...Мир Латифы, ещё полтора месяца назад понятный и устоявшийся, дал первую трещину четырнадцатого июня. Дату девушка запомнила, потому что в этот день она показывала свои рефераты Ойгену ван Дереку, физику. Вместе со своей подругой, Патрицией Редклифф. Обе четверокурсницы уже выбрали свою специализацию — аэродинамику, и теперь ожидали, что ван Дерек их 'сдаст на руки' научному руководителю, профессору Дорну, который всё никак не мог добраться, из Беркли, до родной альма-матер.
...Отец Латифы не одобрял её желания стать учёным-естественником. Он мечтал, что дочь будет юристом, продолжит семейное дело, а 'возиться с приборами и колбами — не работа для женщины'. К тому же младший брат был ещё школьником, а отцу позарез, уже сейчас, был нужен помощник, нефтяные контракты — дело денежное, но ответственное и хлопотное. Но Младшая Рыбка проявила характер, и родители сдались. Ей с детства было интересно, как устроен мир, истоки мощи стихий, особенно воздуха и воды. Что и привело дочь самого известного юриста Кадуны на физический факультет Кембриджа...
Ван Дерек был настроен благожелательно. Латифа и Патриция были его лучшими студентками, самыми толковыми и старательными, и обе, что называется, 'подавали надежды'. Посмотрев работы учениц, Ойген закрыл ноутбук.
-Я вам тут ещё почеркаю кое-что, оформлять надо как положено! — Немецкая пунктуальность учёного брала своё, но это было 'ворчание для любимиц', — Ладно, девушки, вы обе просто умницы. Даже удивительно, я обещал доктору Дорну в этом году толковых парней, а приведу исключительно девчонок. Отдыхайте, в сентябре за вас возьмутся всерьёз! Всё сдали, хвостов-то, не по моим темам, у вас нет?
Девушки согласно кивнули.
-Вы следите за мировыми новостями? — Неожиданно спросил Ойген, уже собираясь распрощаться с лучшими ученицами до осени.
Студентки удивлённо переглянулись, а профессор рассмеялся.
-Это вам по специальности, смотрите... 'ураган разрушил одиннадцать домов в России'. Очень странный ураган был. Мало того, что заранее объявленный, на самодельном сайте и в блогах, так он ещё и разрушил исключительно богатые, кирпичные дома местных наркоторговцев, и никак не затронул деревянные, стоявшие между ними. Замечу, что сдуть кирпичный дом целиком любому урагану не по силам, это не крышу сорвать. А все кирпичи и прочие обломки принесло во двор к местному мэру, этого Savyolovo, и к другим городским шишкам. Русская полиция прямо заявила, что это дело рук человеческих, и даже открыла уголовное дело! И самое интересное, что кто-то забавно играется в супергероев — вот, некая владеющая паранормальной силой девушка, VYUGA, в переводе 'снежный шторм', произошедшее заранее анонсировала, и обещанное исполнила. Собственно, меня здесь больше всего интересует, именно КАК это было сделано?! Обдумайте на досуге, воздух это ваш научный хлеб теперь, каким образом авторы этого полтергейста им управляют.
Латифа, собираясь домой, в Кадуну, на летние каникулы, честно пыталась разгадать загадку русской снежной суперзлодейки (или тех, кто её сотворил из информационной пены интернета). Но ничего не придумала, понимая, что ей попросту не хватает ни знаний, ни данных по теме.
-Лати, ты когда улетаешь? — Патриция покидала свои вещи из шкафа на кровать, и теперь ожесточённо в них рылась, стремясь найти что-нибудь подходящее, для свидания с каким-то французом, которого она 'подцепила' вчера в пабе.
-Послезавтра.
Патриция хмыкнула. Она уже второй год собиралась, при случае, в гости к Латифе, но наталкивалась на крайне враждебную, к такому летнему отдыху, позицию своей матери. А пойти против семьи девушка пока не могла, по вполне материальным соображениям. Нигерийка отлично понимала, в чём тут дело. 'Какая Африка, ты с ума сошла, там же СПИД и негры!' Разумеется, прямо это не проговаривалось, но всё было ясно по скользящему в сторону взгляду лучшей подруги.
'Политкорректность и всё такое... просто возведённое в ранг государственной политики людское лицемерие. Чистая же правда, СПИД и негры. Говорили бы прямо! У нас есть СПИД — есть, конечно. А негры у нас вообще почти все, как это не смешно! В том числе и я сама'
-Ты куда, Лати?
-Пойду, побегаю в парке. Хочу понять, как работает c воздухом эта VYUGA, а в движении лучше думается.
...Они с Патрицией были очень близки. Настолько, что парни с факультета прозвали их 'чёрной и белой сёстрами'. Толсто намекая, видимо, что 'Пати и Лати' СОВСЕМ близкие подруги. Разумеется, ничего подобного не было и в помине, Латифа свой нормальный-то первый опыт, с парнем, получила на втором курсе. Мисс Редклифф была полной противоположностью своей чёрной соседке по комнате — с молочно-белой кожей, чуть рыжеватой, плотненькой и невысокой, особенно в сравнении с тонкой, поджарой негритянкой. Своей подругой она восхищалась. 'Лати, ты настоящее дитя природы, лесная охотница'. Нигерийка не обижалась, в этом не было и доли ни то, что расизма, а даже и снобизма жительницы 'метрополии' в отношении 'туземки'. В-общем, 'экзотичной', в пестроте кампуса, Латифа не была, цветными были добрая треть студентов.
Подружка Пати была родом с Шетлендских островов, тоже, в общем, провинциалкой, только её провинция была куда ближе и холоднее. Брат Патриции, Рон, пытался год назад, не очень удачно, завести с Латифой 'отношения'. Он был уличным художником, граффитистом, и по совместительству паркурщиком, городским 'бегуном с препятствиями', учился в том же Кембридже на культуролога. Начал парень, конечно, с совместного забега по пустырям и руинам Лондона, после которого проникся к природной выносливости чёрной девушки немалым уважением. 'Эта девчонка сделана из воронёной стали, она беговую дорожку уделать может, собаку насмерть загнать!' Латифа только посмеивалась — она никогда специально не тренировалась, если не считать нерегулярных пробежек в парке, ей просто нравилось бегать. Насчёт 'лесной охотницы' Патриция тоже загнула. В лесу, что родном, тропическом, что в европейском, нигерийка была считанные разы, за всю свою жизнь...
По-настоящему гром грянул ещё до отъезда Латифы в Нигерию. Телевизор и интернет разрывались от рассказов о гибели Седьмого флота США, которую принесла ему всё та же загадочная VYUGA. На планы студентки это никак не повлияло, но происходящее пугало. Особенно, когда девушка окончательно поняла, что эпоха нефти и вообще углеводородного сырья завершается. Латифа уже достаточно хорошо чувствовала 'физику' происходящего, чтобы понимать это — кто-то сумел поставить себе на службу энергию газов воздуха. А значит... значит у отца, юриста крупных африканских нефтетрейдеров, возникнут проблемы. Впрочем, проблемы возникли у всей Земли, и устрашающе быстро.
* * *
-Лисонька, ты поешь, своё же, с грядки! Никаких 'Е', консервантов. — Надежда Петровна Швец, старая подруга покойной матери Леси, подвинула тарелку с салатом. — Ты же дома не завтракаешь, и потом весь день голодная, как волк, носишься. Потому и злая такая!
Ведущий специалист расчётной группы киевского авиационного ОКБ имени Антонова, Леся Марченко, содрогнулась от отвращения и ненависти. Мамина подруга ни в чём не была виновата. Виноват был окружающий мир, целиком. Лесе казалось, что она целиком состоит из яда, из злобы. Это её пугало, пугало тем, что озлобление отравит её саму насмерть, но ничего не могла с собой поделать.
Она просто не там родилась. Мироздание поступило с ней крайне подло, Леся должна была появиться на свет где-нибудь в Бостоне, или Провиденсе — старых, устоявшихся городах Нового Света. Единственного Света, вместо грязной, ненавистной западной окраины Азиопы, так прямо и называемой — Украина. Киев её бесил, бесил страшно, до истерики, своей неизбывной блестюче-дикарской русскостью, своими мамиными подругами с их домашними салатиками в судочках 'со своей грядки'. При этом мироздание ещё и поиздевалось над Лесей, наделив её редким умом, и настоящим инженерным талантом... и всё это лишь для того, чтобы женщина понимала, что ей никогда не ЖИТЬ по-настоящему. Жить, а не существовать.
Разумеется, ничего не мешало уехать, на Запад. Её звали работать в 'Эйрбас', и даже не пришлось бы 'переустраиваться' — ОКБ с середины девяностых, по сути, 'аутсорсило' своих лучших специалистов, для работы на 'Эйрбас' и 'Боинг', проектировку и расчёт отдельных узлов европейских и американских аппаратов, собственные же 'АНы' продолжали проектироваться постольку-поскольку. Леся не раз бывала за границей, в Европе и США, но... почему-то, ей казалось, что её опять как-то подло обманули. Это был уже не блестящий, мобилизованный Запад, желающий уничтожить мерзкую 'русню', тьму с Востока. Это были какие-то унылые обыватели, говорящие об экономической эффективности разных типов самолётов, математических моделях, зарплатах, трудовой отдаче... Детская мечта куда-то исчезла. Не было в Бостоне, и даже Вашингтоне, замка на горе, где бы жил красавец-миллиардер, Брюс Уэйн, который бы шепнул, на аристократическом приёме, на ухо Лесе: 'Я тебя понимаю. Я помогу тебе сжечь мерзкую Россию'. Не было! Мираж из американских фильмов растаял — мир был един, скучен, считал свои доллары, евро, гривны и... и рубли.
В девяносто первом Леся (тогда ещё Алиса) окончила Киевский авиационный институт, и тут как раз ненавистный с раннего детства 'совок' накрылся. То, что пришло ему на смену... было глупо и наивно, но 'хай гирше, та инше'. Алиса Мищенко с восторгом приняла весь этот новодельный антураж. Разумеется, жалкий и смешной, для неё, с детства русскоязычной умницы, потомка трёх поколений, ещё с имперских времён, киевских инженеров и учёных. Вышиванки и тризубы, Мазепа и Бандера. Лишь бы не похоже на русских, лишь бы им назло... Леся была умна, от природы, и её ум отнюдь не ограничивался чутьём-пониманием, когда потеряет устойчивость шпангоут самолёта, при крутящей нагрузке. Она прекрасно отдавала себе отчёт, что эта наивно-деревенская пародия на 'самостийность' просто ничто, перед пульсом огромной и ненавистной чёрной дыры на Востоке. А 'дыра', потерпев поражение, уцелела. Уцелела, вопреки всему, и Запад струсил, не стал добивать, испугавшись или просто поленившись, по-бухгалтерски мелочно 'считая затраты'. Леся надеялась на звёздно-полосатый флаг над горящей Москвой... а в ней взвился какой-то самодельный, трёхцветный. Гондор оказался липовым, а Мордор... был настоящим, дышащим угрозой... и квашеной капустой, из урожая со своего огорода. Леся ненавидела этот мир, за обман.
'Лисонька'. Надежда была в своём стиле, злила по высшему классу, сама того не подозревая. Собрала какую-то среднюю форму из двух имён, старого и нового, и щедро сдобрила русским уменьшительным сюсюканьем. Старое, полученное при рождении, имя доставляло почти физическое мучение Лесе, которая мечтала быть... Элис. Ей, в юности, даже снились сны, что она нашла своих настоящих, американских родителей, что она Элис Флокс, дочь офицера флота США...
Настоящего Запада, куда она стремилась всей душой, не было. Он ушёл, скрылся за грань мира, оставив её душу на растерзание никому не понятным демонам. Никуда бежать не было смысла. А деньги, дом, машина... это было вторично, убого и по-жлобски. Она осталась в Киеве.
Мир ломал её мечты, ломал саму Алису, через колено. Русскоязычная форма имени намертво, стальными тросами, вязала её к ушедшему в прошлое СССР, потому что первое, что вспоминали люди, услышав её имя, это неистребимое чудовище массового сознания, девочка с атропиновыми глазами, из мерзкого, совкового сериальчика!
Алиса стала Лесей, это теперь было патриотично, хотя и мама, и вся родня, заподозрили её в наследственном сумасшествии. И пусть. Главное — скинуть проклятие. Впрочем, как выяснилось, именем оно не исчерпывалось. Это был первородный грех, неизбывный. Выхода не было, она просто не там родилась.
Личная жизнь, у умницы и красавицы Леси, тоже не ладилась, и в глубине души конструктор знала, в чём дело. Глаза. Глаза, сожжённые тысячелетней злобой, просто пугали мужчин, не понимающих, что же за кошмар пережила эта миловидная женщина. А она ничего не 'пережила', не считая сумасшествия отца, конечно. Она ПЕРЕДУМАЛА, держа всю ненависть внутри себя, как борщ, в скороварке под давлением. От предпоследней попытки 'быть как все' осталась зримая память, сын Степан, двенадцати лет. Понятно, в честь кого, названный. Она по-прежнему играла в ролевую игру своей 'свидомости', это хорошо маскировало её 'странную' ненависть, под всем понятную и даже респектабельную русофобию. Даже ходила на Майдан, вместе с ещё одним, искренне 'свидомнувшимся', коллегой, пела 'разом нас богато' и вечером, перед зеркалом, уложив спать тогда пятилетнего Стёпку, беззвучно и истошно смеялась над собой, глядя на идиотку в вышиванке...
А сейчас мир нанёс последний удар. Он изменился, как закадровым голосом сказала эльфийская царевна, в экранизации любимого Лесей, толкиеновского 'Властелина Колец'. Изменился, и 'черная дыра' расширилась. Смахнув, как картонку, всю несчастную трезубую 'Украину'. Когда Леся увидела глаза новой 'княгини киевской', в интернете, то едва не заорала от ужаса. ТЕ САМЫЕ ГЛАЗА. Глаза той, что была её проклятьем...
Флокс. 'Сибирские чародеи' назвали свой проклятый Барад-Дур её выдуманой американской фамилией из детских фантазий. За одно это Леся выжгла бы им всем глаза газовой сваркой. 'С чадами и домочадцами'...
-Я в аэропорту поем. — Прикрыв глаза, чтобы не испугать вспышкой ненависти Надежду, ответила Леся, — Рейс в двенадцать, я прямо с работы. Уже отпросилась.
* * *
-Тут прямо вавилонское столпотворение! — Заметила Наталья, когда, вместе с Мышом вышла, по своей призрачной воздушной дороге, на Предвратную площадь Флокса.
-Главное, чтобы оно было с более решительным результатом, чем в прошлый раз. — Хмыкнул Дима. — Ну, в смысле, то, что в толстой книжке с крестиком и без картинок.
В пёстрой толпе феекандидаток и учёных старейшин планеты, с изумлением разглядывающих чудовищных размеров облачное строение Маленькой Морганы, Мыш заприметил два знакомых лица — сотрудников шестьсот четвёртого производственного участка 'Роснано'. Именно эти ребята занимались выращиванием наноструктур, которые невольно и стали 'катализатором' перехода Дарьи. Младший Ким и Артур стояли чуть в стороне от основной 'тусовки', и, культурно выражаясь, 'фалломорфировали', разглядывая происходящее. Это были два неразлучных приятеля, шутники и тролли, любители хорошо выпить и устроить друг дружке какой-нибудь идиотский розыгрыш. При этом — талантливые молодые учёные, кандидаты наук, с солидным списком изобретений и работ по квантовым структурам. Мыш, для себя, давно прозвал их, за внешнее сходство с популярными киногероями, Джей и Молчаливый Боб. Хотя особой молчаливостью оба умника не отличались, скорее наоборот. Мыш, собственно, и настоял, чтобы 'нанисты' прибыли во Флокс, наравне с корифеями мировой науки.
За огромными распахнутыми воротами замка, на широченной 'главной улице', появилось новое сооружение — призрачная модель спиральной галактики, стоящая на ребре и как бы наполовину утопленная в мостовую. Кристина, на зависть кинохудожникам и мастерам спецэффектов, заполучив неограниченные возможности для творчества, 'отрывалась по полной'. Это были 'Врата Перехода'. Кандидатки в ноосферичекие феи Максвелла, проходя под звёздным сводом по широкой зелёной черте, тем самым отключали предохранительную 'заморозку', после чего сразу 'переходили на новый уровень'. Стрелки указателей, на призрачной мостовой и стенах, служили для навигации по Флоксу. Что было совсем не лишне — размером замок был с небольшой городок, а высотой вдвое превосходил Манхэттен, с его самыми высокими небоскрёбами. Сама Крис, сияющая, как звезда класса О, стояла за своей галактической аркой, в окружении целого облака летающих вокруг неё магниевых браслетов, которые она брала из воздуха и выдавала прибывающей публике. Это были, одновременно, временные умклайдеты, для участников невероятного 'футурологического конгресса', ключи для номера в суперотеле и устройства связи.
