— А зачем оно тебе? — невинно осведомился спутник, продолжая вольготно валяться.
— Что-то ты больно разговорчивый сегодня, — раздраженно буркнула собеседница, изо всех сил толкая Кеане в бок, пытаясь переместить его ближе к бортику. — Не замечала за тобой такого прежде. Скажи еще, что через день-два станешь общительным душкой-лапочкой. Вот уж посмеюсь.
Плюхнулась на с трудом отбитое место, досадуя на тесноту и маленький размер телеги, потянулась, вздохнула и сделала вид, что заснула, прежде чем спутник успел сказать что-нибудь в ответ. Некоторое время втихаря наблюдала за ним из-под прикрытого века. Тот неподвижно лежал на боку спиной к ней и ничего говорить, похоже, не собирался. Немного разочарованная, девушка вскоре и впрямь задремала. Мужчина же еще долго бодрствовал, хмурил брови и бесцельно таращился в темноту, о чем-то думая. Мысль ему явно не нравилась.
* * *
В это же время, но уже в другом месте — корчме "Три сосенки" — ужинал некий молодой человек. Был он весел, улыбчив и разговорчив. Много смеялся и кокетничал с девушками-разносчицами. Из-за приоткрытой двери кухни за ним с опаской наблюдали две пары глаз.
— Ты уверена? — недоверчиво спросила повариха у своей помощницы, глядя, с каким удовольствием посетитель поглощал блюдо.
— Говорю же, — виновато шепнула девушка. — Смахнула нечаянно солонку рукавом в тарелку, она раскрылась и просыпалась. Ну, думаю, на выброс теперь, склянку-то из рагу выковыряла и пошла мыть. Возвращаюсь, а Ома-то по незнанию блюдо уже унесла да подала!
— Кулёма! — буркнула женщина. — Разгильдяйская твоя натура! Вот узнает хозяин, что ты посетителей травишь... Эй, Ома! Ома, глухая тетеря, иди сюда, говорю!
Проходившая возле двери разносчица вздрогнула, недоуменно повертела головой по сторонам, ища, кто ее звал, потом заметила подманивающую ее жестами повариху.
— Что, тётя Сайге? — спросила она, приближаясь.
Уже спустя пару минут девушка, сильно нервничая, шла к столику, за которым сидел веселый молодой человек. Хозяин корчмы уделял очень пристальное внимание тому, чтобы его посетители всегда были всем довольны, не прощал прислуге ни малейшей халатности, устраивал выволочки за любую провинность, а за горсть соли в тарелке уволил бы вообще без разговоров.
— Ммм... — разносчица, неловко топчась на месте, не знала, как начать разговор.
— А! Милая девушка! — узнал ее мужчина, радостно улыбаясь.
Ома, приободренная тем, что на нее не стали кричать и, кажется, зла не держали, перешла сразу к делу
— Давайте, мы заменим вам порцию, — предложила она осторожно.
Посетитель пару секунд смотрел на нее с недоумением
— Не стоит, — ответил он, забавно склоняя голову набок. — Спасибо, но я не настолько голоден, чтоб съесть две тарелки. К тому же, пока рано забирать посуду, — указал на едва начатый ужин.
— Да нет же, — разносчица с легкой паникой наблюдала за тем, как мужчина сунул в рот полную ложку рагу и принялся жевать с нескрываемым удовольствием. — Не вдобавок к этой, а вместо нее...
Посетитель замер с набитым ртом, глядя на девушку со смесью беспомощности и удивления.
— Что-то не так? — спросил он, проглотив пищу.
— Нет, ну что вы! — поспешно замахала рукой Ома. — Ладно, приятного аппетита... Я пойду, — неловко указала пальцем на дверь кухни.
— Спасибо, — мужчина вздохнул с облегчением. — Кстати, очень вкусно! — тут же расплылся в доброй и открытой улыбке.
Разносчица тоже улыбнулась, хоть и кривовато, и отошла к притаившимся поварихам
— Ему так нравится, — доложила она, тоже заходя в смежную комнатку и поглядывая на посетителя сквозь приоткрытую дверь.
— Ну и салум тогда с ним, — успокоилась Сайге, тут же теряя к мужчине всякий интерес и возвращаясь к стряпне.
Через полчаса гость со странным вкусом доел, с чувством выполненного долга отодвинул от себя тарелку и огляделся, выискивая Ому. Нашел.
— Милая девушка, — обратился он к ней, хватая за локоть, когда разносчица проходила мимо него.
От неожиданности та ойкнула и выронила поднос, груженый полными кружками и мисками. "Хрясь", "бдыщь", "дзынь", "чпок", "безрукая, ты меня супом облила!", "кто заплатит мне за новые брюки?!", "бардак!".
— Скажи, — как ни в чем не бывало обратился улыбчивый посетитель к смертельно побледневшей, испуганной и растерянной Оме. — Как проехать в Табид?
Та, не обращая на него внимания, шлёпнулась на колени и принялась спешно сгребать с пола на поднос жирное месиво из продуктов питания и битого стекла. Она была в панике.
— Это безобразие! — возмущалась баба в заляпанном супом платье. — Вы поглядите на нее! Вместо того чтоб помочь мне отчиститься, она своими делами занимается! Нахалка! Убери от меня свое полотенце! Сначала руки вымой! Я сказала, не трогай меня своими грязными руками!
— Извините! — еле слышно бормотала девушка, беспомощно оглядываясь и не зная, что делать.
— И всё-таки? — мужчина вновь возник в ее поля зрения, всё так же приветливо улыбаясь. — Мне нужно попасть в Табид, а я там, честно говоря, никогда прежде не был. Да и в вашем городе тоже впервые.
— Я же в семье единственная кормилица, — шептала Ома, бессильно плача и кусая губы. — Мне нельзя терять работу...
— Ладно, если ты не знаешь, у кого-нибудь другого спрошу, — с легкой досадой проговорил посетитель, теряя к девушке интерес. — Пока-пока.
Небрежно помахал ей рукой на прощание и, бросив на стол пару монеток в уплату за еду, пошел к выходу, по пути задавая свой вопрос другим посетителям.
* * *
Первые лучи солнца равнодушно скользнули по бронзовому лику Гальтена Пройнакса — героя, в стародавние времена командовавшего обороной Табида. Он стоял на невысоком холме, прозванном в народе Гальтеновым, сурово вперив застывший взгляд в горизонт, сжимая в одной руке знамя, а в другой меч. Памятник уже лет двести как встречал всех желающих попасть в охраняемый им город, "За мной Табид" гласила выбитая на постаменте надпись, что полностью соответствовало действительности: городские стены начинались как раз у статуи за спиной.
На высоком пьедестале сидел молодой человек, похоже, не испытывавший особого трепета в отношении прославленного мужа былых дней. Поза, расслабленная и небрежная, выдавала уверенного в себе человека. Привалившись спиной к огромному бронзовому сапогу, парень, изредка позевывая, глядел вниз — с памятника открывался прекрасный вид на всю округу. Бежевой змейкой тянулась дорога. Чуть дальше она расщеплялась на несколько путей, ведших из Табида во все части Кендрии. Левее протекала одна из речушек, снабжавших город водой. Впрочем, парня интересовала другая часть пейзажа — поле, где проходили все крупные и значимые городские мероприятия. В том числе выступления бардов. Мужчина наблюдал свысока за тем, как суетились люди, возводили сцену, устанавливали в расположенных позади нее домиках ларцевещатели последней модели, доставленные из Обхарнайта лишь прошлым вечером, проверяли, работают ли усилители звука.
— Эй, — послышалось с земли.
Парень нехотя оторвался от созерцания картины всеобщей занятости и посмотрел вниз.
— Только не говори, что сегодня не ложился спать, — брюзжал новоприбывший, вынужденный задирать голову, чтоб видеть собеседника.
— Отосплюсь, когда всё закончится, — буркнул тот, снова переключая внимание на суету на поле.
— Айрел, ты же знаешь, у меня всё под контролем. И вообще, слезь с этой верхотуры — не хватало еще, чтоб ты сверзился и сломал себе шею перед самым выступлением!
Молодой человек предостережение проигнорировал, что советчика вовсе не удивило. Он уже давно заметил, что его подопечный на высоте чувствовал себя спокойней, чем внизу. Там, по крайней мере, у него было больше шансов побыть в покое и одиночестве — жизнь популярного музыканта под завязку набита людьми, которые либо радостно визжат и бросаются ему на шею, либо завидуют и стараются навредить любым способом, либо же просто находятся рядом, выполняя свою часть работы. К последней категории относился и человек, неодобрительно глядевший на засевшего в ногах у бронзового героя парня. Если б гильдия бардов состояла из одних лишь певцов и музыкантов, она никогда б не смогла добиться того положения, что имела. Администраторов, способных организовать, добыть, устроить что угодно в кратчайшие сроки и при минимуме затрат, там было не намного меньше. Каждый исполнитель, который хотел чего-то достичь, работал в паре с одним из них — мало кому удавалось совмещать творческую одаренность со способностью эффективно решать бытовые вопросы.
Айрел тяжело вздохнул и свесил голову.
— Я волнуюсь, — признался он.
— Знаю, — собеседник привалился плечом к постаменту и, скрестив ноги, равнодушно глянул на поле. — Поэтому и советую тебе идти поспать. В конце концов, твоя работа — петь. Моя — следить за тем, чтоб ничто не мешало тебе это делать. Я же не лезу вместо тебя на сцену, вот и ты не суйся за ее пределы.
— Рион, если что-то пойдет не так...
— Не "если", а "обязательно", — с готовностью "успокоил" мужчина. — Какая-нибудь гадость непременно произойдет, даже не сомневайся. Однако я с ней как-нибудь разберусь, в этом ты тоже можешь быть уверен.
— Ты нашел охрану для ларцевещателей? — бард облокотился о собственное колено и, уткнувшись лбом в ладонь, закрыл глаза.
— Нашел, разумеется! — с легким раздражением отозвался администратор: его всегда задевало, когда кто-то ставил под сомнение его профессионализм. — Крепкие суровые ребята. Надежные. За них поручился глава табидского отделения гильдии, так что, полагаю, неприятностей можно не опасаться.
Айрел сказанное комментировать не стал, хоть и очень хотел. Он слишком хорошо помнил случай, когда один из ларцевещателей вышел из строя прямо во время выступления, потому что одного из охранников подкупили конкуренты. И никакое поручительство не спасет, если ларцы вдруг раньше времени перестанут передавать звук. По какой причине это произойдет — никого волновать не будет.
Гильдия, оберегавшая бардов от нападок извне, блюдущая их интересы и оказывающая всяческую поддержку, не делала ровным счетом ничего для защиты музыкантов от им подобных. Она никогда не вмешивалась в трения, возникшие между ее членами, закрывала глаза на неприкрытую вражду и сопутствующую ей неразборчивость в средствах. "Выживает сильнейший" было ее неофициальным девизом. Айрел втайне гордился тем, что смог достичь своего уровня, никого не покалечив и не убив. Даже не испортив чьего-либо инструмента. И не загнав на выступление конкурента стада коров.
О да... Ему как-то пришлось петь, аккомпанируя себе постукиванием по разным предметам, потому что за пятнадцать минут до начала концерта выяснилось, что его лютня разбита, а замены ей нет. И ничего. Спел. Хлопал, топал, колотил палкой по бутылкам и горшкам. Публике даже понравилось. А внезапный выход на сцену бурёнки удалось весьма неплохо обыграть в песне. Хорошо, что она тогда не скинула барда со своей спины и даже смиренно прокатила его перед зрителями. И снова шквал аплодисментов, едва не заглушаемый зубовным скрежетом недоброжелателей. Причем, что из этого больше услаждало слух — не известно.
— Ладно, Табид, — решил Айрел, спускаясь с памятника. — Посмотрим, кто кого.
5.
День выступления Айрела Керрана выдался солнечным и безоблачным. Похоже, дождя можно было не опасаться, однако организаторы не спешили сбрасывать его со счетов. На случай резкой смены погоды были заготовлены тенты: часть спрятали возле сцены, чтоб быстро укрыть барда и его музыкантов, часть предназначалась для усилителей звука, еще некоторые натянули на крыши домиков, защищающих ларцевещатели. Заботиться о зрителях никто не собирался — промокнут, так промокнут. Все приготовления были завершены. Оставалось лишь следить за тем, чтоб никто ничего не испортил.
Та, что была решительнее многих настроена максимально испоганить Айрелу Керрану вечер, сидела на Гальтенском холме, привалившись к постаменту памятника, и созерцала окрестности, не догадываясь, кто еще любил предаваться здесь тому же самому. Риелей, как и ее недруга, интересовали не дорога, не речка и не раскинувшиеся на ее берегах заросли ракитника.
Сцена. Она была высокой и самой большой из всех, что девушке приходилось видеть. По ее углам располагались усилители звука — еще одно изобретение гильдии бардов, позволяющее продавать билеты на выступления в разы большему числу зрителей: желающих не только видеть, но и слышать любимого исполнителя было на удивление много. Позади стояло два весьма хлипких деревянных домика — там находились ларцевещатели, устройства передающие звук с выступления во все ларцы, настроенные на это время и место.
— Видишь дверь в основании сцены? — проговорила Риелей, обращаясь к сидящему рядом спутнику. — Там помещения для артистов. Комнатка музыкантов, хранилище инструментов, гримерка барда... Было бы здорово туда прорваться, но там уже столько охраны, что муха незамеченной не пролетит. Во время концерта будет даже хуже.
Мужчина неторопливо выбрал из стоящего у него на коленях бумажного пакета яблочко поаппетитней. Как обычно, их со спутницей разговор сводился в основном к ее монологу.
— Эх, а ведь там столько всего можно было бы сделать, — горько вздохнула Риелей, мысленно маша на прощание некоторым крайне привлекательным идеям мести.
Не глядя, потянулась к пакету. Кеане, проследив за ее рукой, спешно убрал его в сторону. Не нащупав ничего, кроме воздуха, девушка удивленно обернулась. Недоуменно моргнув при виде открывшейся картины, предприняла еще одну попытку разжиться яблочком. Спутник аж отодвинулся и заслонил кулек собой.
— Ты из какого голодного края сбежал? — Риелей пребывала в легком шоке.
Мужчина ничего не ответил, сел нормально, вернул пакет себе на колени, очень выразительно накрыв его рукой.
— По-тря-сающе! — провозгласила девушка, временно забывая о сцене и сегодняшнем мероприятии. — Я, конечно, уже поняла, что ты жадина, но, честно говоря, и не предполагала насколько! У тебя эти яблоки скоро из ушей полезут, а тебе одного крошечного для лучшей подруги жалко. Взрослый мужчина, а ведешь себя, как избалованный ребенок. Тебе в детстве не говорили, что это некрасиво?
Кеане эта речь оставила глубоко равнодушным. Риелей, поняв, что он не собирался на нее никак реагировать, разочарованно вздохнула и сдалась.
— Прежде я не замечала за тобой такой к ним любви, — заметила она, снова концентрируясь на том, что происходило внизу на поле.
Убедившись, что на его собственность, похоже, больше никто не посягал, мужчина расслабился и снова размеренно захрустел фруктами.
— Просто, когда я рос, — ответил он, меланхолично глядя вдаль, — мы их почему-то совсем не покупали. Так что я даже не помнил, каковы они на вкус, пока снова не попробовал.
Кеане швырнул огрызок в сторону и снова деловито зашуршал пакетом.
— Ага, тяжелое детство... Голодное, босоногое и безрадостное, — Риелей попыталась подыскать какую-нибудь удачную саркастичную фразу.
