Промышленникъ (Агренев-3)

— Александр Яковлевич, не нужно ли чего принести?

Аристократ открыл было рот для отказа, пошевелил лопатками и шеей, и тут же передумал.

— Зайди.

Дважды повторять не пришлось. Едва появившись, горничная негромко охнула, разглядев россыпь багрово-синих пятен на мужском торсе, и тут же замолчала, ожидая дальнейших распоряжений. Дождалась — и не выказывая даже и малейшего удивления, деловито зазвенела крышками фигурных флаконов, готовя для своего хозяина примочки из бодяги.

С некоторым трудом приняв горизонтальное положение, он немного расслабился и приготовился терпеть — но не пришлось. Легкие касания и поглаживания, приятный запах каких-то лесных трав с примесью чего-то исконно женского — все это и само по себе вполне могло сойти за анестезию. А после того как в ходе процедур упругое бедро "медсестры" на какое-то мгновение совершенно случайно прижалось к "пациенту", боль вообще непонятно куда пропала.

— Больно, Александр Яковлевич?

Вздохнувший князь ответил, даже не подумав.

— Как жалко, что ты не умеешь делать массаж!

В ответ было движение рук по спине, слишком ласковое для простого лечения, и голос, больше похожий на мурлыкание кошки.

— А вы меня научите...

Глава 5

Старая знать... Влиятельная и богатая, властная и утонченно-поэтичная — и неизменно гордая. Ее представители были у всех на слуху: Шереметевы и Воронцовы, Урусовы, Трубецкие и Оболенские, Голицыны и прочие именитые аристократические фамилии, неразрывно связанные с историей Российской империи. Фамилии эти, то верно служили трону, то изрядно его пошатывали, и всегда знали себе цену. Вернее, никогда не сомневались в том, что она неизменно высока. Не сомневались они и в своем праве оценивать людей, благосклонно признавать их равными себе или же категорично отвергать. Иной господин годами мог добиваться такого признания, образно выражаясь — рвать жилы, карабкаясь на желанный Олимп, но результат все равно был бы очень скромным. Неправильный с точки зрения истинного аристократа брак, неподходящее происхождение, дурные манеры и все, равным считать его никогда не будут. А другой может куролесить напропалую, пьянствовать до белой горячки и спускать в карты сотни тысяч рублей — для сообщества аристократов он будет вполне свой, можно даже сказать насквозь родной и знакомый. Пусть и с некоторыми, вполне простительными для увлекающегося человека слабостями. В сословном же обществе, коим являлась Российская империя, это признание означало многое. В первую очередь, возможность решить многие важные вопросы быстро, и без особых затрат времени. А так же нервов и денег. Все знали всех, и мало того — зачастую еще были в очень далеком, но все же родстве. В итоге получалось в полном соответствии со словами Грибоедова: коль представлять к крестишку ли, к местечку — ну как не порадеть родному человечку? И радели, да еще как! Впрочем, даже если особого сродства и небыло — все одно могли помочь, уже как собрату по сословию. Разумеется, работало это не всегда: в конце концов, личная приязнь или же неприязнь человека к человеку тоже не последнее дело. И конечно лень-матушка — куда же без нее?

— Вчера я был в Зимнем дворце, и заметил, как министр двора выговаривал своему помощнику...

Александр покосился на беседующую парочку из двух прожженных царедворцев, начавших свою карьеру еще при прошлом императоре (именно тогда французский был официальным языком двора), и взял бокал с подноса, что величаво плыл в руках привычно-невозмутимого ко всему лакея.

"Тоже, можно сказать, вращается в высшем свете"

Отпил терпкого шампанского, произведенного на виноградниках предприимчивой французской вдовы , и вернулся обратно к колонне. Подметив на обратном пути несколько равнодушных взглядов — сопровождавших его с того самого момента, как он появился на балу. На котором, надо сказать, особым вниманием его не баловали — но это было вполне объяснимо. Никаких долгих разговоров с новичком сверх обязательного минимума. Почти никакого внимания со стороны прекрасной половины человечества. И уж тем более никаких танцев — пока признанные патриархи аристократического сообщества не вынесут свой негласный, но очень весомый вердикт. Так что к молодому князю Агреневу пока только прислушивались, присматривались, и непрерывно оценивали: как разговаривает, держит себя перед собеседником, даже как целует дамам ручку. Настоящий аристо должен быть безупречен во всем! И неизменно вежлив — со всеми и всегда. Кстати, последнее у представителей старых родов было воистину в крови, на уровне безусловного рефлекса.

— А, так прием в германском посольстве все-таки состоится? Кстати, вы слышали — в этот же день будет еще один, у французского атташе?..

— Вы правы, нелегкий выбор. Вот если бы не атташе, а сам посол прекрасной Франции!..

"Да когда же они сменят пластинку! Я расписание всех столичных балов и приемов, наверное, уже на месяц вперед выучил. Вот интересно, на дне рождения старины Фридриха будут такие же дятлы? Способные долбить одну и ту же тему непрерывно в течении часа? Скоро узнаю".

Надо сказать, что Александр тоже не терял времени впустую — он внимательно наблюдал и запоминал, подмечая, как держаться и разговаривают остальные гости. Жесты, оттенки удивления и радости на лицах, манеру общения и многое, многое другое. Наблюдали за ним, наблюдал он — и в результате, не скучно было никому.

А вообще, судя по внутренним ощущениям новичка, отношение к нему было вполне благожелательным. Нет, особой приязни к нему никто не выказывал, но и отчуждения тоже небыло: все же первое обязательное условие он успешно выполнил. Причем самим фактом своего рождения, в правильной аристократической семье, с давними корнями и историей. Со вторым тоже все было в порядке — точные размеры состояния князя конечно же были неизвестны, но право же, какая это ерунда, миллионом больше или меньше? Главное что они есть, эти самые миллионы. На этом фоне даже его закрытость и необщительность воспринимались вполне благожелательно — тем более что в волочении за юбками он замечен не был, как и в прочих стандартных развлечениях молодого и состоятельного мужчины его лет. Ну а раз не замечен — значит очень скромный. Или осторожный, что даже лучше. К тому же отменно вежливый, и с поистине безукоризненными манерами. То есть — юноша правильного и очень строгого воспитания, так сказать, аристократ высшей пробы. Конечно, были в его биографии и отдельные недостатки: например, служба в пограничной страже, относящейся по большей части к министерству финансов. Гвардия, флот, артиллерия и кавалерия — вот это правильное место службы для наследника старых родов. А что такое бригада пограничной стражи? Даже и не обычная армейская часть. Подчиняются гражданским штафиркам, постоянно бегают за какими-то подозрительными личностями, да и служат по таким медвежьим углам, что не сразу-то и найдешь, где это!

Впрочем, недостаток этот был достаточно мелким и вполне простительным — из-за наличия у отставного ротмистра-пограничника Золотого оружия, причем дополненного Анненской "клюквой" на ленте цвета крови. Такие награды ценились всегда и везде — уж больно трудно они доставались. Особенно в мирное время.

— Как вам недавнее представление, Александр Яковлевич?

Вся так же неизменно прекрасная княгиня Зинаида Николаевна, время от времени обходила всех своих гостей, чутко отслеживая их настроение и не давая заскучать. Пара фраз там, обворожительная улыбка здесь, а так же неизменно приветливый взгляд и заразительное веселье — и никто не чувствует себя заброшенным. Все при деле: одни просто общаются, другие самозабвенно танцуют и флиртуют, третьи обсуждают новости политики, четвертые умудряются совмещать флирт и серьезный разговор на деловые темы. Один князь Агренев спокойно на это смотрит, время от времени непонятно чему улыбаясь — непорядок!..

— Меня сложно назвать знатоком и ценителем театрального искусства, Зинаида Николаевна. Но на мой, совершенно неискушенный взгляд — все было просто великолепно. Единственно, я так и не понял, кого же именно играла ваша сестра?..

— Да, Александр Яковлевич, вы определенно не театрал! Ну что же, пожалуй, я вас немного просвещу в этом вопросе. Вы ведь не против?

Слушая светскую диву, негромкая речь которой звучала настоящей музыкой, князь отыскал взглядом небольшую группку гостей. Очень, очень молодых гостей, только-только вступивших в пору юности. Сегодняшнее мероприятие началось именно с них — силами подрастающего поколения была поставлена небольшая пьеска, с довольно-таки длинным названием (которое Александр благополучно позабыл, едва услышав). На его вкус, играли актеры весьма и весьма посредственно, зато хлопали им очень даже горячо — и дело тут было совсем не в волшебной силе искусства. На таких вот "домашних" балах и сопутствующей им театральной самодеятельности, юные аристократы и аристократки знакомились, общались друг с другом, случалось что и влюблялись — конечно же первой, почти что детской любовью. Иногда даже получалось так, что со временем она перерастала в вполне зрелое чувство (или короткую интрижку, что бывало гораздо чаще). Два-три бала в год, семь-восемь сопутствующих им больших приемов — и лет так в шестнадцать-семнадцать титулованные юноши и девушки становились полноправными членами аристократического сообщества, со всеми полагающимися им навыками, умениями и даже устоявшимся кругом знакомств. Та же Зинаида Юсупова уже в девятилетнем возрасте вполне уверенно принимала взрослых гостей своих родителей, по четверти часа веселя и развлекая их беседами на самые разные темы. А ее родная сестра, Надежда Николаевна, в свои неполные двенадцать лет, отлично справлялась с ролью младшей хозяйки бала, не давая заскучать ровесникам из приглашенных семейств.

"И никто из них даже и не подумал грустить. А ведь повод есть, и немаленький — старому князю все хуже и хуже. К гостям не вышел, его вообще уже полмесяца никто не видел, а Зинаида Николаевна так непринужденно не понимает все намеки о состоянии здоровья папеньки, что поневоле задумаешься. Неужели все так плохо?".

Увидев направляющегося к ней мужа, хозяйка бала нежно ему улыбнулась, а молодой аристократ в очередной раз подавил желание протереть глаза. Надо сказать, желание это было отнюдь не беспочвенным, очень сильным, и появилось сразу, как только он был представлен графу Сумарокову-Эльстон.

— Князь, вы позволите спросить? Почему вы так странно смотрите на Феликса Феликсовича?

Когда юная еще княжна Юсупова сделала свой выбор, ее избраннику пришлось пережить немало. За его спиной шептались, неудачливые соперники провожали его угрюмо-ненавидящими взглядами, да и потом слишком многие считали, что он недостоин такого сокровища как первая красавица империи. Со временем все прошло, разве что во взорах некоторых мужчин все еще теплилась тень надежды и желания — но взоры эти были направлены исключительно на нее. Мужу доставалось уважение друзей, зависть знакомых, и неприязнь в глазах особо упорных ее поклонников. Удивления же, слегка приправленного неверием и непонятным вниманием, ему и вовсе не доставалось — до этого дня. И вообще, Зинаида Николаевна могла бы поклясться, что князь Агренев увидел ее мужа в первый раз только сегодня — так отчего же он смотрит на него, как на старого знакомого?

— Вы не поверите, несравненная, но его облик напомнил мне одного человека.

— И кого же? Возможно, я его знаю?

— Это вряд ли. Господин Джугашвили, как и я, чужд излишней публичности...

* * *

Медленные вздохи паровоза, предвкушающего заслуженный отдых после долгого пути, клочья пара, наподобие тумана окутывающего пассажиров первых двух вагонов, серость раннего утра и февральский мороз — все это отвлекало, и мешало рассмотреть Татьяне Львовне Лыковой встречающих. Вернее, встречающего ее племянника. Телеграмму о своем прибытии она отбила еще в Рязани, так что время подготовиться самому, и подготовить встречу у Александра было с достатком — тем более что она приехала не одна, а в компании дочки и ее мужа.

— Прикажете принять, вашество?

Виктор Данилович вопросительно вскинул брови, поглядывая при этом сразу и на жену, и на тещу, и неуверенно кивнул артельному, лихо подкатившему к троице приезжих со своей тележкой для багажа. Опять поглядел на жену, и та моментально переадресовала его молчаливый вопрос родительнице.

— Мама?

Ответить дочке, изрядно досадующая на племянника, помещица Лыкова не успела.

— Татьяна Львовна?

Хорошо одетый (даже слишком хорошо, для провинциального городишки), гладко выбритый и очень уверенный в себе мужчина каким-то непонятным образом материализовался всего лишь в двух шагах от приезжих.

— С кем имеем честь?..

Встрепенувшийся Виктор Данилович тут же сделал шаг вперед и совсем немного в сторону, оставляя и одновременно прикрывая спиной своих спутниц. А заодно принимая на себя все дальнейшие переговоры (и все возможные последствия оных) с незнакомым господином.

— Долгин, Григорий Дмитрич. Рад, безмерно рад нашему знакомству!

После этого смелого заявления он довольно-таки элегантно приложился к затянутым в перчатки ручкам дам, и поздоровался с их спутником. Одновременно мужчина коротко глянул на носильщика, отчего тот вытянулся едва ли не по стойке смирно, и сделал повелительный жест. Провожая взглядом свои чемоданы, с удивительной скоростью удалявшиеся в непонятном направлении, тетя решила уточнить.

— Вас послали нас встретить?

Согласно наклонив голову, Григорий Дмитриевич мягко предложил.

— Не пройти ли нам к экипажам?

Следуя за господином Долгиным, Татьяна Львовна не переставала недовольно хмуриться — это чем же таким важным занят племянник, что не нашел время встретить любимую тетушку? Решив, что вопросы немного обождут, она обратила свое внимание на окружающих — и тут же удивилась. Нет, она знала, что многие любят поглазеть на новых людей в городе, но в Сестрорецке процент любопытствующих был как никогда высок. Даже, можно сказать, высок чрезмерно — дочка даже смущенно зарделась, без конца оглядывая свой наряд и выискивая в нем малейший беспорядок. На них смотрели, пока они шли к двум новехоньким фаэтонам (один из которых почти полностью был занят целой кучей багажа), смотрели пока они отъезжали от вокзала, и продолжали таращиться самым неприличным образом все то время, что они колесили по заснеженным улицам Сестрорецка. Такая неожиданная популярность принесла немало вопросов, а так же некоторую неловкость — которая, впрочем, совершенно не распространялась на господина Долгина.

Чем ближе была окраина города, тем лучше становилась дорога, лишаясь последних кочек и ухабов, и тем быстрее неслись экипажи, спеша доставить своих седоков в тепло и уют хозяйского дома. Вот остался позади очередной поворот, мелькнули, сливаясь в одну пеструю ленту, одноэтажные домишки на последней улице — и гости Сестрорецка дружно повернули голову влево. Ровная череда цехов-громадин, высящихся за ровной лентой краснокирпичного забора (очень похожего на небольшую крепостную стену), занимала все видимое пространство и одним своим видом внушала изрядное почтение.