала в ступор. Стоило только посмотреть ей в глаза, становилось понятно, что в них сейчас бушевал целый вихрь разнообразных эмоций. Сожаление, неуверенность, страх, боль, но больше всего было растерянности. Пришлось вмешаться Митякину.

— Женщина иностранка, — подсказал он. — Она пожертвовать хочет.

— Да, да, — подтвердила Вера Аполлоновна. — Хочу пожертвовать сироткам из детских домов.

Произнеся фразу, она посмотрела на Митякина.

— Эвакуированным детским домам, — прошептал тот.

Оболенская воспользовалась подсказкой и сделала уточнение.

— Какую сумму? — поинтересовалась кассир.

— Два ящика.

— Дамочка! — набрав в грудь воздуха, собралась возмутиться работница сберкассы, но вместо продолжения привстала со стула и посмотрела через отверстие в матовом окошке на клиентку. Прилично одетая молодая женщина больше походила на киноактрису, возможно на лауреата какой-нибудь премии, но ни как на сумасшедшую. Стоило призвать заведующую.

— Анастасия Викторовна, — пискнула она.

В это время в здание вошли двое военных лётчика. Один был в армейской шинели с голубыми петлицами, а второй во флотский с фотоаппаратом на груди. Командиры громко переговаривались, и казалось, даже не заметили смены обстановки, окунувшись в начатую на улице беседу.

— ... тогда в защиту памфлетиста Фуке произнёс знаменитую фразу: 'Когда говорить правду опасно, а врать стыдно — остаётся только шутить'. Вот так я уговорил редактора простой цитатой из книги. Фельетон напечатали в таллиннской газе...

Лётчик в чёрной шинели запнулся на полуслове.

— Какое лицо! — восхищённо произнёс он с прибалтийским акцентом, потянувшись к футляру с фотоаппаратом. — Мадмуазель, позвольте сфотографировать вас на память. Ваши очаровательные глаза будут смотреть на меня, когда я поведу самолёт в бой над Финским заливом.

В одно мгновенье находившаяся в полной меланхолии Оболенская преобразилась. Она было потянулась рукой к свёрнутой сеточке вуали, но вместо этого с озорством щёлкнула пальцами, загадав желание.

— Позволю, но с одни условием. Вы поможете со своим другом затащить сюда пару ящиков. Они в кузове того огромного пикапа, — указав рукой на окошко, через стекло которого виднелся тент машины.

Посчитав, что дурное дело не хитрое, молодые лётчики посмотрели по направлению руки, поняли поставленную задачу и выскочили на улицу, пропустив некоторые события.

Немногочисленные посетители сберкассы образовали живой коридор, когда, пыхтя и надрываясь от тяжести, военные насилу закатили пару серебристых пеналов на тележках похожих на те, на которых перемещают баллоны с кислородом. Тем не менее, всё внимание было привлечено не к ним, а к оказавшейся на полу женщине. Приглашённая кассиром заведующая утратила всякие сомнения. Как итог — недомогание.

— Что здесь происходит? — спросил лётчик.

Кто-то из бестолково мельтешащих и толкавшихся промеж столов посетителей ответил:

— Она точно такой вопрос задала, а этот, в рыжем пальто как зыркнул, так эта по стеночке и сползла.

Народ зашумел, а Митякин сделал шаг назад и схватился за медальон, разглядывая футляр на груди военного, но тут вперёд выступила Вера Аполлоновна.

— Мой доблестный рыцарь, — произнесла она по-французски, — самое время открыть эти сундуки и сделать фотографию.

Лётчик морской авиации мало что понял из сказанного, но догадался по смыслу. Остаток плёнки за пару минут ушёл на запечатление ослепительной улыбки.

* * *

В это же время, в доме по улице Малая Мещанская, дом 14 пьяным, мало что понимающим взглядом на новенький костюм уставился Киселёв. Твидовый в крупную клетку пиджак висел на плечиках, прямо поверх зеркала и создавалось двоякое впечатление, если не присматриваться в отображение. Где-то рядом должен был лежать фотоаппарат, но куда тот делся память так и не ответила.

— Ну, а что ты хотел? — с неприкрытой усмешкой в голосе сказал он и пошарил рукой под кроватью. Пустая бутылка со звоном покатилась по полу, закончив движение у ножки стола, где покорно лежал так и не заведённый будильник. — Давай выпьем. Здесь ведь выпить не с кем. Не понимают они того, что там было.

* * *

Ещё не утихли сплетни о необычном случае в сберкассе, а имея за спиной двух автоматчиков, Митякин изымал в единственном в Рязани ателье плёнку из фотоаппарата лётчиков, попутно проводя отнюдь не светскую беседу о природе, погоде и приёмах охоты. Хотя, фраза: 'выпотрошу как оленя', однажды проскочила. Разговор поначалу не клеился. Со стороны впавших в истерику молодых людей в ход шли и угрозы, и упоминание наград, и обещание всех кар от лётного начальства, но только облачённого особыми полномочиями Митякина было не пронять. Если не брать во внимание шлепки прикладами автоматов по носу и связанные конечности, допрос подходил к логическому концу на вполне дружеской ноте.

— Значит, направляетесь в Специальную группу морской авиации?

— Да.

— Оба окончили Военно-морское авиационное училище имени Леваневского и сюда прибыли получать гидросамолёты? Не далеко ли от места службы?

— Мы в Астрахань должны были прибыть, — виновато ответил лётчик в армейской шинели. — Вечером поезд, не на вокзале же сидеть. Вот мы в сберкассу и пошли за деньгами.

— Ну да, не на вокзале и сберкнижка на предъявителя, — вслух размышлял Митякин. — Только одного не пойму, нахрена идти за двумя сотнями, когда у вас на двоих пять тысяч по карманам? ... А фотоаппарат откуда?

Вопрос о наличии камеры был более чем уместным. С началом войны на владение отечественной фототехникой требовалось разрешение, даже фотокорреспондентам. А уж если в руках оказывалась импортная, то соответствующая бумажка становилась обязательным приложением.

— Это мой, — заявил лётчик в чёрной шинели. — Ещё в Таллинне покупал, до войны.

— В Таллинне значит, до войны, — передразнил Митякин. — Да ты хитрец!

— Я в школе в кружок фотолюбителей ходил, — попытался пояснить бывший владелец фотокамеры.

— Вот как? Так это всё меняет, стукни-ка ему Ваня по пальцам указкой, чтоб 'школьник' не врал. Хитрожопство, как говорит директор, одна из граней глупости. Кружок ты может и посещал, но вот в чём загвоздка: не мог ты эту 'Лейку' (Leica) там купить. Даже заложив свою никчёмную душонку не смог бы. Этот фотоаппарат пару недель назад в Парголово собрали, для работы в особых условиях при низких температурах. На корпусе возле объектива и на футляре клеймо — 'снежинка'.

Когда вопли утихли, Митякин задал последний вопрос.

— Сейчас, как только закончат проявлять плёнку, вас отвезут в НКВД и одного, скорее всего тебя, — ткнув пальцем в лётчика в чёрной шинели — расстреляют. А знаешь почему? Потому, что твой камрад нам всё расскажет и даже напишет. Подробно, со всеми деталями, что руками будет не оттащить от бумаги: как немцам стал служить, с каким заданием сюда отправили, как на связного по Малой Мещанской выйти. Вот и весь хрен до копейки. Но всё может измениться. Вдруг, твой друг что-то упустит и напишет меньше нужного?

* * *

(Сирия, окраина Дамаска спустя несколько дней после событий в Рязани.)

На пригород Дамаска спускался вечер. Конец осени выдался сухим и тёплым. За день воздух наполнялся терпким запахом хвои и сейчас растворялся приятным флёром, окутывая улочки старинного города. Макушки туевой аллеи легко шумели над головой. Какие-то пичуги перезванивались беззаботно и тихо, радуясь брызгам вожделенной влаги, извергающейся из поливочного шланга старика-дворника. Земля под деревьями отяжелела, разбухла, стала яркой и сейчас, в заходящих лучах солнца воздух обрёл свежесть, которой так не хватало днём. Возле некоторых домов-лавок уже сияли огоньки масляных ламп, привлекая внимание припозднившихся покупателей. Город тысячелетиями жил торговлей, степенно разрастаясь вширь, прирастая парой построек за поколение. Но всё меняется. Здание, в котором располагалась контора по найму, выглядело немного не таким, каким Орлов запомнил его в июне, когда войска оставляли город. Даже не немного, а совсем не таким. Справа от скрытого за кипарисами двухэтажного здания, который собственно и был офисом американской торговой компании, выстроили ещё один, повыше и подлиннее, с несколькими входами по фасаду с глухой жёлто-песчаного цвета стеной и крошечными окошками под крышей с вывеской, сообщавшей о продаже сельскохозяйственной технике. Старую коновязь убрали, замостив улицу бетонными плитами, а вместо конюшни с гарготом поместили современный гараж с бензоколонкой и кафе с вечерним табльдотом. У входа в заведение с запоминающимся названием 'Вдовушка героя' находился припаркованный четырёхдверный седан 'фиат' (Fiat 2800) с большими колёсами и нагло торчащей антенной. Несмотря на вечер, народу тут было довольно много и всё благодаря электрическому освещению и игравшей музыке. А ещё Орлов заметил, что та дорога, по которой пришёл он, теперь не единственная. От офиса в сторону гор по направлению на северо-запад уходила новая широкая трасса с двумя дюжинами ветрогенераторов на высоченных тумбах. Судя по всему, она шла вдоль долины и усыхающей реки Барада к ущелью, ведущему на западный Анджарский тракт. По ней вдалеке, в облаке пыли двигались огоньки зажжённых фар колонны грузовиков, вроде тех, которых нагнали сюда англичане. В памяти пронеслись недавние события. Выкрашенные в цвет высохшей глины, покрытые этой везде проникающей сирийской пылью и выцветшие на солнце брезентовые тенты, их неплохо маскировали на фоне этих земель и во время облёта на большой высоте, их обычно не было видно. Куда они успевали исчезнуть — никто не знал, и лишь по масляным пятнам на желтовато-белёсой дороге можно было понять, что они где-то здесь.

Орлов привычно отметил, где стоят вооруженные люди и куда в случае чего бежать, если все пойдёт как обычно, то есть — плохо. Патрули военной полиции в окраины не заходили, а появлению после войны бандитов удивляться не стоило. Здесь, конечно не восточная часть города, но всё же ухо стоит держать востро. Обречённо вздохнув, он вошёл внутрь здания.

В кафе не было посторонних, хотя встречались и тёмные лица сирийцев из долины, торговцы из города и прочие. Ну и, что греха таить, желающие заработать женщины тоже здесь были, равно как и ищущие развлечений мужчины. Запад принёс на восток часть своей не самой лучшей культуры. Успев поколесить за свою жизнь, он имел возможность сравнить. Нет, здесь не горланили похабные куплеты, не отбивали такт ударами пивных кружек по столешницам как в Ирландии, не хватали женщин за все возможные выпуклости и сажая их себе на колени, как соскучившиеся по человеческому теплу шахтёры в Кардиффе. Тут не околачивались шулеры, ищущие пьяных дураков, готовых проиграть в карты только что полученные авансы как в портовом Марселе. Всё было иначе, тихо и пристойно, словно за порядком следили не из-под палки, а на совесть, опираясь на крепкие кулаки или ту же палку, или, скорее всего на грозную репутацию. За угловым столом, в белой рубашке с подвёрнутыми рукавами и чёрном жилете сидел самого внушительного вида мужчина. Стол располагался таким образом, что не заметить его с входа было просто невозможно. У стойки находился ещё один, выбритый наголо со шрамами на щеке и от его взгляда возникало безотчётное желание проверить, на месте ли содержимое карманов и в целости ли портмоне.

Орлов прошёл к стойке, встал подальше от подозрительного типа, попросил у бармена чашку кофе, и принялся цедить маленькими глотками, незаметно рассматривая происходящее в зале. Помимо полупустующих столов на двоих с импозантными дамами, в кафе имелось несколько столов для компаний побольше, за которыми, уткнув носы в тарелки, расположилась публика попроще. Некоторых из них Орлов опознал как бывших техников со своего аэродрома. Лётчиков среди них не было, в основном обслуживающий персонал набранных из местных и совсем мальчики из 'Chantiers de la jeunesse française'. Двое были похожи на инженеров-механиков, а один несомненно офицер, снабженец Жиль, переведённый из обозного эскадрона. Он появился в полку незадолго до капитуляции, когда генерал Анри Денц приказал сложить оружие и интернироваться в Турцию. Толстяка-снабженца не любили за то, что вокруг него всегда крутились красивые бабы, но необходимость его работы признавали повсеместно. Кое-кто даже хвали его, говоря, что он принял должность из благородных побуждений, желая взять на себя самую грязную работу, оградив тем самым от неё остальных. Другие же откровенно призирали за контрабанду гашиша, рассказывая о тысячах франков, прилипших к его ладоням. Вне зависимости от мотивов, в конце концов, все сплетни превращались в пустой трёп. Доказательств ни у кого не было, а службу он нёс без нареканий, волшебным образом обеспечивая всех вовремя и в полном объёме.

Пока Орлов разглядывал собравшуюся публику, в кафе вошёл ещё один посетитель и сразу направился к угловому столу. Мужчина в белой рубашке жестом предложил ему сесть напротив, и они принялись о чём-то беседовать.

— В первый раз здесь?

Подозрительному типу неведомым образом удалось подобраться к Орлову незамеченным. А ведь у боевых лётчиков на подобное выработан целый комплекс. Не без труда удержавшись от того, чтобы не вздрогнуть Орлов ответил:

— Да, — показывая визитку с адресом. — Знакомый подсказал.

Бармен поджёг длинную спичку и, раскуривая сигару, навязчивый собеседник спросил:

— Не нашёл себя на гражданке, а?

— А разве она была, эта гражданка?

Подозрительный тип громко хмыкнул и почесал щёку. Шрамы его совсем не портили, хотя выглядел он так, словно только что кого-то зарезал.

— Ну да, — философски произнёс он, выпуская кольцо дыма. — Война никогда не закончится. Пушки не успевают остыть, как вновь подносят снаряды. Вопрос лишь в том, кто будет следующим, в кого они полетят. Скажу по секрету, Командор собирает людей в Россию.

— А что, здесь уже всё закончилось?

— Ты очередь-то займи, — дал совет незваный собеседник, — Не думаю, что ты захочешь натирать башмаки лаймам. Я ведь вижу, ты нормальный парень. Боевой опыт приветствуется, наличие желания заработать кучу франков обязательно. Работа опасная, само собой, но зато прибыльная.

— А если я просто посмотреть?

— Так тоже можно, — с притворным сожалением ответил Орлову тот, — только не задерживайся, в конце недели мы убываем, и тех сладких условий уже не будет.

Орлов не моргая уставился на него. Стоило отметить, деньги как нельзя вовремя подошли к концу и не случись того неприятного казуса, он бы и не появился так скоро здесь. По крайней мере, не в ближайшие дни. Как говорят мудрые люди: хочешь потерять друга — дай ему в долг.

— Да, — продолжал тот, — через пару дней фьють и поминай, как звали. Транспортники уже готовы. Хотя сейчас свободных мест почти нет, однако я могу взять тебя на заметку. Ты ведь понимаешь, о чём я?

Орлов с минуту изучал его молча, не забывая поглядывать по сторонам. Стоящих над душой вербовщика особо не наблюдалось. Наконец, он ответил:

— Думаю, ты ошибаешься. Свободных мест для моей профессии всегда предостаточно. Спроси у Жиля, который трескает луковый суп, он знает кто я и на что способен.

Тип со шрамами прищурился, криво улыбнулся и после недолгого молчания протянул:

— Значит, ты лётчик... Понятно. Ну, будем считать, вступительную лекцию прослушал. Так что, добро пожаловать.

— Я, пожалуй, сначала выслушаю другие предложения, — ответил Орлов.

Его собеседник одобрительно кивнул и отошёл к дальнему концу стойки, незаметно показав пальцами какой-то жест.

Орлов направился к угловому столу, но, не доходя пару шагов, наступил на развязавшийся шнурок ботинка. Пытаясь сохранить равновесие, он опустил руку на спинку стула. Именно на тот, на котором сидела в ожидании клиента женщина.

— Свободно? — спросил он, вроде как ничего не случилось, и всё было спланировано заранее.

— Присаживайтесь, поговорим, — ответила она, поправляя модные тёмные очки под шляпой.

Молодой человек воспользовался приглашением и щелчком пальцев позвал сирийца официанта.

— Будьте добры бутылку белого вина. Савеньер.

Официант наполнил бокалы.

Пока Орлов строил в уме начало разговора, придумывая на ходу комплименты, женщина скомкала его хитросплетённые нити и произнесла:

— Если вы собираетесь поступить в полк санитаром, то да.

Под её проницательным взором свободных от тёмных очков ему сделалось неловко. Чувственные губы, крупные глубоко посаженные глаза с плавно опускающими ресницами уносили в мир грёз. В ней сочеталось что-то невинное и порочное одновременно. За этим завораживающим взглядом он упустил лежавший на столике предмет — блокнот на сложенной газете с логотипом Красного Креста. А женщина продолжала говорить:

— Если имеете за плечами медицинскую практику, то свободна вакансия фельдшера. В случае наличия профильного образования — место в госпитале. Судя по возрасту, докторской степени, полагаю, нет. Что скажете?

Всё пошло как обычно — то есть плохо. Расхлёбывать последствия конфуза придётся долго. Как можно было спутать приличную женщину с проституткой? Вот почему так не везёт?

— Простите, — извинился он. — Я совершенно не это имел в виду.

— Тогда какого чёрта вы тратите моё время? У входа корзина, там буклеты, прочтите.

Добавив по-русски:

— Вы же не ныряете в прорубь, не потрогав воду? — и вновь перейдя на французский: — Даже черноногий (pied-noir) папуас сообразит.

Собрав всю решимость в кулак, Орлов встал.

— Позвольте представиться, Андре Орлов. Су-лейтенант, 5-я эскадрилья GC III/6, то есть полный лейтенант, представлен к званию 11 июля, но не успел получить. Штаб эвакуировался в Алжир. Три подтверждённые победы и две в группе. Я не хочу в санитары, я лётчик и на самом деле сбил шесть самолётов, но эти...

Сидевшая за столом женщина заразительно расхохоталась. Её смех был не громкий, искренний, заставивший улыбнуться даже Орлова.

— Вы самый невезучий лейтенант, которого я знаю. Александр, — обратилась она к мужчине в белой рубашке, — этот милый юноша к вам. Помните, я рассказывала про гороскоп? Это, несомненно, он!

* * *

Если не брать во внимание все наши потуги по обеспечению альтернативного пути, грузы в Ленинград следовали по оптимально возможному на то время маршруту. По железной дороге они прибывали на станцию Волхов, по степени защищенности от набегов вражеской авиации, не уступающей Смольному. Затем поступали на пристань Гостинополье, где с трудом производилась их перевалка на баржи. Речные буксиры вели баржи по Волхову через шлюз до пристани Новая Ладога, затем озерными буксирами или кораблями военной флотилии грузы доставлялись в Осиновец. Этот участок побережья за короткое время из малопригодной пристани был превращён в порт со своими кранами, транспортёрами и подъездными путями. Оттуда грузы по узкоколейке шли к Ириновской железнодорожной ветке, а далее следовали непосредственно в Ленинград. Участников этого логистического маршрута нужно было кормить, и основная тяжесть по обеспечению легла на область. Ещё в сентябре, охватывающие этот маршрут территории и были выбраны в качестве пилотного проекта реализации денежно-вещевой лотереи. В ней участвовали как трудовые коллективы, так и население. В розыгрыше были представлены тысяча голов крупного рогатого скота, поросята, кролики, птица, корма, семена и разнообразная сельскохозяйственная техника, включавшая в себя трактора и даже рулонные пресс-подборщики фирмы 'Эллис-Чалмерс' (Allis-Chalmers). Иначе как мне было объяснить наличие сена в рулонах. Но был и нюанс, точнее поставленное Наркомом финансов условие, без которого ничего бы не произошло. Лотерейный билет стал как бы дополнением к облигациям займа, которые навязывались любыми доступными способами. Можно сколько угодно рассуждать о войне, как двигателе прогресса, но всегда стоит помнить, как и чем он оплачивается, где главным плательщиком всегда выступает народ, жертвуя своим благосостоянием. Потому что с войной рука об руку следует повышение налогов в прямой и завуалированной форме и инфляция, механизмами которой бессовестно пользуется государство. Пусть наш вклад и оказался не столь значительным, но, как известно, моря наполняются по каплям.

На столбе перед заготовительной конторой Кукольского сельсовета деревни Раменье тускло светила лампочка в жестяном абажуре. Она освещала кусок улицы, ведущий к полустанку и высокое крыльцо с новыми, на днях выкрашенными голубой краской перилами. У самых ступенек, прислонившись к стене, покоился велосипед с фарой. По нему и определяли, есть ли председатель на месте или укатил по своим важным делам. Велосипед был финский, поговаривали, что наградной или даже трофейный, и когда хозяин ехал на нём, по всей округе раздавался собачий лай. Таким образом, дворовые псы реагировали на иностранное изделие, трезвонящие расшатанным язычком звоночка на руле. Но сейчас лая слышно не было, хотя шума создавалось гораздо больше. Новенький, выигранный загконторой в денежно-вещевую лотерею колёсный трактор Renault AFXD рыча мотором, тянул за собой прицеп с высокими бортами набитый сеном.

— К Мефодиевым везут, — авторитетно заявила старуха, опираясь на клюку. — Надо бы и нам соглашаться на кормилицу. Уж как-нибудь вытянем ещё одну животину с телёнком.

— Степаныч сказывал, — прокашлялся дед, натирая лицо барсучьим жиром — если корову с телёнком брать, то десяток гусей надобно вырастить и сдать в контору. Иначе не дадут. Или семью из беженцев на прокорм принять. А ныне зима на носу. Холодает с каждым днём ни сегодня завтра снег пойдёт. Знать бы заранее, сейчас чего уж языком молоть. Корова не коза. Думаю, не выдюжим, даже если соломой с камышом кормить станем.

— Господи! Куда тебе собачнику думки думать? — всучив туесок, усмехнулась старая. — Всю жизнь в последнем вагоне с фонарём 'попку' под колёса подставлял.

— Но, но, но! — возмутился дед. — Без собачника ни один состав на линию не выпустят. Ладно, скоро светать начнёт, потопал я на станцию.

— Топай, — задумчиво произнесла старуха и, дождавшись, пока фигура деда отдалилась на достаточное расстояние, сделала шаг вперёд, закрывая за собой калитку.

Сорок с гаком лет она провожала мужа на работу, крестя того в спину. Дети давно разъехались и уже внучка привезла своих на побывку. 'Перед богом можно грехи замаливать, а просить чего-то, ждать — бесполезно. Всё от человека самого зависит', — решила она про себя.

Опираясь на палку, она пошла в сельсовет, регулярно проверяя завёрнутые в тряпицу червонцы. Историю с удачливыми соседями обсуждали уже не первый день. Сын с фронта прислал Мефодиевым пятьсот рублей с наказом потратить на себя, и старики купили облигации на половину, а на вторую их уговорили взять лотерейные билеты. Казалось бы, со слов еврея из Волхова по надёжным облигациям ожидался хороший прирост в будущем, который наверняка пригодится внукам, а по билетам можно было надеяться на авось, но кто же знал? Мефодиевы выиграли полуторогодовалую пеструшку (чёрно-пёстрая порода коров) и пятьдесят пудов силоса. Правда силос им никто не дал, заменив сеном с кормовой свёклой, но и то хлеб. В отличие от соседей, денег им не присылали, но скопить кое-что удалось. Остановившись, бабка передохнула и с новыми силами продолжила путь, нисколько не сомневаясь, что им с дедом тоже повезёт.

Ноябрь семья железнодорожника встретила с пополнением, обещавшим к весне не только меховые шапки для всей родни, но и бесперебойную поставку мяса. По одному из билетов случился выигрыш — большой контейнер с кроликами.

* * *

Лес, который окружал село Дютьково назывался Коровьем рогом. По левую сторону от дороги он начинался низкорослым ольшаником с кустами ежевики и скрытым под снежным одеялом тянувшегося от речки Мята заросшей ржавой осокой болотца. По правую же — изогнутой полосою молодого граба, за которым наличествовало деревенское пастбище и поднималась сплошная стена деревьев. Там были и сосенки с кудрявыми кронами и стройные березки, и кряжистые дубки. А за ними, в версте от крайнего дома заканчивалось строительство блокпоста у моста через Нару, откуда раздавался рёв цепной пилы и тянули телефонный провод к наблюдательному пункту 154-го гаубичного артиллерийского полка.

За невысоким палисадником бывшего дома купца Мурашова доносились весёлые голоса артиллеристов прерывающиеся задорным хохотом местных девчонок, пристроившихся у калитки. Солдаты толкали застрявшую машину на 'раз-два взяли' но видимо, особо не преуспевали. Грузовик скользил колёсами и справился бы, как бы ни взгорок и буксируемая с полуприцепом зенитка довольно крупного калибра. Посмотрев на это представление из окна, я выложил из портфеля на стол банку французских сардин с яркой жёлтой этикеткой, где на логотипе белыми буквами на чёрном фоне читалась надпись 'Connetable'.

— Необычная расцветка, — дал оценку товарищ Сергей.

— Ту информацию, что я сейчас скажу, не следует повторять при беременных женщинах, детях и людях с хрупкой психикой.

— У меня хрупкая психика, — попытался пошутить он. — И вообще, после лекции профессора Сказкина я стараюсь жить в гармонии с природой.

— Мне показалось, что тогда, на Агробиостанции в Вырице, вы слушали Фёдора Даниловича в полуха.

Товарищ Сергей выпрямился, надул щёки, сомкнул пальцы на руках и, подражая известному ботанику процитировал:

— 'Мы ценим невинность в нашей природе, а на самом деле она готовит нам одну западню за другой. Все звуки, краски, запахи в природе служат лишь для одной цели — приманить'.

— А там по обстоятельствам: либо сожрать либо продолжить свой род, — добавил я. — Потому речь не о продуманном дизайне для заманивания. Перед вами простая банка консервов, но представьте на секунду, что приготовлена она без строгого соблюдения технологи и сейчас в ней вырабатывается страшное вещество, три фунта которого способно убить всё человечество на земле.

— Надеюсь, вы не вытащили её из коробок на складе?

— Нет, мой друг. Сардины на наших складах хорошие, а это просто похожий на специзделие образец.

— А что за опасное вещество?

— Бутолотоксин! Да, да простой и доступный для домохозяек яд. Именно его вырабатывают бактерии Clostridium botulinum в скверно простерилизованных консервах и плохо вяленой колбасе. А вызванный этими палочками ботулизм просто заболевание, часто смертельное.

— И зачем вы это мне рассказываете?

— Так, просто делюсь информацией о том, как один снабженец, назовём его Жиль, с прочими продуктами поставил партию сардин и колбас в 638-й пехотный полк. В общей сложности по дороге от Смоленска французские фашисты потеряли уже четыре сотни своего состава по лазаретам. Поэтому я попрошу вас уведомить своего брата о недопустимости использования трофейных продуктов питания. Выдумайте историю о том, как коварный враг специально оставляет заражённые припасы, отравленное вино и мины-ловушки. Можете рассказать правду, но постарайтесь соблюсти секретность.

Товарищ Сергей покрутил в руках жестяную коробку. На войне все средства хороши, но что-то было в этом неправильно. Остатки хорошего настроения испарились. Сардины как сардины, однако есть их — перехотелось.

— Когда я увижусь с братом? — спросил он.

Я посмотрел на часы и развернул карту. Обозначив карандашом точки, в ход пошёл курвиметр.

— Теоритически отсюда до аэродрома шесть часов езды на грузовиках, но вы понимаете, что в реальности они появятся ближе к вечеру. Противник использует своё преимущество в авиации, и даже обладая зенитным прикрытием, лучше следовать объездными дорогами и по старому Екатерининскому тракту. Личный состав батальона заночует в лесном пионерском лагере 'имени Парижской коммуны', а в четыре утра выдвинутся на позиции новой линии обороны, сменяя первый батальон 113-го стрелкового полка. Всё это время ваше.

Товарищ Сергей раскрыл планшетку и, посмотрев на карту 'Нарские пруды', которые вовсе не пруды, а болота — стал делать уточнения. Под пушечным ДОТом он подписал калибр орудия, заштриховал не обозначенный у себя участок минного поля и нанёс аббревиатуру только что прибывшей батареи зениток.

— А старые позиции, полагаю, станут ложными?

— Как в лучших традициях, — ответил я. — Ночью и сейчас по линии фронта устанавливают до сотни ФОГов, а в траншеях мины и бутылки с огнесмесью. Гитлеровцев будет ожидать горячий приём.

— Будем надеяться, — с улыбкой произнёс товарищ Сергей. — Но вы знаете моё мнение на счёт вашей уверенности: что бы ни произошло, человек всегда будет недостаточно подготовлен к этому. Таковы правила.

— Раз заговорили о правилах, тогда у меня просьба, — сказал я, снова повернувшись к окошку. — Опять повторяются недавние события как под Алексино. Здесь фронтовая полоса, особый режим для гражданского населения. Прорабатывается вопрос об обязательном выселении в районе фронтовой полосы на 20-30 километров . Но как об стенку горох! Перед Москвой кордоны, беженцев не пускают. Сельчане якобы отказались от эвакуации, и лишь половина ушла в Жаворонки. Оставшиеся роют норы у речки, думая, что обойдётся. Видишь, дети во дворе?

— Что нужно сделать? — По-деловому спросил комиссар.

— По дороге на Кубинку, в лесу возле Асаково на случай если всё полетит к чертям оборудован замаскированный лагерь. Землянки, пункт питания и медицинской помощи, хлев для скотины. Запасов хватит на всю зиму для тысячи человек. Когда бойцы 113-го полка под утро станут отходить, может начаться паника. Никто не будет слушать рассказы о ротации и могут найтись активисты, которые станут поджигать дома, исполняя известный приказ. Поэтому эвакуацию нужно проводить прямо сейчас, начиная со стариков и детей с окраины. Распоряжение от представителя партии в твоём лице не посмеют игнорировать, а если присовокупить денежную компенсацию в конечной точке, то исполнят бегом. Какие сейчас выплаты?

— До ста рублей на работающего, — уныло объявил товарищ Сергей и тихо добавил: — на предприятии.

— Колхоз тоже предприятие и я не видел ни одного тунеядца на селе. Не думаю, что народа осталось много, поэтому предупреди главу села, что на месте каждому в руки по сотне. Пусть составит список, поможем транспортом и даже улья с пчёлами вывезем. Одна телега на двор.

— То есть десятки фургонов, которые я видел на окраине села не для медсанбата?

— Для него, только раненых сегодня они не повезут, до вечера их можно задействовать в нашем деле. К грузовику не привяжешь корову, а за телегой скот дойдёт своим ходом. На время проведения эвакуационных мероприятий я выделил начальнику санитарного батальона 32-й стрелковой дивизии два медицинских автобуса и снегоход полка 'Бомбардье' (Bombardier B12). Без возврата, от вашего имени.

— И всё повторится как позавчера в Ленинграде.

— В смысле повторится? — рассердился я.

— Топливо лимитировано и выделенные вами для школ автобусы забрал горком.

— И после этого вы ещё станете укорять меня, что я отказался от встречи со Ждановым?

Товарищ Сергей лишь пожал плечами.

— Их собираются переделать в броневики на известной вам 75-й артиллерийской базе.

— Капец, — не сдержался я. — Мы же только в прошлом месяце тридцать единиц бронетехники в строй вернули. Какой прок инженер-майору Кугелю от пяти автобусов? Ну, склепает Абрам Гиршович пяток пулемётных тачанок. Есть же голые шасси от трофейных грузовиков.

Товарищ Сергей промолчал где-то с полминуты, прежде чем произнести:

— В последнее время в Смольном наблюдается дефицит хороших идей, и потому берутся за инициативу, которую нетрудно выполнить. Тут будет то же самое. В дивизии нет бензовозов и горючего, всё на конной тяге. Завтра же их с концами отправят с ранеными в эвакуационный госпиталь , где они в сто раз нужнее. Ну, может снегоход оставят.

— Я располагаю статистикой, — возразил я. — Соотношение моторов к лошадям один к четырём и на складах топливо есть. Под Москвой сосредоточено пятнадцать из сорока управлений тыла.

Моя убеждённость не боялась опровержения, а уверенность не искала заранее оправданий на случай, если вдруг окажется, что всё не так однозначно. Тем не менее, я действительно не учёл один немаловажный фактор: при всём немалом количестве на складах у кого-то могло быть густо, а у кого-то пусто.

— Повесьте вашу статистику на гвоздик. Если я сейчас сломаю синий карандаш, то следуя вашей науке, у меня будут два карандаша. Но мне нужен красный, пусть и один. Сколько вы видели автомобилей по дороге сюда ?

— Возможно, вы и правы, товарищ Сергей.

— Прислушивайтесь, за советы денег не беру. — Комиссар расправил плечи и посмотрел на меня цепким взглядом тёмных глаз. — Андрей Александрович, между прочим, своей головой гарантировал успех на этом участке фронта, и без него ваша затея с французами не состоялась бы. Могли и встретиться, а не носиться как угорелый между Парголовом и яхт-клубом. Не понимаю, выделить два часа на беседу с Кобеко и не найти пятнадцати минут заглянуть в Смольный.

— Ленинградский Физтех это будущее, к тому же с Павлом Павловичем интересно поговорить.

— Не спорю, ваши гранты физикам это замечательно, но голову за вас они не положат, а Андрей Александрович...

Так и хотелось сказать про заезженную пластинку. Безнадёжен! Товарищ Сергей просто безнадёжен в слепой вере. Пришлось раскрыть подноготную.

— Ещё бы он не гарантировал! — эмоционально, немного с насмешкой вырвалось у меня. — К тому же акция — 'всё по десять'.

Товарищ Сергей знал про второй батальон 'Парголовского' танкового полка и про роту кочующих на грузовиках миномётов в ожидании команды и про страхующий резерв тяжёлых танков КВ-2 в Кубинке. Но про акцию, похоже, услышал впервые.

— Какая такая акция?

— Это целиком заслуга Рахиль Исааковны и её коллег из Конгресса Производственных Профсоюзов, сумевших организовать накопительный фонд, в результате чего образовались небольшие излишки. Десять танков, по десять самоходок, пушек, миномётов и так далее здесь и сейчас получил командующий армией по просьбе Жукова . Одни человек намекнул Георгию Константиновичу об одной разовой альтернативе, пока директорам заводов не запретили отправлять оружие без согласования с ГАУ НКО и тот телеграфировал в Смольный. Миномёты с зенитными пулемётами и боеприпасами перебросили транспортной авиацией из Парголово. Тяжёлую технику с гаубицами вместо Тулы перенаправили в Одинцово. Топливо прямиком от Персидской границы. Товарищ Жданов, выражаясь языком торговли, просто состриг купоны. Вот так и решался вопрос с положенной на плаху головой. В общем, задачи известны, в течение часа тут установят телефонную и радиосвязь, а я в медсанбат дивизии.

— Когда вернётесь?

— К вечеру, я же как-никак почётный член РОКК, будем передавать опыт и печенья. Кстати, по поводу 'печенек', хозяйствует здесь Вера Степановна. Мы у неё на постое, паёк можете сдать ей.

* * *

В доме темнело, несмотря на зажжённый светильник и отражённые от снега лучи заходящего солнца. Там, за богато расшитыми забавными узорами занавесками, светило стремительно уходило за горизонт. Виднелся закат, не залюбоваться которым было немыслимо. Однако никто и не думал наслаждаться этими мгновениями. От открытой заслонки печи доносились пряные ароматы свежеиспечённого хлеба и собравшиеся за столом братья де Кнорре были слишком рациональны, хотя ничто человеческое было им не чуждо. Поставив на деревянную подставку исходящий паром отварной картофель с котлетами, мужчина в свитере призывающем жестом махнул другому рукой — мол, налетай, пока не остыло. Сам же товарищ Сергей положил в тарелку маринованный перец с чесноком и покосился на рюмки.

— Ну что, брат, — душевно произнёс он, — с возвращением на родную землю.

Александр Дмитриевич де Кнорре поднял рюмку.

— Серёжа, ты даже не представляешь, как долго я мечтал, что мы когда-нибудь встретимся. Вот так, после парной, за столом. И что бы обязательно была русская печь, простая деревенская еда, образа в углу, лампадка. Да я уже родной язык почти забыл. Наших ведь немного осталось.

'Теперь вспомнишь', — подумал товарищ Сергей и понял для себя: несмотря на долгую разлуку задушевного разговора с братом не случилось. Слишком разные они стали, поэтому спросил вслух совершенно не то, о чём бы стоило говорить:

— Кстати, а как ты с Борисовым познакомился?

— В Индокитае. Официально нас представили друг другу в Сайгоне, но первая встреча состоялась в больнице филиала Ханойского госпиталя де Ланессана. Пока я валялся в бреду, он мне руку пришил.

Товарищ Сергей посмотрел на вычурный, почти полный графин с водкой, оставленный хозяйкой избы вместе с посудой. Не похоже, что от скромной дозы выпитого алкоголя брат стал нести какую-то ересь.

— Вижу, ты удивлён, — произнёс Александр, закатывая рукав. — Такой термин как эволюционно консервативный механизм посттранскрипционной регуляции что-нибудь говорит? И мне ничего, а факт вот, полюбопытствуй.

Внимательно осмотрев шрам, можно было признать, что усилий по лечению было приложено достаточно. На руке у сгиба локтя остались следы от укуса какого-то крупного зверя, чьи клыки украсили бы трофейную комнату любого заядлого охотника. Будь за столом освещение ярче, возможно было бы всё рассмотреть пристальнее, но и при свете керосинки явно читался переход, будто кожа от локтя до кисти немного другая, отличная от всего тела.

— Вот, чем он тебя подкупил, — еле слышно пробормотал товарищ Сергей.

— И не только меня. Он вытащил с того света всех моих людей. Точнее выкупил. В прошлом году в Норвегии мне пришло от него письмо, и я со своей полубригадой встал под знамёна де Голля, теперь мы здесь. Русские, поляки, чехи, французы, испанцы... есть даже остзейский барон.

— Я решил, что была неудачная охота, — высказал своё предположение товарищ Сергей, косясь на шрамы. — Отца ведь так же в руку укусил волк.

— Охота? Нет, брат. Вышел такой афронт, что вспоминать не хочется. Мы угодили в яму. Нас травили как медведя в берлоге на потеху желтомордым обезьянам, бросали ядовитых змей вместо еды. Из питья только дождевая вода. Хотя мы заслужили подобное обращение, но побывать в моей шкуре я не пожелаю никому. Давай, за наши прочные шкуры, которые сколько не дырявь, а всё зарастают вновь.

Александр налегал на котлеты, хрустел квашеной капустой, отдавая должное бесподобному аромату ржаного хлеба, и всё никак не мог наколоть на вилку соскальзывающий грибочек.

— Ты сказал желтомордым? — уточнил товарищ Сергей.

— Да, желтомордые японские ублюдки. Или ты думаешь, вьетнамские князьки на одном энтузиазме поднимали восстания? Там давно тлеет, но без топлива извне огонь не разгорится. Ладно, что мы всё обо мне.

— С того момента, как мы не сошлись во взглядах на революцию, времени прошло изрядно. Я никогда не жил с оглядкой на нашу семью, может, поэтому и не завёл свою. Сразу скажу: участвовал, в основном в Туркестане. Служу в Ленинграде. Должность не назову. Вчера прибыл оттуда.

Товарищ Сергей собрался подложить в опустевшую тарелку брата котлету, однако, несмотря на активные заверения в потрясающем вкусе щучьих котлет, Александра он явно не впечатлил: испорченный средиземноморскими соусами главный любитель рыбных блюд в семье стал консервативен в своих предпочтениях.

— Ле-нин-град, — пробуя произнести по слогам, скривился Александр. — Дурацкая затея переименовывать города. Что дала игра в патриотизм покойному императору в четырнадцатом году? И твои большевики пошли по той же дорожке. Имя даётся один раз. Или ты не согласен со мной?

— Я дал себе слово, не спорить с тобой сегодня, — спокойно произнёс товарищ Сергей.

— Вот, накуксился, — улыбнулся Александр. — Это правильно, младший. Извини, если обидел. Qui évoque le passé s'en repent (Кто вспоминает прошлое, тот раскаивается в нём). Так что там, в Северной столице, как дома?

— Город в осаде, бомбят, плохо с электроэнергией, не хватает продовольствия, карточки не всегда можно отоварить. Но, не смотря на все беды, город живёт, с двадцать пятого октября вновь заработали школы .

— Постой, в газетах писали, что в Петербурге едят торф, а большевики жрут с голода детей.

— Вот и гадай, шутишь ты сейчас или нет, — недовольно поморщившись, произнёс товарищ Сергей. — Ты-то представляешь, что собой представляет торф? За пару дней до моего отъезда мы сходили в театр. Полный зал, а голодным представления не нужны. Буфет, между прочим, работал как до войны, так что опечатка. Детей учат, а те в свою очередь грызут не торф, а гранит науки. Я, между прочим, как раз по этому вопросу и был там.

— Стал учителем? — съёрничал Александр.

— Сопровождал нашего общего знакомого.

'И двое суток урегулировал нововведения, подчищая за ним, — мысленно добавил про себя товарищ Сергей. — Никак американец понять не может, что создаёт лишь красиво переливающиеся мыльные пузыри. Как там у Фауста: Где нет нутра, там не поможешь потом'. О том, что основной целью посещения города был вопрос о материально-техническом обеспечении Штаба Войск внутренней обороны Ленинграда , разумеется, не прозвучало.

Наконец ускользавший грибочек попался, и новый тост о пользе образования не заставил себя долго ждать. Старший де Кнорре вспомнил Павловское училище и заметно расстроился, когда узнал, что преемственности в советское время не вышло, а 2-ю Ленинградскую школу авиамехаников, которая размещалась в здании, уже эвакуировали.

— В общей сложности, — подвёл итог товарищ Сергей — сто три школы смогли возобновить работу, и мы обеспечили всех учеников, начиная от тетрадки с форменной одеждой и заканчивая питанием.

— Школы это замечательно, но ты не договариваешь. Мы смотрели с ребятами карту, германцы вот-вот возьмут Тихвин, оборвётся последняя ниточка снабжения. В газетах могут насочинять всё что угодно, но мы люди военные и отдаём себе отчёт, что произойдёт.

— Убеждён, в штабах это тоже понимают и делают всё необходимое.

— Французы так же веровали в непогрешимость своих генералов, а в результате сдали Париж. Я до последнего момента был уверен, что нас перебрасывают туда. Выдали зимнее обмундирование, бельё с начёсом, свитера, изучение заболоченной местности, тренировались в десантировании. Десять прыжков с парашютом между прочим, а в итоге в шестидесяти верстах от Москвы. Если мы, отдельный моторизованный батальон особого назначения здесь, то дела совсем плохи.

Правда, если бы в этот момент немцев бы спросили, насколько печальны их дела, они бы так же признались в этом. Похоже, информацией о противнике и что предстоит делать, делиться с братом Борисов не спешил и товарищ Сергей сменил тему.

— Кстати, пока ты парился, я стал свидетелем странного поведения твоих людей. Что за придурок, похожий на цыгана бегает по селу и пытается всучить жителям деньги?

— Это Пьер, он нормальный парень и не какой-то там пройдоха, хоть и исполняет должность фурье. Между прочим, за зенитным пулемётом ему нет равных. Где-то здесь, под Москвой его прадед был с Наполеоном, и он пытается вернуть честное имя семьи.

— Сто тридцать лет прошло, — напомнил товарищ Сергей. — Не поздновато ли?

— Разве срок давности имеет значение, когда на кону честь? В Великой армии прадед Пьера был барабанщиком, мальчишка лет десяти-двенадцати. В те времена войска сопровождали целые таборы, а вивандье (vivandiere) так вообще носили сабли. Мужчины гибли, на их место вставали дети, часто с теми же фамилиями. Иначе не выжить. Отступая из Москвы, в какой-то деревне тот украл овчинный тулуп. Говорят, реликвия передаётся по наследству.

Товарищ Сергей встал из-за стола и подбросил в топку печи пару поленьев, пошурудив там кочергой.

— Лютые холода были в ту зиму, — произнёс он, ставя кочергу на место. — Видимо, благодаря этому тулупу мальчонка пережил мороз и в своё время появился на свет дедушка Пьера.

Александр кивнул, скрещивая руки на груди.

— Именно так он и рассказывает, а теперь пытается вернуть деньги за тулуп. Он мечтатель. Как бы не описывал ту обворованную деревню его пращур, вряд ли он её отыщет. Куда только не уносила его бурная фантазия, когда мы летели сюда. Так что я не препятствую. Многие в курсе и даже сообразили фонд поддержки.

— Пустое это. Он бы ещё про лошадь на предмет покататься спрашивал. Народ и так на нервах, эвакуация.

— Парадокс, — протянул Александр, — если говорить начистоту, последние четверть века в России, куда не ткнись, везде какая-то беда. Будто ворожит кто-то.

Товарищ Сергей невольно посмотрел в угол на икону, но смеяться не стал.

— А в твоей Франции всё прекрасно! И проблем совсем нет.

Конечно, обстоятельства отличались, как и обстановка, но капитану легиона было тяжело принять в качестве реального оправдания некое абстрактное проклятие.

— Мы замечаем это, потому что находимся на острие. Ладно, я могу вечно рассуждать о подобном, но сейчас стоит поговорить о конкретике, верно? Какие у нас вводные? Начни с самого начала.

* * *

Под колокольной балкой звонницы воцарилась долгожданная тишина. Пронизывающий до костей свистящий ветер изменил направление и теперь бесполезно толкался в брезентовую штору, закрывавшую северную и восточную части. Не окажись эрзац-занавески, высидеть наверху, открытой всем ветрам церковной звонницы та ещё задачка. Со всей морозящей ненавистью колючий свистун дул в лицо неистово, до красноты, так, что даже смотреть было больно. Совсем другое дело, когда он злился снаружи в тщетных попытках отыскать лазейку. Да даже если бы и отыскал. Тёплый полушубок и валенки сберегали тепло, а ароматный напиток согревал изнутри. Делая вид, что задумчиво вглядываюсь в панораму стереотрубы, я следил за окружающей обстановкой предоставленной Кораблём. М-да... в какой угол не посмотри даже после короткого артобстрела десятью 155-мм гаубицами Шнейдера (Canon de 155 C Modele 1917 Schneider) зрелище для противника печальное. Почти весь предыдущий вечер командирами был потрачен на составления схем, карточек для стрельбы и индивидуальных поправок орудий. Результат — на лицо. Обожаю такие моменты, когда нам удаётся застигнуть врага на подготовке к атаке, а не в укрытиях. Жаль, что вскоре подобный фокус вряд ли удастся повторить. Впрочем, пока полковники и генералы не мыслят без торжественных построений, мы будем сеять смерть и разруху в момент зачитывания пламенных речей фон Клюге и прочих. Чокнутые крестоносцы, от кого они Европу спасают? Войны не ведутся во спасение, те, кто располагает силой — альтруизмом не страдают. Бегите от бесплатного сыра, глупцы. Кто быстро бегает, тот дольше проживёт, но французские фашисты решили продолжить деяния предков в пополнении придорожных кладбищ по дороге к Москве. Что же, мы тоже не альтруисты и готовы ответить сталью на удар. Хотя, какой там удар? Жидкий посыл с позиций из-за елового бора на работу наших гаубиц не в счёт. Вчера немецкий самолёт-разведчик дважды покрутился над болотами у Асаково и видимо, поверил в обманку. Уж больно правдоподобно выглядела выстроенная в ряд батарея 154-го артполка с достоверными муляжами орудий, дымящими полевыми кухнями, редкими кострами, полузаконченными мероприятиями по маскировке, палатками, выходящей в эфир радиостанцией и курсирующими взад-вперёд грузовиками. Два отделения выздоравливающих красноармейцев из медсанбата помимо массовки и заготовки леса даже умудрились выстрелить по аэроплану из старой зенитки Лендера на развилке. Так что вместо контрбатарейной борьбы с разбомбленными утром декорациями гитлеровцы решили отработать по позициям нашей пехоты. Ну, разворошили бруствер в нескольких местах, ну повредили макеты трёх танков и что? Если бы не умышленно подожжённые кучки с промасленным тряпьём, то разбежавшимся после нашего налёта по щелям артиллеристам и похвастаться было бы нечем. Вовремя вызванные для подавления вражеских гаубиц три штурмовика 'Бреге' (Br.693) с парой 'Поте' (Potez 63.11) в качестве прикрытия худо-бедно со своей задачей справились, и возвращались на аэродром пусть и потрёпанными зенитками ПВО, но своим ходом и без потерь. Тут же поступивший доклад на командный пункт по результатам обстрела лишь подтвердил наблюдения: спешащих в тыл от наших траншей санитаров не появилось. Волнения не было, я прекрасно знал, чем сегодня всё закончится, но в первом бою принято спрашивать гораздо строже.

Поредевший личным составом и техникой 638-й пехотный полк в последний момент усилили танковой ротой, которой здесь не должно было быть. Неожиданно, но редко когда бывает, что бы всё шло по плану. Перекинутый из-под Можайска в Выглядовку бронированный винегрет удивлял разнообразием: начиная от огнемётного танка (Pz.Kpfw.B2 (Flamm)), Hotchkiss H39 и заканчивая восстановленным трофейным Т-26. Большего французским коллаборационистам немецкое командование ничего не доверили, но и это уже могло стать смертельной проблемой, окажись вместо подготовленных позиций наспех отрытые траншеи, а вместо прошедших ни один бой ветеранов — отрядов ополчения. Впрочем, судя по картинке, из шестнадцати единиц в бой смогли отправиться девять железяк. Но вот запустили моторы парочка 'Сомуа' и грозная солянка выплеснулась из огромной кастрюли. Вминая траками снег, огибая лес, танки двинулись к нашей линии обороны. Чуть позади, укрываясь за броней, посеменила пехота. Шестьсот метров до ложной траншеи и первый выстрел. У кого-то не выдержали нервы, но как иногда бывает, посланный из 'окурка' Т-IV (Pz.Kpfw IV) в белый свет снаряд оказался золотым. Угодивший в амбразуру ДЗОТа, он вызвал детонацию взрывчатки и сложенных бутылок с огнесмесью. В небо взлетели сломанные на щепки брёвна под аккомпанемент огня, дыма и клочьев земли. Ярко-жёлтый шар тут же утонул в облаке чёрно-коричневого дыма и по полю пронёсся грохот, заглушивший любые звуки. Погода словно ожидала какого-то знака, и как по волшебству пошёл снег.

— В передовой траншее шестеро добровольцев-зуавов, — наблюдая в зрительную трубу, сообщил де Кнорре...

Товарищ Сергей зло посмотрел на меня. Идея оставить несколько человек для поддержания видимости сопротивления, было моей.

— ...Будем надеяться, что они сообразили не прятаться от непогоды в ДЗОТе.

— Они знали, на какой риск идут, — ответил Александру я. — Сейчас поймём. Как только пулемёты откроют огонь, всё станет ясно.

Поверх резинового демпфера окуляра опустилась крупная снежинка, словно заколдованная, не спешившая таять. Я сдул её, отпустив на волю ветра и мне показалось, что в этом морозном воздухе посреди начинающего снегопада она прилипла к другой, такой же большой и пушистой, будто бы терпеливо её ожидавшей. На флангах дали скупую очередь два гочкиса. Выстрелов по центру не последовало. Вот и первые потери.

Александр поднял трубку телефона.

— Орудия один и два. Цель танки противника, дистанция триста, открыть огонь!

Укрыть за короткий срок огневую точку на равнине, где складки местности не играют впадинами и холмами довольно таки сложно. Открытой для выстрелов прямой наводкой вражеской артиллерией она лакомая цель. Поэтому в здравом уме и при памяти, военные инженеры стараются обезопасить свои строения любыми доступными способами, и если холма нет, то его нужно нарастить. Армировать деревянными столбами и всю вырытую специальными зарядами землю разместить промеж них. То есть внезапное изменение ландшафта своими руками действительно запутывают противника. И это не байка прапорщика из кинофильма, а реальность. Чуть позади второй линии траншей в 'ДЗОТах', хотя на классическую фортификацию они мало походили, стояли 47-мм противотанковые пушки Пюто образца 1937 года(Canon antichar de 47mm modèle 1937). Сопоставимые с нашей 'сорокапяткой' если сложить все плюсы и минусы в одну кучу, но превосходящие в глухой обороне, когда не требуется срочных перемещений. Вот только если дислокация орудия не является секретом для противника, то вся надежда артиллеристов уповает на прочность укрытия со стенками из снарядных ящиков с грунтом, пусть и спасающие лишь от шрапнели и осколков. Поэтому сердце не у одного меня ёкнуло, когда по ним выстрелило сразу два танка.

— Мазилы, — выругался я.

— Кто? — спросил товарищ Сергей.

— Французы. И наши и, слава богу, те.

Противотанковые пушки вели огонь, словно патроны к казённику подавались как в пулемётной ленте. Что ни говори, а скорострельность была отработана выше всяких похвал, только результативность требовалось подтянуть.

— Сопляки! Тупицы! Кретины! — Александр отпрянул от смотровой трубы и сжал зубы, чтобы не вылетело чего похуже. — Как же я сразу не догадался? Они не знают.

Товарищ Сергей вновь потребовал уточнить.

— Полное снабжение! — гаркнул капитан и схватил телефонную трубку, требуя соединить с ДЗОТами. — Мальчишки-новобранцы подписали контракт за день до отлёта, с логарифмической линейкой на 'ты', но практического опыта ноль. Не удивлюсь, если они отыщут и холостой выстрел.

— Осколочный снаряд, — пояснил я. — Во французской армии он, как правило, отсутствует в зарядном ящике противотанковой пушки. Расчёт орудий стреляет не бронебойными, а первыми попавшимися из ближнего ящика. Их вес отличается на триста грамм и в горячности боя всякое возможно. А снабжение да, полное. Даже спирт для протирки.

Комиссар хмыкнул.

— Лучшее — враг хорошего. Мухин как-то рассказывал, что его орудия успешно боролись с танками, поставленными на удар шрапнельными зарядами.

— Только он забыл добавить 'с лёгкими танками и бронетранспортёрами' и что калибр не 47 мм, а умноженный на полтора.

Наконец произошло результативное попадание. Грубая ругань Александра или набедокурившие артиллеристы разобрались с боеприпасами, но дело сдвинулось с мёртвой точки. Угодивший в фашистские лапы Т-26 замер и задымил. Тут же на правом фланге подорвался на мине ещё один 'панцер', переделанный в огнемётный танк французский B1 bis. Судя по тому, что изделие успело выйти из сборочного цеха фирмы 'Wegmann' и перед тем как попасть в 223-ю танковую роту появилось под Москвой, немцы проводят его финальное испытание в боевой обстановке и уверены в успехе наступления. Какой бы ни был по качеству, бронированный кулак собрали не малый и, учитывая прошлую результативность применения танков против стрелковых частей, шансы на успех оценивались высоко. Этот вывод не на пустом месте, если ознакомиться с донесениями комбрига Любарского о слабой способности к выполнению манёвров деморализованной 'теперешней пехотой'. По идее красноармейцы должны были побежать при виде такого количества стальных машин. Де Кнорре тем временем дал подтверждение по телефону по корректировке гаубиц и беглый огонь не заставил себя ждать. Да, так воевать можно, когда батальон поддерживают такие силы. Нужна помощь с неба — пожалуйста, вызвать 'бога войны' — нет проблем, 'снарядный голод' — о чём это вы, закрома полны. Противник испытывал на себе то, через что прошли советские войска летом сорок первого.

Три десятка снарядов на пару минут охладили горячий энтузиазм фашистов полковника Лабонна, но залёгшие в снег французы снова пошли в атаку, уже бегом. Никакого осознания, никаких уроков, только реваншизм, приправленный злобой и обидой. Определённо, либо крови было пролито недостаточно либо первитин выветрил базовые инстинкты. Танки проделали проходы в рядах колючей проволоки, смяли и обсыпали в траншеи брустверы с выложенными на них касками и двинулись вперёд, где в сотне шагов начиналась новая оборона русских и мост. Панцер-гренадёры вот-вот должны были показать свою отвагу, занимая окопы противника. Ещё не выветрились из голов моменты ликования на 'Восточном вокзале' (Gare de l'Est) столицы, когда женщины провожали их на Восточный фронт. Ещё помнился вкус выпитого вина и запах духов парижанок. Сейчас к букету впечатлений добавится ещё один штрих. Неприятный, я бы даже сказал смертельно неприятный. Его можно называть подарком из глубины веков, когда одно лишь упоминание заставляло варваров искать душу в пятках. Огонь вырвался, будто из-под земли. В одно мгновенье, пожрав всё встретившиеся на пути: и живое и мёртвое, плоть и сталь; он закрутился в ускоряющемся вихре и опал, чтобы дымным следом подняться в небо. Сотня сифонов изрыгнула огненную смесь, создав стену всепоглощающей смерти. Возникший на жёлто-чёрном фоне танк, удачно вырвавшийся из огненного плена, тут же был поражён выстрелом из ДОТа и плясавшие на броне язычки пламени принялись терзать жертву, добираясь до лакомых кусков топливной системы и резиновых бандажей. В бой вступили зенитки блокпоста. Опыт — счастливый билет, который, к сожалению, вытягивается не многими, который заслуживается временем, потом и кровью. Эти ребята не перепутали боекомплект, не спешили, грубо вращая маховики наводки орудия и ошибаясь в делениях шкалы. Они чётко и вовремя всё сделали правильно, как и положено профессионалам своего дела.

С очередным подбитым танком по всей линии обороны в бой вступили наши пулемётчики. Пули выбивали пульсирующие гейзеры из снега, словно под настом оказалась огромная раскалённая сковорода. Тёмные шинели как ростовые мишени на полигоне, по которым грешно промахнуться ломались под градом пуль. Храбрость уступила страху смерти. Помощник показывал картину поспешного отхода противника и тут же анализировал тысячи фактов и множества планов, чтобы выбрать наиболее подходящий, обозначить его литерой или цифрой и показать мне уже без обоснований. И скоро один из них стал казаться идеальным, осуществимым и даже необходимым.

— Александр Дмитриевич, — обратился я к капитану. — Самое время задействовать резерв на левом фланге.

Командир с позывным 'Лютик' не переставая наблюдать за полем боя вернул трубку телефона на место и, отдал бойцу команду сидевшему у лебёдки. Росшие в ряд ёлочки под действием хитрой системы из тросов и блоков раздвинули пушистые верхушки в разные стороны, открывая ствол 57-мм пушки.

— Пшечивпанцерный (Бронебойный), — сухо произнёс бывший второй лейтенант Польской Карпатской стрелковой бригады Анжей Лютиков.

Воле казенника, припав к прицелу, капрал поправил наводку по пятящемуся танку и установленная на 'комсомольце' длинноствольная пушка после команды 'выстрел!' слегка дернулась, посылая снаряд в цель. Следующий не должен был стать исключением, только везение случается и на той стороне: прошмыгнув мимо подорвавшегося на мине танка, юркая 'двойка' непонятным образом в последний момент затормозила, поворачиваясь кормой к засаде пропуская снаряд у самого борта, впритирку, со снопом искр. Очередной выстрел и снова мимо. В метре от танка снаряд зарылся в снегу и рикошетом ушёл в лес. Противник выстрелил в ответ из автоматической пушки, но явно не прицельно, а в предполагаемую сторону. Башня на танке крутанулась влево-вправо. Машина дернулась, и серия повторных глухих хлопков утонула в детонации топливного бака огнемётного B1 bis. Не могу не позлорадствовать, но взрыв что-то нарушил в работе лёгкого 'заговорённого' танка и тот заглох.

— Смотри, как лупит, — обрадовался капитан. — Не зря его бобёр утром покусал.

Мы удивлённо переглянулись с товарищем Сергеем, не зная о такой народной примете.

— Позиция у заводи, а там бобровая хатка парит, — стал пояснять Александр, не сводя глаз с дуэли. — Лютиков из Варшавы, бобра никогда в жизни не видел, вот и полез.

Тем временем страсти накалялись. Противник уж не был столь неопытен, чтобы у себя на фланге упустить из вида демаскирующую вспышку сгораемого пороха, периодически вырывающуюся из-за елей. К обстрелу лесополосы присоединился обвешанный хвоей 'сомуа' (S35), стальная осколочная граната которого разорвалась в непосредственной близости от 'комсомольца'.

— Неплохо, неплохо... — оценил я действия Лютикова, который вместо продолжения обмена выстрелами, выбросил перед собою дымовую гранату и отвёл 'комсомолец' назад. Эрзац САУ ЗИС-30 практически ничем не защищена и осторожность — надёжный и выверенный способ остаться в живых и реализоваться в следующем бою. Даже 20-мм KWK прошьёт лобовую броню тягача с тысячи шагов, не говоря про противоосколочный щит. Так что нечего лезть на рожон, когда есть, кому выступить. Наши гаубицы вновь отработали по указанной с колокольни площади и спешно перемещались на запасные позиции, поближе к деревне Чупряково. Бой шёл к своему завершению. 'Coup de main' поставленный немецким командованием перед французскими легионерами потерпел фиаско, но требовалось чуть-чуть больше чем отбитая атака. Оставалось лишь несколько штрихов, о которых до этого момента рано было думать. Стрелка на хронометре перевалила за одиннадцать и если на аэродроме в Кубинке техники не считают ворон, то боезапас пополнен, бомбы подвешены, и в самый раз подбросить гостинцы с неба. Откатившаяся на исходные позиции пехота и танки — сейчас наиболее уязвимы для наших штурмовиков. Выбить из фашистских голов размышления о повторной атаке, вот, что сейчас требовалось.

— У меня сложилось впечатление, — привлекая к себе внимание, произнёс я, — что противник может попытаться сейчас бросить в нас пару камней, просто от обиды. Александр Дмитриевич, если вы не станете задействовать авиацию в полном объёме, это сделают за вас в своих целях соседи. Вы так расхваливали ваши 'Бреге', отчего бы им не показать себя?

Капитан согласился и потребовал соединить с аэродромом.

Если прибавить к поспешному отступлению моральную усталость от не столь продолжительного, но очень интенсивного боя, то противника я бы описал одним словом — скисли. Как молоко, которое ещё можно кое-как использовать, но изначального вкуса уже не будет. Осталось только стул принести и поставить для удобства, наблюдая за избиением, как странный лязгающий звук заставил меня прервать наблюдение, и в это мгновенье колокольня затряслась, а с неба сквозь завывающий ветер послышался рёв. Юнкерс-87 заходил на атаку, выпустив по маковке с крестом град пуль. Мысль задействовать авиацию не одному мне пришла в голову и Помощник, зараза не предупредил. Уверенность в неизбежной победе внезапно столкнулась с печальной и холодной реальностью. Случилось то, что происходит с человеком, решившим попрыгать выше головы и забывшим оценить высоту потолка. Главный колокол жалобно охнул, ящик радиостанции съехал со стола от попадания пули, а потом раздался взрыв бомбы. Это было очень близко и где спрашивается зенитки? А ответ не требовался, так как вместо контроля неба 75-мм орудия (Canon CA 75mm Mle 1932) вели огонь по отступающим танкам. Успешно, надо сказать, но, чёрт возьми, за первой 'штукой' стал пикировать следующий, а за ним пристроился ещё один самолёт. Единственные, кто выставил заслон, так это спарка 25-мм 'гочкисов' (Hotchkiss Mle 1940J) под командой Пьера. Чернявый француз в деревенском тулупе с огромным воротником на месте наводчика высаживал по одному ему понятной траектории магазин за магазином. Пятнадцать снарядов покидали ствол в считанные секунды, и навстречу к трассирующей нитке в небе неумолимо приближался пикирующий бомбардировщик. Вторая бомба разорвалась за оградой церкви, а третий 'юнкерс', похоже, зацепило. Не завершая маневра, самолёт избавился от лишнего груза и резко взмыл влево вверх, дымя мотором. К сожалению, конец одной проблемы продолжил путь для новой.

— Камни говоришь? — выглядывая с колокольни и отплёвывая кирпичную пыль, съязвил комиссар. — По ниточке прошли. Машину с генератором в хлам! Саша, и твою 'Лаффли' (Laffly S15R) в вафли.

— Мне никогда этот драндулет не нравился, — стуча по клавише телефона, произнёс капитан и крикнул в проём колокольного люка: — Связь!

Из церкви выбежал связист с катушкой телефонного провода за спиной и, подцепив кабель, посеменил к дороге, где у забора в снежно-масляной каше разлитого машинного масла горел перекошенный автомобиль.

— Есть связь! — крикнули снизу.

Умеет ли русский офицер, пусть и долгое время проведший на чужбине, в краткой форме изложить своё видение по ситуации? Пожалуй, не стоит заострять на этом внимание, но скажу, что это не всегда речь с элементами площадной брани. Де Кнорре говорил спокойно, рассудительно и очень проникновенно, а эбонитовая трубка в его руке готова была пойти трещинами. Одно его грубое слово из уст стоило сотни срамных упущенных.

— Меня просили уточнить, — закончив разговор по телефону, произнёс капитан: — где убывший четыре часа назад представитель штаба дивизии и почему он не докладывает?

В армии всё должно сводиться к чёрно-белому разделению: прав или не прав, выполнил или не выполнил, победил либо проиграл. Полутона допускаются лишь для оправдания тех, кто хочет ввести начальство в заблуждение и переиграть всё в свою пользу без должного контроля. Да, на этом этапе битвы за Москву присутствовали элементы хаоса, но здесь хаос был контролируемым. Довериться закону о брошенной в реку опавшей осенней листве, течение которой принесёт их в нужную точку, посчитали излишне самоуверенным и ненадёжным событием. Поэтому и был направлен наблюдатель-переводчик с заданием 'немедленно поставить в известность командира резерва в случае беды'.

— Если бы что-то приключилось в пути с телегой, за четыре часа он бы дошёл до Дютьково пешком, — высказался товарищ Сергей, выяснив, подробности. — В крайнем случае, можно отправить делегата с донесением, а он заодно посмотрит вдоль дорог.

— Это удивительно здравая и логичная мысль, — согласился с мнением брата капитан, и в который раз крикнул в открытый люк: — Рославцева ко мне!

Вскоре из прямоугольного отверстия показалась голова в казачьей терской папахе. Лицо — находка для приключенческого кинематографа на роль отрицательных героев. Произнеси он сейчас фразу: 'Всех зарежу, один останусь', — даже Станиславский бы поверил.

— Анатолий Фёдорович, — обратился к нему капитан. — По дороге из Кубинки сюда пропал офицер из штаба дивизии.

— Командир из штаба, — шёпотом поправил брата комиссар.

— Разыщи!

— Сделаем, Александр Дмитриевич, — бодро ответил Рославцев и скрылся в проёме люка.

— Не удивлюсь, если у него под полушубком черкеска с газырями и кинжал, — произнёс я. — Где вы его нашли?

— В октябре далёкого четырнадцатого года при формировании Кавказкой туземной дивизии из 33-го корпусного Авиационного отряда были прикомандированы военные лётчики. С командиром звена Рославцевым служил его четырнадцатилетний сын Толик и оружие у него наградное.

— Это не то ли поручик Рославцев, который вывез раненого кабардинского князя с вражеской территории?

— Он самый. Князь оказался настолько тучным, что пилоту пришлось высадить сына и потом возвращаться уже за ним. Странно, что вы помните эту историю.

— Отнюдь, — ответил я. — Мир воистину тесен. В нашем музее ОСОАВИАХИМа смотрителем-экскурсоводом служит бывший инженер-механик авиационного отряда. Дети создали подвижный макет-диораму этого события по его рассказу. Я сам привозил им электромоторчик, а в классах труда кабаловской школы отлили фигурки и пошили одежду. Это первый случай использования авиации при транспортировке раненых. Проект хотели на выставку в Москву отправить, но война. Если у Анатолия остались фотографии, я могу сделать копии и добавить в экспозицию.

Александр в недоумении посмотрел на брата. Истина оказалась далеко за гранью области допущений, на основании которых его мозг был готов строить гипотезы.

— Музей? Рославцев белый офицер и воевал у Врангеля с Красной Армией.

— Разве это препятствие? — удивился я. — Через год, как научимся бить немца, в Красной Армии и про офицерский корпус вспомнят, и погоны к ним появится. Попомните мои слова. Сейчас как никогда нужно показывать преемственность РККА Русской армии. Начиная от полководцев и заканчивая тостами за Великую Русь.

Едва я успел закончить мысль, как раздался жуткий вой установленных на самолётах сирен, и серия новых взрывов донеслась до церкви. Вражеские 'юнкерсы' атаковали траншеи и к моему ужасу, находившаяся там пехота не выдержала. Бомбы падали с такой точностью, словно наводились по лазерному лучу. С колокольни отчётливо было видно, как ближний к пруду ДЗОТ скрылся за поднятыми ввысь комьями земли, как совершила неуклюжий кувырок 47-мм пушка. Сначала один, потом второй и наши французы побежали. Не все, но десятка полтора, кто ползком, а кто и в полный рост прыснули по направлению к мосту, к зениткам.

— Сдаётся мне, — с горечью произнёс капитан, — в окопах завелись мыши.

Ходили слухи, что в Империалистическую, на Австро-Венгерском фронте, после оброненной генералом фразы, полковник опозорившегося полка привёз в подразделение десяток женских юбок и раздал офицерам. С тех пор упоминание о мышах считалось за весьма тяжкое оскорбление.

Спустя пару минут от злости и раздражения не осталось и следа. На синем небе сияло солнышко, невдалеке о чём-то мягко перешёптывались облачка, а мы, забыв про бинокли, блаженно щурясь и подбадривая наших лётчиков, наблюдали, как врезается в заледеневшую корку заводи не вышедший из штопора 'юнкерс'. Два истребителя с красными звёздами разогнали фашистскую свору, и низко пролетая над селом, ушли на восток. Повторной атаки так и не случилось.

В здании церкви уже как год прекратились службы, но использовать первый этаж в качестве штаба Де Кнорре не захотел, выбрав купеческий дом как место ставки, подражая великому Кутузову. В предбаннике его ожидали два су-лейтенанта, подразделения которых омрачили всё настроение от предыдущей победы. Поддавшись вперёд, искрящиеся гневом глаза капитана впились в своего подчинённого.

— Так что вы думаете о наказании, Дюваль?

Су-лейтенант открыл рот и тут же закрыл. Потом вновь открыл его. Ни слова не вырвалось наружу.

— Я понял, — серьёзно сказал Де Кнорре. — Спасибо за доклад, Дюваль. Те, кто выполнял манёвр ползком, пусть уберут сожжённые у храма машины, а те, кто позабыл, как стоит перемещаться под обстрелом противника — отправляются на поле с белым флагом и соберут все тела. Место захоронения на краю сельского кладбища. Вы можете идти.

— У вас очень доброе сердце, капитан, — произнёс Дюваль, отдавая честь.

Как только первый су-лейтенант покинул помещение, Александр Дмитриевич резко повернулся, обратив свой взгляд на второго, с выступающим из-под финской шапки-ушанки орлиным носом.

— Почему не пристрелил? — жёстко спросил он. — Только не говори мне, что правильность поступка определяется не тем, как хорошо или плохо он выглядит, а тем, каковы его последствия. Не каждый, кто служил со мной в Легионе был лучшим, но лучшие всегда служили со мной.

— Солдат испугался немного больше, чем все остальные. Робер миномётчик и взрывом бомбы его не пронять, но этот дикий вой сирены свёл его с ума.

— Ещё один подобный случай, и я заставлю всю роту носить юбки. Накормите солдат. Свободен.

— Товарищ Сергей, а не хотите ли размяться? — спросил я, записывая итоги работы штурмовой авиации. — Например, посетить ночью соседнюю деревню.

— У меня достаточно хлопот, — резко ответил комиссар.

— Я не на амурные похождения вас подбиваю. Утром в батальон прибудет представитель из штаба дивизии, и было бы замечательно отправить с ними грузовичок с пленными.

— А отчего не два? — съязвил он.

— При надлежащей сноровке можно и три, но меня больше всего интересуют один нечистоплотный на руку офицер из штаба полковника Роже Лабонна. Прямо дышать не могу.

— Осмелюсь спросить, — заинтересовавшись нашей беседой, подал голос Александр Дмитриевич, — чем же вызван столь живой интерес? Карточный долг?

— Летом этого года один месье по фамилии Макрон обманул одну с нами общую знакомую, а дабы избежать обвинений в мошенничестве поступил на службу в легион французских добровольцев против большевизма по рекомендации своего бывшего командира Марселя Бюкара.

— Викки? — удивился Александр.

— Точнее её мужа. Он продал князю Оболенскому виллу попавших в концлагерь соседей евреев, выдавая за свою собственность.

— Помочь? — сочувственно спросил я, подавая руку с заснеженной земли товарищу Сергею. Тот молча схватился за ладонь, после чего я дёрнул его рывком, поднимая на ноги. — Как вы, чёрт побери, умудрились провалиться в единственную яму во всём лесу? Я же ясно предупреждал — шаг в шаг.

В окружении пухлых сугробов и потяжелевших еловых лап, с которых за шиворот готов был сползти колючий снег, комиссар выглядел как снеговик — с раскрасневшимся морковным носом и угольками сверкающих глаз.

— Рюкзак высокий, не захотел нагибаться под веткой, — пробурчал под ноги он, поправляя ремни снегоступов. — Кстати, удовлетворите моё любопытство, как вы собираетесь обойти посты при такой яркой луне и, не привлекая внимания вытащить из избы нужного вам француза? Вряд ли он ночует один. Тут шли бои, в деревне пригодных домов не больше десятка и офицера не поселят с краю.

— А вы разбираетесь в вопросе, — похвалил я своего спутника. — Нужное строение почти в центре, а французов я отравлю.

— Чем? Сварганите на коленке яд из найденных под снегом мухоморов или закроете дымовую трубу в печке?

— Зачем так радикально. Угарный газ не наш метод, хотя довольно эффективен. Если просто нужен 'сонный газ' то им может служить хлороформ в смеси с углекислым газом, который на пару минут усыпит человека. Этот состав, между прочим, в вашем рюкзаке и интересующие нас персонажи не ночуют в избушке. Они с комфортом разместились в бывшей помещичьей усадьбе.

— Персонажи?

— А я разве не говорил? С французами двое русских, с которыми вам, товарищ Сергей и предстоит поработать по политической части. А мошенник Макрон просто попал в нехорошую компанию и если он здесь, то отчего же не помочь нашим друзьям. В общем, мы не уйдём отсюда с пустыми руками.