— Так было. Теперь появились магнетронные бомбы, — энергия ядерного распада в них выделяется, в основном, в виде магнитного поля. Оно выстраивает спины атомов в направлении силовых линий, тормозит их движение, — и, когда поле исчезает, температура падает почти до абсолютного нуля. Радиус поражения одного такого заряда достигает ста двадцати миль, но это оружие Судного Дня. Конечно, любую вещь можно использовать с умом, а можно — без ума... Четвертый вид — оружие направленной энергии, наподобие лазеров или современных синхротронных орудий. Здесь средством разрушения служит свет или более мощные виды излучений. Пятый вид, к которому я так долго подбирался, — это оружие косвенное, для которого прямой контакт с врагом совсем не нужен...

— Что это такое? Газ?

— Скажем так: изменения окружающей среды. Необязательно драться с врагом. Можно написать на него донос. Можно выжечь посевы на его поле. Существуют миллионы способов причинять вред тем, кого ты даже в глаза не видел. В большинстве всё это способы... дикие. Но есть способы научно обоснованные, систематизированные, производимые с помощью гигантских... скажем так, механизмов. Оружием здесь служит изменение самой Реальности.

— И нам угрожает такое изменение? — спросил Найко.

— По-видимому — так.

— Когда? Какое?

— Понятия не имею. Скоро. Знай я, что именно случится, — я говорил бы не здесь и не с тобой. Не много толку от предупреждения всего лишь быть начеку... Но кое-что я всё же понял: изменение Реальности — средство исключительное и прибегать к нему можно очень редко, может быть, раз в тысячи лет. Слишком велико... сопротивление. И Мроо не смогут сделать так, чтобы, например, все люди здесь вдруг умерли, как было в твоем... сне. Скорее, они заставят всех нас сражаться с изменившимся миром, но те из нас, кто выживут, смогут... пойти дальше.

— Но что именно произойдет?

Принц пожал плечами.

— Даже ОНИ вряд ли знают, что именно у них получится. Я знаю, что может случится, но не знаю, как именно. Всё это ужасно смутно, Найко. Ничего такого, что я мог бы положить на стол командованию ВКС. Мы и так уже готовы к Вторжению, насколько это только возможно. Сделали всё, что в человеческих силах. Не знаю только, будет ли их достаточно. Может, и нет. Но рои Мроо уже много лет находятся в нашей системе. Пока они не пытались напасть и в обозримом будущем вряд ли на это осмелятся. Наша оборона... вполне надежна.

Звучало это всё бодро, но Найко поёжился. Узнать, что самый страшный враг человечества уже так близко, под одним солнцем с ним...

— Но почему нам не сказали об этом?

— Найко, не глупи. Радости эти знания никому не принесли — а вред могут нанести огромный. Без какой-либо пользы. Любой умный человек и так поймет, почему к Джангру вдруг перестали летать...

Юноша обиженно прикусил губу. Об этом он и сам мог бы догадаться.

— Тогда почему эти сны начались так... внезапно?

Не глядя на него, Охэйо сбросил сандалии и сел за стол, уткнувшись лицом в руки. Сейчас Найко видел не принца, а просто парня, уставшего размышлять над вещами, которые ему не нравились.

— Наш мир уже меняется, Найко, — наконец сказал он, не поднимая головы. — Мы не знаем до конца ни намерений, ни возможностей Мроо. Да и вообще мало что знаем. Верим, что все бесконечные усилия, потраченные нами на то, чтобы выжить, дают нам гарантию вечного существования. А на самом деле они ничего не значат. Всё может измениться в один миг — и человек исчезнет. Но для нас, умеющих видеть не одну Реальность, очень важно...

— Нас? Кто это "мы"?

Охэйо вскинул голову и посмотрел на него удивленно, словно проснувшись. А потом вдруг покраснел до ушей — он мучительно стеснялся своей слабости, этих вот слов.

— Глупо всё получилось, — сказал он через минуту. — Я ведь не хотел тебе рассказывать. По крайней мере, не сейчас. Не сразу. Но если бы я промолчал, наша дружба погибла бы, разве нет? А ведь мы не можем просто вот так говорить об этом. И у меня нет друзей наполовину. Если ты хочешь быть с нами, думаю, мы имеем право ставить условия.

— Какие?

— Ты забудешь о своей прежней жизни. Останешься жить здесь. С нами. Можно вытерпеть, правда?

— А если у меня появится девушка?

— Здесь вполне хватает места. Один человек, два — никакой разницы. Мы с радостью примем её.

— И всё?

— А ты чего ждал? Клятвы на крови? Целования ноги на верность? Ну, если для тебя это так важно, я не против, — он вытянул пыльную босую ногу. — Вот тут, над пальцами.

Найко засмеялся. Он понимал, что это похоже на истерику, но ничего не мог с собой поделать.

— Ты сам не пробовал?

— Не-а. Я себе не доверяю.

— Это почему же?

— Хитрый шибко. Мне такие люди не нравятся.

Найко вновь хихикнул.

— Непросто, должно быть, быть принцем.

— Морока одна, — Охэйо встал, надевая сандалии. — Знаешь, я совсем забыл, что ты — мой гость, и мой долг — тебя обихаживать. Ты не хочешь посмотреть, как... ну, как я живу? Мне так давно не удавалось похвастаться...

— А Мроо?

Принц яростно встряхнул волосами.

— К черту их. Пока живется, мы должны жить и не давать этим тварям испортить себе настроение. И потом, неужели ты надеешься жить вечно?..

Охэйо едва ли не светился, показывая ему свои владения: парк, где они играли малышами, был только задним их двором. Фасад Малау выходил на Нижний Гитоград, и вид оттуда открывался потрясающий: Найко видел едва ли не весь город, распластанный в утренней дымке.

Перед Малау раскинулась просторная, мощеная гранитом площадь — лишь с неё он увидел, насколько обширно это здание. В, официально, культурном центре Империи жило человек двести — а с учетом филиалов число подчиненных Охэйо доходило до тысячи.

Несмотря на ранний час, парадные ворота Малау были широко открыты. В них тонкой, но упорной струйкой текли посетители, к удивлению Найко, почти сплошь молодежь гитов. Это было связано, скорее, с личностью принца, чем с достоинствами представляемой им страны, и юноша начал понимать, как ему повезло оказаться в друзьях столь популярной персоны. Счет сторонников Охэйо шел на сотни тысяч — но для восемнадцатимиллионного Гитограда, достигавшего девяноста миль в длину, это было всё равно очень мало. Не все они добирались сюда пешком. Прямо сквозь здание проходила эстакада монорельсовой дороги и Найко понял также, каким он был идиотом: он мог приехать сюда прямо с вокзала.

Он как-то вдруг заметил, что Вайми тоже бродит тут, с ними: не совсем рядом, но и не в стороне. Он был... просто лучшим другом принца, — а также его старшим помощником и главным телохранителем. Второе, как обычно, следствие первого.

Этот день оказался самым счастливым в жизни Найко: после экскурсии последовало представление друзьям принца — и его подругам, после чего собственно друзей он не запомнил. Охэйо был в Гитограде кем-то вроде наместника или посла — кем именно, юноша так и не понял, но вокруг него крутилась масса людей. Запас его энергии казался неистощимым — Охэйо без труда загнал бы лошадь, мчась с ней наперегонки, а уставал он, наверное, лишь от себя. Найко выдохся гораздо раньше, но это не разбило его радости: среди прочего, в Малау обнаружилась библиотека с массой книг, которые он давно мечтал прочитать.

Увлекшись, юноша не заметил, как пришла ночь. Выбравшись, наконец, в коридор, он с удивлением обнаружил, что все остальные уже давно легли спать.

Голова гудела от избытка впечатлений. Найко решил пойти на крышу, чтобы проветриться, но заплутал по коридорам и в конце концов попал в небольшой сад на западном уступе здания. Тут было темно и страшновато — темные силовые экраны отсекали свет города, а далекий и узкий серп внешней луны даже не отбрасывал теней. Редкие звезды, белые, как маргаритки, лишь подчеркивали глубокую черноту неба. Врезанные в перекрытие квадратные проекционные матрицы струили ничего не освещающий, таинственный, темно-фиолетовый свет, ветер шумел, то налетая волнами, то отступая, шелестела высокая трава, метались диковатые кусты и тяжелые цветы клонились на упругих стеблях. Всё было темное, туманное. Влажное.

Он не сразу заметил человека, стоявшего у угла крыши, — а заметив, не сразу узнал его: Охэйо был в своем официальном, черном с серебром одеянии, сливавшемся с темнотой. Его лица Найко не видел. Принц, казалось, тоже не замечал его, но, когда он подошел — вроде бы, совершенно бесшумно — сказал, не оборачиваясь:

— Я вижу, ты тоже ночная душа, Найко? Для меня ночь — самое любимое время.

— Почему? — Найко сел на край силовой матрицы, шагах в десяти от него.

Охэйо тихо рассмеялся и поднял левую ладонь, призрачно белевшую в темноте, словно у привидения.

— Лет в десять я пугал так девчонок — скидывал всю одежонку, а потом выскакивал из кустов, когда они шли спать. Сколько было визгу... А сейчас я хочу быть смуглым — очень смуглым — и черноглазым.

— Зачем?

— Чтобы меня в темноте видно не было, зачем же ещё? Я не люблю, когда люди на меня смотрят. Замолкают, когда я вхожу в комнату, смущаются, когда я к ним обращаюсь. А мне становится неловко, — знаешь, как во сне, когда выходишь к публике забыв одеться.

— Наверное, это оттого, что ты красивый.

— Сказал бы честно: похож на девушку. Волос нигде нет, кожа гладкая, как у... если бы мог, я стал бы здоровенным мужиком с квадратной челюстью и шерстью на спине. Тогда бы на меня не пялились.

Найко невольно засмеялся. Охэйо повернулся к нему с хмурым видом — и засмеялся тоже.

— Знаешь, недаром говорят, что красота — это наказание за грехи. Когда становится темно, мне хочется бегать и выть диким голосом. Только от этого я быстро устаю, и поэтому... Больших и приятных снов, Найко.

Ещё через неделю они с друзьями сидели кружком и болтали, все едва одетые — было очень тепло. Несмотря на поздний час, — где-то около полуночи, — небо оставалось таким же темно-синим, всего с несколькими звездами. Далеко внизу — из окон их комнаты открывался роскошный вид на город — сияла галактика синих и желтых огней, а над горами на юго-западе поднимались огненные перья заката.

Найко толкнулся пальцами босой ноги и повернулся вместе с креслом, лениво осматриваясь. Мерцание мониторов и сияние негаснущей северной зари наполняло просторную комнату таинственным полумраком. Из окна струился теплый, сильно пахнущий соснами воздух, и этот аромат, смешиваясь с запахом озона от компьютеров, превращался в нечто, доставляющее почти физическое наслаждение. Ровное жужжание кулеров создавало приятный звуковой фон, ярко-зеленое мерцание коннекторов в темноте под столами казалось интересным и таинственным. Дверь в почти темный коридор была открыта — как и двери, ведущие на улицу. В любой миг Найко мог выйти босиком на прохладный песок двора — и, может быть поэтому, этого не делал: куда приятнее было просто наслаждаться возможностью.

Они все расселись в вольных позах, лишь Охэйо сел не слишком-то удобно — сунув левую ногу под зад — но был, очевидно, так увлечен, что просто забыл об этом. На экране перед ним застыло изображение Джангра, видимого в четверть полной фазы — его передавала камера спутника, через который шла связь. Принц тронул курсором один из показавшихся на миг квадратов изображения и тот, увеличившись, занял весь экран. Это был, наверно, Гитоград, но Найко не видел ничего знакомого — масштаб был все равно слишком мелким. Возможно, это смутное пятнышко желтовато-белого свечения и было их городом... а возможно, и нет.

Охэйо сидел очень прямо, едва касаясь пальцами края стола. Его красивая ровная подошва, видневшаяся из-под бедра, была довольно-таки грязной. Как-то ощутив взгляд Найко, он покосился на него, потом встал, зевая и потягиваясь. Они все переглянулись — без слов было ясно, что пора закругляться — после чего начали выключать машины.

Вообще-то дело у них было очень серьезное — Найко, например, поручили обшарить все художественные сайты и отобрать пару сотен наиболее симпатичных ему авторов, чтобы Охэйо пригласил их в Гитоград — якобы для получения грантов. На самом деле — чтобы, если начнется война с Мроо, укрыть их в Ана-Малау — новейшем имперском убежище, лишь только что законченном постройкой. Вообще-то принц собирал крепкую и красивую молодежь уже месяца три — он создал целую комиссию из своих друзей, где каждый отбирал таланты в каком-то одном виде искусства. С рисунками, по крайней мере, было просто — характер автора тут, при небольшой практике, угадывался с одного взгляда. С музыкой тоже не возникало проблем, но вот уже рассказы создавали затруднения — как известно, читать можно или быстро или внимательно. Охэйо руководил процессом и проводил окончательный отбор — тоже непростое дело, так как людей в Ана-Малау могла войти лишь тысяча двести, а выбирать приходилось не только по творческим способностям и чистому, задорному характеру, но и по стойкости. Принц хотел успеть к Закату Лета — но, во-первых, они уже почти справились с этим, и во-вторых, срок подходил только послезавтра. К тому же, был уже первый час ночи: можно и отдохнуть, хотя спать им совершенно не хотелось.

Вернувшись в свою комнату, Найко подошел к окну. В парке Малау, среди прочего, было небольшое озеро. На окружавшем его песчаном пляже Охэйо с друзьями и подругами — все одетые лишь в пёстрые парео на бедрах — затеял игру с мячом. Они, смеясь, носились друг за другом, выхватывая мяч из рук, из-под их босых ног летел песок. Найко невольно любовался их гибкими телами и ловкими, отточенными движениями. Пусть и остальные их занятия могли показаться игрой, юноша относился к порученному ему делу очень серьёзно. Теперь он работал вместе с остальными каждый божий день — а потом мирно спал до восхода и видел Охэйо всего два часа в сутки — когда тот, устав от дел, развлекался с друзьями. Они все собирались в гостиной, ели всякие вкусности, бездумно болтали, танцевали под музыку — Охэйо тоже, с подругами — очень красиво, с изяществом, какое не могли дать никакие упражнения, — оно было врожденным.

Найко насчитал у него восемь очевидных подруг, но до сих пор не мог сказать, с какой из них принц не только дружит по-братски: возможно, что со всеми — по очереди или как душа велит. Это были, конечно, необычные девушки — таких не встретишь на улице. При одном взгляде на них у него перехватывало дух, и он постоянно ходил слегка ошалевший.

Друзей у Охэйо было меньше — всего трое без Вайми и самого Найко — так что бездельничать им не приходилось. Отыхая от дел, они смеялись, рассказывали страшилки (которые здесь вполне могли быть и не выдумками) или забавные истории. Охэйо обожал пересказывать свои сны, и, как полагал Найко, здорово при этом привирал, — истории у него получались просто фантастические, и притом, очень интересные. Он валялся на диване, непринужденно положив голову на бедра одной из подруг, чесал грязные пятки и говорил вещи, часто не блистающе умные, — но в восемнадцати карманах его парадной хайлины водилось множество весьма странных вещей: лазерные указки (часто весьма вредные для глаз), телефоны (от одного до четырех штук), фонарики, планшеты, драгоценные камни, а в одном Найко заметил рубчатую рукоять пистолета — положение и род занятий побуждали Охэйо к неослабной бдительности. Войдя в помещение он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к малознакомым людям на расстояние вытянутой руки. Тем не менее, он не походил на человека, которого окружают враги. Принц любил мирную, уютную обстановку и был склонен к мелким изыскам во всем. Их посиделки были просто образцовыми — они скромно пили чай и общались очень культурно. Пошлостей Охэйо не терпел — стоило ему скосить глаза на сказавшего что-то не то, и виновный тут же извинялся. Его неприличные песни о любви Найко, наверное, приснились. С девушками принц держался очень уважительно — разве что, танцуя, мог поймать подругу и поднять её на руках к потолку, вырвав восхищенно-испуганный визг, — но вообще-то он был очень скрытным юношей. Найко не знал о нем, собственно, ничего, понимая, однако: если он решит остаться здесь, всё изменится.