На землях рассвета

Эта история - о том невообразимо далеком прошлом, когда Вселенная ещё только обретала свои черты. Это не происходило само по себе: множество сил сражалось в ней за свои виды Реальности, считая их лучшими. Перед вами - один из эпизодов этой забытой борьбы.

...Также считает, что существует множество солнц, множество миров, в которых с необходимостью имеются вещи, подобные в роде и виде тем, что имеются в этом мире, и даже люди. Отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства...

Джордано Бруно — перед судом инквизиции.

Глава 1:

Побег из межвременья

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

— ...Я не понимаю, — задумчиво сказал Лэйми, — почему о тех, кто страдал, говорят, что они "знают жизнь"? Если кого-то долго били сапогом в промежность, он что, стал от этого умнее? Стал лучше знать людей? Если кто-то сидел в тюрьме, то он, конечно, бывалый человек, а уж если его изнасиловали там подряд двадцать урок, то он — о! — постиг окончательный смысл бытия. Тьфу! Чему это может научить? На что открыть глаза? Почему про тех, кто пережил что-то очень хорошее, не говорят, что они "бывалые люди"? Я вот целый год добивался любви Лаики и провожу с ней каждую ночь последних восьми месяцев. Неужели это ничего во мне не изменило? Ничего не дало моей душе? Про мерзости и гадости я достаточно знаю из книжек. Для этого совсем необязательно видеть их наяву. Я знаю, что не растеряюсь и не струшу, если потребуется. Да, у меня не было случая доказать свою стойкость в страданиях, но это не значит, что я совсем уж ничего не стою! — он возмущенно откинул назад волосы и замолчал.

Лэйми был гибкий, сильный юноша, всего лет восемнадцати, худощавый, большеглазый и очень стройный. Сочетание бронзовой кожи, черных волос и глубоко синих глаз казалось совершенно естественным. Одежда его состояла из цельного куска густо затканной серебром темно-синей ткани, обернутой вокруг тела; ноги были босыми. Он сидел возле похожего на глаз широкого окна, скорее, ничем не загороженного проема в толстой стене башни, опершись локтями о его нижнюю кромку. Его взгляд был устремлен вдаль, на вечно неподвижное палевое марево Зеркала.

— Раз ты не доказал своей стойкости, то её у тебя всё равно нет, — рассудительно заметил Камайа, наместник Императора Охэйо; они сидели в его башне. — Услышали бы тебя те, кому ты так возражаешь, — лежать бы тебе сейчас внизу, на плитах двора, среди собственных нахальных мозгов!

— А что до ночей, то это просто чушь, — добавила Ксетрайа, его возлюбленная. — Я тоже провожу каждую ночь с мужем, но большую их часть мы просто крепко спим!

Лэйми насмешливо оглянулся на них — пара полулежала на возвышении у плоской стены полукруглой комнаты, в настоящем гнезде из подушек. На них были пушистые, снежно-белые туники и тяжелые серебряные браслеты на запястьях и над ступнями босых ног. Ксетрайа свернулась от свободно проникавшего в комнату свежего ветра, прижавшись к Камайе. Тот смущенно поглядывал на Лэйми из-под лениво прикрытых ресниц — рослый, массивный парень со смуглым, широкоскулым лицом. Ксетрайа, напротив, была тонкой, хрупкой, с громадными, ярко-зелеными глазами и удивительно пышной массой длинных черных волос.

Лэйми, в сущности, нечего было здесь делать, но он всё же остался — не столько ради беседы, сколько из сохранившейся с детства привычки сумерничать с друзьями. Он смотрел на смутный простор бесконечный равнины, высоко над которой стояла башня. Далеко, у самого горизонта, на сливавшихся с небом холмах, мертвенно-синий огонь силовых генераторов отмечал незримую границу Зеркала Хониара, границу безвременья, границу бытия и небытия.

— Мне ни разу не приходилось сражаться, — продолжил он, отвернувшись от пары. — Детские драки не в счет (на его скуле и руках виднелись подживающие ссадины — след последней "небольшой размолвки" с другом). — Мне никогда не приходилось убивать, и, честно скажу, мне совсем не хочется этого. Вот если кто-то причинит вред моей любимой... тогда... ну, для этого-то и существуют мальчики.

— Только для этого? — насмешливо спросила Ксетрайа и Лэйми обиженно фыркнул.

— Если тебя послушать, Камайа, то получается бред: раз ты не прошел испытаний и не страдал, то у тебя нет ни стойкости, ни опыта, ни ума, — а без всего этого пройти мало-мальски серьёзное испытание всяко нельзя.

— Любое отвлеченное рассуждение есть чушь, — спокойно возразил Камайа, — твое уж несомненно. Я вижу, ты просто хвалишься своей удачливостью, — вот я какой, все беды меня минули, а те, кого не минули — все скоты невезучие, и со мной, такой прелестью, им уж никак не сравниться!

— Разумеется! — белые зубы Лэйми блеснули в улыбке, лишь наполовину дружелюбной. — Но вообще-то я этого не говорил. Я хотел просто сказать, что счастливый человек видит в жизни больше, чем несчастный. Вот и всё.

— По мне так ровно наоборот, но от слов нет никакого толку. Вот что, Лэйми: раз уж ты считаешь, что смелость и стойкость лучше всего воспитывать сытой и бестревожной жизнью, то это надо доказать. Ты уверен, что обладаешь этими славными качествами?

— Ещё бы!

— Хорошо. В таком случае ты, конечно, согласишься покинуть наш славный Хониар и пожить в нищете и голоде, среди негодяев, там, за Зеркалом... какое-то время. И если потом ты не изменишь своего мнения, я клятвенно признаю, что не прав. Ну а если ТЫ не прав, и тебя там просто убьют — ну что ж, тебе не повезло. Ты согласен?

Лэйми повернулся к ним. Его глаза блеснули странным холодным огнем.

— Да.

— В самом деле? Ведь я не шучу! Согласишься ли ты уйти за Зеркало прямо сейчас, в чем есть, не предупредив даже любимой, не говоря уже об остальных?

Юноша вздрогнул, но не отвел глаз.

— Да, согласен.

Камайа смутился. Он сделал предложение далеко не всерьёз. Теперь оставалось либо обратить его в шутку... либо исполнить. Первое означало признать поражение, а этого наместник не терпел. Второе... второе, по сути, было убийством. Изгнание считалось карой за тягчайшие, не искупаемые преступления. Обречь на него невинного — означало пойти на смерть... если об этом узнает Император, разумеется. И, как бы то ни было, но смерти Лэйми он не хотел. С другой стороны, здесь, рядом — Врата Хониара: если проделать всё быстро и в тайне, никто и не узнает ничего. Шумного суда, традиционно предшествующего изгнанию, не будет. А вывезти одного человека за Зеркало и через несколько дней подобрать — невелик труд. Вот посидит Лэйми в кустах, страдая от голода и шарахаясь от каждой тени — мигом поймет, что к чему. И наместник решился.

— Если ты согласен, то пошли.

Они вдвоем вышли из комнаты и на гидравлическом лифте спустились к фундаменту башни. Ксетрайа с ними не пошла. Она ничего не сказала об этой затее и это пугало их обоих. Не то, чтобы Камайа боялся ее доноса, — в конце концов, они действительно любили друг друга, — но, если всё откроется, отвечать придется и ей тоже, и, если Лэйми не сможет подтвердить добровольность своего изгнания, — отвечать жизнью. Эта затея была смертельно опасна для них всех, — и именно поэтому неодолимо привлекательна.

Наместник встряхнул волосами. Дворец был выстроен очень удобно: возле лифта галерея второго этажа выходила на уступ фундамента, на котором стоял авиус, летающий дом наместника. Широкие открытые двери вели прямо в его просторный верхний салон, одновременно служивший и рубкой. В нем впереди, на возвышении, стоял ряд роскошных кресел из черной кожи. Камайа сел в среднее, перед маленьким пультом, Лэйми — возле громадного и толстого бокового окна. За ним сейчас была лишь облицованная гладким мрамором стена дворца.

Несколько движений наместника — и от мягкого низкого гула, наполнившего воздух вокруг них, завибрировал пол. Ещё несколько — и Лэйми замер в восхитительный миг взлета. Земля как-то вдруг ушла вниз и он даже забыл, что, возможно, летит к своей смерти.

2.

Зеркало Хониара заменяло небо в потаенном городе, а его генераторы были видны отовсюду. Далеко друг от друга стояли белоснежные узкие массивы, издали похожие на скалы. Лишь вблизи правильный рисунок их выступов выдавал громадные машины. На их широких боках сияли причудливые отрезки огненно-синих линий, похожих на колдовские иероглифы. Само Зеркало казалось просто палевым туманным маревом над широкой полосой безжизненной земли, а дальше, за ним — Ничто, Меж-Реальность. Ни один авиус не мог пройти сквозь него иначе, как через Врата. Поэтому Камайа, осторожно опустив машину на привратную площадь, направил её в туннель — громадную трубу из ишеда, непроницаемого даже для сил Зеркала. Громоздкая коробка могла пройти по ней лишь как снаряд по стволу орудия, а для её исполинских собратьев террейнов выход за пределы Хониара и вовсе был заказан.

Внутри туннеля было темно и на удивление гадко. Глядя на скользящую прямо перед глазами зеленовато-серую стену Лэйми чувствовал яростное напряжение сил, вибрирующих одновременно вокруг неё и внутри его тела. Это было неприятное, но трудно выразимое ощущение.

Сами Врата Хониара были высотой в двухэтажный дом и сварены из громадных ишедовых плит толщиной едва ли не в полметра. Сразу за ними авиус нырнул в серое, бешено вихрящееся Ничто и Лэйми не успел рассмотреть внешнюю сторону Зеркала; собственно, внешней стороны у него не было. Зеркало Хониара стало разрывом в самой ткани Реальности и из его Врат можно было попасть в любое место Джангра — и не только в пространстве, но и во времени. Этот переход походил на смерть — провал в небытие, пугающий даже очень сильных людей — а Лэйми испытал его впервые. Прежде, чем он успел опомниться, они начали спускаться и вскоре мягкий толчок возвестил о посадке.

Камайа вывел его в нижний поперечный коридор и коснулся мягкого сенсорного квадрата. Толстые стальные панели откинулись сразу вверх и вниз, открыв незнакомые Лэйми просторы Реальности. Наместник вовсе не шутил, — земля здесь была совершенно непохожа на круглую равнину Хониара. Под тусклым закатным небом, насколько хватал глаз, тянулись высокие песчаные дюны.

— Постой, а как ты потом найдешь меня? — спросил Лэйми. — Я же не смогу всё время сидеть здесь!

— Найдешь? Ты что, действительно хочешь остаться здесь? — наместник смотрел на него как-то странно. Можно было подумать, что он не на шутку испуган.

— Значит, для тебя всё это было не всерьёз, — мгновенно догадался Лэйми. — Но для меня — всё равно да, — он спокойно сошел вниз, на холодный сероватый песок.

— Постой! — сказал Камайа. Он казался растерянным. — Ты же не можешь пойти просто вот так. Тебе ведь нужно выяснить, чего стоишь ты, а не твои знания, верно?

Юноша смутился, уже понимая, куда он клонит.

— Ну... разумеется!

— Хорошо. Наш Император не хочет, чтобы о нас знали тут, Снаружи. Если кого-то изгоняют из города, ему блокируют память и записывают поверх неё ложную. Процедура обратимая — мало ли что, даже имперский суд порой ошибается... В общем, если ты хочешь остаться здесь, тебе придется проститься со своей памятью — но только с ней! Характер, личность — всё это будет неизменным. Ты согласен?

Лэйми безмолвно поёжился. В самом деле он не собирался заходить так далеко — и потерять всё, даже себя. Но вот повернуть назад он не мог — и вовсе не из-за насмешек наместника. В самом деле, как он будет жить дальше, не зная цены даже самому себе?

— Ну... да, — наконец сказал он. — А... где я?

— В пространстве — почти на том же месте. Во времени... за двести лет до создания Зеркала, совсем незадолго до первого Вторжения Мроо. Так что приключений у тебя будет — хоть отбавляй. Кстати, тут находится один из лучших наших разведчиков — он найдет тебе жилье на первое время и присмотрит, если вдруг что...

— Мне это не нужно.

— Зато МНЕ нужно. Если тебя тут убьют, мы вскоре встретимся в аду, а если всё это откроется даже потом, то наместником мне уже не бывать. А это хорошая должность.

Лэйми насмешливо поклонился ему.

— Знаешь, я очень хочу жить и совсем не хочу умирать. Я просто хочу узнать, не льщу ли я себе.

— Ну и что ты этим докажешь? Кому это будет важно?

— Мне, Камайа. Я хочу узнать, кто я, и ты мне не помешаешь.

Наместник угрюмо взглянул на него.

— Тогда пошли. Я сам сделаю всё, что нужно.

Через час они вышли наружу. Процедура оказалась неприятной и долгой, но пока Лэйми чувствовал себя вполне нормально — препараты должны были подействовать лишь через несколько минут. Прежде, чем проявится вживленная память, какое-то время он будет без сознания. Его подберут предупрежденные наместником агенты и отвезут в найденное ими жильё. Там Лэйми очнется, искренне считая себя природным жителем этого мира — в то почти легендарное время перед появлением Зеркала, когда его мир, задавленный противостоянием двух диктатур, готовился к новой войне, уже с врагами Извне, которая, увы, оказалась последней. В школе ему говорили, что Император сверг тиранов и прекратил войны, но всё это было давно... История Хониара сохранила мало подробностей об этом удивительном времени.

— Ещё не поздно передумать, — предупредил наместник, остановившись в проеме. — Твои мозги придется, правда, чистить несколько дней, но это всё же лучше, чем собирать их потом по кускам.

— Я не передумаю, Камайа, — ответил юноша. — И ты убедишься, что я не лжец. Пока же — прощай!

Наместник отвернулся, в сердцах стукнув по сенсору. С коротким лязгом броневые панели захлопнулись. Лэйми отошел подальше. Отсюда авиус походил на громадный темный вагон или дом из металла с большущими окнами, казалось, стоявший здесь уже очень давно. Но он тут же с оглушительным ревом поднялся, окутанный тучей взметенного песка. Сквозь облако пыли сверкнули четыре огромных, в рост юноши, призрачно-синих солнца дюз, дохнуло огнем — и машина исчезла за гребнем дюны. Через минуту замирающий гул стих, пыль осела.

Лэйми остался один.

Глава 2:

Под Зеркалом Мира

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

Тяжелый гром сотряс подземелье. Лэйми испуганно вскинулся, поёжившись от холода, — одеяло свалилось с его плеч. Несколько секунд царила тишина, потом гром повторился. Постель мягко поплыла, словно на гигантских качелях — вверх, потом вниз. За первым толчком последовал ряд замирающих содроганий, сопровождаемых как бы отдалявшимися раскатами. Лэйми с облегчением откинулся на спину. Это не имело к его миру никакого отношения. Что-то случилось там, за Зеркалом; но не здесь.

К землетрясениям он давно уже привык — они случались тут по несколько раз в день, хотя толчки такой силы были всё же редкостью. Источник их оставался загадкой — как и всё, что творилось за Зеркалом Мира.

Лэйми представилось море клокочущей магмы, — по нему блуждали огненные смерчи диаметром в милю, иногда налетая на Зеркало, — и он понял, что заснуть не удастся. Четкого ритма сна и бодрствования под Зеркалом не существовало, — здесь не было ночи и дня, да и сама потребность во сне тоже не была регулярной.

Он со вздохом поднял упавшую рукопись "Приключений Изгнанника" — чтобы водворить ее на место. Принц Охэйо — младший сын того самого Императора — говорил ему, что путешествия во времени невозможны, и Лэйми знал, что это правда. Но эта, самая первая из всех созданных им историй, почему-то нравилась ему гораздо больше остальных. Может быть, потому, что она явилась ему в Круге Снов, в самом сердце их мира, и он не придумывал, а просто прожил её...

Вдруг ему вспомнились "Хроники расстреляной луны", другая, столь же важная история, которой не было в доме, — и в памяти, как оказалось, тоже. Это очень встревожило его, — словно он потерял часть себя... и ему захотелось как можно быстрее отыскать её.

Лэйми отбросил одеяло, вскочил, и, вновь поёжившись, торопливо оделся. Он так увлекся чтением, что комната Муравейника показалась ему на миг странной — покрытая темно-пёстрым мехом внутренность неправильного, приплюснутого пузыря, освещенного дюжиной матово-белых ламп-окошек величиной с тарелку. Они без очевидного порядка сияли на стенах, на потолке и на полу тоже. Пол был неровный, на одном из его выступов лежала постель. Мебели здесь не водилось и многочисленные вещи Лэйми хранились в мешкообразных углублениях стен.

Открыв тяжелый выпуклый люк, он через узкую горловину выполз в малый коридор — темную, покрытую изнутри мехом неправильную трубу, столь тесную, что в ней пришлось ползти на четвереньках. Труба заметно поднималась вверх; метров через десять она вывела в большой коридор Муравейника — точно такой же, только высотой метра в три и залитый таинственным зеленоватым светом врезанных в стены ламп-тарелок. Сонная истома, казалось, плавала здесь в воздухе.

Хотя по часам Лэйми был уже полдень, никто не встретился ему — за исключением девушки в одних легкомысленных шортиках и платке, наброшенном на плечи и небрежно завязанном на груди; расходясь, они улыбнулись и кивнули друг другу.

Метров через двести коридор выходил в вестибюль. Пустой бетонный зал — остаток имперского убежища — являл собой разительный контраст с биологическим стилем Муравейника. Здесь на скамейках длинными рядами стояли сандалии и башмаки, так как внутри всегда ходили босиком.

Лэйми обулся и, нажав кнопку, открыл восьмидюймовой толщины стальную дверь. Чтобы открыть её снаружи, был нужен сложный код. Пока эта дверь не пригодилась ни разу, но Муравейник не спешил отказаться от неё: если хотя бы один из ТЕХ проник внутрь, платить пришлось бы слишком дорого.

Лестница поднималась со дна квадратной шахты ломаной спиралью; она делала два полных оборота, достигая ничем не загороженного проема в толстой бетонной стене старой вытяжной башни. Стальной решетчатый балкон опоясывал её на высоте метров пяти. Едва выйдя на него, Лэйми невольно поёжился: хотя Муравейник не отапливался, снаружи было заметно холоднее. Его взгляд немедля устремился вверх.

Замкнутый мир Хониара был всего десяти миль в диаметре, но усыпанный множеством звёзд синевато-чёрный свод Зеркала создавал ощущение беспредельного простора. На востоке застыла низкая заря; над её тусклой коричневато-красной полосой парили зеленовато-голубые перья серебристых облаков, а над ними, на фоне тускнеющей сини, горело три особенно ярких звезды — ослепительно-белая, красновато-желтая и ещё одна, цвета рыжего золота. Звёзды не двигались, заря не гасла и не становилась ярче, но и смотреть на неё он мог бесконечно.

Лэйми с наслаждением вдохнул холодный, влажный воздух и побрел по балкону, неторопливо осматриваясь. Спуск к реке на южном краю пустыря скрывался за кромкой обрыва. На севере тянулись белые многоэтажные дома, таинственно-бледные в вечном рассветном сиянии, и иногда острые глаза Лэйми легко различали беззвучно скользящие в их освещенных кое-где окнах фигурки — это был один из самых густонаселенных районов.

На западе, между домами и рекой, высилась плоская, срезанная пирамида Генератора Зеркала, вся словно отлитая из темного металла. Даже на таком расстоянии Лэйми чувствовал её безмерную огромность: коробки белых девятиэтажек на её фоне казались игрушечными, едва ли не в восемь раз ниже.

Над плоской крышей пирамиды вздымалось восемь игловидных, плавно расширявшихся к основанию шпилей. Четыре из них, внешние, обрывались едва на трети высоты внутренних, поддерживая толстое кольцо Ускорителя. От шестнадцати его сегментов отходили острые, изогнутые, сужавшиеся в точку лопасти, и из-за них к Зеркалу Мира тянулись призрачно-бледные, плоские, как линейка, лучи. Один из них проходил высоко над головой Лэйми.

Четыре центральных шпиля вздымались на высоту в семьсот метров, словно накаляясь к остриям мертвенно-лиловым светом. Между ними повисло странное застывшее облако, словно состоявшее из сотен вложенных друг в друга сине-фиолетовых кристаллов. От него тоже тянулись тысячи тончайших, разноцветных лучей, едва заметных в чистом воздухе. Именно они придавали Зеркалу Мира его восхитительный вид. Вот облако дрогнуло, на мгновение сжавшись, затем плавно качнулась земля, — и откуда-то из глубины до Лэйми вновь долетел тяжелый, неторопливо затихающий гул...

Окружавшая башню поляна казалась маленьким островком в диких зарослях кустов; он быстро скатился по лестнице и нырнул в темноту, царившую под их сомкнутыми низкими кронами. Тропа была неровной, но Лэйми ступал бездумно и легко, — он помнил тут каждый корень и яму. Вскоре он выбрался на Имперский Проспект, самый широкий и светлый во всем городе (на нем даже не горели фонари) — пустынный в обе стороны, насколько хватал глаз. На примыкавшей к нему просторной площадке в беспорядке стояли скутера — открытые, с плоским клиновидным носом, такие маленькие, что сесть в удобное, мягкое гнездо Лэйми мог лишь на пятки — и даже тогда низкие борта едва доставали до пояса. Впереди, под руками, помещался штурвал, сзади, сразу за спиной — кубический выступ двигателя.

Лэйми сел, предварительно разувшись и водворив сандалии в небольшой бардачок в носовой части машины, потом щелкнул выключателем. С тихим жужжанием скутер всплыл метра на три над землей и замер, тихо покачиваясь; подниматься выше он не мог. Едва Лэйми наклонил штурвал вперед, двигатель зажужжал громче и скутер помчался с быстротой бегущего человека. Плавный поворот штурвала — и он, слегка наклонившись, вильнул в сторону...

Чтобы попасть в Библиотеку, надо было пролететь немного к западу и свернуть на ведущую прямо к ней улицу. Но Лэйми сразу повернул к северу и вскоре нырнул в темную глубину двора. Это было одним из любимых его развлечений — нырять в туннели в массивах домов, такие низкие, что приходилось пригибаться, чтобы не грохнуться лбом об их перекрытия, лавировать между деревьями и фонарными столбами, проскакивать прямо над крышами древних гаражей и сараев, сетчатыми заборами заброшенных детских садов, проламываться сквозь верхушки кустов, ветки которых рвали его одежду...

Короче, это было восхитительно. Не совсем полет, но и не бег, — нечто среднее, настолько приятное, что ему, собственно, и не хотелось большего. Правда, порой ему случалось разбить скутер. Но уже очень, очень давно он не чувствовал боли, не видел своей крови, выступавшей из ран, — и с трудом представлял, как такое вообще может быть. Раньше всё было иначе, но было ли?..

Из последней арки Лэйми вылетел словно бы в лес — в чащу деревьев столь высоких, что они казались ему колоннадой, подпиравшей невидимую в смутной темноте крышу. Их морщинистые стволы были больше его роста в диаметре. Столбы таинственно-синих фонарей (свет Зеркала Мира не проникал под зеленый свод) казались по сравнению с ними крошечными. Земля здесь была усыпана опавшими ветками и рыжей хвоей, из неё там и сям выступали разнокалиберные гранитные глыбы. Но были тут и дорожки, и небольшие площади у фонтанов, — на них в странном сумрачном свете собирались веселые группки...

Лэйми свернул на узкую боковую аллею и вскоре вылетел прямо к фасаду Библиотеки. С трех других сторон её исполинское прямоугольное здание окружал парк. Здесь начинался обширный пустырь, на востоке доходивший до самого Зеркала. Облицованная мрамором стена Библиотеки в его свете казалась розоватой. Между прорезавших её массивных пилонов светились огромные окна. Стоянка здесь тоже была огромна, но Лэйми едва нашел на ней место для посадки.

У входа в залитую молочно-белым светом просторную утробу здания шумный живой поток обтекал пьедестал статуи — женщина в легкой одежде, с гордым, редкой красоты лицом, сжимая в одной руке копье, протягивала кому-то другую руку... В прощании? В приветствии? Трудно понять... А над ней в воздухе парили холодные и чистые, словно пришедшие из какого-то другого, неведомого мира звуки песни на непонятном никому из жителей Хониара языке машин-композиторов...

Библиотека была центром жизни их мира. Её широченная мраморная лестница вела к входному порталу, расположенному на уровне второго этажа. По ступеням в обе стороны густо шли обитатели города — девушки в длинных платьях и прелестных замшевых башмачках с малиновыми помпонами, юноши в кожаных куртках...

Все они казались ровесниками, едва достигшими совершеннолетия, хотя им всем, как и самому Лэйми, перевалило уже за два века. Их мир не знал ни рождений, ни смертей. Его население состояло из тех, кто оказался в нём в самом начале... и сумел выжить.

Отключив скутер, он взбежал по лестнице, одновременно приветствуя многочисленных знакомых. Собственно, в той или иной степени он знал в мире почти всех. Не так уж много людей в нем жило — примерно восемьдесят тысяч. За двести лет, прошедших с Начала, он успел познакомиться со всеми, кто вызывал симпатию...

Миновав двери — раздвижные, из огромных листов толстого стекла, — Лэйми на ходу ловко избавился от сандалий, прицепив их за ремешки сзади к поясу. Прошлепав по мелкой ванне с теплой водой, он вступил внутрь, в ровный, словно бы дневной свет. Вестибюль прорезал сразу три этажа здания и Лэйми поднялся по мраморной, запруженной народом лестнице на самый его верх. Миновав коридорчик в толстенной несущей стене, он вошел в зал Вторичного Мира, с удовольствием вдохнув сотни знакомых запахов. Здесь он пережил если и не все лучшие минуты своей жизни, то, во всяком случае, большую их часть.

Зал с потолком из панелей бронзово-темного дерева и того же цвета паркетным полом занимал половину этажа, то есть был метров ста в длину и тридцати в ширину. До сих пор Лэйми даже приблизительно не знал, сколько же в нем книг. Покрытая ковровой дорожкой "аллея" рассекала это громадное, втрое выше его, помещение вдоль, от южных окон до северных. Там, слева от входа, за столами, занимавшими почти треть зала, собралась основная масса читателей и там было довольно-таки шумно. Лэйми предпочел свернуть в другую сторону, где лишь немногочисленные искатели, подобные ему, бродили по ущельям между громадными, вдвое выше его роста, стеллажами. Чтобы добраться до книг на верхних полках, приходилось пользоваться лесенками на колесах, но именно там, наверху, попадались почему-то наиболее интересные экземпляры.

Самым прелестным и самым неприятным в Библиотеке было полное отсутствие каталогов: книги в её залах расставлялись в хаотическом беспорядке и поиск нужных превращался в лотерею. Постоянных служителей так и не подобралось и единственным способом найти здесь что-нибудь интересное было медленно идти вдоль полок, просматривая все книги подряд.

Зал Вторичного Мира был посвящен всем историям, созданным жителями Хониара за эти долгие двести лет. Лэйми не без гордости вспомнил, что здесь есть и несколько его собственных историй, оказавшихся не из числа худших. Впрочем, почти каждый из обитателей его мира что-нибудь да добавил к стоявшему на полках изобилию...

Пройдя большую часть "аллеи", Лэйми свернул к сумрачным окнам в западной стене, старательно глазея на полки. Обложки книг были в большинстве заняты красочными, очень подробными и реалистично исполненными рисунками, но их содержание, как он знал по опыту, нечасто совпадало с тем, что находилось внутри.

Здесь, в основном, хранились книги о первобытной жизни, почему-то особенно любимые им. Согласно неписаной традиции все сочиняемые в мире истории (по крайней мере — все, сочиняемые на сходные темы) не должны были противоречить друг другу, и, по возможности, взаимно дополняться. Самая идея Вторичного Мира заключалась в том, чтобы совместными усилиями создать единую историю, столь многоподробную и разветвленную, чтобы чтение даже самых интересных её ветвей заняло бы всю жизнь жителей Хониара... уходившую здесь бесконечно в неведомое будущее.

Собственно, это было единственным выходом — что ещё делать здесь, за Зеркалом Мира? А делать-то что-нибудь надо, так уж устроен человек...

Лэйми медленно шел между полок, словно ребенок по берегу моря. Многие книги он уже прочел, но содержание большинства было ему всё ещё совершенно незнакомо. Многообразие Вторичного Мира оказалось невозможно исчерпать — новые истории появлялись тут гораздо быстрее, чем Лэйми успевал читать их. Бессознательно он отбирал больше всего отвечающие его собственным мечтам и внутреннему миру, но даже их оказалось тут больше, чем он мог объять, так как мышление всех, запертых за Зеркалом Мира, было в чем-то сходным...

Многоподробный мир, рождавшийся в их воображении, был почти бесконечным, без четких границ, сумрачным, с вечной зеленоватой зарей, похожей на туманность, — мир громадных черных деревьев и глубоких оврагов. Мир заброшенных развалин, мир, в котором герои его историй (все, по странному стечению обстоятельств, молодые, симпатичные и почему-то едва одетые) брели по пустынным и неприветливым землям, то убегая от опасности, то в поисках того, что могло принести им счастье, — из одной истории в другую, меняя по дороге своих создателей. Самые лучшие истории в Библиотеке всегда сочинялись совместно, — ведь у кого-то лучше получаются страшные сцены, у кого-то — смешные. Вместе они отлично дополняли друг друга.

Лэйми знал, что в другом таком же зале, на верхнем, шестом этаже Библиотеки есть множество карт Вторичного Мира, тоже очень подробно и тщательно исполненных. Самые большие занимали по четыре квадратных метра и по ним приходилось чуть ли не ползать, изучая придуманные земли. Лэйми, впрочем, казалось, что Вторичный Мир на самом деле где-то есть, и они не выдумывают его, а просто как бы вспоминают. Эта мысль нравилась ему, — ведь тогда оставалась надежда когда-нибудь попасть туда и пройти его пути вместе с теми, кто так ему нравился...

Он очень любил изучать эти карты, — бесконечные сочетания воды, гор и равнин, тысячи миль, умещавшихся под его ладонью, прослеживая по ним пути любимых им героев и представляя, куда ещё они могли бы забрести.

Ещё больше он любил попытки сложить из всех этих карт что-то единое, и даже не совсем безнадежные. Насколько он теперь понимал, Вторичный Мир был не планетой, а плоскостью, размер которой превосходил всякое воображение, — мир вечной осени, бессчетные культуры которого давно обратились в развалины. И по ней на восток, к свету, сиявшему откуда-то из бесконечности, шла группа любимейших его героев — настолько любимых, что он не решался сам чем-либо дополнить их историю, собирая её части, как жемчужины. Они забрались на восток уже гораздо дальше всех остальных обитателей Вторичного Мира, и Лэйми следил за их путешествием с самого начала, от истока — на протяжении уже восьми с половиной тысяч страниц...

Эта история не была самой длинной. Другая, о приключениях девушки, идущей на юг, которая нравилась ему только чуть меньше, занимала тринадцать тысяч страниц и ещё не была закончена. Ещё одна, более странная и сложная, чем все остальные, — история Одинокого Города, — занимала то ли тридцать, то ли сорок тысяч страниц. Несмотря на все усилия, он до сих пор был где-то на её середине, и её чтение занимало его сейчас больше всего...

Так и не найдя ничего интересного, Лэйми добрался до стоявшего возле громадного окна столика и низкого кресла — любимого его уголка, в котором читаемые им истории глубоко переживались им. За окном бледный свет Зеркала Мира падал на могучую колоннаду древесных стволов. Здесь Лэйми сел, глубоко задумавшись.

Вторичный Мир нравился ему, но сейчас более важным было его собственное прошлое, — его жизнь до Зеркала. Теперь оно уже казалось ему странным и нереальным, ведь с тех пор прошло больше двухсот лет и многие эпизоды стирались или сливались с иными, рожденными его воображением. Его память не могла вместить их все, хотя Зеркало Мира и защищало всё, что в нем оказалось, — не только извне, но и изнутри, чего, похоже, не ожидали его создатели. Все обитатели города ели, пили и дышали только по привычке. При желании они могли обходиться без всего этого, сколько хотели. Болезни и смерть были забыты. Убийство стало невозможно. Лэйми как-то раз — просто любопытства ради — спрыгнул с крыши двадцатиэтажного дома — и отделался лишь разодранными штанами, хотя бетон под ним раздробился в щебень. При ударе он, правда, ненадолго потерял сознание и ощущения оказались не настолько приятные, чтобы ему захотелось повторить опыт. Живая материя под Зеркалом Мира была неразрушима. Мертвая снашивалась гораздо медленнее, хотя почему так — никто не знал. В общем, это было очень хорошо: любовью Лэйми мог заниматься сколько угодно, но дети под Зеркалом уже не рождались. И ещё одно, самое неприятное...

Когда его включили, под ним выжили лишь дети до шести лет. Росли они совершенно как обычно, но, достигнув совершеннолетия, не начали стареть. Зеркало что-то меняло на молекулярном, а может, и на атомарном уровне их тел. Те, чей организм ещё только начинал развиваться, как-то смогли к этому приспособиться, а остальные...

Рано или поздно, в зависимости от возраста, но неизбежно, они как-то скучнели, становились вялыми и малоподвижными, потом погружались в сон, во сне цепенели и умирали. А может, и не умирали. Их тела словно каменели и с ними ничего нельзя было сделать. Разложение их не брало, и, может, при отключении Зеркала они могли ожить. Вот только никто не имел ни возможности, ни даже желания отключать его — никто ведь не знал, что станет с ними, приспособленными к жизни под Зеркалом, если оно вдруг исчезнет. И, главное, каким окажется тот, внешний мир...

Все здесь знали, что Зеркало было построено затем, чтобы спасти остатки их народа от безмерно страшного Нашествия Мроо — именно поэтому под ним оказалось так много детей. Весь остальной мир перед его включением был разрушен падением одной из малых лун Джангра — защитники планеты прибегли к этому чудовищному средству, как к последнему. Никто не знал, что стало с Мроо за эти двести лет, — сгинули ли они в многолетней зиме или, напротив, превратили мир в нечто невообразимо чудовищное. Жители мира посвятили Вторжению множество книг. Они заполняли весь первый этаж Библиотеки, но сейчас туда уже мало кто заходил — Вторичный Мир был всё же более привлекателен.

Лэйми тоже не любил бывать там — даже в атмосфере этого помещения ему чудилось порой нечто мрачное. В основном, там были истории "со щупальцами", как говорил Охэйо, то есть страшилки с монстрами, безо всяких стилистических изысков, — бесконечные "я пошел", "она сказала"... Иди речь о вещах обыденных, читать всё это было бы невыносимо скучно. Но там говорилось о вещах, которых в этом мире нет, и безыскусность авторов придавала их творениям страшную достоверность — словно самый обычный человек пытался рассказать о том, что описать невозможно — о несказанном. Впрочем, чтобы снять с полки "Хроники расстрелянной луны" — любимую его книгу о Вторжении — достаточно было протянуть руку. Лэйми не знал, правда, насколько она соответствует реальности и даже кто её автор — однако она казалась ему наиболее правдивой из историй гибели их мира. Но мир оказался бесконечно разнообразнее, чем он мог представить себе, и Лэйми мог только с восхищением принять этот факт.

Глава 3:

Игроки Джангра

Усть-Манне, 0-й год Зеркала Мира,

Третья Реальность.

1.

Найко в одних плавках лежал на постели, читая седьмую главу "Приключений Изгнанника". Он перечитывал её уже в пятый или в шестой раз и когда вдруг погас свет буквы, казалось, были видны ещё несколько секунд. Только потом юноша опомнился — когда его глаза расширились в темноте и внезапный мрак стал просто сумерками позднего летнего вечера. Он был один дома — его родители уехали на юг и Найко уже второй день наслаждался одиночеством — это было что-то вроде рая. Вообще-то он очень их любил, но быть всё время вместе... иногда это утомляет. В конце концов, он впервые почувствовал себя свободным взрослым человеком...

Положив книгу на столик, Найко несколько секунд смотрел в смутно белевший потолок. Неразборчиво-уютное бормотание настенной телепанели утихло — а прислушавшись, юноша понял, что стихли и звуки музыки, доносившиеся из открытых окон других квартир. Похоже, что без света остался весь район.

При других обстоятельствах Найко просто перевернулся бы на живот и заснул — но он выспался днем и спать сейчас ему совершенно не хотелось. Лежать без дела было скучно. Он поджал пятки к заду и одним рывком вскочил.

Несколько секунд юноша сладко потягивался, балансируя на пальцах босых ног, потом встряхнул волосами и подошел к окну, занимавшему всю стену спальни. Две центральных панели были раздвинуты и Найко выглянул наружу через квадратный проем.

Его голых плеч коснулся легкий ветерок. Хотя солнце уже давно зашло и палящая жара дня спала, воздух оставался очень теплым. По контрасту с холодным, темно-синим небом это тепло казалось ему чем-то волшебным. От взгляда вниз с последнего, шестнадцатого этажа огромного дома у него закружилась голова. Глубоко под ним лежал широченный проспект Революции. По нему вдали брело несколько группок легко одетой молодежи, но вот никаких машин видно не было — кому и куда на них ехать в первом часу ночи июльской субботы?..

Не горело ни одного окна, ни фонарей, ни светофоров — но Найко ощутил не страх, а что-то вроде возбуждения. Окна громадного дома напротив — наискосок вправо от него — тоже сплошь были темны. Неосвещенный город стал таинственным и странным, и юноша замер, удивленно рассматривая его. Рассеченный зелеными полосами газонов проспект был похож на взлетную полосу, стиснутую двумя рядами длинных жилых зданий, разделенных лишь узкими переулками и совершенно одинаковых. Его квартира выходила на восток и верхние этажи домов напротив ещё розовели, отражая сияние заката, в то время как нижние уходили в синеватый сумрак, сгущавшийся на гладком дне улицы, словно на дне каньона. Далеко справа, за поперечным проспектом Лета, она обрывалась куском более плотной тьмы — городским парком.

Всего полдня назад Найко с тоской смотрел на его плотную зелень, выглядывая из этого вот окна в раскаленное марево улицы, залитой беспощадным сиянием полуденного солнца. Теперь же призрачно фосфоресцирующий мрак показался ему почему-то зловещим. Вообще-то городской парк был самым странным местом в Усть-Манне — среди его старых корявых деревьев зияли глубокие карстовые воронки с зеленой застоявшейся водой на дне. Сейчас под кронами наверняка царила почти абсолютная тьма и Найко не хотел бы стоять сейчас там... хотя тут же подумал, что туда было бы интересно пойти.

За парком проспект не кончался, и всего лишь вчера Найко любовался россыпью мельчайших желтоватых огней на стенах далеких зданий. Они мерцали в потоках теплого воздуха подобно крохотным звездам. Сейчас эти здания казались окутанными дымкой скалами. Итак, катастрофа явно носила глобальный характер — и от этого Найко стало ещё интереснее.

Если смотреть прямо на восток, на другую сторону улицы, он видел неровную полосу земли между квадратным озером-карьером и сумрачной стеной Теневика — ещё одного бесконечно длинного шестнадцатиэтажного дома, протянувшегося вдоль его южного берега. Лишь ранним утром свет солнца падал на неё и тогда отблески окон на ней смотрелись очень красиво. В остальное же время она была такой вот темной. Отсюда Найко видел её всегда под острым углом, в отличие от стены Созвездия — дома напротив. Вечером или ночью его окна и впрямь походили на созвездие и с раннего детства Найко очень любил смотреть, как они загораются и гаснут. Став чуть постарше он, под видом астрономических наблюдений, выпросил у отца мощный бинокль — но его занятия носили куда менее благородный характер. Он уже знал, что подглядывать неприлично, — но именно осознание этого делало его наблюдения почти мучительно приятными. Ему нравилось следить за людьми, когда те не подозревают об этом, — впрочем, он ни разу не видел там чего-то действительно непристойного. Больше всего ему нравилось наблюдать за людьми одного с ним возраста — сначала детьми, но, как и он, они постепенно взрослели. Некоторые из них исчезали, зато появлялись новые. Многих он видел в школе и мог бы с ними познакомиться — но это было просто неинтересно ему. Куда больше ему нравилось представлять, как они там живут.

Найко рано понял, что реальность чаще всего разочаровывает и ему хотелось хотя бы отчасти жить в мирах, рожденных его воображением. Встречая героев своих фантазий на улице он немного пугался, словно видел людей, сошедших с экрана телевизора. В раннем детстве ему казалось, что ничего, что показывают там, в реальности не существует — как, например, мультфильмы. С тех пор его кругозор сильно расширился, но детские представления по-прежнему лежали в основе. Отчасти они сместились в подсознание, но Найко было жаль расставаться с ними. Он одновременно хотел и не хотел становиться взрослым.

Юноша помотал головой и вновь перевел взгляд. Ещё задолго до его появления на свет старый карьер превратился в озеро, мрачное и глубокое, с высокими крутыми берегами. Сейчас оно было темно-синим, отражая чистую глубину неба. Вдоль его берегов неровной цепочкой протянулись низкие фонари. Даже когда они горели, их синий свет был призрачным и тусклым.

Несмотря на поздний час, у берегов озера виднелось несколько групп купальщиков. За ними Найко тоже любил наблюдать, — особенно за девами. Но ещё больше ему нравилось купаться там самому, — и особенно в такие жаркие дни, как сегодня. А между берегом озера и стеной Теневика пролегала Дорога Скорби — неровная тропа, по которой он ходил в школу. Зимой ходить по ней было действительно довольно трудно — хотя в основном тяготы его жизни были лишь воображаемыми.

Юноша вздохнул и посмотрел на свою школу — её длинное четырехэтажное здание тянулось вдоль восточного берега озера. В каком-то смысле оно было центром его жизни — по крайней мере, там он получал большую часть впечатлений. Он окончил уже девять классов и эти летние каникулы были последними в его жизни — что вызывало у него легкую, приятную грусть. Найко собирался до конца использовать это счастливое время — и пока это ему удавалось...

Он вновь вздохнул и помотал головой, не прекращая, впрочем, своих наблюдений. За школой темнели бугристые кроны парка — а за ними тянулись серые шиферные крыши старых пятиэтажных домов. Ещё дальше, на фоне застывшей волной восточной закатной темноты, в небо вонзался светлый клинок телебашни. Обычно на её мохнатом от антенн шпиле горели резкие ярко-красные огни, а ниже, на сферическом утолщении, в несколько рядов тянулись окна, казавшиеся цветными искрами. Сейчас там не было ни огонька и это впервые его встревожило...

Слева от башни висела низкая полная луна. Она сияла золотом в глубокой синеве и на дальнюю стену комнаты падала призрачная тень юноши. Отблески от ночных фонарей у школы ему тоже очень нравились — засыпая под ними в раннем детстве, он придавал им мистическое значение, как воротам какого-то потустороннего ночного мира, который казался ему даже более глубоким и устойчивым, чем настоящий, — но на деле получалось наоборот...

Найко вздохнул и вновь повернулся к окну. Слева от озера тоже тянулся длинный жилой дом, но старый, всего в восемь этажей. За ним темнели огромные деревья. Вдоль проспекта Революции таких домов стояло ещё несколько — а потом он превращался в шоссе, ведущее к аэропорту. Оттуда ночами долетал далекий гул и виднелись плывущие огни самолетов. Сейчас там тоже было тихо — ни звука, ни движения. С запада, из-за спины юноши, на фасады домов падал ничем не загороженный свет — там, между городом и аэропортом, лежало второе, гораздо более крупное озеро, Орчи — вернее, лишь его залив, окруженный роскошными лугами.

Какое-то время Найко смотрел на идущее вдоль берега Орчи поперечное шоссе, стараясь разглядеть скользящие по нему далекие искры машин, потом ему вдруг стало скучно. Вернувшись в глубину комнаты, он сунул босые ноги в тапки, и, отперев дверь, вышел на лестницу.

Сквозь пыльное окно на нижней площадке падал тусклый палевый свет. В воздухе здесь висел дым, резко и остро пахло сгоревшей проводкой. Широкий пролет справа вел наверх и Найко поднялся на плоскую крышу здания — любимое место отдыха молодежи, сейчас, впрочем, совершенно пустое. На этой заасфальтированной и разгороженной низкими, до пояса, стенками крыше там и сям стояли скамейки и зеленели небольшие газончики. Найко пересек её и замер у парапета, глядя на пламенеющий запад.

Под ним лежала сумрачная пропасть двора, со всех сторон окруженная шестнадцатиэтажными массивами. Крыши близко стоявших домов соединяли узкие мостики и по ним он мог дойти почти до южного конца проспекта — сейчас, впрочем, у него не было такого намерения. Даже отсюда он видел небо почти до самого горизонта. Чуть справа, на фоне огненных перьев заката, обрубленной пирамидой чернел силуэт недостроенной мегабашни. Над ним смутно отблескивал неровный лес строительных кранов и опорных колонн. Далеко слева виднелась вторая мегабашня, законченная ещё двадцать лет назад. Обращенная к Найко грань её стены смутно розовела в дымчатом воздухе. До нее было более двадцати километров и отсюда ее огромность почти не чувствовалась. Детали, такие как окна или террасы, отсюда не были видны. Жизнь в мегабашнях представлялась ему чем-то вроде рая — наверное потому, что он никогда не бывал там... и в этот миг мир Найко рухнул.

2.

Первым возник звук — резкое, шуршащее шипение в голове. Потом всё залил белый ослепительный свет — словно за ним, позади, на востоке взошло яркое полуденное солнце. Нагую спину юноши обдало резкое тепло. Он невольно зажмурился, оцепенев и не зная, что делать. Тепло усилилось, помедлило на самой грани боли, потом начало слабеть и вдруг исчезло, словно он вошел с солнечного пекла в тень. Удивленный Найко повернулся.

Из-за горизонта на северо-востоке поднималась гигантская сияющая полусфера. Она стремительно росла и свет волнами сбегал по ней вниз — красный, синий, снова красный и белый. Над ней взметнулся узкий клочковатый конус струящегося сияния, казалось, состоявшего из множества отдельных лучей. Зрелище было столь невероятное, что сознание Найко просто отключилось — от него осталась только пара ошалевших глаз, за которыми сейчас не было ни одной мысли.

Разрастаясь, полусфера становилась всё тусклее. В какой-то миг юноше показалось, что на него надвигается немыслимо огромный огненный шар. Во внезапном приступе животного ужаса он бросился к лестнице — но через несколько шагов споткнулся и растянулся во весь рост, до крови ободрав колени. Невольно перекатившись на спину, он увидел, как уже в зените движется идеально ровный выпуклый фронт багряного пламени. Оно заняло весь обзор его глаз, и когда Найко поднялся на ноги, то увидел таинственный багровый мир — красный свет был почти монохроматическим и багряное марево затопило небо от горизонта до горизонта. Все предметы вокруг стали темно-красными, серыми или черными. Цвета исчезли, звуки стихли, остался лишь внезапно острый запах озона и неожиданная душная жара.

Страшное свечение неба быстро тускнело и гасло. Сквозь него пробилась синева и всего через минуту оно превратилось просто в дымку, красивую розоватую вуаль, наброшенную на сумрак белой ночи. На востоке она была ярче, словно зарево вселенского пожара. Найко непроизвольно сглотнул. Он весь взмок — от макушки до пяток — сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из горла. В ушах дико звенело, во рту стоял вкус меди, в голове не было ни одной мысли. Юноша замер неподвижно, как столбик, словно заколдованный, — казалось, он уже никогда не сможет пошевелиться. Казалось, что жаркий воздух, стягиваясь паутиной, душит его.

Найко попытался вздохнуть — и тут же судорожно закашлялся, прижимая ладони к груди. Ещё в миг первой вспышки он невольно перестал дышать и теперь буквально захлебнулся слюнями. Кашель согнул его пополам, грудь обожгло — но теперь, по крайней мере, он мог двигаться.

Лишь минуты через три пароксизм кашля отпустил его. Найко выпрямился, моргая и вытирая слезы — сквозь их дрожащую завесу он не мог ничего разглядеть.

Вдруг крыша резко и больно ударила по его босым пяткам. Не устояв на ногах, Найко грохнулся на задницу и приложился к асфальту спиной, чудом не разбив затылок. Тут же опора исчезла из-под него и он снова приложился спиной об шершавый асфальт, упав на него с метровой, наверное, высоты. Этот удар вышиб из легких весь воздух. Беззвучно разевая рот, как рыба, он ощутил, как плиты расходятся под ним, — и тут же покатился вниз по ставшей вдруг наклонной плоскости, разбивая и обдирая в кровь локти и колени. Его путешествие кончилось сокрушительным ударом об стену — на сей раз, он грохнулся об неё головой, с такой силой, что из глаз буквально брызнули искры.

Несколько секунд Найко не мог думать от ослепительной боли. Потом с удивлением обнаружил, что как-то встал на ноги — и тут же новый бешеный рывок швырнул его в окно. Он ударился бедрами об подоконник, потом оконная ручка вознилась в хребет, едва не сломав ему спину. Зазвенело, рассыпаясь, стекло, что-то обожгло лопатки, затылок, шею, его пятки задрались выше головы — и на миг Найко повис в воздухе. Совершив какой-то совершенно немыслимый кульбит, он ухватился за край оконного проема — только потому, что стена под ним уже не была отвесной. Чудовищный грохот мгновенно оглушил его, юноша зажмурился, отчаянно вцепившись в ускользающий край. Он падал... падал... падал по гигантской дуге, уже мертвый от страха, и в то же время не верящий в просходящее. Его прижало животом к плите, потом его пятки вновь начали задираться над головой. Казалось, что падение уже никогда не закончится...

Что-то ударило его по голове, по плечам, оторвало, завертело, сжало. В рот, в ноздри хлынула вода. Уже захлебнувшись, Найко судорожно сучил руками и ногами, отчаянно пробиваясь к поверхности, но даже там нечем было дышать и он вновь закашлялся, судорожно извергая из себя воду...

3.

Через какое-то время юноша опомнился, так резко, словно в его голове щелкнул переключатель. Он плавал в холодной воде, над ней клубилась белая известковая пыль, душащая и не дающая ничего разглядеть, — но грохот если и не ослаб, то, по крайней мере, стал глуше и теперь Найко окончательно потерял ощущение реальности — он вел себя, словно животное, повинуясь лишь инстиктам. Дышать было невозможно. Он стащил плавки и прижал мокрую ткань к лицу, чтобы не задохнуться. Его глаза были крепко зажмурены — просто удивительно, как вся эта пыль не запорошила их. К счастью, она быстро оседала. Всего через минуту Найко смог различить берег — тот был совсем рядом — и поплыл к нему. Выбравшись из воды, он первым делом надел плавки — ещё одно инстинктивное действие — потом полез по глинистой осыпи наверх. Всё вокруг стало белым и он совершенно не мог ориентироваться. Лишь заметив знакомые бугры, он понял, что выбрался на Дорогу Скорби. Всего в нескольких метрах перед ним поднималась неправдоподобно высокая гряда изломанных бетонных панелей — всё, что осталось от Теневика. Здесь он был не один — слева, всего шагах в десяти, стоял рослый парень в плавках, за ним несколько девушек — вероятно, одна из компаний купальщиков. Найко повернулся к ним — и в этот миг пыльную мглу над головой прорезал яркий зелено-белый свет.

Дрожащее сияние снижалось с востока — и вдруг там вспыхнуло ослепительно яркое сине-белое зарево. Юноша рефлекторно зажмурился — и тут же земля ударила его по ногам. Следующий толчок отбросил его шага на три и Найко покатился по запорошенному пылью бурьяну. Как-то вскочив на ноги, он бросился к озеру, действуя как угодно, но только не сознательно. Небо над ним рвалось дрожащим белым пламенем, ослепительные вспышки, одна за другой, отбрасывали в небо резкие тени окружающих озеро нагромождений обломков.

Найко влетел в воду, в один миг погрузившись до бедер, — и отвердевший воздух ударил его, словно доской, заставив окунуться с головой. Юноша инстнктивно нырнул, прижавшись ко дну, его задравшиеся ноги показались из воды — и воздух вновь ударил по ним, едва не перебив лодыжки. Ошалевший Найко вынырнул, жадно хватая ртом воздух, потом поплыл к центру озера, где было глубже.

Ослепительная огненная черта ударила в берег напротив, взметнув чудовищную тучу земли, — и юноша снова нырнул. Вокруг него падали огромные куски глиняных глыб, поднимая белые фонтаны, куски поменьше, погружаясь, били по спине, и Найко задергался, чувствуя, как его увлекает дальше вниз. Вода сжала его, его поглотил мрак — и вдруг он обернулся таким ослепительным светом, что Найко увидел каждую песчинку на дне. Невероятно, но даже через шесть метров водной толщи он ощутил тепло. Беззвучный потрясающий удар прошел через его тело и юноша нырнул ещё глубже, стараясь достать до самого дна.

4.

Темнота. И тишина — столь полная, что удары падающих откуда-то сверху капель казались оглушительно громкими. Найко крепко держался за выступавшую из стены ржавую скобу, судорожно хватая ртом воздух — здесь, по крайней мере, он ещё мог дышать. Он не представлял, как остался в живых, — что-то ослепительно яркое врезалось в воду совсем рядом с ним, с такой силой, что его внутренности пронзила резкая боль. Потом вздыбленная взрывом вода выбросила его на поверхность — но вместо воздуха он вдохнул что-то вроде жидкого огня.

Вновь инстинктивно нырнув, он увидел в освещенном небесным огнем склоне берега широкое жерло трубы и бездумно устремился туда. Там он должен был и умереть — но, уже задыхаясь, уже совершенно без воздуха, выбрался вот в этот колодец. На какое-то время он, вероятно, потерял сознание или заснул, потому что теперь чувствовал себя значительно лучше — если не считать звона в ушах и того, что у него уже, вроде бы, и не осталось тела.

Отдышавшись, он попытался подняться наверх — но натолкнулся на острые куски бетона, повисшие на глубоко вогнутой в колодец арматуре. Похоже, сознание ещё не вполне вернулось к нему, потому что потом он сделал такое, на что в трезвом уме и твердой памяти не решился бы никогда — вновь нырнул и поплыл дальше вдоль трубы. До нового колодца вполне могло быть метров сто — а тогда он, конечно, захлебнулся бы. Но он всё же смог добраться до какой-то щели между бетонными обломками, в которой был вполне пригодный для дыхания воздух — и, отдышавшись, тут же поплыл дальше.

На сей раз ему повезло выбраться в совершенно целый колодец — правда, с тяжеленной чугунной крышкой, которую измученный юноша едва смог сдвинуть. Выбравшись наверх, он замер в кромешной темноте — но под ногами здесь не было обломков.

Как-то вдруг он понял, что оказался в Теневике — вернее, в его подвале. У всех этих шестнадцатиэтажек было, собственно, по два подвала — верхний, совершенно обычный, и нижний, представлявший собой пронизанную туннелями пятиметровую железобетонную плиту. Причиной для создания столь дорогостоящих конструкций был слабый грунт — и Найко, наконец, понял, как ему не повезло. Никаких запасов тут, конечно, не могло быть, все эти подземелья были намертво завалены — и наградой за его ловкость станет страшная многодневная смерть от голода, в одиночестве и темноте...

...что-то сдвинулось в самом окружающем мире — словно он, Найко, был сейчас в телевизоре, и его переключили на другой канал, в котором ему — да и всем людям вообще, — просто не было места. Мгновенно отвердевший воздух словно замерз в груди, вонзая миллионы ледяных игл прямо в сердце. В следующий миг он перестал себя ощущать, понял, что умирает, но это уже не пугало его. Был только свет. Белый, очень яркий, — мгновенный, беззвучный, ослепительный взрыв.

Мир вокруг него рассыпался, словно разбитый калейдоскоп. Он вдруг стал множеством различных Найко, с удивлением смотрящих друг на друга, — и вся его суть бросилась во тьму, как можно дальше от немыслимой боли.

Усть-Манне, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

5.

Проснулся Найко уже мертвым — он не дышал, сердце не билось. Это длилось какие-то мгновения — но и их хватило, чтобы его охватил чудовищный, непредставимый страх. Наконец, он откинулся на спину, весь мокрый от пота, ошалело осматриваясь.

Он лежал в полумраке, на зеленовато-синем силовом поле. Бесконечно мягкое и удивительно прохладное, оно, беззвучно мерцая, обтекало его нагое тело. Сейчас он содрогался от ужаса, но физически ему было очень хорошо: он чувствовал себя очень легким, почти невесомым, и никак не мог вспомнить, когда именно заснул.

Найко вздохнул, продолжая осматриваться. Комната была очень просторной. В огромных окнах-арках на фоне темно-синего, чистейшего неба замерли бесконечно далекие, неправдоподобно четкие, розовато-белые гребни гор. Казалось, они, словно облака, парят по ту сторону бездонной воздушной пропасти, что начиналась сразу за окнами.

Взгляд Найко лениво блуждал по зеркальному потолку, по стенам из семнадцати пород стеклянно-гладкого камня, по полу, скрытому под массой разноцветных шелковых подушек, по вделанной в него круглой, ровно сиявшей проекционной матрице... Это была его комната в его доме, — но только его ли это дом?..

Наконец, его сердце успокоилось, и страх окончательно оставил его. Потянувшись изо всех сил, Найко спрыгнул с силовой постели на пол. Он встал под ледяной душ, чтобы смыть с тела липкий пот ужаса, — а ещё через пару минут, всё так же нагишом, поднялся на плоскую крышу здания. Утренний сумрак ещё не рассеялся — скорее ночь, чем утро, — и влажный воздух тоже был холодным, но сейчас ему это нравилось. Ночью шел дождь, и крыша только начала подсыхать. Ошеломляюще пахло свежестью, высоко в небе висели необычайно рельефные, синие облака. Улица под ним была совершенно пустынной. Вокруг царила удивительная тишина, только слабо шелестели листья.

Казалось, что отступившая на юг темнота ещё таится в кронах, и Найко невольно часто втягивал воздух. Мир вокруг казался ему родившимся заново — как и он сам, — и это чувство было удивительным. Но умер ли он на самом деле? Изменилась ли реальность, в один миг став воплощенной преисподней, — или ему просто привиделся на удивление подробный кошмар?

Он не знал, но это пугало его. Пугало очень сильно — почти до смерти — прежде всего потому, что он знал: Мроо придут и сюда, и его кошмарный сон станет реальностью. Ощущение неизбежной катастрофы было очень резким, и единственное, что казалось ему... нет, не спасением, а возможностью достойного конца, — было лишь одним словом: Малау.

Сердце Найко вновь бешено забилось. Малау, резиденция Дома Хилайа, находилась в Гитограде, почти в трех тысячах миль от его родного Усть-Манне, где он сейчас и жил, — и попасть туда было непросто.

Но восемнадцать лет назад он уже был там, со своими — ныне покойными — родителями: они гостили у семьи Хилайа. Там он познакомился с Хеннатом Охэйо, чрезвычайно живым и активным предводителем местной детворы — и наследником Главы Дома.

Хотя им тогда было всего по шесть лет, это счастливое время Найко запомнил навсегда: никогда прежде у него не было столь близкого и искреннего друга — и никогда после тоже. Но они расстались — не по своей воле — и судьба уже не сводила их вновь. А потом, когда ему исполнилось шестнадцать, в тот самый приснившийся ему день, — последний по-настоящему счастливый день его жизни, — его родители погибли в разбившемся самолете и жизнь Найко пошла под откос. Хотя до совершеннолетия ему оставалась всего пара лет, без опекунства по закону нельзя было обойтись — и, как-то совершенно незаметно, опекуны стали и хозяевами. Из всего имущества родителей у него остался только этот вот дом. Повезло ещё, что свора жадных родственников не выкинула незадачливого наследника Дома Ансар на улицу — он сам подписал все нужные бумаги, уже понимая, что в противном случае его просто убьют.

Он не пропал, разумеется — в Империи Хилайа любой сильный и неглупый парень вполне мог заработать на жизнь, — но жил он с тех пор весьма скромно. Тогда он тоже хотел обратиться за помощью к Охэйо — но уже хорошо знал, как относятся к незваным гостям и бедным родственникам. Потом эта идея стала казаться ему попросту глупой: попыткой вернуться в детство, в те два самых прекрасных месяца, что он прожил в незнакомом мире вместе с другом. Охэйо стал совсем другим человеком, принадлежащим, к тому же, к далекому от Найко кругу: состояние Дома Хилайа делало его одним из богатейших в Империи, — не говоря уж о том, что он был Императорским Домом. Так что общего у них, наверняка, теперь осталось очень мало. И всё же... всё же...

Что-то очень важное связывало Дома Хилайа и Ансар — родители обещали рассказать ему об этом в день его совершеннолетия, но так и не успели. Найко мог — и даже должен был — узнать это сам, но получить разрешение на поездку в одну из провинций Вассалитета было непросто, да у него тогда и не хватило бы на это денег.

Гитоград, лежавший на юго-западе Арка, тоже, разумеется, входил в Империю, но о нем отзывались с пренебрежением, и репутация у него была самая скверная: гиты слыли хитрыми и распущенными мерзавцами. Считалось, что юноши и девушки в Гитограде мало чем различались — как по внешности, так и по более интимным привычкам. Найко знал, что это вовсе не глупые выдумки: он был там, и многое видел своими глазами — хотя и не понимал тогда. Но он запомнил и главное: тот дух свободы, от которого в Империи с каждым годом оставалось всё меньше. Усть-Манне был слишком близко к Становым Горам и рука ойрат, лежащая на нем, с каждым годом становилась тяжелее. Это было не очень заметно со стороны и в общем не так уж и плохо: превыше всего ойрат ценили порядок и благопристойность, и не один объективный человек не стал бы противостоять этим почтенным добродетелям.

Но Найко нельзя было назвать объективным: несмотря на почти полные двадцать пять лет, он не утратил тягу к приключениям. Но Усть-Манне не мог предложить ему ничего, кроме ночных улиц, залитых мертвенно-синим светом излюбленных ойрат ртутных фонарей, — по ним он мог бродить часами, не встретив ни единой живой души, потому что ночью все порядочные люди должны спать. Найко было сразу и приятно и страшновато считать себя единственным обитателем ночного города, — но этого было, увы, слишком мало. Иногда он даже начинал жалеть о безопасности своих прогулок: лишь решетки в витринах старых магазинов и их обитые железом двери с множеством сложных замков хранили память о временах, когда власть закона здесь была ещё не такой твердой. Вообще-то ойрат, бывшие кочевники, весьма терпимо относились к преступлениям против собственности — пока они не были связаны с насилием. Насильникам и убийцам же не стоило ждать от них снисхождения — наказанием служила не тюрьма, а пытки и смертная казнь разных степеней, да и сыскная полиция работала здесь преотлично.

Впрочем, несмотря на близость Становых гор, самих ойрат здесь было мало — хотя эти бледные, черноволосые, зеленоглазые люди в своей традиционной черной одежде выделялись в любой толпе. Сто девяносто лет назад они покорили Манне и другие западные земли, но Найко относился к ним с симпатией по одной, очень весомой причине: Охэйо — как и весь Дом Хилайа — принадлежал к ойрат. Им не было равных по стойкости и живости ума. Именно поэтому они и господствовали в Империи.

Сам Найко был вполне чистокровным манне, но это ничуть его не задевало. Манне считались "расово близкими" к ойрат и были самым многочисленным народом их Империи — в отличие от гитов, которые постоянно подвергались осмеянию и более серьезным гонениям, часто незаслуженным, ибо и другие народы Империи вовсе не были невинны — даже самые благонадежные из них.

Конечно, Усть-Манне был очень тихим городом — здесь убивали не чаще двух раз в месяц. Но эта тишина была обманчивой. Здесь процветало самое настоящее рабство, — конечно же, скрытое. Начиналось всё с безобидного предложения знакомого или сослуживца взять в долг крупную сумму денег. Потом, когда они все уже были потрачены, их требовали вернуть — конечно, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Сделать это жертва, понятно, не могла и ей приходилось выплачивать долг по частям — вместе с быстро набегающими процентами, отдавая в несколько раз больше неосмотрительно взятой суммы. Гораздо чаще, впрочем, долг "прощали" — в обмен на всякие мелкие, но утомительные услуги, вроде ходьбы по магазинам и конторам с различными поручениями. Если прозревший раб начинал возмущаться, всегда находилась пара хмырей, готовых прижать его в темном подъезде с обещаниями "устроить инвалидность".

Самое смешное было в том, что от тех, кто возмущался всерьёз, отставали: шум рабовладельцам был не нужен. Но для человека слабовольного это был конец: обремененный непосильным долгом, он до конца дней жил не своими заботами.

6.

Попытавшись вспомнить, как обстоят дела с рабством в других городах, Найко вдруг понял, что забыл даже их названия. Спустившись вниз, он босиком прошлепал в кабинет и вытащил из-за шкафа одну из самых больших своих драгоценностей — огромную карту мира. Он любил часами просиживать над ней, стараясь представить места, в которых мог бы побывать. Сейчас же он наслаждался тем, что, подобно Господу Богу, рассматривал сразу всю свою Ойкумену.

Самый большой материк Джангра, Арк, занимала, разумеется, Империя Хилайа, созданная Ультра, то есть Ультралевым Монархическим Движением. Все знали, чьё это было движение — народа ойрат. Он населял две восточных трети Арка, отделенных Становыми Горами, — страну бесконечных болот, поросших тайгой сопок, тундры и великих рек. Там же находились, правда, величайшие в мире запасы угля, нефти и других, весьма полезных ископаемых. Именно с их помощью дикие когда-то ойрат смогли обрести могущество. Теперь это была страна гигантских электростанций, заводов и новых городов. Ойрат были полны решимости сделать свою страну самой могучей в мире и уже сильно продвинулись по этому пути: очень многие молодые люди Империи уезжали на их родину, привлеченные как деньгами, так и возможностью стать чем-то большим, чем у себя дома.

К западу от Становых гор лежали страны более старые и давно обжитые. Ойрат покорили и объединили их в ходе целого ряда различных по силе и жестокости войн. Гитоград, куда Найко сейчас собирался, был одним из последних их приобретений. Империя заняла его сто сорок лет назад, в ходе Второй Континентальной Войны, — последней войны со Священной Империей гитов. В начале её гиты дошли почти до Становых Гор, потом ойрат разбили и подчинили их, дойдя "до последнего моря" и исполнив, наконец, наказ своих предков. Найко подозревал, впрочем, что причиной этого была не военная доблесть ойрат, народа жизнелюбивого и вовсе не склонного к фанатизму, а тогдашний режим гитов, при котором сомнительные опыты на людях и решение национальных проблем при помощи цианина вовсе не считались чем-то особенным.

Целый ряд захваченных гитами стран встретил Ультра как освободителей, забыв и о средневековых набегах диких орд ойрат, и о том, что сами ойрат были когда-то покорены манне и приведены к цивилизации — весьма опрометчивый шаг. Когда Народная Революция (тоже результат бесконечной и кровавой войны с гитами — Первой Континентальной) лишила манне сил, ойрат живо восприняли новую идеологию — как восприняли и многое другое — и извлекли из неё все возможные выгоды.

Полуфеодальный режим Империи поразительным образом уживался с идеями всеобщего равенства. При том, он оказался очень и очень устойчивым — может быть, благодаря одной из самых эффективных из известных в истории систем правления, а именно, просвещенному абсолютизму. Именно императорский дом Хилайа возглавил Народную Революцию — как единственное спасение от революции буржуазной. Хотя Ультра всерьез уверяли, что нынешнее поколение граждан Империи будет жить при коммунизме, во главе их государства стояла Её Императорское Величество, вдовствующая императрица Иннира XI, что никого не удивляло. Мало кто сомневался, что правление сей монументальной дамы было благословением Божиим для всех народов Империи. Даже те, кто выступал за более демократический строй, сразу же оговаривались, что не имеют ничего против сей августейшей особы, — за оскорбление величества в Империи, по старой традиции, секли розгами.

Впрочем, у Ультра хватало других, куда более серьёзных врагов. К северо-западу от Арка лежала гористая и холодная Джана — сразу и материк и держава, не столь большая и густонаселенная, зато гораздо лучше развитая технически. Между её жителями, джан, и ойрат уже много лет шло соревнование, чей социализм круче. По мнению Найко, это не предвещало ничего хорошего. Джан слыли народом достаточно суровым и не склонным бросать слова попусту, — в любом выпуске новостей Найко мог лицезреть треугольные орбитальные крейсеры, огромные орудия морских платформ, громадные, как городской квартал, парящие крепости, боевые шагатели и прочие достижения джанской мысли. По сравнению с ними даже целые стада излюбленных Ультра танков смотрелись, почему-то, весьма бледно. Именно джан придумали Народную Революцию и не уставали обвинять Ультра в краже и извращении своих любимых идей. Те же, в свою очередь, уличали джан в сохранении "буржуазных пережитков" в экономике — но именно благодаря им напористые и предприимчивые джан пользовались такой популярностью в мире. Во всяком случае, в производстве всякой завлекательной дребедени — от фильмов до конфет — равных им не было.

Также к западу, только южнее и уже возле берегов Арка лежал небольшой, но весьма благополучный континент Левант, где сохранились прежние, буржуазные порядки. В военном или экономическом отношении он не мог конкурировать с двумя гигантами. Но, будучи формально нейтральным, он извлекал все возможные выгоды из торговли и с теми, и с другими, так что жизнь там выглядела весьма привлекательно. Найко, правда, не мог понять, чем же она отличается от того самого "развитого социализма", скорое наступление которого им так давно обещали.

А на юге, далеко за экватором, лежала Ламайа — жаркая, перенаселенная арена вечной борьбы трех северных континентов и основной источник их головной боли. Большей её частью сейчас владела Империя, но это было не то приобретение, которым стоит гордиться. Официально, конечно, ничего не сообщалось, но многие имперцы работали там и по просторам великой страны ползли слухи.

Суммируя их, Найко заключил, что Империя — формально, сильнейшая держава мира — ухватила больше, чем могла удержать, и платить ей придется очень дорого. Впрочем, ещё не сейчас: через несколько лет или больше, что для Найко было равносильно вечности.

Измученный скукой, он ждал грядущих потрясений с нетерпением и радостью — и совсем не потому, что ненавидел строй Империи. Он не сомневался, на чьей стороне выступать. И не сомневался, что покроет себя славой. Ему хотелось вырваться из мира, в котором ничего не случается. Вот только мир этот, похоже, подходил к концу и Найко не мог оставаться на месте.

7.

Вечером того же дня Найко стоял на диком, запущенному лугу, огражденном, как стеной, темным еловым лесом. Над ним пылало багровое пожарище заката — мальчишкой, в детстве, он часто бегал сюда, чтобы полюбоваться этим, волнующе-тревожным зрелищем. На севере, справа, над лесом пламенел темно-красный, узкий, очень высокий корпус заброшенной фабрики — крутые железные крыши и залитые жидким багрянцем большие окна делали его похожим на колдовскую башню. К нему косо вела крутая коробчатая эстакада — и, стоя здесь, Найко тысячи раз мечтал пройти по ней, но этим мечтам не суждено было исполниться: он видел всё это в последний раз.

Глубоко и печально вздохнув, он пошел назад. Ведущая его тропинка нырнула в сумрак леса, скользнула через сырую, заросшую крапивой ложбину и через неприметный лаз в потемневшем от старости высоком заборе влилась в просторный пустой двор. Обе двери и почти все окна белого, двухэтажного дома были распахнуты. Из коричневатой глубины квартир струился мягкий желтый свет, негромкие голоса, бормотание телевизоров, запахи еды и шум посуды. Трудно было поверить, что он покидает всё это навсегда. Но все его вещи уже были погружены, машина стояла возле открытых ворот в крепкой, добротной, немного пыльной ограде из гладких коричневых досок — и Ахет, сидя за рулем, делал ему нетерпеливые знаки.

Найко замер возле открытой дверцы, в последний раз осматриваясь. Был теплый летний вечер, уже поздний — солнце недавно зашло, и алое пламя заката ещё просвечивало через ели за двором. В чистом зеленовато-синем небе сияли очень высокие, бело-золотые облака; под ними раскинулась вторая облачная сеть, более темная, розовато-сизая. Окруженная такими же светлыми, двухэтажными домами длинная, просторная улица тянулась на юг, насколько хватал глаз, почти пустая — ни одной машины, лишь далекие фигурки прохожих. Вдоль неё уже мерцали редкие огни и Найко нетерпеливо плюхнулся на сидение, невольно улыбнувшись, когда машина устремилась к ним. Он ни разу не оглянулся назад.

8.

За каких-нибудь десять минут они выбрались из города — получить разрешение на поездку в Гитоград можно было только в Альхоре и дорога туда предстояла не близкая. Двадцатилетняя "Корса" мчалась на удивление быстро и ровно, лишь иногда подрагивая на незаметных выбоинах. Найко сбросил сандалии, и, положив скрещенные руки на спинку пустого переднего кресла, опустил на них голову. Ахет был тоже босиком, его ступни плотно упирались в педали. Здесь, на четырехрядном шоссе, в окружении множества других машин, это выглядело странно — но они были одни в просторном, высоком салоне, словно в маленьком подвижном домике с обитым плюшем диванчиком заднего сидения и мягким ковром на полу.

Найко широко зевнул и расслабил спину, неотрывно глядя вперед. Там, где-то в конце изгибавшейся то вправо, то влево дороги пламенел желтоватый закат, придавленный нависавшими над землей розовато-сизо-коричневыми тучами. Само шоссе шло по гребню высокой массивной дамбы. Слева от неё мелькали заборы и низкие одноэтажные домики, слева, довольно-таки глубоко, тянулся отражающий тучи канал. На другом его берегу сразу от воды начинались густые заросли. Они матерели, вздымались, переходя в лес, — но вдруг там мелькнула высокая насыпная площадка, выходившая к берегу, — огороженная и освещенная темно-синими силовыми полями. На ней темнели две бронированных башни гигаджоулевых лучевых орудий — словно видение другого мира — и Найко печально вздохнул. Как бы ему ни хотелось, но Мроо вовсе не были сном.

9.

В Альхор они прибыли быстро и закат ещё не угас. Ахет забросил его к себе домой и поехал заправлять машину — а Найко, зевая, обошел двор. С трех сторон он был замкнут дощатым коричневатым забором — крепким и высотой метра в три — а сзади глухой кирпичной стеной железнодорожного депо. Начинаясь от него, прямая, как стрела, линия вела прямо в Гитоград и Найко находил это весьма многообещающим.

Сам дом был бетонный, двухэтажный, с дощатым фронтоном низкой крыши. Его стены покрывала розовая облезлая побелка, а окна первого этажа шли на уровне пояса — чтобы войти, нужно было спуститься на две или три ступеньки. Внутри здание было деревянное, разделенное на восемь квартир, — и неудивительно, что сейчас все они пустовали. Сам двор выглядел не лучше — ни цветов, ни грядок, одни заросшие бурьяном газоны, усеянные древним строительным мусором. Вдоль опоясавшей двор асфальтовой дорожки стояли низкие фонари с каплевидными головками на концах ржавых изогнутых шей, а возле дома нашлось древнее бомбоубежище — зацементированная траншея глубиной метра в полтора. Перекрывавшие её массивные бетонные блоки по краям уже поросли мхом.

Найко сунул руки в карманы и вздохнул. Воздух был очень теплый, над головой пылали серо-буро-малиновые облака, бросая вниз рассеянное сияние заката. Слышались далекие гудки, лязг колес, остро пахло смазкой и мазутом. Из-за забора доносился шум машин и голоса прохожих — просто не верилось, что в забитом людьми центре города есть такой пустынный уголок.

Он чувствовал себя сейчас как-то странно — ни дома, ни в гостях, в пути, — но это ощущение было восхитительным. Он даже поразился своей трусости — тому, что не решился навестить друга раньше. С другой стороны, эта идея всё равно не казалась ему слишком умной — с какой стати принц Охэйо должен помнить шестилетнего мальчика, с которым провел пару месяцев три четверти своей жизни назад? Однако их дружба была очень крепкой — они сошлись и подружились сразу и ни разу не поссорились всерьёз. К тому же, был ли у него выбор? Да, разумеется — но Найко привык верить своим снам.

Глава 4:

Внутренний свет

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Повернув за угол, Лэйми на минуту замер, увидев Дворец Джухэни, Председателя Директории Хониар. Прежде всего, дворец был огромен. Над высоким цоколем поднималось шесть этажей, увенчанных фантастическим архитравом — он сам был высотой этажа в два. Облицованная вертикальными полосами мрамора и темно-зеленого малахита стена дворца влажно отблескивала, в разноцветных же переплетениях архитрава глаз просто тонул, путался в невероятном множестве причудливых цветов, узоров, статуй, пилястров и розеток. Над этим основным массивом в чистую синеву неба вонзался золотой шпиль.

Когда голова закружилась, юноша вздохнул и отвернулся, осматриваясь. Позади дворца, за чугунной оградой, лежал просторный двор, сейчас пустой — вокруг вообще не было видно ни души.

Всю дворцовую площадь обрамляли кварталы аккуратных четырехэтажек — желтых, с белыми карнизами, — а здесь, сбоку, тоже была небольшая, гладко мощеная площадь. Разноцветные каменные плиты складывались в причудливые узоры, похожие на узоры громадного ковра.

К громаде дворца Лэйми подходил с бессознательной опаской — архитрав далеко выступал над стеной и ему вовсе не хотелось, чтобы кусок мрамора свалился на голову. Волнуясь, он покосился на себя — в честь праздника Вершины Лета его пригласили на Большой Прием Председателя и он нарядился в блестящую зеленую куртку, обшитую шелком и украшенную золотой тесьмой. Её дополняли свободные черные штаны и сандалии на босу ногу — странноватый наряд, но так тут было принято.

Обогнув угол дворца, юноша пошел к центральному подъезду — его отмечала громадная, во всю высоту здания, колоннада. Здесь, между дворцом и площадью, тянулся небольшой сквер и возле него, в прохладной тени, собралась небольшая толпа других приглашенных.

Среди прочих, Лэйми поднялся на высокое крыльцо, и, миновав огромные двери, вступил в исполинский вестибюль — обрамлявшие его террасы, ярус за ярусом, поднимались к самой крыше. Напротив входа начиналась широченная мраморная лестница — она тоже, ярус за ярусом, поднималась к Купольному Залу, венчавшему массив дворца, и занимала отдельный длинный зал с террасами вдоль стен — к ним от её площадок вели короткие мостики.

Лэйми замер, едва ли не разинув рот, глазея на это архитектурное чудо, потом, избегая толчеи, отошел в сторону. Огромный зал, обрамленный исполинскими темно-красными колоннами и пятью ярусами украшенных лепниной зелено-золотых галерей с массивными балюстрадами, был полон народа — в висевшем в нем ровном, мощном гуле совершенно тонули отдельные голоса. На вкус Лэйми тут было темновато — но потолок парил так высоко, был так просторен и покрыт таким количеством лепнины, что походил на неизведанную страну. Запрокинув голову, юноша разглядывал его, словно небо. Там в сложных, запутанных сочетаниях сплетались темно-красные, коричневые, зеленые, белые цвета. Особенно впечатлял массивный карниз — слегка уменьшенная копия наружного архитрава. Вокруг огромной розетки, основания исполинской люстры, шли дополнительные пояса украшений и всё вместе напоминало фантастический город или цитадель с кольцами причудливых укреплений.

Лэйми уже успел придумать несколько историй, относившихся к этой стране, когда его окликнул какой-то парень, показавшийся ему вдруг знакомым. Кажется, он видел его раньше... во сне. Довольно странный способ знакомства, но, тем не менее, он счел его почти другом и потому подошел.

— Ну?

Незнакомец улыбнулся. Он тоже был молод — лет так двадцати пяти. В сером, отлично пригнанном по ладной фигуре комбине­зоне, какие носят техники. На ногах легкие сандалии. Рослый, гибкий, крепкий. Длин­ные черные волосы, длинные зеленые глаза. Светлая кожа, высо­кие скулы, по-мальчишески пухлые губы. Красивый юноша. На лице — выражение снисходительной ироничной ленцы. Не спеша, он обошел Лэйми, словно ёлку, — ловкий, с отточенными движениями. Не хочешь, залюбуешься.

— Не бойся. Я хочу только поговорить.

— Я не боюсь! — тут же возмутился Лэйми.

Юноша улыбнулся.

— Я вижу. Я просто должен тебе кое-что рассказать. О тех вещах, которые ты уже знал... Извини, над которыми думал, но так и не сумел понять. А между тем, знать их тебе необходимо.

— Как тебя зовут? — перебил Лэйми. — Не терплю обращаться неизвестно к кому.

— Аннит. Аннит Охэйо анта Хилайа, если хочешь.

— Откуда ты меня знаешь?

— Наверное, ты мне приснился, — Охэйо взял его за руку и потянул из людного зала куда-то налево. Лэйми было попробовал вырваться, но у него не хватило сил. Впрочем, Аннит тут же отпустил его.

— Послушай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты просто кое-что узнал. Настаивать я не буду. Так что, если ты хочешь умереть от невежества, убирайся. Не держу.

Лэйми сложил руки на груди.

— Ну? Что я должен знать?

— Не здесь. Иди за мной.

Миновав очередную роскошную дверь, они попали в просторное Т-образное помещение, залитое ярким желтым светом, и, за исключением пары не замечавших их служителей, совершенно пустое. Полы тут были паркетные, до потолков — добрых метров шесть. Между кофейными панелями облицованных деревом стен зияли ниши громадных витрин. В них, на литых стеклянных полках, стояли огромные роскошные вазы из золота и хрусталя, а в боковинах основания "Т" — оно вело к очередной лестнице, правда, поменьше центральной, — Лэйми увидел две фантастических многослойных конструкций из странного полупрозрачного стекла. Подсвеченные изнутри множеством разноцветных ламп, они походили сразу на башни и на цветы, высотой метра по четыре. Юноша замер перед одной из них, удивленно приоткрыв рот, — невероятная красота многоцветного застывшего сияния будоражила душу, вызывая непонятную, совершенно необъяснимую тоску по какому-то высшему, нездешнему миру...

Аннит прислонился к стене, насмешливо посматривая на него. Лэйми отвернулся от витрины — в конце концов, ему вовсе не хотелось выглядеть глупым провинциалом.

— Ну? — наконец сказал он. — Что я должен узнать?

— Историю войны света и тьмы, — невозмутимо ответил Охэйо. — Люди редко представляют себе всю продолжительность времени, Лэйми. Ты хотя бы раз думал, сколько лет этой земле, по которой бегают наши дети и на которой стоят наши дома? Что было на этом вот месте, скажем, тысячу лет назад?

— Нет. А что? Лес, наверное...

— Не только, — Охэйо прислонился к стене и прикрыл глаза. — История мироздания уходит в прошлое бесконечно далеко. У неё не было начала, но изначально в мире царила тьма. Очаги жизни были тогда великой редкостью, и она, возникнув, была обречена на прозябание в темноте, исключающей даже самое понятие о свете. Некоторые смирялись с этим и приучались любить тьму... а некоторые — нет. Ты думаешь, то, что мы называем светом, существовало всегда? Нет. Изначально это была мечта тех, кто не хотел жить во мраке. И между теми, кто любил тьму, и теми, кто ненавидел её, началась война — почти бесконечная по своей длительности. Нам не дано представить ни накала, ни отчаяния, ни жестокости этой борьбы, ни того страшного мира, в котором она шла. Не дано даже представить, как самая идея света могла зародиться в душах тех, кто знал только тьму. Они победили — но разве мы знаем, какой ценой? Сколько страданий и жертв потребовала эта победа? Сколь ужасна оказалась плата за неё? Но, когда она произошла, это случилось везде. Моментально. Величайшие миры Вселенной мгновенно исполнились света — это наши солнца и звёзды, а миры поменьше — как тот, на котором мы стоим — только озарились им. Суть их осталась в тени... В тот миг история мироздания разорвалась надвое — огромнейший её пласт обратился в неосязаемую пыль. Легионы и легионы тех, кто любил тьму, исчезли в огне. Навсегда. Но некоторые — а их много, Лэйми, — смогли уцелеть. Ведь свет не в силах проникнуть в глубь косной материи... И мир — все миры — разделились. Те, кто избрали свет, исполнились огня и сейчас живут в океанах солнечного пламени. Меньшие миры были ими оставлены. И постепенно на них зародилась новая жизнь, новые племена, которые даже не подозревали об этом бесконечном мрачном прошлом. А те, из мрака — они ждали, Лэйми. Природа мироздания такова, что никто не может победить в нем совсем, навсегда, ибо неизменного, вечного в нем нет. Любое пламя — даже если это пламя звезды — рано или поздно гаснет. Мир, который мы знаем, не вечен. Он обречен на разрушение, хотя оно придет ещё через эоны и эоны. И каким будет конец — погрузится ли мироздание в изначальный мрак, когда погаснут последние звёзды, или, напротив, исчезнет во вспышке пламени, чтобы дать начало непредставимому новому миру — никто не может знать. Исход этой борьбы скрыт в бесконечно далеком грядущем, но она идет и сейчас, да. Взрывы звёзд, разгоняющие межзвездную тьму, и темные туманности, пожирающие звёзды — лишь отголоски этой борьбы — те, что нам дано увидеть. Наше счастье в том, Лэйми, что мы оказались в стороне от неё. Иначе нам бы пришлось познать ужас, который не вынести смертному человеку. Но время отсрочки неумолимо истекает...

— А мы, люди? — перебил Лэйми. Он был заинтригован до кончиков волос и потому уже не думал о приличиях. — Как к нам относятся те и другие?

Аннит вновь усмехнулся — очевидно, непосредственность юноши ему нравилась.

— Мы — дети света, но дети непредвиденные и побочные. Наша жизнь питается светом, но мы не можем жить в нем. Зато можем жить во мраке... хотя это страшно для нас и тяжело. Те, из света, редко покидают свои сияющие миры. Да и зачем? Свет — это их зрение, их речь, а он почти повсюду. Но когда ты видишь блеск молнии в грозовой туче, или таинственный огонь, летящий в небе ночи, то знай — они здесь.

— А те, из тьмы?

Аннит пожал плечами.

— Они живут в тени земли и в её недрах... и ждут. Но многие из них ходят среди нас, Лэйми. Их трудно отличить. У них нет никаких сверхъестественных способностей — вроде громадной силы или умения летать по воздуху, какие были, говорят, у первых людей. Но обитатели мрака могут проникать в душу человека и пожирать её, а потом жить в его теле и смотреть его глазами на солнечный свет...

— Даже здесь? — Лэйми вдруг вспомнилась странная история, случившаяся с ним пару дней назад. Он вдруг проснулся ночью — словно кто-то толкнул его — и увидел в углу сгусток живой тьмы — нечто вроде осьминога без глаз, с длинными извивающимися щупальцами. Одно из них тянулось к его лбу и он вдруг понял, что если оно коснется его — он умрет. Не физически, а просто перестанет осознавать себя. Тогда он заорал и запустил в бесформенное нечто подушкой — она прошла через призрак насквозь — а потом догадался включить свет.

Он был готов поклясться — когда вспыхнула лампа, "осьминог" ещё какое-то мгновение оставался бесформенным, усаженным щупальцами сгустком тьмы. Потом этот сгусток съежился и с едва уловимой быстротой канул в непроглядном мраке за окном. Лэйми не мог ни уснуть, ни погасить свет до утра. Вплоть до рассвета его била крупная дрожь. Ему казалось, что он сходит с ума. Но при первых же проблесках зари он уснул — а выспавшись решил, что видел жуткий сон. Зато теперь...

— Даже здесь. Хониар был построен двести лет назад, этот дворец — примерно пятьдесят. Но разве кто-то помнит, что было здесь раньше? Тысячу лет назад? Две? В те времена, когда не всходило солнце? Здесь есть потаенные разветвления, уходящие в глубину земной коры, — а над ними живут люди, которые люди лишь наполовину — по своему телу и языку, не более. Разве не замечал ты, какая безмолвная враждебность окружает тебя в старых районах нашего города? Какая странная царит там тишина и чьими глазами смотрят на тебя редкие прохожие?

— Замечал, — сказал юноша. — Но я думал, это просто... ну, вроде как мальчишки смотрят на чужаков в своем дворе. А это... прогрессирует? ИХ... становится больше?

Аннит отвернул голову. Лэйми больше не видел его глаз.

— Трудно сказать... Больше — нет, вряд ли. Меньше? Тоже нет. Я же сказал тебе — они ждут.

— Чего?

— Изменения... времени? реальности? Они могут ждать столько, сколько не сможет представить себе ни один человек.

— Они... вечны?

— Некоторые из них. Не все.

— ИХ можно убить?

Аннит ещё раз усмехнулся.

— "ТЕ", о ком ты говоришь — бестелесные сущности. Но они нуждаются в телах, в воплощениях... на больший или меньший срок. А эти тела, конечно, можно убить. Как и всякие другие. Но может статься так, что сущность просто сменит разрушенное тело на тело его разрушителя. Они все боятся... боятся света. Правда, не всюду и не всякого. Свет огня, даже самый яркий, как и обычный электрический свет, может лишь отпугнуть их, не больше. Даже солнечный свет не всегда для них смертелен. Настоящим оружием может служить только свет, не видимый нашим глазам, — который лежит за фиолетовым. Ртутные лампы дают его, поэтому их свечение кажется нам таким таинственным и тусклым...

— Так вот почему их так много тут, на улицах!

— Да. Это надежная защита... отчасти. Ведь электричество — это тоже ОНИ, из света... хотя бы иногда. И они тоже могут влиять на наши души. Скажи мне, ты не замечал, как ртутные лампы мерцают порой и перемигиваются, словно живые?

— Замечал. И мне... становилось жутко.

— Тебя тянуло смотреть на их свет?

— Да. И порой мне хотелось... когда я смотрел на их мерцание слишком долго... пойти в те места, где люди так странно смотрят на меня... пойти с огнем в руках и жечь их деревянные крыши. И... убивать. Я думал, что схожу с ума...

— Нет. Они пытались подчинить тебя, однако их уловки действуют только на слабый или одурманенный ум. Они — это чистая энергия, которая живет в металле... пока по нему бежит ток. Но некоторые подчиняются им. И убивают. И гибнут сами, разумеется.

— Но это же... мерзко! Я думал, мы союзники...

— Правда? Мы слишком разные. Посмотри на солнце, беспощадное в полноте своего блеска — и ты поймешь сам. Очень нелегко бывает достичь понимания...

— А ты — достиг?

Охэйо промолчал.

Лэйми задумался. Рассказанное ему походило, честно сказать, на бред. Но многое предстало теперь перед ним в новом свете — и дряхлые деревянные дома, лишенные электричества, и упорное нежелание их владельцев подводить его. И целые кварталы старинных каменных зданий в три этажа, залитых тусклым светом слепых ламп накаливания. И многочисленные случаи стрельбы из рогаток по уличным фонарям — только ртутным! — и бессмысленная порча электросети перестали казаться ему вдруг простым хулиганством. И неузнаваемые, обугленные тела тех, кто погиб, пытаясь испортить очередной трансформатор, не всегда были жертвами просто несчастного случая. И крепостная ограда похожей на таинственный храм громадной городской электростанции, и снисходительное немногословие людей, работающих там. И многочисленные пожары в старой части города — от молний, и не только...

— Знаешь, — вдруг сказал Охэйо, — дело, в общем, не в том, чтобы стать на чью-либо сторону, а в том, чтобы суметь остаться собой. Мы, люди — нечто новое, чего не было раньше во Вселенной. У нас — свой путь.

— Выходит, и те, и другие — наши враги?

— Не совсем так. Мроо поедают наши души, убивают нас, не убивая, — но они могут подарить тебе наслаждение, которое ты вряд ли сможешь получить... иным способом.

— В обмен на душу?

— Нет. В обмен на... определенные услуги. Видишь ли, не все годятся им в... обиталища. Таким они должны платить за их службу... и платят, не задумываясь. Я хочу, чтобы ты знал — на случай, если тебе предложат. Это, в общем, безвредно, — но те, кто хотя бы пару раз это попробовал, уже часто не могут без этого обойтись.

— А свет?

— Сам по себе свет — поток энергии, не больше. А тех, кто живет в нем, мы интересуем только как средство борьбы с их врагами. Положение, в общем, незавидное.

— Так что же нам делать?

Аннит страшновато улыбнулся.

— А разве обязательно что-нибудь делать?

— Ну... мне так кажется. Ведь нельзя, чтобы они... по-прежнему...

Лицо Охэйо вдруг стало серьёзным.

— Лэйми, я рад, что не ошибся в тебе. Но скоро нас ждет нашествие обитателей тьмы. Они прорвутся в эту Реальность повсюду и никакая сила не сможет помешать этому. Я хочу помочь тебе выжить. Но я не могу рассказать тебе всего — даже сейчас. Я просто прошу, чтобы ты мне поверил. У меня не так много времени, к сожалению.

— Я верю тебе, — тихо сказал юноша. — И, признаюсь, мне страшно. — С внезапной решимостью он рассказал о своем ночном столкновении.

— Я бы тоже испугался, — тихо сказал Аннит через минуту. — Это был один из НИХ. Если бы... но ты один из тех, кто ИМ не подходит, наверное, — будь иначе, они овладели бы тобой без препятствий. Возможно даже... — его глаза вдруг блеснули, но Аннит тут же опустил их.

— Что?

— В тебе есть изначальная кровь, — наконец сказал он. — Твои предки не были простыми людьми. В тебе возродилась их сила... возможно.

— А? — Лэйми непонимающе посмотрел на него.

Охэйо задумчиво прикусил губу, глядя вниз.

— За Зеркалом такое невозможно, но здесь бывает... иногда. Вот что: если ты хочешь знать наверняка, то должен пойти в храм Золотоликих. Он на улице Драконов Счастья, 27. Жреца зовут Панет. Он скажет тебе, что делать дальше. А у меня и так полно дел. Пока!

Аннит вышел из зала. Когда Лэйми догадался пойти за ним, он уже затерялся в толпе.

2.

Позже, в тот же день, Лэйми быстро и упруго шел по широкой, совершенно пустой улице. Ресницы его были наполовину опущены, на плечах тяжелым плащом лежал солнечный полуденный жар. Он словно плыл в струящемся густом мареве, пропитанном ароматами травяных соков. Вокруг были старые одно и двухэтажные дома, обшитые потемневшими досками, над головой — затянутое белесой мглой небо. Всё было тихо и мертво.

Многие из домов вокруг были заброшены и тишина казалась тревожной — словно он оказался один в каком-то странном чужом мире. Шел уже третий час дня — самое жаркое время — но Лэйми не стал дожидаться вечера. Узнав, кто живет в темноте, он начал бояться её и не хотел ждать целую ночь. Так что выбора у него не было...

Юноша немного оживился, заметив в глубине начавшегося справа сквера трехэтажное здание лицея. Двери его были распахнуты и он мог бы войти — но тут же вспомнил, как в самом начале каникул забредал по утрам в родную школу, где царила та же необычная, пугающая тишина. К тому же, перед сквером тянулся облицованный темным камнем неширокий, но глубокий канал. По его дну бежал ленивый, беззвучный поток не очень-то чистой воды и поднимавшийся оттуда аромат отбил все ностальгические мысли.

Морщась от вони, он перешел на другую сторону улицы — и вздрогнул, замерев у самых ворот на удивление добротного одноэтажного дома, обшитого пыльными светло-коричневыми досками. Судя по табличке на воротах, его занимала городская инспекция по делам несовершеннолетних, — а Лэйми, как и многие его ровесники, не слишком удивился бы, если бы ему вдруг дали "на перевоспитание" месяцев так шесть тюрьмы, или вовсе выслали на север, откуда возвращались далеко не все. Он, правда, не совершал преступлений — но иногда балансировал на самом краю и торопливо прошел мимо, словно скептик-натуралист, узревший вдруг наяву логово дракона. Сейчас дракон — как и всё прочее — был охвачен послеполуденным сном.

На инспекции улица кончалась, впадая в другую, куда более оживленную. За ней начинался хониарский парк. Храм Золотоликих, или, проще, Великих Предков, стоял на его южной окраине и Лэйми отыскал его не без труда: раньше ему не доводилось бывать в этой части города.

Белое здание храма, маленькое и плоское, таилось под сплетенными кронами гигантских деревьев. Было видно, что когда-то его окружал сад, но ограду давно разрушили, и сад стал довольно-таки вытоптанной частью парка. Массивная дверь из темного резного дерева оказалась заперта. Лэйми решил, что внутри никого нет, но всё же постучал. Донеслись шаги, потом довольно долго царила тишина. В двери имел место глазок, и юноша понял, что его рассматривают. Внезапно дверь приоткрылась. На пороге стоял сухой, стройный старик в белой тоге священника и с седыми волосами до плеч, такими же густыми, как и в дни юности.

— Чего вам угодно, молодой человек? — спросил он без видимой любезности.

Лэйми на миг растерялся.

— Вы Панет, да? — наконец спросил он.

— К вашим услугам. Итак?..

— Аннит Охэйо просил меня прийти, и я...

— Аннит? Не имею чести знать. Кто это?

Лэйми подумал, что его разыграли. Собственно, на этом всё и кончилось бы, но жрец неожиданно спросил:

— Сколько вам лет, юноша? Вы не представились.

— Я Лэйми. Мне восемнадцать лет... через три месяца.

— Хм... вы хотите пройти посвящение?

— Ну, не знаю...

— Документы, пожалуйста.

Удивленный такой официальностью, юноша протянул карточку. Панет долго и придирчиво изучал её.

— Вы Лэйми Анхиз анта Джахан?

— Да, но только рода Джахан больше нет. Я последний.

— Проходите.

Просторное помещение храма было погружено в таинственный полумрак. Против ожидания, никаких идолов или устрашающих картин не наблюдалось. Ряды жестких скамеек, против входа — нечто вроде кафедры. Стены из блоков полированного гранита, потолок украшен симпатичным узором. Тихо. Просторно. Уютно.

Панет бесстрастно стоял рядом, словно ожидая чего-то. Поняв, что объяснений не последует, Лэйми спросил:

— Э... в чем состоит ритуал посвящения?

Панет неожиданно хихикнул.

— Сами увидите, юноша. Если Найана примет вас.

Лэйми заметил в проеме внутренней двери рослую, крепкого сложения девушку в короткой тунике из вышитой золотом тяжелой темно-синей ткани. Её золотистая кожа говорила о южно-ламайском происхождении. Красивое лицо не показалось Лэйми привлекательным: на нем застыло слишком суровое выражение. Она критически рассматривала юношу, и он полагал, что жрица укажет ему на дверь. Но она неожиданно кивнула.

— Ну что ж... — сказал Панет. — Приходи завтра на рассвете. До этого ты должен воздерживаться от мяса, вина, и м-м-м... отношений. Теперь — иди.

Юноша вышел в растерянности.

3.

Когда небо начало светлеть, Лэйми, отчаянно зевая, брел по тротуару широкой, пустой улицы. Справа разгоралась хмурая облачная заря, слева, за старинной чугунной оградой, под сенью древних, могучих деревьев темнел городской парк. Воздух был свежий и сухой, на удивление холодный после вчерашней жары, и юноша откровенно ёжился, обхватив руками бока.

Проклиная разыгравшееся воображение, он промаялся в постели до утра. После бессонной ночи в голове звенело и всё вокруг казалось неестественно четким. Глядя на тянувшиеся справа, под сизо-багровыми клиньями облаков, низкие, обшитые зелеными досками домики, он пытался думать, каково было бы в одном из них жить. Может быть и неплохо — но возня с огородом и пожизненные удобства во дворе не казались ему чем-то привлекательным.

От усталости его глаза смотрели в разные стороны и он едва не прошел мимо цели, уже в последний миг опомнившись и свернув в бывший двор храма. Здесь повсюду торчали скамейки и причудливые лазалки из труб, выкрашенных в блекло-желтый и бледно-голубой цвет. Низкие фонари не горели и во всем парке не было видно ни души.

Найана ожидала его на пороге. Лэйми даже испуганно вздрогнул, заметив её. Она была в той же самой синей тунике — очень короткой, как он теперь понял.

— Э... а где Панет? — смущенно спросил юноша.

— Панет? А зачем он тебе? Это наше с тобой дело. Больше ничье. Проходи.

Она закрыла за ним тяжелую дверь и тщательно заперла её. Войдя, Лэйми словно увяз в ароматном полумраке. Он уже наполовину спал и в голове метались какие-то обрывочные, мгновенные видения.

— Пошли, — Найана взяла его за руку.

Они вступили в темный коридор, ведущий в заднюю часть храма. Юноша задремал на ходу и очнулся лишь налетев на порог маленькой, почти темной комнаты. Бледный отблеск рассвета едва проникал в неё сквозь узкие прорези окон и толщу листвы. Здесь ничего не было — кроме небольшого, но глубокого бассейна, обложенного мрамором. Он был восьмигранный — и из каждой грани выступал торец монолитного блока, словно отлитого из черного, блестящего стекла. Воздух здесь был словно пронизан электричеством — кожу покалывало и Лэйми невольно передернул плечами. Заметив это, Найана довольно кивнула.

— Ты чувствуешь?

— Да. А что это?

— В каждом из нас, Лэйми, скрыто больше, чем просто содержимое тела. Сейчас ты чувствуешь, как твоя внутренняя сущность ожила и ждет только пробуждения. Ты знаешь, что такое Врата Реальности?

— Э... нет.

— Они остались от Древних. Некоторые из них вели в другие миры, а некоторые — в глубь человеческой сути. Чтобы открыть их, нужны были ключи и единые с их сутью хранители — и всё равно Врата соглашались работать лишь в короткие сочетания времени суток, года и солнечной активности. Эти вот ворота оживают лишь на пару минут на рассвете, причем, только летом, и иногда — раз в десять или одиннадцать лет. Они разбудят в твоем теле то, что спит. Если ты войдешь в них, я проведу тебя дальше...

В глазах юноши отразилось чистейшее изумление. Он чувствовал, что именно хотела сказать ему жрица... но почему-то никак не мог вспомнить.

Найана с минуту выжидательно смотрела на него. Потом она велела ему сбросить всю одежду.

Лэйми мгновенно бросило в жар, руки отнялись — он с ужасом понял, что почти их и не чувствует. Найана подошла так близко, что он ощутил запах её волос, — слабый запах утренней свежести и чистоты.

— Тебе помочь? — насмешливо спросила она.

Лэйми дико смутился, потом вдруг решительно сбросил сандалии и ловко выскользнул из несложного одеяния.

Не обращая внимания на жаркое смущение юноши, Найана разделась сама. Её большие глаза живо блестели. Грудь девушки была высокой, живот — мускулистым и впалым. Тугие изгибы узкой поясницы и ровные ступни говорили о хорошей породе.

— Спускайся за мной, — попросила Найана. — Не спеши. И пока не ныряй.

Лэйми молча последовал за ней. Его сердце сладко замирало... но он тут же дико вскрикнул, погрузившись в ледяную воду до плеч. Под босыми ногами был только узкий бортик, а дальше колодец неведомой глубины.

— Видишь ли, — сказала Найана, — разбудить внутренние силы человека можно многими способами, но этот — наиболее быстрый и эффективный. Больно не будет.

Протянув руку, она взяла с бортика бассейна предмет, который Лэйми вначале принял за простой камень. Лишь сейчас он понял, что это овальный кусок фиолетово-темного металла, ограненный, словно бриллиант. Он не понял, что сделала Найана, но ключ — он уже знал, что это ключ, — в её руках вдруг... раскрылся. Он стал больше и между раздвинувшихся граней хлынул жидкий бело-зеленый свет. Ослепительно яркий, он пронизывал всё вокруг насквозь — Найана словно стала прозрачной. В голове зашумело, тело стало вдруг очень легким — Лэйми словно уносило куда-то...

— Бери меня за руки, — крикнула Найана, — и ныряем!

Лэйми бездумно подчинился. Их ладони сплелись вокруг ключа и жидкое пламя потекло по его коже — обжигающее, как лед, и холодное. Какая-то сила притянула его к девушке, пол ушел из-под ног — и Лэйми с головой погрузился во вдруг вспыхнувшую жидким огнем воду. Ему показалось, что внутри его тела — от пальцев рук до пальцев ног — пляшет молния.

Но боли действительно не было.

4.

Окруженный со всех сторон сиянием, Лэйми превратился в какой-то сгусток темной пустоты — и внезапно его залил жидкий свет, нестерпимо яркий и радостный. Он хлынул со всех сторон, подобно ревущему водопаду. Лэйми нисколько не был к этому готов, но всё же, почему-то не растерялся, хотя свет становился всё ярче, а рев усиливался. Его и Найану крутило всё сильнее, — а затем они выскользнули из своих тел, окунувшись в океан света, вспыхнувший за глазами. Лэйми казалось, что он расширяется, купаясь в его волнах. Его тело осталось где-то далеко, он почти перестал его ощущать, перестал быть тем, кем был до этого — маленькой точкой света, заточенной в плоти. Теперь он стал огромным кругом сознания, а его тело превратилось в маленькую точку, омываемую волнами света. Они пронизывали и изменяли её. Он словно взорвался и умирал, распадаясь на части — и повис вдруг в бесконечно просторной пустоте, пронизанной чистейшим белым сиянием. В ней плавало бесчисленное множество черных глыб — то крохотных, как камни, то громадных, как континенты и луны. Он сам стал такой неподвижной скалой, облаком света/темноты, превратился в чистое сознание и ощущал одновременно каждую точку этого безмерно огромного пространства, не прибегая к помощи привычных чувств. Это было совершенно непохоже на всё, что ему доводилось испытывать раньше, но длилось недолго — он снова провалился вниз, во тьму, лишенную даже проблеска света...

5.

Придя в себя, Лэйми понял, что побывал за порогом смерти. Нельзя было пережить такое — и уцелеть. И то, что он уцелел, — было ещё одно чудо.

Он не сразу понял, что лежит на постели в какой-то темной комнатке.

Ему лень было шевелиться, лень было даже думать, так было тепло и уютно. Он стал, конечно, самим собой после того, как окунулся в этот океан света, оказался в том удивительном месте, где все сознания — одно, но какая-то часть этого огня всё ещё жила в нем...

Когда он вышел в храмовый зал, в нем никого не было. Лэйми прошелся по комнатам, вновь заглянул в бассейн, полный воды. Ему хотелось снова окунуться в него, но он чувствовал себя удивительно легким, словно ненастоящим, и боялся, что холод воды вернет его к реальности. Ему нравилось чувствовать свет внутри себя и он бессознательно боялся, что тот погаснет.

Юноша быстро оделся, но замер перед запертой дверью, не решаясь распахнуть её. Там, снаружи, был уже день, и яркий солнечный свет заливал улицу, на которую выходил фасад храма. Обыденная суета людей и машин показалась ему вдруг подобной гнилому болоту — словно стоит ему ступить за порог, и она поглотит его, сделает всё случившееся простым сном...

Панет осторожно коснулся вздрогнувшего плеча юноши.

— Ступай домой, — тихо сказал он. — Ты отдал больше сил, чем тебе кажется.

Слова жреца словно открыли дорогу усталости. Лэйми ощутил вдруг, что его мышцы налились свинцом. Всё, что ему сейчас нужно, — это добраться до своей постели — и спать, спать, спать...

А как же то, что с ним случилось? Сон? Нет. Лэйми чувствовал огонь в груди — зажженное Найаной пламя не погасло, оно просто ушло вглубь, и, если он выспится, уже никогда не погаснет...

Он очень плохо запомнил, как простился со старым жрецом. Найана, наверняка, уже ушла. Выйдя на улицу, он двигался словно во сне — только отчасти понимая, что делает. Дорога домой была длинной, он помнил, что сидел у окна автобуса, спал и грезил о чем-то с открытыми глазами. Потом настал тот, вожделеннейший миг — Лэйми разбросал по комнате свою несложную одежду, нагишом плюхнулся в постель и почти мгновенно уплыл в то восхитительное "никуда", где обитают забвение и отдых.

Глава 5:

Ловушки Гитограда

В пути, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Растрепавшись, волосы упали Найко на глаза. Он мотнул головой, отбросив их назад, а потом остановился, чтобы успокоиться и перевести дух. Миа беспокойно задвигалась, потом тоже замерла. Она лежала поперек стола, очень удобно подложив под зад подушку, обвив ногами шею юноши. Сам он стоял на коленях, на скамье. Его босые ноги упирались в дощатую стенку купе, руки были заняты тугой грудью девушки. Поверх них лежали её узкие ладошки.

Стараясь отдышаться, Найко рассматривал кукольное личико Миа. Она была типичной гиткой — то есть, отличалась от него только темными, без рыжины, волосами и карим цветом глаз. Ну, и ещё тем, что положено девушке. Она была небольшой, но изящно и плотно сложенной, и вполне симпатичной. Найко не хотел бы жениться на ней — подходящей девушки ему пока просто не попалось — так что сейчас его вели исключительно желание и любопытство.

Он вновь осторожно задвигался, придерживая бедра девушки, и её тело тоже задвигалось в ответ. Прошло всего полдня с начала путешествия — а Найко уже понял, что оно обещает быть... интересным. Он был знаком с Миа всего несколько часов. Не сомневаясь, что их знакомство закончится сразу же по прибытии, он решил использовать это время на все сто.

Миа, похоже, старалась оправдать все слухи о распутности гитов, — Найко даже начал подумывать, что она всё время катается на поездах в поисках богатых любителей развлечений, но даже если и так — что с того? С него она не требовала ничего — ну, разве что кормежки за его счет, а такие траты его бюджет вполне мог вынести. Быть может, ей понравилось, что пассажир, способный позволить себе отдельное купе, оказался молодым и красивым — а также крепким и выносливым. Все остальные, насколько Найко их видел, были почтенного возраста господами и неприступно-делового вида дамами.

Мысли его начали разбегаться и он остановился вновь. Раньше ему не приходилось заниматься любовью на ходу. Окно купе было открыто, в него врывался косой солнечный свет и жаркий для начала осени ветер. Найко было неловко оттого, что всё происходило на виду, — но вид, определенно, стоил этого. Поезд мчался по самому краю глубокого каньона. Если бы он высунулся из окна, то увидел бы, что шпалы обрываются прямо в пустоту.

Даже сейчас, просто повернув голову, он видел живописные, почти отвесные скалы, поросшие корявыми, уже украшенными золотом деревьями. Между рухнувших глыб на дне ущелья бежала неширокая река. За широкими проломами в скалистом гребне его дальнего склона открывался другой, более высокий. Вид, что ни говори, был чудесный, -да и пахнущий осенью ветер, обдувающий их нагие тела, приходился сейчас как нельзя кстати.

Он вновь задвигался — уже без остановок, пока удовольствие не заставило его застонать, откинув голову. Да, путешествие обещало быть очень, очень интересным.

2.

Неделей позже Найко — полностью одетый, собранный и спокойный — смотрел на проплывающий за окном Гитоград. Это был рослый и стройный молодой человек, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его хмурое широковатое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня — в те, довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Одет он был сейчас весьма непритязательно — в рабочие штаны и серую футболку. Такой же простой была и его обувь — сандалии на босу ногу. Наряд не вполне благонамеренный по стандартам Ультра, но здесь это вовсе не бросалось в глаза.

Сейчас поезд вновь шел по краю высокого и довольно крутого откоса, — одной из достопримечательностей города, — и перед Найко до самого горизонта тянулся металлургический завод в белых султанах пара — наглядное опровержение мифов ойрат о том, что Гитоград был только и единственно городом разврата. Но отрицать их целиком юноша не взялся бы: нельзя сказать, что они с Миа занимались любовью всю дорогу, но пару часов в день они этому занятию уделяли. Стеснительность Найко только увлекала её. Она находила забавным учить его, и за это время он узнал о любви немало нового. Сейчас она уже ушла — возможно, на поиски новых друзей.

Найко помотал головой, прогоняя мысли о ней. Эта поездка превзошла все его ожидания, и он понимал, что главные удовольствия ещё впереди... по крайней мере, так ему теперь представлялось.

Погода, правда, мало подходила к его радужному настроению — под серым и пасмурным небом, как в теплице, застоялась душная, тяжелая жара. К тому же, было уже поздно — часов девять, солнце зашло, и начали сгущаться сумерки.

Поезд свернул на массивную, плавно сбегавшую вниз эстакаду. Вдоль нее тянулась широченная, кишащая старомодными машинами и людьми улица — а за ней, утопая в кронах громадных деревьев, высились двенадцатиэтажные жилые башни из странного, зеленовато-коричневого, с серебристым отливом кирпича. Несмотря на современную архитектуру, они казались уже очень старыми — их окна зияли чернотой, кирпич на стенах кое-где выкрошился. На самом деле от пуль, а не от времени: эти руины оставили как назидание после событий в Прозрачной Чересполосице, когда войска Ультра подавили "националистический бунт". Презрение ойрат к гитам было столь велико, что они не стали делать это сами: карательные части набрали из народов южного Арка, пребывавших в многовековой кровной вражде с гитами. Всех подробностей Найко не знал, но известные ему были ужасны. Даже "императорский дождь" — поливка городов гитов горящим фосфором с бомбардировщиков — ещё не был самым худшим. Как и бомбы с зарином. После подавления мятежа множество молодых гитов было выслано на "перевоспитание" в Хин Маэт — родную страну ойрат, на Север, за Становые Горы. Формально, они не считались заключенными: им даже платили зарплату. Они не могли только уехать оттуда.

Но в Гитограде никогда не бывало зимы. День работы на открытом воздухе и при сорокаградусном морозе у любого ойрат, да и у самого Найко вызвал бы только здоровый румянец на щеках. У гитов он вызывал смертельное воспаление легких. Никто из них не вернулся домой.

3.

Найко помотал головой. Развалины уже ушли назад. Эстакада стала ниже, теперь за окном, по другую сторону улицы, тянулась сплошная стена древних, трех-четырехэтажных зданий, ярко и пёстро окрашенных. Этот вид был уже знаком ему, и его сердце вдруг часто забилось. Улица Цветов не изменилась с его детства — если различия и были, он не мог их заметить. Это — как и всё прочее — показалось ему счастливым предзнаменованием.

Но, стоя на перроне, под темно-серой, давящей громадой вокзала — самого большого из тех, что он до сих пор видел — Найко вдруг понял, что оказался совсем в другой стране. Сам вокзал был, разумеется, построен Ультра — в типичном для них массивном и тяжеловесном стиле. Но вот внутри него были почти одни только гиты — неосвещенный, несмотря на позднее время, громадный, похожий на сумрачную пещеру зал вмещал, наверное, десятки тысяч их. Казалось, что всё население города решило вдруг срочно куда-то уехать.

Найко замер, разинув рот, глядя на одного из гитов — рослого и красивого парня — одетого, мягко говоря, странно. Его штаны состояли из двух половинок — передней и задней — соединенных шнуровкой, а между ними было дюйма два чистой загорелой кожи. Такой же была и рубаха юноши — к тому же, чуть ниже ребер она переходила в бахрому из шнурков, едва прикрывавших стройную поясницу и мускулистый живот. Обувь гита составляли легкие сандалии на босу ногу, а густые темные волосы были длинными, словно у девушки. Если бы он появился в таком виде на улице Усть-Манне — не говоря уже о Хин Ахэ, столице ойрат, — первый же встречный патруль отвез бы его в психушку, где он, скорее всего, остался бы до конца дней своих.

Ультра не любили сажать людей в тюрьму, предпочитая наказывать пытками или казнить. Но если речь шла о преступлениях против нравственности, ни о каком суде, конечно, не могло быть и речи. Адвокаты требовали психиатрической экспертизы — и их требования неизменно удовлетворялись. Конечно же, экспертиза показывала, что "пациенты" нуждаются в самом интенсивном лечении.

В итоге, никто не мог сказать, что Ультра держат в дурдоме здоровых людей — все их пациенты занимали свои места заслуженно. Тайны в этом не было — даже Найко знал, что полкубика простого карбофоса внутривенно могут превратить любого в самого что ни на есть натурального слюнявого идиота. Впрочем, в особенно тяжелых случаях — если "пациент" не желал заполнять пробелы в своем деле... то есть, в истории болезни, приходилось прибегать к электрошоку: пара месяцев регулярных сеансов приводила к тому же результату. Впрочем, Найко старался не думать об этом. Он просто знал, что есть вещи, которые не стоит делать, и слова, которые нельзя произносить.

4.

Ошарашенный, лишь сейчас осознав, что попал в стан цивилизации, отличной от его собственной, Найко допустил непростительную оплошность — поставил чемодан со всем своим барахлом на пол. Он опомнился лишь, когда какой-то парень с большими ушами и неприметным костлявым лицом подхватил его и бодро отправился дальше, даже не оглянувшись на хозяина. Возмущенно завопив, Найко бросился в погоню. Он без труда настиг вора и попытался вырвать чемодан, но в тот же миг тот закричал, что ЕГО грабят. Несколько мужчин мгновенно подскочили к нему, и, пока Найко вырывался из их крепких рук, вора уже и след простыл. К счастью, он не был столь глуп, чтобы держать в чемодане кошелек, но всё равно, было очень обидно.

Схватившие его мужчины не расступались и Найко вдруг стало неуютно. Он осмотрелся в поисках милиции, но искать её не пришлось — к ним неторопливо подошла пара дородных сержантов. Оба, конечно, тоже были гитами. Не слушая объяснений Найко, они предложили ему "пройти". Безо всякой охоты он подчинился — только чтобы отделаться от угрюмо глазевшей на него компании. Он уже не сомневался, что все эти люди состоят в сговоре с вором.

Его завели в неприметную дверь в торцевой стене зала — в унылую, грязную и ободранную комнату, где за конторкой скучала ещё пара сержантов, потом — в неожиданно длинный коридор, кончавшийся решеткой. До этого Найко даже не подозревал, что при каждом вокзале Империи есть свое отделение милиции — с небольшой тюрьмой в придачу.

Конвой свернул в кабинет утомленного пожилого майора — тоже гита, разумеется, оставив их наедине. Майор вполне равнодушно выслушал бессвязные объяснения Найко, даже не спросив у него примет злоумышленников.

— Дерьмовое дело, — сказал он, когда Найко выдохся. Он так и не предложил ему сесть, и юноша стоял посреди комнаты. — Тебя кто-то встречал?

— Нет.

— Плохо. Позвони своей родне и попроси, чтобы они забрали тебя, — он даже придвинул к Найко свой телефон. Красный, словно рак, юноша признался, что ему некому звонить. Майор внезапно оживился.

— Некому? — его взгляд стал почему-то оловянным. — Документы!

Найко покорно полез в карман... и с ужасом обнаружил, что там ничего нет. Его паспорт, три тысячи кун — все его деньги — всё исчезло! Несомненно, дружки вора вытащили их, когда он рвался из их рук.

Найко словно обдало ледяной водой. Сначала он не понял, почему, но потом увидел свой паспорт — на столе у майора. Не приходилось сомневаться, как тот сюда попал, — именно милиция руководила здесь бандитами. В паспорте же, согласно законам Империи, указывались все родственники — которые от Найко отказались. Только что он доказал, что у него нет тут и друзей.

По телу разлилась противная слабость, и он с трудом удержался от того, чтобы сесть прямо на пол — ноги его не держали. Майор смотрел на него с глумливой ухмылкой. Потом спокойно придвинул телефон к себе и набрал номер. Всего через пару секунд ему ответили.

— Привет, Джак, — не отрывая глаз от Найко, сказал майор. — Я нашел тебе ещё одного. Нет, не гит. Манне. Из высокородных, представляешь? Родня его изгнала. Крепкий, двадцать четыре полных года. Когда сможешь забрать? Хорошо, я посажу его в камеру. Да, в десятую. Пусть мальчики позабавятся и заодно обломают ему рога. Сколько дашь? Черт, я хочу триста! Он вполне симпатичный, даже для тебя. Нет. Нет, не хочу. Ладно, двести пятьдесят. Черт с тобой, я согласен на двести! Ты же знаешь, что ребятам тоже надо платить. Но я хочу все двести сейчас. И ещё двести через неделю, если окажется, что парень стоит этих денег. Ты же знаешь, как я стараюсь. Да, заеду при случае. Пока!

У Найко закружилась голова. Его только что продали и он не знал, что возмутило его больше — сам факт продажи или несуразно малая цена, которую за него дали, — всего его месячная зарплата. Одно это говорило об огромном размахе бизнеса. Конечно же, он знал, что здесь, "в наглядной витрине порока", рабство существовало едва ли не легально. Официально, конечно, об этом не говорилось, но по слухам здесь повсеместно процветали огороженные колючкой плантации с тысячами рабов. Чтобы они не бежали и просто дешивизны ради их держали нагими, а охрана состояла из конченых скотов, садистов и извращенцев. Сейчас Найко понял, что всё это — вовсе не слухи. В голове у него зазвенело. Он просто не мог поверить, что весь этот кошмар творится на самом деле. Только не с ним. Только не...

Майор потянулся к селектору. Найко вдруг понял, что его жизнь закончилась, — его прямо вот сейчас отведут в камеру, где несколько давно потерявших человеческий облик выродков зверски изобьют его, потом сорвут одежду и дружно изнасилуют. А потом... ему станет просто нельзя жить, и он будет искать только возможности...

Найко сам не знал, что с ним происходит. Его сознание тонуло в бездне паники, и он с удивлением услышал собственный голос:

— У меня всё же есть здесь друг. И он ждет моего приезда.

Майор хмыкнул, но убрал руку.

— Кто?

Найко уже успокоился, и вторая его фраза прозвучала не без злорадства:

— Охэйо. Хеннат Охэйо анта Хилайа, третий принц Дома Хилайа.

— А он об этом знает?

— Позвони ему. Просто позвони и спроси.

Майор злобно сплюнул — как показалось Найко, от разочарования.

— Черт с тобой. Убирайся, — он все же протянул руку к селектору и юноша замер. Блеф его выглядел очень даже глупо, и он сам хорошо это знал. Но майор сказал:

— Петре, зайди ко мне. Убери отсюда этого сопляка. Нет, не в камеру! Выкинь его к черту с моего вокзала! Почему? А потому! — он хлопнул рукой по столу и со злостью уставился на Найко.

Легкость одержанной победы вскружила тому голову. Он подошел к столу, и, нагло глядя на майора, забрал свой паспорт.

— Мне нужны мои деньги, — сказал он.

Майор со злостью швырнул на стол бумажку в пятьдесят кун.

— Этого тебе за глаза хватит, чтобы доехать. Убирайся!

У Найко хватило ума не настаивать. Он понимал, что в противном случае жадность майора превзойдет его трусость, и тогда тот может и задуматься, что, раз Охэйо ничего не знает о его приезде...

К счастью, именно в этот миг дверь распахнулась. Мрачный здоровенный сержант молча схватил Найко под руку и поволок из кабинета. Уже в коридоре тот попробовал вырваться, но сержант сделал с его плечом что-то такое, что Найко взвыл от боли. К его счастью, конвоир вовсе не горел служебным рвением: едва доведя юношу до выхода в зал, он отпустил его, и скрылся, так ничего и не сказав.

Найко пулей вылетел наружу — и замер, увидев мрачную привокзальную площадь. Фонари и тут почему-то не горели и суета огромного множества народа под рельефными свинцовыми тучами казалась ему теперь неестественной и странно тревожной. Здесь явно шел какой-то праздник: сразу в нескольких местах он заметил возвышавшиеся над толпой сцены, где выступали артисты, как ему показалось, пьяные. Во всяком случае, выглядело всё это страшновато и совершенно непонятно для него.

С большим трудом он протолкался к остановкам автобусов, где замер, изучая громадное расписание. Как ни странно, он запомнил, на каком именно автобусе они ехали к Малау, западной резиденции Дома Хилайа. Было, конечно, довольно глупо считать, что номера и маршруты с тех пор остались прежними — и что Охэйо сейчас именно там, — но выбора, увы, не оставалось.

Найко вздохнул. Ему вовсе не нравилось здесь. Дрожа после пережитого, он каждый миг опасался подвоха. Когда какой-то гит — крепкий, симпатичный мужчина лет тридцати — решил вдруг заговорить с ним, он едва не заорал на него. Потом, опомнившись, постарался ответить по возможности вежливо.

— Полагаю, вы встречали друга, который так и не приехал, — так же вежливо сказал мужчина. Голос у него был мягкий, располагающий, но Найко это не тронуло: сейчас все гиты казались ему ворами и бандитами.

Он помотал головой, понимая, что это не так. В конце концов, отмалчиваться, когда тебе задали вопрос, было уже не просто невежливо — это было оскорбление спросившего, всего на ступеньку отстоявшее от плевка в лицо.

— Нет. Я сам только что приехал, — ему вовсе не хотелось говорить это, но что он ещё мог сказать?

Мужчина внимательно осмотрел его — с ног до головы.

— Похоже, у вас украли все вещи, ведь правда? — Он ещё раз посмотрел на Найко. — Возможно, и деньги. Это очень неприятно. Меня зовут Фаррис. Если угодно, вы можете переночевать у меня.

— Нет. Я сейчас... поеду к другу. Мне не нужна ваша помощь. Спасибо, — мягкий, обволакивающий голос заставил его стыдиться даже непроизнесенной лжи и Найко вновь помотал головой, не понимая, что это на него нашло.

— Откуда вы знаете, дома ли ваш друг? — спросил Фаррис. — Вечером мы, гиты, веселимся. У него есть телефон? У меня тоже. Вы можете позвонить от меня.

— Он не гит. Он ойрат. Ультра, — ответил Найко с совершенно бессмысленным злорадством. Но Фаррис не смутился.

— В таком случае сомневаюсь, что он составит вам приятную компанию в прогулках по городу. Ультра не пользуются здесь популярностью, — это была не угроза и не насмешка. Просто констатация очевидного факта. — Здесь есть масса интересных мест, о которых они вряд ли знают. И даже если знают, не могут туда пойти. Я прошу... нет, я настоятельно приглашаю вас поехать ко мне.

Найко начал злиться. Конечно же, он знал, что гиты очень гостеприимны. Если бы его не ограбили сразу по приезде — и не попытались потом продать в рабство — он с готовностью принял бы приглашение Фарриса, просто чтобы обеспечить себе какую-то базу на время поисков. Но сейчас эта медовая настойчивость показалась ему очень даже подозрительной.

— Не думаю, что мой друг одобрит это. Он — Хеннат Охэйо анта Хилайа. Я должен быть у него сегодня вечером. Это не подлежит обсуждению. Я не могу принять ваше приглашение. Извините, — Найко понимал, что говорит, словно придворный из плохого фильма, и густо покраснел. Фаррис вновь окинул его взглядом — с ног до головы — только теперь насмешливым.

— Вам не стоит бояться меня, сударь. Поверьте, я не хочу причинить вам вреда. Скорее напротив. Что вы скажете, если я признаюсь, что хочу с вами переспать?

Найко беззвучно раскрыл рот, словно рыба. Теперь-то он понимал всё, — но это, увы, ничем не могло ему помочь. Он очень хотел просто послать Фарриса куда-нибудь подальше — но не привык оскорблять незнакомых людей. К тому же, теперь он боялся привлекать внимание: недавний опыт на вокзале оказался очень убедительным. Так и не ответив ничего, он глупо покраснел, словно мальчик. Фаррис засмеялся и потрепал его по плечу.

— Соглашайтесь, юноша. Я нахожу вас чертовски симпатичным.

Сердце Найко пропустило удар. В голове у него всё поплыло, в какой-то миг он испугался, что потеряет сознание. В нем с неистовой силой столкнулись возбуждение, паника и стыд. Сейчас он был уже дико напуган, и будь они одни, набросился бы на Фарриса с диким воплем, не жалея ни его, ни себя. Но тут, среди гитов, это было совершенно невозможно. И он ответил так сдержанно, как мог: накрыв руку Фарриса своей крепкой ладонью, Найко стал медленно, но всё сильнее сжимать её. Вероятно, его взгляд оказался достаточно выразительным, потому что Фаррис вдруг вырвал руку, и, пробурчав что-то, исчез.

Найко с облегчением вздохнул. После этой маленькой победы его настроение вдруг волшебным образом улучшилось — а всего через минуту подошел нужный ему автобус. Он быстро проскользнул внутрь и плюхнулся на мягкое сиденье у окна, довольный, что никто не сел рядом.

5.

Автобус плавно, почти бесшумно тронулся — как и полагалось машине из близкого здесь Леванта. Найко немедленно прилип к стеклу. В уютном, прохладном салоне его вновь охватило ощущение возвращения в детство, хотя город за окнами был не совсем таким, какой он помнил. Широкие улицы затенились громадными деревьями, так что Найко казалось, что сейчас уже ночь. Дома здесь были невысокие, в два или в три этажа — старые, с деревянными решетками и верандами; фонарей не было. Их заменяли многочисленные силовые поля, — в основном низкочастотные, розоватого цвета, — в окнах или в витринах бесчисленных ресторанчиков. Ресторанчики победнее помещались прямо на улице.

Найко неотрывно смотрел в окно. Оно казалось ему чем-то вроде экрана. В детстве он очень любил кататься на автобусах, разглядывая городскую жизнь, словно какой-то бесконечный сериал. Ему нравилось быть наблюдателем, несколько отстраненным от неё. А сейчас всё снаружи было одновременно странным и знакомым — каменные плитки тротуаров, многочисленные небольшие каналы с низкими лодками... Ярко освещенные дома стояли возле них так тесно, что берега превращались в сплошную стену причудливых фасадов. Вполне возможно, что за многими из них...

Найко помотал головой, потом ненадолго задремал, убаюканный мягкими покачиваниями. Когда он проснулся, автобус уже мчался по темному асфальту низкого моста, перекрывшего широкую, свинцовую, как небо, реку Трир. Всего в полукилометре над ней возвышалось громадное, ребристое, темно-желтое здание гидроэлектростанции — оно же, очевидно, и плотина. По его крыше тоже шло шоссе, и только увидев на нем крохотные коробочки автомобилей Найко смог оценить размер этой постройки — длиной в полмили и высотой в двадцатиэтажный дом. В прошлый раз на реке ничего не было — а сейчас плотина казалась такой же неотъемлемой её частью, как и берега.

Найко неожиданно охватила тоска — он чувствовал себя очень далеким от родины и очень маленьким. Когда-то, ещё мальчишкой, он бывал в парке развлечений Усть-Манне. Там прогулочная рельсовая дорога, среди прочего, проходила и под плотиной, почти под потоком рушащейся вниз воды. Её высота была всего метров пять, но всё равно, его сердце отчаянно замирало. Точно так же замерло оно и сейчас — когда он ощутил массу огромного, холодного озера, которое удерживало это здание-плотина. Страх, что она опрокинется и белый вал сметет их, был глупым, очень детским... но от этого не менее реальным и он облегченно вздохнул, когда плотина скрылась за деревьями.

Город — вернее, его центр — остался позади. Гито-град не был похож на большинство остальных городов: он состоял из множества отдельных районов, разделенных лесами, озерами и реками. Сейчас автобус мчался по широкому, прямому, как стрела, шоссе, рассекающему темно-зеленые рисовые поля и небольшие рощи. Сумрачное, темно-серое небо казалось теперь странно уютным, словно ватное одеяло.

Слева, в стороне от дороги, Найко заметил громадное двадцатиэтажное здание, похожее на поставленный торцом плоский кирпич. Темно-коричневые, гладкие и глухие, тускло блестевшие его боковины составляли как бы рамку толщиной метра в три, окаймляя сплошные полосы окон и темно-серого шершавого бетона. У основания этой коробки виднелось двух-трехэтажное плоское строение, занимавшее гораздо большую площадь.

Найко узнал гостиницу "Союз" — в ней его родители остановились в первые дни после приезда в Гитоград. Она совсем не изменилась, и его захлестнуло вдруг странное чувство — словно он и впрямь вернулся на восемнадцать лет назад, в прошлое. Он провел там только одну ночь и запомнил немногое. Больше всего его поразили тогда очень высокие коридоры, обшитые медового цвета вогнутыми рейками и потолки из черного стекла, во многих местах почему-то разбитые, — и всё это в холодном свете слабых силовых полей, — он видел их тогда первый раз в жизни. Об их номере он, как ни странно, не помнил теперь ничего, и это было почему-то обидно.

6.

Получасом позже Найко по-прежнему сидел в автобусе, но уже блекло-желтом, разболтанном и почти пустом — обычном городском автобусе N 13. Тот же рейс, на каком он в первый раз ехал в Малау. Возможно, и автобус был тоже тот же самый — он так громыхал на ухабах, что, казалось, вот-вот развалится. Снаружи уже стемнело, и салон был залит тускло-желтым светом. В нем сидело всего несколько гитов, не обращавших на него никакого внимания.

Найко минут, наверно, десять разбирался в рейсах на пересадочной станции, но всё прошло вполне благополучно. Сейчас он устроился на продранном дерматине сидения, по-прежнему неотрывно глядя в окно.

Он был уже в Верхнем Гитограде — тот состоял из двух уровней, разделенных довольно крутым откосом. Этот район города состоял из низких, небольших холмов, застроенных одно-двухэтажными домами. Между ними блестели маленькие пруды.

Здесь было на удивление много молодежи — они собирались группками, пели, и, иногда, танцевали. Найко подумал, что и здесь идет какой-то праздник, — но, насколько он помнил, никакого праздника сегодня не было. Зрелище казалось ему одновременно и странным, и знакомым, словно в каком-то необычайно подробном сне. Здесь было множество невысоких деревьев и зеленоватых силовых полей. Сочетание их света с коричневыми стенами представлялось ему почему-то необычайно уютным.

Автобус выехал на дамбу, запиравшую обширный пруд, и справа, за крутым откосом, потянулись низко склоненные деревья. За ними тускло блестела темная, поросшая тиной вода. Найко встрепенулся. Ощущение сна резко усилилось, он помнил, что Малау уже совсем близко.

Остановки здесь не было и ему пришлось просить водителя остановить машину. Тот исполнил его просьбу, но как-то враждебно, словно это место ему совершенно не нравилось.

Едва Найко вышел, разболтанные двери лязгнули, и автобус тут же тронулся. Он проводил его взглядом, потом осмотрелся.

Дорога здесь была неширокой, разбитой и неровной. В старом асфальте зияли глубокие колдобины. Справа полнеба заслоняла полоса высокого, таинственно шумящего леса. Слева тянулся заросший травой крутой вал высотой метров в пять. За ним тоже угрюмо темнели древние, огромные деревья, а единственный проем был обделан бетоном и заперт глухими стальными воротами. Сбоку от них, на плоском гребне укрепления, стоял побитый и облезлый блекло-голубой вагончик с небольшими, зарешеченными окнами, освещенными изнутри. Голая желтая лампа висела и над воротами, бросая бледный свет на дорогу.

Поскольку никакого звонка видно не было, Найко подобрал несколько камешков и начал кидать их в железную стенку вагончика. Стук получился довольно-таки громким.

После третьего удара вышел рослый парень с хмурым, скуластым лицом коренного ойрат. Стоя у края огороженной площадки, он смотрел на Найко сверху вниз. Вид у него был неприветливый — черный, с серебром, мундир Императорской Гвардии и автоматическая винтовка в руке. Судя по шуму, в вагончике сидело ещё несколько солдат, или, быть может, работал телевизор.

— Чего тебе? — спокойно спросил парень.

Найко на миг охватила растерянность: сон кончился, и он как-то вдруг осознал, что стоит в пяти тысячах километров от дома, в вообще-то совершенно чужой стране. Тем не менее, он справился с собой.

— Я — Найко Ансар. Я приехал к Хеннату Охэйо анта Хилайа. Он здесь? — фраза была продумана заранее и прозвучала неплохо.

— Здесь. И что с того?

— Я его друг. Очень давний. Просто скажи ему, что я приехал.

— Ладно.

Дверь вагончика захлопнулась. В ожидании Найко стал прохаживаться у ворот. Ощущения у него были очень странные: казалось, он не просто вернулся в прошлое, но в самом деле снова стал маленьким. Всё, совершенно всё вокруг было таким же, как тогда, в первый раз. Та же разбитая, усыпанная щебнем дорога, тот же вагончик, та же синяя краска на створках... Даже небо было точь-в-точь такое же — тучи рассеялись и в узком просвете между громадными кронами, между перьями облаков, светились первые звезды.

Ожидание затянулось, прошло уже минут двадцать. Найко вдруг стало неуютно: за всё это время по дороге не проехало ни одной машины, не раздалось ни звука, — лишь монотонно шелестели деревья, да из вагончика слышался неразборчивый шум. Тусклый свет лампы, разлитый по земле, казался ему призрачным. Он без следа исчезал между толстыми стволами деревьев, где сгущался уже непроницаемый мрак. В нем роились какие-то зеленые искры — вроде бы светляки, но Найко не был уже в этом уверен.

Здесь не стоило бояться зверей, но всё равно, ему стало жутковато. Несмотря на всю привычку к ночным прогулкам, тишина и сумрак тревожили. Мысли Найко крутились вокруг гвардейского мундира охранника. Как-то вдруг он вспомнил, что Хеннат Охэйо был третьим сыном самой Императрицы. Никаких прав на трон у него не было, реальной властью он также не обладал, но, всё же, носил титул принца, — равный в Империи титулу герцога. Сам по себе титул значил, конечно же, мало — но, судя по характеру маленького Охэйо, бедным родственником он бы не стал...

Когда за его спиной лязгнул металл, Найко едва не подскочил от неожиданности. В громадных воротах распахнулась калитка. В ней стоял рослый, отлично сложенный парень со словно отлитым из темного золота, хмурым лицом обитателя южных ламайских джунглей. Он был в свободных черных штанах, сандалиях на босу ногу и блекло-золотистой футболке, сплетенной из тонких шнуров. Спутанные крупными кольцами, гагатово-черные волосы падали ему на плечи.

С минуту они смотрели друг на друга. Вдруг Найко понял, что знает его: это был один из тех мальчишек, с которыми он и Охэйо играли здесь, в саду. Дружбы с ним у него не завязалось — его внимание было поглощено принцем почти полностью — но отношения сложились хорошие.

— Вайми? — осторожно спросил он.

Лицо юноши преобразилось в улыбке: блеснули белые зубы.

— Привет, друг. Пошли.

Он вежливо отступил в сторону, пропуская гостя. Когда он тщательно запер калитку, тревога и страх сразу покинули Найко. Юноша обернулся... и замер, удивленно осматриваясь.

Здесь совершенно ничего не изменилось — редкий, ухоженный парк, уставленный призрачно белевшими статуями и низкими фундаментами проекционных матриц. Таинственно-синие, высокочастотные поля лениво колыхались над деревьями, скользя по верхней кромке вала. Их тусклый, рассеянный свет напоминал лунный и словно падал ниоткуда. Огороженную высоченной сеткой и заросшую низкой, ухоженной травой спортплощадку слева заливал чуть более яркий, но тоже призрачный синий свет низких фонарей. Сама пятиэтажная Малау стояла в конце парка, чуть справа от ворот, тускло отблескивая коричнево-серой облицовкой и черно-зеркальными стеклами.

У Найко закружилась голова. На миг он даже потерял ощущение реальности. Он видел Малау сотни раз, в детстве — казалось, в другой его жизни, и его фантазии и сны столь густо заплели воспоминания, что они казались ему уже иллюзией — вдруг наяву обретшей плоть.

Вайми потянул его за руку. Они пересекли пустой, безлюдный парк. Здесь всё было старым и тронутым временем, но не обветшалым, очень знакомым, уютным: скамейки, выступавшие из земли камни, утоптанные тропинки...

Миновав раздвижные двери из стекла, они вошли в холл с прямоугольной шахтой. В нее вел сразу десяток лестниц — пять вверх и пять вниз. Возле них стоял ярко освещенный стол дежурного, но он, почему-то, был пуст.

Найко прислушался. Не доносилось ни звука — лишь бесконечное жужжание длинных ламп. Казалось, здесь кроме них двоих никого нет, и по его коже поползли крупные мурашки. Это ощущение усилилось, когда они поднялись на третий этаж и пошли в неосвещенный торец длинного пустого коридора, где темнело множество распахнутых дверей. Шагов через сто Вайми свернул в просторную, очень мягко освещенную комнату. В ней уютно устроилось несколько красивых молодых людей — парней и девушек — босых и прекрасно ухоженных, с гладким золотистым загаром. Их изящная, легкая одежда подчеркивала все достоинства стройных гибких тел, но вниманием Найко завладел только один юноша. Он сразу узнал Охэйо: это сочетание черных, блестящих волос, ярко-зеленых глаз и очень светлой кожи трудно было забыть.

Но Хеннат, как и он сам, стал взрослым: пальца на два выше Найко, отлично сложенным парнем, и то, что в детстве было лишь намечено, стало четким: широкий лоб, высокие скулы, крупный рот говорили о хорошей породе. Косо поставленные, длинные глаза живо блестели; прямые, очень густые волосы тяжелой массой падали на спину. Его черную, длинную одежду, расшитую фрактальными узорами из серебра, стягивал серебряный же узорчатый пояс; на нем висел кинжал с серебряной рукояткой. Серебряными были и браслеты на запястьях и щиколотках очень ровных босых ног. Охэйо повернулся к нему — и его лицо расплылось в ослепительной улыбке.

Глава 6:

Сны и кошмары

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

После визита в храм предков Лэйми проспал весь день и большую часть ночи, и проснулся внезапно, — казалось, его толкнули. Девушка, с которой он разговаривал во сне, исчезла, и он по опыту знал, что она не вернется, даже сумей он вновь заснуть. Жалко. Разговор был такой интересный, хотя о чем — Лэйми никак не мог вспомнить...

Неопределенная смутная тревога, смешанная с радостью, заставила его одним рывком вскочить, внимательно осматриваясь. Он, наконец, понял, что его разбудило, — мертвая, ватная тишина. Как в гробу.

Не обращая внимания на странности мира, Лэйми старательно, до хруста, потянулся, потом надел плавки и тяжелые штаны из толстого, темно-синего вельвета. Туго затянув ремень, он подошел к открытому окну.

На юго-западе сплошной стеной, словно исполинский горный хребет, стояли тяжелые, свинцово-серебристые облака, рельефные и неподвижные, как на картине — ни порыва ветра, ни зарницы. Синевато-серое небо над ними тоже казалось свинцовым, дома поселка темнели сплошной смутной массой без единого огня. Даже воздух снаружи был тяжелым, влажным, мертвым, словно в затхлой комнате. И тишина... Лэйми почувствовал, как в сердце заползает неопределенный, но сильный страх.

Недовольно мотнув головой, он вышел в коридор. Здесь было почти совсем темно, лишь из-за приоткрытых дверей падали призрачные полосы света. Ему было как-то слишком легко — щекочущее, томное чувство, что он вот-вот взлетит. Не в силах противиться ему, Лэйми подпрыгнул вверх... и не упал. Его словно подхватила невидимая рука. Он сохранил ощущение тяжести, но, в то же время, она уже не имела над ним власти. И эта сила подчинялась ему — он попытался подняться повыше... и возмущенно вскрикнул, ударившись о потолок. Несмотря на боль, его охватил вдруг сумасшедший восторг. Он перевернулся в воздухе, и, словно рыба, скользнул вдоль коридора. Стоило ему захотеть — и он спрыгнул на пол, громко врезавшись в него босыми ногами. Ещё одно мысленное усилие — и он вновь беззвучно всплыл в воздух.

Лэйми улыбнулся, удивленный, что его улыбка не осветила темноты. Значит, Охэйо не соврал — то, что он называл Внутренней Энергией, пробудилось и в нем. Теперь он сможет летать... а потом, возможно, обретет и иные мифические способности, но пока ему хватало и Дара Полета. Более чем.

Он скользнул к двери спальни и толкнул её. Открытое окно манило его. Сердце Лэйми на миг замерло, затем он рванулся вперед. Прохладный, невесомый воздух сразу стал упругим, обтекая его полунагое тело. Радость полной свободы, власть над пространством, дикий страх перед тем, что новообретенная способность исчезнет и он полетит вниз, необъяснимая уверенность в том, что этого не случится — всё это сливалось в его душе в чувство, которое Лэйми не мог назвать иначе, чем абсолютным счастьем.

Он стремительно помчался вверх, всё набирая скорость, пока холод и давление в ушах не остановили его. Земля простерлась внизу темным ковром с редкими искрами огней. Невесомой туманностью рыжеватого света над смутным горизонтом севера застыла заря, пронизанная синими линиями безмерно далеких облаков.

Лэйми обернулся. Отсюда свинцово-бледная стена туч смотрелась ещё более впечатляюще. В ней было что-то неестественное, тревожное. Внезапно он понял — её основание спускалось до самой земли. Лэйми не хотелось лететь к ней, и он не стал себя заставлять. Бездумно помчался к заре, но на высоте, в пустоте, ему было всё же неуютно. Он скользнул к земле, нырнув в слой более теплого воздуха, потом повернул на восток, к искристой россыпи города, спустился ещё ниже, так, что мягкие верхушки деревьев порой чиркали по его животу. Тут, между кронами, было совсем тепло, словно под одеялом.

На окраине Лэйми вновь взмыл вверх. С высоты в пятьсот метров город казался ему тщательно отделанным, почти темным макетом. Под ним лежал уже городской парк и юноша спустился пониже. Аллеи были пусты, рассеянный, слабый свет фонарей словно падал из воздуха.

Лэйми скользнул вниз, аккуратно стал босыми ногами на холодный асфальт, и, обхватив голые плечи, осмотрелся. Ему было довольно неуютно — он вспомнил, что от дома его отделяет уже километров пятнадцать. Сообразив, что пролетел их за десять минут, он тихо рассмеялся, побежал во весь дух, потом с радостным воплем нырнул в воздух, промчавшись над самыми кронами.

На сей раз Лэйми взлетел сразу на полмили. Потом, заметив таинственно-глубокую синеву реки, по гигантской дуге помчался вниз, бездумно врезался в упругую, холодную воду, нырнул глубже, в абсолютный мрак, пока не коснулся ладонями мягкого песка. Его ребра заныли под давлением толкавшей его, текущей массы. Юноша рванулся вверх, пользуясь силой, что была мощнее его мускулов, в облаке брызг вырвался в воздух, весь мокрый, задыхающийся, смеющийся.

Теперь ему стало холодно, но сила, горевшая в нем огнем, отозвалась на дрожь мощной волной жара. Лэйми ощутил, как вспыхнули его уши, и вновь рассмеялся. Ему хотелось сделать что-нибудь невозможное, запретное...

Нетерпеливо блуждающий взгляд юноши упал на далекие крыши дворца Председателя. Совсем недавно он уже побывал в нем, но вот осмотреть всё он не смел и надеяться. Зато теперь...

Лэйми поплыл к центру города. Держась на высоте метров в пятьдесят, он беззвучно скользил над полными сумрака провалами дворов. Восторг и страх вспыхнули в нем с новой силой. Это настолько походило на сон, что он даже боялся поверить... и, в то же время, напор холодного воздуха неоспоримо убеждал его, что это — реальность.

Под ним не было ни людей, ни машин. Ни огонька, все окна темны. Казалось, весь город принадлежит только ему. Непонятно отчего, он был уверен, что все люди, кроме него, в этот предрассветный час спят — и это тревожило и восхищало его одновременно.

Лэйми подлетал к дворцу с тыльной стороны, но, решив не спешить, миновал его, и, опустившись пониже, окинул взглядом пустынный простор площади, её ухоженные клумбы, широкие дорожки, плотную зелень сквера. Ему захотелось спуститься на неё, но он не осмелился. Слишком густой, чернильный мрак таился под сплетенными кронами, слишком много страшных историй рассказывали о судьбе тех, кто решался гулять по ней в запретные ночные часы... Лэйми не хотелось выяснять, есть ли в них правда.

Сам дворец был шестиэтажным, квадратным. Окна над его темным внутренним двором слабо светились, отмечая коридоры и лестницы. Гладкие стены с массивными пилонами венчал исполинский архитрав, такой высокий, что с земли за ним не было видно крыши. Лэйми скользнул вниз, осторожно коснулся её босыми ногами. По тускло-зеленому, облезлому железу сбегали капли росы.

Осмотревшись, он нашел чердачное окно и ловко пролез внутрь. Тут было тепло и почти темно, а после первых же шагов юноша скривился от боли — пол оказался засыпан колючим шлаком. Когда его глаза привыкли к полумраку, он осторожно полетел вперед, то и дело натыкаясь на какие-то балки. Неожиданно быстро он отыскал обитый железом квадратный люк, но тот был заперт изнутри и ему пришлось возвращаться обратно ни с чем.

Выбравшись на крышу, Лэйми вздохнул, усмехнулся — и всего одно мысленное усилие перенесло его через огромный архитрав. Повиснув над пропастью внутреннего двора он ощутил вдруг холодок в животе — как-никак, высота была метров в тридцать, а близость стены делала её донельзя наглядной. Архитрав же и снизу впечатлял, а вблизи он стал чудовищным — сплошная масса балок, квадратов, розеток, фестонов, далеко выступавшая в пустоту.

Лэйми спустился пониже. Когда он заглядывал в окна, надеясь найти незапертое, его вновь охватило дикое чувство нереальности. Он даже протянул руку и коснулся облезлой коричневой рамы, дабы убедиться, что не спит.

Именно это окно оказалось открыто. Юноша беззвучно встал на подоконник, осторожно сдвинул штору и спустил ноги на пол коридора.

Здесь тоже было тепло и очень тихо. Темный паркетный пол покрывала красная ковровая дорожка. Редкие лампы под матовыми плафонами бросали неяркий мягкий свет на гипсовые цветы лепных карнизов. По левой стене шли редкие филенчатые двери, поблескивая белой эмалью. Правую стену почти сплошь скрывала сложная система из кисейно-белых и темно-фиолетовых штор и гардин. Беззвучно ступая босиком, Лэйми пошел вперед, попытался открыть несколько дверей, но они все оказались заперты.

Коридор кончался переборкой из белых деревянных поперечин и стекла — сразу за ней он поворачивал направо. Стены там были обшиты дубовыми панелями, а широкая двустворчатая дверь в переборке тоже оказалась заперта. Вспомнив, что именно там находятся покои Председателя, Лэйми тут же повернул назад. Он понятия не имел, что именно ищет — собственно, он хотел только посмотреть на то, что от него так тщательно скрывали.

В другом конце коридора он наткнулся на лестницу со ступенями и балюстрадой из мрамора, тоже покрытую ковром. Окон здесь не было. На обтянутых темно-зеленой тканью стенах мягко горели небольшие матовые плафоны на литых подставках из бронзы, причудливых и очень старых на вид.

Лэйми бесшумно пошел вниз. Лестница казалась ему бесконечной — этажи во дворце были столь высоки, что каждый пологий пролет тянулся метров на семь. Все коридоры этажей оказались похожи и безжизненны. Лишь на первом он услышал призрачные в царившей здесь абсолютной тишине голоса — такие слабые, словно говоривших отделяла от него глухая стена. Он вспомнил, что здесь, совсем рядом, одна из задних дверей дворца, а возле неё, естественно, охрана — и усмехнулся её бесполезности.

Лестница вела дальше вниз. Она прорезала полуподвальный этаж, — тот был ниже, чем все остальные, — и упиралась в тяжелый занавес из ткани, словно в театре. Заглянув за него, Лэйми понял, что лестница здесь не кончалась. Она становилась обычной, цементной, а роскошная обивка стен сменялась синей краской.

Лэйми немедленно вспомнил слухи о том, что во дворце есть ещё один, подземный этаж, самый нижний. Его сердце учащенно забилось, когда он осторожно пошел вглубь. Миновав два крутых длинных пролета, он достиг дна, судя по всему, находящегося уже метрах в семи ниже дневной поверхности.

На дне лестничной клетки была единственная дверь — большая, тяжелая, обитая серым железом. Лэйми попытался, но не смог её открыть. Сквозь щели притвора изнутри струился прохладный воздух. Он нес слабые, непонятные звуки и характерные запахи больницы.

Больница во дворце? За запертой дверью? Лэйми помотал головой. Среди рассеянных запахов был один, слабый, но тревожный, от которого сердце юноши вдруг бешено забилось. Он чувствовал его лишь раз — когда в детстве нюхал свой порезанный палец, — но его тело, его плоть, огонь жизни в которой, меняя бесчисленное множество эволюционирующих тел, горел беспрерывно вот уже четыре миллиарда лет, очень хорошо знала этот запах.

Запах только что пролитой крови.

Лэйми вдруг стало страшно. Он чувствовал за этой дверью смерть. Никто не сможет потерять столько крови и остаться в живых. Никто.

Опомнившись, он быстро пошел вверх, но ноги вдруг ослабели, и он едва не упал. Остановившись у двери второго этажа, Лэйми часто задышал, стараясь успокоиться. И вдруг мгновенно перестал понимать, было ли то, что он видел, на самом деле, или ему просто показалось. Ему не хотелось в это верить, хотелось всё забыть...

Он помотал головой и бездумно толкнул дверь. Если он увидит что-нибудь безобидное, то сможет убедить себя в том, что ничего этого не было...

В коридоре стоял рослый, крепкий, коротко стриженый парень. Пару секунд они ошалело смотрели друг на друга. Парень опомнился первым. Он выхватил — Лэйми даже не заметил, откуда, — пистолет и тут же выстрелил в него. Пуля взвизгнула в дюйме от уха юноши.

Лэйми шарахнулся назад, на лестницу... и вдруг вновь повис в чем-то неосязаемом, враз выпившем все силы и не дающем двигаться.

Он осознал, что это страх. Его только что решили убить — просто так, ни за что, — и это настолько не укладывалось в его представления о мире, что он оторопел. Он понимал, что должен бежать, пока это ещё возможно, но просто не мог сдвинуться с места — словно в каком-то сне, или, вернее, в каком-то кошмаре.

Охранник завернул за угол и они столкнулись буквально лицом к лицу — очевидно, он полагал, что чужак, скрывшись, удирал со всех ног, и на миг растерялся, едва не налетев на него.

Механически, совершенно бездумно, Лэйми перехватил руку с пистолетом, отводя её от себя вверх, и так же бездумно ударил парня босой ступней между ног. Тот беззвучно упал на колени, его рука дернулась и пистолет выстрелил ещё раз. Внезапный грохот и вспышка огня напугали Лэйми почти до смерти. Он вырвал оружие из обмякшей ладони и бешено, наотмашь, ударил рукоятью по стриженой голове. Тяжелое тело бесшумно ткнулось ему в ноги, едва не опрокинув юношу. Лэйми испуганно отскочил.

Какое-то время он совершенно не мог думать. Стена с частью двери застыла перед ним, как картинка, и он тупо смотрел на неё, не понимая, кто он и что с ним.

К реальности его вернул бешеный топот в коридоре. Внезапная победа превратила его страх в ярость и он сам вышел навстречу врагу. Мчавшийся парень — ещё крупней первого — немедленно остановился, и, вскинув пистолет (он уже держал его в руке) мгновенно выстрелил. Лэйми так же бездумно вскинул оружие и нажал спуск. Он стрелял первый раз в жизни и отдача больно рванула его расслабленное запястье. Охранник вдруг дернулся и нелепо изогнул руку, словно стараясь прикрыться оружием. Лэйми понял, что попал, и в бешеном исступлении нажал на спуск ещё несколько раз, — пока затвор не отскочил назад, а охранник не грохнулся навзничь.

Юноша замер, направив оружие на неподвижное тело. До него постепенно начало доходить, что сам он совершенно цел. Охранники промахнулись дважды, а он попал, хотя прежде ни разу не держал в руках оружия.

При этой мысли его страх совершенно исчез. Мягко ступая, не опуская пистолета, он пошел вперед и остановился над распростертым телом. В ушах у него звенело.

Охранник так и не выпустил оружия из рук. Рифленая рукоять была крепко зажата в его кулаке. Его куртка была разорвана в шести местах, но крови почему-то не было — лишь на левом плече расплылось темное пятно.

Лэйми присел и осторожно сжал толстое волосатое запястье, стараясь нащупать пульс, но не сумел, — прежде ему не приходилось этого делать. Во всяком случае, когда он, неловко перехватив пистолет, попробовал отыскать пульс у себя, результат был тем же самым. Потом он вспомнил, что пульс можно отыскать на шее, но боялся прикасаться к горлу охранника — вдруг тот уже покойник?..

Что-то вдруг сильно ударило его в спину; если при этом и был какой-то звук, он его не услышал. Обернувшись, он увидел второго охранника — тот сидел в проеме лестничной клетки и целился в него из другого, маленького пистолета. Половина его головы была залита кровью, но он выстрелил ещё раз. Лэйми увидел вспышку, потом словно раскаленный прут пронзил его тело насквозь. Боль была такой ослепительной, дикой, что его сознание даже не погасло, а оборвалось в одно мгновение, как лопнувшая струна.

Глава 7:

Находки в темноте

Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Остаток этого вечера Найко запомнил весьма смутно. Лицо Охэйо было столь красивым, что казалось ему нарисованным, ненастоящим, — но оно было более чем живым, и от одного этого у него кружилась голова. Принц умел приводить окружающих в состояние полного ошаления — отчасти, это было его работой, отчасти — врожденным талантом. Это был, конечно, уже совсем другой человек. Внезапное появление старого друга он встретил с мальчишеской радостью, — совершенно искренней, — но Найко вдруг обнаружил, что просто не может смотреть ему в глаза. Очень яркие, они словно вбирали в себя его душу, превращая каждый взгляд Охэйо едва ли не в дар божий. При этом казалось, что они расстались лишь вчера. Они говорили о вещах, которые любому другому показались бы чушью: об их прерванных играх, о "кладе" — коробке с безделушками, которую зарыли под расщепленным деревом, и только потом — о вещах более важных: о том, как они жили всё это время. Найко понимал, что говорит в основном он один, но это его мало трогало. Когда он рассказал, как его пытались продать в рабство, Охэйо вдруг рассмеялся, словно заяц из мультика.

— Что в этом забавного? — спросил Найко. Его разозлило неуместное веселье друга.

— Приятно знать, что я настолько популярен, — Охэйо видел, как Найко возмущен, но это его явно не трогало. — Ты вряд ли понимаешь, насколько тебе повезло. Старина Хиббл редко упускает добычу.

— Ты его знаешь?

— Конечно. Он влиятельный человек.

— А тот, кому он звонил?

— Джак Овао. Один из самых крупных работорговцев. Его отец, Кен Овао, пытался похитить и меня, когда мне было всего лет двенадцать.

— И?..

— Я не сказал "пытался"? Его подвело не в меру крепкое здоровье: он умер лишь после семнадцати дней пыток. Иногда принадлежать к Правящему Дому бывает очень полезно. Вот с тех пор они меня и боятся.

— Но ты знаешь их всех, и не...

— Я давлю гадов, когда они лезут мне под ноги, но я не гоняюсь за ними специально: это мой город, но и их тоже. Я не лезу в их дела, они — в мои. Иное... слишком утомительно.

— Но ты мог бы...

Охэйо взглянул ему в глаза. Его лицо стало очень серьёзным.

— Прежде, чем парни из Тайной Стражи нашли меня, прошло три дня. Я не лишился невинности — она стоила слишком дорого — но плети я попробовал. И потом целый день провисел нагишом, на связанных руках, весь иссеченный в кровь — после того, как пнул этого ублюдка в промежность. Он едва не спустил с меня шкуру — но это было, вообще-то, очень полезно. Благодаря ему из меня не вырос очередной глупый избалованный принц. Я делаю то, что могу делать. Вопрос не в том, чтобы уничтожить рабство: если в рабы попадают скоты и подонки, оно становится благодеянием для общества.

Найко смутился; у него горели уши. Пусть бессознательно, но все эти годы он представлял Охэйо именно принцем из детской книжки: хрупким созданием неземной красоты и неопределимого пола. Но это был человек другой породы: из тех, что рождены пасти, а не бежать под бичом.

— А Фаррис? — спросил Найко после недолгого молчания. — Он тоже?

— Нет. Его я не знаю — но не таких, как он. Если бы ты поехал с ним... сейчас, думаю, ты стонал бы от удовольствия, словно девчонка. Только, знаешь, Наше Императорское Высочество не одобряет таких опытов.

Найко звонко рассмеялся, но лица Охэйо улыбка не тронула.

— Это очень важно, Найко. Гиты веками трахают своих мальчиков, — а ойрат сжигают извращенцев на костре и даже потерю невинности до брака считают позором. Гиты подыхают на склонах Верхнеянского хребта, корчуя пни, и все честные люди в Империи плюются, услышав их имя. Ойрат правят одной половиной мира и пользуются уважением в другой. Возможно, до тебя не дошло, но второе — это следствие первого. Это простые правила, но их нужно соблюдать: они дают силу.

Найко кивнул. Как ни странно, столь простые вещи почему-то не приходили прежде ему в голову. Но Охэйо ещё не закончил:

— Я также смеялся над тем, какой опасности ты избежал, не заметив: если бы ты соблазнился, я бы тебя убил.

Ещё секунду они смотрели друг на друга. Потом Охэйо улыбнулся ему — так, что по коже Найко пробежали мурашки. Он понял, что принц вовсе не шутил. Но всё это осталось уже позади, и он спокойно кивнул.

— Я рад, что не ошибся в тебе, — сказал Охэйо, опуская глаза. Его улыбка стала мягче.

Он полез в карман своего длинного одеяния, достав оттуда крошечный, изящный телефон в серебряном корпусе. Его ловкие пальцы быстро пробежали по кнопкам. Он поднес телефон к уху и ждал несколько секунд.

— Хиббл? Привет, это Охэйо. Хеннат Охэйо. Я очень рад, что ты проявил благоразумие в отношении моего друга. Я буду молиться за то, чтобы один из твоих покровителей навестил тебя и передал все возможные благодарности... ну, в пределах разумного. Не из Старших, конечно. Я думаю, что Ран-Тегот...

Найко вновь рассмеялся. Ран-Тегот был одним из самых гнусных чудовищ в пантеоне Древних — мерзкое головоногое, которое переваривало свои жертвы заживо. Для человека мнительного визит такой твари даже во сне был бы столь же фатален, как и наяву.

— Хорошие рефлексы следует поддерживать, Найко, — сказал Охэйо, и было видно, что сейчас он едва сдерживает смех. — А теперь — к черту всю эту сволочь. Возможно, ты мне не веришь, но эти восемнадцать лет я тоже мечтал с тобой встретиться. Будем веселиться!

Потом они ели какие-то совершенно незнакомые Найко, но поразительно вкусные вещи, болтали и смеялись. Ничего крепче чая, вроде бы, не подавали — но вокруг были такие девушки, что он окончательно перестал соображать. Он едва помнил, как Вайми вел его по сумрачным коридорам, пока он не оказался вдруг один, в прохладной темной комнате. Найко, зевая, разделся, растянулся на чуть влажной, холодной постели, — а потом просто уснул...

2.

Проснувшись утром, Найко долго не мог понять, где это он, как он тут оказался, и что из случившегося вчера было сном. Мог ли принц Правящего Дома и один из богатейших людей в Гитограде плясать босиком на бочке, распевая неприличные песни, — причем с такой превосходной пластикой и голосом, что, избери Охэйо сценическую карьеру, он был бы не менее богат, чем сейчас?..

Найко помотал головой и осмотрелся. Отведенная ему комната была маленькой, с пепельно-белыми стенами и громадным окном. Узкая дверь вела в чуть менее узкий коридор. В его конце он обнаружил роскошную ванную, обложенную коричневым базальтом в узоре шершавых и гладких полос, и дочиста вымылся в ней. Причесавшись и почистив зубы, Найко отправился на поиски еды.

С другой стороны коридор выходил в круглую гостиную, обставленную кожаной мебелью. Здесь, в одиночестве, сидел Охэйо, одетый куда проще, чем вчера: рабочие штаны, сандалии, черная футболка. Этот наряд смотрелся на нем так же естественно, как и вчерашний: ему пошла бы, наверно, любая одежда. Он как раз приступил к завтраку — глубокой фарфоровой миске, до краев полной порезанных горячих сосисок, залитых томатным соусом. Молча, зевая, он принес Найко вторую порцию. Еда была не вполне подходящей для принца, но сытной и вкусной.

Ели они тоже молча, потом Охэйо посмотрел на него — словно в первый раз — и встряхнул волосами.

— Вчера я забыл спросить — зачем ты здесь? Прости, но навестить друга ты мог бы догадаться и раньше.

Найко смутился. В самом деле — зачем он приехал?

— Я действительно забыл о тебе, — наконец неохотно сказал он. — А теперь вспомнил. Вот и...

Охэйо улыбнулся. Найко уже заметил, что слабая, задумчивая улыбка почти не сходит с его лица.

— Я так и думал, примерно. Но вообще-то...

— Что?

— У тебя нет никакого дела ко мне? Чего-нибудь... ну, необычного?

— А это обязательно?..

Охэйо очень внимательно разглядывал его — словно стараясь понять, кто перед ним и к какому делу его можно приспособить. А скорей всего и не "словно". Найко поёжился, как от внезапного холода. Анта Хилайа славились неприятной привычкой убивать людей, которые им не нравятся — и незваных гостей тоже.

— Есть что-то, чего ты хочешь — и не решаешься мне рассказать. Поверь мне, я это чувствую. И это "что-то" не очень для тебя приятно. Я прав?

Найко вздрогнул — он понятия не имел, как Охэйо догадался — но молчать и дальше было бы уже просто стыдно. Он рассказал всё — это не заняло много времени.

Охэйо выслушал очевидную ахинею с серьёзным и деловым выражением лица — а потом вдруг улыбнулся.

— История дурацкая и я бы много чего сказал на её счет... но тебе ещё повезло. Мои сны были куда гаже. Но начались в то же время. Я такой же мертвый в своем мире, как и ты. Поэтому-то нас и притянуло друг к другу.

Какое-то время Найко ошалело смотрел на него. Его сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет.

— Но... но что всё это значит? Неужели мы все умрем?

— Когда-нибудь — обязательно. Вопрос лишь в том, когда и отчего, — Охэйо встал и потянулся. — Знаешь, будущего не существует. Его нельзя предсказать с точностью неизбежности. Только...

— Только — что?

Охэйо отошел на несколько шагов и повернулся к нему, сунув руки в карманы. Сейчас он смотрел на него молча, очень спокойно. Найко вдруг охватило волнение — его мир разомкнулся и он чувствовал, что сейчас узнает нечто очень важное.

— У Реальности существуют варианты — как всё могло бы быть — и в каждом из них живем мы. Или умираем. А люди ведь хотят жить, Найко. И их сознания не навечно привязаны к плоти. Они пытаются вырваться туда, где живут их... варианты — и иногда это получается. Тогда-то мы и видим... такие сны.

— Значит, я видел, как умер — в каком-то параллельном мире? И умру снова, уже здесь?

— Ты видел свою смерть. И я. И Вайми. И ещё несколько... моих друзей. Это обычное правило большинства — если что-то случается с другими, оно случится и с тобой. Во всех возможных Реальностях идет война с Мроо, обитателями тьмы, — она идет и в нашей. Только их оружие совсем не такое, как у нас...

— А какое? Черного цвета?

Охэйо рассмеялся. Он явно ждал похожего вопроса.

— Оружие — это странная вещь, — начал он, опершись плечом о стену. — Я вот не люблю отрубленные руки и ноги, дырки в башке и обугленную кожу, висящую лохмотьями. А вот творящие всё это штуки мне нравятся. Да и почти всем — по крайней мере, из мальчиков. Пожалуй, ни у кого при виде, скажем, пистолета, не встанет в глазах умирающий парень, зажимающий разорванный пулями живот, ничья рука не дрогнет от омерзения, как от орудия пытки, хотя это, в сущности, одно и то же. Конечно, кое к кому и они преотлично подходят, — да и если дело дойдет до моей шкуры, я забуду о всяких отвращениях. Но прогресс оружия всё отдалял жертву от убийцы, разрывал связи между ними, — и вот это уже мне не нравится. Как-то, страдая от скуки, я разделил всё оружие на пять видов по ступеням этой неприязни.

Первый вид — это оружие, ставшее непосредственным продолжением руки. Дубина, меч... на этом его развитие прекратилось, и оно превратилось, скорее, в символ оружия. Второй вид — оружие, которое бросают в цель, как камень или ручную гранату. Третий — оружие метательное, то есть луки, арбалеты, пулеметы, торпедные орудия, ракетные установки и бомбардировщики. Но и тут нужно, во-первых, видеть врага, во-вторых, обязательно попасть в него, — ведь даже пятитонная бомба не разнесет и паршивой горушки. Ядерное оружие, правда, сносит горы и города, и наиболее дешево, если брать соотношение стоимости к разрушительной силе...

— Зато опасность радиации, и, главное, её неизбирательность превращает его применение в весьма мучительный способ самоубийства, — хмуро сказал Найко.

Охэйо не менее хмуро взглянул на него.

— Так было. Теперь появились магнетронные бомбы, — энергия ядерного распада в них выделяется, в основном, в виде магнитного поля. Оно выстраивает спины атомов в направлении силовых линий, тормозит их движение, — и, когда поле исчезает, температура падает почти до абсолютного нуля. Радиус поражения одного такого заряда достигает ста двадцати миль, но это оружие Судного Дня. Конечно, любую вещь можно использовать с умом, а можно — без ума... Четвертый вид — оружие направленной энергии, наподобие лазеров или современных синхротронных орудий. Здесь средством разрушения служит свет или более мощные виды излучений. Пятый вид, к которому я так долго подбирался, — это оружие косвенное, для которого прямой контакт с врагом совсем не нужен...

— Что это такое? Газ?

— Скажем так: изменения окружающей среды. Необязательно драться с врагом. Можно написать на него донос. Можно выжечь посевы на его поле. Существуют миллионы способов причинять вред тем, кого ты даже в глаза не видел. В большинстве всё это способы... дикие. Но есть способы научно обоснованные, систематизированные, производимые с помощью гигантских... скажем так, механизмов. Оружием здесь служит изменение самой Реальности.

— И нам угрожает такое изменение? — спросил Найко.

— По-видимому — так.

— Когда? Какое?

— Понятия не имею. Скоро. Знай я, что именно случится, — я говорил бы не здесь и не с тобой. Не много толку от предупреждения всего лишь быть начеку... Но кое-что я всё же понял: изменение Реальности — средство исключительное и прибегать к нему можно очень редко, может быть, раз в тысячи лет. Слишком велико... сопротивление. И Мроо не смогут сделать так, чтобы, например, все люди здесь вдруг умерли, как было в твоем... сне. Скорее, они заставят всех нас сражаться с изменившимся миром, но те из нас, кто выживут, смогут... пойти дальше.

— Но что именно произойдет?

Принц пожал плечами.

— Даже ОНИ вряд ли знают, что именно у них получится. Я знаю, что может случится, но не знаю, как именно. Всё это ужасно смутно, Найко. Ничего такого, что я мог бы положить на стол командованию ВКС. Мы и так уже готовы к Вторжению, насколько это только возможно. Сделали всё, что в человеческих силах. Не знаю только, будет ли их достаточно. Может, и нет. Но рои Мроо уже много лет находятся в нашей системе. Пока они не пытались напасть и в обозримом будущем вряд ли на это осмелятся. Наша оборона... вполне надежна.

Звучало это всё бодро, но Найко поёжился. Узнать, что самый страшный враг человечества уже так близко, под одним солнцем с ним...

— Но почему нам не сказали об этом?

— Найко, не глупи. Радости эти знания никому не принесли — а вред могут нанести огромный. Без какой-либо пользы. Любой умный человек и так поймет, почему к Джангру вдруг перестали летать...

Юноша обиженно прикусил губу. Об этом он и сам мог бы догадаться.

— Тогда почему эти сны начались так... внезапно?

Не глядя на него, Охэйо сбросил сандалии и сел за стол, уткнувшись лицом в руки. Сейчас Найко видел не принца, а просто парня, уставшего размышлять над вещами, которые ему не нравились.

— Наш мир уже меняется, Найко, — наконец сказал он, не поднимая головы. — Мы не знаем до конца ни намерений, ни возможностей Мроо. Да и вообще мало что знаем. Верим, что все бесконечные усилия, потраченные нами на то, чтобы выжить, дают нам гарантию вечного существования. А на самом деле они ничего не значат. Всё может измениться в один миг — и человек исчезнет. Но для нас, умеющих видеть не одну Реальность, очень важно...

— Нас? Кто это "мы"?

Охэйо вскинул голову и посмотрел на него удивленно, словно проснувшись. А потом вдруг покраснел до ушей — он мучительно стеснялся своей слабости, этих вот слов.

— Глупо всё получилось, — сказал он через минуту. — Я ведь не хотел тебе рассказывать. По крайней мере, не сейчас. Не сразу. Но если бы я промолчал, наша дружба погибла бы, разве нет? А ведь мы не можем просто вот так говорить об этом. И у меня нет друзей наполовину. Если ты хочешь быть с нами, думаю, мы имеем право ставить условия.

— Какие?

— Ты забудешь о своей прежней жизни. Останешься жить здесь. С нами. Можно вытерпеть, правда?

— А если у меня появится девушка?

— Здесь вполне хватает места. Один человек, два — никакой разницы. Мы с радостью примем её.

— И всё?

— А ты чего ждал? Клятвы на крови? Целования ноги на верность? Ну, если для тебя это так важно, я не против, — он вытянул пыльную босую ногу. — Вот тут, над пальцами.

Найко засмеялся. Он понимал, что это похоже на истерику, но ничего не мог с собой поделать.

— Ты сам не пробовал?

— Не-а. Я себе не доверяю.

— Это почему же?

— Хитрый шибко. Мне такие люди не нравятся.

Найко вновь хихикнул.

— Непросто, должно быть, быть принцем.

— Морока одна, — Охэйо встал, надевая сандалии. — Знаешь, я совсем забыл, что ты — мой гость, и мой долг — тебя обихаживать. Ты не хочешь посмотреть, как... ну, как я живу? Мне так давно не удавалось похвастаться...

— А Мроо?

Принц яростно встряхнул волосами.

— К черту их. Пока живется, мы должны жить и не давать этим тварям испортить себе настроение. И потом, неужели ты надеешься жить вечно?..

3.

Охэйо едва ли не светился, показывая ему свои владения: парк, где они играли малышами, был только задним их двором. Фасад Малау выходил на Нижний Гитоград, и вид оттуда открывался потрясающий: Найко видел едва ли не весь город, распластанный в утренней дымке.

Перед Малау раскинулась просторная, мощеная гранитом площадь — лишь с неё он увидел, насколько обширно это здание. В, официально, культурном центре Империи жило человек двести — а с учетом филиалов число подчиненных Охэйо доходило до тысячи.

Несмотря на ранний час, парадные ворота Малау были широко открыты. В них тонкой, но упорной струйкой текли посетители, к удивлению Найко, почти сплошь молодежь гитов. Это было связано, скорее, с личностью принца, чем с достоинствами представляемой им страны, и юноша начал понимать, как ему повезло оказаться в друзьях столь популярной персоны. Счет сторонников Охэйо шел на сотни тысяч — но для восемнадцатимиллионного Гитограда, достигавшего девяноста миль в длину, это было всё равно очень мало. Не все они добирались сюда пешком. Прямо сквозь здание проходила эстакада монорельсовой дороги и Найко понял также, каким он был идиотом: он мог приехать сюда прямо с вокзала.

Он как-то вдруг заметил, что Вайми тоже бродит тут, с ними: не совсем рядом, но и не в стороне. Он был... просто лучшим другом принца, — а также его старшим помощником и главным телохранителем. Второе, как обычно, следствие первого.

4.

Этот день оказался самым счастливым в жизни Найко: после экскурсии последовало представление друзьям принца — и его подругам, после чего собственно друзей он не запомнил. Охэйо был в Гитограде кем-то вроде наместника или посла — кем именно, юноша так и не понял, но вокруг него крутилась масса людей. Запас его энергии казался неистощимым — Охэйо без труда загнал бы лошадь, мчась с ней наперегонки, а уставал он, наверное, лишь от себя. Найко выдохся гораздо раньше, но это не разбило его радости: среди прочего, в Малау обнаружилась библиотека с массой книг, которые он давно мечтал прочитать.

Увлекшись, юноша не заметил, как пришла ночь. Выбравшись, наконец, в коридор, он с удивлением обнаружил, что все остальные уже давно легли спать.

Голова гудела от избытка впечатлений. Найко решил пойти на крышу, чтобы проветриться, но заплутал по коридорам и в конце концов попал в небольшой сад на западном уступе здания. Тут было темно и страшновато — темные силовые экраны отсекали свет города, а далекий и узкий серп внешней луны даже не отбрасывал теней. Редкие звезды, белые, как маргаритки, лишь подчеркивали глубокую черноту неба. Врезанные в перекрытие квадратные проекционные матрицы струили ничего не освещающий, таинственный, темно-фиолетовый свет, ветер шумел, то налетая волнами, то отступая, шелестела высокая трава, метались диковатые кусты и тяжелые цветы клонились на упругих стеблях. Всё было темное, туманное. Влажное.

Он не сразу заметил человека, стоявшего у угла крыши, — а заметив, не сразу узнал его: Охэйо был в своем официальном, черном с серебром одеянии, сливавшемся с темнотой. Его лица Найко не видел. Принц, казалось, тоже не замечал его, но, когда он подошел — вроде бы, совершенно бесшумно — сказал, не оборачиваясь:

— Я вижу, ты тоже ночная душа, Найко? Для меня ночь — самое любимое время.

— Почему? — Найко сел на край силовой матрицы, шагах в десяти от него.

Охэйо тихо рассмеялся и поднял левую ладонь, призрачно белевшую в темноте, словно у привидения.

— Лет в десять я пугал так девчонок — скидывал всю одежонку, а потом выскакивал из кустов, когда они шли спать. Сколько было визгу... А сейчас я хочу быть смуглым — очень смуглым — и черноглазым.

— Зачем?

— Чтобы меня в темноте видно не было, зачем же ещё? Я не люблю, когда люди на меня смотрят. Замолкают, когда я вхожу в комнату, смущаются, когда я к ним обращаюсь. А мне становится неловко, — знаешь, как во сне, когда выходишь к публике забыв одеться.

— Наверное, это оттого, что ты красивый.

— Сказал бы честно: похож на девушку. Волос нигде нет, кожа гладкая, как у... если бы мог, я стал бы здоровенным мужиком с квадратной челюстью и шерстью на спине. Тогда бы на меня не пялились.

Найко невольно засмеялся. Охэйо повернулся к нему с хмурым видом — и засмеялся тоже.

— Знаешь, недаром говорят, что красота — это наказание за грехи. Когда становится темно, мне хочется бегать и выть диким голосом. Только от этого я быстро устаю, и поэтому... Больших и приятных снов, Найко.

5.

Ещё через неделю они с друзьями сидели кружком и болтали, все едва одетые — было очень тепло. Несмотря на поздний час, — где-то около полуночи, — небо оставалось таким же темно-синим, всего с несколькими звездами. Далеко внизу — из окон их комнаты открывался роскошный вид на город — сияла галактика синих и желтых огней, а над горами на юго-западе поднимались огненные перья заката.

Найко толкнулся пальцами босой ноги и повернулся вместе с креслом, лениво осматриваясь. Мерцание мониторов и сияние негаснущей северной зари наполняло просторную комнату таинственным полумраком. Из окна струился теплый, сильно пахнущий соснами воздух, и этот аромат, смешиваясь с запахом озона от компьютеров, превращался в нечто, доставляющее почти физическое наслаждение. Ровное жужжание кулеров создавало приятный звуковой фон, ярко-зеленое мерцание коннекторов в темноте под столами казалось интересным и таинственным. Дверь в почти темный коридор была открыта — как и двери, ведущие на улицу. В любой миг Найко мог выйти босиком на прохладный песок двора — и, может быть поэтому, этого не делал: куда приятнее было просто наслаждаться возможностью.

Они все расселись в вольных позах, лишь Охэйо сел не слишком-то удобно — сунув левую ногу под зад — но был, очевидно, так увлечен, что просто забыл об этом. На экране перед ним застыло изображение Джангра, видимого в четверть полной фазы — его передавала камера спутника, через который шла связь. Принц тронул курсором один из показавшихся на миг квадратов изображения и тот, увеличившись, занял весь экран. Это был, наверно, Гитоград, но Найко не видел ничего знакомого — масштаб был все равно слишком мелким. Возможно, это смутное пятнышко желтовато-белого свечения и было их городом... а возможно, и нет.

Охэйо сидел очень прямо, едва касаясь пальцами края стола. Его красивая ровная подошва, видневшаяся из-под бедра, была довольно-таки грязной. Как-то ощутив взгляд Найко, он покосился на него, потом встал, зевая и потягиваясь. Они все переглянулись — без слов было ясно, что пора закругляться — после чего начали выключать машины.

Вообще-то дело у них было очень серьезное — Найко, например, поручили обшарить все художественные сайты и отобрать пару сотен наиболее симпатичных ему авторов, чтобы Охэйо пригласил их в Гитоград — якобы для получения грантов. На самом деле — чтобы, если начнется война с Мроо, укрыть их в Ана-Малау — новейшем имперском убежище, лишь только что законченном постройкой. Вообще-то принц собирал крепкую и красивую молодежь уже месяца три — он создал целую комиссию из своих друзей, где каждый отбирал таланты в каком-то одном виде искусства. С рисунками, по крайней мере, было просто — характер автора тут, при небольшой практике, угадывался с одного взгляда. С музыкой тоже не возникало проблем, но вот уже рассказы создавали затруднения — как известно, читать можно или быстро или внимательно. Охэйо руководил процессом и проводил окончательный отбор — тоже непростое дело, так как людей в Ана-Малау могла войти лишь тысяча двести, а выбирать приходилось не только по творческим способностям и чистому, задорному характеру, но и по стойкости. Принц хотел успеть к Закату Лета — но, во-первых, они уже почти справились с этим, и во-вторых, срок подходил только послезавтра. К тому же, был уже первый час ночи: можно и отдохнуть, хотя спать им совершенно не хотелось.

Вернувшись в свою комнату, Найко подошел к окну. В парке Малау, среди прочего, было небольшое озеро. На окружавшем его песчаном пляже Охэйо с друзьями и подругами — все одетые лишь в пёстрые парео на бедрах — затеял игру с мячом. Они, смеясь, носились друг за другом, выхватывая мяч из рук, из-под их босых ног летел песок. Найко невольно любовался их гибкими телами и ловкими, отточенными движениями. Пусть и остальные их занятия могли показаться игрой, юноша относился к порученному ему делу очень серьёзно. Теперь он работал вместе с остальными каждый божий день — а потом мирно спал до восхода и видел Охэйо всего два часа в сутки — когда тот, устав от дел, развлекался с друзьями. Они все собирались в гостиной, ели всякие вкусности, бездумно болтали, танцевали под музыку — Охэйо тоже, с подругами — очень красиво, с изяществом, какое не могли дать никакие упражнения, — оно было врожденным.

Найко насчитал у него восемь очевидных подруг, но до сих пор не мог сказать, с какой из них принц не только дружит по-братски: возможно, что со всеми — по очереди или как душа велит. Это были, конечно, необычные девушки — таких не встретишь на улице. При одном взгляде на них у него перехватывало дух, и он постоянно ходил слегка ошалевший.

Друзей у Охэйо было меньше — всего трое без Вайми и самого Найко — так что бездельничать им не приходилось. Отыхая от дел, они смеялись, рассказывали страшилки (которые здесь вполне могли быть и не выдумками) или забавные истории. Охэйо обожал пересказывать свои сны, и, как полагал Найко, здорово при этом привирал, — истории у него получались просто фантастические, и притом, очень интересные. Он валялся на диване, непринужденно положив голову на бедра одной из подруг, чесал грязные пятки и говорил вещи, часто не блистающе умные, — но в восемнадцати карманах его парадной хайлины водилось множество весьма странных вещей: лазерные указки (часто весьма вредные для глаз), телефоны (от одного до четырех штук), фонарики, планшеты, драгоценные камни, а в одном Найко заметил рубчатую рукоять пистолета — положение и род занятий побуждали Охэйо к неослабной бдительности. Войдя в помещение он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к малознакомым людям на расстояние вытянутой руки. Тем не менее, он не походил на человека, которого окружают враги. Принц любил мирную, уютную обстановку и был склонен к мелким изыскам во всем. Их посиделки были просто образцовыми — они скромно пили чай и общались очень культурно. Пошлостей Охэйо не терпел — стоило ему скосить глаза на сказавшего что-то не то, и виновный тут же извинялся. Его неприличные песни о любви Найко, наверное, приснились. С девушками принц держался очень уважительно — разве что, танцуя, мог поймать подругу и поднять её на руках к потолку, вырвав восхищенно-испуганный визг, — но вообще-то он был очень скрытным юношей. Найко не знал о нем, собственно, ничего, понимая, однако: если он решит остаться здесь, всё изменится.

Эта идея очень ему нравилась и одновременно пугала — прежде всего потому, что все его усилия разобраться в Охэйо напоминали попытки описать вкус радуги. Принц был экономичен в словах, поступках и затратах времени, точно оценивал свои возможности и редко уставал от работы — но в одежде, внешности, поведении и разговоре считался только сам с собой, был часто нелогичен в словах и действиях, хотя уличать его в этом рисковали немногие. Найко подозревал, что перед ним — скрытый диктатор, творчеством которого является власть, а базой этой власти — система неизмеримых, то есть не скованных законом, неформальных отношений между людьми. Его владение миром этих отношений было абсолютным, высоким искусством — и, пользуясь этим, принц подчинял себе людей. Противостоять ему могли лишь немногие. Он управлял людьми походя, часто — ради развлечения, не их формой, но сущностью, создавая собственные миры и помещая людей в них. Как вот его...

Вдруг чьи-то теплые ладони обвили его талию. Найко позорно вскрикнул от неожиданности и лишь потом гневно обернулся — но его гнев тут же угас.

В полушаге от него стояла Иннка, одна из подруг принца, — красивая крепкая девушка лет двадцати. У неё было скуластое лицо и густейшая грива вьющихся темно-золотых волос. Они уже несколько раз поговорили очень мило, но сейчас Найко замер с приоткрытым ртом, не зная, что сказать. Он не заметил, как влюбился в неё — но до сих пор не знал, что и она в него тоже. Сердце у него сладко сжало — несмотря на жару, он чувствовал тепло девушки, а в её глубоком темном взгляде можно было утонуть. Потом она засмеялась и потянула его за руку.

В темноту.

6.

Они мчались верхом на мопеде по прямому, как стрела, шоссе, посреди широкой просеки. Было уже далеко за полночь, толку от слабенькой фары оказалось немного и Найко погасил её. Ему нравилось ехать в призрачном сумраке. Впереди, над горизонтом севера, стояла таинственная, негаснущая заря, вокруг, за темно-медными стволами сосен, сгущалась непроницаемая тьма. Нигде, насколько хватал глаз, не было ни огонька, ни человека: все пропускные пункты в Империи на ночь закрывались и дороги были совершенно пусты. Найко словно попал в чуждый, таинственный, безлюдный мир и ровный шум отлаженного мотора совершенно не мешал ему. Ощущая ровный пульс машины и теплые руки подруги на талии, он не только сам сливался с ними, но становился частью чего-то большего, единый с окружающим миром, и, в то же время, отдельный от него. Иннка была очень благодарна ему за это, совершенно неожиданное, громадное удовольствие: в Усть-Манне юноша приохотился к ночной езде на мопеде, так что когда она предложила ему сделать что-нибудь необычное, затруднений у него не возникло.

Больше всего Найко нравилось кататься за городом, где в это время не встречалось ни единой живой души. Это одиночество было настолько обычным и устойчивым, что он ездил обычно босиком, в одних рабочих штанах — чтобы ощущать нагой кожей напор прохладного, пропитанного пронзительным запахом сосен воздуха. Он почти никогда не останавливался: ему нравилось именно это бесконечное, стремительное движение.

За ночь Найко проезжал километров по триста, забираясь очень далеко от города, в другие области. У него были, конечно, свои любимые маршруты, но куда интереснее было мчаться наугад, не зная, что увидишь в следующий миг. Он не боялся бездорожья: маленький, джанской работы мопед мог пройти почти всюду, где проходил человек.

Вообще-то, кататься с девушкой здесь, в Гитау, для манне было рискованно, но риск тоже привлекал его: проносясь по узкой тропке над высоким обрывом реки, например, он упивался собственной ловкостью. Не менее приятно было и видеть места, отличные от знакомых. В таинственной ночной стране он встречал вещи, иногда очень странные, — вроде отходящих от шоссе дорог, окутанных густо-зелеными или темно-красными силовыми полями. Он видел и странных людей — но просто проносился мимо них и они ничего не могли ему сделать. Ощущение собственной неуязвимости было не менее привлекательным, чем всё остальное...

Найко встряхнул волосами, опомнившись. Впереди, уже близко, маячил длинный горб моста — тот вел в соседнюю, Лайскую область. Юноша понял, что забрался слишком далеко — но даже не подумал повернуть назад.

Перед мостом, над шоссе, с тросов ровным треугольником свисали тусклые, таинственно-фиолетовые фонари и их назначение он не мог представить даже приблизительно. Мостовые ворота из коричнево-смуглых толстых труб были заперты на ночь, — но Найко проскочил в узкую пешеходную калитку, мимо темной коробки милицейского поста. Он помчался по слабо выгнутой серебрящейся дуге моста вверх — прямо к коричневато-белой, бесконечно далекой заре, над затопившим долину реки морем рыжеватого тумана. Казалось, он сделался легче и вот-вот взлетит. Впрочем, катиться вниз тоже было удивительно...

За мостом он словно попал в какой-то другой, волшебный мир. Хотя на первый взгляд ничто не изменилось — тот же пыльный асфальт, те же сосны — казалось, всё вокруг происходит во сне, и ему хотелось сделать ещё что-нибудь необычное, чтобы убедиться в этом...

Свернув на первом же повороте, Найко съехал к излучине реки или темному лесному озеру. Не в силах одолеть искушения, он обнял подругу. Они долго целовались, а потом, как-то вдруг, занялись любовью — прямо на берегу озера, на песке, под пристальными взглядами громадных утренних звезд.

Найко было неловко на просторе, но всё вокруг казалось ему по-прежнему волшебным — золотой отблеск зари над темной стеной близкого леса, чистейший, прохладный воздух ночного соснового бора, поразительная тишина, — её нарушал только тихий шум сбегавших отовсюду капель росы, сухой холодный песок — и гладкое, горячее тело Иннки на нем. Он обнимал плечи новой подруги, целуя её глаза, её пухлые губы, задыхаясь от наслаждения и не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле...

7.

Вернувшись в Малау, Найко проспал до самого обеда. Проспал бы и больше, но его разбудил голод — он не ел со вчерашнего вечера. Обед оказался столь сытным, что юноша снова заснул и проснулся уже на закате, потеряв всякое представление о времени и совершенно ошалевший. День выдался на удивление жаркий — он был весь мокрый от пота, а воздух в комнате напоминал влажную горячую вату.

В поисках прохлады юноша вышел на открытую террасу над берегом паркового озерца, — но и снаружи оказалось очень жарко и душно, как в теплице. Впрочем, он тут же замер, начисто забыв о жаре, — в озерце плескалась стайка загорелых принцевых подруг, одетых очень легко — только в пояски из бус, свисавших на их круглые попы и крепкие бедра. Низко над головой Найко висели тяжелые, красновато-бурые закатные тучи и гибкие тела девушек казались отлитыми из гладкой, блестящей меди.

Заметив Найко, девчонки засмеялись — как будто его застали в столь неловком положении — и начали дружно забрасывать водорослями. Он вернулся в дом с горящими щеками, смущенный и пристыженный. Здесь он столкнулся с Иннкой и Охэйо. Вложив его руку в руку девушки, принц сделал какой-то сложный жест, насмешливо посматривая на него, и Найко не выдержал.

— Что это значит? — довольно грубо спросил он.

Иннка тут же закатила глаза, словно готовясь упасть в обморок, — и хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

— Это значит: "многих вам детей" — пояснила она.

Найко в гневе бросился на неё. Он с удовольствием дернул бы её за косу — но косы у неё не было и он, довольно сильно, дал ей ладонью по заднице. Иннка задорно взвизгнула, отскочив метра на два, как вспугнутая антилопа, — и Найко вновь замер с мучительно горящим лицом, не понимая, как это у него получилось.

Охэйо, презрительно фыркнув, вышел на террасу, замер, словно превратившись в статую, — и, вдруг вскрикнув, покатился по полу, спасаясь от метко летевшей в него тины. Донесся дружный девичий смех и Найко улыбнулся, почувствовав себя, наконец, отомщенным.

Принц пулей влетел в комнату, захлопнув за собой дверь. С его лица и с других частей тела свисали космы ряски, и он гневно сбрасывал их со всех мест, до каких только мог дотянуться. Иннка и Найко покатились со смеху. Охэйо хмуро посмотрел на них, потом тоже вдруг ухмыльнулся и вышел, оставив их одних. Иннка и Найко замерли, смущенные, не глядя друг на друга.

Юноша не помнил, оделись ли они перед тем, как поехать сюда, не помнил толком даже обратной дороги — он едва ли не всё время жмурился от удовольствия, чувствуя руки подруги на своей талии. Кажется, с того самого вечера они не сказали друг другу ни слова — просто потому, что в них не было нужды. Его вольная жизнь закончилась — но Найко совершенно не жалел об этом.

Глава 8:

Откровения реальности

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Первым, что Лэйми ощутил, очнувшись, была мучительная боль: его словно жгли каленым железом, причем, сразу в двух местах. Не вытерпев, он застонал, потом сжал зубы. Он был убежден, что парень должен страдать молча, хотя и не мог вспомнить, почему, — но боль терзала, пронзала его, не давая думать, лишая всех душевных сил. Лэйми отчаянно боролся с ней, пытался сосредоточиться на боли и это действительно её уменьшало.

Когда боль, наконец, отступила — по крайней мере, ослабела настолько, что он смог не только бессловестно выть от неё, как животное, но и хоть как-то рассуждать, он разобрался в её источниках. Судя по ощущениям, у него было прострелено легкое и перебито одно или два ребра. Вторая пуля прошла навылет ниже печени. Там болело уже не так дико, но вот дышать было трудно и так больно, что приходилось делать перерывы.

Вдруг он с ужасом понял, что может вообще не дышать — точнее, целые минуты не чувствовать удушья: огонь Внутренней Энергии поддерживал его силы. Эти перерывы были великим облегчением, и он не представлял, как вытерпел бы всё это без неё. Потом он как-то незаметно отключился...

Очнувшись во второй раз, он смог открыть глаза. Над ним выгибался беленый свод, но сил поднять голову ещё не было. С большим трудом удавалось ворочать ей из стороны в сторону, словно тяжеленным бревном.

Он увидел голые облезлые стены и несколько железных кроватей с тонкими тюфяками — пустых. Над ним нависал стояк с капельницей и тонкая прозрачная трубка вела от неё к игле, впившейся в сгиб его локтя. Попытавшись вытащить её, Лэйми тут же обнаружил, что его руки и ноги привязаны, — хотя он был так слаб, что не смог бы не только встать, но даже скатиться с постели.

До него начало, наконец, доходить, где он оказался и сердце юноши стало сжиматься редкими, обморочными ударами, — но страх был всё же не таким мучительным, как боль. Через какое-то время Лэйми успокоился. Ничего не происходило. Он лежал, закрыв глаза, и тихо страдал, иногда приподнимал ресницы и осматривался, но ничего не менялось. Так прошло, наверное, несколько часов. Потом он уснул.

2.

Пробуждение вышло неприятным — кто-то старательно бил его по щекам. Лэйми издал протестующий звук и открыл глаза, однако тщетно. Было так же темно. Он повел головой — и не сразу понял, что его глаза завязаны. Он сам лежал на чем-то мягком... и ему стало значительно лучше. Боль почти совсем прошла, остался лишь палящий жар и страшная тяжесть в груди — словно ему на ребра взгромоздили раскаленный гранитный блок, но ощущение не было мучительным — это было ощущение исцеления.

Лэйми чувствовал, что спал очень долго — гораздо дольше, чем смог бы проспать сам. Голова была тяжелой, он не вполне понимал, что с ним, но мускулы ему теперь подчинялись — наверно, он смог бы встать и даже пойти, если бы его не привязали. Тугие, вроде бы резиновые жгуты стянули его запястья, щиколотки, бедра над коленями, живот и грудь под мышками. Она была перевязана, но ничего больше на себе он не чувствовал. Лэйми не стыдился своего тела, но в общем был стеснителен. И уж подавно не любил, когда его били. Юноша яростно встряхнул головой.

— Очнулся? — спросил спокойный мужской голос. Судя по всему, его обладателю было лет пятьдесят. Впрочем, Лэйми понимал, что легко может ошибиться.

— Да. Ещё бы!

— Кто ты?

— Лэйми.

— Точнее! Имя, фамилия, домашний адрес?

— Сначала отвяжи меня.

Бац! Юноша взвыл от боли. Судя по ощущениям, его ударили по босым пяткам чем-то твердым. Наотмашь.

— Ах ты, сволочь!

Бац! Лэйми зашипел, потом выдал подряд весь запас ругательств, который знал. Донесся смешок.

— Приятно, когда человек говорит искренне. Тебе может быть гораздо больнее. Так что давай поговорим спокойно, как друзья.

— Я хочу есть, — заявил Лэйми.

— А попробовать свою печень ты не хочешь? Ты жив только потому, что интересен мне. Знаешь ли, когда человек появляется там, куда попасть невозможно, и отправляет в больницу двух охранников, это само по себе уже довольно необычно. Но вот когда он за двое суток оправляется от тяжелого ранения, это можно принять за чудо. Вот только чудес, знаешь ли, не бывает. К счастью, твой случай лежит в профиле моей основной работы. Чертовски интересно, как можно добиться регенерации со скоростью, превосходящей биологические возможности клеток. Анализы ничего не показали. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Нет.

— Охотно верю. Но ведь тебя кто-то послал сюда? Кто? Как ты сюда попал?

— Меня никто не посылал. Я просто хотел посмотреть...

Мужчина с искренней печалью вздохнул.

— Хорошо подумай. Если ты будешь отвечать честно, то сможешь сохранить жизнь и даже получить много денег. Если нет — ты умрешь. По частям... медленно.

— Но ведь ты тоже умрешь — когда-нибудь. Какая разница?

Удар обрушился на его голени там, где кость прилегала к коже, и мир под сжавшимися веками окрасился в желтый цвет. Лэйми прикусил губу, чтобы не закричать. Второй удар, третий... его замутило от боли. Не вытерпев, он заорал во все горло — и тут же получил удар по животу, лишивший его дыхания. Теперь ему стало по-настоящему плохо — он ничем не мог выразить, как ему больно. Ему хотелось только одного — немедленно умереть...

Когда дикое избиение прекратилось, Лэйми почти не ощутил облегчения — казалось, его ноги опустили в чан с кипятком.

— Ты будешь отвечать? — теперь в голосе не было даже фальшивого дружелюбия.

— Да иди ты!.. — заорал Лэйми с глубоким и искренним чувством. Все его мускулы сжались в ожидании очередного удара, он зажмурился... и снова услышал тихий смешок.

— Я думал, что такое бывает лишь в дурацких книжках про героев. Надо же... знаешь, с тобой приятно иметь дело. Надоели эти сопляки, вечно визжат, рыдают и просят... Что ж, раз ты не желаешь разговаривать, придется прибегнуть к другим средствам...

На минуту его оставили в покое. Несколько раз Лэйми слышал, как тихо звякало стекло. Потом его плеча коснулась мокрая ватка и через мгновение он ощутил укол. Судя по всему, им занимался врач — он даже не почувствовал боли, лишь неприятное, тянущее ощущение в мускулах, когда ему впрыскивали... что?

Внезапно ему стало очень легко и хорошо. Боль почти мгновенно утихла. Лэйми перестал осознавать себя, ему хотелось смеяться... говорить... говорить без конца. Но что-то в нем словно выбило предохранитель и он, даже не заметив этого, провалился в черное забытье.

3.

На сей раз, в сознание его привел острый, мучительный зуд. Лэйми бессознательно потянулся к груди — и испуганно отдернул руку, коснувшись корки запекшейся крови. Под ней нестерпимо чесалось. Он стал осторожно поглаживать эту неровную, грубую поверхность, стараясь хотя бы немного ослабить терзавшее его ощущение. Ноги болели сильно, но терпимо. В общем, ему было хорошо — его заливало ровное тепло, словно над грудью висело маленькое солнце. Открыв глаза, Лэйми даже удивился, не увидев его. Но, несмотря на весь пережитый кошмар, внутренний свет всё ещё был с ним...

Его голова лежала на чем-то теплом, определенно живом. Подняв взгляд, он обнаружил, что она покоится на коленях нагого юноши, уже знакомого ему, — Аннита Охэйо. Лэйми испуганным рывком сел, поджал ноги и тут же зашипел от боли — ниже колен они превратились в один сплошной синяк.

— Я думал, ты никогда не очнешься, — тихо сказал Аннит. — Тебя сильно избили.

— Если бы только избили... — Лэйми открыл рот, чтобы продолжить, но ничего не сказал. Он не разбирался в медицине, но понимал, что парню с простреленным легким полагается умирать, захлебываясь кровью, а не чесаться.

— Чем они тебя так?

— Две пули, — буркнул Лэйми и пошевелил пальцами босых ног. Ходить, похоже, он ещё мог.

— Странно, что ты жив, — Аннит помолчал. — Больно?

— Теперь — не очень.

Лэйми осмотрелся. Комната была небольшой и довольно-таки странной — стены и пол обиты толстыми подушками, обтянутыми грубой черной кожей. Наверху горела голая, ослепительно яркая электролампа, не давая рассмотреть потолок. Сам он тоже оказался обнажен.

Какое-то время они смущенно посматривали друг на друга. Охэйо был гибкий и мускулистый, его стройное тело покрывали синяки, густые черные волосы спутаны.

— Как ты попал сюда? — наконец спросил Лэйми. — И что это за место?

Он сел поудобней, опершись спиной об стену.

— Об этом я знаю не больше тебя, — Аннит пожал плечами. — Вообще-то, во дворце. Я работаю здесь, и довольно случайно узнал, что ты тут оказался. Только у меня не было пропуска в этот подвал, разумеется. Я, скажем так, потерялся и приступил к поискам, когда была уже глухая ночь. Добрался до нижней чертовой двери. Даже открыл её. Только за ней было несколько парней. Я не успел ничего сделать. Они уже ждали меня и бросились все сразу... — Аннит зябко поёжился, словно демонстрируя синяки — свидетельство того, что он не сразу и не без боя уступил превосходящему врагу. — Я пнул одного под ширинку... его визг было слышно по всему дворцу. Остальные схватили меня. Их было трое или четверо. Прижали мне к лицу тряпку с какой-то вонючей дрянью. Я думал, что задохнусь... и потерял сознание. Очнулся уже здесь. В таком... виде. Меня допрашивали. Били. Сначала дубинкой, потом плетью... — он судорожно повел ободранными до крови плечами. — А потом бросили к тебе. В общем, я попался, как дурак.

— А я... — начал Лэйми, но Охэйо прервал его.

— Знаешь, почему мы тут вместе? Им не удалось ничего из меня вытянуть — без членовредительства — и из тебя, насколько я смог понять из их вопросов, тоже. Здесь где-то есть микрофон. Они думают, что мы бросимся болтать и выдадим всё, что знаем. Тут можно говорить только то, что им уже известно. Ты понял? Давно ты здесь?

— Дня два. Не помню. Я почти всё это время был без сознания.

— А я попался вчера... кажется. Что ты помнишь о своей жизни?

— Ну... Мои родители умерли, когда я был ещё малышом. Когда все деньги, оставшиеся от них, кончились, родня сразу как-то вся разбрелась... У меня остался только дом, но и его скоро отнимут за долги...

Охэйо вдруг почему-то улыбнулся.

— Забавная история. Нет, в самом деле.

— Да? А что в ней смешного? — Лэйми пристально смотрел на своего невольного товарища. — Я последний в роду, которому полторы тысячи лет. Живу один, в старой развалине, как привидение. Завидовать нечему.

— Да, — Охэйо опустил взгляд. — Знаешь... я искал тебя не потому, что... Мне понравилось то, что ты сделал. Я бы так не смог... впрочем, неважно. Вообще-то я работаю здесь техником на узле связи. То есть, работал. Они нас, наверно, убьют... — он помолчал. — Здесь, в Директории Хониара, уже давно исчезают люди. Молодые, обоего пола, по несколько сотен за год. В основном одинокие — те, кого никто не будет искать. Но для страны с населением в четыре миллиона человек такие потери почти незаметны. О том, кто и зачем это делает, тут ходит множество слухов — и, как ты понял, правдивы самые страшные из них... — Охэйо обращался скорее сам к себе. — Но если мы проживем ещё хотя бы несколько часов, они будут последним, о чем нам придется беспокоиться. Уже, по сути, началось. Когда появились эти жуткие облака... знаешь, они давили на глаза, словно свинцовая крыша, и под ними было... страшно. Потом была жуткая гроза, а потом вдруг дико похолодало... и выпал снег.

— Снег? — Лэйми удивленно вскинул голову. — Сейчас же июль!

— Вот именно. Похоже на конец света, правда?

— Да. Но что это? Это... они? Из тьмы?

Охэйо хмуро кивнул.

— Да, Лэйми. И они уже нас атакуют.

Лэйми с удивлением обнаружил, что этот рассказ не слишком его впечатлил, — он слишком боялся за себя, чтобы думать ещё и о мире. Особенно страшно ему не было — он искренне верил, что сможет сбежать. Но вот сможет ли он вновь подняться в воздух? Он не был уверен. Слишком много вновь обретенной силы ушло на то, чтобы просто позволить ему дышать...

Дверь, неотличимая от стены, открылась беззвучно и так неожиданно, что Лэйми удивленно вскрикнул. За ней он увидел часть полутемного беленого коридора — и трех громадных парней, при одном взгляде на которых пропадала даже мысль о побеге. Но они явились вовсе не затем, чтобы убить их или подвергнуть истязаниям — они принесли им еду.

К удивлению Лэйми, предложенная им похлебка мало походила на тюремную баланду — в ней нашлось даже мясо, а порции оказались такими, что впору было треснуть. Если их тут и ждала смерть, то явно не от голода.

Юноша с энтузиазмом набросился на еду. Он слышал, правда, что гордые пленники не берут еды из рук врага, но был слишком голоден, чтобы быть гордым. Как же он сможет убежать, если начнет морить себя голодом? Правда, он тут же подумал, что его откармливают для того, чтобы потом съесть, но это был уже явный бред...

Сытная еда буквально воскресила его — даже боль в отбитых ногах заметно ослабела. Но тут же его голова словно налилась свинцом. Лэйми нестерпимо захотелось спать. Он успел подумать, что его вновь обкормили какой-то дрянью — и провалился в глухое забытье.

4.

Его схватили и поволокли, не дав толком проснуться. Несколько мгновений Лэйми пытался понять, сон это, или явь, потом бешено рванулся, но его руки скрутили настолько умело и старательно, что он только вскрикнул от боли — и лишь тогда очнулся окончательно.

Его тащили по какому-то коридору. Двое здоровенных парней перед ним волокли яростно упиравшегося Охэйо. Впереди, из распахнутой двустворчатой двери, потоком изливался свет.

Когда его затащили в неё, Лэйми на несколько секунд зажмурился. Зал оказался очень просторным — метров пятнадцать в длину, десять в ширину и выше его роста раза в два. По беленому своду тянулись плотные ряды люминесцентных ламп — их свет был так ярок, что походил на солнечный. Пол и нижняя часть стен были облицованы кафелем. Вдоль них сплошь стояли застекленные шкафы с медицинскими инструментами и химической посудой, в центре зала, рядами, — столы, лабораторные, с какими-то аппаратами из стеклянных трубок, и операционные, в свежих пятнах крови. Кровь здесь была везде — на полу, на небрежно брошенных стальных инструментах, на комках мокрой ваты...

За ребристыми панелями на торцевой стене тихо урчали вентиляторы, но всё равно, здесь стоял тяжелый запах химикатов, крови и страданий. Лэйми вновь бешено рванулся. Ему почти удалось освободиться, но на голову тут же обрушился удар дубинки и в глазах потемнело на несколько секунд. Его оттащили к стене, к наспех сколоченной деревянной раме, похожей на поставленную стоймя кровать. Лэйми изо всех сил старался вырваться, но он был один, а палачей — трое. С помощью грубых брезентовых петель они притянули к раме его руки и ноги. Охэйо же опрокинули на операционный стол и привязали куда более тщательно — он не мог даже повернуть головы. Стол подкатили так близко, что Лэйми мог бы коснуться его.

Едва его оставили в покое, юноша осмотрелся. Кроме двух пленников в зале было четверо могучих парней в клеенчатых передниках и полный пожилой мужчина в лабораторном халате. Именно он обратился к нему и Лэйми узнал ненавистный голос.

— Твой случай становится всё более интересным, — сказал толстяк. Он не удосужился представиться, но юноша узнал его — он видел в газете его фотографию. Аний Мург, директор Медицинского Управления. Директор и эта лаборатория во дворце... Что же они здесь делали?..

— Я впервые встречаю такую хорошую блокаду от правдосказа, — продолжил Мург. — У тебя и у твоего друга. Это просто что-то изумительное. Такую защиту не ставят просто вот так, и очевидно, что ты знаешь нечто очень важное. Председатель приказал перейти к пыткам, но бывает защита и от пыток — смертью, а я не хочу терять столь уникальный экземпляр регенерата. Интересно будет узнать, как ты относишься к чужим страданиям. Я понимаю, что этот вот парень ничего не значит для тебя, но тебе вряд ли захочется смотреть, как его разбирают на части. Ты не знаешь, сколько всего можно сделать с человеческим телом прежде, чем оно умрет. Я могу вскрыть ему глазные яблоки и впрыснуть внутрь немного кислоты... или проделать то же с суставными сумками. Можно ввести немного кислоты в кровь — это вызывает сумасшедшую головную боль. Можно просто распороть ему живот и потихоньку доставать внутренности...

— Заткнись, тварь! — сорвавшимся, незнакомым голосом крикнул Лэйми.

— Ты согласен отвечать на вопросы?

— Нет.

— Жаль. Вряд ли тебе будет приятно смотреть, как с лица твоего друга сдирают кожу. А если вдруг понравится — у нас есть парнишки помоложе, девушки... Эй, держите ему голову!

Это относилось к Лэйми. Грубые, безжалостные руки схватили его, растянули веки вверх и вниз, принуждая смотреть на белое от испуга лицо Охэйо. Их взгляды встретились. В глазах Аннита Лэйми увидел сочетание безумной надежды, страдания и тоски, какое обычно бывает на последней грани перед сумасшествием. Потом рядом с этими глазами появилась рука — сильная рука хирурга, сжимающая скальпель. Скальпель вдавился в кожу перед ухом, из-под него потекла кровь...

Лэйми бешено рванулся, ощутив несокрушимую прочность ремней — они не поддались, даже не растянулись. Он не смог даже освободить голову. В приступе безумной ярости он закричал и вновь рванулся. Огонь Внутренней Энергии вновь вспыхнул в нем — но теперь он был беспощадным, смертельно-белым, словно свет ламп над головой.

Парень, державший его голову, испуганно отдернул руки — кожа под ними вдруг стала нестерпимо горячей. Лэйми смог закрыть глаза и это помогло ему сосредоточиться. Его тело изогнулось дугой под безжалостным напором силы, что смогла поднять его в воздух. Широкие ремни до крови врезались в кожу, суставы затрещали — его словно пытались разорвать четверкой лошадей. Толстый брезент выдержал, зато дерево, к которому он крепился, поддалось — Лэйми услышал хруст и удвоил усилия. Ещё мгновение — и он либо освободится, либо внутреннее пламя сожжет его, подарив быструю милосердную смерть...

Рама разлетелась на куски с треском, похожим на звук взрыва. Лэйми швырнуло вперед, он налетел на стол с Охэйо, пребольно ударившись бедрами. Пронзительно взвизгнули ролики. Стол ударил Мурга, стоявшего с другой стороны, сбил его с ног и врезался в стояк с лабораторной посудой, которая со звоном посыпалась на пол. Лэйми распластался на кафеле. Пламя Внутренней Энергии ослепительно вспыхнуло в нем... и вдруг погасло. Совсем. Юноша ощутил в груди пустоту — и с ужасом понял, что его сердце не бьется. Это тянулось, быть может, секунду — самую длинную секунду в его жизни — потом его тело потряс тяжелый, обморочный удар... ещё один... и ещё...

После каждого удара его сердце замирало, словно решая — сжиматься ему ещё раз или нет. Лэйми чувствовал, что умирает, он не мог подняться, понимая, что его сейчас схватят — это напоминало кошмар, где время идет мучительно медленно...

Потом он моргнул и его сердце вдруг забилось нормально, очень быстро. Пусть непомерное напряжение лишило его бесценного Дара Полета — но сила его тела осталась при нем. И ярость — тоже.

Юноша вскочил, лихорадочно осматриваясь в поисках хоть какого-нибудь оружия. На глаза ему попался большой микроскоп с массивной чугунной станиной. Лэйми схватил его — и наотмашь, с разворота ударил подбежавшего охранника по голове, ощутив упругую мягкость поддающейся плоти. Охранника швырнуло вбок, он упал и уже не шевелился. Его левый висок превратился в глубокую, бледную вмятину. Второй охранник испуганно отскочил, замахнувшись дубинкой, но ничего больше сделать он не успел — Лэйми наотмашь ударил его по поднятой руке, потом по голове и сбил на пол. Занеся микроскоп двумя руками, как камень, юноша изо всех сил обрушил его на испуганную потную морду. Череп проломился с хрустом, словно незрелый арбуз, и во все стороны брызнула темная кровь. Охранник дернулся и замер.

Сзади приглушенно треснул выстрел газового пистолета и Лэйми ударило волной невыносимо едкой вони. Задохнувшись, мгновенно ослепнув от слез, он выронил микроскоп и беспомощно схватился за лицо. Хлесткий удар дубинкой сшиб его с ног, чья-то рука страшно сдавила плечо. Ощутив, как в него вонзается игла, он бешено рванулся. Игла сломалась, разорвав кожу, потом Лэйми нащупал горло противника и вцепился в него пальцами, словно когтями. Жесткая плоть подалась, он услышал негромкий треск и вскрик, перешедший в клокочущий храп. Сбросив обмякшее тело, он поднялся, растирая слезящиеся глаза.

Теперь их осталось двое: последний уцелевший охранник и Мург. Они потихоньку пятились к двери, уже не решаясь вступать в схватку, и Лэйми сам бросился на них.

Его ближайшей целью был Мург. Толстяк схватил стул и прикрывался им, словно щитом. Когда Лэйми налетел на него, Мург встретил его ударом, чуть не сломавшим юноше руку. Лэйми опрокинулся назад и не упал только потому, что врезался спиной в тумбу стола.

Совершенно обезумев от боли, он вновь бросился в атаку, поднырнул под занесенные вверх ножки и с разбегу боднул Мурга головой в грудь. Толстяка отбросило назад. Он врезался спиной в прозрачную дверцу шкафа и проломил её, обрушившись внутрь в водопаде бьющегося стекла и жидкостей, хлынувших из разбившихся банок, потом качнулся вперед и упал на пол. Из его спины торчал широкий осколок стеклянной полки и несколько осколков поменьше. Раздался непереносимый визг. Мург корчился в бурлящей, клокочущей луже — очевидно, вытекшие химикаты вступили в какую-то бурную реакцию. Его халат дымился и темнел на глазах. В нос Лэйми ударила сатанинская вонь и юноша невольно отступил. Последний охранник смотрел на него остекленевшими глазами, потом повернулся и побежал.

Лэйми настиг его уже у дверей. Он бросился на спину врага, на мгновение зависнув в плавном, кошачьем прыжке. Они вместе рухнули на пол, проскользив по гладкому кафелю ещё два дюйма — и лоб охранника ударился об обитую сталью нижнюю часть двери. Его голова неестественно запрокинулась назад и вбок. Раздался короткий треск. Жесткое тело под Лэйми дернулось и обмякло.

Юноша поднялся медленно, словно очнувшись ото сна. Равнодушно запустив пальцы в рану, выдернул засевший в мышце кусок иглы. Визг Мурга терзал слух, однако толстяк сумел встать на четвереньки и пополз. Осторожно, чтобы не наступить босыми ногами на битое стекло, Лэйми подошел к нему и поднял отлетевший стул. Стул быстро взлетел и опустился — раз, второй, третий...

Он бил, словно автомат, стараясь попадать по черепу, и опомнился только когда этот визг окончательно стих. Голова Мурга превратилась в скользкий кровавый комок и юноша поспешно отошел, отчаянно борясь с тошнотой, потом сел на пол. Его всего трясло и он не был уверен, что сможет сделать хоть что-то, если сюда сейчас ворвутся.

Лэйми равнодушно смотрел, как на полу корчится последний охранник, которому он раздавил горло, — с минуту тот хрипел, пытаясь вдохнуть, потом посинел и умер. Эти пятеро для него вообще не были людьми. Если он о чем-то и жалел, то лишь о невозможности убить их ещё раз.

— Эй, ты в порядке? — тихо позвал его Охэйо.

— Да.

Юноша поднялся. С неожиданным даже для себя спокойствием он избавился от брезентовых петель, потом освободил друга. То, что отсюда надо убираться немедленно, они оба понимали и без слов.

Аннит подобрал газовый пистолет, Лэйми нашел устрашающего вида нож для вскрытия трупов. Они вместе распахнули дверь. Просторный полутемный коридор за ней был пуст и тих. В стенах белели другие, плотно закрытые двери.

Юноши беззвучно пошли вперед. За поворотом коридора Лэйми увидел ещё одну дверь, обитую железом и знакомую. Она оказалась заперта, — как, впрочем, и все остальные. Похоже, никого больше тут не было.

Они вернулись в лабораторию. Рыться в изъеденных кислотой лохмотьях мертвеца Лэйми вовсе не хотелось и он охотно уступил эту честь другу. Охэйо за ногу выволок труп бывшего директора из разноцветной лужи и почти сразу извлек из его кармана объемистую связку ключей. Наугад подбирая их, он начал открывать все двери подряд и Лэйми не возражал — ему хотелось найти хоть какую-то одежду и оружие получше, чем нож или газовая хлопушка.

Несколько первых комнат оказались пустыми камерами, такими же, как та, в которой они сидели. Потом они попали в морг. На железных столах, в холодном, безжизненном свете лежало несколько нагих тел — юноши и девушки, некоторые — ещё почти дети. Все они были какие-то обескровленные, ссохшиеся, словно из них высосали всю жидкость. Судя по небрежно зашитым разрезам, у них доставали и что-то внутри... возможно, когда они ещё были живы...

Лэйми судорожно захлопнул дверь, — но соседняя комната оказалась ещё хуже. Она была темной и походила на кладовку. Почти весь пол занимала груда одежды высотой в половину его роста. Одежда была мужской и женской, не очень дорогой. Судя по стилю, большей частью молодежной — нехитрые курточки, обувка, трусики...

Лэйми не сомневался, что все, кто носил эту одежду, уже давно мертвы. Но сколько их? До дальней стены было метров пять. Судя по запаху, эта страшная груда копилась уже много лет. Тысячи юных людей расстались с жизнью в этом подземелье и это — всё, что от них осталось. Но что Мург и остальные с ними тут делали? Что?..

Охэйо смотрел на кучу более прагматично. Он начал рыться в ней в поисках своей собственной одежды и скоро отыскал её. Лэйми, словно очнувшись, присоединился к нему. Ему удалось найти свои штаны, а затем он подобрал себе и все прочие вещи по росту, одевшись довольно тепло, — если снаружи и впрямь выпал снег, бегать в футболке не стоит...

Застегнув куртку, Лэйми почувствовал себя гораздо сильнее и увереннее. Охэйо тоже. Он не хотел уходить из подземелья, не выяснив, ради чего здесь много лет убивали людей. Аннит открывал одну комнату за другой, тщательно осматривая их. Ничего сверхестественного или варварского им, однако, не попадалось — рабочий кабинет, библиотека, какие-то химические установки...

Потом, в запертой на два замка комнате с тяжелой стальной дверью, они наткнулись на большой холодильник. Внутри стояло множество банок с мутной жидкостью и Лэйми взял одну. На этикетке небрежным почерком было написано: "Вытяжка из Кунны Халаас, 16 лет, — и, строкой ниже, — ...примерно на семь часов".

Охэйо взял банку из его рук — и вдруг наотмашь швырнул её в стену. Осколки полетели во все стороны, содержимое выплеснулось на штукатурку сочащейся быстрыми струйками звездой. Одуряющий, мускусный запах ударил в ноздри. Аннит хватал всё новые банки — и одну за другой расшибал их об стену, пока холодильник не опустел. Его всего трясло. Жидкость ручейками стекала на пол, мускусная вонь сводила с ума. Лэйми выскочил из комнаты вслед за Охэйо и захлопнул дверь. В относительно чистом воздухе коридора он понемногу опомнился. Ему хотелось бросаться и кусать.

— Что это? — наконец выдавил он. — Что это было?

— Вытяжка. Экстракт бессмертия, — Охэйо дрожал, словно стоял нагишом на морозе. — Я думал, что это слухи.

— Какая вытяжка?

— Ты не знаешь? — Аннит недоуменно посмотрел на него, потом провел ладонями по лицу и успокоился. — Говорят, есть средство для бессмертия. Тот, кто его принимает, никогда не состарится, не заболеет и не умрет. Более того, его умственные, физические и сексуальные способности станут в несколько раз больше способностей обычного человека. Но это средство надо принимать каждый день. А изготовить его можно только из крови и желез живого человека, причем, очень молодого. Одна жизнь — одна порция, понимаешь? Одна жизнь в день — и ты будешь жить вечно... — Охэйо вновь начало трясти. — Я думал, что это фантазии каких-то психов...

— Кто? — ровно спросил Лэйми.

— Кто этот упырь? Я полагаю, наш Председатель Джухэни — кто же ещё может себе такое позволить? Если бы я только... знал...

Лэйми на секунду замер. Еще в детстве ему привили инстинктивное почтение перед Председателем. Его сверхчеловеческий ум, его неистощимая работоспособность действительно заслуживали величайшего уважения, но...

Юноша вспомнил вдруг слухи о многочасовых оргиях неутомимого вождя — слухи, которым он прежде внимал с отвращением, — и этот сводящий с ума мускусный смрад... Сомнений не было. Ими уже много лет — а кстати, сколько именно? — правило чудовище.

— Говорят, у этого средства есть только один недостаток, — продолжил Охэйо, словно угадав его мысли. — К нему привыкают, как к наркотику. И с каждым разом его нужно всё больше и больше. А если не принимать его хотя бы несколько часов — то начнется булимия. Буйное помешательство. Оставшийся без вытяжки будет бросаться на людей, раздирать их тела и есть. Всё время есть. Только это не поможет и через несколько дней всё равно наступит смерть — если его раньше не убьют. Если мы разгромим лабораторию, вряд ли они успеют восстановить её за эти несколько дней...

— Так чего же мы ждем? — спросил Лэйми.

Мысль о том, что, занявшись погромом, они теряют последние шансы незаметно улизнуть из дворца, даже не пришла ему в голову.

5.

Это была настоящая оргия — оргия разрушения. Лэйми переворачивал столы, сваливая на пол всё, что на них стояло, топтал пробирки, старательно расшибал об кафель тяжелые аппараты. Вначале он пробовал бить шкафы с реактивами, но едкая вонь заставила его переключиться на уничтожение оборудования. Охэйо вел себя так же. Это захватывало. Разбивая приборы, которые стоили дороже, чем он мог заработать за всю жизнь, Лэйми чувствовал только дикий, сумасшедший восторг. Грохот и звон заполняли весь зал и он опомнился только когда распахнулась дверь зала и в неё хлынули охранники.

6.

На секунду Лэйми просто растерялся. Азарт разрушения и боевая ярость — всё-таки разные вещи, и он даже и не думал бросаться в атаку. Первой его мыслью было — убежать, спрятаться, но вот куда? Он замер с приоткрытым ртом, тщетно пытаясь решить, что делать дальше.

Охранники тоже не двигались — они удивленно смотрели на разгромленную, заваленную битым стеклом лабораторию и на двух разрушителей тайной святыни бессмертия, взиравших на них с чувством исполненного долга.

Ещё через секунду Лэйми понял, что дело не в удивлении — он вдруг почувствовал, как вокруг стремительно растет напряжение. Что-то страшное происходило с окружающим миром, что-то, что назревало уже века и сейчас готово было прорваться. Охранники недоуменно замерли. Всё вокруг замерло. Лэйми видел яркий свет, но, в то же время, ощущал давление как бы огромной водной толщи — он даже не мог пошевелиться под её напором.

Но в миг, когда напряжение достигло предела и ткань мироздания разорвалась, Лэйми просто потерял сознание, даже не заметив этого.

Глава 9:

Под мечом

Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Найко разбудили нездешние сны о мире без света, о мире, где зрение заменяли иные ощущения — словно он ощупывал всё вывернутыми наизнанку внутренностями. Эти ощущения были слишком яркими даже для реальности — такими яркими, что именно явь казалась ему сейчас сном, — но воспоминания о них вызвали странное, тревожное томление и его неотступность пугала его. Ещё больше пугала мысль, что сейчас он проснется на самом деле — там...

За окном вспыхнул свет — белый, бесшумный, столь яркий, что стало больно глазам. Он перешел в красный, в синий, снова в красный — и секунд через пять погас.

Найко вскочил и, как был, нагишом, бросился к окну, но ничего не увидел. Только ярко сияла полная, заходящая луна. Судя по ней, было часа четыре ночи.

От волнения ему стало очень жарко, по коже густо ползали мурашки, но томление оставило его — в тот же миг, когда вспыхнул свет. Найко замер у окна, не зная, что делать, и стоял так несколько минут, но ничего не менялось. Сумерки утра едва брезжили, их свет почти не проникал в комнату и в доме царила полная, совершенная тиши­на.

Наконец, недовольно помотав головой, он вернулся к постели. Там, вольно растянувшись на спине, нагишом спала Иннка. Её гладкое, гибкое тело влажно отблескивало в сумраке, длинные ресницы подрагивали, хмурое обычно лицо с круп­ным чувственным ртом и высокими скулами приняло вы­ражение детского, безмятежного счастья.

Не вполне по­нимая, зачем, словно всё ещё во сне, Найко без­думно сел рядом, провел ладонью по её гладкому, удивительно прохладному животу...

Иннка вскинулась одним слитным, неразличимым рывком, вскрикивая сразу гневно и испуганно, потом замерла, ошалело осматриваясь. Её большие глаза в полумраке казались совершенно темными, бездонными, и юноше на миг стало страшно: сознание подруги ещё не проснулось и перед ним было лишь её сильное тело, управляемое лишь инстинктами. Вероятно, её сон тоже был очень реальным и она не могла сразу освободиться от него.

— Найко? Что случилось?

Их глаза встретились — удивленно-испуганные — потом он мягко и сильно привлек девушку к себе, лаская её. Иннка прижалась к нему всем нагим телом. Их руки скользили, обнимая, бедра сплелись, две пары босых ног — холодная и горячая — изучали друг друга. В призрачном влажном полумраке смешалось дыхание двух приоткрытых ртов, они двигались, отдаваясь острому, чистому удовольствию — и это всё длилось, длилось, длилось...

Усталые, они замерли, не касаясь друг друга, но сон уже не шел к ним — дрема, быстрые, путаные сновидения, быстрые, насмешливые взгляды из-под опущенных ресниц...

За окном вновь мелькнула мгновенная белая вспышка — и почти сразу здание вздрогнуло, заставив зазвенеть стекла. Найко вскинулся в постели, услышав глухие, мощные раскаты взрыва, нарастающий вой — как у сбитого самолета в фильмах про войну — и, через две секунды, второй взрыв, много мощнее первого. Воздух ощутимо толкнул Малау — стекла вновь зазвенели, задребезжали, но не разбились.

Когда юноша подбежал к окну, всё уже стихло и он не заметил ничего необычного. Восток уже начал алеть, но небо оставалось темно-синим, с несколькими звездами. Во дворе сияло тусклое созвездие синих проекционных матриц.

Поняв, что заснуть не удасться, они нагишом пошли в душ. Свет там почему-то не горел, и, оставив подругу плескаться в темноте, Найко открыл окно, весь мокрый в прохладном текучем воздухе, вглядываясь в туманное синеватое сияние накрывавшего двор силового поля. Через минуту рядом беззвучно появилась Иннка, — такая же нагая и мокрая. Найко невольно покосился на упругие, туго стянутые мускулы её живота. Его ладони словно всё ещё скользили по этой гладкой, го­рячей поверхности, они помнили каждый дюйм её прекрасного тела, а язык хранил солоноватый вкус темных сосков. Вдруг покраснев, юноша опустил взгляд, вспомнив, как трогал их губами и как Иннка, почти не дыша, замирала от этого. Он не понимал всей глубины своих чувств к ней — до этого странного утра.

— Никогда не догадаешься, что я сейчас сделаю, — вдруг сказал он и Иннка подняла глаза. Она стояла, вытянувшись в струнку, бессознательно-чувственно упираясь в шершавый линолеум пола пальцами босых ног, словно отлитых из красновато-коричневой стали, ничуть не стесняясь своей наготы. Её гибкое тело подобралось, ярко-зеленые глаза смотрели внимательно и остро.

— Что же?

— Я сейчас пойду к Охэйо. И он нас поженит. У него есть право это делать.

Иннка ошалело взглянула на него — и торопливо кивнула, боясь, что сон рассеется.

2.

Когда он вошел в почти темную, затененную черными шторами комнату, там никого не было. Дверь спальни принца оказалась незаперта, одежда Охэйо, очень тщательно сложенная, свисала со стула. Найко было подумал, что он в душе, но и там, за приоткрытой дверью, тоже было пусто и темно. Недоумевая, он вернулся в коридор, быстро и бесшумно пошел по нему, глядя во все стороны, — но ему никто не попадался.

Найко начал сомневаться, что проснулся: несмотря на явный грохот катастрофы коридоры были совершенно пусты. Он бродил по едва освещенным пустым комнатам как призрак, наконец спустился вниз — и с удивлением заметил, что задний вход открыт. Снаружи струился чистый свет утра и юноша бездумно вышел к нему.

Казалось, он вернулся на два дня назад — над темной стеной леса стояла такая же золотая заря, а густая трава была такой же влажной от росы. Шлак на парковых дорожках колол босые ноги юноши, но ему это нравилось, — как и холодный, влажный воздух, мягко обтекавший его почти нагое тело. Вокруг не было ни единой живой души — похоже, что все остальные ещё крепко спали.

Он побрел по парку, чувствуя, как его начинает охватывать страх. Заря прямо на глазах обретала странный йодистый оттенок — и ещё она, похоже, гасла, расплываясь в пятнах призрачных облаков, словно сотканных из темного, прозрачного тумана...

Найко яростно помотал головой. Ему это, конечно, показалось. Наверное, всё дело в том, что тут слишком уж тихо... Бродить в одиночестве, конечно, замечательно, — только где же охрана? В Гитограде всегда хватало людей, готовых убить ойрат, — а если на то пошло, и манне тоже. Проекционные матрицы по-прежнему струили свой призрачный темно-голубой свет, — но Найко научился не доверять машинам. Их было слишком легко обмануть.

Наконец, он подошел к задним воротам двора. Они были заперты, но в каждой из массивных створок имелась смотровая щель. Приоткрыв левую, он увидел дорогу, очень светлую на фоне черноты леса. Там вдруг что-то мелькнуло — тоже черное, круглое, небольшое, с пятью гибкими не то ногами, не то щупальцами длиннее человеческого роста — но так быстро и бесшумно, что он не поверил своим глазам и всматривался всё пристальней, пока по его голой спине не побежали мурашки — на неё тоже кто-то смотрел.

Ощущение было очень неприятным. Чувствуя, как замирает сердце, юноша обернулся. Он боялся этого, но дальше пялиться в щель было бы уже просто глупо.

Шагах в десяти за ним стоял Охэйо — в черно-сером полосатом халате и босой. Должно быть, он подошел по траве — и замер, опустив глаза, с очень задумчивым видом — или, быть может, смущенный. Найко стало неловко и он сказал первое, что пришло в голову:

— Ты тоже не знаешь, чего боишься?

Охэйо вскинул голову, удивленно взглянув на него, — должно быть, лишь сейчас проснувшись окончательно. Его глаза широко распахнулись.

— Я? — он вдруг улыбнулся. — Нет. Я знаю. И расскажу тебе. Пошли.

— Куда?

Аннит молча развернулся и пошел к пруду. Его босые ноги беззвучно мелькали, сбивая серебристую росу. Найко оставалось лишь последовать за ним.

Они поднялись на вал, нависавший над крутым обрывом берега. Кроны растущих внизу деревьев смыкались высоко над их головами и при желании сюда вполне можно было залезть — если бы не мерцавшее, как синеватый туман, силовое поле. Под обрывом начинались дремучие заросли крапивы и топкая береговая грязь. Из неё торчали наполовину утонувшие остовы черных, развалившихся избушек. Найко помнил их ещё по своему первому визиту — с тех пор они почти не изменились. Он представления не имел, кто здесь жил — и когда.

Охэйо замер, любуясь сиянием рассвета, пробивавшимся сквозь густую листву. Он был очень красив в этот миг — и юноша удивленно помотал головой. Этим утром с ним, определенно, творилось что-то странное: давно знакомые люди вдруг стали поразительно прекрасными — и в то же время чужими, бесконечно далекими, словно он видел их в первый в жизни раз. Томление, вновь охватившее его, стало вдруг таким сильным, что перешло в тянущий, беспричинный страх, мучительно и сладко сжимавший сердце. Во всем этом — и в том, что он ощущал, и даже в том, что он видел — было что-то неправильное. Его глаза словно соскальзывали с пустоты над озером, не желая смотреть прямо — пока юноша, уже разозлившись, не заставил их сделать это. Он увидел...

Потом, как-то вдруг, всё исчезло и Найко какое-то время не было — то есть, совершенно. Очнулся он, лежа на земле, очень легкий, почти не чувствуя своего тела. Вокруг было на удивление темно, но на землю от озера падал странный, неестественный свет. Удивленный юноша поднялся, не вполне понимая, однако, делает ли это наяву.

Источник света висел низко над водой — красноватый овал, большой, как футбольное поле, окутанный текучим радужным мерцанием. За тяжелыми древесными кронами Найко не видел его верхней части.

Защищавшее Малау силовое поле тоже текло всеми цветами радуги и мерцало, как северное сияние. Найко хотел было подойти к нему, но не смог: он был до смерти перепуган абсолютно ирреальным характером этого света и его страх тоже был каким-то ирреальным, мистическим — словно он видел нечто, запретное для людей.

Найко не знал, сколько это длилось: он провалился в полное безвременье. Потом, откуда-то с шоссе, сквозь мерцание поля, ударили бело-рыжие вспышки: словно колоссальная игла вдавливала радужный мерцающий пузырь, раз за разом втыкаясь в выпуклый бок овала, втягивая и поглощая окружавший его свет, — и её невидимое из-за адской остроты жало мгновенно взрывалось больно бившим по глазам ослепительным светом и тучами белых сияющих искр, осыпавшихся в озеро.

Вдруг стало почти совсем темно. Красноватый призрак накренился, показав плоское дно, — и исчез, беззвучно всплыв вверх в вихрях яростных сполохов. На его боку зияло несколько развороченных, багрово светящихся дыр. В тот же миг с Найко словно сняли тяжелую, мешавшую думать шапку и он бешено помотал головой, опомнившись.

Над ним, совсем низко, ползли пугающе черные, рельефные, тяжелые тучи, гасившие сияние рассвета, — обмерший от страха Найко далеко не сразу узнал дым. Охэйо лежал шагах в пяти от него, лицом вниз, наполовину свалившись с насыпи, — юноша видел лишь его голые ноги.

Аннит неуклюже выполз назад, сел, потом поднялся. Его халат распахнулся, живот был в грязи, лицо ошалелое и испуганное, словно у мальчишки. Только увидев этот неудержимый испуг, Найко понял, как близко они разминулись со смертью.

— Ч-что эт-то б-бы-ыло? — наконец выдавил он.

— Мроо. Один из них, — очень тихо ответил Аннит. — Они прорвали нашу оборону, но в этом нет нашей вины: ОНИ были по восемь миль длиной. Мы сбили их всех — многих буквально разнесли в клочья — но все эти клочья оказались... живыми. Сейчас они везде вокруг нас. Не знаю, сможем ли мы победить, Найко. Говорят, что Мроо вышли из ада: они поднимаются вверх, этаж за этажом, мир за миром, — и сейчас пришла наша очередь.

3.

Какое-то время Найко молчал. Он, наверно, испугался бы до смерти — в самом буквальном смысле — но вспомнил, зачем пришел сюда. Сейчас мысль о свадьбе казалась ему настоящим безумием — но именно она вытянула его сознание из бездны паники.

— Ты можешь нас поженить? — смущенно спросил он, не глядя на Охэйо. — Меня и Иннку. Я знаю, у тебя есть такое право.

Охэйо дико взглянул на него. Его глаза расширились, став почти черными, рот приоткрылся — и он замер так на несколько секунд. Потом его лицо дрогнуло. Найко видел, что Аннит сейчас рассмеется, как сумасшедший — и видел, каким чудовищным усилием он овладел собой. Его лицо стало очень серьёзным.

— Да, Найко. Пусть это единственное, что я могу, но я это сделаю. Только...

— Что?

Охэйо слабо улыбнулся. Похоже, предложение Найко вытащило из бездны паники и его.

— У меня... у всех нас почти нет времени. И к тому же... я не знаю, как это делается, — он был смущен и явно волновался. — Давай сделаем всё по-ламайски. Вайми говорил мне, что в их племени...

4.

Ещё не рассвело, когда они нагими, в одних венках из одуряюще пахнущих ночных цветов — неумело сплетенных и сползающих на уши — встали на алтаре, древней, круглой площадке из серого камня, окруженной кольцом низких колонн — спина к спине, — а Охэйо и его Старшая Подруга Лэйит — тоже нагие и венках из цветов — подняли их руки, соединив их высоко над головой, и они повернулись, не размыкая рук, и их губы встретились, и ладони заскользили вниз, заново узнавая гибкие, прохладные тела...

Иннка опустилась на колени перед стоявшим у самого края алтарем, легла животом на мокрый от росы камень. Найко глубоко вошел в неё, двигаясь ритмично и быстро. Он мотал кружащейся, тяжелой от волос головой, мир вокруг плыл от наслаждения — и он по-прежнему не знал, движется ли наяву или во сне.

Последние толчки были невыносимо вкусными и Найко обмер, задохнувшись от них. Его семя кануло в таинственных глубинах подруги, давая начало новой жизни, и отныне уже ничто не могло их разлучить.

Глава 10:

Путь к Зеркалу

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Лэйми опустил книгу. Ему стало неловко, словно он подглядывал за друзьями. Но он помнил это Вторжение, — помнил, хотя ему было только шесть лет, — и переживания тех, о ком он читал, были близки и понятны ему. Что же до довоенной жизни в Империи Хилайа, то он плохо знал её, — по малости лет ему совсем немного довелось путешествовать. Он даже не бывал в её столице, Хин Ахэ. Но в последний вечер перед Вторжением он был в Лайнале, бывшей столице Лайна, — крупнейшей из доимперских морских держав. Лайнала была большим городом, — одним из самых старых городов Империи, как ему говорили. Она стояла на северо-западном побережье Арка.

Лэйми хорошо запомнил, как они прибыли в неё на авиусе дяди Тормо. Сначала вдали показалась странная коническая гора, красновато-бурая в закатном свете солнца. Она постепенно росла, пока Лэйми не понял, что это шестигранная островерхая пирамида на таком же шестиугольном цоколе, словно бы отлитая из цельного массива камня. Из её наклонных стен выступало множество прямоугольных башен. Плоские громады морских кораблей, танкеров, казались рядом с ней игрушечными. Это грандиозное, неправдоподобно огромное сооружение было больше всего, что он видел или мог представить. Оно было выше даже линии их полета, — а ведь они шли на высоте почти в полмили. Совсем рядом с ними проплыл другой авиус, направляясь к этой цитадели, — они вились вокруг неё, словно рой ос.

Город за ней занимал исполинский треугольный мыс, такой ровный, что он казался обрезанным. Возле казавшихся бесконечными пирсов стояло множество кораблей. Пирсы защищал ряд массивных молов, заходивших друг за друга под острым углом. Каменный склон за ними был срезан отвесным уступом высотой в сотню метров. Под ним, на широкой, идеально гладкой полосе берега, высились склады и древние храмы, вытесанные некогда из причудливых прибрежных скал; на них лежала печать незапамятной древности. Выше, над второй широкой полосой, поднималась городская стена — всего втрое ниже уступа. За ней тянулись бесконечные кварталы невысоких кирпичных домов. Плотная масса облезлых дощатых крыш и густой темной зелени заполняла всю землю до горизонта, где высились далекие холмы. Там поднималась вторая пирамида-крепость, на сей раз четырехгранная, суровая, одинокая, далекая...

За Цитаделью, на огромной площади, в беспорядке стояло множество террейнов — массивных металлических зданий, богато и со вкусом украшенных. Ликс, старший брат, сказал ему, что они, как и их авиус, могут парить в воздухе, и даже подниматься в космос, — а ведь иные из этих дворцов могли занять целый квартал. Империя Хилайа была поистине великой державой, — но всё её величие рухнуло за одну бедственную ночь...

2.

В ту ночь он проснулся словно от толчка. Казалось бы, всё шло прекрасно, — после приема в доме дяди он, сытый до отвала, залег спать, рассчитывая встать, самое раннее, в полдень. Однако что-то, — быть может, его сердце, — сжималось короткими, судорожными рывками.

Мальчик сел на постели. В комнате было темно, только снизу на раму падал рассеянный, бледный свет уличных фонарей. А наверху, в темном небе, беззвучно вспыхивали и гасли белые звезды, — словно кто-то раз за разом прокалывал острой иглой самую ткань мироздания.

Он бросился к окну, прижался к стеклу, бессознательно стараясь подняться повыше. Было глухое время ночи. Главная луна уже зашла, и небо стало почти черным. Лишь потому он увидел, что там, где гасли яркие белые вспышки, оставались иные звезды — зеленоватые, столь слабые, что он не смог бы их различить, если бы они не двигались, — плавно, бесшумно, но всё же заметно для глаза.

Сердце Лэйми вдруг бешено забилось. Он не понимал, что происходит, — зрелище было совершенно незнакомо ему, — но ему стало страшновато. Ему казалось, что все эти звезды летели к нему, вниз, — что они падали. Но он не издал ни звука, — только жадно смотрел, слишком удивленный, чтобы думать о своих впечатлениях.

Вдруг он заметил другие плывущие звезды, — они были желтые, двигалась быстрее зеленых, и им навстречу. Их оттенок показался мальчику знакомым — он походил на блеск тех ракет, что запускали с базы за городом, и он вдруг понял, что их выпустили по этим незваным пришельцам. Вот желтая и зеленоватая звезды сблизились... зеленоватая гневно замерцала... и вдруг вспыхнула таким ярким белым огнем, что Лэйми отшатнулся от рамы, прикрывая ослепленные глаза. Свет был столь силен, что окрасил небо яркой голубизной — казалось, мгновенно настал полдень. Из глубины улицы донеслись испуганные вопли.

Свет вспыхнул красным, синим, снова красным, медленно потускнел и погас, — но там, где сияли две звезды, сейчас тлело странное белое облачко, словно бы озаренное далеким, невидимым солнцем. Ослепленный вспышкой мальчик уже не видел движения других звезд, однако, что происходит, он понял, — он видел битву Империи с кем-то Извне, с какими-то непредставимыми врагами.

Он увидел ещё одну долгую белую вспышку, ещё, ещё, ещё... потом небо вдруг прорезали огненные линии. Их было много, десятки, но мальчишка заметил, что они все группируются на юге, — над океаном.

Прежде, чем он успел понять, что происходит, линии стали шарами, оставляющими огненные хвосты, потом — яркими рыже-белыми солнцами, заставив его отвернуться от окна. Его голову заполнило резкое, рождавшееся где-то в её глубине шипение.

Лэйми бросился на пол, инстинктивно пытаясь заползти под кровать. В плывущем, неестественно ярком свете он вдруг увидел удивленное лицо открывшего дверь Ликса, и ему стало мучительно стыдно. Он поднялся и вернулся к окну, делая вид, что ничего не случилось.

Хвостатые солнца закатывались за горизонт. Там вдруг встала ослепительная заря... мучительно медленно угасла... тут же вспыхнула вновь... и вновь... и вновь... Потом пол под ним подскочил и провалился вниз так, что в животе у Лэйми ёкнуло. С потолка на голову посыпалась штукатурка, зазвенело бьющееся стекло, старый дом издал оглушительный треск, словно распадаясь на части.

Ликс судорожно вцепился в Лэйми, прижав младшего брата к себе. Тот сам был убежден, что сейчас умрет. В соседней комнате со страшным треском рухнул шкаф, и мальчик отчаянно зажмурился. Сейчас... сейчас...

Через какое-то время он понял, что в комнате по-прежнему тихо и темно. Они стояли, недоуменно глядя друг на друга, потом вдруг истерично рассмеялись.

Когда занывшие ребра заставили Лэйми замолчать, он повернулся к окну. Внизу, на улице, метался испуганный народ, но туда мальчик не смотрел. Вдали, над крышами, встал ряд призрачно-белых светящихся столбов. Словно разбившись о небо, они опадали вниз струящимися куполами. Это было неожиданно красиво, но Лэйми вновь охватил ледяной страх. Что это? Что происходит с его миром?

Высоко в небе он разглядел желтую звезду какой-то ракеты, — она застыла, словно в задумчивости, потом перевел взгляд на Ликса. Брат был в одних плавках, и Лэйми смутился, осознав, что сам стоит почти нагишом.

Одевшись, он немного успокоился. Страх отступил. Хотелось куда-то бежать, что-то делать... он снова подошел к окну. Ракета исчезла, но на месте светящихся столбов теперь темнел ряд низких горбатых облаков. Лэйми показалось, что их соединяют с морем уходящие за горизонт, расширявшиеся книзу колонны, но он не был в этом уверен. Было слишком темно.

Открыв окно, братья легли на подоконник, глядя вниз. Суматоха на улице всё возрастала. Теперь на ней густо мелькали милицейские, и откуда-то доносились выстрелы.

Через несколько минут, совершенно беззвучно, над берегом вдруг встала белая стена. Она походила на всплеск прибоя, но была немыслимо огромной, — её пенные столбы взметнулись выше Цитадели. Лэйми ещё успел заметить в ней темные силуэты кораблей, затем могучий тупой удар покачнул дом, заставив его испуганно отпрянуть от окна. Сначала всё происходило в пугающей тишине, затем накатился сокрушительный грохот, заставив всё вокруг завибрировать. Он всё не прекращался и не прекращался, яростный порыв ветра ворвался в комнату, неся пыль и почему-то брызги пахнущей рыбой соленой воды.

Оглушенному Лэйми показалось, что настал конец всего, и мир немедля погрузится на дно океана. Тем не менее, всё и на этот раз стихло. Когда они осмелились подойти к окну, то не заметили никаких разрушений. Свет везде погас, но черный треугольник Цитадели всё так же угрюмо зиял на фоне звездной пыли неба. Только улица внизу вдруг стала странно подвижной, — она была залита водой, и по ней гуляли зеркально-темные волны.

Вдали показалось что-то, похожее на призрачную серую стену, — она стремительно росла, и, очевидно, приближалась. Несколько секунд мальчик, как зачарованный, смотрел на неё, затем поспешно отступил — и вовремя.

Воздушная волна отбросила его к стене, как куклу. Он упал на постель и потому не ушибся. Потом его качнуло назад, и уши пронзила острая боль. Он испытал мгновенный, короткий приступ удушья... затем всё кончилось.

— Ч-что... ч-что это? — спросил он через полминуты, поднявшись.

Ликс открыл рот, чтобы ответить, — но тут за крышами снова взметнулась пенная стена, и через несколько секунд всё здание потряс могучий глухой гул. Обезумев от страха, они бросились в ванную. Заперев дверь, братья скорчились на полу, прикрывая руками головы. Вторая ударная волна снесла дверь с петель с оглушительным треском и ворвалась внутрь, осыпав их мусором. Грохот, содрогания пола, неистовые порывы ветра, — всё слилось в чудовищную какофонию...

Когда все стихло, Лэйми поднял голову. Свет близкого пожара падал на лицо Ликса и в глазах брата застыл страх.

3.

— ...Как вы уже знаете, разум существует среди множества звезд, — и потому межзвездные просторы полны опасностей. В них обитает наш Враг, и мы следим за ним уже очень давно. Но это не только наш Враг, — это Враг всего живого и всего разумного, ужасные твари, существующие с единственной целью, — размножаться и пожирать, — голос Императрицы казался странно насмешливым, словно она думала о чем-то своем, безмерно далеком и от подданных, и от войны. Лэйми был ещё слишком мал, чтобы интересоваться новостями, но вся его семья собралась у приемника. — Нападение Врага стало жестом отчаяния и голода, и объединенным силам ПКО Джангра удалось уничтожить все корабли Мроо в открытом пространстве. Четыре матоида полностью разрушены в космосе, один — при падении на территорию Империи возле Рохаса. Но ещё одиннадцать, получив фатальные повреждения, обрушились в океан, частично сохранив активную биомассу, и распались на миллионы меньших особей прежде, чем мы успели их добить. Скоро наши побережья подвергнутся атаке.

Наша армия сделает всё, что сможет, но она не сможет быть повсюду. Мы давно готовились к этой войне, и наша победа неизбежна, но она придет не сразу, и достанется дорого. Повторяю: силы Врага в Космосе уничтожены, и ему неоткуда ждать подкреплений. К нам же на помощь идет Четвертый Флот Тарены, — 11 линкоров-ракетоносцев и 114 тяжелых артиллерийских крейсеров, — и нам нужно лишь продержаться до его подхода. Но запомните: это война за жизнь нашего рода. Сражаться придется и вам, — за свои жизни. Твари Врага смертны и уязвимы, однако, они умнее, чем мне хотелось бы. В первую очередь, они будут атаковать крупные поселения, и мой вам совет, — если ваш город не укреплен, если он стоит на побережье, — бегите, прячьтесь, не дайте превратить себя в еду Врага или в нечто худшее. Да здравствует Империя! Победа или смерть!

На этой оптимистической ноте приемник замолчал, и Ликс растерянно взглянул на отца.

— И что же нам делать?

Тормо Анхиз пожал широкими плечами.

— Уезжать домой, в Хониар, — он обвел взглядом семейство, собравшееся в задней, почти не пострадавшей комнате дома его брата. Кроме него здесь сидела Джахан, его дородная жена, Ликс, и ещё две девушки, одна из которых, насколько помнил Лэйми, приходилась ему старшей сестрой, а вторая — кузиной.

Семья Анхиз не относилась к числу обыкновенных. Она имела несколько сильных и преданных охранников, а также многочисленные знакомства среди сильных мира сего. Собственно, без них они вряд ли бы смогли попасть сюда, за Зеркало. К счастью, его отец был предусмотрительным и весьма богатым человеком. У него был свой "подвижный дом" — громадный трехосный фургон, отделанный внутри на удивление уютно. Кроме него, в колонну вошли ещё три больших автофуры, доверху нагруженных самым ценным имуществом и товарами. Их вели люди Тормо, а его семейство и он сам сидели в фургоне.

Погрузка и сборы заняли много времени, и они выехали только в полдень. День выдался ветреным, холодным и пасмурным. Утром шел дождь, теперь он прекратился, но беспросветные синевато-свинцовые тучи ползли над крышами Лайналы сплошной неразрывной пеленой. Лэйми смотрел на улицы чужого города без всякого интереса, — после падения звезд он не сомкнул глаз, и с раннего утра трудился, где мог, стараясь быть полезным. Он сам таскал свои вещи, — их было много, и он изрядно устал. Его мускулы ныли от тяжелой работы, но он был доволен, — впервые он работал наравне с взрослыми...

Город выглядел притихшим и испуганным. Везде зияли ряды узких окон с выбитыми стеклами. Лэйми не был на побережье, но, по рассказам брата, огромные волны, порожденные рухнувшими в море матоидами, полностью уничтожили порт — пирсы уцелели, но все корабли были разбиты, портовые склады сметены. Высокий берег спас город от полного разрушения, но вода, ворвавшись на улицы, натворила много бед. Тысячи людей погибли. Теперь покинуть Лайналу можно было лишь по суше...

Они успели отъехать совсем недалеко, когда шум мотора заглушили резкие удары тяжелых орудий Цитадели. Над крышами со стороны моря поднялся ряд гибких зеленовато-черных колонн, — они стягивались, и тут же разлетались лохмотьями в ослепительных вспышках разрывов.

Враг достиг города, и Ликс безмолвно сжал руку брата, — они уехали поистине вовремя...

4.

Под непрерывный грохот канонады они долго петляли по похожим на ущелья улицам Лайналы, потом миновали ворота в её древних укреплениях. Дальше, за осыпавшейся кирпичной стеной, лежал Новый город — унылое море длинных серых пятиэтажек. Со стороны берега его окружал циклопический вал, сложенный из огромных бетонных массивов. За ним после серии цунами не осталось ни лесов, ни полей, ни селений — ничего, кроме безжизненных холмов и песка.

Лэйми не помнил, сколько они ехали и в каком направлении, запомнил только, что путь не оказался трудным: они пристроились к колонне армейских машин, также идущих в Хониар. Широкая, просторная дорога была почти пустой, другие военные колонны, как правило, шли им навстречу. Похоже, что приказ Императрицы остановил всё гражданское движение. Всё, что он запомнил во время поездки — пологие склоны холмов, между которыми вилась дорога. Кажется, по ней довольно густо шли люди. Куда? Какими они были? Он не помнил...

Когда проглянувшее в разорванных тучах солнце уже склонялось к закату, он увидел розовеющие далеко впереди высокие здания родного города, в котором ему предстояло провести чуть ли не вечность...

Но что было раньше? Каким был его дом? Как жили в нем его родители? Образы всплывали неохотно, невесть почему путаясь. В голове у него словно бы разорвалась бомба: стройные когда-то ряды воспоминаний о детстве лежали в руинах. Прошло уже слишком много лет...

Во время поездки они все слушали радио. Насколько Лэйми смог вспомнить, вторжению, в основном, подверглись приморские города. При падении на сушу тварей уцелело куда меньше и их сравнительно быстро перебили. Лайнала, правда, легла в развалинах, там не было ни света, ни воды, а прибрежные её районы всё ещё удерживали Мроо.

В тот самый миг, когда радио принялось предвещать близкую победу, Лэйми увидел новое странное явление: словно чья-то гигантская рука стерла тучи на краю неба, создав над городом подобие громадной арки, — после чего земля задрожала так, что машина резко рыскнула и едва не опрокинулась в кювет.

Так он увидел, как появилось Зеркало, — тогда оно ещё не было полным и пропускало солнечный свет. Было ли его создание благом, — если люди снаружи победили? Наверное. В современном Хониаре не осталось полиции. Никто вообще не следил за порядком. Закон соблюдали скорее по привычке: он стал традицией, настолько древней, что она обрела благородство. Её нарушали очень редко — да и смысла в том не видели. Украсть или обмануть было так же легко, как и раньше, — только зачем, если вещей за Зеркалом осталось гораздо больше, чем людей, желающих ими владеть? Избить? Пожалуйста, только зачем трудиться (а битье — это тяжелый труд), если жертва даже не почувствует боли? А лишить кого-либо жизни здесь было просто невозможно, хотя оружия за Зеркалом набралось очень много, — его припасали против Мроо. Когда-то Императрица Иннира писала, что из оружия, поражающего на расстоянии, слишком легко убивать. Наверное, поэтому она предпочитала оружие, которое убивало само по себе, — тех, на кого она указывала, действуя в остальном самостоятельно. Это были боевые звери — из металла, но не такого, как сталь, а живого. Они и сейчас составляли армию современного Хониара. А вот были ли другие Зеркала, — хотя бы в Джане? Вроде бы, нет. Откуда же Империя добыла эту невероятную технологию?..

Лэйми озадаченно нахмурился. Он уже очень давно не вспоминал о детстве, и память о нем всплывала нелегко и не полностью. Похоже, какая-то её часть, — и вовсе не маленькая, — стерлась за века неспешного изучения Вторичного Мира. Но кое-что он таки помнил...

5.

К закату небо очистилось от облаков. Воздух был очень влажный, от земли явственно поднимался пар. Теперь уже отчетливо была видна исполинская арка Зеркала, — похожая на радугу, но только белесо-мутная, и небо в ней было чуть-чуть другого оттенка. Под ней белели плоские массивы громадных башен-генераторов... и Лэйми помотал головой, отчаявшись вспомнить что-то связное.

Да, тогда Зеркало уже работало, просто было гораздо слабей, чем сейчас. Ныне же мир, ограниченный Зеркалом, был скрытой страной, наглухо отрезанной от двух из трех потаенных слоев мироздания — хаоса, света и тьмы. Все свои силы Лэйми посвятил ему, лишенный, — как, впрочем, и все хониарцы, — возможности узнать, что творится снаружи.

Тогда, два века назад, каждый человек должен был решить, покинуть ли мир Зеркала, чтобы воевать, или остаться и ждать, пока остальные воюют. Но правда ли это, — Лэйми не знал. Многие из современных хониарцев — те, что были слишком малы, чтобы запомнить хоть что-то о жизни вне Зеркала — считали, что Императрице не нравились люди, слишком завистливые и злобные, судя по древним хроникам. Решив вывести их совершенную породу, она отобрала детей — самых лучших, разумеется, — чтобы они росли здесь, за Зеркалом, вместе, одни, учась тому, что Императрица дает им... и потом, повзрослев, стали её наместниками или ещё какими-нибудь владыками. Конечно, думать так было приятно. Только вот за ними почему-то так никто и не пришел...

Но что, если действительно не было никаких Мроо, — трудно ли обмануть маленьких детей? — и их просто заперли здесь, чтобы они учились сами, на опыте, накопленном всей предыдущей культурой? А потом создавали те вещи, которые должны были бы в ней быть, но их просто не придумали, — и они здесь затем, чтобы сотворить их, заполнить оставшиеся пустыми места?..

Так тоже считали здесь многие. Но Лэйми, открой кто ему выход, не остался бы под Зеркалом, ибо ценой безопасной и богатой жизни в Хониаре была тоска, какая порой охватывала его в этом бесконечно длинном вечере. Однако он не хотел терять знание, которое, — хотя и слишком медленно, — его соплеменники извлекали из небытия. Впрочем, выбрать себе мир он не мог, — когда разделение людей завершилось (а за Зеркалом их собралось столько, что они заполнили бы почти любой из крупнейших городов Империи), оно оградило его стеной из Сил, что прочнее стали: она сомкнулась в небесах и в глубинах земли. Зеркало стало границей этого потаенного мироздания. Может, во Вселенной и были силы, способные его пробить, — но для людей, и всех творений их рук, и для всех живых существ, обладали они плотью или нет, оно было непреодолимо. Никто из жителей города не знал, что происходит Вовне, — а догадкам был посвящен целый зал Библиотеки...

Но что, если Вторжение Мроо разрушило весь мир за Зеркалом, и он уже никогда не будет принадлежать человеку? Этот же мир жил только за счет прошлого. Но ведь оно не может длиться вечно...

Глава 11:

Разлом у сердца

сущности

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Лэйми пришел в себя на полу, обнаружив, что уткнулся носом в вонючий сток. Возможно, он проснулся — он помнил, что ему снились удивительно яркие, но начисто лишенные света сны о каком-то совершенно чужом, страшном мире, хотя он точно не помнил, какие. Миг, когда пространство разорвалось, также выпал из памяти, ибо даже осознать такое он не мог.

Юноша сел, встряхнул волосами и понял, что более-менее может соображать. В нескольких шагах от него так же сел Охэйо, недоуменно осматриваясь. Напротив поднимались пришедшие в себя охранники. А прямо между ними стояло чудовище.

2.

Оно походило на человека ростом метра в три, но лишь в самых общих чертах — круглые перепончатые ступни, бугристое тело, беспалые руки-дубинки. Там, где у человека помещается голова, торчала изогнутая воронка. Из загривка твари росли четыре подвижных, как рога улитки, отростка, увенчанных матовыми шишками, — они страшновато шевелились, изгибаясь во все стороны. Зеленовато-черная кожа казалась мокрой, наводя на мысль об залежалых утопленниках, и Лэйми едва сдержал приступ тошноты. Тварь тупо топталась на месте, словно не зная, что делать. Вдруг её воронка поднялась вверх, а сама она вздохнула, раздувшись чуть ли не вдвое.

— Все на пол! — закричал вдруг Охэйо, но было уже слишком поздно.

Со смачным харкающим звуком тварь выплюнула комок черной слизи прямо в лицо одному из охранников. За ним тянулась смолисто блестевшая струна, исчезавшая в пасти. Она натянулась — и парня мгновенно швырнуло на пол. Охранник коротко взвизгнул, взбрыкнул ногами и затих. Тварь ленивым, нелепым шагом направилась к нему. Остальные охранники — их осталось четыре или пять — начали стрелять в неё из своих пистолетов.

Тварь неожиданно высоко подскочила, и, не издав ни звука, бросилась на них. Казалось, она исполняет какой-то странный танец, размахивая руками и приседая.

С глухим, мощным звуком бревноподобная лапа ударила одного из охранников — изломанное тело взлетело в воздух, на миг зависло, стукнувшись об стену, и безжизненно рухнуло на крыши шкафов. Уцелевшие продолжали стрелять и надежда на оружие подвела их — страшные, неожиданно быстрые удары отбрасывали их к стенам, ломая кости. Двое последних попытались отступить, но тварь настигла их в дверях — она бегала неуклюже, но быстро, как слон, — и из коридора донеслись два коротких придушенных вскрика. Потом всё стихло.

Лэйми поднялся, оглядываясь в поисках подходящего оружия. В чудовище попало не меньше тридцати пуль, но оно, казалось, даже не заметило этого — тупо потопталось в коридоре, потом развернулось и валким утиным шагом направилось к нему. Струи ядовито-желтой и черной мерзости, сочащейся из ран, стекали по его шкуре.

Охэйо бросился к одному из шкафов, схватил объемистую банку с эфиром и запустил ею в тварь, словно гранатой. Чудовище вскинуло лапу — банка разбилась и эфир окатил его с ног до головы. Тогда Аннит швырнул в него вторую банку...

Внутри была крепкая азотная кислота. Когда две жидкости смешались, белое пламя взметнулось до потолка. Даже здесь лицо Лэйми опалил жар. Тварь завертелась и в уши юноши впился мерзостный визг. Опрокидывая столы, она слепо метнулась в сторну, сокрушив шкаф, ударилась об стену, отшатнулась и рухнула на пол в разрушительной агонии.

Эфир сгорел быстро. Зал заполнил едкий сизый дым, жар и кошмарная вонь, похожая на смрад горящего перегноя. Лэйми закашлялся, протирая глаза, потом осторожно пошел вперед.

Двое охранников были ещё живы, но настолько покалечены, что не могли подняться на ноги: у них были переломаны руки и ребра. Когда он перевернул оплеванного, стало ясно, что он мертв — черная слизь вцепилась в лицо, как когтистая лапа, добравшись через глазницы до мозга. Лэйми рывком отвернулся; его стошнило. Обгоревшая тварь корчилась на полу бесформенной всхлипывающей грудой. Из коридора доносился непонятный шум.

— Нам пора убираться отсюда! — крикнул Охэйо, хватая его за руку.

Они выбежали в коридор, но добрались лишь до поворота. В распахнутую настежь дверь вливалась зеленовато-черная волна. Это был настоящий парад монстров — одни шли на двух ногах, другие — на четырех, как громадные волки с пастью вместо головы, третьи ползли, словно чудовищные гусеницы. Общим у них был только гадостный зеленовато-черный цвет и фасеточные глаза-шишки.

Юноши шарахнулись назад, но твари, казалось, не заметили их — они все рвались к комнате, из которой исходил мускусный смрад вытяжки. Её дверь распахнулась настежь под напором когтистых туш. В проеме началась свалка. Твари лезли на спины собратьев, пока, вероятно, не забили всю комнату до самого потолка. Оттуда доносился кошмарный вой и визг. Такая же куча начала расти и в коридоре. Но некоторые особи, обходя её, пошли в их сторону.

Лэйми догадался вовремя отступить. Они заперли дверь лаборатории, потом посмотрели друг на друга.

— Что это? — наконец спросил Лэйми. — Откуда? Или мы оба сошли с ума?

Охэйо не успел ответить — дверь затрещала под могучими ударами. Она была двустворчатой, крепкой, из добротного дерева, но лишь её низ был окован железом — от крыс. Раздался хруст. С косяков посыпалась штукатурка. Юноши отступили к дальней стене, понимая, что умрут, если не выдержит дверь.

Дверь не выдержала. Сначала вылетели нижние филенки, затем её сорвало с петель. В проем лезли безглазые морды. Заметив под ногами тварей тлеющие клочья, Охэйо поднял тридцатилитровую бутыль с хлороформом, и с натугой швырнул её в них, словно бомбу.

Огонь взметнулся сплошной стеной. Непереносимый вой терзал слух. В зале мгновенно сделалось жарко. Волна раскаленного воздуха обрушилась на них сверху. Лэйми плюхнулся на четвереньки и инстинктивно пополз в угол. Охэйо следовал за ним.

Хлороформ горел без дыма, но вокруг уже трещало, рвалось, огонь полыхнул с новой силой — и Лэйми ощутил, как его кожа натянулась от жара. Палящий, невыносимо едкий воздух заставил его прижаться к полу, где еще сохранялись остатки кислорода. Внезапно стало темно. Он видел лишь бурлящие над головой волны дыма и сплошную полосу огня под ним.

Шкаф прямо перед ним сдвинулся. Кто-то, неразличимый в дыму, выглянул из-за него и мгновенно шарахнулся назад. Лэйми увидел тускло освещенный проем... потом он закрылся. Задыхаясь в дыму, юноша пополз вперед.

К счастью, шкаф не дошел до упора сантиметров на пять. Он вцепился пальцами в его край и сумел отодвинуть, потом, кашляя, прополз в низкий коридор, обитый темными панелями из дерева и такой узкий, что двоим тут было не разойтись. Единственная лампочка в его дальнем конце заливала стены полусветом.

Вслед за ним вполз Охэйо, изогнулся и втянул ноги. Шкаф был привинчен к стальной, сантиметра в два, двери, снабженной добротным засовом, и Аннит немедленно закрыл её. Сразу стало тихо. Дым клубился под потолком, постепенно рассеиваясь. Лэйми упивался чистым воздухом, потом, откашлявшись, поднялся. Они пошли вперед.

В дальнем конце коридора тоже была узкая, как щель, стальная дверь, к счастью, незапертая. Тесная бетонная лестница за ней круто поднималась вверх. Ступенек через сорок она вывела их в комнату-куб, обитую изнутри темным деревом и освещенную огромным — от стены до стены и от потолка до пояса — окном толщиной дюймов в шесть. За ним был зал, на первый взгляд казавшийся бесконечным — с потолком и стенами из громадных зеркал.

Под окном в стене темнела квадратная толстая дверца из вороненой стали. Охэйо открыл её и на четвереньках нырнул внутрь. Лэйми последовал за ним, тут же замерев от изумления.

Они словно попали внутрь громадного калейдоскопа: от бессчетного множества отражений рябило в глазах. Пол здесь был покрыт не ковром даже, а длинным темно-пёстрым мехом. Он покрывал и наружную сторону дверцы, и нижнюю часть стен. Здесь стояли громадные диваны, сплошь обитые красным сафьяном, тисненым, словно корешки старинных книг, и столики из полированного дерева, каждый дюйм которого покрывала сложная инкрустация из кости. Роль ламп играли статуи нагих девушек высотой в человеческий рост. Они возвышались на массивных малахитовых постаментах, словно вазы из матового стекла, налитые доверху сильным и ровным белым светом.

— Это парадный зал, где Председатель устраивает свои приемы, — сказал Охэйо, когда ресницы Лэйми перестали изумленно хлопать. — Попробуй угадать, где у них дверь.

Дверь оказалась двумя листами толстого зеркального стекла в другом конце зала. За ней начинался коридор, обитый свисающим складками фиолетовым бархатом. Свет здесь не горел, а коридор вскоре уперся в плиту из серого железа, усаженную заклепками величиной в кулак. Из-за неё не доносилось ни звука.

— Попались... — тихо заключил Охэйо. — Наверное, сработала защита. Если во дворец врывается кто-то чужой, везде опускаются броневые затворы. Но кто-то тут впустил нас. И он всё ещё здесь, только прячется за этими шторами.

За бархатными портьерами и впрямь нашлась узкая, обитая коричневой кожей дверь. Она вела в комнату, похоже, предназначенную для любви: стены и потолок обиты плотной, гладкой зеленой тканью, пол покрыт мягким, толстым, пёстрым ковром. Почти половину комнаты занимала кровать с пышной периной. Освещал её единственный матовый плафон в углу, слева от двери. Напротив него, у стены, стоял маленький столик с засохшими пирожными на блюдечках. Ничего больше в ней не было. Воздух здесь был кисловато-прохладный, влажный. Таких комнат за портьерами здесь оказалось штук двадцать. Они шли по обе стороны коридора.

— Чем они здесь занимались? — спросил Лэйми, открывая дверь очередной комнаты.

За ней стояла босая девушка в одной набедренной повязке из темно-синего шелка и пояске из пёстрых многоцветных бус. Юноша замер, невольно приоткрыв рот.

У неё были стройные ноги с широкими бедрами, золотистая загорелая кожа, черные, спутанные волосы, падавшие на глаза и на спину, и прелестное испуганное личико. Лэйми ощутил толчок в сердце — она была слишком красивой, чтобы он смог просто вот так расстаться с ней.

— Кто ты? — спросил он, едва справившись с растерянностью.

— Алина. А ты?

— Я Лэйми Анхиз, он — Охэйо. Что здесь случилось?

— Я... я не знаю. Я услышала крики, побежала посмотреть... и увидела плиту.

— Здесь есть другой выход?

— Да. Но я не ходила туда. Там пожар... — она смущенно опустила взгляд на маленькие босые ноги.

— А этот затвор можно открыть?

— Да. Наверное. Из комнаты охраны.

— Где она? Покажи.

Девушка выскользнула в коридор. За складками бархата скрывалась ещё одна дверь. Она вела в комнату, совсем не похожую на остальные: стол, жесткие скамейки, стальные шкафчики на стенах...

— Наверно, это здесь, — Алина показала на утопленную в стену дверцу из толстого металла. — Джанет говорил, что переключатель там.

— Попались... — протянул Лэйми.

— Может, и нет, — ответил Охэйо, роясь в ящиках стола. К удивлению юноши, он быстро нашел связку ключей, один из которых отпер дверцу. За ней и впрямь был переключатель и Аннит без раздумий повернул его. Тотчас из коридора донесся скрежет. Выглянув за дверь, они увидели, что щит медленно поднимается. Из-под него брызнул свет. Дневной.

— Где же охранники? — спросил Лэйми, бездумно беря девушку за руку.

— Убежали, — Алина пожала тонкими, гладкими плечами. — А куда вы хотите идти?

Лэйми задумался. В самом деле? Дворец был самым укрепленным зданием в городе: если в нем происходит такое, то что же творится на улицах?..

Он не успел додумать. Щит поднялся до уровня его глаз, открыв широкий коридор, ярко освещенный через запотевшие окна с необычайно толстыми стеклами в квадратных рамах. Там было несколько мужчин в форме охраны. Они нырнули под щит, и, не замечая их, как безумные, бросились к потайной дверце в конце зала. Окликнуть их Лэйми не успел. Поняв, что они вскоре вернутся, причем, явно не в лучшем настроении, он вслед за Алиной выбежал в коридор. В его торце была лестница.

— Под ней есть секретная эвакуационная линия! — на бегу крикнул Охэйо. — Специально для Председателя, на случай войны! Если он не успел ей воспользоваться, мы попадем прямо в его бункер!

Одна из дверей за их спинами разлетелась. Громадный черно-зеленый двуног торопливо протискивался через слишком узкий для него проем.

— Быстрее! — завопил Охэйо, врываясь на лестницу.

Алина сунулась было в вестибюль первого этажа, откуда неслись дикие крики и визг — посмотреть — но Аннит схватил её за руку, и с неожиданной силой, как трактор, потащил назад и вниз, к белой филенчатой двери под лестницей. Лэйми побежал за ними, прыгая через ступеньки.

Дверь была заперта на проушину с легким замком. Охэйо наотмашь, боком, ударился об неё, потом, поняв, что она открывается наружу, яростно дернул на себя, с треском сорвав хлипкий запор. Внутри было темно. Аннит нашарил выключатель. Вспыхнул ровный желтый свет. Лэйми оглянулся, увидел, что двуног лезет уже в проем лестничной клетки, — и судорожно захлопнул дверь.

Лестница вниз. Площадка. Ещё одна лестница. Ещё одна. Они пригнувшись нырнули в проем под толстой оштукатуренной балкой и уперлись в новую дверь, небольшую, обитую железом. На низком потолке горела яркая люминисцентная лампа. Лэйми едва не задел её макушкой.

— Ключи, ключи, где ключи? — Охэйо хлопал себя по многочисленным карманам. — А, вот! — он вытащил связку и наугад воткнул первый ключ в замочную скважину.

Бух! Над их головами раздался тяжелый удар и треск. Алина взвизгнула. Бух! Теперь треск был гораздо громче. После третьего удара раздался раздирающий хруст — не сумев открыть дверь, тварь просто вышибла её. Охэйо, казалось, уже целую вечность ковырялся в замке.

Беспорядочные дробные удары, ровное, тяжелое сопение, скрежет — уже прямо над их головами.

— Быстрее! — Лэйми схватился за плечо друга.

Охэйо торопливо вставил ещё один длинный тонкий ключ. К счастью, именно он подошел: дверь распахнулась. Они ввалились в низкую, тесную каморку, освещенную тем же холодным люминисцентным светом. Пол устилали бесформенные, бурые пласты стекловаты. В толстых беленых стенах было всего два проема — дверь, через которую они вошли, и напротив — тронутая ржавчиной стальная панель с облезлой красной надписью: "Линия экстренной эвакуации. Вместимость — 12 че..."

Охэйо, чертыхаясь, открыл электрощиток в боковой стене, водя пальцем по испятнанным известью эбонитовым рычажкам. Вокруг них по мокрой штукатурке ручьями стекала вода — твари уже сорвали где-то трубы.

— Где, черт возьми!.. А! — он ткнул в маленькую красную кнопку.

Послышалось натужное гудение невидимого электромотора, затем скрежет. Панель сдвинулась, за ней, почти впритык, была низкая стальная дверь с толстым круглым окном. Она открылась с негромким шипением. Вспыхнула тусклая, голая лампочка. Лэйми увидел небольшой, низкий вагон с единственным круглым окном в лобовой стене и двумя скамьями по бокам. Охэйо без церемоний впихнул его внутрь. Тут было сыро, зеленая краска на стали местами облезла.

Алина скользнула между юношами и замерла, растерянно оглядываясь — что делать дальше, она не знала.

Что-то с огромной силой ударило в обитую железом дверь — она подскочила на петлях, приоткрылась и вновь захлопнулась. Тяжелые удары посыпались с бешеной быстротой. Дверь хлопала, отскакивала и вновь открывалась. Внезапно между ней и косяком просунулась беспалая бревнообразная лапа — она кончалась бугристым утолщением, похожим на кистень. Лэйми увидел, что дверь открывается — на этот раз настежь! — и в панике шарахнулся назад. За его спиной Охэйо, проклиная всех богов сразу, искал какой-нибудь пульт управления, кнопки — не было ничего.

— Быстрее! — крикнула Алина.

— Дай пистолет! — Лэйми схватился за плечо друга, затем просто вытащил оружие из его кармана. Охэйо, похоже, не заметил этого.

В проем сунулось воронкообразное рыло. Глотка зияла, как труба вентилятора. Лэйми разрядил в неё всю обойму — выстрелы напоминали треск хлопушек, едкая вонь выедала глаза. Двуног отпрянул, замотал рылом, потом опять полез вперед. Послышался чудовищный хриплый вдох и бугристая туша начала раздуваться...

Охэйо сорвал красный щиток на стене, повернул тугую рукоятку. С глухим ударом дверь захлопнулась. Лэйми услышал, как стукнули стальные ригели запора. Вагон — не двинулся.

— Не работает! — крикнул он и тут же бросился к окну, однако его уже закрыла темная туша. Вагон содрогнулся от тяжелого удара и со скрежетом сдвинулся на несколько дюймов. За бронестеклом мелькали тени, словно исполняя сложный танец. Вагон со скрипом стал отползать — двуног пытался протиснуться мимо него в туннель.

— А, черт! — Охэйо рванул торчащую на самом виду, под передним окном, спусковую рукоятку.

Под полом зашипело. Здесь был автономный привод — то есть, два длинных стальных баллона, начиненных порохом. Какое-то время огонь запала трещал, стараясь справиться с отсыревшим горючим, затем вагон внезапно рванулся с такой силой, что Лэйми, против воли, прижало к заднему окну. Он увидел убегающие назад бетонные стены тесного коридора, озаренные двумя мощными столбами ярко-рыжего пламени.

Вагон с коротким лязгом врезался в двустворчатые стальные ворота, сломав засов распахнул их и оказался... на поверхности. Лэйми увидел быстро отходящий назад бетонный портал, темневший почти под верхней кромкой крутого обрыва.

Дорога начала изгибаться, очень резко, и Охэйо бросило к боковой стенке. Невольно развернувшись, он плюхнулся на скамью, но Лэйми устоял на ногах, прижавшись к переднему окну. Вагон спускался в громадный заснеженный овраг, в котором тучей клубился пар. На миг у юноши закружилась голова. Эстакада круто пошла вниз и их скорость сразу резко возросла. Пронзительно завизжали ржавые боковые ролики, не давая им слететь с дороги. Несмотря на это, Лэйми вдруг стал странно легким. У него перехватило дух. Впереди, словно неподвижное облако, висела клочковатая, плотная на вид стена тумана. Его сердце на миг замерло, когда они врезались в неё. Теперь исчезло всё, кроме мелькания сероватых теней. Справа показалась черно-белая от пятен снега, неудержимо крутая стена обрыва... исчезла...

Внезапно они оказались почти на дне оврага. Здесь тек черный, бурлящий, парящий поток и опоры эстакады почти исчезали в этом клокочущем море. Лэйми подумал, что с ними будет, если путь поврежден... но тут же увидел впереди серый железобетонный портал с черной дырой туннеля. Его закрывала ржавая сетка из проволоки, натянутая на трубчатых рамах. И то, и другое бронированный вагон разнес в клочья, однако в темноте за сеткой скрывалась стена. Лэйми не расшибся только потому, что уже упирался в переднюю стенку вагона. Он ощутил, как она прогибается внутрь, бронестекло в круглом окне потрескалось. Алину швырнуло на его спину и она, таким образом, избежала синяков. Охэйо просто растянулся на полу.

Вагон пробил и эту, вторую преграду, нырнув внутрь туннеля, в темноту, однако слетел с рельса, затрясся, словно в лихорадке, с пронзительным скрежетом наполовину развернулся и замер. Лэйми (он первым поднялся на ноги) бросился к заднему окну. Позади зиял громадный пролом в стене — к их общему счастью, кирпичной и нетолстой. За ней сияло рассеянное туманом солнце. Но тут же раздалось несколько глухих взрывов и сверху со странным рокочущим потрескиванием поползла стальная плита. Её нижний срез был шириной в три ладони. Свет погас, плита ещё пару секунд двигалась, потом замерла с глухим ударом, от которого вагон подпрыгнул и зазвенел. Угасающее рыжее пламя в последний раз озарило литую крашеную сталь и наступила темнота...

Лэйми понял, что всё путешествие не заняло и минуты. Ему казалось, что прошло гораздо больше...

— Мы, кажется, приехали, — наконец сказал он. Ребра у него ныли. Когда на тебя падает девушка — это, конечно, приятно, но нельзя сказать, что безболезненно.

Охэйо повернул рукоять. К удивлению Лэйми дверь вагона открылась. Они спрыгнули на пути, затем взобрались на высокий бетонный перрон. Здесь было тихо, прохладно и не очень сыро. Лампы не горели, лишь впереди, из бокового проема, падал холодный синий свет.

— Пошли, — сказал Охэйо, невидимый в темноте.

Они двинулись вперед, то и дело спотыкаясь о незаметный хлам, и вскоре добрались до глухой монолитной стены в торце туннеля. Слева, за стальной балюстрадой, зияла громадная квадратная шахта шириной метров в десять. На её темно-серых, железобетонных, с отпечатками досок стенах горели длинные синие лампы. В углу выступала огороженная трубами решетчатая площадка — лишь заметив вертикальную железную колею в стене, Лэйми понял, что это подъемник.

Охэйо открыл двойную калитку; они вошли на просторную квадратную платформу. До верха шахты было метров тридцать. Её темный стальной потолок подпирала косая крестовина из громадных двутавровых балок. Сразу под ней был проем, второй, гораздо дальше — глубоко внизу. Шахта под ним была залита прозрачной водой, но, что самое странное, лампы горели и в ней, уходя в мутную голубизну. Там, где-то у самого неразличимого дна, смутно угадывался третий выход.

— Поедем? — спросил Лэйми, осматривая пульт, закрепленный поверх закрытого кожухом массивного механизма подъемника. Всё было серым от многолетней пыли. Похоже, уже очень давно тут никто не бывал...

— Да. Я хочу выяснить, как тут с охраной...

Охэйо щелкнул тумблером. Платформа несколько раз дернулась, потом со скрежетом сдвинулась и поползла вверх. Визг перешел в негромкий рокот — они словно поднимались на воздушном шаре. Через минуту она остановилась у верхнего проема, гораздо меньшего, чем нижний. Когда глаза Лэйми привыкли к полумраку, он увидел узкую лоджию с единственной дверью и несколькими узкими, зарешеченными проемами в бетонной стене. Дверь оказались закрыта, но не заперта и легко подались. За ней было просторное помещение с неразличимыми в темноте механизмами, в нем — еще одна дверь, ведущая в узкий бетонный проход. Здесь было почти совсем темно и очень холодно. Лэйми на ощупь повернул колесо небольшой железной двери в его дальнем конце. Смазка застыла на морозе и механизм уступил его сильным рукам с трудом.

Он оказался на узком, огороженном стальными прутьями балконе над туманной, поросшей деревьями пропастью. Откуда-то снизу доносился глухой шум потока. Туда от основания бетонной стены уходил крутой скат обрыва. Вторая стена, высотой метра в четыре, нависала над его головой и вдоль неё наверх шла узкая железная лестница. За клубами пара не было видно, что происходит на той стороне оврага. Над ними высилась лишь сумрачная, вся в изморози громадина дворца. Не слушая протестов Охэйо, Лэйми пошел вверх по лестнице — она вела на плоскую крышу оголовка шахты.

Его спасла только быстрая реакция. Он успел присесть — скорее от страха, чем по расчету, — и прыгнувший на него "волк", не в силах развернуться в воздухе, зацепился когтями за обмерзший бетон парапета, перевернулся и с воем полетел вниз. Метров десять он падал свободно, потом гулко ударился об обрыв и кувыркаясь покатился вниз, исчезнув в клубах тумана. Лэйми опрометью скатился по лестнице и перевел дух лишь когда запер за собой дверь.

— Там есть и другие, какие-то новые, маленькие, вроде мартышек — я не успел их разглядеть. Слышите? — сказал он, отдышавшись.

Охэйо прислушался. За дверью началась неясная возня, потом раздался внезапный мерзкий скрежет — словно кто-то скреб граблями её сталь.

— Твари Мроо как-то чувствуют нас, — тихо сказал он, — как магнит ощущает присутствие другого магнита. Сейчас они пытаются открыть дверь. Я бы убрался отсюда...

Они вернулись к шахте, запирая за собой все двери, потом поехали вниз. Осмотр перрона не дал им ничего — здесь не было других вагонов, как и других выходов. Платформа поползла к последнему проему, темневшему над самой водой. Лэйми боялся, что лифт сломается и они окунутся в эту воду, — судя по её испарениям, довольно, впрочем, теплую. Здесь, внизу, было душновато и влажно.

Когда до неподвижной поверхности оставалось полметра, платформа замерла. Выхода не было и здесь — они увидели короткий неосвещенный штрек в стене шахты. У его стен стояли железные шкафы, на полу были разбросаны какие-то инструменты. На уходящих в воду рельсах стоял громадный стальной бак. Лишь разглядев на его сужавшемся конце лопасти винта, Лэйми понял, что это...

— Подводная лодка? Ну, это уж слишком!..

— Раз нет другого выхода, то нам — сюда, — Охэйо ловко вскарабкался наверх и начал отвинчивать люк.

— Ты уже бывал здесь? — спросил Лэйми.

— Нет. Но я знаю, куда плыть в этом подземелье.

Лэйми подошел к краю шахты. Действительно, в её стене зияло темное отверстие подводного туннеля. И глубоко, уже у самого дна — ещё одно...

— Лезь сюда! — Охэйо махал ему рукой из открытого люка.

Лэйми провел пальцами по корпусу субмарины, растер сухую пыль. Ржавчина. Он покачал головой и присоединился к другу. Здесь всё было так же, как и в эвакуационном вагоне, — только ещё теснее. Окно нашлось всего одно, правда, большое и выпуклое. Под ним, над жестким сидением, выступала панель с вентилями и рычажками. Охэйо уже сидел там, изучая.

— Ты умеешь этим управлять? — с восхищением спросила Алина.

— Тут всё подписано, — невинно ответил Аннит. — Закрой люк.

Лэйми с усилием опустил тяжеленную крышку и повернул тугую кремальеру. Он сел на передний краешек скамьи, сразу за спиной Охэйо, Алина — рядом с ним.

— Похоже, это спусковой рычаг, — сказал Аннит и потянул обшитую истертой кожей рукоять.

Под ними глухо лязгнуло. Сперва лодка не двигалась, потом почти бесшумно заскользила вниз, и, наконец, с тупым толчком плюхнулась в воду. Охэйо подумал, потом перекинул красный рычажок. За стенками что-то забулькало — казалось, льется вода, и Лэйми тревожно оглянулся, чтобы убедиться, что здесь сухо.

Стены шахты медленно поползли вверх и так же медленно двигалась стрелка на большом круглом циферблате указателя глубины — пять метров... десять... двадцать... Шкала была проградуирована до ста, но сектор после восьмидесяти был помечен красным цветом.

Перед ними медленно всплыло квадратное черное жерло. Охэйо включил двигатели. Электромоторы тихо запели и лодка решительно двинулась в темноту. Ещё один щелчок тумблера — и в свете прожекторов показались плывущие навстречу рыжеватые стены сводчатого туннеля.

Путешествие оказалось недолгим — оно заняло от силы минут пять. Вода за бортом была теплой. Во всяком случае, стальные стенки стали почти горячими и внутри сделалось жарко. Юноши скинули куртки, затем рубахи. Алина невинно обняла Лэйми за обнаженную талию.

Наконец, перед ними показалась стена: судя по всему, они были на дне шахты. Лодка врезалась в эту стену и со скрежетом заскребла по ней — похоже, здесь было течение, которое тащило её вверх. Когда Охэйо отключил двигатели, скрежет прекратился.

Внезапно, подобно привидению, перед ними появился громадный проем. Через него лодку вдруг вынесло в безмерное, наполненное темнотой пространство. Внизу был кромешный мрак, вверху — зыбкая поверхность света. Аннит посмотрел на надписи, потом повернул какой-то кран. За бортами зашипело и Лэйми ощутимо потащило вверх.

В окне мелькнул, тут же погаснув, яркий свет, лодка нырнула вниз и закачалась. Теперь светлая поверхность была совсем близко и сквозь неё юноша видел какие-то смутные, подвижные, почти неразличимые очертания. Он отвернул кремальеру, и, напрягая все силы, поднял люк. Морозный воздух хлынул в лодку, наполняя её туманом. Лэйми, дрожа от холода, выглянул из неё.

Они всплыли посреди громадной полыньи, напротив котловины Нижнего Города — там, где поток рушился водопадом, и, пробежав по заросшей низкими деревьями площади, плавно скатывался в реку. Громадные здания, прилепившиеся к отвесным, укрепленным бетоном откосам, плыли в клубах поднимавшегося от падающей воды тумана. Там никого не было видно.

Высоко над лодкой нависали исполинские бетонные опоры и железное решетчатое брюхо моста. Там, на узких обходных галереях, на которые твари не могли пролезть, виднелось несколько людей. Лэйми услышал их крики, но ничем не мог помочь им — все галереи шли так высоко, что нечего было и думать спуститься к реке. Какой-то смельчак бросился вниз, — но, когда вода успокоилась, он не показался на поверхности...

— Их мы уже не спасем, — рассудительно сказал Охэйо, — зато можем спасти себя. Возвращаемся.

Лэйми пришлось давать ему советы, чтобы он смог подрулить к опоре, в основании которой скрывалась шахта. Потом он завинтил люк; они нырнули.

Войти в проем оказалось нелегко: сильное течение оттуда постоянно сносило лодку. Аннит не умел ей толком управлять, так что вся процедура заняла минут двадцать. Они то теряли стену опоры, то вновь находили её, и порой Лэйми казалось, что они никогда не вернутся назад.

Наконец, они вплыли в шахту, из неё — в горизонтальный туннель. Встречное течение очень мешало им. Лодка рыскала в стороны, норовила вывернуться вверх или вниз и Охэйо приходилось постоянно орудовать рулем, чтобы она не ударялась о стены. Он перевел двигатели на максимальную мощность, их звук стал натужным, но всё равно, обратно они плыли значительно медленнее.

Внутри лодки вновь стало жарко, а потом — и душно. Охэйо повернул какой-то кран; донеслось слабое шипение. Дышать и впрямь стало легче, зато у Лэйми начало закладывать уши, словно они летели на самолете. Он никак не мог отделаться от этого дурацкого ощущения. Как-то неожиданно впереди показался слабый голубоватый свет и вскоре они выплыли в ствол главной шахты.

— Последний шанс, — сказал Охэйо, направляя лодку вниз. — Аккумуляторы дохнут...

Лэйми с тревогой следил за стрелкой глубинометра. Тридцать метров... сорок... пятьдесят... корпус начал как-то неприятно потрескивать, но они уже достигли дна: перед ними был новый сводчатый туннель. К счастью, он оказался не длиннее ста метров — едва они вплыли в него, впереди показался свет, но прошло ещё минут десять, прежде чем они всплыли посреди круглого бассейна. Аккумуляторы отдавали последние крохи энергии и двигатели жужжали всё тише. Впрочем, учитывая, сколько не подзаряжали батареи, было чудом, что они вообще работали. Но лодка двигалась вперед всё медленнее и под конец им начало казаться, что они вообще не доберутся до цели. Неприятности на этом не закончились: после всплытия Лэйми отвинтил крышку, но почему-то никак не мог поднять её.

— И не старайся, — сказал Охэйо, постучав по стеклу глубинометра, — тот по-прежнему показывал глубину в пятьдесят метров. — Тут снаружи давление атмосфер пять. Где-то здесь должен быть уравнительный клапан...

Он повернул очередной кран. Резко зашипело и у Лэйми снова заложило уши. Процесс "выравнивания давления", как назвал это Охэйо, оказался неприятным и долгим. Лодка под конец наполнилась воздухом так, что юноше показалось — его сжимает со всех сторон до размеров куклы. Тем не менее, ему удалось открыть-таки люк.

Охэйо подогнал лодку к борту бассейна, чтобы они смогли взобраться на него. Здесь был круглый зал, не очень просторный, с плоским сводом, расчерченным радиальными полосами ярко-белого сияния. В нем было жарко и они не стали одеваться. Лэйми дышал с трудом, но не задыхался. Напротив, он чувствовал неестественную легкость и веселость, какая бывает при большом избытке кислорода.

Цилиндрическая гладкая стена зала была из какого-то твердого, темно-серого материала — похожего на ощупь на пластмассу, но холодного, как сталь. В ней был единственный проем, перекрытый монолитной плитой, на ней светился знак в форме снежинки. Лэйми коснулся её — и в тот же миг ощутил, как колючие искры бегут по его пальцам, отдаваясь где-то в глубине груди — там, где горел его внутренний свет. Через секунду плита в шаг толщиной беззвучно ушла в сторону. Охэйо присвистнул.

— Я слышал, что эту дверь никак не могли открыть, — его голос звучал странно низко и громко в плотном воздухе. — Автогеном она тоже не режется.

— А взрывчатка? — хмыкнул Лэйми. — Пара динамитных шашек откроет что угодно.

— Они пробовали. Давно, лет тридцать назад. Заряды взорвались, но все люди в этом подземелье умерли. Просто умерли. А на двери не осталось и следа.

— Вранье.

— Сам я тут не был. Что слышал, то и говорю.

Лэйми подумал, что запор двери отозвался на его Внутреннюю Энергию. Вообще, это место разительно не соответствовало внешнему подземелью. Оно было совершенно чужим и при этом казалось ему странно знакомым. Почему — он не мог понять, да и не старался. Он старался понять то, что видел.

За дверью начинался широкий неосвещенный туннель. Он уходил куда-то в темноту и оттуда плыло низкое, на пределе слышимости, гудение, казалось, пропитывая воздух.

— Ничего не забыли? — спросил Охэйо, когда они собрали своё барахлишко. — Тогда пошли.

Гладкие стены туннеля уходили далеко вперед, растворяясь во тьме. Возле двери лежала бесформенная темная масса. Лэйми не сразу понял, что это двуног, — он был мертвый и весь словно обуглился. А вон ещё одна туша, поменьше... и ещё... и ещё...

— Твари Мроо, — сказал Охэйо, — не выносят повышенного содержания кислорода. Строители этого места знали об этих созданиях и знали, как сделать его совершенно недоступным для них...

— Это убежище? — спросил Лэйми.

— Нет. Вряд ли. Если мы пробудем здесь долго, то тоже сгорим, словно свечки. Здесь должен быть... другой выход. Пошли?

3.

Охэйо первым нырнул в полумрак — он ступал осторожно и медленно, давая привыкнуть глазам. Алина и Лэйми шли за ним, невольно взявшись за руки. Им нравилось касаться друг друга.

Шагов через сто впереди слабо блеснула стена. В ней была вторая запертая дверь. Лэйми открыл её так же, как и первую. Коридор впадал здесь в поперечный, более широкий и тоже почти темный. Далеко справа и слева в стене слабо светились проемы — именно из них доносился этот непрерывный гул. Осторожно ступая босиком по холодному полу, Лэйми повернул туда. Охэйо теперь шел за ним. Алина невинно касалась ладонью его поясницы.

Они повернули ещё раз. Коридор, кончаясь низкой, по пояс ему, стенкой, обрывался в пустоту громадного круглого зала поперечником метров в полтораста. Его плоский свод и гладкая кольцевая стена были словно отлиты из полированного темного стекла. До пола здесь было метров тридцать, до основания свода — не меньше десяти. Середину зала занимала многогранная конструкция из белой стали. До неё было метров двадцать, её верх был чуть выше его глаз. Она медленно вращалась, издавая низкий, почти инфразвуковой гул. Пол вибрировал, но Лэйми чувствовал, что содрогалась самая ткань мироздания. Здесь было средоточие чудовищной, непредставимой Силы.

Юноша ошалело осматривался. Громадное помещение было погружено в полумрак. Из стен под его сводом выступали длинные изогнутые рога, над ними горели яркие сизые огни без четких границ — казалось, они висят прямо в воздухе. Пол метра на четыре был залит прозрачной водой. Она стремительно неслась вдоль стен зала, увлеченная вращением грандиозной центральной конструкции. Её назначение было совершенно непонятно. Сбоку она походила на исполинскую шестерню. Над её центром на свод падал яркий свет и Лэйми показалось, что воздух там мерцает с неприятной для глаз быстротой.

Здесь было жарко и сыро, гул и неустанное вращение громадной машины буквально гипнотизировали. Юноша зажмурился и помотал головой. Стена под проемом оказалась совершенно гладкой. В этот зал нельзя было войти, — разве что прыгнуть в воду, — но ничем хорошим это наверняка не кончилось бы.

Они вернулись в широкий поперечный коридор, почти совсем темный. Лэйми повернул направо, и почти сразу наткнулся на новую дверь. Едва он её отпер, вспыхнул яркий свет.

Тут был, наверное, отсек управления — в двух боковых стенах темнели большие экраны, окруженные россыпью других, всё уменьшавшихся, и странной формы сидения — на них надо было садиться на пятки и тогда многочисленные мягкие выступы охватывали его бедра и зад. Может, это было и удобно, но слишком непривычно. К тому же, здесь не нашлось ни пультов, ни приборов, ничего — лишь какие-то фасеточные выступы над экранами. Они могли быть камерами, украшениями или ещё чем-нибудь. Чтобы разобраться во всем этом, требовалось время — он даже не представлял, сколько, ведь знаний у него немного...

— Пойдем, посмотрим, что в другой стороне, — Алина потянула его за руку.

— Послушайте, — вдруг сказал Охэйо, — мы не сможем оставаться тут долго. Я не знаю, сколько времени пройдет до того, как наши легкие обуглятся, но жить здесь нельзя. Это место не для того, чтобы в нем прятались. Оно строилось в расчете на то, что случилось, на появление этих... тварей. Возможно, эта машина может как-то исправить ситуацию. Но мы не знаем, как именно, а если постараемся выяснить, то наверняка прежде умрем.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Лэйми. — Вернуться назад?

— Да. Видишь ли... я знаю человека, который может вытащить нас отсюда. Очень быстро. Только для этого нам нужно выбраться за город, в дюны Иккемия.

— В первый раз слышу. Где это?

— Возле Верхнего Озера. Тридцать миль от города.

— Далеко... Пешком мы туда не дойдем — это ясно. Нам нужна машина. И оружие.

— Оружие есть во дворце, — внезапно сказала Алина. — Сколько угодно. Но мы же не можем туда вернуться!

— Почему же? — теперь Охэйо смотрел на неё с уважением. — Мы можем выйти на подводной лодке в реку, пристать к берегу и подняться по нему. Тогда до дворца останется всего несколько минут пути. Это не самый удобный путь, конечно, но лучшего у нас нет.

— Без оружия мы вряд ли дойдем до дворца, — Лэйми, однако, понимал, что им придется попробовать. — Но по мне лучше рискнуть, чем ждать неизвестно чего, пока другие перебьют этих тварей... или не перебьют. Где там оружие, Алина?

— В комнате охраны — той, где переключатель. Если бы вы не бежали, как на пожар...

Лэйми с досадой хватил кулаком по стене. Впрочем, он понимал, что это глупо. Случившегося не изменить.

— Какое там оружие? — спросил он.

— Не знаю. Всякое. Дробовики, пистолеты, эти, как их, автоматы, сама видела. А во дворе есть гараж. У тебя, Аннит, ключи начальника караула. Должны подойти.

— Ну так чего же мы ждем?

4.

Лэйми хотел идти немедленно, Охэйо тоже, — но Алина с чисто женским любопытством заупрямилась, желая осмотреть всё, что только можно. Уступив ей, Лэйми отпер дверь в другом конце коридора — и попал в небольшое, тускло освещенное помещение.

Здесь вдоль стен шли узкие, высокие шкафы, забитые какими-то непонятными вещами, — толстые браслеты с индикаторами, массивные чемоданчики, длинные стержни, непонятно для чего предназначенные, — однако в одном из шкафов нашлось и оружие: что-то вроде коротких автоматов, только без магазина и приклада, с одной ручкой, очень изящно и точно сделанных.

— С ума сойти... — Охэйо медленно шел вдоль стен комнаты, трогая всё руками — казалось, он не верил своим глазам. — Всё это, должно быть, осталось от Основателей... А эта машина, должно быть, Эвергет...

— Что?

Охэйо повернулся к ним, опомнившись.

— Послушайте... это место... даже не клад. Оно имеет стратегическое значение. Секрет производства этих вещей давно утрачен. Даже в... — он снова спохватился и замолк.

— Ты знаешь, что это?

— Браслеты спутниковой связи. Тактические компьютеры — каждый может управлять батальоном солдат. Идемитные подкалиберные снаряды: тыкаешь их в обойму, заряжаешь пушку — и бабах! Эта штука может прикончить двухкилотонного Мроо. Только для нас — в данный момент — все эти вещи совершенно бесполезны.

— А что же тогда полезно?

— Вот это, — Охэйо снял с полки один из "автоматов". — Это протонный излучатель. Он убивает не только тела, но и сущности Мроо. Просто чудо, что мы нашли их. Если тут ещё есть и батареи...

Как оказалось, батареями служили латунные коробочки с контактами — они вставлялись снизу в рукоять. Лэйми, вслед за Охэйо, быстро зарядил оружие, прицелился в стену коридора и выстрелил.

Не было ни отдачи, ни звука, ни вспышки света. Просто оружие щелкнуло и где-то вдали, на стене, вспыхнуло, тотчас погаснув, темно-голубое сияние.

В тот же миг ледяной холод хлынул в тело Лэйми, выпивая жизнь. Гул громадной машины изменился, стал гневным. Почти сразу всё прекратилось, но ещё несколько мгновений в его глазах плавали радужные круги. Резко запахло озоном.

— Я же говорил правду! — возмутился Охэйо. — Не нужно тут больше стрелять. Наверно, это какая-то защита. Не знаю, как она тут работает, но надежно.

— Стена шевельнулась, — сказал он через минуту, и в его голосе был страх, — когда ты выстрелил. По ней вроде как волна прошла. По-моему, тут всё живое, что-ли.

По коже Лэйми побежали крупные мурашки. Он не знал, живое ли это место на самом деле, но оно, определенно, обладало своей разумной волей. И эта воля противостояла воле Мроо. Что, впрочем, вовсе не значило, что она дружелюбна к ним.

— Мы быстро берем оружие и уходим отсюда, — решил Охэйо. Никто и не подумал ему возражать.

5.

Как сказал Охэйо, одной батареи хватало на 24 выстрела — а в кармашки портупеи их входила дюжина. Впрочем, они набили батареями и карманы — сколько поместилось — и кроме двух излучателей для себя прихватили ещё пару — на всякий случай.

Вооружившись и закрыв дверь, они вернулись к подводной лодке. Лэйми уже хотел забраться внутрь, но Алина взяла юношу за руки, рассматривая его.

— Постой, — тихо сказала она. — Быть может, мы все скоро умрем, но ты спас мне жизнь. И ты очень красивый. Хочешь?..

Лэйми смутился, опустив взгляд. Её нагая грудь слабо отблескивала золотом в теплом искусственном свете. Большие глаза в тени массы вьющихся черных волос казались таинственными и темными. Вдруг юноша слабо улыбнулся.

— Послушай... ты тоже мне нравишься, но я люблю другую девушку, так что... Извини. Можешь попросить Охэйо, если захочешь...

Алина улыбнулась.

— Ты мне нравишься больше. Нет, в самом деле. И я постараюсь, чтобы ты... полюбил меня. А пока веди нас.

Лэйми невозмутимо кивнул, решительно скользнув в люк.

Обратное плавание оказалось несложным — течение несло их. Когда они всплыли в главной шахте, он потянулся к кремальере, но Охэйо схватил его за руку.

— Постой. Там, снаружи — нормальное давление. Если ты откроешь люк — тебя просто выкинет наружу. Потом у всех нас закипит кровь. И мы...

— Что?

— Умрем.

— Что же нам делать?

— Надо стравить воздух... потихоньку. Я плохо разбираюсь в правилах декомпрессии, но мы были внутри недолго. Думаю, наша кровь не успела насытиться азотом.

Аннит осторожно приоткрыл клапан. Воздух тотчас резко зашипел и он, насколько мог, привернул кран, однако не закрыл его полностью.

Несколько минут они сидели молча, пытаясь почувствовать, не кипит ли их кровь. Но всё, что они ощущали, — влажная жара и боль в ушах.

Алина сидела возле Охэйо, прижимаясь к нему всё теснее. Её легкие ладони скользили по плечам и груди юноши. Потом она провела рукой по его животу — сверху вниз — и прошептала:

— Ты красивый, почти как твой друг. Давай займемся любовью? Сначала ты, потом он. Или наоборот.

Лэйми густо покраснел. Охэйо отвернулся. Алина обняла его сзади, прижалась к лопаткам холмиками груди, сжала зубами мочку его уха, легко и быстро, как белка, покусывая её. Аннит довольно грубо отпихнул её, но она не унималась.

Лэйми растерялся. Наглое бесстыдство Алины — одной из наложниц Председателя, между прочим! — привело его в ярость. Однако, он не знал, проживут ли они ещё хотя бы несколько часов, — и вовсе не хотел, чтобы она и Охэйо поссорились.

— Ладно, я согласен, — ответил он хмуро, и Охэйо оставалось только присоединиться к ним.

6.

Они втроем устроились в проходе, на своей же сброшенной одежде, ласкаясь, скользили друг по другу ладонями, не особенно разбирая, кто тут девочка, а кто — мальчик. Алина ускользала от них, дразнила их быстрыми прикосновениями, пока они окончательно не ошалели. Тогда она приняла их — обеих сразу, упираясь пальцами расставленных босых ног в пол и сжав поднятыми руками кремальеру люка. Её гибкое тело трепетало между их тел, она всхлипывала от пронзительного наслаждения, закинув голову на плечо Охэйо. Лэйми нравилось любить её так — нагим, стоя...

По всему его телу прошла волна судорог, туго сжимая трепещущие от ослепляющей истомы мускулы... и по телу Охэйо... Алина рывком изогнула стан и вскрикнула, замерев на миг... несколько последних бешеных содроганий... и клубок из трех влажных тел распался.

С минуту они отдыхали, прижавшись друг к другу и часто дыша. Лэйми всё ещё чувствовал цепенящую паутинку особенно глубокого, нежнейшего наслаждения. Потом он отстранился от девушки, словно проснувшись. Его щеки потемнели от запоздалого стыда и он не знал, куда девать глаза. Однако, ему было очень легко и хорошо, и даже возможная смерть теперь совсем не казалась страшной.

Глава 12:

Осень Огня

Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Найко сидел, склонившись над открытым компьютером и стараясь не замечать царившей вокруг испуганной суматохи. Охэйо поступил очень разумно, решив занять их всех делом. Магнетронные взрывы на орбите прикончили в Малау всю связь. Но сообщения о том, что происходит вокруг, могли спасти им жизнь, так что все тут работали, как одержимые. Они и так уцелели только чудом — измученный снами Охэйо расставил вокруг Малау взвод тяжелых танков, и один из их экипажей спас их, отогнав Син-Мроо — одну из наиболее опасных форм, с прекрасными способностями к маскировке и разрушению психики своих жертв.

Малау была прекрасно защищена — шесть независимых генераторов силовых полей — в том числе два гигаджоулевой емкости, четыре 45-мегаваттных лучевых пушки на крыше и рота — 144 имперских гвардейца — но всё это не спасло бы её, если бы не танк. Подкалиберные идемитные снаряды были страшным оружием — вбиваясь с огромной скоростью в силовое поле, они поглощали его, словно губка, впитывали его энергию, — и, пресытившись ей, взрывались с невероятной силой, в несколько десятков раз превосходившей мощь того же веса тротила. Но и стоили они безумно дорого, так что запасы их были небольшими. Ещё какую-то пользу могли принести лучевые орудия — но толку от остального оружия в войне с Мроо было немного...

Вдруг за окнами вспыхнул белый, очень чистый свет — он был в несколько раз ярче солнечного — а секунды через три у Найко странно зашумело в голове, словно в плохо настроенном приемнике. В комнате вполнакала, сами по себе, зажглись лампы, в стальных корпусах процессорных модулей затрещало, там вспыхнул дрожащий бело-фиолетовый свет. На верхушках цилиндрических блоков памяти вспыхнул другой свет — зеленовато-белый — и они на глазах начали выгорать, словно бенгальские свечи.

Это длилось какие-то мгновения. Потом свет погас — везде и одновременно — а из чрева машины с негромким хлопком вырвалось чадное багровое пламя. Найко отшатнулся, начав заполошно сбивать его. Это ему удалось, но, выпрямившись, он увидел дым и языки пламени, выбивавшиеся из корпусов других компьютеров. Было ясно, что то же происходит по всему зданию — и не только с компьютерами. Он, вместе с остальными, опрометью бросился в коридор, за огнетушителями... и замер у окна, словно натолкнувшись на стену.

...Из-за низких гор на юго-западе поднималась желто-белая, сияющая полусфера, выстрелив в небо целым потоком призрачных лучей, как от прожекторов. Свет был такой яркий, что на него больно было смотреть. Его чудовищный сон обратился в реальность — полусфера всё росла... росла... росла, наливаясь кровавым багрянцем...

Найко замер с остановившимся сердцем, уже зная, что багровое пламя поглотит его, но этого не случилось: свечение просто залило всё небо. Ровное, сплошное, яркое, оно держалось около минуты, затухая, становясь фиолетовым, потом лиловым... потом всё погасло, даже фонари. Ошарашенный Найко отметил, что не видно даже автомобильных фар. Небо и землю соединил кромешный мрак, как до сотворения мира, — ослепленные невероятным сиянием глаза уже не видели даже рассвета.

Вокруг раздались испуганные крики и он вспомнил, что сейчас придет сейсмическая волна. Он хотел было выбежать во двор, но ноги ослабели от испуга — а минуты через три после вспышки пол больно ударил по ним. Всё здание, казалось, взлетело на метр, а потом провалилось вниз, вместе с сердцем Найко — так резко, что все компьютеры слетели со столов. С потолка что-то посыпалось, всё задвигалось, заходило. Найко отбросило от окна и в себя он пришел, уже сидя на полу, на заднице. Но у Малау был стальной каркас, и в остальном кошмар не сбылся.

На сей раз Найко мог точно назвать расстояние до эпицентра — тысяча миль или около того — а когда представил себе мощность взрыва, ему стало плохо. Там, возле Рохаса, были базы сверхтяжелых ракет — главный оплот ПКО Империи — и понимание, ЧТО случилось, пронзило его, как мечом. Мроо сокрушили их надежды на победу — и это лишило юношу последних сил. Он полумертвым повалился на пол — и его поглотило кромешное, без единой надежды, отчаяние.

2.

Часом позже Найко замер у окна своей комнаты, глядя на пустынный внутренний двор. Солнце стояло ещё низко и мир вокруг казался сумрачным. На южном горизонте, над Рохасом, висела бесформенная серая мгла. Никаких следов взрыва видно не было и юноше это казалось странным: он оставил воронку в тридцать километров диаметром и уничтожил всё живое в радиусе трехсот километров. Только убитых было больше сорока миллионов — двадцатая часть всего населения Империи. Таких потерь она не несла даже во Второй Континентальной, но сейчас Найко это уже не трогало. Конец света наступил: он чувствовал себя умершим и смотрел теперь на мир с болезненным любопытством, словно ему довелось заглянуть в загробную жизнь — или, точнее говоря, в ад. Больше всего его терзало неведение: взрыв прикончил в Гитограде всё, что имело отношение к электричеству. В Малау ядерные генераторы работали, но ни радио, ни телевидение так и не ожили. Охэйо сообщил, что Джана окажет им помощь в борьбе с вторжением, но юноша считал, что всё уже кончено: он не мог этого обосновать, но это было очевидно.

Теперь — не без помощи Охэйо — он знал о том, как всё произошло. Шестнадцать матоидов Мроо вышли из гиперпространства внезапно и на минимальном расстоянии — но у Империи нашлось, чем их встретить. Основу её наземной ПКО составляли 60 сверхтяжелых ракет найларского производства — настоящие монстры размером с эсминец и весом в семь тысяч тонн. Они обладали собственной силовой защитой, магнитными экранами в миллионы гаусс и несли на борту по нескольку десятков противо-противоракет. Их пучковые двигатели использовали распад сверхтяжелых ядер — аномалонов, и разгоняли их до скорости в шестьсот километров в секунду, хотя половина их тераваттной мощности уходила на создание оборонительных щитов. Эти же двигатели служили и боевым зарядом — замкнув накоротко силовые контуры магнетронов, они сжигали аномалоновое ядро в одной наносекундной вспышке, превращаясь на миг в миниатюрный пульсар, раскинувший вокруг себя сеть не поддающегося экранированию магнитного поля мощностью в десять миллиардов гаусс. Любая материя, попадая в него, текла вдоль силовых линий, словно газ, — и неуязвимых Мроо буквально разрывало в клочья. Даже не доходя до цели, такие ракеты убивали — резервный боевой режим превращал двигатель в одноразовое орудие, посылавшее пучок ускоренных теравольтажем протонов с убийственной точностью и мощью, способной, при залпе с орбиты, расплавить 12 тысяч квадратных километров планетарной поверхности. Двадцати таких ракет хватило, чтобы сокрушить боевой рой Мроо, — вот только один из издыхающих матоидов обрушился прямо на их базу и превратил её в пыль. Можно было сколько угодно вопить о том, что их следовало рассредоточить, — но это обошлось бы непозволительно дорого.

У Империи было еще 286 "легких" — 800-тонных — ракет ПКО с устаревшими ядерно-термическими двигателями и энергопоглощающими магнетронными зарядами — они творили жестокие чудеса с вещами, подозрительно похожими на поля отрицательной энергии, но не обладали защитой, так что уничтожить даже подбитые матоиды они не смогли, — как и 42 ещё более старых ракеты, несущих такие же мощные — стомегатонные — но самые обычные термоядерные заряды.

Потом в бой вступили 480 трехсоттонных орбитальных оборонительных платформ — они отстрелили 9600 рентгеновских лазеров с ядерной накачкой. Те разом дали залп и разбили многие куски сбитых матоидов, — их общая масса уменьшилась, но число вновь сильно возросло.

Затем настал черед дюжины орбитальных крейсеров Джаны — эти треугольные корабли массой по 180 тысяч тонн каждый несли по паре 1380-миллиметровых рельсовых орудий, стрелявших двадцатитонными снарядами. Их защищало лишь маскировочное покрытие, но устроены они были хитро: подходя к цели, каждый снаряд отстреливал свою пятитонную головную часть со сверхмощным кумулятивным зарядом. Узкая, как игла, струя распыленного идемита прожигала силовое поле и броню, а потом в туше Мроо срабатывала холодная аномалоновая боеголовка, Она выбрасывала точно подобранный заряд медленных и быстрых нейтронов, — и если попадала в один из многочисленных биоядерных реакторов матоида, он мгновенно шел вразнос. Каждый крейсер нес по 360 таких снарядов — и большая их часть попала в цель. Но каждый осколок взорванного Мроо был автономной боевой единицей — и тучи их повернули на крейсеры. Те имели и оборонительное оружие, — каждый нес по 25 гигаджоулевых лучевых орудий ПКО и 40 магазинных ПУ для 12600 45-килограммовых самонаводящихся перехватчиков. Они не имели боевого заряда, и, разгоняясь до шести километров в секунду на химическом топливе, просто таранили цель. Всё это оружие сработало так, как от него ожидали, — но Мроо было просто слишком много, и крейсера не спасли ни тераджоулевой емкости силовые щиты, ни 75-сантиметровая композитная броня...

Наконец, наступил черед наземных защитных систем. У Джаны их роль играли сто сверхтяжелых лучевых орудий мощностью по 17 тераватт каждое, — они были установлены на огромных плавучих платформах и свою роль исполнили неплохо, прикрыв почти все океаны планеты. У Империи Хилайа таких орудий не было — но зато было 4100 ЗРК "Маэт". Эти ракеты запускались с четырехосных колесных платформ и несли обычные боеголовки, так что толку от них, несмотря на бешеную пальбу, оказалось немного.

Теперь исход войны решался на земле. Вторгавшимся с запада Мроо Империя могла противопоставить две полностью укомплектованные армии — восемь корпусов по 36864 солдата в каждом. На вооружении у них было две тысячи 1680-тонных авиусов — из них пятая часть танкодесантных — и 2160 70-тонных танков "Хин" с шестидюймовыми орудиями. Бои шли уже по всему фронту, в том числе и здесь. Отсюда Найко не видел, что творилось за холмами на юге, но над ними еще с утра кружили авиусы и даже теперь, днем, различались зарницы разрывов. Битва с чудовищами Мроо шла уже всего километрах в пяти — но опасность была слишком страшной, чтобы поверить в неё.

Вдруг там, куда он смотрел, сверкнула бесшумная вспышка. Всё залил неистовый, невыносимо яркий свет. Найко крепко зажмурился, но тепло захлестнуло его, словно горячая вода. Сквозь толщу силового поля и даже сквозь одежду он всей кожей ощутил давящую силу ядерного жара. Потом жар истаял, исчез. Пол вновь ударил Найко по ногам, здание подпрыгнуло и задрожало, но не сильно — взрыв, судя по всему, был воздушным.

Открыв глаза, он увидел вдали новое, ярко-белое солнце. Оно выросло, вывернулось в страшную черно-багровую тучу. Под ней рос огромный клокочущий столб скрученного жгутами огня. Простым глазом была видна ударная волна: взрыв спрессовал воздух, он уплотнился, посинел и упругой, прозрачной стеной шел к нему по холмам и лощинам — сначала вроде бы медленно, потом быстрее... быстрее... и четкая синеватая тень обрушилась на Найко с непредставимой скоростью. Он даже не успел отпрянуть, лишь напрягся, ощутив мягкий удар ногами и ладонями. Всё его тело прошил сокрушительный грохот, заставив задрожать даже кости, смутный покров поля пошел рябью, но выдержал. С соседних же домов снесло крыши, стену одного из них вдавило, как бумажную, — и яростный шквал полетел дальше, вздымая тучи пыли. Несколько минут в ней вообще ничего видно не было, а потом и этот мутный свет померк. Над самой головой Найко поплыли, клубясь, страшные, черно-желтые тучи. Из них пошел словно бы крупный черный снег и юноша испуганно отошел от окна. Сердце у него неприятно заныло: они попали в "хвост" атомного взрыва, а значит, им не миновать изрядной дозы облучения — даже здесь, за толстыми стенами и под надежным силовым покровом. Найко сжался в комок на постели, слишком испуганный, чтобы о чем-то думать.

Страшный черный "снег" шел минут пять. Ещё минут через двадцать мгла отчасти рассеялась и снова засияло солнце, но кондиционеры после взрыва отключили, вентиляцию тоже и духота в наглухо закрытом здании стала попросту невыносимой. Люди слонялись из комнаты в комнату, словно потерянные души, роптали и просились наружу, пока воздуходувки не заработали вновь. В комнатах враз изрядно посвежело, а во двор въехал БТР в серой антирадиационной обшивке. Внизу захлопали двери и Найко, вместе с остальными, устремился туда.

Он заметил несколько парней в гвардейской форме, окруженных плотной, шумящей толпой. Вайми энергично протолкался сквозь неё и взял Найко за руку, молча потянув за собой, в его комнату. Он был мрачен и груб, но всё равно, юноша был очень рад его видеть.

— Мы должны ехать в Центр Безопасности в Алкайне, — без предисловий сказал Вайми. — Ты тоже — если хочешь.

— Спасибо, — невольно улыбаясь сказал Найко. Он воспринял эту новость с громадным облегчением — казалось, про него уже все забыли. — А Охэйо? Поедет с нами?

— Нет. В Ана-Малау. Это здесь, рядом. Там главное убежище для отобранных нами людей.

— Но почему мы тогда не с ним?

— В Алкайне — штаб обороны округа. Мы должны изучить там тварь Мроо. Не думаю, что это принесет пользу. Но, пока мы живы, мы должны бороться, разве нет?

— Должны. Но ты расскажи, хотя бы, что творится!

Вайми не ответил. Он встал у окна, глядя вверх, на скрытое смертоносным сумраком небо.

— Это Мроо, — сказал он и от одного звука этого имени — от того, как Вайми его произнес, — по спине юноши прошли мурашки. — Они идут через миры, делая их одним — своим — миром. Теперь наша очередь. Ты это ожидал услышать?

Найко промолчал. Он вовсе не хотел этого знать, но остановиться был уже не в силах.

— Где они сейчас? И... каковы наши шансы?

Вайми повернулся к нему. Его словно отлитое из темного золота лицо было усталым и хмурым.

— Я не знаю, мой друг. Я просто... не знаю.

3.

Идти пешком они, конечно, не могли. Ехать на БТР тоже: как сказал Охэйо по трансляции, бомба была "чистой" — то есть, её изотопы имели небольшой период распада, который лучше было переждать. Найко знал, что это разумно, но ожидание оказалось мучительным. Иннка работала в госпитале, куда его не пускали, — а оставшись наедине со своими мыслями он просто сошел бы с ума.

Лишь через час к Малау подъехало ещё четыре БТР. Их подогнали прямо к открытым дверям, но всё равно, погрузка получилась торопливой и спешной. Едва она была завершена, колонна тронулась.

Выбираясь на площадь, они миновали толпу беженцев из разрушенных и засыпанных радиоактивным пеплом домов, наивно считавших, что здесь они будут в безопасности. Оказать помощь всем сразу было невозможно и обожженые люди, морщась от боли, бродили по двору, ища, где бы напиться. Найко знал, что даже в самом лучшем случае им осталось жить всего несколько месяцев.

За площадью колонна разделилась: четыре машины с Охэйо и взводом гвардейцев свернули на север, к Ана-Малау, одна — с группой Вайми — на юг, к заслонявшей полнеба туче черного дыма. Здания по обе стороны улицы зияли пустыми дырами окон и дверей, их стены кое-где рухнули, груды камня громоздились на лестничных клетках и в подъездах. Дальше начались пожары. Дым и пепел затянули всё небо и были видны лишь бесконечные руины в багровых сполохах пламени — дикий, сюрреалистический сон. Найко не мог поверить, что ехал тут на разбитом тринадцатом автобусе и что тут было таинственно и красиво. Он просто не узнавал этих мест, не хотел узнавать...

На дороге то и дело попадались горящие машины и тяжелый БТР со скрежетом расталкивал их. Многие уже дотлевали, другие — те, что везли боеприпасы, — были разворочены взрывами. Людей здесь нигде видно не было. Живых, то есть. Иногда Найко замечал нечто, похожее на шмат обугленного тряпья, — но каждый раз отворачивался, опасаясь, что его стошнит. Они били по своим, без разбора, только чтобы поразить врага, — уже без надежды на победу, без плана, почти без цели. Судороги неограниченной войны.

Ближе к эпицентру тел уже не было — от них просто ничего не осталось. Хотя воздух в машину шел через многослойные фильтры, Найко всё равно чувствовал удушливый смрад сожженого мяса — воображаемый, конечно, но не менее от этого ужасный. Не желая уступать себе, он угрюмо смотрел в триплекс. Все здания здесь разнесло начисто, — только стальные балки торчали из груд бетона и битого кирпича. Оставалось надеяться, что никто не укрылся в подвалах — спасателей не будет и агония обреченных продлится несколько дней...

В сам эпицентр они, конечно, не поехали, свернув к юго-востоку. Найко был только рад этому: он увидел оправдание совершенного зла. ТУШИ. Даже сейчас, разорванные и распластанные, они были с двухэтажный дом — и многие ещё шевелились, осыпаясь крошашимся углем, дробя развалины и бессмысленно взрывая землю. Это походило на чудовищных размеров спрутов и юношу передернуло. Сейчас он не желал испытывать уже никаких чувств и знал, что именно в этом его спасение.

4.

Первой их остановкой должна была стать гостиница "Союз", — там находилось несколько приглашенных Охэйо людей и ценные припасы. Когда они, миновав зону разрушений, подъехали к ней, Найко увидел, что она выстояла, — только все стекла из окон вымело, словно метлой. Но людей здесь уже не осталось: судя по торопливым запискам, все сбежали к вокзалу, готовые хоть по шпалам идти на восток. Их постели, мебель и прочая утварь были разметаны по углам разгромленных помещений. Бурый радиоактивный пепел засыпал дорожки и всю землю вокруг здания. Уже не было смысла брать отсюда что-либо.

Выйдя наружу, Найко заметил вдали гряду коричневато-белых туч. Они вспухали снизу вверх, надвигаясь с пугающей быстротой, — лишь сейчас до них дошла ударная волна от чудовищного взрыва в Рохасе. Они спешно вернулись в машину, возобновив своё путешествие к Алкайне.

По шоссе БТР ехал быстро и вскоре исчезли последние следы взрыва. Здания и деревья вокруг казались совершенно целыми — но людей по-прежнему не было видно и следа. Все или спрятались или бежали к востоку — что было куда более разумным. Найко тоже покинул бы Гитоград с радостью — не останься там Иннка. Он проклинал тот день и час, когда решил покинуть Усть-Манне, — хотя это занятие было совершенно бессмысленным и он сам это понимал.

Они мчались прочь от бури, но та все же настигала их — стремительно вспухавшие горообразные клубы уже заполняли полнеба. У Найко замирало сердце: он понимал, что им ничего не грозит, но все равно, было страшно — и, в то же время, он чувствовал дикий азарт. Все это было как во сне, когда убегаешь от опасности и никак не можешь убежать.

Наконец, коричневатая стена накрыла их. Двадцатитонный БТР качнулся и у Найко заложило уши, словно в самолете. Машину наполнил приглушенный броней рев. Всё снаружи исчезло в клубах пыли. Несмотря на это, БТР мчался по улице, ныряя в бешеных порывах ветра — так сильно, что напоминал лодку, несущуюся по бурной реке. Найко так трясло, что глаза не попадали в триплекс, да там и видно было мало — одна коричнево-серая муть. Пыль то исчезала, то налетала волнами, окончательно скрывая обзор. Но Найко всё же видел, как изменился город, — зияющие дыры окон, поваленные деревья, стены без крыш...

Когда они проезжали мимо стадиона, в его глаза ударил яркий свет — одна из мачт, рухнув, легла на ограждение, низко нависая над дорогой, однако мощная ксеноновая лампа каким-то чудом продолжала гореть. Чуть позже в пыльной мгле впереди показалось что-то огромное, темное, стремительно летящее навстречу, — лишь в последний миг юноша узнал сорванную с многоэтажного дома крышу. Она была метров в сто длиной и пролетела прямо над машиной, словно какой-то невиданный воздушный змей. Как во сне, Найко увидел проплывающие над головой стропила — а потом крыша разлетелась на куски, врезавшись в землю за ними. Заднюю её часть занесло в сторону и Вайми чудом увернулся от нее. Затем за ними погналась пара круглых тварей со щупальцами — мчась прыжками, с невероятной быстротой, они настигли БТР и вскочили на его крышу. Несмотря на крики и рев ветра Найко услышал мерзкий гудящий звук, от которого заныли все кости, — Мроо каким-то непонятным образом разрушали любой материал и даже ультрапластовая, с керамической прокладкой, крыша не устояла бы против них долго. Вайми, вовремя заметив это, включил силовой щит — к счастью, это была новейшая модель и в броню были врезаны проекционные матрицы.

Твари шлепнулись на асфальт в нескольких метрах от них, тут же исчезнув в клубах пыли. Но поднятое силовое поле действовало как парус и ветер резко швырнул БТР в сторону, одновременно повернув его боком. Вайми отключил щит, а пассажиры — все двенадцать человек — дружно бросились на приподнявшийся борт, но машина ещё несколько мучительных секунд балансировала на половине колес. Тем не менее, фокус удался — они не опрокинулись. К счастью, этот случай оказался единственным — всё живое попряталось и они, наверное, были единственными сумасшедшими, пытавшимися куда-то попасть.

Когда темные массивы зданий по обе стороны улицы исчезли и впереди остались лишь растрепанные мчащиеся облака, Найко понял, что они едут к мосту.

Это было уже настоящее безумие. Река превратилась в нечто невообразимое — коричневато-белые гряды не то волн, не то бурунов размером с небольшой дом. Вода поднялась метров на десять, дороги во мгле видно не было и сердце юноши замерло — он ежесекундно ожидал, что ураган вот-вот швырнет их в реку, вместе с мостом.

К счастью, этого не случилось — они съехали вниз и вновь нырнули в спасительный сумрак между высокими зданиями. Буря быстро стихала, превращаясь в ветренную пыльную мглу. Видно в ней было недалеко, фары не помогали, а на зеленоватом экране тепловизора дорога казалась нереальной, как в игре.

Бешеная гонка в укрывшей их пыльной мути отчасти развеяла мрачные мысли юноши. Но поездка к Алкайне оказалась более насыщенной, чем Найко бы хотелось. Мроо им больше не встречались, но за зоной разрушений им стали попадаться люди — военные или гражданские. День дал им небольшую передышку и всё, как им казалось, население Гитау устремилось к востоку. Впрочем, не всё: на одном из блок-постов в Рас-Маре какой-то гвардейский майор попытался конфисковать их машину и сдался лишь посадив в неё беженцев — группу молодых людей, которым почему-то срочно нужно было добраться до Центра Безопасности в Алкайне.

Найко мало что понимал в этих пертурбациях. Беженцы были замкнуты и молчаливы. Он подозревал, что они, как и он сам, тоже относятся к числу друзей власть имущих. Это была не та порода людей, с которой он хотел бы общаться, но люди снаружи нравились ему ещё меньше. Несколько раз их пытались остановить. Однажды даже обстреляли из почти такого же БТР. Хотя силовой щит отразил удары 60-граммовых пуль почти без всякого вреда — всё кончилось одной разбитой фарой — дальше ехать по шоссе они не осмелились, продвигаясь, казалось, наугад через бесконечную пыльную мглу.

Лишь сейчас Найко оценил все достоинства предоставленной им Охэйо машины. Она могла плавать, а восемь больших колес и силовая подушка позволяли ей пройти почти где угодно. Топлива тоже не требовалось — в кормовом отсеке стоял 17-мегаваттный ядерный генератор. 14 мегаватт, правда, уходили на питание щита, но остального более чем хватало: на хорошей дороге "Хейс" разгонялся до двухсот километров в час, причем силовое поле защищало его от столкновений. Под стать защите было и вооружение — 15-миллиметровый пулемет в раздвижной башне. Его пули — идемитные оперенные стрелки в керамической обойме, 100 миллиметров длиной и всего 2,5 в диаметре — без труда протыкали двухдюймовую сталь, а в силовом поле взрывались, как небольшие снаряды. Боезапас составлял тысячу выстрелов. На большинстве таких машин стояла 1,5-мегаваттная лучевая пушка, — она весила всего 120 килограммов, а её ресурс составлял 20 тысяч выстрелов, — но настоящим чудом "Хейса" была инерциальная навигационная система. Она не только выдавала на большой экран подробнейшую карту окружающей местности со значком "вы здесь", но и показывала, где можно проехать. Так что несмотря на то, что они двигались по бездорожью, на закате за лесом показались призрачно белевшие вершины зданий Центра. Там не горело ни одного огня, не было видно никакого движения, и Найко не мог решить, хорошо это или нет.

Дорога здесь раздваивалась и они не стали даже приближаться к городу, сразу свернув к аэропорту, у которого стоял Центр. Огромное здание аэровокзала было совершенно темным и они проехали мимо него, прямо на летное поле. Ворота были распахнуты настежь и никем не охранялись, само поле тоже оказалось пустым, — после создания гравистатических двигателей вся авиация в Империи скончалась, — но в миле от взлетной полосы возвышались два невероятно огромных здания, накрытых ещё более огромным куполом силового поля. Когда они подъехали ближе, Найко заметил за ним массивные орудийные башни. Там тоже не горело ни огня, но поле в круглом въездном портале погасло, едва "Хейс" приблизился к нему.

К удивлению юноши, они остановились сразу за въездом. Вайми выбрался из машины и побежал в стоявшее сбоку длинное одноэтажное строение. Минут через десять он вернулся с двумя людьми. Они забрали беженцев и уехали к башням на небольшом автобусе, а Найко Вайми повел за собой, назад. Солдаты остались в машине — но это было, вообще-то, очень разумно.

Вход в штаб или караульное помещение — Найко так и не понял, что это, — никем не охранялся. Сразу от двери они спустились в подвал, и, пройдя метров пятьдесят, свернули влево, в очень длинную комнату, почти совсем пустую. Напротив входа в стене были окна с опущенными жалюзи. Справа, за столом с пультом внутренней связи, сидел молодой, встревоженный на вид майор. Вайми подошел к нему. С минуту они говорили, очень тихо: Найко не смог разобрать ни слова. Ему стало неуютно: воздух здесь был затхлый и холодный, потолки — очень высокие. Под ними тянулись какие-то толстые, темные трубы. Голая, стерильная чистота казалась безжизненной.

— Оно здесь? — вдруг громко спросил Вайми.

— Да, — ответил майор. Он нервничал, всё время как-то странно зевая.

— Открывайте. Покажите его.

Майор отошел к пульту и ещё минуту с кем-то разговаривал. Потом жалюзи, наконец, поднялись.

За бронестеклом, вставленным в раму из нержавеющей стали, открылась тускло освещенная комната с такими же стальными стенами. В них были врезаны лиловые проекционные матрицы и все её плоскости окутывало жидкое стекло силовых полей.

Сперва комната показалась Найко пустой, потом с пола пугающе быстро поднялась черная фигура. Сперва он принял её за человека в уродливом костюме из резины, но она оказалась обнаженной — мерзкая, словно бы оплавленная тварь с длинными когтями на длинных жилистых лапах. Голова её представляла собой кошмарное зрелище — сплошь какие-то шишки и тупые шипы. Пасть шла от уха до уха, огромные кривые зубы торчали вверх и вниз, как две скрещенных гребенки. Под массивными надбровными дугами блестели злобные, ярко-алые глаза.

Так же стремительно тварь бросилась к окну. Все трое невольно отпрянули. Когтистая лапа чиркнула по полю, заставив невесомую броню засиять. Столь же быстро тварь отступила и легла, утратив всякий интерес к происходящему.

— Она неглупа. Это плохо, — сказал Вайми. — Их много?

— К сожалению, — ответил майор. — Это распространяется быстро, как чума.

— Что распространяется? — не выдержал Найко. — Кто это?

— Одержимый, — хмуро ответил Вайми. — Человек, ставший Мроо.

— Но... как?

— Так же, как у вампиров. От одного к другому.

— Но как? Он... кусает?

— Хуже. Достаточно попасть в объятия этой... твари, чтобы любой стал таким же. Но надо, чтобы долго, — несколько минут, по крайней мере. Чтобы кожа к коже, — Найко начало трясти, но Вайми безжалостно продолжил. — Когда она хоть чуть касается человека, то намертво прилипает к нему. Потом... обволакивает его собой, а потом... Метаморфоза необратима. Единственное, что можно сделать с одержимым — это убить.

— Так убейте! — голос Найко сорвался на крик, как у ребенка.

— Увы, это непросто, — спокойно ответил майор. — Тварь надо разрушить полностью — сжечь или разорвать в клочья. По крайней мере, пули их не берут. Их биология — за пределами наших знаний.

— А какие-нибудь вирусы? Газ?

— Никакой реакции.

— Этого стоило ожидать, — ответил Вайми. — Что они едят?

— Собственно, всё. Даже кору и траву. Но предпочитают мясо.

— Человеческое? — спросил бледный Найко.

— Нет. Людей они убивают лишь в крайних случаях — если их не удается заразить. К счастью, эти твари не пользуются орудиями — кроме разве что самых простейших — но их число растет в геометрической прогрессии. Один одержимый может заразить за день сотни людей.

— И? — спросил Вайми. — Вы можете взять их распространение под контроль?

— Нет. Сейчас они уже повсюду. Динамика... крайне тревожная. Новосозданный одержимый проходит несколько десятков миль прежде, чем приступает... к делу. У нас не хватает сил контролировать всё. Что вы можете нам посоветовать?

Вайми вздохнул. Найко уже знал, что он скажет.

— Нужны пули с идемитным сердечником или лучевые пушки.

— И того и другого у нас очень мало, — сказал майор.

— Обмен веществ у Мроо лишь отчасти основан на биохимии, — их ткани создают пластическое поле, и могут менять свою форму и даже структуру по желанию. Вот поэтому их так трудно убить. Это не вполне... биологическое явление. Единственное уязвимое место, как и у всех существ с ядерным метаболизмом — это радиация. Летальная доза для Мроо во много раз меньше, чем для человека. Боюсь, что единственный способ остановить одержимых — радиоактивное заражение. Массированная ядерная бомбардировка всех занятых ими территорий. Насколько широко всё это распространилось?

— У меня нет последних сводок, — ответил майор. Он вовсе не был удивлен предложением Вайми и одно это говорило, насколько их дела плохи.

— У вас нет связи с Генштабом?

— Нет. Вам придется ехать на командный пункт, к генералу Олмейну. Я провожу вас.

— Хорошо.

Жалюзи со скрипом опустились; гуськом они вышли из комнаты и поднялись наверх.

— Гражданским нельзя, — сказал майор, подозрительно глядя на Найко. — Отведите его к беженцам.

Юноша решил было возмутиться — но Вайми сделал ему резкий жест, вне всяких сомнений означавший "заткнись и слушай". И Найко подчинился: как-то вдруг он понял, что зависит от Вайми полностью. Охэйо не одобрил бы такое обращение с другом — но он был далеко...

Беженцы нашлись тут же — в нескольких просторных комнатах, даже без мебели. Большая их часть сидела прямо на полу, тупо глядя перед собой, и Найко не решился подходить к ним, оставшись в коридоре. Он злился на Вайми, хотя и понимал, что это глупо: в конце концов, он сам решил ехать сюда. Но лишь сейчас до него дошла цель приглашения: Вайми не хотел, чтобы он оставался с Охэйо. Юноша менее всего ожидал от него ревности, но она, тем не менее, была. Внимание третьего сына Императрицы стоило очень дорого — как в переносном, так и в самом прямом смысле, — и его обладатели явно не хотели делиться ни с кем. Вайми вряд ли был властолюбцем, — таких Охэйо не терпел, — но он считал своим долгом защищать принца даже от его собственных желаний. Вся эта возня казалась Найко глупой, но вовсе таковой не была. Даже в лучшие времена игры власть имущих часто кончались смертью, — а во времена вроде этих человек мог исчезнуть, не вызвав сомнений даже у самых подозрительных. Сейчас его жизнь зависела лишь от того, насколько честным окажется Вайми, — и это было очень неприятно.

5.

Все эти размышления заняли какие-то минуты — "Хейс" даже не успел отъехать. Потом, услышав нарастающий вой, Найко бросился к окну. Там, на юге, вздымались две светлых башни Центра. Уступчато сужавшиеся кверху, увенчанные острыми шпилями, они резко выделялись на фоне темно-синего неба, искристо поблескивая бесчисленными окнами, — и к ним неслись два оранжево-белых огненных шара, оставляя бледные, идеально ровные следы. Они, словно мыльный пузырь, проткнули силовое поле — оно вспыхнуло кольцами, ослепительными и разноцветными, — косо, сверху вниз, врезались в башни — и исчезли, оставив лишь фонтаны горизонтально разлетавшихся обломков. Найко показалось, что всё уже кончилось, — но в следующий миг два квадратных восьмидесятиэтажных массива — их ширина была всего раза в три меньше высоты — превратились в чудовищные, бело-красно-черные облака невероятных взрывов, знаменуя смерть десяти тысяч человек. Прямо в лицо Найко полетела туча пылающих обломков и он отпрянул от окна, тесно прижавшись к простенку. Только это его и спасло — окна разлетелись вдребезги, внутрь ворвалась жаркая, хлещущая, как плетью, туча пыли. Юноша успел зажмуриться, но взрывная волна ударила его по ушам, забила нос, встряхнула все здание, как пустую коробку, — хотя до Центра было добрых полмили.

Прочихавшись и протерев глаза, Найко завыл от отчаяния, — последний их оплот был уничтожен и у тех немногих, кто выжил, осталось очень мало шансов уцелеть. Но он пока был жив и умирать не собирался — а потому что было сил помчался к выходу.

Юноша со страхом посмотрел на дверь, ведущую в подвал, — судя по доносившимся из-за неё жутким звукам тварь вырвалась из своей темницы, — но эта дверь была закрыта и так перекошена, что уже никогда не откроется...

В следующий миг крашеная зеленая сталь вдруг пошла рябью, заструилась, словно дым, — и сквозь это зыбкое облачко просунулась такая же смутная черная лапа.

Найко не помнил, какая сила вышвырнула его во двор. "Хейс" всё ещё стоял там и боковой люк был распахнут. Юноша буквально нырнул в него — и застрял: половина внутри, половина снаружи.

Сразу несколько крепких рук ухватились за его ворот и штаны, и буквально вдернули его в машину. Найко перевернуло вверх ногами, потом, когда "Хейс" сорвался с места, он покатился по полу — но, несмотря на всё это, он был дико, беспредельно счастлив. Пока, по крайней мере.

6.

До командного центра было около сорока миль к западу. Кратчайший путь туда лежал через Алкайну — но, въехав в город, они словно наяву попали в ад. Найко босиком — чтобы не скользили ноги — стоял на шершавой железной площадке, по пояс высунувшись из высокого корпуса "Хейса". Двадцатитонная машина мчалась со скоростью в сорок миль в час, теплый, пахнущий гарью ветер рвал за его спиной расстегнутую рубаху, трепал волосы. Его ладони крепко сжимали рукояти крупнокалиберного пулемета, на глазах были выпуклые защитные очки. Отменно пригнанные, они совершенно не мешали смотреть — он, собственно, и не замечал их. Юноша не вполне понимал, правда, за что ему эта честь, — девять сидевших внизу парней входили в тысячу лучших солдат Империи, — но все они хотели жить и это многое объясняло. Он, впрочем, не был огорчен.

Впереди, над ничем не загражденным горизонтом, дотлевал зеленовато-багровый, слоистый закат, по обе стороны улицы пролетали плоские, тускло блестевшие зеленовато-коричневым фасады зданий — иногда они стенами поднимались над шоссе, иногда запутанными лабиринтами уходили вглубь боковых проездов и дворов. Многие их окна светились настоящим, не электрическим огнем, жадно вырывавшимся наружу. Дыма было на удивление мало — зато оранжевое пламя давало яркий, мерцающий свет. По обе стороны улицы горели машины — часто и много — но проезд, к счастью, был свободен. И повсюду вокруг этих огромных костров кружились одержимые — окровавленные, в разорванной одежде, размахивая палками и оторванными человеческими конечностями, которые они с жадностью глодали. Заметив броневик, они с диким воем бросались на него — но выбежать на дорогу перед ним успевали не все, да и те, кто успевал, просто попадали под колеса. Найко ладонями и подошвами ощущал глухие, мощные удары тел о броню, а потом машина подпрыгивала в короткой судороге, когда четыре пары её больших колес дробили очередных выродков. Ему почти не приходилось стрелять — он получил приказ беречь патроны — но, заметив впереди особенно плотную кучку одержимых, он, напрягая мускулы, разворачивал тяжелый, но такой послушный пулемет и выпускал в них короткую очередь. Вспышки белого пламени били по глазам, а грохот был, должно быть, чудовищный — но его уши защищали массивные наушники гарнитуры, а когда оружие начинало вибрировать в его руках и к цели устремлялись пурпурные молнии трассирующих пуль, он испытывал ощущение, близкое к экстазу. Высота и скорость и так привели его в восторг, заставив забыть о творившемся вокруг кошмаре, а разбрызгивая одержимых пулеметным огнем, он испытывал ни с чем ни сравнимое наслаждение. Именно разбрызгивая — тяжелые идемитные пули сминали тварей в шары величиной с пляжный мяч — а потом рвали их в клочья, взрывая фейрверком догорающей на лету плоти. Но одержимыми стали уже почти все жители города — и Найко понимал, что пара сотен перебитых им тварей не сможет ничего изменить.

7.

Когда город остался далеко позади и машина поднялась на эстакаду, Вайми остановил её, чтобы осмотреться. Так как Найко стоял на самом выгодном с этой цели месте, ему передали снизу бинокль, так что он, вертясь в своем гнезде, осматривал сектор за сектором, докладывая об своих наблюдениях. Утешительного он видел очень мало — они стояли в самом центре огромной автомобильной развязки, но других машин на все четыре стороны не было, не было видно вообще никакого движения. Закат превратился в диффузное облако коричневато-серебристого свечения, повисшее над северным горизонтом, — а повсюду вокруг них вздымались чудовищные дымные столбы, подсвеченные снизу заревами. Они вздымались на уровень облаков, сливаясь в сплошную, высоко зависшую массу, — но всё же, их высота была часто меньше ширины. На фоне заката столбы дыма казались непроницаемо-черными, на востоке отблескивали мутной, призрачной белизной, — и все медлительно, неторопливо клубились, величаво поднимаясь вверх. Казалось, что на равнине вокруг проснулось сразу множество вулканов — и везде, где, судя по карте, находился город или поселок, вздымался очередной дымный столб. И лишь тогда Найко начал ощущать страх — ехать им было уже некуда.

8.

Это впечатление, к счастью, оказалось ошибкой — Вайми свернул с шоссе и длинная лесная дорога привела их на обширное поле, где под мерцающим энергетическим покровом пряталось странное здание высотой этажей в семь. В его наклонные глухие стены были врезаны светло-голубые проекционные матрицы. Часть поля свернулась, словно занавес, открывая проход, — и лишь за смутным покровом щита Найко смог оценить размер этой железобетонной махины с лесом антенн и громадными кондиционерами на крыше: метров двести в длину и раза в два уже. Перед ней стояло несколько авиусов и сотни разномастных грузовиков. Всё это охранял целый батальон тяжелых танков, дружно развернувших башни наружу.

Снаружи здесь никого не было. Огражденный толстыми стенами пандус вел вниз, к глухой плите из серой стали. Даже за броней Найко услышал, как загудел электродвигатель. Плита плавно поднялась, и, въехав в просторный подземный гараж, "Хейс" остановился между толстенными квадратными колоннами. Его герметичные люки открылись. Они вышли.

К удивлению Найко, здесь было почти пусто — он увидел лишь несколько сиявших черным лаком машин, на каких обычно ездило начальство. И ни одного человека — их никто не встречал. На потолке, метрах в пяти, мерно жужжали длинные лампы, рассеивая по кафелю стен бледные отблески зеленовато-голубого света.

Квадратный проем напротив въезда перекрывал глухой темно-коричневый щит. При их приближении он отъехал с лязгом, похожим на шум поезда, открыв колею шириной дюймов в шесть. Из-за скругленных краев щит казался мягким, но был из литой стали. За ним шел длинный коридор с темно-серым цементным полом. По обшитым светло-золотыми залаченными досками стенам, под немного низковатым потолком змеились кабели. Лампы здесь были ярче, розовато-белые, а под деревянной обшивкой дверей пряталась сталь. Глухо гудели кондиционеры, резко пахло озоном и хлоркой. Нигде — ни единой живой души.

Сначала Вайми, потом солдаты прошли в одну из дверей — и заперли её прямо перед носом изумленного юноши.

Найко остался один.

9.

Эта ночь стала самой длинной в его жизни — насмотревшись днем ужасов, он не мог спать, а делать ему было совершенно нечего. Никто не интересовался им. Сидеть он тоже не мог и потому просто гулял по коридору, из конца в конец, пока ему не начало казаться, что здесь прошла уже вся его жизнь. Он запомнил каждый распределительный щиток, каждую щербинку на полу, попытался открыть каждую дверь — но все они, конечно, оказались заперты. Зато за дверцей одного из щитков обнаружился маленький плоский экранчик: он показывал, что происходит в гараже, но и в этом было мало интересного.

Найко думал о том, что происходит снаружи — всего в нескольких десятках метров от него — но в конце концов и эти мысли стерлись в пыль. Он бродил по коридору, как маятник, потом сел у стены, но сон не шел к нему. Время остановилось. Найко уже почти впал в ступор — как те несчастные — и в себя его привели странные содрогания пола, сначала слабые, едва заметные, потом всё более ощутимые. Он встревожился. Вокруг что-то происходило. Над его головой раздался шум — словно этажом выше бегали люди — потом вдруг оглушительно громко щелкнул замок и распахнулась одна из дверей слева. Из-за неё выглянул Вайми и Найко вздрогнул при его виде, словно ему явился кто-то из героев мифов. Казалось, они расстались уже многие годы назад. Он не сразу понял, что лицо ламайца было очень хмурым.

— Пошли, — сказал Вайми с явным нетерпением, но за ним не было чувства. Он выглядел очень усталым и явно тоже не сомкнул глаз. Найко хотел спросить его, но передумал: по лицу Вайми было видно, что в таком случае он просто захлопнул бы дверь.

Узкая стальная лестница за ней вела на два этажа вверх, в просторный низкий зал, полутемный и заставленный множеством пультов с мониторами. У них сидели, наверное, сотни людей и в воздухе висел гул. На вошедших никто не обращал внимания — творилось что-то явно неладное. Часть экранов показывала происходящее снаружи, и, присмотревшись к ним, юноша понял, в чем дело.

Вначале он принял ЭТО просто за гряду холмов — всего в двух или трех километрах отсюда. Но она была окутана дымчатым, переливчатым туманом силового щита. Её очертания непрерывно менялись, к тому же она, кажется, двигалась. Нет, определенно двигалась — сюда, к ним. У неё было даже какое-то подобие лица — слишком смутное, впрочем, чтобы его рассмотреть. Да никто и не старался — все, кто был в зале, не обращали внимания на тварь, всецело поглощенные делом.

Внутри Найко разлился ледяной страх. Это... существо было не менее полумили в длину и вокруг него клубился рой других, более мелких созданий, темных или светящихся. Казалось, их с каждой секундой становилось всё больше, словно они возникали из воздуха.

Найко лишь начал пугаться по-настоящему, — поверить, что видит ЭТО наяву он и впрямь не мог, — когда на половине экранов враз возникла вспышка. Небо над тварью вдруг будто прокололи иглой и там, — меньше булавочной головки, — сверкнула ярчайшая точка-звезда. Всего через миг она выросла в огромный огненный купол. Экраны залил ослепительный свет, изображение расплылось, погасло. Через какие-то секунды страшный удар потряс здание. Найко полетел вверх и закричал. Свет потух, все вокруг громыхало и катилось, казалось, в самый ад. Потом пол ударил его и тьма сменилась болью.

10.

Когда мутный, тускло-красный свет аварийных фонарей озарил пыльную мглу, Найко опомнился, словно очнувшись. Зал за секунды превратился в свалку — всюду валялся искореженный хлам пополам с штукатуркой, в нем, отчаянно ругаясь, возились люди. Монолитный пол раскололся, железобетон стен расселся и в трещины втекал быстро густеющий дым. Да и без того воздух заполнился паром и пылью. Найко тут же расчихался.

Чья-то рука взяла его за шиворот и без нежности поставила на ноги. Это был Вайми — волосы его побелели от оседавшей пыли, из рассеченной брови по лицу текла кровь, но он, казалось, не замечал этого. Сам Найко с удивлением понял, что отделался ссадинами — и разодранными непонятно обо что штанами.

— Пошли! — сказал Вайми, осматриваясь, очевидно, в поисках остальных из Малау. Все их гвардейцы куда-то исчезли, словно по волшебству.

— К-куда? — спросил юноша. Он был потрясен случившимся сильнее, чем ему бы хотелось. Не каждый день в миле от тебя взрывается мегатонная бомба — а ты остаешься жив и почти цел. Почти.

— В гараж, парень. Или ты хочешь идти пешком?

Найко не хотел. По засыпанной обломками лестнице они спустились в коридор. Свет здесь тоже не горел, под потолком вился дым, под ногами хрустело стекло. Вход в гараж был по-прежнему закрыт. Вайми сорвал пластиковую панель со стены слева от него и отжал рычаги запорных колодок. Потом они с Найко навалились на тяжеленный щит, и, едва не надорвавшись, смогли его откатить.

Гараж встретил их белесым, пахнущим пылью мраком. Здесь нечему было рушиться и он почти не пострадал, только машины сдвинулись со своих мест. "Хейс" оказался в порядке, но вот выехать они не могли: многотонная плита ворот была опущена. Вайми бросился к электрощиту привода, открыл его и с минуту в нем возился.

— Тащите зарядный кабель! — крикнул он вбежавшим в гараж гвардейцам, — попробуем подключить к генератору машины. Только вход сперва закройте!

Найко наконец сообразил, что их спешное отбытие носит характер побега. Это не вызвало у него возражений: их БТР был единственным, на чем можно покинуть полуразрушенную мертвую коробку, а уехать на нем могло немногим больше, чем приехало. Юноша не сомневался, что дележ мест закончится стрельбой. Совесть возражала, но слабо: в Малау его ждала любимая девушка, ей грозила опасность, и он твердо был намерен вернуться к ней.

Понемногу начали подходить остальные гвардейцы, среди них затесалось и несколько здешних офицеров. Все они были не в лучшей форме — мундиры разорваны, лица в крови. Многие хромали и Найко подумал, что толку от них, если что, будет весьма мало. Ему самому определенно повезло, — он отделался всего лишь синяками, — но вместо радости он ощутил, почему-то, мучительный стыд.

Возня у щита затянулась, прошло уже минут десять. Найко не представлял, с какой это радости тридцатитонная броневая плита должна воспарить, аки птиц из гнезда, из врезанной в двухметровую стену стальной рамы — даже если там её не заклинило. Недаром же кроме них в гараже больше никто не появился. А может, и потому, что ехать было, собственно, не на чем: генеральские лимузины для езды по радиоактивному аду не годились, а об их "Хейсе" Олмейн, похоже, не знал.

Ситуация вышла невеселой: они уцелели, оказавшись в миле с чем-то от мегатонного взрыва, но защитные стены треснули, радиация понемногу просачивалась внутрь, — а все системы жизнеобеспечения отказали. Чем бы ни был этот командный пункт раньше — теперь он превратился просто в склеп, набитый обреченными людьми...

Тяжелый бронещит с лязгом и руганью вернули на место и укрепили клиньями. В призрачном свете фонариков гвардейцы тащили тяжелый черный кабель, разматывая его с барабана в задней части машины. Найко, оставшись не у дел, остро переживал свою бесполезность. Сразу несколько человек суетились у распредщита, гремя металлом, — надо было отключить привод от основной сети и подвести ток от зарядной розетки, то есть, сделать всё наоборот. Работа велась в страшной спешке: в любую секунду их побег могли обнаружить, — а Найко не сомневался, что генерал Олмейн примет их БТР за свой личный транспорт.

— Все готово! — крикнул Вайми, повернувшись к водителю. — Включай!

Найко был уверен, что у них ничего не получится — так вот сразу по крайней мере — и вздрогнул от удивления, когда двигатель загудел, а тяжеленная плита медленно поползла вверх. В проем хлынул бледный серый свет и ветер, несущий едкую, пахнущую гарью пыль.

— В машину! — крикнул Вайми уже на бегу. — Все в машину!

Его примеру последовали с похвальной быстротой: пыль была радиоактивная, а укрыться от нее, кроме как в герметичном "Хейсе", здесь было просто негде.

— Отключи кабель! — заорал Вайми, выглядывая из люка.

Найко не сразу понял, что орут ему — он последний, замешкавшись, остался снаружи. Подбежав к распредщиту, он несколько секунд отчаянно дергал кабель, но массивный разъем не поддавался.

— Там кольцо! — заорал Вайми. — Поверни его!

Найко вцепился в торчавшую прямо перед глазами рукоять и дернул за неё. Стопорное кольцо повернулось и на сей раз разъем вылетел из гнезда, едва Найко потянул за кабель. Лебедка загудела, сматывая его, потом юноша поднялся на цыпочки и захлопнул тяжеленный люк на корме "Хейса", бросившись к спасительной дверце. Сердце его замирало: это был самый удобный миг, чтобы избавиться от него — просто уехать. Тогда ему останется лишь забиться в угол и умереть — но смерть придет к нему не сразу. Если...

Вайми схватил его за шиворот и без церемоний втащил внутрь, тут же захлопнув люк. В герметичной машине удар отдался у Найко в ушах. Едва он поднялся на ноги, пол выскочил из-под них и он едва не растянулся.

Цепляясь за протянутые под потолком трубки, он добрался до последнего свободного места и с облегчением плюхнулся на него, тут же прилипнув к триплексу.

Качнувшись на пандусе, БТР выехал наружу. К удивлению Найко, здесь мало что напоминало о бушевавшем аде — впрочем, висевшая в воздухе пыль не давала ничего разглядеть. Стало довольно светло. Только треск счетчика Гейгера и резкий хруст шлака под колесами говорили о том, что тут творилось: грузовики и авиусы куда-то снесло, танки превратились в оплавленные стальные гробы. Что ж: тем, кто в них сидел, не потребуются услуги могильщиков.

Когда они приблизились к эпицентру, гриб уже рассеялся, ушел вверх, оставив лишь редкую пылевую завесу. Воздушный взрыв не создал кратера, только оплавил землю на несколько километров вокруг. От дороги, впрочем, тоже не осталось и следа, по перепаханной местности они ехали долго и у Найко было время присмотреться к стекловидной, с потеками, желтовато-зеленой поверхности. Где-то в километре справа проплыли остатки неузнаваемо изувеченной твари — какие-то скрученные сталактиты торчали из застывших земляных волн, как корешки гнилого, сломанного зуба. Оттуда ещё лениво поднимался белесый мутный дым. Подальше, за остекленевшей и полностью оплавленной землей, тянулись длинные черные полосы — следы коснувшихся почвы чудовищних клубов пламени.

— Эта... вещь была маткой Мроо, — тихо сказал Вайми. — Мы её уничтожили, но лекарство оказалось ещё хуже болезни.

Найко угрюмо кивнул. Он заметил, что большинство из них были словно простужены. У многих шла кровь из носа или горлом. У него самого невыносимо сильно болела голова, ныли кости рук и ног, а иногда он просто отключался, совершенно внезапно, — словно на несколько секунд переставал существовать. Это всё были признаки облучения. Не из самых опасных, но Найко не сомневался, что они предвещают ему большие неприятности. Он уже знал, к чему это может привести, и лейкоз казался благодеянием по сравнению с другими вариантами — саркомой, например.

— Сколько мы получили? — наконец спросил он.

Вайми встряхнул волосами, словно очнувшись, потом вытащил из кармана штанов маленький счетчик и сверился с ним.

— Где-то бэр сто или около того. Это с самого начала.

— Это опасно?

— В общем, нет. Даже для первой степени маловато.

— Степени чего?

— Лучевой болезни.

— А... — посмотрев на него, Найко замолчал. Желание выяснять детали их медицинского будущего у него, почему-то, прошло. Но оставалась ещё масса вещей, о которых ему хотелось знать. — Ты говорил с Олмейном? — спросил он.

— Да. Немного.

— И?.. Какова обстановка?

— Никто не знает, Найко. Никто.

Найко, однако, почувствовал, что Вайми знает больше. Слово за слово ему удалось выяснить, что погибла уже почти треть армии. У Империи осталось всего двести, — теперь уже 192 тысячи — солдат. Конечно же, эти потери с лихвой восполнили несколько миллионов добровольцев — но боевой техники для них не нашлось, а старые автоматы не годились для сражений с Мроо. Но те не могли вторгнуться сразу повсюду, так что надежда ещё оставалась: до Хин Маэт и Манне твари ещё не добрались, Джана тоже держалась, — но по Леванту Мроо прошли почти не встречая препятствий, а Ламайа и вовсе стала для них жатвенным полем. Число жертв уже никто не подсчитывал — только в Империи их было более ста миллионов — но какое-то подобие разума в её действиях ещё сохранялось. Пока она использовала не более ста мегатонн — то есть, всего сотую часть арсенала из 7,5 тысяч стратегических и 15 тысяч тактических ядерных боеголовок, — а у Джаны он был вдвое больше. Проблема была не в том, чтобы победить, а в том, чтобы выжить после такой... победы. Но даже если это удастся, Мроо могли прийти вновь...

Найко задумался. Он хорошо учил историю и знал, что при столкновении двух культур у менее развитой нет шансов победить. То есть, никаких. До последнего времени такое положение дел его устраивало, — он всегда был на стороне Прогресса. Но вот оказаться на другой стороне...

Он помотал головой и осмотрелся. В окружающем его было нечто странное — если они ехали на восток, рассвет должен быть перед ними, а не за. А это значило...

— Мы едем на запад! — возмущенно воскликнул он.

— В самый ад, — невозмутимо подтвердил Вайми. — Только у меня осталась там девушка. И ещё друг. А у тебя?

Подумав об Охэйо, Найко замолчал. А когда он вспомнил об Иннке, его, почему-то, оставил и страх, сменившись жгучим стыдом.

Глава 13:

Ловушки любопытства

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Прежде, чем шипение в уравнительном клапане стихло, прошло, наверное, часа два. Лэйми пробовал дремать, положив голову на плечо девушки, но всякий раз очередной приступ боли в ушах будил его.

Выбравшись, наконец, из лодки, он почувствовал вдруг необычайный прилив энергии — возможно, от возвращения в нормальную атмосферу, но скорей просто от того, что мог снова что-то делать. Охэйо отыскал два толстых кабеля, снабженных устрашающего вида медными штеккерами, и опустил их в открытый люк, подсоединив к аккумуляторам лодки. Ему довольно быстро удалось разобраться в распределительном щите. Судя по сигнальным лампочкам, батареи заряжались, но это требовало времени — нескольких часов, в лучшем случае.

— Знаете что? — сказал он. — Теперь, когда у нас есть оружие, мы можем просто пройти поверху. Если нам по пути встретятся твари, мы перебьем их.

Лэйми энергично кивнул. Алина тоже не возражала. Но, когда они ступили в верхний проем, Охэйо взял девушку за плечи.

— Послушай... ты не сможешь идти с нами. У тебя нет одежды... и вообще... короче, оставайся здесь, наверху, и жди нас. Не открывай дверь, пока не услышишь наших голосов. Понятно?

— А если вы не вернетесь?

— Даже не думай об этом. Мы вернемся. Не скоро, может, через несколько часов, но обязательно. Ну-ну, не плачь...

Лэйми молча смотрел на них. Один из запасных излучателей и дюжину батареек к нему — всё, что нашлось в его карманах, — он оставил Алине не раздумывая.

2.

Возле последней двери юноша прислушался, но за ней царила тишина. Он осторожно повернул колесо и выглянул наружу.

В первый раз он попал в середину зимы. Сейчас была осень. Низко нависшие, разорванные серые тучи ползли монолитной лавиной, словно движущийся материк. В лицо ему ударили порывы влажного, теплого ветра. Мертвая, пожухшая листва деревьев внизу неприятно шелестела, словно ветер передвигал горы оберточной бумаги. От тумана не осталось и следа, и пропасть оврага была отлично видна. При одном взгляде на поток на её дне начинала кружиться голова. Мокрые стены дворца выступили на том берегу совершенно отчетливо. Там ничего, по-прежнему, не двигалось, лишь откуда-то из-за крыши, из внутреннего двора, поднимался и тут же расхлестывался на разгулявшемся ветру сизый дым. Огня, впрочем, видно не было.

Осторожно, помня о прошлом нападении, Лэйми поднялся по лестнице. Крыша — крытый рубероидом прямоугольник — оказалась пуста, на ней торчал лишь ряд квадратных башенок с жалюзи из массивных стальных пластин, да кое-где лежали непонятные темные кучи. Лэйми подошел к одной из них.

Это и впрямь походило на мартышку с громадной оскаленной пастью — только без шерсти и без глаз, со скользкой зеленоватной кожей. Тварь была небольшой, но такой же отвратной на вид, как и остальные. На крыше их валялось с дюжину, внизу, под стенами — больше двадцати.

— Что это с ней? — спросил Лэйми, обращаясь к другу. — Они все вроде как дохлые.

Аннит носком башмака поддел одеревеневший труп.

— Замерзли. Твари Мроо не переносят холода и мы взорвали две магнетронных бомбы над морем, чтобы помешать им, но те просто отложили вторжение на сутки... Ладно, пошли.

Со стороны берега оголовок шахты был высотой всего метра в два — глухая бетонная стена без всяких отверстий. Он стоял на небольшом пустыре, обнесенным высоченной оградой из труб и проволочной сетки. За ней виднелись ржавые железные крыши низких одноэтажных домов и потемневшие от времени дощатые заборы, вдоль которых тянулась узкая немощеная улочка. Там не было ничего — ни звука, ни движения.

Они спустились по узкой железной лесенке, но выйти не смогли — ни один из ключей в двух связках Охэйо не подошел к массивному замку в единственной калитке. Лэйми выстрелил в него, однако напрасно: металл раскалился, но на нем даже краска не сгорела. Сама ограда была высотой метра в четыре, и перелезть через неё у них не вышло бы. Лэйми пошел вдоль неё, выискивая лазейки.

Овраг здесь изгибался и ограда с двух сторон нависала над самым обрывом. Лэйми осторожно подошел к пропасти. Скользкий глинистый склон начинался от самых его ног — между его верхом и оградой зияла полуметровая щель. Бетонные основания опор обнажились. Они стояли ровно, но их равновесие казалось неустойчивым.

Вдруг земля под ногами мягко пошла вниз. Лэйми распластался на откосе и не сорвался только потому, что судорожно вцепился в толстую трубу рамы. Он тут же попытался подтянуться, но не смог — руки скользили. Костяшки ободрались об торчащие концы ржавой проволоки и кожу словно опалило огнем. Юноша сжал зубы от боли. Он продолжал медленно сползать, тщетно упираясь ногами, его ладони постепенно разжимались, мускулы плеч горели. От боли и обиды наворачивались слезы. Он совершенно ничего не мог сделать.

Охэйо бросился к нему. Лэйми схватился рукой за его руку, но Аннит тоже держался за ограду. Внезапно весь склон пришел в движение. Земля ушла у них из-под ног, ограда накренилась, повиснув в воздухе, прогнулась, потом разорвалась — и они вместе с ней полетели вниз.

3.

К их счастью, один её конец ещё держался и ограда падала скручиваясь. Замершего от страха Лэйми сначала понесло в пропасть, потом бросило на склон с такой силой, что едва не вышибло дух. Он сорвался, но, к счастью, склон здесь был уже не столь крутым. Он покатился по нему, ударяясь попеременно всеми частями тела, потом плюхнулся в мутную воду и окунулся с головой. Поток тут же подхватил и понес его. Лэйми вынырнул, отплевываясь, — скорее благодаря инстинкту, чем сознательным усилиям. Он наглотался глинистой мути и беспомощно бултыхался в воде, но всего через несколько секунд его ударило об рельс и он вцепился в него намертво. Перебирая вдоль ржавой балки руками, он кое-как добрался до портала и с трудом взобрался внутрь. Ладони горели, словно он облил их кипятком, вся одежда промокла и весила, казалось, больше его самого. Как ни странно, оружие, ремень которого захлестнул ему шею, не потерялось.

Когда он оглянулся, Охэйо уже выбирался из воды — причем более ловко, как ему показалось. Лэйми протянул ему руку. Аннит присел на корточки и с минуту тяжело дышал. Когда он выпрямился, руки у него дрожали.

Они взглянули друг на друга, но никто не решился что-то сказать. Все тело у Лэйми ныло, голова гудела, но ничего, вроде бы, не было сломано.

Юноша осмотрелся. Его окружали изломанные, ржавые рамы из труб, обтянутых сеткой. За ними, метрах в пяти, виднелись осыпавшиеся остатки пробитой стены — к их счастью, толщиной всего в полкирпича. Краска с неё давно облезла, а штукатурка обвалилась.

"Сколько же лет назад всё это забросили?" — подумал Лэйми, осторожно пробираясь в пролом. Метра через два он наткнулся на монолитную стену из стали, покрытой облупившимся зеленым лаком, — внешнюю сторону затвора. Стены туннеля тоже были глухими — никаких распределительных щитов, рубильников, секретных замков — то есть, вообще ничего. Если затвор и открывался, то с другой стороны. Он перевел взгляд на единственный выход из этой ловушки.

Ржавая нитка эстакады тянулась над потоком, потом круто изгибалась, поднимаясь и пересекая его. Лэйми провел по ней взглядом — и его ладони вновь заныли. Вдобавок, вода в овраге поднялась — теперь она текла уже вровень с монорельсом и начинала захлестывать его. Выбора у них, впрочем, не осталось. Нечего было и думать залезть на скользкий глинистый обрыв.

— Ты пойдешь первым? — спросил Охэйо.

— Ну... да.

Лэйми не мог ответить иначе, однако вовсе не был этому рад.

4.

Ржавая стальная балка была не шире его собственной ладони — то есть, если бы она лежала на земле, он бы прошел по ней не задумываясь. Однако под ней был бурный поток ледяной воды — с водопадом в конце, а это не прибавляло храбрости. В конце концов, он пополз по ней на четвереньках — пусть некрасиво, зато надежно. Вода, правда, прибывала на глазах — рельс полностью скрылся под ней и теперь Лэйми казалось, что он ползет по поверхности бешено несущейся реки. Он зажмурился и помотал головой, чтобы избавиться от дикого ощущения нереальности происходящего, хотя помочь это не могло, — ледяная вода была более чем реальной. В мокрой насквозь одежде его трясло от холода, несчастные ободранные руки начали неметь.

Всё это было не особенно приятно, но когда рельс пошел наверх, стало ещё хуже — он представлял собой, по сути, двутавровую балку, на которой было совершенно не за что зацепиться. Колени постоянно соскальзывали, разъезжаясь, и пару раз Лэйми горько пожалел, что не родился девочкой. Он пытался даже ползти на животе, но проклятая ржавая поверхность оказалась для этого слишком шершавой. Здесь он мог только подтягиваться с помощью рук — а их мускулы отчаянно болели, и с каждой секундой всё сильнее.

Лэйми не относил себя к слабым созданиям — как-то раз он провисел на руках полчаса, просто на спор, — но когда он измерил взглядом весь путь, то с ужасом понял, что его сил не хватит. Эстакада забирала слишком круто вверх. Юноша немедленно наградил себя множеством самых нелестных эпитетов, но это, конечно же, не помогло. Он сам себя загнал в ловушку, выхода из которой, по сути, не было. Тем не менее, он продолжал с мрачным упорством карабкаться наверх. А что ещё ему оставалось?..

5.

Конец наступил неожиданно быстро.

Вдоль оврага дул сильный, порывистый ветер. Лэйми старался не обращать на него внимания, хотя растрепанные волосы хлестали его по глазам, но после падения голова у него кружилась и всё вокруг куда-то плыло. Когда поток влажного воздуха толкнул его с неожиданной силой, юноша потерял равновесие. Колени соскользнули... он с ужасом понял, что падает, повис на руках... попробовал подтянуться... и его пальцы сорвались со стали.

6.

Лэйми не успел даже толком испугаться. Он бестолково плюхнулся в воду — к счастью, он так и не успел взобраться действительно высоко. Вынырнув, он увидел на рельсе быстро удалявшуюся фигуру Охэйо — тот как-то выпрямился во весь рост, а потом... бросился за ним вниз.

Юноша поплыл ему навстречу, хотя мокрая одежда сильно стесняла движения. Ему хотелось наорать на Охэйо за дурость... но, оказавшись рядом с ним, он отчего-то мгновенно успокоился и начал высматривать на берегах места, на которые мог бы взобраться. Ничего подходящего, однако, не было. Одни скользкие, глинистые обрывы, а впереди, между ними — только серое небо. Оттуда доносился глухой гул, быстро становившийся всё громче. Лэйми понял, что водопада не миновать. В тот же миг его захлестнул обморочный страх. "Это всё, наверно, не со мной, — пришла неожиданно спокойная мысль, и сразу за ней другая. — Ты же уже был на той стороне. Там нет ничего страшного". Этот аргумент, правда, не помог, — больше всего Лэйми хотелось проснуться... где-нибудь в другом месте.

Прочувствовать сей момент как положено ему, правда, не удалось — тело быстро коченело в ледяной воде и юноша мельком подумал, что разбиться не так уж и страшно — во всяком случае, не так мучительно, как захлебываться в бесполезных судорогах, когда оцепеневшие мускулы откажутся ему подчиняться.

В последние мгновения Лэйми едва не лишился чувств от страшного напряжения — он бессознательно старался остановить поток одним усилием воли. Однако несущейся воде не было никакого дела до его отчаянных усилий. В единый миг опора под ним исчезла и он полетел вниз, инстинктивно стараясь войти в воду руками вперед. Под ним была лишь необозримая масса тумана и водяных брызг, и юноша позорно зажмурился от страха.

Хлесткий, беспощадный удар оглушил Лэйми, рот и нос мгновенно заполнились водой. Его крутило, выворачивало, рвало с дикой, какой-то неистовой силой. Потом его выбросило наверх, он скатился с исполинского водяного бугра, словно с горки, и поплыл в относительно спокойном потоке, отчаянно кашляя, почти захлебнувшись — в первые мгновения на поверхности он вдохнул водяной пены. Грудь словно палило огнем, уши болели, но прокашлявшись, Лэйми понял, что ему очень, очень повезло — мало кто мог похвастать, что уцелел, упав с высоты сорока с чем-то метров. С гребня водопада его забросило прямо в восходящий поток. Если бы его увлекло на дно водобойной шахты, то просто раздавило бы там, как червяка. Одно прикосновение к бетону её стен мгновенно ободрало бы ему кожу до самых костей. Если бы его оглушило при падении, он пошел бы на дно прежде, чем успел прийти в себя. Но случай (а более того — врожденная ловкость) уберегли его.

Едва опомнившись, юноша едва не выпрыгнул из воды, стараясь разглядеть друга. Охэйо! Где Охэйо?

Поблизости в волнах мелькнула черноволосая голова. Лэйми поплыл к ней. Когда он добрался до Охэйо, тот вцепился в него с такой силой, что едва не утянул на дно. Но поток здесь перехлестывал через набережные, к тому же, он был узким и Лэйми смог, подплыв к берегу, схватиться за ограждение. Рывок едва не оторвал ему пальцы, но он отчаянно цеплялся за решетку, поддерживая над водой голову друга, пока тот мучительно откашливался. Охэйо почти захлебнулся и без помощи Лэйми наверняка бы погиб.

Когда Аннит пришел в себя, они перебрались через парапет. Если бы их вынесло в реку, Лэйми уже не сумел бы выплыть — холод выпил почти все его силы.

Площадь тоже была залита водой глубиной по колено, — но, по крайней мере, тут не было течения. Кое в чем им, всё же, не повезло: они оказались на другой стороне от дворца. Вообще-то тут был мостик, но сейчас от него остались лишь торчащие зубья тонкой арки — вероятно, вздувшийся от непрерывного дождя поток принес что-то столь большое, что оно сокрушило хрупкую кладку. Или... кого-то.

Лэйми побрел к одному из примыкавших к отвесной стене котловины зданий — их плоские крыши находились на одном уровне с её краем и по внутренним лестницам они могли подняться в небольшой сквер. За ним начинался широкий проспект Председателя, — он пересекал реку по мосту и уходил в глубь города. Всего через полмили был мост через овраг. Это значило, что они могли дойти до дворца минут за двадцать. К тому же, посреди проспекта можно не боятся возможной засады...

Краем глаза он заметил движение и лишь через мгновение услышал плеск — несколько черно-зеленых тварей, похожих на волков размером со стол, пугающе быстро кинулись наперерез. Не мешай им глубокая вода, они настигли бы его раньше, чем он успел опомниться.

Лэйми поднял излучатель, прицелился... Вокруг одной из тварей вспыхнуло синее сияние, совсем неяркое в свете дня, — но она тотчас перевернулась через голову, подняв огромный, как при взрыве, фонтан брызг и больше не двигалась. Почти в одно мгновение Лэйми застрелил ещё троих. Последние твари тупо врезались в воду, широкие веера взметенных ими брызг попали на лицо юноши — так они были близко. Он оглянулся на друга, потом с облегчением перевел дух. Охэйо тоже ухитрился как-то сохранить оружие. Было просто удивительно, как эти электрические устройства не испортились от пребывания в воде. Батарейки в плотно застегнутых кармашках портупей тоже уцелели.

— Сейчас нам повезло, их было немного, — сказал Аннит, отдышавшись. — Но может быть и иначе. Давай так — я смотрю вправо, ты влево. Ясно?

— Да.

Осматриваясь, они пересекли площадь, свернув к подъезду одного из домов. Толстая деревянная дверь была разбита в щепки, свет внутри не горел. Лэйми прислушался. Из сумрачной утробы здания не доносилось ни звука.

— Похоже, там совсем пусто, — сказал Охэйо. — Пошли.

Внутри действительно никого не было — уже нет. Двери квартир зияли разбитыми проемами, в них виднелась разломанная, поваленная мебель. Лестница была усыпана мусором и осколками, однако нигде не оказалось ни людей, ни даже их останков. Лэйми, впрочем, счел за благо не заглядывать внутрь жилых комнат.

— Наверное, их всех... забрали, — предположил Охэйо. — Эти твари убивают только в крайних случаях. Мроо нужны тела, в которых они смогут... жить.

Лэйми повернулся к другу.

— Будь добр, заткнись.

Они поднялись этажей на двадцать, потом путь им преградили груды бетонного крошева и скрученной арматуры. Кто-то взорвал здесь фугас и четыре пролета лестницы обрушились вместе с площадками. Подняться по этому развороченному колодцу было невозможно — а лифт, конечно же, не действовал.

Лэйми с досадой хватил кулаком по стене. Возможно, в соседних зданиях лестницы ещё уцелели, но сил возвращаться назад и лезть на новые двадцать пять этажей у него уже не было.

Не глядя друг на друга, они опустились на пол. Их трясло от холода, буквально останавливающего кровь. Они торопливо разделись, прижавшись друг к другу обнаженными спинами — даже нагишом не было так холодно, как в промокшей насквозь одежде.

Понемногу Лэйми опомнился. Какие-то крохи живого тепла, перепадавшие ему от дрожащего Охэйо, хотя бы частично привели его в чувство. Он осмотрелся, выглянув в разбитое окно.

По обе стороны площади высились массивные, угрюмые здания. Они казались совершенно пустыми, выбитые кое-где стекла придавали им мрачный и зловещий вид. Из низко нависших туч сеялся мелкий дождь. Тварей нигде видно не было, не было видно и людей. Город — по крайней мере, эта его часть — казался вымершим. Лишь в той стороне, где был дворец, поднимались жирные клубы черного дыма, да из-за реки доносилась редкая, далекая стрельба. Где-то люди ещё держались...

— И чего это тебе в голову пришло — за мной бросаться? — спросил Лэйми, едва его зубы перестали выбивать дробь.

— А как же? — Аннит был непритворно удивлен. — Ты же мне жизнь спас! Этим... палачам, шеи свернул. Да и вообще... знаешь, у меня приказ защищать тебя любой ценой.

— Какой приказ? От кого?

— От наместника Хониара. Ты что, действительно ничего не помнишь?

— А что я должен помнить?

Аннит замысловато выругался.

— Хотя бы то, зачем ты отправился сюда.

— И зачем? И, главное, откуда?

— Из будущего. Как и я. Это тебя устроит?

— И что там, в будущем?

Охэйо посмотрел на него. Его зеленые глаза были сейчас совершенно непроницаемы — и холоднее льда.

— Там победили Мроо. Это вторжение люди кое-как отобьют, но последуют новые. Снова и снова. В моем настоящем люди сохранят только один Хониар — да и то потому, что он окажется вне времени, там, куда жителям мрака не попасть никогда.

— Но если вы можете путешествовать во времени, вы можете предотвратить...

Охэйо зло засмеялся.

— Прошлое можно изменить. Это правда. Только тогда мы — такие, как сейчас — просто исчезнем. Умрем. Вся реальность станет совершенно иной. Может быть, ТАМ у людей уже не будет возможности найти убежище вне времени. Эта вот реальность как бы спрессована: она помнит всё, что было с ней раньше и поэтому её можно изменить. Если она утратит это свойство, станут невозможны сами путешествия во времени, вне времени. В таких вещах, как эта, не следует рисковать.

— Так значит, вы не хотите ничего изменять?

— Нет.

— Зачем же ты послал меня к Панету? И почему ты сам не можешь летать?

— У всего на свете есть цена, Лэйми. Обладать Внутренней Энергией, конечно, очень приятно, но нервная система человека не может долго выдерживать такое напряжение. Если бы ты не утратил Дар Полета, через пару недель у тебя начались бы судороги и голова стала бы трястись, как у козла. Если Дар не погашен к этому моменту, то процесс становится необратимым. Нервная система разрушается, человек не может есть, пить, дышать — и, естественно, умирает. Это, впрочем, и к лучшему, так как к этому времени он становится абсолютным идиотом. Побыть несколько дней Летящим — величайшее наслаждение из всех, доступных человеку. Но возможно это только один-единственный раз в жизни. Я тоже умел летать, Лэйми.

— Послушай, а кто ты?

— Я шпион, если ты ещё не догадался. Разведчик Хониара. Я должен был присматривать за Эвергетом, за этой машиной в подземелье. Она построена Основателями три тысячи лет назад. Вся наша реальность происходит от неё. Мы не можем попасть в более раннее прошлое.

— А кто я? Там, в будущем?

— Друг наместника. Вообще-то, довольно избалованный юноша, который...

Лэйми слушал очень внимательно, не перебивая. Рассказ оказался довольно-таки длинным и потом они словно очнулись, — время в воспоминаниях-грезах, в которых они старались укрыться от беспощадной реальности, летело совершенно незаметно. Они даже забыли о своем, далеко не блестящем положении.

— Да... — наконец сказал Лэйми после минутного размышления. Он вспоминал, кем был в том, другом Хониаре — но лишь то, о чем ему говорили. — Я бы хотел вернуться к этой девушке. Неужели я на самом деле...

Охэйо довольно чувствительно ткнул его локтем в бок.

— Давай лучше одеваться. А то я тут, внизу, что-то слышал...

Они как могли выжали свое барахлишко. Натягивать мокрую одежду было противно, но нагишом Лэйми чувствовал себя... неуверенно.

— Пошли, — сказал Охэйо.

Спустившись, они вышли на улицу. Погода опять портилась — ветер усилился, а дождь перешел в настоящий ливень. Лэйми вновь начал дрожать — сначала чуть-чуть, потом как осиновый лист. Охэйо откровенно стучал зубами. Они оба были мокрые с головы до пят. Юноша подумал, что было бы неплохо вернуться и переждать дождь, — и с трудом прогнал эту мысль.

Они могли просто зайти в соседнее здание, но справа, между отвесной стеной котловины и рекой, шел высокий, дощатый, облезло-зеленый забор, густо оплетенный сверху ржавой колючой проволокой. В нем зиял широченный пролом — что-то большое прошло прямо сквозь него, причем, судя по свежей щепе, совсем недавно. Лэйми испуганно оглянулся на цепочку похожих на ямы следов. Судя по отломам, оно — чем бы оно ни было — вырвалось изнутри. И не оно одно — следов было множество.

— Там, за забором, — психушка, — тихо сказал Охэйо. — Я давно присматривал за ней. Похоже, ещё до Вторжения у Мроо было там логово. Я бы не отказался нанести им визит и кое-что выяснить. С нашим оружием это будет нетрудно.

Лэйми кивнул. Им нужно было идти совсем в другую сторону, но пришло время платить по счетам.

7.

Путаясь в сорванной колючей проволоке, они миновали пролом. Пейзаж за ним поверг Лэйми в изумление: под ажурным днищем моста, нависающим над головой, словно стальное небо, на дне залитой темной водой лощины с бугристыми, довольно крутыми склонами, стояло двухэтажное здание с плоской крышей. Вода поднялась так высоко, что скрыла подоконники его первого этажа.

Это сумрачное место походило на колоссальную пещеру: слева был выложенный бетонными плитами откос, справа — стенообразный монолит широкой опоры. Впереди, между ней и обрывом, виднелся лишь бесконечный, пугающий простор разлившейся от дождей реки. Там, где-то очень далеко, темнела туманная полоска другого берега.

Стены здания были ровные, розовато-бледные, облезлые. В его окнах зияла таинственная темнота. Вокруг него виднелись древние, полузатопленные сараи, прибитые к берегам бревна и прочий плавучий мусор. От реки шли довольно крупные волны и темная вода в заводи зловеще колебалась. При том, вокруг было удивительно тихо. Они смотрели на всё это, как завороженные.

Охэйо пошел по высокому берегу лощины, обходя здание кругом, и вскоре остановился на поросшем мелколесьем увале, над берегом реки, сейчас, впрочем, похожей на озеро. Здесь было светлее, слабый плеск волн и простор воды под плотными серыми небесами дышали покоем. Но чернота окон не была неподвижной — там, внутри, шевелились какие-то бледные пятна: лица людей, приникшие к стеклам и хорошо видимые против света.

— Я знаю это место, — тихо сказал Лэйми. — Это "приют для инвалидов психического развития", как говорил наш Председатель. Место не самое приятное. Про него рассказывали всякие страшные истории. Вроде того, что там исчезают люди. Входят, и не выходят.

— А я слышал, что отсюда выходит больше, чем входит, — ответил Охэйо. — Но не людей. Обитателей тьмы. Так было ещё до Прорыва. Знаешь, больше всего о враге можно узнать от него же. Вдвоем, с оружием, мы можем не опасаться тварей, — да тех, судя по всему, там уже и нет.

Лэйми задумался, как туда попасть. Двустворчатые двери здания были раскрыты и на две трети залиты водой, явно не такой уж глубокой, чтобы они не смогли перейти её вброд. От дверей до берега было не больше двадцати шагов. Словно во сне, юноша присел и потрогал воду — она была холодной, но не ледяной, так что, в принципе...

— Ты действительно хочешь туда пойти? — спросил он без всякого энтузиазма. — Мне это место не нравится. Мы даже не знаем, сколько их там.

— Зарядов у нас наверняка больше, — предположил Охэйо. — Ладно, нечего тянуть, пошли. Это моя работа.

Так как они оба были уже насквозь мокрые, раздеваться явно не имело смысла. Лэйми первым вошел в воду. После первых же шагов она скрыла его ступни, поднявшись до середины голеней. На секунду юноша остановился, потом двинулся дальше.

Ещё через несколько шагов холодная вода покрыла бедра, потом поднялась до пояса. Лэйми начал дрожать. Он погрузился до груди, потом до плеч. Наконец, ему пришлось поднять руки, в которых он держал оружие. Его тело стало неустойчивым и опасно колебалось, ноги вязли в мягком иле по щиколотку. Ему пришлось ступать крохотными, осторожными шажками. Тело била крупная дрожь, сердце сжимало от холода. Наконец, ему стало страшно. Если на них сейчас нападут, они совершенно ничего не смогут сделать.

Он захотел вернуться, но до двери было уже всего шагов пять — гораздо ближе, чем до берега, и юноша, сжав зубы, пошел вперед. Наконец, с величайшим облегчением он нащупал ногой осклизлые ступеньки крыльца. Оно было низким, но, по крайней мере, его плечи поднялись из-под воды.

За первой была вторая тяжелая дверь, тоже приоткрытая — к счастью. Она так разбухла от сырости, что даже не шевельнулась, когда Лэйми толкнул её.

Миновав двери, он замер в сумрачном основании лестничной клетки. Слева зияла жуткая темнота — наверное, там лестница уходила глубоко вниз, в совершенно залитый водой подвал. При этой мысли Лэйми показалось, что холодные щупальца обвились на миг вокруг его ног.

Он спешно пошел вперед, но в толще воды двигался медленно, словно в кошмаре. От его груди разбегались волны, жутко шлепая о стены. Всего через несколько шагов он достиг новой затопленной лестницы и поднялся по ней. Теперь вода приходилась ему всего на ладонь выше пупка и он мог осмотреться.

Тут был почти темный коридор. Свет падал из двух окон в его торцах, жутко отблескивал на колыхавшейся воде и исчезал без остатка в провалах открытых дверей. Другие двери были наглухо закрыты. От стен время от времени разбегалась рябь. Положив на сырую штукатурку ладонь, Лэйми ощутил резкие, мгновенные содрогания. Они пронизывали его тело насквозь, отдаваясь где-то глубоко в сердце. Что бы с ними ни случилось, но они пришли сюда не напрасно. Далеко не напрасно...

Слева от него, за спиной, была ведущая наверх лестница. Дрожа от холода, юноша пошел по ней, чувствуя, как мягко, беззвучно прогибаются под ногами её влажные пыльные доски.

На верхней площадке Лэйми осмотрелся. Она оказалась небольшой, пустой и неожиданно светлой. Здесь была железная лестница, — она вела к обитому жестью люку на чердак, — и единственная белая филенчатая дверь в левой стене. Оттуда не доносилось ни звука.

Лэйми оглянулся. Охэйо стоял в шаге за его спиной, сжимая в руках излучатель, его глаза недобро блестели.

Разумнее всего было — отступить. Именно этого Лэйми и не хотелось. Ему попросту надоело бояться и бегать. Он повернулся — и ударил ногой в дверь.

8.

Удар отдался гулким эхом, но дверь даже не вздрогнула — она не была заперта, но настолько разбухла от влаги, что Лэйми пришлось нажать со всей силы, чтобы открыть её. Она подалась неожиданно, с оглушительным треском. За ней, в светлом, просторном помещении — голый дощатый пол, никакой мебели, — стояло два десятка костлявых мужчин в больничных пижамах и ещё несколько в замызганных белых халатах. Судя по тупым лицам "пациентов", Лэйми и впрямь попал в приют для дебилов. Он был мокрый до костей и дико дрожал от холода, — а может, и не только от него.

На него внимательно уставилось несколько десятков глаз — все одинаковые, темные, неподвижные. Лэйми уже видел такие глаза на улицах и после рассказа Охэйо понимал, что всё это значит.

— Аннит, назад! — закричал он, пытаясь отступить. — Их слишком много!

В тот же миг все, кто был в комнате, бросились на них.

9.

Нападавшие были молчаливы, как муравьи — так никогда не ведут себя люди, бросаясь в атаку, и это рассеяло последние сомнения юноши.

Быстрые синеватые вспышки разметали набегавшую живую волну. Лэйми всего за секунду застрелил пять тварей. Почти в тот же миг открыл огонь Охэйо — и убитых стало одиннадцать. Их тела с костяным стуком повалились на пол, но это не задержало атаку даже на мгновение: хотя под огнем полегла добрая половина нападавших, уцелевшие и не думали отступать. Один из них налетел на Охэйо, и тот ткнул врага стволом в горло — изо всех сил и не жалея. Из слюнявой пасти выплеснулась кровь, бессмысленные глаза выпучились. Тощая фигура с храпом повалилась назад. Лэйми ударил плашмя — и второй одержимый скорчился, хватаясь за разбитую тяжелым оружием голову. Из-за него тут же налетел санитар, вышибив из его рук излучатель и едва не сбив с ног.

Лэйми выхватил острый, как бритва, анатомический нож из лаборатории Мурга. Его лезвие описало широкий полукруг, словно коса, и от него отшатнулись, зажимая кровавые раны. При виде крови в его душе взметнулась дикая ненависть к этим тварям, убивая которых он убивал людей. Юноша сам бросился на санитара и всадил в него все восемь дюймов нержавеющей стали — прямо в поддых. Рот санитара исказился, но из него не вылетело ни звука. Оно — Лэйми не смел назвать это человеком — отшатнулось и рухнуло, захлебываясь кровью.

Они отступили на лестницу. Охэйо поднял излучатель, готовясь выпустить оставшиеся заряды — но было уже слишком поздно. В этот же миг от невыразительного лица умиравшего отделилось темное, почти прозрачное облачко — оно скользнуло к голове Охэйо и коснувшись её исчезло. Аннит выронил оружие и начал кататься по полу, вцепившись пальцами в лоб — казалось, он старается отодрать от себя нечто невидимое. На него бросились сразу со всех сторон и он исчез, погребенный под грудой тел.

Лэйми бросился в эту кучу, щедро раздавая удары острой сталью. Кто-то свалился на пол со сломанным клинком между лопаток и пришлось сражаться врукопашную, что оказалось очень нелегко, — силой нападавшие не отличались, зато их было много. Вскоре живая волна прижала юношу к стене. Десятки рук вцепились в его волосы, уши, схватили за руки и за одежду, опрокинули на пол, лицом вниз. Нападавшие действовали на удивление согласованно, словно единое многорукое существо.

Отчаянно, почти ломая кости, Лэйми попытался вырваться. Тщетно! В каждую его руку и ногу вцепилось по нескольку чужих ладоней. В бешеной ярости он рванулся ещё раз. В его душе полыхнула ненависть, желание убивать в чистом виде, не облеченное никакими образами, — и куча навалившихся на него тел внезапно рассыпалась с глухими стонами: ещё мгновение — и юноша дотянулся бы до излучателя. Но прежде, чем он понял, что владеет оружием гораздо более мощным, последовал ответный удар — не по его воле, которая всё равно не поддалась бы, а по глазам. Лэйми ослеп — всего на несколько мгновений, но и этого оказалось достаточно, чтобы его охватил дикий страх. Опомниться ему не дали — железные пальцы вцепились в горло, как клещами нажали на сонные артерии. В голове всё мгновенно поплыло.

Темнота.

10.

Лэйми очнулся, когда его подняли и куда-то понесли. Его по-прежнему держал добрый десяток крепких рук и он лишь бессмысленно трепыхался, стараясь вырваться. Твари (или же одна тварь, смотревшая на него множеством глаз) тащили его на удивление сноровисто и ловко, без казалось бы неизбежной в таких случаях суматохи.

Юноша повернул отяжелевшую голову. Охэйо повис на поднявших его руках и выглядел изрядно ошалевшим. Похоже, он не вполне понимал, что это с ним, однако тоже пытался вырываться. У Лэйми отлегло от сердца. Правду говоря, он не представлял, что стал бы делать, превратись Аннит в одного из НИХ.

Через вторую дверь, — совсем рядом с той, в которую они вошли, — пленников вытащили в узкий коридор с синими крашеными стенами и множеством других дверей. Многие из них были открыты. Как Лэйми не старался, он не смог разглядеть там ничего чудовищного — обстановка была самая убогая, но не более того.

Их протащили через весь коридор и внесли в душевую или в то, что когда-то было душевой, — голую пустую комнату с двумя окнами. Сквозь пыльные стекла, вставленные в закрашенные, зарешеченные изнутри рамы падал ровный, мягкий свет. Здесь оказалось теплее, чем снаружи — застоявшееся, какое-то мертвое тепло, затхловатое, с привкусом грозы и гнили. В центре комнаты...

Лэйми так и не смог это назвать. Оно походило на вихрь из серого тумана, но неподвижный, совершенно беззвучный, — около метра в диаметре и высотой по пояс юноше. От него исходил цепенящий, упорный жар. Края его были полупрозрачные, странно преломляющие свет. При взгляде на них начинали болеть и слезиться глаза. Иногда на мгновение они размывались и тогда становилось понятно, что вихрь всё же вращается с бешеной быстротой — именно в эти мгновения всё вокруг пронзала безмолвная дрожь. Лэйми чувствовал, что содрогались не стены, не пол — самая ткань мироздания. Здесь было средоточие чудовищной, непредставимой силы.

Без всяких церемоний его просто бросили в жерло воронки, головой вниз. Его подхватило, понесло, мгновенно гася сознание, куда-то глубоко, в бездну серого тумана.

Во тьму.

Глава 14:

Гибель Империи

Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Найко плохо запомнил обратную поездку — по крайней мере, большую её часть: вначале он чувствовал себя паршиво, потом, после десятка каких-то таблеток из аптечки машины, ему стало лучше — и тут же невыносимо захотелось спать, как, впрочем, и всем остальным. Слишком сильно было пережитое потрясение, слишком много отняло оно душевных сил, да они и не спали уже больше суток, — только вот остановиться они не могли.

Юноша спал урывками, часто просыпаясь от тряски в теплой утробе машины, и окончательно проснулся уже вечером, к своему удивлению, во вполне приличном состоянии. Ему очень повезло — хотя военная медицина была в Империи развита отлично, придворная стояла всё же несравнимо выше, а Вайми пользовал их из личной аптечки принца. Это означало, что неприятных последствий не будет — если они, конечно, останутся в живых.

Сейчас они ехали по области — когда-то стране — Эннор. Вернее, по тому, что от неё осталось. Мроо собрались тут так кучно, что кому-то пришло в голову сбросить на них одну из "легких" термоядерных ракет ПКО.

Сейчас людей — и ничего живого — здесь уже не было, пожары успели отгореть и ветер очистил небосвод от кромешного дыма. Ехать по выжженым пустошам не составляло никакого труда, но возникли иного рода сложности: попросту, почти всем хотелось по нужде, — а туалета в "Хейсе", к сожалению, не было.

Сверившись с дозиметром, Вайми разрешил остановиться. Выбравшись из машины, Найко по щиколотку провалился в серый летучий пепел. Он инстинктивно отряхнул ноги, одновременно осматриваясь. Его охватил сухой, горячий и пыльный воздух, от которого сразу вспотели ладони. Вокруг лежала тускло-серая, ровная, как стол, пустыня, — она тянулась во все стороны, насколько хватал глаз. Лишь на западе виднелись крутые бока далекого горного кряжа, облитые пыльной желтизной низко стоящего солнца. Покров плотных коричневых туч, изрезанных йодисто-желтыми разводами, нависал над землей, словно потолок огромной душной комнаты. Сама равнина была совершенно безжизненной и гладкой до удивления. На юге, куда они ехали, где-то, бесконечно далеко, земля и тучи сплавлялись в темной рыжеватой мгле. На её фоне застыла наклонная, нелепо растянутая колонна пылевого смерча, окрашенная всё той же желтизной. Она соединяла землю и тучи, окруженная словно бы недоразвитыми отростками. Пейзаж был странный и чуждый, словно на другой планете.

Вдруг пришло ощущение чужого пристального взгляда, столь острое и реальное, что юноша невольно попятился. На многие десятки километров вокруг не осталось ни единой живой души, — но ощущение взгляда не исчезло, оно всё усиливалось, и, наконец, стало непереносимым. Торопливо справив нужду, он вернулся в машину и она продолжила свой невеселый путь.

2.

На обширных пепелищах Эннора им не встретилось ни единой живой души, но по мере того, как они приближались к Гитограду — и подходил к концу день — напряжение в "Хейсе" возрастало. В конце концов Найко помотал головой, отгоняя печальные мысли. БТР мчался теперь по прекрасному шоссе, но настроение у него всё равно было скверным. Все остальные (кроме водителя, естественно), устав от тревог, спали. Забившая дно машины мешанина взятых в чьем-то брошенном доме одеял, подушек и диванных пуфиков пополам с полунагими телами смотрелась достаточно дико. Вел её сейчас Найте — один из гвардейцев и лучший среди них водитель. Найко сел рядом с ним, на месте командира, глядя на внешний мир через галерею мониторов. Солнце уже зашло, над горизонтом, очерченным черной полосой леса, парило мрачное, красно-коричневое свечение, отражаясь тускло-фиолетовым в низко нависших тучах. Вдруг он заметил впереди, — прямо посреди дороги, — огромный светящийся гриб высотой метра в три. Вначале Найко решил, что ему кажется, и не сразу понял, что шляпка гриба — это сплюснутый пузырь мутной белесой мглы, окаймленный красными сполохами, а ножка — конус яркого сине-желтого света. Сердце юноши замерло. Это могли быть только Мроо.

Найте попробовал объехать "гриб", но тот не дал — пьяно вильнул в сторону и вновь загородил дорогу.

— И что дальше? — спросил он. — Он не дает нам двигаться, а возвращаться мы не можем.

— Давай дальше... потихоньку, — Найко не имел права тут командовать, но будить Вайми и выяснять, что им делать, просто не было времени.

Едва Найте вновь поехал вперед, "гриб" попятился, сохраняя расстояние метров в двадцать. Они двигались — но со скоростью пешехода.

— Так дальше не пойдет, — сказал Найко. — Вот что: включим щит и попробуем прорваться.

Найте посмотрел на него.

— И что будет, если... а, ладно. Не можем же мы ехать так постоянно.

Он вдруг дал полный газ. "Хейс" резко рванулся вперед. "Гриб" не успел — или не захотел — уклониться и машина прошла сквозь него. Со странным вибрирующим звуком он вскочил на нос машины и соскользнул вправо. Двадцать тонн брони ощутимо качнулись: этот свет был плотным. Найко поежился, представив, что было бы, едь они в простой машине или, упаси Боже, иди пешком. Сейчас же...

Он обернулся. "Гриб", вихляясь, пересек кювет и исчез за забором — очевидно, в поисках новых жертв. Позади юноши завозились проснувшиеся люди.

— Что там? — сонно спросил Вайми.

— Мроо. Он пытался нас задержать, но не смог.

— Черт, черт! Он наведет остальных. Найте, гони на самой большой скорости! Найко — к пулемету. Остальные — к амбразурам. Смотрите в оба!

Юноша, вздохнув, взобрался в тесную раздвижную башню, не представляя, за что ему эта честь — он ни черта в этом не разбирался. Но опыт стрельбы по Мроо у него уже был и окажись тут кто-то ещё, ему, возможно, повезло бы меньше. Как бы то ни было, Найко здесь нравилось — сейчас башня была закрыта и его окружал целый венец экранчиков. Он приникал то к ним, то к зенитному перископу, стараясь смотреть сразу во все стороны. Вокруг было пусто, но в далеком лесу мерцал блуждающий столбами свет — "грибы" сновали по глухим закоулкам в поисках затаившихся людей, вынюхивали, высматривали, шарили... это значило, что вся система обороны Империи уже рухнула, но Найко не хотел думать об этом.

Несколько минут они ехали вполне спокойно. А потом, словно ниоткуда, появился синий, очень ярко светящийся шар размером с небольшой дом. Найко попытался, но не успел поймать его в прицел. Шар прошел над ними и завис на высоте метров в двадцать. Вдруг их залило ослепительным сиянием. Двигатель машины моментально заглох, свет внутри неё, мониторы и пульты погасли. "Хейс" остановился, словно врезавшись в гору из ваты — мягко, но быстро. Найко пребольно ударило лбом о броню и несколько секунд он не видел ничего, кроме разноцветных звезд в глазах. Тем, кто был внизу, досталось меньше. Тем не менее, и оттуда донеслась неистовая ругань.

Опомнившись, юноша приник к триплексам, но яростный свет снаружи не давал ничего разглядеть — они словно попали внутрь неоновой трубки. Когда он взял микрофон и попытался вызвать Вайми, оказалось, что внутреннее радио точно так же мертво, как и всё остальное. Сам он мог говорить, но не двигаться: сила тяжести вдруг выросла в несколько раз. Воздух в машине наполнился электричеством, волосы Найко встали дыбом, как проволока.

Уступая всё возрастающей тяжести, он навалился на казенник и ствол пулемета задрался вверх на девяносто градусов. Его пальцы уже лежали на спуске. Пошевелить ими оказалось невероятно трудно. Тем не менее, это удалось, и он вздрогнул от оглушительного грохота.

Очередь 15-миллиметровых снарядов ударила прямо в брюхо Мроо. Их идемитные сердечники поглощали энергию пленившего их силового луча и взрывались за её счет, разбивая его. Силовой конус не гас, но его основание начало подниматься и под ним становилось темно. Секунд через пять стрельбы луч окончательно исчез и шар с огромной скоростью умчался. Тотчас все лампочки вновь вспыхнули и "Хейс" рванулся вперед с такой силой, что чуть не опрокинулся.

Снизу донесся дружный вздох облегчения: все понимали, что уцелели только чудом: будь на "Хейсе" столь прельстившая Найко лучевая пушка, уже никакая сила на свете не смогла бы их спасти. Но силы Мроо отличались прекрасной координацией и очень быстро усваивали неприятные уроки, так что никто не знал, смогут ли они вернуться в Малау.

3.

Найко обнаружил, что быть героем, вообще-то, очень приятно. Его громко хвалили и хлопали по плечам, но как-то смущенно — как люди, обязанности которых выполнил кто-то другой. От благодарности Вайми ему стало неловко — так тот мог бы обращаться с собакой, которая спасла дом от воров или что-то вроде — ведь он даже не служил в армии, а Вайми командовал охраной третьего сына Императрицы. Впрочем, эти мысли не занимали его долго: были и более насущные проблемы.

— Что это такое? — наконец спросил Найко. — Как он смог отключить генератор?

— Я не знаю, Найко, — тихо ответил ламаец. — Это вопрос к физикам.

— А какого черта им было от нас нужно? Почему они сразу не бабахнули по нам плазмой или чем похуже?

Вайми отвернулся.

— Мроо не убийцы, Найко — они воры. Им нужны наши жизни, нужна возможность... воплотиться. Их силовой луч изменяет саму природу наших тел. Достаточно попасть в него всего на несколько секунд — и ты станешь одержимым, как та черная тварь. Это называется пластинация.

Найко поежился. Бронированная ультрапластом крыша спасла их от таких вещей, но лишь теперь он начал понимать, что такое настоящий страх — не перед смертью, нет. Страх потерять себя, свою сущность. Ничто не могло быть хуже.

4.

Когда они въехали в Гитоград, вокруг по-прежнему никого не было. Огромный город казался вымершим — ни одного огня, ни одного целого здания. Они ехали среди бесконечных, безжизненных развалин.

Мост через Трир, по счастью, уцелел, — но, проезжая по нему, Найко увидел, что гидростанция тоже превратилась в развалины. Хотя фасад её остался целым, окна зияли прямоугольными дырами и за ними громоздились завалы. На них сквозь бреши в крыше падал бледный, призрачный свет. Гостиница тоже превратилась в мертвый, выгоревший остов, просвечивающий насквозь. Найко не представлял, что тут творилось. Он хотел спросить Вайми, но не осмелился — не хотел показаться мальчишкой.

Миновав рисовые поля, они снова въехали в развалины. Вскоре Найко заметил, что в них шныряют зловещие черные тени. Одержимых становилось всё больше. Вначале они попадались поодиночке, потом — небольшими группками, а когда БТР подъехал к Малау, Найко увидел возле неё целую толпу. Твари запрудили дорогу и взобрались на вал. Вагончик для охраны был сожжен и искорежен, ворота выбиты, но сама Малау ещё вполне держалась, — темно-синий силовой щит перекрывал пролом ворот и куполом вздымался над двором.

Найко сидел за пулеметом и ещё метров с пятидесяти открыл огонь. Взрывы полебойных пуль рвали одержимых на куски — но Мроо и не думали отступать. Они повернулись всей массой и бросились на машину. Найко косил их справа налево и обратно, но всё равно не успевал расстреливать всех. "Хейс" с ходу врезался в эту толпу, его силовое поле стянулось в несколько ослепительных огненных шаров — они, как челноки, сновали вокруг машины, скручивая одержимых пылающими спиралями и разрывая их на части. Найко стрелял почти в упор и вокруг "Хейса" ширилось адское месиво из шлака и клочьев обугленной протоплазмы. Это было жуткое побоище — но Мроо всё равно не сдавались.

Одержимые как-то очень быстро кончились, но их место заняли какие-то твари, похожие на обросших губками крабов размером с лодку. Из этих бокаловидных "губок" вылетали огненные шары, но силовой щит держался, хотя страшные удары бросали машину то вправо, то влево, а ослепительное полыхание растекавшейся по полю оранжевой плазмы закрывало Найко весь обзор. Что делать дальше, он не знал, но тут им открыли проем в поле и "Хейс" устремился во двор.

Они уже въехали внутрь, когда "крабы" дали согласованный залп, ударивший в корму машины. Зад "Хейса" подбросило, он прыгнул вперед метра на два и замер, как вкопанный. Все огни внутри погасли, завоняло дымом, — а "крабы" готовились к новому залпу. Найко развернул башню и снес их всех одной длинной очередью, прикончившей остатки боезапаса. Потом поле за ними сомкнулось, но дым становился всё гуще и Вайми приказал покинуть машину.

Увидев её снаружи, Найко непроизвольно сглотнул. Их верному "Хейсу" пришел конец: плазменный удар пробил поле и полтора дюйма ультрапластовой брони. В корме машины зияли две страшных выжженых дыры, обрамленных седой бахромой нановолокна. Сквозь них виднелись смолистые остатки исходившего дымом и жаром машинного отсека. Юноша отвернулся, пряча невольные слезы, — жалеть мертвую машину было глупо, но она не один раз спасала им жизни и он успел привязаться к ней, словно к живому существу.

Парк Малау остался неизменным и привычные виды странно успокоили юношу — казалось, он вернулся домой. Но на валу вокруг кишели одержимые. В десятках мест они яростно рыли землю: поле кончалось у её поверхности и было ясно, что вскоре они ворвутся внутрь. Двое уцелевших "крабов" подбежали к проему ворот и на мерцающую пелену поля обрушился град плазменных ударов.

Найко передернул плечами. Оставив бесполезный БТР, они вошли в здание. Гвардейцы заперли двери — внешние и внутренние. И те и другие представляли собой просто застекленные рамы из дюраля, но за ними замерцало сияние внутреннего щита: его создавала пара встроенных в здание генераторов и Найко немного успокоился — хотя и эта преграда вовсе не была неприступной.

Они поднялись на третий этаж, прошли мимо гостиной, в которой он впервые встретился с Охэйо. В торце длинного пустого коридора, была ещё одна дверь из дюраля и черного зеркального стекла. Она вела на перрон прорезавшей Малау монорельсовой дороги — очень длинный и совершенно пустой коридор. За стеклянными панелями его правой стены виднелся бесконечный ряд каких-то пустых помещений и вторая застекленная стена, выходившая на улицу. Свет здесь почему-то не горел, лишь снаружи падал багровый отблеск... заката?

Они быстро пошли влево. Вокруг них роились какие-то призрачные, неопределенные звуки и Найко тревожно осматривался, пока не попал на перекресток — здесь справа был короткий коридор, упиравшийся в громадное окно. Возле него стоял кто-то в длинном черном одеянии, расшитом серебром.

Сначала Найко подумал, что на голове человека капюшон, потом понял, что это длинные черные волосы. Из-под полы виднелись ровные босые ноги в легких сандалиях — по ним он узнал Охэйо раньше, чем тот обернулся. Лицо принца было хмурым.

— Найко, — сказал он, — иди сюда.

Юноша подошел к окну — монолитной плите в стальной раме, дюймов в шесть толщиной. Вероятно, все окна на фасаде Малау были такими же. Оно выходило на восток — там, на площади, колыхалось сплошное море черных тел. Зловещий сумрак за несчетной массой одержимых прорезало зарево пожара — Найко видел монолитную, в полгоризонта, стену дыма, подсвеченную снизу сполохами пламени. Вдали, на её фоне, двигались огромные, как скалы, силуэты — их форма была слишком чуждой, чтобы он мог осознать её. Сквозь бронестекло и поле звук доносился глухо и казался нестрашным, но всё равно, у него свело все мускулы — картина была вполне апокалиптическая.

— Наш мир уже мертв, — тихо сказал Охэйо. — И, если мы хотим жить, то не должны видеть, что ждет его после смерти.

5.

Единственным местом, где они могли теперь укрыться, была Ана-Малау, но ехать к ней было уже не на чем — да и неисчислимые полчища Мроо и не дали бы этого сделать. Оставалось только ждать поезда: отослав на нем всех, кто ещё был в здании, Охэйо почему-то не уехал и Найко недоумевал — зачем. Не из-за них же?..

— Я надеюсь, что принц прав и линия ещё работает, — тихо сказал Вайми. — Иначе... идти нам просто некуда.

Они прошли в одну из примыкающих к перрону комнат — светлое, просторное помещение, застеленное пушистым белым ковром. Вдоль всех его стен стояли диваны, обитые роскошной черной кожей. Стены и потолок были из панелей черно-зеркального стекла и ярко-белые прямоугольники ламп в нем смотрелись тревожно.

Охэйо не без труда вытащил откуда-то тяжелый ящик из зеленой стали и откинул крышку.

— Линия не доходит до Ана-Малау, — сказал он, — и нам придется пробиваться с боем. Тут новое оружие — экспериментальные модели, ещё не пошедшие в производство. Ну, разбирайте...

На самом верху лежало два плоских, изогнутых блока, которые крепились на спине ремнями, — генераторы личного силового щита. Один Охэйо нацепил на себя, второй отдал Найко и показал, как с ним обращаться, — роль пультов играли толстые браслеты с индикаторами. Глубже лежало оружие — массивные, сантиметров в сорок длиной, цилиндры с одной ручкой. Блок в их задней части снимался. Найко увидел в нем узкий массивный барабан с длинными треугольными прорезями.

— Что это? — спросил он. — Ни затвора, ни ударника. И потом, ты слышал о треугольных патронах?

— Это ручные гаусс-пушки, — пояснил Охэйо. — Стреляют подкалиберными оперенными пулями — само собой, идемитными — со скоростью в два километра в секунду.

Заряды — длинные тонкие треугольные призмы с выпуклыми боками — хранились в отдельных ячейках, запечатанные в узкие прозрачные пачки. Они же служили и батареями — в каждой, помимо сердечника, содержался жидкий идемит. Распадаясь в миг выстрела, он выдавал мощнейший импульс тока, питавший ускоряющие катушки. Найко не утерпел, зарядил оружие и выстрелил. Звук был негромкий, но отдача — неожиданно сильной. Из ствола вырвалось длинное синее пламя — а в стене возникла внушающая уважение звездообразная дыра.

Вместе с оружием хранились подсумки, обоймы и прочая амуниция. Одна круглая тяжелая обойма вмещала шестнадцать идемитных зарядов. Полный личный боекомплект состоял из восьми таких обойм в двух подсумках.

Гаусс-пушек в ящике хватило, чтобы вооружить всех гвардейцев — теперь они могли оставить свои винтовки и гранаты со шрапнелью, толку от которых всё равно было мало. Под пушками лежали энергетические призмы — серые, шестигранные, толщиной в два дюйма. Одна из них, длиной дюймов в двадцать, стреляла жгутом силового поля, который разрывал и разбрасывал предметы — за исключением достаточно массивных, вроде каменных стен — на расстоянии метров тридцати. Эта страшноватая штуковина досталась Вайми, остальные призмы, покороче, длиной всего дюймов в пять — офицерам из штаба Олмейна. Они были лазерные, не очень мощные, однако вполне способные распороть живот — что было смертельно для человека, но не для Мроо. К ним прилагались запасные батареи, похожие на маленькие консервные банки.

Для ближнего боя Охэйо роздал фокаторы, на вид — одни удобнейшие ручки с вмятинками для пальцев, толщиной в полтора дюйма и длиной в восемь. Стоило Найко сдвинуть спусковую собачку, как шесть стальных лепестков, составлявших заостренный конец стержня, раскрылись с негромким щелчком. Синий огненный шарик выскользнул между ними и замер на тончайшей светящейся нити. Повинуясь едва заметным движениям его пальца, он то прижимался почти к самой рукояти, то мгновенно выстреливал метра на три. Касаясь любого плотного материала он скручивал и плавил его. Как объяснил Охэйо, единственным недостатком этой милой игрушки была её непригодность для поединков — если нити двух фокаторов пересекались, они просто взрывались и обращение с ними требовало большой осторожности.

На этом чудесный ящик почти опустел — на его дне осталось всего несколько гранат. Пара из них была плазменными, а ещё пара — тяжелые, зеркально блестевшие цилиндры со скругленными кромками — содержали идемитные заряды мощностью в тонну. Их Охэйо тоже разделил попарно — ему и Найко досталось по штуке каждого вида. Вайми был явно недоволен тем, что самое мощное оружие — и самую надежную защиту — принц разделил не с ним, но возражать всё же не стал, хотя Найко понял бы его...

Вооружившись, они вернулись на перрон и минут пять ждали там в напряженном молчании. Найко нервно гулял по туннелю, косясь на кищащую площадь и до рези в глазах смотрел на север. Твари уже ворвались в сад и толпились под незащищенной эстакадой — юноша знал, что если им придет вдруг в голову взобраться на неё или если поезд опоздает, им придет конец. Когда он показался-таки вдали — ещё едва заметный — его бешено колотившееся сердце не успокоилось. Казалось, состав совсем не двигался и вечность прошла, прежде чем донесся его шум. Он шел очень быстро и в какой-то миг Найко даже испугался, что он проедет мимо — после всего, что им довелось пережить, это стало бы самой жестокой насмешкой.

К счастью, его страхи не оправдались. Хотя поезд был совершенно пустым, он затормозил и остановился, как положено. Двери вагонов — тяжелые стальные рамы с толстыми стеклами — с мягким шипением раздвинулись, пропустив их. Найко плюхнулся на потертое кожаное сидение слева от прохода и с облегчением вздохнул — из глубины Малау уже слышался плеск бьющегося стекла и яростный рев одержимых. Ещё бы минута — и...

Едва двери вагонов сошлись, поезд тронулся — так резко, что Найко вдавило в спинку. Оглянувшись, он увидел, как лопнула стеклянная дверь станции. Черная масса затопила перрон, хлынула на пути вслед за ними, — но состав двигался быстро и она стремительно убегала назад.

Когда Малау осталась позади, юноша отвернулся, неотрывно глядя в окно. Перед ним замерли пурпурно-рыжие облака, гася сияние бесконечно далекого заката. На их фоне зловеще, без единого огня, чернела рваная, остроконечная гребенка развалин и равномерно, через каждую минуту, проплывали сумрачные вестибюли жилых башен ойрат. Тогда закат отступал ещё дальше, отгороженный слоями пыльного стекла. Все эти вестибюли были совершенно пусты, лампы погашены, застекленные двери заперты. Башни спасло от разрушения силовое поле, но сейчас здесь не горели даже огоньки лифтов. Их обитатели сбежали ещё днем, опасаясь нашествия.

На восток Найко почти не смотрел, — хотя их было всего семнадцать в сумрачном, неосвещенном вагоне и тот был, в сущности, пуст. С той стороны, у подножия длинного травянистого склона, тянулась бесконечная стена длинных четырехэтажек, тоже спасенных уже бесполезным щитом. На тусклой желтизне их стен алели миллионы мутных глаз — окна отражали тревожное сияние заката. Море зеленовато-ржавых крыш сливалось на горизонте с темно-сизыми тучами. Там, ещё очень далеко, поднимались пугающе толстые колонны черного дыма, подсвеченные снизу мощным мерцающим заревом.

Вагон не останавливался ни на одной из станций. Нигде не было видно ни единой живой души. Все молчали, не говоря ни слова, лишь Охэйо, поддаваясь магии стремительного движения, вдруг негромко запел и Найко невольно улыбнулся, глядя на друга. Больше всего ему нравилась в нем эта независимость от мира — Охэйо не давал никаким неприятностям испортить ему настроение. Его отстраненность, правда, отдавала безумием — но если и так, оно пришлось очень даже к месту.

6.

Измотанный переживаниями, Найко вновь незаметно задремал и его разбудил пронзительный визг тормозов. Поезд остановился так резко, что он ударился лбом о переднее сидение и едва не взвыл от неожиданной боли.

— Конечная станция, — бодро объявил Охэйо. — Эта линия ведет к аэродрому, — а там не осталось уже ни людей, ни авиусов, да и надо нам совсем в другую сторону. Поэтому — следуйте за мной.

Что-то мягко зашипело, клацнуло и дверь вагона раздвинулась. Найко вышел последним, и, обхватив руками бока, — тут было неожиданно холодно — осмотрелся.

Перед ним раскинулось огромное поле, поросшее чахлым бурьяном и засыпанное строительным мусором. Слева, над полной теней равниной Гитограда, пламенело чудовищное зарево. Справа, на фоне непроглядных дымных туч, нависавших уже над головой, высилось несколько громадных розовато-светлых зданий, этажей по двадцать каждое. Верхушки венчавших их ажурных антенных мачт скрывались в плывущей на запад черно-багровой мгле, а бесчисленные окна багровели, отражая неохватный пожар.

— Дальше мы пойдем пешком, — сказал Охэйо. — Это опасно, конечно, но выбора нет. Кто умеет — молитесь.

Он повел их к зданиям, но до цели оказалось далеко и Найко всё время тревожно оглядывался. За станцией, всего метрах в ста, была полоса низкого, наполовину поваленного леса, в которой могло прятаться всё, что угодно. За ней угрюмо темнели ободранные каркасы жилых башен — громоздившиеся на каждом этаже завалы обломков делали их похожими на многоэтажные свалки.

Они шли прочь от них по ровной, ещё черной асфальтовой дорожке, обсаженной чахлыми кустами. Ставший вдруг пронзительно-ледяным ветер налетал на Найко, пронизывая до костей и пугая своей... неестественностью. Даже в окружении солдат ему было очень одиноко и страшно, хотя вокруг, насколько хватал глаз, ничто не двигалось.

Сначала Охэйо вел их к широкой лестнице одного из зданий — она поднималась на уровень второго этажа, к застекленным дверям — потом свернул во двор. Миновав ворота в высокой решетчатой ограде, Найко оглянулся... и увидел, как из леса выбираются какие-то темные фигурки — крохотные с такого расстояния, но всё же мало походившие на людей. Юноша облегченно вздохнул, — твари опоздали на какие-то секунды.

Здесь было уже почти совершенно темно. Громадные массивы зданий заслонили зарево, дымные тучи скрыли сияние заката и казалось, что вечер уже очень поздний. Всё вокруг было каким-то призрачным — дорожки, деревья, детские площадки. Дальше виднелась стальная стена заводского цеха или ангара, массивного и высокого, с целым венцом острых шпилей; на ней, квадратами, горел яркий, резкий синий свет. Ещё дальше вздымались чудовищных размеров антенные тарелки, облитые снизу мертвенной голубизной. За ними — лишь багровая, клубящаяся тьма.

— Это Ана-Малау, — сказал невидимый в своем черном Охэйо. — Внутри неё мы будем в полной безопасности. Но до этого зевать не стоит.

— Базу в Алкайне Мроо разрушили, — сказал Найко. — Почему ты уверен, что это убежище окажется надежней?

— Тут есть генератор Зеркала, если ты не видишь, — ответил Охэйо. Он не обернулся и даже не замедлил шага. — Его вообще совершенно ничем нельзя пробить.

— И чего мы будем за ним ждать?

— К Джангру идет флот Тарены. Нам нужно только дожить до его подхода. А теперь будь добр, заткнись.

Найко обиженно замолчал. Он начал забывать о том, что их мир вовсе не был единственным — но перспектива увидеть настоящие звездолеты уже не казалась ему теперь такой уж радужной. В самом деле, до неё ещё надо было дожить.

7.

Пройти к Ана-Малау оказалось непросто. Они подошли уже близко и окружавшее её темно-голубое облако силового щита казалось Найко огромным — но вокруг него бурлило сплошное море глянцево-черных тел. Над ним двигались чудовищные, в пятиэтажный дом, массивные силуэты, изменчивые, подвижные — но, к удивлению юноши, почти совсем бесшумно и эта молчаливая сосредточенность тварей была страшна. Охэйо, впрочем, не смутился.

— Здесь есть туннель, выходящий под поле, — спокойно сообщил он. — Обход, правда, выйдет долгим, но выбирать не из чего. Пошли!

Они свернули в сторону, пробираясь какими-то задворками, между глухих сетчатых заборов. Черное море зловещих тел всё время упорно маячило в отдалении.

Найко постоянно казалось, что собирается гроза, — дул сильный ледяной ветер, мерцали зарницы, небо затянули тяжелые облака... Вдруг с юга донесся далекий звук, похожий на гул самолета. Секунды через три за ним, затопив всё небо, накатило сине-зеленое сияние. Стало светло, словно днем, — и на фоне этого света вдруг вспыхнуло белое, очень чистое пламя. Оно ослепительным клинком ударило откуда-то из-за Ана-Малау, косо вошло в тучи и вспыхнуло за ними, словно огромное косматое солнце.

На глазах изумленного Найко белизна перешла в синь, потом в пурпур и поплыла на север. С небес обрушился гром взрыва — глухой, громкий удар, от которого задрожала земля. Тут же стало совершенно темно — казалось, что погасло даже зарево, лишь силовые матрицы на стене Ана-Малау по-прежнему мертвенно сияли. Белое пламя вновь косо ударило в тучи, вспыхнув за ними уже на севере, потом ещё раз, — и секунд через пять оттуда долетел гул ещё двух сильных взрывов. На минуту всё стихло — и вдруг тучи прошила очень яркая белая вспышка. Через несколько секунд на северном горизонте, выжигая многослойные облака, вырос купол слепящего пламени. Над ним, параллельно земле, разлетелся такой же огненно-белый диск.

Что там творилось дальше, Найко не видел: всё небо залил ослепительный свет, такой яркий, что стало больно глазам. В этом сплошном, ровном сиянии пропали всё окружавшие его предметы и давящее тепло хлынуло сверху, словно горячая вода. Землю под ним тряхнуло, он зашатался, замахал руками, — и, наконец, упал лицом вниз.

Когда сияние начало затухать, Найко приподнял ресницы. Над крышами, в широкой бреши разорванных облаков, ещё вспухал громаднейший, уже светло-оранжевый купол. Он рос, набухая всё больше, и, оторвавшись-таки от земли, превратился в приплюснутый шар. Казалось, там восходило немыслимое алая солнце, окруженное идеально правильным кольцом пухлых туч, тянущее за собой смерч тускло-дымного пламени.

Найко, открыв рот, глазел на это невероятное видение. Оно длилось уже секунд тридцать, когда раздался взрыв — хлесткий, очень резкий удар. Воздушной волны не было, но вдали стеной поднялась пыль — как поднимается разбившаяся об мол волна. Землю снова тряхнуло, рамы забора, под которым он лежал, задребезжали, едва не вылетев из пазов.

Судя по всему, их спасло очень мощное поле, прикрывшее весь этот район. Найко замер, пытаясь разглядеть его, — а шар ещё увеличился, медленно и беззвучно скользя вверх. В него, как в воронку, казалось, втянется вся земля. Постепенно тускнея, он сделался огненно-красным, затем темно-бордовым, оплывая вниз дымными языками и через минуту после вспышки пропал вовсе, — но Найко не мог сдвинуться с места, весь в холодном поту. Война с Мроо всё ещё шла — и это не доставляло ему радости.

8.

— Что это было? — спросил он, опомнившись и заметив, что Охэйо лежит рядом с ним, на животе.

Услышав вопрос юноши, принц повернулся к нему. Его глаза мерцали каким-то странным весельем.

— Взрыв. Термоядерный. Милях в десяти отсюда. Мощность — мегатонн двадцать. Я думаю, Мроо хотели накрыть весь здешний узел обороны — они тоже умеют кидаться термоядерной дрянью — но у Ана-Малау стоят тераджоулевые орудия. Здорово, что они добили носитель уже над Лэннэ — земля там была сплошь покрыта Мроо на целые...

Краем глаза Найко заметил какое-то движение, посмотрел пристальней — и душа у него ушла в пятки: то ли испугавшись взрыва, то ли почему-то ещё, но собравшиеся вокруг Ана-Малау Мроо разбегались во все стороны — в том числе и в эту. К счастью, тут были только одержимые — текучие шестиногие громадины не спеша удалялись куда-то в сторону — но сосчитать их было невозможно. Да Найко и не пытался — не вставая, он поудобней пристроил гаусс-пушку и начал стрелять.

Заряды у этого оружия были слишком дорогими для автоматического огня — но это оказалось и к лучшему, потому что иначе они прикончили бы весь боезапас в одну минуту. Тем не менее, это был не пулемет "Хейса", — конечно, идемитные сердечники пробивали в одержимых громадные дыры, обдавая идущих позади фонтанами горящих клочьев, но они не могли уничтожать их полностью. Оставшееся либо разрывало на куски — которые продолжали двигаться, пусть уже и совершенно бессмысленно, — или сворачивало в какие-то жуткие, истекающие слизью узлы. Будь у Найко время осознать это, его бы вырвало, но в его голове не осталось ни одной мысли — весь мир сузился до планки прицела, он целился и стрелял, целился и стрелял, как и все остальные. Промахнуться по плывущей к ним живой стене было невозможно, шансов уцелеть тоже не было, — но бежать вышло бы ещё глупее...

Потом заряды кончились, а перезарядка гаусс-пушки оказалась делом весьма долгим — пустые гильзы высыпались при одном повороте барабана, но новые патроны надо было вставлять поодиночке. Даже при идеальной сноровке это требовало десяти или пятнадцати секунд, а сноровка Найко далеко не была идеальной. К счастью, всего через миг совсем рядом с ним раздалось ещё два выстрела...

— Не увлекайся! — крикнул Охэйо. — Давай так — пока я перезаряжаю, ты стреляешь и наоборот.

Перезарядив оружие, они снова открыли огонь. Когда Найко расстрелял вторую обойму, одержимые подошли уже метров на сорок. Охэйо сорвал с пояса плазменную гранату, выдернул чеку, и, широко размахнувшись, швырнул.

Тяжелый цилиндр не долетел до тварей метров на десять. Он тупо ударился в грунт, вдруг, как живой, подпрыгнул вверх и разорвался в воздухе. Полыхнувшее пламя разлетелось на сотни ярко-белых, ослепительно ярких шариков величиной с пуговицу — они дрожащими зигзагами полетели к одержимым, словно рой ос, и, касаясь их, начали исчезать с отчетливыми громкими щелчками — словно затрещали сотни огромных выключателей. Результат был такой же — одержимые падали и оставались лежать. За какие-то секунды в их строе открылась широкая брешь.

Найко был изумлен. Плазменная граната вовсе не была сложным устройством — сверхпроводниковая катушка, вставленный в нее простой гранатный запал и стакан с водой, разбавленной чуть ли не скипидаром. Но эти сотни шаровых молний вели себя как живые существа!

Одержимые продолжали надвигаться на них и брешь начала смыкаться. Опомнившись, юноша швырнул в них свою гранату, но ему повезло куда меньше — один из одержимых поймал её на лету, и, широко размахнувшись, бросил обратно, к счастью, слишком сильно — она перелетела добрых метров пятнадцать и сработала прямо на земле.

Похоже, Найко достался какой-то дефектный экземпляр — граната не взорвалась, но из неё полыхнуло яркое пламя, раздался оглушительный треск — и пламя свернулось в шар величиной с голову юноши. Сначала красноватый, затем бело-желтый, он раздулся почти вдвое. Став ослепительно-белым, он оторвался от гранаты и полетел к одержимым. Когда он приблизился к Найко метров на пять, волосы на голове юноши поднялись. Он чувствовал, что даже волоски на руках натянулись в сторону шара, как это бывает при настройке высоковольтной аппаратуры. Более того, от него к шаровой молнии потянулись ниточки электрических разрядов.

К счастью, шар миновал его где-то в трех-четырех метрах. Его ярко светящуюся сердцевину окружала очень тонкая темная зона, а вокруг неё сиял лучистый ореол. Эта светящаяся дрянь презрительно проигнорировала одержимых, поднялась повыше и не спеша поплыла в сторону удалявшихся куда-то вбок больших тварей.

Несколько мгновений царила абсолютная тишина — ни один из свидетелей этой сцены не двигался. Одержимые опомнились первыми — они дружно заревели и бросились на горстку обреченных людей.

— Бейте их призмами! — заорал Охэйо. — Цельтесь в лодыжки!

Вайми первым вскинул энергетическую призму и полоснул по одержимым широким веером. По тем словно пронесся смерч — высоко в воздух взлетели клочья черной плоти, переломанные в щепу ветви кустов и земля.

Силовой жгут оставил широкую и длинную полосу опустошения, но накрыл едва ли седьмую часть окружавших их врагов. Через десять секунд рвущий смерч утих — заряд энергопризмы исчерпался. Одержимые отшатнулись — но она напугала их всего на несколько мгновений.

Поняв, что продолжения не последует, они вновь бросились вперед. Стрелы гаусс-пушек рвали их на куски, лучи лазерных призм подсекали ноги — но остановить эту живую волну они не могли. Через какую-то минуту у людей кончились все батареи и вышла половина идемитных зарядов. Вайми ещё дважды устраивал одержимым бойню — но их ряды казались бесконечными. Потом вдали сверкнуло и бабахнуло — шар попал-таки в одного из шестиногов и тот начал распадаться на части — словно рушилась скала. Одержимые замерли — и люди успели опомниться.

— В круг! — заорал Охэйо. — Бейте их фокаторами! Найко, включай щит!

Юноша едва успел — твари были уже слишком близко. Управлявшие щитами компьютеры смогли растянуть их, прикрыв весь небольшой отряд, — если бы не они, их мгновенно бы смяли.

О том, что происходило потом, Найко помнил весьма смутно. Весь мир превратился в водоворот распахнутых алчных пастей, в частокол тянущихся к нему длинных когтистых рук — и всё это мелькало совсем близко от его несчастных глаз. Он забросил гаусс-пушку за спину и взялся за фокатор. Огненный шар входил в одержимых, как в масло, жег, скручивал и разбрызгивал их плоть, словно в неё втыкали огромный раскаленный миксер. Но всё равно, твари были невероятно живучи — требовалось несколько секунд, чтобы убить каждую. Даже со снесенными головами они продолжали нападать и нужно было распороть их сверху донизу, чтобы прикончить.

К счастью, фокатор тоже был хитрым оружием — его батарея заряжалась за счет силовых полей одержимых. Вот только оставаться на месте было невозможно — иначе их просто бы залило хлюпающей массой ползучих полуживых останков. Одержимые бросались на них, словно безумные, поле то и дело не выдерживало, рвалось, а любой, оказавшийся вне его, был обречен. Длинные лапы выдергивали его из рядов тающего отряда, короткий захлебнувшийся вопль — и человек исчезал навсегда.

Найко дрался инстинктивно, совершенно бездумно — если он хотя бы на миг задумался, то мгновенно сошел бы с ума. Его сознание отключилось от памяти — он сражался, но совершенно ничего не запоминал.

Потом что-то щелкнуло, словно в голове включили свет. Найко помотал головой и поднялся — как оказалось, он лежал. Повсюду вокруг бежали одержимые — не от них, а куда-то в сторону, — но ни один уже не приближался к ним.

Юноша посмотрел на изломанный, путаный след, оставленный разорванными, разбросанными телами, — и громко сглотнул. Их осталось одиннадцать — он сам, Охэйо, Вайми и восемь гвардейцев. Все офицеры Олмейна исчезли и об их судьбе не было смысла спрашивать.

— Похоже, теперь всё наоборот — они боятся нас, — наконец сказал Охэйо. Его длинные глаза ярко, возбужденно блестели. — Хорошо быть страшным, а?

— Но убегают-то они не от нас. Что, если сюда летит ещё одна термоядерная дура?

— Может быть, у них... о!

Найко рывком обернулся, увидев под тучами огромный сине-фиолетовый шар, быстро спускавшийся к земле. Пройдя над Ана-Малау, он заскользил вниз каким-то странным стремительным зигзагом. Он приземлился всего метрах в трехстах, сплющился, и превратился в купол размером с футбольное поле. Он переливался всеми цветами радуги и мерцал, словно северное сияние, а внутри него смутно виднелось что-то большое и красноватое. Найко бездумно отметил, что этот светящийся купол не освещал ничего, словно его образ возникал прямо в глазу.

Охэйо неожиданно сорвался с места, помчавшись к Син-Мроо, и Найко оставалось только следовать за ним. Он хотел остановить его — но для этого принца нужно было хотя бы догнать, а тот без труда загнал бы лошадь, мчась с ней наперегонки. Юноша захотел крикнуть — но горло перехватило, из него вырвался лишь какой-то придушенный писк. Казалось, что Хеннат сошел с ума — и Найко очень хотелось проснуться.

На полдороге его вдруг охватил сильный и беспричинный страх, словно излучаемый Син-Мроо. Сначала это был страх необъяснимый, чисто физический — у него свело все мышцы, поднялись волосы, мурашки побежали по спине, а сердце забилось, как бешеное. Он не понимал реакции тела и замер, ощутив, что его заливает уже страх психологический. Потом страх сменился паникой — и Найко обратился бы в бегство... если бы Охэйо повернул назад. Проклиная всё на свете, он побежал вслед за ним, уже не обращая внимания на то, что творится с ним самим.

Охэйо первым врезался в зеленовато-голубое поле — и его отбросило назад метра на три. Он перекатился, тут же вскочил на ноги, словно кот, — и Найко едва не налетел на него. Они замерли, ошалело осматриваясь, — и в то же мгновение их залило таким ярким, ослепительным светом, что Найко ничего не мог различить — его словно засунули внутрь сине-белой матовой лампы. Какая-то необъяснимая сила прижала его к земле, он не мог пошевелиться, генератор на спине гневно зажужжал и раскалился так, что обжигал даже сквозь одежду.

Всё это продолжалось, быть может, секунд пять — а когда давление исчезло и свет погас, они оказались уже внутри купола. Над ними, всего метрах в пяти, нависало совершенно плоское, сине-серое дно Син-Мроо. Из него к ним тянулось что-то вроде толстого, гибкого хобота с зияющим жерлом на конце. В нем вспыхнул ослепительный свет — и ничего больше Найко не запомнил.

9.

— Найко. Найко! — кто-то влепил ему здоровенную оплеуху и лишь тогда юноша опомнился. Охэйо сидел на нем верхом, крепко держа за плечи — похоже, он тряс его, словно кот крысу. Увидев, что юноша открыл глаза, он широко улыбнулся и тут же поднялся, потянув его за собой — Найко не понял, как оказался на ногах. Голова у него гудела, словно её лягнул осел, обожженые лопатки чесались — но в остальном он чувствовал себя вполне нормально. О том, что стало с Син-Мроо, спрашивать не пришлось — совсем рядом, застряв в проломленном остове трехэтажного дома, лежал дымящийся остов, похожий на перевернутого жука длиной метров в пятьдесят. Из его развороченного брюха с гулом вырывалось странное, ядовито-зеленое пламя.

— Как? — наконец спросил юноша.

Охэйо сунул ему под нос блестящий цилиндр.

— Идемитный заряд. Эта тварь нацелилась на тебя — а я кинул ему в пасть вот это. Хорошо, что наши щиты выдержали — он взорвался прямо над нами. По мне словно танк проехал, — в самом деле, он был весь в грязи. Найко посмотрел на себя — и он тоже. Им повезло, что Мроо успел заглотить заряд — и не успел выплюнуть его обратно.

— Это Звезда Империи, — сказал Охэйо, не переставая улыбаться. — И мне и тебе. Без тебя у меня ничего бы не вышло.

— Ты с ума сошел? На фига тебе Звезда?

— Я узнал его. Он был там, у озера, и почти нас прикончил — помнишь? А как честный юноша, я отдаю долги. Всегда. Да и кошмары теперь мучить не бу...

В небе вновь мелькнул свет. Из низких бурлящих облаков выпал большой, электрически-голубой шар, за ним — ещё четыре. Через несколько секунд они оказались прямо над Ана-Малау и начали снижаться, вертикально, словно собираясь сесть на её крышу.

— Бегите за мной! — заорал Охэйо, бросаясь вперед.

Голос его в этот миг сорвался, словно у мальчишки, — но за ним последовали все, без колебаний нырнув в оказавшийся поблизости густой сквер. Под кронами исполинских деревьев царила почти абсолютная тьма, вокруг низких синих фонарей, освещавших аллеи, роились странные белесые насекомые. Найко едва не задыхался от страха — и, в то же время, он был рад, что тех шаров отсюда не видно. Но земля вокруг была взрыта, кусты поломаны: твари уже во множестве побывали здесь.

Охэйо вел их казалось наугад, но быстро. Вдруг они вышли к низкому бетонному строению с глухими стальными воротами. Здесь принц, наконец, остановил их.

Подойдя к стене справа от ворот, он нашел в ней маленький люк, открыл его и пробежался по рядкам едва светящихся прозрачных кнопок внутри. Мягко зашипев, массивные створы разъехались. Свет за ними не горел, но выбирать не приходилось.

Уже в проеме юноша обернулся. Позади них, за сквером, поднималось йодисто-рыжее, ядовитое марево, заливая всё вокруг неестественно ярким, тревожным светом. Передернув плечами, Найко нырнул в темноту и ворота закрылись за ним.

10.

Вступив во мрак, Охэйо взял его за руку. Найко взял за руку Вайми, тот — Найте и так далее — чтобы не потеряться. Словно слепые, они побрели вниз по покатому склону.

— Не убирайте оружия, — предупредил Охэйо. — Хотя Мроо тут ещё не должно быть, рисковать не следует.

После столь бодрой фразы Найко стало неуютно. Спуск кончился. Теперь принц поворачивал то вправо, то влево, и он не представлял, как Охэйо выбирал путь. Было так темно, что воздух казался призрачно фосфоресцирующей черной жидкостью и дыхание выходившего из боковых проемов теплого, влажного воздуха отзывалось на коже мурашками. Найко преследовали странные звуки — шепот, какие-то вздохи, словно подземелье было полно призраков, и это тревожило его. Он невольно жался к товарищам, каждую секунду ожидая, что на них вдруг бросится нечто невообразимо страшное. Хотя у гвардейцев остались фокаторы и гаусс-пушки, шансов отбиться во тьме, наугад, было очень немного.

Неожиданно Охэйо замер и Найко извинился, налетев на него. Пробурчав что-то в ответ, принц зашарил по стене. Зашуршал рукав, тихо щелкнуло, лязгнуло — и Найко увидел зеленоватый прямоугольник прозрачных кнопок. По ним скользили быстрые тени — пальцы Охэйо. Каждое их движение сопровождалось попискиванием.

Вдруг донеслось гудение, рокочущий лязг — и Найко прищурил глаза, очутившись в низком звездообразном зале. Проемы других выходов, перекрытые зелеными стальными плитами, прятались между сходившихся клиньями стен. Над каждым горела маленькая лампа, заливая подземелье тусклым красноватым светом. Здесь они остановились, глядя друг на друга, — и, когда вход закрылся, Найко подумал, что, возможно, останется жить.

Охэйо вдруг замысловато выругался, обнаружив на себе лишь один сандалет — ремешки второго лопнули, наверное, во время их безумного забега. Он мгновенно сел на пол, осмотрел черную от грязи подошву — на предмет её целости и налипших остатков тварей — снял второй сандалет и забросил его в угол. Выглядел он ужасно — чумазый, растрепанный, в грязном тряпье, — но его длинные глаза оживленно блестели.

— Босиком лучше, — сообщил он, одним ловким движением поднимаясь на ноги. — Ладно, люди, идем дальше.

В центре зала стоял массивный цилиндр с венцом индикаторов и крохотных экранчиков. Охэйо открыл в нем маленькую неприметную дверцу, набрал код и нажал на черную рукоятку. Одна из плит, слева, сдвинулась, открыв таившийся за ней полумрак. Принц, облегченно вздохнув, нырнул в него, поманив за собой остальных. Он шел, не оглядываясь, по длинному коридору, едва освещенному тусклым фиолетовым мерцанием текущих по своду силовых полей. Его призрачные тени тревожно разбегались по чугунным плитам пола и Найко казалось, что его друг идет по зыбкой, неверной мгле...

Он едва не подскочил от лязга, с которым плита за их спинами скользнула на место. Но, едва его отголоски стихли, вернулись прежние, пугающие звуки, став теперь много громче. Найко не сразу понял, что они доносятся сверху — словно там носится огромное стадо.

— Что это? — наконец спросил он.

— Мроо. — Охэйо даже не повернулся к нему. — Мы сейчас всего на два этажа ниже поверхности земли.

Когда они вышли к свету, Найко вздохнул с облегчением — наверное, оттого, что скоро весь этот кошмар кончится и он сможет хотя бы обнять Иннку. Но тотчас его радужное настроение прошло: шум наверху становился всё громче. Иногда его заглушали могучие глухие удары, от которых содрогался пол — шаги. Найко вспомнил о чудовищных силуэтах, виденных им вокруг Ана-Малау. Теперь ему не очень-то хотелось идти туда.

Туннель упирался в очередные черные, массивные ворота и Охэйо отпер их, вновь набрав код. За толстыми литыми створами открылась последняя часть галереи. Она обрывалась в каньон, заполненный трехмерной решеткой из стальных балок. Между них мерцало фиолетово-сизое поле, защищая обшитую глухой броней стену Ана-Малау. В её квадратных углублениях призрачно-синим огнем горели громадные проекционные матрицы и к ней вел узкий металлический мостик. У его начала стоял компьютерный терминал с большим плоским экраном. Охэйо подошел к нему и возился примерно с минуту, обмениваясь с кем-то внутри паролями и отзывами. Остальные терпеливо ждали, чувствуя, как под ними неритмично вздрагивает пол. Ровное, бесконечное гудение щита заглушало все звуки.

Вдруг на окружавших мост балках вспыхнули новые, узкие матрицы. Их фиолетовый свет был пронзительно-резким. Силовое поле вспыхнуло, едва не опалив лицо Найко, потом расступилось, открыв вокруг моста полую трубу. Вокруг неё вихрилась ослепительная голубая дымка, внутри было жарко и удушливо пахло озоном.

Они торопливо прошли к тускло блестевшей, словно только что отштампованной двери в ломаных углублениях-узорах силовой сети. Она бесшумно распахнулась и Найко увидел, что она сантиметров двадцати в толщину. Сумрачный туннель за ней оказался недлинным и кончался второй такой же дверью.

— Это силовой шлюз, — сказал Охэйо. — Здесь мы узнаем, не захватили ли с собой лишнего. Люди, раздевайтесь. Одежду всё равно придется сжечь, а оружие потом проверят и отправят в арсенал.

Он первым сбросил всё на пол, за ним — и остальные. Потом врезанные в стены силовые матрицы вспыхнули и комнату наполнило зеленовато-голубое сияние. У Найко дико зачесалось всё — и внутри и снаружи — и он подскочил, как ужаленный. Остальные тоже — но почти в то же мгновение всё кончилось.

Юноша сел на пол, чтобы тщательно ликвидировать затихающий зуд — и вдруг засмеялся, глядя на занимавшихся тем же товарищей. Через минуту внутренняя дверь распахнулась и он засмеялся ещё раз — в самом деле, приятно было знать, что он всё же остался собой.

За внутренней дверью оказалась душевая. Здесь они тщательно вымылись — что тоже оказалось не лишним. Найко словно заново родился на свет — и остальные, вероятно, тоже. Охэйо то и дело посмеивался, пытаясь расчесать свои дико спутавшиеся волосы. Он был, вообще-то, весь очень красив — плавные изгибы сильных мускулов, математически правильные, безупречно сочетавшиеся друг с другом — такое дерзкое живое совершенство.

Душевая кончалась новыми дверями из блестящих стальных поперечин и толстых плит матово-белого, освещенного изнутри стекла. Едва Найко вошел в неё, по его коже побежали крупные мурашки. Это ощущение усилилось, когда дверь за спиной так же бесшумно закрылась. Он чувствовал себя так, словно отправлялся в путешествие — весь привычный ему и ставший враждебным мир остался позади.

11.

Здесь, в боковых стенах, были шкафы для белья и одежды, и они все оделись во что-то, напоминающее хайлины, — только короче и синие с белой отделкой. Потом Охэйо вывел их в новый коридор. Стальные панели его стен блестели темно-синей эмалью. Их прорезали ниши с прозрачными дверями лифтов.

— Я думаю, нам всем неплохо будет отдохнуть, — сказал Охэйо, широко зевая. — Джен и Керхер проведут вас туда, где вы сможете выбрать одежду по вкусу, а потом покажут столовую и ваши комнаты. Вайми, зайди в радиорубку и узнай, что нового. Найко, иди за мной.

Они вошли в одну из узких кабин, такую тесную, что вдвоем едва в ней поместились. Едва принц коснулся маленького пульта, лифт бесшумно поплыл вверх.

Они поднялись на последний этаж здания, в просторное, полутемное помещение, также обшитое синей эмалевой сталью. Здесь стояли низкие и длинные полукруглые диваны и столы, уставленные разнообразной снедью. Множество легкомысленно одетых молодых людей ели, болтали и танцевали здесь под негромкую музыку. Большинство их было босиком, в таких же коротких хайлинах. Некоторые, устав, дремали на диванах, другие сидели прямо на полу, у громадных плоских панелей настенных экранов. Те казались окнами в какие-то немыслимо прекрасные, живые миры — вероятно, нарисованные при помощи суперкомпьютеров, потому что реальность никогда не бывает столь продуманно-красивой.

Найко ошалел при виде этой вечеринки — после всего увиденного она сама казалась ему совершенно нереальной, — но Охэйо не растерялся и на миг. Его появление вызвало громкие аплодисменты. Он раскланивался, прижав ладони скрещенных рук к груди и широко улыбаясь, — однако пересек зал, не задерживаясь ни на секунду. Ещё одна толстая, тяжелая дверь — из тускло блестевшей чеканной бронзы — вывела их в коридор, облицованный подсвеченными изнутри витражами. Здесь было очень тепло и очень тихо. У усталого Найко возникло вдруг ощущение, что здесь уже четвертый час ночи. Народу тут почти не было. Им встретилась только пара темно-золотых ламайских девушек — хмурых, пухлогубых, синеглазых. Их лохматые спутанные гривы доходили до задниц и были чернее самой ночи, а одежда, в основном, состояла из украшений.

Новая, точно такая же дверь привела их в просторную квадратную комнату со стенами из толстых резных блоков матового стекла; оно сочилось мягким, таинственно-розоватым светом. Вдоль стен бежал сплошной диван, обитый тисненым сафьяном. У него стояли низкие столики с крышками из хрусталя, обрамленного черным деревом. Центр помещения занимала низкая круглая сцена, посреди неё почему-то стояла старинная потемневшая бочка. Пол был покрыт сплошным же пушистым ковром.

Найко ещё никогда не видел такой роскоши — и даже не представлял, что она вообще может быть. Впрочем, все мысли вылетели у него из головы, когда он увидел здесь Иннку среди других девушек.

Глава 15:

У запертых ворот

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Лэйми отложил книгу и задумался. Прошлое, по его мнению, было местом отвратительным и страшным. Впрочем, настоящее — внешнее — наверняка было ещё хуже. Ему повезло — он попал под Зеркало Хониара, но совершенно не помнил, как именно. В сей судьбоносный час он спал так крепко, что и не мог ничего запомнить. Но на самом деле его семья прорвалась сюда с очень большим трудом...

Он поднялся, и, сделав несколько шагов, запустил руку в глубь полки, вытащив наружу тонкую пачку пожелтевших, исписанных от руки листов, заключенных в самодельную обложку из картона — мемуары своего старшего брата. Ликсу тогда было всего лет семнадцать. После включения Зеркала он продержался достаточно долго, чтобы записать свои впечатления и адресовать их ему, младшему брату, который, как он уже знал, сможет тут жить. Собственно, им надлежало находиться в Муравейнике, в его собственном личном архиве, но Лэйми притащил их сюда — слишком важным и интересным было то, что скрывали эти, выцветшие и уже с трудом различимые строчки...

Он поудобнее устроился в любимом кресле и начал читать. Первые листы рукописи давно пропали, но это не огрочало его. Он всё равно никогда их не видел.

2.

"...Граница городского щита встретила нас чудовищной суматохой. Здесь собрались сотни тысяч людей, искавших укрытия за Зеркалом. К нашему удивлению Врата в нем были заперты. Мроо продолжали наступать, но то ли по приказу наместника, то ли просто из страха, охрана не пропускала внутрь никого. Отец, конечно, не захотел в это верить. Проехать к Воротам было уже невозможно и мы направились туда пешком.

Границу Зеркала с окружающим миром отмечал высокий вал выжатой при землятрясении глины. Между ним и уцелевшими домами окраины возник широкий пустырь, заваленный обломками разрушенных при включении поля зданий. Возле Ворот в этом валу уже был прокопан широкий проход. Напротив них толпились люди, но близко к ним никто не подходил. Я решительно направился вперед, не обращая внимания на повисшее вдруг вокруг молчание. Но, стоило мне сделать едва десяток шагов, из амбразуры левой башни в меня плюнуло белой молнией.

Я не сразу понял, что выстрел был предупредительный — мне опалило брови, а волна раскаленного воздуха отбросила меня назад с такой силой, что я покатился по бетонным обломкам и пребольно ободрал локти. Встать на ноги удалось относительно легко, но в ушах звенело, а перед глазами плавали темные пятна.

Я зажмурился и помотал головой, затем перевел взгляд на широкое пятно развороченной, обожженной земли. Таких пятен здесь было уже много, они накладывались друг на друга, образуя причудливый узор...

Я заорал с такой силой, что мне отозвалось эхо. Но, как я ни старался, никто мне не ответил. Нас не слушали и даже не хотели слушать.

Хотя наш дом остался там, за Зеркалом, мне, если честно, совсем не хотелось туда лезть. Но Мроо, как сообщили по радио, двигались по шоссе, ведущему к Хониару, и ещё до вечера могли быть здесь. Сам я ничего толком не знал, но говорили, что это нечто чудовищное. Конечно, мы могли уйти в леса, но если они и не отыщут нас там, многие из нас умрут от голода. Другим план штурма тоже не нравится, но выбирать не приходилось. Мне совсем не хотелось, чтобы мой маленький брат и все мои родные погибли..."

Лэйми вздохнул. Здесь одна страница была кем-то вырвана — может, им самим, когда ему было лет шесть.

"...Отец провел меня в угрюмое серое здание, которое было, наверное, полицейским участком. В маленьком зале на втором этаже шло что-то вроде совещания. Некоторые люди были в форме полиции, некоторые в штатском, но все они не понравились мне. Я чувствовал, что ими движет не желание спасти всех нас, а в первую очередь спастись самим. Что же касается Ворот, то я узнал..."

Лэйми постарался вспомнить всё, что он знал о Вратах Зеркала и их защитниках. Ни того, ни другого в его мире уже давно не было, но в свое время он один раз видел Врата, а потом много читал о них. Действительно, попытаться прорваться сквозь них можно было лишь от безысходного отчаяния — укреплены они были очень хорошо.

Врата Зеркала были единственными в Хониаре. Их исполинские створки помещались в громадном портале из голубовато-сизой стали. Его массив был укреплен двумя стальными же башнями с множеством узких амбразур. Их плоские крыши венчали турели двух гигаджоулевых лучевых пушек, способных поразить цель на любом расстоянии в пределах прямой видимости.

Начинавшийся за воротами туннель пронизывал силовое поле и выходил в стиснутую толстенными бетонными стенами громадную выемку, похожую на ущелье. Та, в свою очередь, впадала в широкую площадь, огражденную с боков земляными валами. За ней стоял крепостной форт, построенный на случай, если враг прорвется за Ворота — чудовищный уступчатый массив, облицованный толстыми стальными плитами. Обойти его можно было лишь по двум дорогам между его рвом и внешними валами. А дальше начиналась россыпь низких белых зданий военного городка, где размещались склады, казармы для солдат и прочее...

3.

— "...В форте такие же гигаджоулевые пушки, как и на внешних башнях, — говорил незнакомый мне седоволосый офицер, — но сам гарнизон Врат небольшой — это сорок шестой батальон Гвардии Императрицы. Кроме обычных винтовок у них есть новейшие энергопризмы для ближнего боя. За Зеркалом есть ещё авиусы знати и грузовые террейны, — на них сюда перевозили тяжелое оборудование. Вооружения у них нет, но любой опытный пилот может использовать авиус как штурмовик. Факелы их двигателей могут сжечь человека на высоте до двадцати метров, а силовые щиты выдерживают огонь обычных танковых орудий. Фактически, если какой-нибудь авиус пройдет на высоте в несколько метров, за ним останется выжженая полоса, равная его ширине. Я не знаю, правда, есть ли у Врат боевые звери и танки. Сейчас все силы наверняка брошены на отражение вторжения.

— Ты можешь предложить что-нибудь конкретное, чтобы не было жертв? — спросил председатель. Широкий подбородок и глубоко посаженные, яростно горящие глаза придавали ему вид вождя, но я не знал, как его звали.

Офицер подумал.

— Ветер, если я не ошибаюсь, западный. Можно пустить какой-нибудь дым, чтобы они не смогли стрелять прицельно, и под его прикрытием подойти к самим Вратам. В тыльной стене каждой башни на уровне третьего яруса есть дверь. У вас есть взрывчатка?

— У нас все есть, — сухо ответил председатель.

— Если вы пройдете внутрь, то надо спуститься вниз. Приводные машины ворот находятся под ними, в комнате между башнями, и оттуда их можно открыть. А потом... ну, не знаю. Не звери же там сидят! Стрелять в безоружных людей они не станут... наверное.

На этом совещание кончилось. Мы вернулись к фургону, поделились новостями и перекусили. Потом мы подошли к воротам так близко, как позволяли оцепившие их полицейские.

У Врат Хониара развернулась бурная деятельность: к ним подогнали несколько автоцистерн с мазутом и какие-то военные сейчас минировали их. Впрочем, я подозревал, что загнанные в угол люди ухватились бы и за более нелепый план...

Фланги остались открытыми — мы собиралась атаковать Ворота с боков, вдоль силовой стены, где защитники не могли сосредоточить огонь. С башен все приготовления были отлично видны, но помешать им не пробовали — вероятно, и впрямь не хотели стрелять по своим.

Постепенно в развалинах собирались и атакующие, большей частью, охранники таких же, как наша, Семей и полицейские с шоковыми карабинами. Каждая Семья давала всё, что имела, на вооружение этой кооперативной армии — энергопризмы, гранаты и даже несколько авиусов. Солдат тут не было — армейские части или были заняты тварями Мроо или просто ещё не подошли. Но я насчитал здесь не менее полутора тысяч бойцов.

Сигналом к началу штурма стал взрыв. В небо взметнулось клубящееся облако пламени, потом Ворота затянули тучи черного дыма. Оттуда тотчас раздались резкие удары лучевых пушек и согласный рев множества атакующих людей.

В меня словно вселился бес. Я тоже побежал вперед вместе с остальными, не слушая окриков отца, тщетно старавшегося меня удержать. Сам он за мной не последовал — наша семья осталась позади и он не хотел бросать ее. Никто не обращал на меня никакого внимания — вокруг бежали сотни таких же вооруженных парней.

Я обогнул озеро горящего мазута так близко, что жар опалил кожу, затем окунулся в горячий едкий дым. Многие, кашляя, поворачивали назад, но я лишь отклонился влево, стараясь держаться границы дымного облака, пронизанного сизыми сполохами разрядов и страшными воплями, — несмотря на дымовую завесу далеко не все выстрелы "легких" лучевых пушек шли мимо цели.

В конце концов, я налетел прямо на Зеркало. Его невидимая упругая поверхность спружинила и бросила меня назад, сбив с ног. Я повернул направо, нырнув прямо в огромные черные клубы. К счастью, дым поднимался вверх и я видел хотя бы землю под ногами. Повсюду вокруг кричали, вопили, стонали, трещали выстрелы. Несколько раз я спотыкался о дымящиеся, обугленные тела. Некоторые из них ещё шевелились, но весь этот ужас проходил как-то мимо сознания. Однажды меня тоже опрокинул разрыв белого пламени, я покатился по перепаханной земле, но тут же вскочил и побежал дальше — в каком-то исступлении я поступал как все эти вопящие в едком дыму люди вокруг.

Над головой то и дело свистели лучи, но лишь споткнувшись об человека, почти пополам разорванного выстрелом энергопризмы, я понял, что в нас стреляют не только охранные машины — люди убивали людей в то время, когда всем им грозил истреблением сильнейший враг...

Башня показалась неожиданно. Я едва не налетел на её сизую, несокрушимую стену, уходящую высоко в дымный полумрак. Здесь, в мертвой зоне, я остановился, чтобы перевести дух. Амбразуры нижнего яруса были почти на уровне земли — длинные прямоугольные окна, прорезанные в полуметровой броневой стене, такие низкие, чтобы просунуть ствол с ночным прицелом, но не больше.

Пробегавший мимо охранник бросил гранату прямо в щель, из которой показался тупой торец энергопризмы. Внутри глухо грохнуло, вместе с дымом из амбразур вырвались вопли раненых и брань уцелевших.

Я опомнился. Отбежав на десяток шагов, я почти ощупью нашел лестницу, ведущую на плоскую крышу портала. Она исчезла под массой человеческих тел. Вокруг визжали пули, врезаясь в эту массу или цокая о металл, люди срывались и падали — корчась или оставаясь лежать. Но я хотел сделать всё, чтобы моя семья попала домой, где она будет хотя бы в относительной безопасности. И я яростно лез вверх — по окровавленным, стонущим телам, по крутым узким ступенькам, подгоняемый карабкавшимися сзади. Вокруг, почти неслышно в диком реве, посвистывали разрывные разряды призм. Пару раз я слышал сочные хлопки попаданий и на меня брызгала теплая кровь...

Пробежав по узкой дорожке между глухой задней стеной башни и силовым полем, я выскочил на широкую площадку над перекрытием Ворот. Из выходивших на неё боковых амбразур башен шел дым. Оттуда уже не стреляли — наши ворвались внутрь и атака удалась, по крайней мере, её первый этап...

Задняя дверь правой башни была массивной стальной плитой. Её взорвали кумулятивными минами и неширокий проем в толще металлической стены был оплавлен. Озверелые вооруженные люди рвались в него, грубо отпихивая меня, но я всё же попал в просторный, почти темный каземат, сразу споткнувшись обо что-то мягкое. Сверху доносилась стрельба — на верхних ярусах ещё держались защитники. Здесь же оказалось почти пусто, лишь вдоль стены к пушкам тянулись бронированные трубы энерговодов, — зато на полу лежали трупы доброго десятка солдат. Всех их изрешетило осколками взорванной двери прежде, чем они успели отступить. Их кровь чавкала под ногами и ручейками стекала в пролет лестницы.

На втором ярусе, как и на первом, лежало ещё по нескольку мертвых гвардейцев. У них были черные панцири из титановых пластин, покрывающих их тела от плеч до верха бедер, но такая броня, отражающая прямой удар энергопризмы, конечно, не могла защитить от осколков. Тел нападавших не было — они забросали нижние этажи гранатами. Здесь, как, впрочем, и всюду, плавал едкий дым.

Короткая лестница вела к взорванной двери в ярко освещенный каземат под Воротами, заполненный машинами и приборами. Здесь теснились вооруженные люди. Пульты, с которых управлялись орудия, обзорные экраны — всё было разбито вдребезги, изоляция в них горела и я закашлялся в дыму. Тем не менее, по грохоту колес над головой, я понял, что Ворота уже открыты.

На полу лежало несколько мертвых, наших и гвардейцев, словно бы изорванных каким-то великаном с бешеной злобой: здесь стреляли из энергопризм, почти в упор. Я, зажав рот, проскочил комнату. Одна из двух её тыльных дверей, ведущих в туннель, была разворочена взрывом. Лестница за ней вела к боковой, тоже взорванной двери. Крови здесь не было — очевидно, уцелевшие гвардейцы догадались перед взрывом сбежать.

По крутым ступенькам я выбрался в туннель, едва не попав под колеса бешено мчавшихся машин — едва ворота открылись, в них ворвались основные силы. Мне стало страшно — что, если гвардейцы в форте плюнут на всё и откроют огонь? Но я не мог ни повернуть назад, ни остановиться...

Метров через десять сталь сменилась зеленовато-серым ишедом. Здесь было темно, жарко и страшно — казалось, в вибрирующем воздухе вот-вот полыхнет молния. Я ускорил бег, стараясь поскорее миновать туннель, и вскоре оказался в ущелье, в идеальном месте для засады — здесь атакующим угрожали не только орудия форта, но и гребни высоких стен, с которых и впрямь летели разряды призм. От проносившихся мимо машин отлетали обломки, но это оружие, созданное для того, чтобы рвать плоть, было почти бессильно против техники.

На расстоянии вытянутой руки от меня мчались тяжелые машины, обдавая вонью и жаром, ветер рвал одежду, пытаясь затянуть под колеса и поднимая столько пыли, что сделалось трудно дышать. Взрывы и рев оглушали. Это был кошмар, которого я не мог даже представить.

На площади стало немного полегче. Лавируя между разбитыми, горящими машинами, я сумел пробраться к валу и вскарабкаться на его крутой склон. Плюхнувшись на его гребень животом я смог, наконец, осмотреться.

Теперь я понял, почему орудия форта не накрыли нас прямо в туннеле. Какая-то Семья пожертвовала своим авиусом — едва Ворота открылись, его загнали в них на автоматическом управлении. Он шел по туннелю вперед, словно пробка, прикрывая машины своей массой и силовым щитом. Насколько я помню, на этой модели стоял гигаджоулевый генератор весом более ста тонн — но это всё равно не помогло. Сейчас авиус замер посреди площади, развернувшись почти боком. Вся передняя его часть была страшно разворочена, из остова клубами шел дым, но он до сих пор служил неплохим укрытием. С десяток выехавших из-за него грузовиков тоже был подбит, но их пылающие коробки создали своеобразную ступенчатую баррикаду, подходившую к самому фортовому рву.

Здесь, на площади, как и у Ворот, полегло, наверное, несколько сот наших, — но те, кто шел за ними, подобрались достаточно близко, чтобы бить по амбразурам из гранатометов, почти в упор.

Как и любой современный бой, штурм продлился считанные минуты — потом из форта перестали стрелять. Развернувшись, я увидел как гвардейцы бегут в переулки, уже не сопротивляясь, — а наши расстреливают их, словно дичь, врываются в здания... Часть солдат с призмами ещё держались на крутых гребнях холма над ущельем, но их участь тоже была решена — через минуту наши одолели склон, а потом перестреляли их, не входя в радиус огня призм.

Я быстро скатился с тыльной стороны вала вниз. Я побывал в сражении — и при этом не участвовал в нем. Сейчас всё, что мне хотелось — это оказаться дома и как можно быстрее забыть весь этот ужас.

Я свернул влево, стараясь обойти военный городок. Солдат уже почти всех перебили, но там не стихал шум. Сразу вслед за ударными силами во Врата Хониара ворвалась вторая армия, неорганизованная и стихийная, но гораздо более многочисленная — армия мародеров. Как и положено, они громили и грабили. Местами уже распустились пышные дымные хвосты пожаров — все запреты и законы пали, и в воздухе витал дух мстительной злобы.

На бегу я подумал, что должен найти отца и свою семью, но как это сделать в адской суматохе? Они наверняка направились домой — и мне стоило идти туда же...

Я слишком поздно понял, что ноги вынесли меня к самому опасному месту — к складам продуктов. Вблизи от Врат хранились сотни тысяч тонн завезенных на случай осады припасов. А кто в такое время не хочет запастись пищей? И вокруг складов кипел кусачий людской муравейник — оттуда явственно доносилась стрельба. Понятно, что там хранилась не какая-нибудь крупа, а еда действительно дорогая и хорошо упакованная, но зачем так? Зачем?..

Я не успел разобраться в этом. Наперерез мне бросилось несколько мужчин — у некоторых были палки, у других — только кулаки. У меня была скорострельная винтовка — старая, но от этого не менее смертоносная. Я мог скосить их всех одной очередью — но вместо этого побежал так, как ни бегал ещё никогда в жизни, — сначала по траве в сторону, потом вниз по склону оврага. За спиной я слышал крики и брань преследователей. Казалось, вот-вот они настигнут меня, ударят по затылку, свалят, будут топтать, бить...

Я не останавливался, пока не достиг зарослей на дне оврага. Бежать здесь было невозможно и я в изнеможении упал на землю, задыхаясь и впервые в жизни чувствуя боль в сердце. Чуть отдышавшись, я приподнялся и всё же дал очередь — им под ноги. Они сразу же побежали назад, с вполне приличной скоростью. Почему я поступил так? Не знаю, брат. Не так-то просто стрелять в людей, пока есть хоть какой-то выбор...

Когда склон оврага опустел, я увидел, что по его гребню тянутся бесконечные колонны машин — они оттеснили мародеров и теперь потоком устремились в Хониар. Среди них был фургон отца и другие машины нашего семейства — но я ничего не смог сделать для них".

4.

Лэйми вздохнул. Он стал старше брата раз в дюжину, но тот по-прежнему казался ему каким-то высшим существом. Сейчас Ликс покоился в катакомбах Хониара — ни живой, ни мертвый, как и вся его семья, превратившаяся в статуи. Лэйми давно, наверное уже несколько десятков лет, не навещал их. Он стал в четыре раза старше своего отца — даже если бы тот смог ожить, общего между ними осталось очень мало. Вся жизнь под Зеркалом была совершенно другой — другие отношения между людьми, другой язык, другая культура. Но кое-что о внешнем мире он всё же помнил. То, что увидел его брат, было страшно — но то, что увидел он сам, оказалось ещё страшнее, хотя тогда он этого и не понимал...

5.

— ...Мроо уже возле самых Ворот, — это кто-то говорит его отцу. — Дело серьёзное. Если они займут всю землю, не сможем же мы всё время парить в воздухе...

Лэйми проснулся, когда его куда-то понесли. Он не понимал, что вокруг происходит и зачем. Кажется, это был аэродром на западной окраине Хониара. Едва они вошли в авиус, тот сразу взлетел, направляясь к Воротам. Сейчас он был набит народом — здесь собрались, пожалуй, все новоприбывшие из знатных. Чтобы вместить столько людей, кресла убрали и пол покрывали пёстрые шелковые подушки. Обстановка, впрочем, была далека от светской — все здесь были слишком молчаливы и напуганы.

Ещё издали Лэйми заметил, что над Воротами царит такая же суматоха, как и на земле. Он увидел десятки других авиусов, барражирующих на разной высоте, и даже один жилой террейн — узкий массив, громадный, как многоэтажный дом, с множеством открытых террас. На них виднелись толпившиеся люди, тоже внимательно смотревшие вниз.

Вокруг бывшего военного городка раскинулся гигантский табор. Большая часть его зданий сгорела и руины местами ещё дымились. Поток, текущий из Ворот, не иссяк — живая река выплескивалась из рукотворной теснины и растекалась за ней смутным озером, чтобы вновь войти в русло улиц Хониара. Машины, очевидно, уже прошли все. Теперь двигались те, кто шел пешком. За смутной завесой Зеркала Лэйми не видел, сколько ещё людей оставалось снаружи, — но там было и что-то ещё...

Вначале он принял это за поросший лесом холм. Оно было черно-зеленое, длиной не меньше километра и шириной метров в триста. У него не было ни головы, ни лица, а его спину покрывал густой лес щупалец, вздымавшихся на сотни метров вверх — щупальца, похожие на хлысты, увенчанные булавами, воронками и чем-то вроде глаз. Оно скорее текло, чем ползло. Беззвучное движение этой полуаморфной живой горы казалось совсем не страшным. Лэйми сидел у окна, удобно опираясь на подушку, — и не мог поверить своим глазам. Не может быть, чтобы всё это творилось на самом деле... Это какой-то грандиозный спектакль, они досмотрят его и пойдут спать, а утром окажется, что ничего этого не было, не было...

Он не сразу понял, что тварь ползет уже по окраине города, буквально стирая здания с лица земли. За ней оставалась широченная полоса рыжего, взрытого, развороченного грунта, перемешанного с вдавленными в землю обломками. Её движение, неспешное на вид, на самом деле было быстрым. Очень быстрым. Гораздо быстрее, чем может бежать человек. Вот она выползла к толпе перед Вратами... липкие щупальца сновали над ней, опускались и поднимались вверх, уже словно бы обсыпанные крошкой... погружались внутрь, выныривали вновь, уже чистыми...

В авиусе повисло потрясенное молчание и мощный гул двигателей показался тишиной, поразившей, как удар грома. Вот черная волна накатилась на пустырь... подмяла милосердно скрытую Зеркалом людскую массу... не сбавляя хода врезалась в силовую стену...

По поверхности Зеркала пробежали волны гневного пламени, башни-машины по обе стороны Ворот на миг соединила дуга ослепительной молнии. Огненные щели излучателей поля на их боках яростно засияли. Полыхавшая, словно бы сплетенная из натянутых пленок стена заметно прогнулась, но выдержала.

Лэйми увидел, что металлический массив Ворот исчез, погребенный под монолитом плоти высотой в несколько десятков метров. Если бы Ворота были заперты, они, наверное, остановили бы тварь, — но вот надолго ли?

В устье теснины показалась влажная темная масса, похожая на густой мазут или нефть — она бугрилась, вспучиваясь снизу вверх и текла, словно расплавленная смола. С такой высоты отдельные люди в теснине не были видны и Лэйми поблагодарил судьбу за то, что у него нет бинокля. Но всё же, истинный ужас происходящего он тогда, к счастью, не смог осознать...

Похоже, форт ещё оставался в руках гвардейцев — людская река обтекала его, не пытаясь штурмовать. Ров кое-где был завален сгоревшими машинами, но мост через него вел к массивным стальным воротам в тыльной части форта, немногим уступавшим Вратам Хониара. Как и положено всякому приличному укреплению, он был приспособлен к круговой обороне. Лучевые пушки могли стрелять сразу во все стороны, и, очевидно, давно отбили у беженцев охоту атаковать. Но вот теперь...

Лэйми увидел, как ослепительно-белые молнии ударили в лоб набегающей черной волне. Там немедленно вспухли облака дыма и пара, из них взметнулись фонтаны черных хлопьев или брызг. Очевидно, какая-то часть орудий форта уцелела или была восстановлена. Черная масса попятилась, одновременно вспухая, и начала втягиваться назад. Когда она исчезла в жерле туннеля, раздался взрыв.

В этот миг Лэйми понял назначение ущелья — его стены опрокинулись, похоронив устье туннеля под десятками метров земли и бетона. Едва ли такую массу можно было сдвинуть.

Даже сквозь толстую обшивку авиуса был слышен грохот взрыва. Потом раздались не менее громкие победные крики. Но чудовище всё ещё продолжало напирать на Зеркало, перетекало, наваливалось на него, постепенно принимая форму покосившейся пирамиды. Оно весило сотни миллионов тонн. Зеркало прогнулась, яростно полыхая, генераторные башни периметра (Главный Генератор тогда ещё не был готов) сияли так, что на них стало больно смотреть. Вдруг левая башня ощетинилась иглами света, а может, это были струи огня. Затем её рассекли сотни сияющих трещин — и туча обломков вздыбилась в ослепительном пламени. Еще миг — и на месте правой башни тоже расцвел огненно-черный цветок. Авиус подбросило так, что все внутри него попадали друг на друга. Бронестекла от грома задрожали так, что Лэйми испугался за их сохранность.

Вдруг Зеркало исчезло. Генераторные башни погасли, как гаснет цепь фонарей, когда их тушат. Чудовище опрокинулось вперед, как рухнувшая гора, с невероятной быстротой хлынуло, словно лавина, в глубь города, подмяло военный городок... остановилось...

По лесу щупалец прошла судорога. Лэйми не сразу понял, что часть их была внутри полой — и извергла целую тучу снарядов. Едва вылетев, они разворачивались во что-то вроде гигантских скатов или птиц.

Авиус словно ударили: он подпрыгнул вбок и вверх. Пилот, к счастью, не растерялся и Лэйми увидел, как мимо окна пронеслась трепещущая смерть. Он не знал, что стало с другими авиусами, но громоздкий террейн не смог увернуться. Он содрогнулся, затем накренился и мальчик с ужасом увидел на его борту десяток черных клякс. Они исчезали, словно впитываясь, и он страшился представить, что творится сейчас там, внутри...

Громадный летающий дом опрокинулся и пошел вниз. Он падал плавно, с величественной медлительностью. Ударившись о землю, он то ли наполовину зарылся в неё, то ли наполовину смялся. Вокруг упавшей громадины бурлящими клубами взметнулась пыль. Через несколько секунд террейн исчез в её туче — и только потом из пыли вырвалось клубящееся пламя взрыва...

Гром падения докатился словно бы издалека. Сейчас в авиусе было поразительно тихо, но всё равно он показался негромким. Лэйми не сразу понял, что зрелище разгрома удаляется — пилот уводил машину на предельной скорости.

Потом венчавшие часть щупалец твари воронки вдруг засияли алмазным огнем и мальчика словно ударили по лицу — настолько мощной оказалась волна тепла. Стекло помутнело и треснуло, соседнее лопнуло с хлестнувшим по ушам раздирающим звоном и внутрь ворвался ревущий ураган. Всё содержимое просторного салона — люди, подушки, подносы, еда и посуда — закружилось в чудовищном вихре. Нескольких пассажиров вышвырнуло наружу раньше, чем остальные успели это заметить, кого-то разрубило зазубренным краем стекла так, что кровь залила сразу ползала. Потом всё стало невесомым, а далекая земля вдруг быстро поплыла наверх, к ним — мальчик не сразу понял, что они падали...

Сердце Лэйми, казалось, вот-вот выскочит из глотки. Он намочил штанишки, но заметил это уже значительно позже — как и добрая половина собравшихся. Сейчас он сжался в комок, замер, зажмурился, надеясь, что смерть будет такой же, как это отчаянное оцепенение. Луч то промахивался, то вновь их находил. Очевидно, это был не лазер, а концентрированный поток тепла, узкий, но не параллельный. С расстоянием его сила слабела и уже не представляла угрозы для толстой металлической обшивки, а окнами в сторону твари пилот старался не поворачиваться.

Он затормозил достаточно плавно, чтобы они осели на пол, а не свалились все в одну кучу и не разбились вдребезги. До земли было ещё далеко и мальчик понял, что дело не в защитных маневрах — просто у твари появился новый, куда более опасный враг...

Переведя взгляд, он вдруг увидел совсем рядом квадратный, темный массив Генератора Зеркала. Острия четырех громадных шпилей на его плоской крыше сияли, словно солнца, и свет собирался между них, как кристаллическая грозовая туча в блеске молний. Она тоже засияла, ярче настоящего солнца, — и поток вихрящегося зелено-синего огня обрушился на тварь.

Навстречу лучу взлетела туча черных снарядов — но он вдруг раскрылся, распадаясь веером танцующих молний, и "скаты" вспыхнули в них косматыми рыжими солнцами. Потом луч слился — и на сей раз достиг своей цели.

Лэйми стал свидетелем невообразимой борьбы — окутавшее чудовище облако бурлящего, жидкого света увлекало за собой его плоть, заставляло её струиться, течь, словно вода, скручивало, раздирало её. Разорванное целое полыхало, мерцало, стремясь сомкнуться, сеть молний оплела чудовищную тушу... и вдруг она вспучилась облаком черных ошметков, подгоняемых пламенем. Потом огонь полыхнул, разгораясь как солнце, и за бешеными волнами сполохов уже ничего нельзя было разглядеть.

Громовой удар потряс авиус, словно таран, и глаза Лэйми полезли на лоб от перепада давления. Потом он посмотрел вниз. Врата Хониара исчезли: на их месте клубился дым и облака расступались перед его поднимавшейся тучей. Внизу, едва заметно, двигалась смутная масса пыли. Чудовищный удар пришелся в самую гущу толпы и счастлив был тот, кого он сразил сразу...

Пилот повернул назад. В тучах дыма было плохо видно, но Лэйми заметил, что пылавшее между шпилями Генератора солнце и фундамент разрушенной башни соединил столб твердого, вещественного света. Внутри него что-то двигалось — материя текла со сверхестественной быстротой. Мальчик не сразу понял, что перед ним возникает новая башня — неизмеримо быстрее, чем при любой стройке.

Восстановление обеих генераторов заняло всего несколько минут, и могущество разрушения и созидания потрясло мальчика. Каждая башня — бронированная ядерная скала высотой с небоскреб — была воссоздана с такой же легкостью, с какой он сам построил бы башенку из песка. Теперь он понял, какие силы сражались за его мир и ему стало страшно.

Ещё одно, беззвучное, но потрясшее всё вокруг содрогание — и над ним вновь сомкнулось Зеркало Хониара. С тех пор оно уже не исчезало и миры внутри и вне его разошлись.

Навсегда?..

6.

Лишь когда свет между шпилями Генератора погас и он, казалось, погрузился в сон, Лэйми опустил глаза. Под ними зависла смутная масса дыма. Они парили над самой её верхушкой и от взгляда вниз кружилась голова — казалось, он смотрит в сюрреалистическую подвижную пропасть. Нельзя было понять, что осталось от твари и от тех, на кого она напала...

Уцелевшие начали понемногу приходить в себя. На борту было сорок пять человек. Не досчитались семерых. У многих были синяки, у нескольких, похоже, переломаны кости. Пилот срочно направился к отведенному им дворцу, но ещё издали они увидели рядом с ним развалины — один из живых снарядов попал в соседний дом и превратил его в руины. Черная плоть расплескалась от чудовищного удара, забрызгав дворец шевелящимися ошметками, и пилот не стал спускаться вниз. Никто не знал, что стало с оставшимися во дворце людьми: башня уцелела, но посадочная площадка была завалена обломками.

Сам авиус кренился из стороны в сторону и странно потрескивал — для полетов машина уже не годилась. Пилоту пришлось посадить её прямо на улице и стало совсем тихо. На западе в разметанные, похожие на разлетавшихся алых птиц тучи вздымался черный гриб. Пассажиры растерянно смотрели на это невероятное зрелище.

— Наместник будет здесь через несколько минут, — сказал пилот, обращаясь сразу ко всем. — Не стоит паниковать, скоро придет помощь!

Лэйми не очень в это верил. Они ждали. Из машины никто не выходил. Вдоль улицы тянулись густые купы невысоких деревьев и кустов, по которым ветер гнал волны. Вдруг там показалось что-то ещё — двуногое, однако совсем непохожее на человека. Пилоту оно, похоже, не понравилось — он сразу поднял авиус метров на восемь. Тот издавал странные звуки и покачивался, словно решая — опрокидываться ему, или ещё нет. Однако пилот как-то повернул авиус и ударил тварь снопом пламени из носовых тормозных дюз. Через несколько секунд та превратились в обугленный комок плоти.

Как всё это, оказывается, просто...

7.

Пилот не лгал: помощь подошла быстро, буквально через пять минут. Авиус наместника состыковался с ними прямо в воздухе и они перешли на его борт, оставив лишь двух добровольцев, решивших довести покалеченную машину до близкого ремонтного завода.

Авиус наместника круто пошел вверх, разворачиваясь к аэродрому. Он был переполнен — все комнаты и даже проходы оказались забиты пёстро одетым испуганным народом. Здесь не было особенно тесно — все они сидели, большей частью, прямо на полу, — но вот пройти между людьми уже удавалось с трудом.

— Там, внизу, наверно, много раненых, — сказал кто-то в офицерской форме, когда они пролетали возле дымной тучи, скрывшей развалины Ворот. — Мы должны им помочь...

— Да? Чем? — ответил некто очень важный, весь в золоченой парче, — кажется, сам наместник Хониара. — Ты знаешь, что надо делать? Или кто-нибудь из нас знает? И потом, они очень... возбуждены. Вряд ли нас встретят там цветами...

— Но это же люди! Живые люди!

— А мы кто? Дохлые, что ли? Ты думаешь, за Зеркалом не осталось больше этой дряни? Наверняка её немного, но этого достаточно. Наверное то, что проломило Зеркало, — это какой-то дефектный экземпляр их маток. А вот что делать, если такая туша распадается на сотни миллионов мелких тварей и они жрут всё подряд, как безумные? Ты хоть представляешь, что с нами стало бы, не будь Генератор Зеркала хотя бы частично закончен? Но если армия не справится с вторжением — мы всё равно погибнем здесь. От неё осталось всего восемьдесят расчетных (теперь Лэйми знал — это по 2304 человека в каждом) полков — ни одного более крупного соединения. А тут ещё эти беженцы! Они всё равно, что яд. Хониар почти захвачен. Что там творится... это похуже визита Разрушителя. Беженцы привезли много оружия, и далеко не все из них верны Империи. Они тут такого могут натворить...

— Лучше, если бы их всех сожрали, да?

Наместник вздохнул.

— Если откровенно, то да. Провиантские склады, знаешь, не резиновые, и неизвестно, сколько ещё нам тут сидеть. Командующий фортом говорил, что они никогда не прорвались бы в Ворота, если бы не дымовая завеса. Если бы...

— Между прочим, это я предложил им пустить дым, — рассеяно сказал офицер. — Твои солдаты не захотели пропустить меня домой, и я... — он замолчал. Вокруг него повисла тишина — недобрая, враждебная.

— Так это ты, — совершенно спокойно сказал наместник. — Я мог бы догадаться и так. Ты недаром изучал устройство Врат. Ты предатель!

Лэйми запомнил всё это в мельчайших подробностях. Он видел лица собравшихся здесь — их буквально распирало от радости, что найден долгожданный козел отпущения и сейчас, в своей памяти, он ошарашенно смотрел на них. После всего, что они видели, делить людей на своих и чужих! Искать среди них врагов! А впрочем, пусть благодаря предательству, но сотни тысяч людей, обреченных на смерть, были живы. Этим стоило гордиться, хотя теперь Лэйми знал, что беженцы всё равно прорвались бы, — с помощью предателя или без неё. Пусть этот офицер ускорил падение Ворот, но что было бы, продержись они дольше? Ещё больше жертв, только и всего.

— Я поступил так, как считал нужным, — сказал офицер. — Спроси тех, кто прошел Врата — кем они меня назовут?

Впрочем, наместник и сам знал, кем. Наверно, именно поэтому он крикнул:

— Схватите предателя!

Никто, однако, не стал выполнять его приказ.

8.

Лэйми помотал головой. Всё это было так давно... он мог бы подняться в зал всего этажом выше, где хранились архивы, и выяснить досконально — кто был тот офицер, кто — тот наместник... но все они давно обратились в неподвижные глыбы в катакомбах Хониара и лишь отключение Зеркала могло оживить их... или убить окончательно, вместе с остальными. Здесь остались только невинные дети, которые за эти двести лет смогли построить свою, совершенно непохожую на всё это культуру...

Зеркало появилось не сразу. Генератор долго достраивали, — или, быть может, он достраивал сам себя. Лэйми за это время успел подрасти и потому хорошо запомнил тот, последний перед его включением день... и ночь.

9.

Тот день выдался очень жарким. Солнце, казалось, совсем не палило, просвечивая сквозь Зеркало, как сквозь промасленную бумагу, но оно удерживало в себе тепло, словно парник. Знойное марево ватным одеялом окутало весь город. В довершение удовольствия, оно было ещё и влажным — так как испарявшаяся вода, естественно, никуда не девалась.

Ближе к вечеру жара достигла своего пика. Все живое, что могло спрятаться, скрылось под землей или в зданиях с кондиционированным воздухом. На улицах остались лишь редкие фигурки в охлаждающих воротниках, налитых жидким кислородом. Вот бесстрашная девушка в ослепительно-белой куцей тунике словно плывет в волнах раскаленного пара, пряча прелестное личико в тени роскошной гривы черных, как ночь, волос... Лэйми, ошалевший от жары, распластавшийся прямо на прохладном цементном полу просторной лоджии, в одном куске ткани, небрежно обвязанном вокруг бедер, проводил её восхищенным взглядом с высоты шестого этажа.

Было ли ещё что-то, кроме этого? И будет ли?..

На закате солнце отбросило в воздух длинные тени дымчато-сизых против света утесов генераторных башен, окрасило багрянцем перистые облака в глубокой синеве неба. Город окутался вуалью летних сумерек. В их дымчатом пологе вспыхнули золотые огни окон и мертвенно-синее пламя уличных фонарей. Жара несколько спала, но город, уставший за день от летней духоты, суеты, затаенного страха, который несли новости из внешнего мира, пребывал в прежнем дремотном оцепенении. На фоне догорающего неба черными силуэтами скал замерли защитные башни. На пустых улицах, полных шелестом листвы и мертвенным, туманным светом фонарей, подобно неведомым ночным животным, то там, то здесь, причудливыми стайками мелькала неутомимая молодежь, осторожная и быстрая. Ночь — время размышлений, невинных приключений и любви, не страшащейся близкой и вполне возможной смерти...

Лэйми, выспавшийся днем, неторопливо переходил от парапета к парапету плоской, мощеной гранитными плитами крыши башни-дворца, внимательно глядя на далекую землю. На нем была лишь та же набедренная повязка, но ему не было холодно — раскаленное марево дня перетопилось под Зеркалом в ровное, мягкое тепло, которое сохранится до рассвета...

Отсюда, с девяностнометровой высоты, улицы казались ему застывшими реками, длинными облаками прозрачного свечения, замкнутыми горными хребтами зданий с редкими пещерами освещенных окон. За ними, в непроглядной темноте дворов, клубилась непроницаемая масса сомкнувшихся крон. Из этой живой темноты наверх неожиданно четко доносились тихие разговоры, поцелуи, ловкие и в темноте шаги босых ног...

Но, перейдя к другой стороне крыши, Лэйми видел границу города. Там, у зыбкого марева Зеркала, в океане непроглядного мрака бродили мертвенные зеленовато-фиолетовые огоньки — не огни машин, нет. Взяв сильный бинокль, он разглядывал подвижные белесые силуэты на самом краю бледной полосы света, падавшего с окраинных улиц. Каждый из них был размером с небольшой домик. Очертания их не удавалось разобрать, он видел только, что на концах длинных шей, в сердцевине похожих на диковинные цветы голов горит резкий, неприятно мерцающий свет. Время от времени то у одной, то у другой твари оттуда вылетали молнии. Чаще всего они гасли в застывшей мути Зеркала, или, порой, довольно редко, рассыпали облаком искр неосторожную ночную птицу. Но это не угроза, а защита от угрозы, против которой воздвигнуто Зеркало. Настоящая опасность там, за ним, и назначение этих чудовищных стражей — в том, чтобы она не проросла изнутри. Война тлела там, глупая и уже безнадежная... и Лэйми тщетно старался представить её. Здесь она давала о себе знать только горьковатой дымкой в теплом воздухе — запахом старых пожаров.

Он смотрел до самого рассвета, время от времени ложась подремать прямо на каменных плитах, потом просыпаясь. Потом в городе вдруг завыли сирены, но это мало его трогало — он лежал на спине, глядя на огоньки размытых Зеркалом звезд, пока они не начали бледнеть. Нарастающий шум суматохи всё же заставил его встать и подойти к парапету.

Он не успел заметить, что творится на земле — первый его взгляд упал на север. Там, поначалу высоко, плыл узкий, сияющий серп Аниу, одной из малых лун Джангра, так быстро, что в секунду смещался на два или три своих диаметра. Он был больше, гораздо больше, чем помнил мальчик. В нем всё ярче разгоралось зеленоватое сияние, обозначая бледный диск, — и на его фоне рдело несколько раскаленных пятен. Приближась к горизонту, серп пожелтел, потом вдруг стал красным, словно облился кровью, и погас. Несколько мгновений Лэйми ещё видел скользящую тень, потом и она исчезла за грядами далеких холмов.

Ещё через несколько мгновений над холмами поднялась вторая заря — блеснула, как зарево, и в то же мгновение бесшумно разлилась на полмира. Цвета её были невозможно яркими, насыщенными — алое, как расплавленная сталь, сияюще-желтое, пронзительно-зеленоватое — а над ним поднималось огромное солнце, купол незамутненной, сияющей белизны. Лэйми закрыл глаза, но всё равно свет оставался очень ярким, даже пройдя через Зеркало. Он почувствовал резкое давление тепла. Когда через минуту оно ослабело, он вновь поднял ресницы.

Над северным горизонтом распускалось что-то, похожее на чудовищных размеров цветок. Самые нижние его лепестки были черными, в резких отблесках пламени, выше сотнями струй косо поднимались миллионы бело-золотых искр, оставлявших светящиеся следы, — а в самом центре вздымался перевернутый конус белого, прозрачного сияния. Вокруг него по небу разбегались быстрые синеватые вспышки. Медленно, едва заметно, вокруг "цветка" расходилась синяя сияющая стена — волна спрессованной до твердости стали плазмы.

Крыша под ним дрогнула, потом ощутимо нажала на пятки. Весь чудовищный массив земли, ограниченный Зеркалом, поднимался наверх, выжатый толщей силового поля: между шпилей Генератора сияло гневное солнце, не уступающее по ярости тому, что всходило на севере.

Оцепеневший Лэйми забыл дышать, глядя на чудовищный взрыв за горизонтом. Сердце билось так быстро, что он испугался — мириады пылающих комет летели, казалось, прямо в него, заполняя полнеба. Нижние лепестки чудовищного цветка отчетливо загибались вниз, рушились.

Первой пришла сейсмическая волна. Лэйми издали заметил её — высоко вздымавшийся темный вал. Ещё несколько мгновений — и вся земля за Зеркалом взлетела вверх, словно взорванная. Защищенный толстенной силовой подушкой Хониар лишь медленно, плавно приподнялся, а потом так же плавно пошел вниз.

Лэйми инстинктивно шарахнулся от океана летящих вверх обломков, но они очень быстро, как ему показалось, начали падать. Потом, рассыпая искры, начали падать выброшенные взрывом пылающие осколки, оставляя длинные дымные хвосты, — с кулак, с дом и с гору размером, и там, куда они падали, над пыльным морем вновь распускались цветы из огня и земли. От них расходились прозрачные купола ударных волн и Зеркало содрогалось, принимая удар за ударом.

А потом Лэйми увидел плазменную волну — сияющий, как солнце, вал. Сжигая и разбрасывая тучи, он поднимался уже в самый зенит. И тут мягким пологом опустилась непроницаемая тьма — Зеркало Хониара достигло, наконец, полной мощности. Оно защитило укрытый им город, но Лэйми швырнуло вперед, потом отбросило далеко назад. Потом всё стихло, но у мальчика странно шумело и кружилось в голове. Воздух вокруг него стал каким-то вязким.

А потом на фоне бархатной черноты неспешно проступили заря и звезды — такие же, как за минуту до этого. И это иллюзорное небо осталось над Хониаром навсегда.

Глава 16:

Хроники

расстрелянной луны

Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Найко разбудили назойливые гудки интеркома. Какое-то время он лежал, пытаясь понять, не снятся ли они ему, — реальность в Ана-Малау оказалась иной, чем снаружи. Любой сон здесь стал подобен целой жизни — каждый раз новой, хотя иногда он видел продолжение забытого сна. Но сейчас всё оказалось иначе — проснувшись, он почти ничего не запомнил.

Не вставая, юноша протянул руку к крохотному пульту в изголовье и нажал кнопку. Маленький экранчик над ней показывал пятый час утра. Какого черта...

Экран внутренней связи вспыхнул почти сразу и Найко не удивился, увидев в нем Охэйо. Тот был в своей "принцевой" хайлине, и, казалось, вовсе не ложился спать — но его живо блестевшие глаза противоречили этому.

— Хеннат? Какого... В чем дело?

— Через полчаса к Джангру подойдет Четвертый флот. Думаю, тебе будет интересно посмотреть на него.

— Да. Разумеется!

— Ну и отлично. Я буду ждать внизу, у лифтов.

Едва экран погас, Найко поджал пятки к заду и одним рывком спрыгнул с постели. Он тщательно, до дрожи, потянулся и оделся, а потом вышел в коридор. Там было совершенно пусто и почти темно, только вдоль стен струились, тускло мерцая, фиолетовые завесы силовых полей. Времени в Ана-Малау не было — казалось, тут навечно воцарился поздний вечер или ночь.

Вне всяких сомнений, сейчас из всех её обитателей только он и Охэйо не спали. Эта мысль сразу придала Найко сил. Он провел здесь уже две недели — едва ли не самых лучших в его жизни. Охэйо — надо сказать, с большим вкусом — подобрал экипаж Ана-Малау, и думать о том, что творится снаружи, Найко было просто некогда: он всё время общался с массой собранных здесь талантливых ребят или работал в мастерских, наравне с остальными, пытаясь создать что-то достойное. Обстановка вокруг весьма способствовала вдохновению — возможно, всех их ждала смерть, но это вовсе не значило, что нужно заползти под кровать и выть от ужаса. Творчество оказалось превосходным лекарством — оно не только отгоняло всякие неприятные мысли. Юноша понимал, что теперь ему не стыдно будет умереть — даже если об этом никто не узнает.

У него мелькнула мысль разбудить Иннку, но он тут же оставил её — все здесь спали в отдельных, наглухо запертых комнатах. Мощные силовые щиты делали сон под ними очень крепким, — и, будь иначе, один человек с ножом смог бы за ночь уничтожить всё население здания. Короткая история войны с Мроо уже хранила жуткую память о нескольких подобных катастрофах.

Охэйо ждал его внизу, у лифтов, как и обещал. Они пошли по просторным пустым коридорам, освещенным лишь фиолетовым мерцанием силовых полей. Толстые двери из черной зеркальной стали раздвинулись перед ними, пропуская их в экипировочную — высокую обширную комнату с обшивкой из сине-серых металлических панелей. Она служила шлюзом, и, одновременно, складом снаряжения. Ее освещали странные серые лампы, скрытые в прорезях стен.

— Советую одеться потеплее, — сказал Охэйо. — Снаружи минус сорок. Мроо не выносят холода и мы использовали магнетронные бомбы, чтобы устроить им зиму.

— А для чего нам выходить наружу? — спросил Найко. — Или наши системы наблюдения испортились?

— Сквозь силовой щит мало что видно. Снаружи сейчас безопасно — нас отделяют от Мроо четыре слоя защиты. А теперь не трать время попусту!

Одеваться им пришлось долго — толстые и теплые штаны, кожаные сапоги до колен, кожаные перчатки, круглые стальные шлемы с наушниками, — и тяжелые, с мягкой подбивкой, куртки из похожих на базальт твердых пластин. Из щелей между ними струился голубоватый свет — эти одеяния, по сути, были силовыми дисрапторами. В них можно было пройти прямо сквозь силовое поле, потому что Мроо, как оказалось, могли быть очень маленькими и отключать поле даже на миг Охэйо не собирался.

Они пристегнули респираторы, опустили защитные забрала. Только потом Охэйо набрал на узкой панели код — и стальная плита двери отошла, пропуская их наружу.

2.

Переступив порог, Найко словно оказался где-то глубоко под водой — в синем светящемся сумраке. Это свечение было плотным и двигаться в нем удавалось с трудом. Каждый шаг сопровождался потрескиванием, по рукам и ногам юноши змеились ярко-голубые струи. Им надо было миновать пять пролетов ведущей наверх стальной лестницы, но он видел ступеньки всего на несколько шагов вперед и едва различал темный силуэт Охэйо. Тот не отрываясь смотрел на наручный компьютер, следя, чтобы частота их дисрапторов и генераторов щита совпадала: если бы она разошлась, они бы в тот же миг изжарились. Даже сейчас, несмотря на защитный костюм, по коже Найко пробегали колючие искорки. Единственным утешением ему служил поразительно чистый топазовый оттенок силового поля. Проекционные матрицы смутно просвечивали сквозь него квадратными розовато-фиолетовыми солнцами, словно сквозь туман.

Энергетический слой был толщиной метров в двадцать и они прошли его за минуту. По пути Найко миновал несколько рядов чудовищных стальных балок, на стыках которых светились многоугольные матрицы поменьше — эти внутренние матрицы и опорный каркас делали поле Ана-Малау почти неуязвимым: его не пробил бы даже тактический ядерный заряд.

На последних шагах поле ощутимо выталкивало его наружу и Найко едва не упал. Потом, восстановив равновесие и отойдя ещё на несколько шагов, он отстегнул респиратор, поднял забрало шлема — его лицо обжег сухой, морозный воздух — и осмотрелся.

Он стоял у начала длинной заснеженной улицы, окруженной глухими черными стенами высотой метров в пять. Под ними с низких фундаментов струили темно-синий, мерцающий свет кубические проекционные матрицы. Силовой щит призрачной зыбью колыхался над их головами, почти не скрывая стылых, лишь у горизонта смазанных морозным туманом звезд. Справа темнели длинные глухие корпуса других убежищ, тоже усыпанные призрачно-синими и фиолетово-зелеными квадратами. Слева, где-то в километре, вздымалось несколько чудовищных тарелок сверхдальних локаторов и похожие на наклонные башни стволы тераджоулевых противоорбитальных орудий. За стенами, по обе стороны улицы, чернели двадцатиметровые усеченные пирамиды, увенчанные плоскими тарелками отражателей. Над венцами острых шпилей пирамид мерцали рои расплывчатых лиловых звезд, а над ними высоко в небо поднимались кинжаловидные столбы призрачного сияния. Эти проекторы формировали самый верхний слой щита — уже где-то в стратосфере. Именно они спасли их при том ядерном взрыве.

Найко поёжился. Перед ним, всего метрах в двухстах, зияли широкие ворота, перекрытые лишь синим сиянием силового поля, за ними — ещё несколько таких же, уходя, казалось, в бесконечность. Искрился нетронутый снег. Силовые поля жужжали и мерцали. Картина была странная и чуждая, словно на другой планете.

— Через несколько минут взойдет Четвертый флот, — сказал Охэйо, глядя вверх. — Потом, думаю, мы увидим сражение.

— Сражение? Но Императрица же сказала, что все Мроо в космосе уничтожены!

— В то время — да. Но, знаешь, Джангр сам по себе не имеет стратегической ценности. Мроо не пошли бы на такие потери, чтобы захватить его. Мы — просто приманка в западне. На самом деле им нужен Четвертый Флот: только он не дает им разбить Конфедерацию. Если им удасться накрыть его здесь, где остальные флоты Тарены не успеют прийти ему на помощь... но никто не знает, хватит ли им сил для этого. Таренцы, тоже, знаешь, не дураки. Я думаю, они пошлют сюда все силы, какие только смогут. Как и Мроо.

— И остальные ничего не знают об этом?

Принц пожал плечами.

— На исход дела это никак не повлияет. Если нас разобьют, разочарование будет очень сильным. К чему бы?

— А нас разобьют?

— Да или нет... но я не знаю.

3.

Какое-то время они молчали. Найко заметил, что от шлема Охэйо куда-то за воротник тянулся тонкий провод. Но если к принцу и поступала какая-то информация, с другом он ей не делился, — а прочитать что-либо по его лицу было, разумеется, невозможно.

Найко вздохнул и поднял голову, чтобы весь обзор его глаз заняло ночное небо. Вдруг они удивленно расширились — на востоке, словно рождаясь из снов, из зыбкого небытия на бесконечно далеком горизонте, взошли яркие звезды — сначала немного, потом неисчислимое множество. Он не знал точного размера кораблей, но отсюда каждый казался безразмерной точкой. Объединенный Флот Тарены насчитывал 342 артиллерийских крейсера и 33 линкора, каждый из которых нес по 112 тяжелых ракет. У него перехватило дух при виде этой мощи.

— Мроо гораздо больше, только они темные и мы их не видим, — сказал Охэйо. Он сам казался темным силуэтом на фоне неторопливо плывущих звезд. — К счастью, пустоту между миров пересечь куда труднее, чем грань между светом и тьмой. Смешно, правда?

Найко не видел в этом ничего забавного. От исхода боя зависела его жизнь, жизни остальных и жизнь Охэйо тоже — но вот этого принц, казалось, не понимал. Он вел себя, словно в цирке, — по крайней мере, его лицо не выражало ничего, кроме любопытства.

Вдруг бледно-черное небо озарили яркие сполохи взрывов. Вокруг сияющего созвездия флота вспыхнули разноцветные огненные шары — зеленый, фиолетовый, оранжевый, ещё один зеленый...

— Это пока только ракеты, — сказал Аннит, — но Мроо уже сбросили маскировку. А у таренцев в рукаве туз. Погляди, — он протянул руку, указывая на что-то на крыше соседнего здания, как сначала показалось Найко. Потом он догадался посмотреть чуть выше.

Да! Вот он, свет, бледное сияние, что разливалось подобно рассвету. За ним на северо-восточном горизонте появилось фиолетовое пламя, похожее на луч прожектора. Когда оно поднялось над крышами на три ширины ладони, в основании фиолетового столпа появилось нечто яркое, мерцающее, похожее на сполохи далекого фейерверка. Вдруг стало светлее — словно там, за домами, взошло маленькое солнце. От их темных коробок побежали небывало четкие тени, — и когда, наконец, взошло то, что отбрасывало их, Найко отвел взгляд, потому что крохотный ртутный диск слепил их. Он рос и его бесцветный свет разгорался все ярче. Вся улица купалась в нем. Найко мог сосчитать все снежинки у себя под ногами; он видел, что стальные плоскости ограждающих улицу стен ободранные и грязные.

— Что это? — спросил он.

— Генератор планетарной защиты, — ответил Охэйо. — Это найларская разработка, из новых. Его мощность — сто миллионов тераджоулей. В боевом режиме он может разрушить тысячемильную луну. Такое не каждый день увидишь.

— У Конфедерации есть связи с Найларом?

Охэйо пожал плечами.

— Что такое Конфедерация? Сто миллиардов людей на тридцати планетах из... не знаю, многих тысяч, наверное, заселенных Мааналэйсой. А у Найлара населения за триллион. Они тоже враги Мроо. И более могущественные, чем мы. Неважно, какой у них общественный строй.

Найко не был противником коммунизма, но манеры Найлара внушали ему подозрения. Их главным оружием были пентагрианские фабрики — гигантские звездолеты-заводы, способные производить всё, что угодно, — в том числе, и новые пентагрианские фабрики. Когда даже одна такая штуковина длиной в милю и массой в миллиард тонн зависала над какой-нибудь планетой и с неё начинал падать чистый шоколад, всякое сопротивление найларским реформам обычно кончалось. То, что экономика при этом завещала долго жить и пентагрианские фабрики становились жизненно необходимыми, мало кого волновало. Это, конечно же, было несравненно лучше тотального геноцида Мроо, но идея о непротивлении злу насилием не входила в число найларских добродетелей. Им нравилось помогать ближнему, но это вовсе не значило, что они не могут убить его, если их благотворительность отвергнут. Их корабли были небоеспособным мусором — те, что появлялись первыми. Но если сопротивление становилось серьезным, — прилетало что-то вроде этого.

А Генератор поднимался и становился всё больше, и Найко уже видел, что это — целая крохотная галактика яростного алмазного сверкания. Она взошла в зенит, точно над ним...

А потом от неё во все небо развернулся пышный струящийся занавес — тончайшее плетение синих кружев, словно бы подсвеченных тончайшим розовым, — от горизонта до горизонта, за считанные секунды. Найко ахнул, приоткрыв рот, как мальчишка, — а небо над ним медленно менялось. Розовый цвет растекался, густел, пока не залил весь небосвод с севера на юг. На его фоне иногда словно приоткрывался ослепительно-белый, как ледяные кручи, занавес, и Найко представал причудливый танец боя. Казалось, яркий волшебный свет вдруг проливался на изысканные самоцветы, и они, рассыпая по небу снопы лучей, истекали радужными бликами. Ядерные взрывы вспыхивали, как заходящие солнца, бросая на снег зыбкие тени, сначала белоснежные, а через несколько секунд кроваво-красные. Их свечение становилось коричневым, тускнело и угасало, но представление не прекращалось.

Вдруг всё небо вспыхнуло от взрывов — их было десять или двадцать, на сей раз, в узко ограниченном пространстве — Мроо прорывались сквозь строй флота к Генератору. Вскоре участок взрывов так сжался, что Найко понял — дело плохо. Вокруг резко заплясали тени. В его ослепленных глазах все поплыло. Сине-зеленые вихри вокруг Генератора, словно водоворот ада... огромное свечение, дальше, ближе, пульсируя...

Найко закричал от испуга, чувствуя себя бактерией под каблуком — очень неприятное ощущение — моля, чтобы всё это прекратилось. И, словно отвечая ему, в восточное небо взметнулись еще пять крошечных огоньков, оставляя странные световые зигзаги, как медленные молнии. Один из них вдруг погас, но остальные сошлись вокруг Генератора, — и, подобно четырем солнцам, осветили простершуюся во все стороны огромную равнину неба. Сияние Генератора поблекло рядом с ними, он стал просто блестящей спиралью. Она плыла среди вспышек, словно льдинка среди падающих солнц. Взрывы были теперь ясно различимы — растущие облака огня. Найко уже отчетливо видел двенадцатиконечную спираль Генератора, удиравшего от них, и его длинный синий выхлоп. Вдруг он сам превратился в слепящее солнце, залив всё мертвенным светом летнего полудня, запылал так ярко, что перед глазами всё расплылось от боли. Тепло обрушилось на Найко, как удар, почти обжигая, снег на всей улице засиял белыми алмазными искрами.

Найко упал лицом вниз, закрывая голову руками, потому что всё небо над ним взорвалось адскими сполохами, — это была сама смерть, он видел её воочию. Его окатила волна жара, опалив руки и шею и на миг лишив возможности понимать происходящее, — и вдруг резко спала, как будто он вошел в тень летним днем. Вокруг заклубился туман, создавая первый по-настоящему ощутимый ветер, и Найко почувствовал, какой он холодный.

Как только восстановилось зрение, он осторожно приподнял ресницы, и, часто моргая, посмотрел вверх, всё ещё щурясь и держа руку у глаз.

Диски беспощадного света расплывались в мутно-алые облака, тускнея на глазах. Когда они перекрыли друг друга, вспыхнули складки, как в полярном сиянии. Они пряталось за широким пятном с зеленоватыми переливами по краям — облаком от взрыва Генератора. Всё вокруг было затоплено его ярким оранжевым светом, но пятно тоже начало расплываться. На секунду снова полыхнул огонь, а затем разлетелся на отдельные искры, словно последняя головешка догоревшего костра.

Ни одна вспышка больше не нарушала черноту неба. Во мгле угасал голубой столп, а возле его верхушки тлел красный, тускло-дымный шар, похожий на затмившуюся луну в облаках. Через несколько минут он угас почти полностью, но появились другие огни, — яркие вспышки за зданиями на востоке. На западе несколько световых точек всё быстрее и быстрее поднимались к зениту. За каждой тянулся зыбкий световой шлейф. Найко помнил, что у Империи еще оставались "легкие" ракеты ПКО — 169 магнетронных и 36 термоядерных — но толку от них в такой битве было бы немного.

— Кажется... всё, — сказал Охэйо, так тихо, что Найко едва слышал его. — Мроо... их больше нет. Но от таренского флота тоже почти ничего не осталось. Не думаю, что кто-либо из них появится здесь в обозримом будущем. Они, по сути, уничтожили друг друга.

Найко не отводил глаз от неба. Хотя ничего подобного тем пылающим солнцам больше не было, игра света оказалась сильнее и красивее любого полярного сияния. Звезды высоко на западе горели ярко, как миниатюрные копии тех, ядерных огней. Призрачные завесы их шлейфов распустились до самого горизонта. Они начали тускнеть и расплываться, световые столбы поползли от точки их исчезновения, вспыхивая ярче там, где встречались с прежним свечением.

— Четвертый флот... вошел в меж-пространство, — сказал Охэйо. — У найларцев сингулярный привод, и они...

Найко рывком вскинул голову и замер, потрясенный: в небе то здесь, то там вспыхивали ослепительно-белые клубки, они росли, словно круги, бегущие по глади ночного озера, выбрасывали голубые, желтые и алые нити, — и, закрутившись спиралью, сжимались в точку, как закрывавшиеся на ночь цветы. На покинутом поле боя окончательно воцарился мрак.

— Ушли все. Я ничего не слышу, — сказал Охэйо. — Сейчас они пойдут к опустевшим базам Мроо и разрушат их, а потом отступят к Найлару. Скорее всего, весь этот сектор будет эвакуирован. Возможно...

Вдруг что-то вспыхнуло и их швырнуло в море света. Найко инстинктивно прикрыл глаза и видел кости пальцев в ослепительном лиловом сиянии — словно на рентгеновском снимке. Затем земля ударила его по ногам, раздался невероятный грохот и через несколько секунд налетел жаркий вихрь. Взрывная волна обрушила на них шквал снега и мелких камешков. По лицу точно серпом резанули — остро и больно. Найко отбросило шагов на семь — к счастью, он упал в сугроб.

Вторая вспышка, третья, четвертая, пятая... Юноша зарылся в снег, спасая лицо от волн света и жара. Каждая новая вспышка была слабее предыдущей, — страшные бесшумные шаги удалялись. Но земля каждый раз содрогалась и больно била его по животу.

Когда снова воцарилась ночь, голова у Найко мучительно кружилась, а волосы прилипли к лицу. Вокруг него в небо восходили страшные багровые солнца. Под ними всё бурлило, как в котле, клокотало и втягивалось в них, оставляя внизу дым, пыль, мглу и пожарища. Антенны и стволы орудий исчезли — лишь кое-где из-за стены торчали углы нагроможденной, искореженной стали.

Найко замер, полностью оцепенев, — все его чувства работали, зато в голове не осталось ни одной мысли. Над ним медленно, с легким шипением, плыл странный овальный, сине-серый предмет метров пять длиной и два в диаметре. Всё это походило на сон. Не сияй вокруг пять термоядерных взрывов, он соображал бы лучше, а сейчас ощущение реальности окончательно покинуло его. Он попытался приподняться — и в его лицо ударил сноп фиолетового света, больше похожего на поток пронизанной электричеством горячей воды.

Найко сбило с ног и оглушило, но он пришел в себя почти сразу. Застыв на высоте метров в семь, овальная штуковина вдруг буквально разлетелась в клочья, брызнув во все стороны обломками и лилейно-белым огнем. Найко, как доской, ударило спрессованным воздухом и вторично он очнулся лишь через несколько секунд. Вокруг него падали, высоко подскакивая, куски какого-то пёстро-зеленого металла, но на сей раз совершенно беззвучно.

4.

Оглянувшись, он увидел Охэйо. Тот сидел на снегу, скрестив ноги, так спокойно, словно занимался медитацией. В руке у него было оружие, какого Найко до этого не видел: черный, массивный цилиндр с ручкой и широким соплом, окруженным загнутыми внутрь трапециевидными лепестками. Сбоку, возле ручки, горели два резких, ярко-красных огня.

Заметив, что он очнулся, Охэйо встал и подошел к нему, не обращая никакого внимания на бурлящие вокруг огненные тучи. С неожиданной легкостью подняв юношу на ноги, он потащил его к защитному полю Ана-Малау.

— Тебе повезло, — проворчал он, остановившись у самой границы экрана и с трудом переводя дух. — Дисраптор — это не силовой щит, но благодаря ему ты избежал пластинации. Мало кто смог так близко разминуться со смертью.

— Если бы не ты... кстати, что это за оружие?

— Дезинтегратор. Найларский — у нас таких не делают. Дальнобойность у него, правда, небольшая и всего пять зарядов — но это единственное ручное оружие, эффективное против Мроо. А теперь надень, пожалуйста, респиратор. Озон не считается отравляющим газом, но легкие может выжечь не хуже хлора. К чему тебе это?

Застегнув неуклюжие застежки и опустив забрало, Найко бросил прощальный взгляд назад. Сияние термоядерных взрывов погасло, он видел лишь подсвеченные снизу багровым чудовищные тучи. Звезды скрылись, исчезли за ними. Стало совершенно темно. Насколько он видел, лишь силовое поле Ана-Малау работало по-прежнему. Теперь оно осталось их единственной защитой...

5.

Когда броневая дверь здания захлопнулась за ними, Найко сразу стало легче. Здесь, в тишине, в ровном, мягком свете, всё, что случилось снаружи, казалось ему совершенно нереальным. По-прежнему мягко мерцали фиолетовые поля, по-прежнему тут было совершенно пусто. Невероятно, но даже сотрясения от взрывов никого не разбудили. Впрочем, ощутив, как резко усилилась витающая в воздухе сонная одурь, Найко ничуть не удивился этому: экраны Ана-Малау вышли на предельную мощность и он сам сейчас с трудом держался на ногах.

— Что это было? — наконец тихо спросил он.

— Если по намерениям — Тайли.

Найко вздрогнул. Хотя в школе это не учили, в библиотеке Малау он прочитал об истории планеты Тайли: на неё, как и на Джангр, высадились Мроо и овладели ей. Чтобы пресечь распространение заразы, Конфедерация обрушила на Тайли сотни тысяч термоядерных боеголовок. Мроо, конечно, были уничтожены, а люди... кто докажет, что они там жили?..

— Вот хороший пример диалектики, Найко: Мроо вообще — это плохо, но в данной ситуации — хорошо. Они сожгли ракетоносцы, но те почти нас прикончили. Ещё будут падать обломки уничтоженных кораблей — и наверняка среди них окажутся жизнеспособные Мроо, ещё больше, чем было в первый раз.

— И что нам теперь делать?

— У меня есть одна идея на этот счет. Пошли-ка...

Охэйо провел его в незнакомую Найко часть здания. Стены здесь были облицованы огромными панелями из украшенного барельефами, отполированного базальта. Врезанные в него вставки из толстого, матового стекла рассеивали мягкий, приятный для глаз свет.

Коридор упирался в массивные, черно-зеркальные двери. Когда Охэйо набрал код, они с лязгом разошлись в стороны и Найко увидел, что они восьми дюймов в толщину. За первыми оказались вторые, потом третьи. Они вели в просторный зал, залитый ровным белым светом. Вдоль его стен тянулись компьютерные терминалы. Все они были включены. На их экранах мерцали непонятные схемы, но людей здесь почему-то не было. Ни одного.

— Я отослал всех поесть, — непонятно чему ухмыляясь, сказал Охэйо. — Думаю, они до сих пор спят. Так что нам никто не помешает. Ну-ка тут...

Один из терминалов был вделан прямо в стену, над небольшой, но массивной панелью из белой эмалевой стали. Охэйо подошел к нему, прямо на экране набрал код. Что-то коротко пискнуло, затем тяжелая дверца, щелкнув замком, распахнулась. Принц извлек из-за неё небольшой серебристый чемоданчик со скругленными углами. На его крышке был странный знак, похожий на рассыпанную мозаику.

— Что это? — спросил Найко. После летания в воздухах в голове у него гудело, она кружилась и соображал он не очень хорошо.

— Думаю, у тебя нет сомнений относительно исхода войны. Посему, моя августейшая семья решила покинуть сей печальный мир и перебраться в другой — лучший, как я надеюсь. Боюсь, она сменит ещё много миров... Меня они оставили, как Императора, — Охэйо криво улыбнулся. — Вернее, я сам тут остался. Знаешь, нельзя отступать без конца. У нас есть средство остановить Мроо... не очень хорошее, правда, но другого нет.

— Какое?

— Найларцы начали план "Рассвет" — они запустили по базам и планетам Мроо миллион сверхтяжелых ракет, чтобы вышвырнуть их из Вселенной, сокрушить раз и навсегда, окончательно. Думаю, что и Мроо ответят им чем-то подобным. Результат этого, надеюсь, понятен. У нас дело тоже идет к концу: Мроо сейчас практически повсюду. В Империи погибло шестьсот миллионов человек, в Ламайа — миллиард. Из Леванта и Джаны просто нет никаких сообщений. От нашей армии осталось где-то сто тысяч солдат и миллион добровольцев — а также три тысячи боевых зверей. Говоря проще, шансов на победу у нас нет даже одного на тысячу. Но есть шанс потерпеть поражение настолько глубокое, что оно станет победой. У нас тоже есть один проект... мы назвали его "Возрождение". Его ключевой элемент — Зеркало Хониара, такое же, как здесь, в Ана-Малау, но способное прикрыть весь город. Только вчера нам сообщили, что оно закончено. Его, правда, не испытывали — как и наше — времени не было, но нет причин сомневаться в его надежности. Теперь, когда нет шансов справиться с вторжением, а я остался последним, кто может приказывать, я активирую "Возрождение", — он взвесил чемоданчик в руке. — Тут координаты для ракет с магнетронными боеголовками. Их у нас осталось восемьдесят две штуки — хватит, чтобы прикончить всех Мроо в океанах. Ещё восемь ракет с термоядерными боеголовками по сто мегатонн каждая будут запущены, чтобы сбросить на планету одну из наших лун, Аниу. Это нетрудно — её диаметр всего двадцать километров, а высота орбиты — около восьми тысяч.

— Но ведь даже представить невозможно, что тогда будет!

Охэйо взглянул на него. Он вовсе не был спокоен — но не напуган, совсем нет. В его глазах мерцало странное веселье.

— Нет, почему, представить можно. Основная идея "Возрождения" проста: после лунокрушения отравленный радиацией, замерзший под пылевыми облаками Джангр потеряет всякий интерес для Мроо, если они ещё где-то остались. Наши люди — а их специально отбирали для этого — переждут катастрофу под Зеркалом, а после получат в своё распоряжение целый девственный мир. Всё это надежно рассчитано: теоретически, падения Аниу недостаточно, чтобы уничтожить жизнь на Джангре — недостаточно даже, чтобы уничтожить всех людей вне Зеркала. У нас множество надежных убежищ. Тысяч двести, я думаю, выживет.

— Так ты хочешь... уничтожить наш мир?

— Да, хочу. Только он — уже не наш. Я давал клятву сражаться с Мроо до последней возможности — это она самая и есть. Сражаться до конца. Цена этого, правда, велика — но нам с тобой ничто не угрожает. Просто всё вокруг нас станет совершенно другим. И потом, есть ли у нас выбор?

6.

Охэйо поднял черную восьмиугольную панель на пьедестале в центре зала, открыл чемоданчик, осторожно, один за другим, вставил дата-стержни в отверстия. Они вошли с клацающими щелчками.

— Теперь нужно набрать код: "клааратура". Это самое важное слово из тех, что я знаю.

Его ловкие пальцы пробежали по клавишам. Отжатые кнопки вспыхнули бледно-желтым и дата-стержни заискрились в свете окружавших их индикаторов. Взгляд Найко невольно опустился в нишу, закрытую плитой броневого стекла: с каждой её стороны помещались два темно-красных рубильника. Один человек не мог нажать их все одновременно и именно поэтому Охэйо позвал его сюда. Наступил тот миг выбора, о котором так часто пишут в книгах. Но в этот, поистине роковой миг, решающий судьбы его мира, Найко вообще не думал. Движения его были точны и молниеносны. Секунда — и он уже встал у блока с дата-стержнями, глядя на Охэйо. Его руки вцепились в массивные рукояти рубильников.

Слов им не требовалось. Две пары ладоней — светлых и смуглых — двинулись одновременно. Рубчатые головки длинных болтов, державших крышку, выстрелили вверх, словно ракеты. Сама крышка с грохотом полетела на пол. Найко отскочил. Он не знал об этом свойстве механизма и треск пиропатронов напугал его.

Охэйо нагнулся над ещё дымящейся нишей. Опечатанная крышка коробки с большой красной кнопкой внутри отлетела. Он с сомнением посмотрел на свои пальцы, потом с заметным усилием нажал её и в механизме что-то коротко лязгнуло. Кнопки вокруг дата-стержней щелкнули, автоматически изменив положение и узор огоньков. Что-то грохнуло в глубине Ана-Малау. По мраморному полу прошла мелкая дрожь, и Найко вдруг ощутил, как загустел вокруг воздух.

— Всё. Сигнал к пусковым шахтам ушел, — сказал Охэйо. — Теперь операцию не отменить. Мы сейчас уже под Зеркалом: нынешних координат Аниу я не знаю и предсказать, как близко от нас она свалится, довольно трудно. Остается лишь надеяться, что двигатели и заряды ракет сработают как нужно. Ну, это всё, в общем. Я ужасно устал. Пошли-ка спать, друг.

Найко не имел ничего против. Хотя он, вроде бы, недавно проснулся, у него уже кружилась голова и двоилось в глазах, словно он не спал несколько суток. Охэйо чувствовал себя не лучше. Он то и дело зевал, томно и старательно потягиваясь.

Они вышли из пультовой и двери с грохотом сомкнулись за ними. Там, где дороги к их комнатам расходились, юноша невольно ускорил шаг — спать хотелось уже просто ужасно — но Охэйо поймал его за руку, глядя на него как-то странно — смущенно и вместе с тем с усмешкой.

— Знаешь, я редкая сволочь: если "Возрождение" сработает, я действительно стану императором Джангра. Не то, чтобы мне очень этого хотелось, но в Хониаре остался мой младший брат — и я не хочу, чтобы он умер. И, что бы с нами не сталось, теперь это наш мир — мой и его. В общем, я рад, что ты — мой друг. Никто другой не смог бы сделать для меня это.

Найко заметил, что глаза принца были серьёзными. Отныне их объединяло нечто большее, чем дружба: вина в чудовищном — и спасительном — деянии, ещё не состоявшемся, но уже неотвратимом. Найко было и страшно и радостно одновременно. Раньше он не знал, что настоящий грех может быть так сладок. Ради одного этого мига ему стоило жить — ради дела, нерасторжимо связавшего их.

7.

Найко не помнил, как они простились, — ему слишком хотелось спать. Зевая, он вернулся в свою комнатку — небольшую, обшитую дымчато-серой сталью. Это было очень уютное помещение, с цветами, нарисованными на потолке и похожим на тарелку бассейном, наполненном нежно-розовыми силовыми полями, — в нем Найко и спал.

Зевая, он сбросил одежду и лег, плененный усталостью. Он словно парил, нагой в теплом воздухе, плыл куда-то; ему было на удивление хорошо. Тяжелая сдвижная дверь комнатки была заперта. Все двери в Ана-Малау были сейчас заперты, свет едва тлел и юноша чувствовал её огромную массу над собой, но это ему тоже нравилось. Он всегда немного волновался, засыпая, но поделать ничего не мог. Через минуту он уже спал — сном Зеркала, что лежит за пределами жизни и смерти.

Глава 17:

Зеркало страха

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Теперь Лэйми хорошо знал, с какой именно целью создали Зеркало Хониара. В доставшихся им тайных архивах Империи всё это было описано с пугающей откровенностью. Суть "Возрождения" была жестока и проста — спасти то, что ещё можно спасти, ценой того, что спасти невозможно. Но что случилось Снаружи потом, чем кончилось вторжение — уже никто не знал. Аниу должна была упасть, конечно, далеко от Хониара, но по чьей-то ошибке — или злой воле — промахнулась мимо него всего километров на триста. Силовое поле города не могло отразить плазменной волны такого взрыва и его обитателям пришлось включить полное Зеркало — на минуты, как они полагали, но оцепенение подкрадывалось незаметно и быстро. Поначалу, возле Генератора, его жертвы просто не успевали понять, что с ними происходит, — а потом к нему уже нельзя было подойти...

Взрослые исчезли почти незаметно. Оцепенение распространялось достаточно медленно, и, когда стало ясно, что отключить Зеркало невозможно, они успели сойти в подземелья, в которых их дети обнаружили их уже много позднее. Во всяком случае, они успели подготовить им большие запасы игрушек, одежды и постельного белья. К их счастью, здесь было очень много еды — ненужной для поддержания жизни, но совершенно необходимой для роста.

Лэйми и его товарищи проснулись без родителей утром — тогда ещё сохранялся суточный счет времени. Это вызвало у них тогда только бурную радость. Весь день они играли, лишь к вечеру их начал охватывать страх. Ночью почти все они собрались в одной из освещенных комнат и молчали, сбившись в кучу, пока не заснули. Поначалу одиночество стало для них чуть ли не кошмаром, но потом...

Первые его годы были, в общем, нетрудными. Они постепенно изучили здания и всю территорию четырехмиллионного города. Тогда он казался им невыразимо огромным, как Вселенная, и это затянувшееся на много лет открытие всё новых комнат и закоулков родного мира было едва ли не главным их удовольствием. Лэйми помнил, какую радость испытывал, планируя: завтра я пойду в тот дом, в котором не бывал ещё никто...

Как это обычно бывает, вслед за раем в мире появился и ад. Первые трудности возникли с чистотой — дети не любят убираться. Поначалу они ещё пытались сохранять любезный их родителям порядок, но всё это быстро забылось и вскоре все их комнаты оказались чудовищно захламлены.

Немного позже все они перестали носить одежду. Конечно, под Зеркалом Мира никогда не было особенно холодно, да и сама необходимость одеваться была для невинных детей непонятной...

Но они дрались, устраивали пожары, ломали машины и мебель — особенно в первые дни, когда осознали свою полную безнаказанность. Их игры могли бы привести в ужас любого воспитателя. Они редко обходились без ссадин и других мелких травм — в то время Зеркало ещё приспосабливало их к себе и такие вещи были возможны...

Один из них так и не смог приспособиться и окаменел через несколько дней — из живого существа он превратился в статую. Остальные дети были испуганы случившимся — так сильно, как пугает только непонятное — и долго обходили стороной его комнату, вполне логично решив, что виновато нехорошее место. Потом началось настоящее паломничество к этому окаменевшему телу с тем бескорыстным любопытством, на которое способны лишь шестилетние дети.

Их первое столкновение со смертью очень сильно изменило их. Первые несколько дней они все были необычайно молчаливы и сдержаны, но потом начали играть с удвоенной энергией. Именно с этого началось самое интересное. С самого первого дня среди них выделились лидеры, но они, и все дети вскоре разделилсь на две группы — тех, кого интересовало только собственное удовольствие, и тех, кто интересовался всем. Теперь Лэйми был поражен тем, как рано проявилось это отличие.

Ещё больше его удивлял их язык. Детям Хониара повезло хотя бы с возрастом — по крайней мере некоторые из них успели овладеть основами человеческой речи, потому что без них они все стали бы просто животными. И, в то же время, они были достаточно малы, чтобы тоска о недоступном мире, оставшемся за Зеркалом, не изъела их до костей...

Их некому было учить, но они сами придумывали по сотне слов в день. Все маленькие дети изобретают новые слова, но это было нечто совершенно особенное — рождение языка, более простого и в то же время гораздо более удобного, чем ойрин, государственный язык Империи. Разумеется, в нем не было слов, отражающих большинство его понятий, но зато были слова, означающие такие явления как полет на скутере, прогулку с друзьями и другие, для описания которых на ойрин порой составлялись целые фразы. А дальше эти отличия только возрастали. Скоро их речь уже совсем не походила ни на один из языков Джангра — и Лэйми принимал в этом самое активное участие.

Но самым интересным было их необычайно рано развившееся мифотворчество. Уже всего лет в семь они создали законченную и стройную систему мифов, объясняющих все явления окружающего их мира. Их прежняя жизнь среди взрослых в значительной степени забылась и сама стала мифом о золотом веке, потерянном, как это обычно бывает, за грехи. Идея была привлекательная, поскольку именно тогда в Хониаре начались серьезные аварии — врезались в стены автоматические автобусы, лопались трубы водопровода. Дети не могли перекрыть воду, так как просто не знали ещё, как это делается. В итоге, она затопила подвалы многих зданий, вызывая короткие замыкания. Многие районы города остались без электричества. Вода разлилась и по улицам, образовав ручьи. Они стекали в реку, перерезанную Зеркалом; её течение поддерживали мощные насосы, качавшие воду к истоку от устья, где возникло громадное озеро. Растения в полумраке Зеркала Мира не завяли, наверное, только потому, что оно превращало любой живой организм в нечто неистребимое. Любой лист, любая травинка обратились в неразрушимый алмаз...

Познав свою неуязвимость, дети вовсю пользовались ей. Они прыгали с крыш, гуляли по дну единственного в их мире озера. Смерть исчезла из круга их понятий. Потом едва не произошла катастрофа — едва достигнув двенадцати лет, они открыли любовь и почти сразу же поняли необходимость одежды, хотя это почти не помогло. Их никто не мог остановить, объяснить, что хорошо, а что — нет. Но Лэйми каждый раз улыбался, вспоминая этот период своей юности. Тогда он занимался любовью чуть ли не сутки напролет и постоянно пребывал в предвкушении удовольствия — удивительное ощущение... и настоящий провал в бездну животных инстинктов. Он занял, пожалуй, несколько лет. К тому же, у любви обнаружились неприятные спутники — ревность, зависть, насилие...

Насилие едва не вызвало войну — до убийств не дошло лишь потому, что под Зеркалом они были невозможны. Но раскол между теми, кто хотел насиловать, и теми, кто хотел любить, был очень резким. Те, насильники, оказались в меньшинстве, отверженные всеми, — а на огражденном неприступной стеной Зеркала клочке земли просто не было места для двух враждующих сторон. Естественное для детей стремление к справедливости не позволяло им терпеть даже малые проявления насилия и подонки, в конце концов, лишились возможности творить зло, но цена этого избавления оказалась ужасна. В мире, не знающем смерти, было возможно ещё погребение заживо. Тысячи тех, кто насиловал и унижал, сейчас покоились, связанные, глубоко под толщей мокрой глины — не способные более дышать и двигаться, но всё сознающие. По сравнению с ЭТИМ любые муки внешнего мира казались Лэйми надуманными.

Про тех же, кому удавалось подняться из могил, в которые их повергла ненависть товарищей к их гнусным страстям, ходило множество страшных историй. Несколько этих существ всё ещё укрывались в пустынных районах мира. Серьёзного вреда, хвала Зеркалу, они причинить не могли, но люди постоянно исчезали — по пять, по десять каждый год, и остальные понимали, что ТЕ их похитили и скрыли в земле... или подвергли истязаниям. Зеркало не допускало физических мук, но казалось бы безобидные вещи — вроде яркого света, громкого звука, обычного лишения сна, могли терзать сильнее любой боли. Некоторых ещё удавалось найти... но один Бог знал, во что обратились их сознания после многолетней обработки мерзкими звуками — вроде тех, какие издает эмалированный таз, если волочить его по кафельному полу, стробоскопическими вспышками и иными, более гнусными придумками. Но страшней всего для хониарца было погребение заживо, ибо, если не удавалось разыскать могилу и освободить страдальца, тому оставалось лишь дожидаться отключения Зеркала — которое принесет ему кошмарное освобождение смерти.

Конечно, беглых чудовищ ловили. Некоторые даже попадались. Лэйми видел несколько бетонных мешков, в которых сидели эти... существа. Это были не люди, и при одной мысли, что кто-то из них однажды получит свободу, его охватывал невыразимый ужас...

Но, к их счастью, эра разврата и сопутствующих ему беспорядков отошла в прошлое по очень прозаической причине — разнообразие интимных удовольствий, в общем, невелико, и любой мало-мальски пытливый ум рано или поздно задает себе вопрос — а что ещё есть в этом мире?

Так началась эра познания — уже не на детском уровне. Обитателям мира пришлось изобрести идею письменности, чтобы понять назначение доставшихся им книг. Расшифровка их стала одной из труднейших задач и оказалась лишь частично успешной — слишком далеко успели разойтись их языки...

До сих пор из наследия прошлого понято было не всё. Кое-кто — и Лэйми в их числе — свободно владел ойрин и другими языками Джангра, но большинство не давало себе такого труда. Вторичный мир уже давно перерос то, что досталось им в наследство от внешнего...

Эпоха осознания и усвоения созданного предками заняла едва ли не столетие. Потом, когда прежний мир был исчерпан, настала пора Вторичного Мира, который рос и сейчас, — но не только. Многие — и в их числе лучшие из обитателей мира — посвятили себя созданию совершенно нового не в мире фантазий, а в реальности. Вначале они лишь восстанавливали то, что разрушило время и их собственное неразумие. Но теперь... новые вещи, новое оружие (его делали особенно усердно, зная, что Зеркало однажды рухнет и им придется, как предкам, сражаться за свои жизни), новые законы природы, которые вряд ли удалось бы открыть тем, чьи жизни не продлило Зеркало...

Вот только движение это постепенно замедлялось. Оно не прекращалось, совсем нет, но становилось как бы сонным. Неторопливость, неспешность стали основными чертами хониарцев. Холодная апатия всё больше овладевала ими, и, в то же время, — странное, тревожное томление. Им хотелось изменять себя и свой мир — но порой мотивы и результаты этих изменений становились странны... Порой они делали вещи, которые Лэйми казались совершенно бессмысленными и даже пугали его. Некоторые из его собратьев за века размышлений заглянули в такие глубины, в которые не должен прозревать человек, — и то, что они там увидели, теперь прорывалось на поверхность, превращая его мир в то, чего он не хотел видеть.

2.

Лэйми недовольно помотал головой. Ему не нравилось направление, в котором развивался Хониар, но все его попытки представить нечто другое, в конечном счете, ни к чему не вели. Зачем придумывать всё новые и новые миры, если нет возможности их воплотить? К тому же, его уже не первый день преследовала мысль, что он может сделать что-то очень важное в реальности, вот только что — он никак не мог вспомнить. Это начало уже его раздражать — как и бесполезное, в общем-то бдение над обломками мертвого прошлого.

Лэйми опустил ресницы и постарался изгнать из головы все, до единой, мысли. В тот миг, когда это ему удалось, он распахнул глаза — это, пусть и немного, походило на второе рождение. Такой старый детский трюк уже не раз спасал его, когда он запутывался в своих побуждениях. Он позволял отбросить их все и действовать бездумно, по воле подсознания, — так, словно его телом управляют извне, а сам он только смотрит на это. Трюк помог и сейчас — твердо решив отправиться в путь без цели, Лэйми словно сбросил с себя все двести прожитых им лет. Усмехнувшись, он вышел из Библиотеки, сел в скутер — не в тот, на котором прилетел к ней, потому что никто не обращал на это внимания, — и помчался к дому. На набережной он повернул к Генератору — по-прежнему подчиняясь невидимым побуждениям подсознания.

Проспект, по которому он мчался, вел к этому сердцу их мира от давно уже исчезнувших Врат Хониара. Раньше он носил имя Императора Охэйо IV, сейчас его не называли никак. Говорили просто "дорога" — и всё.

Когда-то на месте Генератора — а его, естественно, пришлось разместить в геометрическом центре городской застройки, — стоял правительственный дворец, тех ещё времен, когда Хониар был столицей одноименной Директории, одной из небольших стран, поглощенных Империей Хилайа. Когда в планетную систему вторглись Мроо, дворец и прилегающие кварталы срыли, чтобы освободить место для самого дорогого и сложного сооружения на планете.

Проспект обрывался неожиданно, уступая место неприглядного вида пустырю. Ещё в самом начале стройку обнесли пятью линиями заграждений из проволоки. Она давно проржавела, опорные столбы покосились и лишь стальные боевые башни — сестры тех, что прикрывали когда-то подступы к Вратам Хониара — угрюмо возвышались между заграждениями, над морем дико разросшегося бурьяна.

Пройти пешком здесь было бы, пожалуй, трудновато и даже на скутере пришлось проявить известную ловкость, лавируя между бетонными опорами и верхушками несокрушимых кустов. Возле самой пирамиды Генератора земля была мощена бетонными плитами, осевшими и занесенными пылью, но мертвыми, словно бы выжженными. Темная стальная стена вздымалась над Лэйми, словно склон горы. Вблизи от неё становилось кисло во рту, а мускулы сводила неприятная дрожь — ощутимые и без приборов признаки сильнейшего магнитного поля. Тем не менее, Лэйми подвел скутер вплотную и коснулся стены. Не верилось, что такая громадина имеет такую ровную поверхность, к тому же, теплую, словно живая кожа.

Генератор имел ещё одну общую с живыми организмами черту — в это монолитное сооружение, скорее выращенное, чем построенное, нельзя было войти. Вломиться внутрь силой нечего было и думать — здесь, возле центра Зеркала, его защитная мощь так возрастала, что даже мертвый металл почти уравнивался по прочности с неразрушимой живой материей. Конечно, это значило, что для механизмов внутри Генератора и подавно почти не будет сноса... но то, что любая машина рано или поздно ломается, понимали все. Генератор мог протянуть ещё тысячи лет — но, рано или поздно, Зеркало Мира исчезнет. Его природа до сих пор оставалась загадкой, хотя устройство Генератора Лэйми знал хорошо — его строительные чертежи были давным-давно найдены и выставлены в Библиотеке.

Под исполинскими плитами броневой облицовки пирамиды, достигавшими в толщину шести метров, скрывался колоссальный тороид термоядерного реактора. Оплетенный множеством труб и кабелей, он заполнял её почти целиком, питая энергией второй колоссальный тороид — Ускоритель, создающий над городом силовое поле. В пустой сердцевине тора, под центральной четверкой шпилей, помещался Проектор Зеркала. Именно излучаемые им волны — или нечто другое — придавали Зеркалу и всем, кого оно скрывало, неразрушимую прочность.

Обширный подземный ярус пирамиды занимали вспомогательные машины. В самом его центре, под Проектором, хранилось термоядерное топливо — как хвалились проектировщики, его запаса хватит на десять тысяч лет, — но большую часть подвала занимали насосы и теплообменники. Реактор излучал мало тепла — в сравнении с его мощностью — но его приходилось охлаждать водой и сбрасывать её в реку по подземным туннелям. В неизменном круговороте воды тепло переходило в воздух... а потом ускользало за Зеркало. В этом заключалось одно из самых удивительных его свойств — абсолютно непроницаемое снаружи, изнутри оно было прозрачно — хотя бы частично. Впрочем, за то, что тепло, уходящее из их мира, попадает в мир внешний, а не во что-то, что лежит вне обычных измерений, ручаться бы никто не стал...

Лэйми остановил скутер у начала широкой стальной лестницы, ведущей на плоскую крышу Генератора — там, под таинственным солнцем их мира, помещался Круг Снов. Там, в мягких удобнейших ложах, сейчас спали сновидцы, вбирая в себя неисчислимые видения Вторичного Мира. Они, конечно же, являлись во сне в любом месте Хониара — но в Круге Снов этот процесс неизмеримо ускорялся. Лэйми тоже отдал дань этому увлечению — и оттолкнуло его, как ни странно, то, что Вторичный Мир виделся ему яснее, чем остальным. Он словно проваливался в бездну — настолько крепким становился сон — а проснувшись долго не мог понять, по какую он сторону Реальности. Его сны в Круге становились удивительно сложными, нездешними, — но сам он чувствовал себя совершенно выжатым, словно комок мокрой ваты, и проснувшись еле мог двигаться. Под Зеркалом вполне можно было сойти с ума и Лэйми оставил сомнительную затею. Менее восприимчивым сновидцам, впрочем, ничего не делалось.

Он уже очень давно не бывал в Круге, но здесь, у его подножия, стоял множество раз — сначала одержимый сомнениями, потом — по ставшему его личной религией ритуалу поклонения сердцу их мира. Но, с какими бы чувствами он не приходил сюда, уходил он с одним — с облегчением. Нерушимая громада Генератора давала ему уверенность в незыблемости его маленькой Вселенной.

Убедившись, что здесь ничто не изменилось, Лэйми вернулся на проспект. Древние заграждения опоясывала широкая улица, упираясь торцами в берега реки. На ней стояло кое-что гораздо более интересное, чем безответный монолит Генератора — Арсенальная Гора, второй, после Библиотеки, центр жизни мира. Её построили как центр управления Зеркалом, но от тех пультов давно ничего не осталось — их частью разбили, частью разобрали из любопытства ещё в первые годы изоляции. Когда их значение поняли, было уже поздно... Теперь здесь трудились те, кто Вторичному и прочим мирам Библиотеки предпочитал работу с мертвой материей. Их было меньше, но их труды были гораздо более важны. Когда ресурс Генератора иссякнет, именно от Арсенальной Горы будет зависеть — быть ли их миру, и его обитатели хорошо это понимали...

По форме Арсенальная Гора, скрытая в вечной тени Генератора, была его точной копией — такая же плоская, срезанная пирамида, только в четыре раза меньше. Стены её были мраморно-бледными, глухими, без малейших признаков окон. Вдоль кромки её крыши выстроились восемь тонких стальных башен-труб, увенчанных многогранниками лазерных пушек. Лэйми знал, что эти пушки до сих пор могли стрелять...

Вход в Арсенальную Гору ничем не был закрыт, но толстенная плита террасы, нависавшая над ним громадным балконом, в любой миг могла повернуться на поперечной оси, наглухо перекрыв и его, и громадное окно над ней. Дальше, во всю длину Горы, тянулся исполинский коридор, или, точнее сказать, каньон с отклоненными внутрь стенами. Вдоль них шли в несколько ярусов террасы, соединенные поперечными мостами. На плоском потолке ослепительно ярко светились белые панели. Здесь было пусто — конечно, Арсенальная Гора и раньше не могла похвастать оживленностью, но такое Лэйми замечал впервые. Впрочем, он уже несколько месяцев не бывал здесь, слишком занятый своим Вторичным Миром...

Вход неизменно стерегли боевые звери Империи — безглазые, шестиногие, все словно отлитые из матового гибкого серебра. Убить здесь они никого не могли, а вот проглотить и пленить в своей утробе — пожалуйста. Лэйми пропуск не требовался — эти твари его знали. Как знали — хотя бы по описаниям — и ТЕХ, которых не удалось изловить. Иные их собратья стерегли Кладбище — совсем близко от Арсенальной Горы, иные бродили по окраинам мира в поисках ТЕХ. Но ТЕ необъяснимым образом ускользали от чудовищных стражей и время от времени устраивали дерзкие вылазки в обитаемые районы мира...

Опустив скутер на пол, Лэйми свернул в просторный поперечный коридор. Тот вел в главную лабораторию Арсенальной Горы — где, едва ли ни с самого начала их мира, жил и работал Аннит Охэйо, младший брат автора лунокрушения, принца Хенната. Лэйми без зазрения совести вставил друзей в придуманную им историю — если он сам там есть, то почему бы не быть и друзьям? — и именно поэтому никому не решался показать свой первый труд.

3.

В мире не было ни власти, ни вождя. Его обитатели делали, что хотели, и гуляли, где хотели. Объединить их могли только общие интересы. Но если бы вождь всё же потребовался, Охэйо, несомненно, стал бы им — по способностям, а не потому, что был четвертым, младшим сыном Императрицы. Право рождения ничего не значило под Зеркалом, где рождений не было вообще. Лэйми считал его лучшим из своих друзей, хотя встречались они редко — слишком уж разошлись их наклонности. Охэйо не выносил болтовни о Вторичном Мире, считая её глупой тратой времени. Но они знали друг друга с самого начала и одно это перечеркивало любые возможные разногласия...

Вход в лабораторию — она же и дом наследника Империи — заграждала монолитная стальная плита толщиной дюймов в восемь. Стучать по ней было бы занятием бесполезным, но, к счастью, рядом имелся звонок. Лэйми пришлось давить на него всего какую-то минуту. Потом броневая плита сдвинулась и Охэйо появился на пороге — босой, с мокрыми волосами, в черно-сером полосатом халате. Судя по его разинутому в широком зевке рту Лэйми имел глупость его разбудить.

Как и все жители Хониара, Аннит, несмотря на свой возраст, казался ловким и гибким юношей с красивым лицом полукровки. Его отец был родом из ледяных пустынь Севера, мать — из Южной Ламайа, и сочетание получилось необычное. Сочетание чувственной внешности с талантом математика также было странным и возбуждало бессознательную зависть. Волосы у Охэйо были черные, густые и блестящие, южные, кожа — молочно-белой, отливающей тусклым серебром, настолько гладкой, что его лицо казалось маской — в те, довольно редкие, мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Длинные зеленые глаза Охэйо удивили бы всех его предков. Но главное, что отличало Аннита от остальных обитателей мира — его увлеченность. Он постоянно что-то делал и именно поэтому успевал сделать больше, чем остальные могли представить. Именно он был создателем брахмастры — оружия, которое стало как бы итоговым, потому что создать более совершенное было уже невозможно.

— А, привет, Лэйми, — сказал Охэйо, отбросив назад свои мокрые волосы — с них, словно с крыши, за ворот его халата текла вода. — Ты оторвал меня от работы. Очень важной.

— Да? По-моему, ты спал.

Охэйо улыбнулся.

— Я математик, моя работа — размышления, а думать я могу где угодно. Лучше всего мне думается именно во сне. Но иногда это так утомляет — я ведь не могу думать всё время. Сейчас я спал под душем. Это ужасно успокаивает. Ничего не снится. Я просто сплю.

— Прямо на полу?

— На надувном матраце, чудо. А не выспавшись как следует, я не смогу работать. Так что отдых, знаешь, для меня тоже важен.

Аннит создал целую науку сна. Он первым догадался спать на крыше Генератора — прямо под его кристаллическим солнцем — и обнаружил, что сны от этого становились удивительно подробными. Лэйми тоже как-то попробовал это — из любопытства — и так на свет появился Вторичный Мир.

Охэйо молча, зевая, провел его в свое жилище — очень просторное, но загроможденное машинами и приборами, нужными ему для работы. Он предпочитал всё нужное держать под руками, привычными не только к умственному труду.

— Как ведут себя наши интеллектронные программы? — спросил Лэйми. Он заметил здесь по меньшей мере восемь новых компьютеров.

Охэйо ответил с удовольствием и быстро. Судя по всему, гости посещали его теперь совсем нечасто.

— Сейчас? Нам, наконец, удалось привести в порядок те, что остались от Империи, и даже создать кое-что новое. Их пробуют приспособить к сочинению историй Вторичного Мира — как ни странно, у них получается даже лучше, чем у нас, потому что машины всегда и в точности соблюдают все правила. Единственная трудность — они очень вольно обращаются с языком. Произвольно составляют слова из частей и даже создают совершенно новые. Иногда для изложения их смысла нужна целая статья в энциклопедии, и чем дальше — тем больше. Меня попросили помочь, и я согласился, как ни странно, но разобраться сложно. Всё чаще они выдают вещи, которых им никто никогда не заказывал. Я полагаю, что они научились думать.

Лэйми промолчал. Именно разумные машины были тем, что меньше всего нравилось ему в Хониаре — не сам факт их разумности, а их творения. Большей частью это была ахинея, но последние их работы действительно содержали описания таких вещей, до которых ни один человек не додумался бы. Невесть почему, они питали непонятное пристрастие к проектам иных реальностей — более удобных, чем эта... или менее. Им было все равно, что творить, — ад или рай. Самым неприятным стало то, что машины прилагали к своим планам производственные рецепты — и некоторые казались вполне осуществимыми. Поскольку именно интеллектронные машины управляли боевыми зверями и большей частью промышленности Хониара, Лэйми не поручился бы, что все эти планы останутся только планами.

Рассуждая о худших и лучших мирах, он заметил на столе Охэйо блестящий ртутным зеркалом предмет длиной дюймов в семь. Его форму он не мог определить — в голову лезли лишь мысли о каком-то топологическом парадоксе, о фигуре, не имеющей объема.

С виду брахмастра была совсем не страшной. Она была тяжелой — как любой предмет таких размеров, отлитый из настоящего серебра — и не имела никаких видимых отверстий или деталей. Сильнейшее в Хониаре оружие его создатель не хранил нигде — он всегда держал его на виду, независимо от того, чем занимался, — и, надо сказать, поступал очень разумно.

Как объяснил ему когда-то Охэйо, брахмастра была, отчасти, живым существом. Она понимала намерения владельца — его мысли. Стоило лишь представить в деталях, что именно ты хотел бы уничтожить, — и брахмастра стреляла. Её выстрел был не простым сгустком энергии, но чем-то, наделенным сознанием. Он мог разыскивать врага, преследовать его и настичь даже в самом защищенном месте — как атомная бомба, взрыв которой поглощает одну избранную цель в четко очерченных границах; но не только. Брахмастра могла отразить удар любого сильного оружия, а вот её удар нельзя было отвести, — во всяком случае, нельзя, оставшись в живых. Но самое ценное — брахмастру нельзя было применять просто так. Сила цели хотя бы приблизительно должна была соответствовать её силе. Выстрел в беззащитного убил бы самого стрелка. Охэйо не добивался этого специально, но так получилось само собой. Он сделал лишь одну эту брахмастру и решил никогда не делать второй: заряд одной брахмастры мог остановить только заряд другой. Но при этом произошел бы взрыв такой силы, что весь Джангр разнесло бы на атомы: брахмастра черпала силу не в мире света или тьмы, а в их основе — в мире хаоса. Оно не подчинялось законам Реальности, а подчиняло их себе.

Но, пытаясь одолеть само себя, это абсолютное оружие привлекало бы всё больше и больше энергии, пока не взорвало бы саму Реальность. Впрочем, Лэйми знал, как она работает — но не почему. Охэйо объяснил ему и это — исписав сотню-другую листов бумаги формулами — но Лэйми плохо разбирался в математике. Не то, чтобы он вовсе не имел к ней способностей, но, стоило ему только попробовать углубиться в дебри алгебры, что-то в его голове яростно упиралось, уверяя, что в мире есть множество гораздо более интересных занятий. Вначале Лэйми пытался с этим бороться, но в конце концов понял, что себя не переделаешь. Он тоже смотрел в глубины мира... но иначе.

Он понимал, что Охэйо не был таким, как все. Родись он в те, мирные времена до Зеркала, его имя заучивали бы в школах, а его портреты висели бы в каждом кабинете физики. Зеркало дало ему внешность мальчишки — и время не только найти свой путь, но и пройти по нему до конца.

Сейчас крупнейший физик Джангра, и, по совместительству, наследник всеми забытого престола, непринужденно сидел на краю стола, бесстыдно зевая и скрестив свисающие вниз босые ноги. Аннит выглядел несколько не от мира сего — казалось, он всегда находился где-то и когда-то, а здесь и сейчас пребывала лишь малая его часть. Разговаривал он, скорее, с собой, чем с кем-то, раскрывая перед ошалевшим Лэйми множество тем, заранее непредсказуемых, — и при этом часто смотрел сквозь него или мимо, что, впрочем, вовсе не говорило о невнимании.

В голове у Лэйми что-то щелкнуло — он понял, наконец, что так долго собирался сделать: всего лишь задать Охэйо давно его мучивший, но в общем-то глупый вопрос.

— Аннит... — смущенно начал он, — ты так и не смог выяснить, как действует Зеркало Хониара?

Вопрос получился довольно рискованный: Охэйо был больше ученый, чем художник, скорее прагматик, чем поэт. В его понимании даже красота должна была быть функциональна. Его всегда страшно злили пустые теории — чужие или собственные — а вопрос о сущности Зеркала был в Хониаре сродни вопросу о сущности бытия. Думали о нем все, но обсуждать его вслух считалось занятием бесполезным.

Лэйми ожидал, что ответом послужит недоуменный взгляд — в лучшем случае или смех — в худшем, — но Охэйо ответил спокойно и бездумно: похоже, он думал о чем-то совершенно другом.

— Ты опять всё забыл, да? Будь Зеркало совсем непроницаемым — сила тяжести тоже исчезла бы, верно? Однако, для гравитации оно прозрачно. Это дало мне ключ. Все дело в волновых свойствах материи. Два электрона не могут находиться в одном месте — так устроен наш мир. Один атом не может войти в другой. Одна вещь — в другую. Но ведь на самом деле электрон — это и волна, и частица, устойчивое возбуждение в электронном поле. Именно оно создает потенциальный барьер на пути другого электрона. Представь теперь, что электрона нет, а есть только возбуждение в поле — барьер будет существовать точно так же!

Силовые заграждения действуют именно по этому принципу. Сверхчастотный генератор создает колебания в электронном виртуальном поле, на определенном расстоянии от передатчика они складываются — и возникает потенциальный барьер для электронов, и значит, для материи вообще. А Зеркало Мира — это набор потенциальных барьеров вообще для всех стабильных частиц, для всех взаимодействий, кроме гравитации, конечно, потому что она — свойство пространства, а не полей в нем.

— А как же объяснить тогда наше бессмертие? — спросил Лэйми. Всё это он уже слышал давно...

— Это труднее. Резонанс Зеркала ограничивает подвижность всех связанных частиц друг относительно друга — причем, чем этих связей больше, тем сильнее. Можно представить каждый "узел сложности" крючком, а резонанс, порождающий Зеркало, — эластичными нитями, которые цепляются за эти крючки, причем, не только за ближайшие, а за все сразу. Если сложность чего-то возрастает в два раза — то прочность в четыре. Живые организмы самые сложные — и, соответственно, самые неразрушимые.

— Тогда почему же мы все не окаменели?

— Именно потому, что это резонанс, а не статичное поле. Подвижность молекул сохраняется, но в ограниченных пределах. Эти сдерживающие силы возрастают с расстоянием. Как та же резинка — сначала она тянется легко, потом всё труднее. Это понятно?

— Нет. Я знаю, как устроено мое тело. Если бы Зеркало работало так просто — в нем возникли бы... противоречия, из-за которых я бы не смог вырасти. Ведь с точки зрения физики завтрак и удар ножом в сердце — одно и то же. Ввод в организм инородной материи.

— Именно, — Охэйо удивленно взглянул на него, как человек, услышавший от другого эхо собственных мыслей. — Этого я и сам никак не мог понять. Единственная возможность — гармоники Зеркала на определенном уровне как бы обретают сознание и начинают подлаживаться под потребности живого организма. Само пространство как бы становится умным. Нет, не так. Что-то в нем накладывается на Зеркало и делает его... сознательным. А это уже не имеет к физике никакого отношения. Это чья-то работа, причем, очень сложная. Если ты спросишь меня, как можно изменить физические законы, я отвечу — не знаю! Даже представления не имею, как это может быть. Чтобы представить такое, нужно быть умнее скажем... в миллион раз.

— Но кто это может быть? Бог?

— Нет. При сотворении Вселенной этого не было.

— Откуда ты знаешь?

— Потому, что эта... сознательность пространства возрастает. Совсем по чуть-чуть, но с помощью точнейших приборов мне удалось это заметить. Так вот: чтобы дойти от нуля до её нынешнего уровня нужны миллиарды лет. Два-три, примерно. Зеркало просто усилило то, что уже было заложено в свойства пространства, и это не случайно. Если у тебя есть возможность жить вечно, ты вряд ли захочешь, чтобы ей обладали все без разбору — потому, что тогда среди них окажутся и ТЕ. Поэтому ОНИ сделали так, чтобы плоды их трудов были доступны только тем, кто уже достаточно развит. Очень просто. Ключ и замок. Или как книга. Неграмотный её не прочтет.

— Так значит, ОНИ... создатели этого... умного пространства, тоже живут под Зеркалом?

— Да. Скорее всего. Только ИХ Зеркало, я полагаю, не в пример больше нашего.

— Но... но... — Лэйми был ошеломлен, но это не лишило его ум остроты. — Но это всё же как-то... отказаться от целой Вселенной ради...

— Ради жизни, Лэйми. Просто ради жизни. В этом мире всё просто — ты жив, пока живо твоё тело. Души не существует. Как физик — и не самый плохой, как надеюсь, — я не вижу никакой возможности к тому, чтобы сознание существовало отдельно от тела. Хотел бы — но не могу. А поскольку выбора между бытием и небытием у нас всё равно нет, приходится продолжать свою жизнь здесь, в этом мире.

— Как-то глупо всё получается, — сказал Лэйми. — То есть, умирать я, разумеется, не хочу, но ведь под Зеркалом нельзя жить вечно. Мир в нем рано или поздно исчерпается и мы все сдохнем от скуки.

— Тут ты неправ, — Охэйо поджал ноги, обхватив руками колени. — Вторичный Мир можно выращивать бесконечно. Чем больше он становится — тем больше открывается возможностей.

— Но это же не дело, а одна видимость!

— Естественно. Но ты хотя бы раз думал, что многообразие материи тоже неисчерпаемо? Можно изучать её целую вечность, открывать один закон за другим — и никогда не дойти до конца.

— Но зачем? Если все эти знания нельзя использовать? Ведь для этого надо выйти за Зеркало! То есть, отключить его и потерять все преимущества...

— Необязательно. Миллиардов через пять лет вся Вселенная станет такой же, как здесь. Да и само Зеркало вовсе не является непреодолимой преградой. Через него не может пройти ничего, верно? Кроме ДРУГОГО Зеркала. Положим, у нас есть второй Генератор, поменьше. Если мы его включим где-нибудь на границе, в него попадет часть внешнего мира. А большое Зеркало будет обтекать это, маленькое. Если перейти на ту его часть, которая выступает за большое, а потом выключить — ты окажешься вне Зеркала вообще.

— Хорошо. А вернуться?

— Это сложнее. Тут надо условиться с тем, кто управляет малым Генератором, чтобы он включил его в определенное время. Ничего иного не придумаешь.

— А можно построить второй Генератор?

— Конечно. Он проще, чем брахмастра. Гораздо проще.

— И ты смог бы его сделать?

— Зачем? Он уже готов.

— А? — Лэйми был, мягко говоря, ошарашен. Охэйо вообще не выглядел особенно умным — он был очень образован и начитан, но никогда не демонстрировал этого. Он был совершенно чужд декларативности, предпочитая любой рекламе работу и её результаты.

— С нашими ядерными микротехнологиями это было несложно. Радиус его действия — всего метров десять.

— И ты уже был... ТАМ?

Аннит вдруг смутился, как мальчик.

— Нет. То есть, я включал его, но вот выключить... перейдя на ТУ сторону, не смог. Руки тряслись. Я здорово перетрусил. Вдруг мы так приспособились к Зеркалу, что вне его уже не сможем жить? Такое, знаешь, очень даже вероятно. Мы двигаемся, но не едим, а откуда поступает энергия? От резонанса Зеркала. Вот и...

— И ты никому не сказал?

— Как? "Я вот нашел выход за Зеркало, но не смог его открыть, потому что боюсь до смерти"? Так?

— Ну, я бы смог...

— В самом деле? — Охэйо внимательно посмотрел на него. — Хочешь попробовать?

Глава 18:

Под бездной

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Лэйми успел ощутить уже знакомый (откуда?) ожог разрыва — он провалился в брешь в ткани мироздания, куда-то очень глубоко... потом просто падал с замершим от страха сердцем... потом врезался в воду и окунулся с головой.

Вода была теплая, и, судя по вкусу, не особенно чистая. Прежде, чем он успел наглотаться её, что-то горячее и жесткое обвилось вокруг его талии и с презрительной легкостью вытянуло наверх. Через секунду раздался шумный всплеск, а потом — негодующий вопль Охэйо.

Лэйми облегченно вздохнул... увы, тут не было воздуха. Одна сплошная жаркая вонь, настолько всеобъемлющая и могучая, что юноша отчаянно задышал широко открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба.

В общем, в этом не было ничего страшного, — однако его схватило, обвиваясь, что-то горячее, упруго-гладкое, похожее на ворох наполненных теплой водой шлангов.

Лэйми бешено забился. Нет, бесполезно. Его держали старательно и цепко, и, похоже, куда-то несли. Ничего больше понять он не мог — тут не было ни искры света, ни зги.

Сначала Лэйми слепо таращился в темноту, потом, поняв, что это бессмысленно, закрыл глаза, сосредоточившись на иных чувствах. Судя по всему, он был очень глубоко под землей — этот густой плотный воздух... и это тепло...

Юноша весь обратился в слух. Звуков здесь было множество — шаги, шорох, лязг металла, какое-то похрюкиванье, чавканье, утробное рычание, даже, вроде бы, голоса. Как-то сама собой в воображении сложилась картина: исполинский туннель с каменным полом, с поперечными ответвлениями, с широкими арками, ведущими в громадные залы, — и везде кишат несчетные твари, что-то несут, делают, разговаривают...

Ему следовало бы сойти с ума от страха, — но тут же Лэйми с удивлением понял, что до этого ещё далеко. Конечно, ему было страшно. Ещё бы! Но чтобы вопить, биться в конвульсиях, портить любимые штаны? И... не могло ли оказаться так, что какой-то тайной его части всё это — животная вонь, жар, темнота — казалось, быть может, даже уютным? Да, вполне. Вот только объятия этой многорукой мерзости... Лэйми подумал, что если повезет из них вырваться, он год не вылезет из ванны.

— Лэйми, ты здесь? — звонкий голос друга раскатился под высоким сводом, до ужаса невозможный в этой кошмарной норе.

— Здесь!

Ничего больше он сказать не успел — тугая петля обвила горло, сдавила так, что перед глазами юноши поплыли радужные круги, потом разжалась. Понятно... ну, тварь!

Ему удалось выдернуть правую руку из скользкой петли и Лэйми старательно всадил ногти в резиновую на ощупь шкуру. Тварь дернулась — ага, больно! — потом его шею сдавило так, что потемнело в глазах (это в таком мраке-то!), а из пережатого горла вырвался придушенный писк. Понятно...

Лэйми расслабился. Инстинкт подсказывал ему, что трепыхаться без толку не следует — чем более покорным и вялым он будет казаться, тем меньше ему же самому и достанется. Есть на месте его явно не собирались. Глядишь, подвернется более удобный случай. И вот тогда...

2.

Его несли долго. Достаточно долго, чтобы юноша начал испытывать уже что-то вроде нетерпения — сколько же можно его тащить? Уж лучше бы вели...

Впрочем, это время вовсе не пропало даром — он успел составить некоторое представление об этом подземном городе (а это действительно был город, если судить по размерам). Вначале он решил, что оказался в том мире, откуда был нанесен тот чудовищный удар, который Охэйо называл Всеобъемлющим Прорывом, потом передумал. Кое-что здесь — прежде всего, запахи — было очень даже знакомым. Пару раз он слышал человеческие голоса; возможно, ему показалось, но он, похоже, всё ещё был в своем родном мире, возможно, даже в городе, только на глубине в милю или две. На своей родине (какой бы она ни была) твари не стали бы таиться в подземельях...

Постепенно вокруг становилось всё тише, эхо — короче. Потом донесся постепенно нарастающий шум льющейся воды. Лэйми ощутил запах мокрого камня. Когда тебя держат на весу в полном мраке, нельзя толком ощутить поворотов и даже того, вверх тебя несут или вниз, но юноше казалось, что они постепенно спускаются. Вонь незаметно ослабела... или он просто принюхался?

Неожиданно его перевернули вниз головой. Щупальца захлопотали, очень ловко стаскивая с него одежду. Лэйми рванулся, освободил ногу и старательно лягнул. Пятка врезалась в нечто, напоминавшее на ощупь автомобильную камеру, но кары не последовало. Напротив, его опустили на пол и подтолкнули под струи падавшей откуда-то сверху теплой воды.

3.

Даже скажи кто-то Лэйми, что ему дают помыться лишь затем, чтобы было приятней пожирать его заживо, он бы не отказался. Ни мыла, ни мочалки правда не было, одни ладони — но он старательно стирал с себя грязь, особенно там, где его касались, стараясь не пропустить ни одного клочка кожи.

Вдруг его локоть коснулся чего-то живого, он отскочил... а через секунду услышал испуганный вскрик Охэйо.

— Аннит, ты здесь?

— Здесь!

Рука друга коснулась его бока, потом сжала плечо.

— Как ты?

— Пока жив. А ты?

— Как видишь.

Неожиданно для себя Лэйми улыбнулся. Как мало надо человеку для счастья! Только что он думал об одном — начнут ли его обгладывать с ног или сначала смилосердствуются схватить за горло, — а теперь ему, вроде, совсем не страшно, хотя и надо бы — вдруг трапезу начнут с товарища? Тут сам себе горло разорвешь...

Его мягко, но очень решительно подтолкнули вперед. Лэйми не хотелось отпускать друга, но пришлось — иначе не получалось избежать мерзких прикосновений.

Юноша осторожно пошел во тьму, бесшумно ступая босиком по ровному каменному полу. Он чувствовал, что находится в большом, но не громадном помещении — может быть, по едва уловимому движению воздуха. Здесь было чуть прохладнее, чем в остальных туннелях.

Вдруг его протянутая рука коснулась чего-то бесплотного, неосязаемого — оно прошло через его ладонь насквозь, заставив трепетать пальцы. Рука юноши отдернулась... но тут неосязаемое нечто коснулось его лба.

4.

Зачем ты напал на нас?

Если его хотели сбить с толку, то это удалось. Лэйми открыл рот, но так ничего и не ответил — не нашелся.

Он хотел отстраниться, но облако окружило его уже со всех сторон, он весь был в нем, и мускулы отказались ему подчиняться, бессмысленно затрепетали. Лэйми едва смог сесть на пятки, а не просто упасть.

Он попытался сделать вдох — и не сумел, не сумел даже забиться — только беззвучно вопить от мучительного удушья. Наконец, ему позволили дышать, но тут же бесплотная рука легла на его сердце, сжала так, что юноша понял: ещё немного — и он умрет. Впервые он ощутил близость смерти — совершенно реальной и верной — и это оказалось так страшно, что он закричал — бессмысленно, дико, словно умирающий зверь...

Потом эта мучительная хватка ослабла... но не исчезла совсем. Она была везде, во всем его теле, и только где-то за глазами — там, где рождались его мысли — ещё оставалось свободное местечко. Там ещё жила память о наполнявшем его свете, какой-то последний — или исходный его отблеск, и юноша возблагодарил Найану за то, что она позволила ему увидеть этот свет, — иначе он бы уже стал рабом, немедленно и бесповоротно.

5.

Осознав это, Лэйми немного успокоился. Если он и умрет — то, по крайней мере, самим собой. И тут же заполнившее его нечто заговорило вновь:

Мы не хотим причинять тебе вреда, — беззвучный голос был удивительно четким и холодным, - такие, как ты, должны жить. Но ты сможешь достичь гораздо большего, если будешь идти по жизни не один.

— А что я должен делать взамен? — вслух спросил Лэйми. Неожиданно ему стало смешно. Что это? Его искушают? Но ведь не в сказке же он!

Ничего такого, что вызвало бы у тебя отвращение. Сейчас там, наверху, идет война. Она лишена смысла. Мы не добиваемся гибели вашего рода. Напротив, мы можем дать вам очень много. Сражение нужно прекратить. Мы не тронем никого - из тех, кто сложит оружие. Ты в числе других должен объяснить своим соплеменникам это.

— Только и всего?

Не только. Ты получишь власть над теми людьми, которые пойдут за тобой - не совсем полную, но большую. Ты будешь служить Общему Делу, но это не значит, что у тебя не может быть своего.

— А если я откажусь?

Ты убил одиннадцать наших частей. Ты или будешь с нами или умрешь... нет, не так легко, как ты боишься! Тебя отдадут зверю, который прожжет кислотой твою кожу и высосет из тебя жизнь вместе с кровью. Ты будешь умирать в его объятиях - медленно, страшно, мучительно - и уже никто не сможет помочь тебе.

— Но ведь я всё равно когда-нибудь умру. И окажусь там, куда вам не добраться, — сказал Лэйми и его сердце замерло в ожидании ответа. Правда ли это?..

Бессмертия души не существует, — рука на его сердце сжалась и юноша почувствовал дурноту, - вся твоя жизнь - это кровь. Остановись она - тебя тоже не станет. Но к чему тут слова? Мы не требуем от тебя бесплатной службы. Мы в состоянии заплатить тебе - более щедро, чем ты представляешь.

— Чем? — спросил Лэйми... хотя он уже знал.

Он ощутил нечто странное в самом низу позвоночника — смесь тупого давления, щекочущего, электрического зуда и резкого, как от горячей воды, тепла. Ощущение было таким необычным и таким приятным, что он невольно сосредоточил на нем всё внимание, изо всех сил стараясь раскрыться, отдать себя всего этому восхитительному чувству. Оно поднялось вверх, набрало силу — и Лэйми опрокинулся назад, изогнулся, словно хотел сломать себе спину... его ноги судорожно сплелись. Удовольствие то отступало, то накатывало волнами. С каждым разом они вздымались всё выше. Его тело корчилось и трепетало, замирало в предчувствии сладкой муки. Ещё один прилив наслаждения... ещё... и ещё... всё острее...

6.

Юноша поднял голову. Вокруг было совершенно темно; он понятия не имел, сколько прошло времени. Все мускулы ныли, внизу живота залегла тупая боль.

Лэйми кое-как сел, с отвращением стер позорную слизь. Жаркий румянец стыда растекся по коже, казалось, до самых пяток. От обиды и бессилия хотелось заплакать... но постепенно в нем поднималась страшная, беспощадная злость — прежде всего, на самого себя. Пускай с него дерут кожу, но жить так он не будет...

Тебе понравилось? — неосязаямая субстанция коснулась затылка. Лэйми бешено отмахнулся... попал... но его рука прошла насквозь и лишь её мышцы бесполезно дернулись. Юноша сам не понял, как в один миг сумел вскочить на ноги.

— Ты, тварь!..

Облако окутало его со всех сторон... одеревеневшие мускулы держали его прочней веревок. Лэйми смог устоять на ногах... но и только.

Ты не хочешь нас слушать? Тогда, быть может, ты выслушаешь своего товарища?

Его отпустили и Лэйми недоуменно замер. Товарища? Что же они сделали с Охэйо?..

Его обострившийся слух уловил легкие шаги босых ног. Потом крепкие руки друга безошибочно нашли во мраке его ладони.

— Послушай, — тихо начал Аннит, — они не требуют от нас, чтобы мы убивали или предавали. Напротив, они хотят, чтобы мы спасали людей...

Лэйми выдернул руку и коснулся его живота... мокрого от сладостой слизи. Коротко размахнувшись, он всадил кулак в эту упругую поверхность, стараясь попасть в поддых. Охэйо охнул и отскочил.

— Что ты делаешь, гад, больно же!

Лэйми ударил на звук ногой, но не достал. Он замер, прислушиваясь.

Охэйо пнул его по сухожилиям сзади. Лэйми грохнулся на колени. Холодная подошва ударила его в грудь с такой силой, что он опрокинулся на спину. Колено Аннита уперлось ему в живот, руки вцепились в плечи, не давая подняться. Лэйми рванулся... нет, бесполезно.

— Послушай, дурак, — прошептал Охэйо возле самого его уха, так тихо, что юноша едва смог понять его, — я не такая тварь, чтобы продаться за то, что мне дадут постонать, как девчонке. Сейчас мы должны учиться и ждать. Главное — выбраться отсюда, а потом...

— Они тебя слышат, — очень спокойно сказал Лэйми.

Охэйо вздрогнул.

— Я не хочу, чтобы ты умирал, — сказал он уже громко.

— Смерти нет, — ответил юноша. — По крайней мере для тех, кто в это верит. Есть только боль, а её можно вытерпеть. Да она и не вечна.

Ладонь Охэйо безмолвно сжала его плечо. Потом он поднялся.

7.

Лэйми не дали встать. Вначале его окутало говорящее облако, парализовав все мышцы, потом обвили щупальца, оторвали от пола и понесли. Он не сопротивлялся. Он уже был на той стороне... и был уверен, что это ему не привиделось. Скоро, совсем скоро всё кончится... но если ему выпадет хотя бы малейшая возможность, он будет драться до конца...

На сей раз, путь оказался коротким. Вдруг перед глазами пленника замелькали призрачные багряные вспышки. В первые мгновения он решил, что ему кажется, потом узнал отблески огня. Его несли по сводчатому туннелю со стенами из громадных каменных глыб в зал, в котором...

Лэйми охватил страх, он забился. Только не в огонь... пусть его кусают, душат, рвут на части, но это... в нос ударил отвратительный смрад горелого мяса, он уже слышал как шипит, обугливаясь, его кожа. Можно ли как-нибудь самому, изнутри, оборвать свою жизнь? Наверное... А если у него не выйдет... нет, лучше не думать об этом!..

Он почувствовал вонь — но не сожженной плоти, нет. Из туннеля разило прокисшим и ядовитым разложением — словно там, в зале, громоздилась чудовищная гора падали. Рот Лэйми приоткрылся, нагая грудь судорожно вздымалась. Да как же можно терпеть такую вонищу? Ну да ему недолго осталось...

Когда его внесли в зал, Лэйми увидел широкую террасу. Её освещали факелы пламени, вырывавшиеся прямо из камня — похоже, там горел газ. Темные стены — из неровной естественной скалы. А впереди...

Его несли к самому краю террасы. За ним было какое-то болото — густая, перемешанная грязь, из которой торчали странные предметы, подозрительно похожие на обтянутые кожей костяки. Может быть, не совсем человеческие, но Лэйми не стал особенно всматриваться — смрад, поднимавшийся оттуда, заставлял слезиться глаза.

Несшее его существо остановилось на самом краю болотины, до которой оставалось метра три. Лэйми качнули раз, другой, третий — и он полетел вниз.

8.

Юноша успел только крепко зажмуриться. Потом он плюхнулся в грязь, брызнувшую во все стороны из-под его живота. Удар вышиб из легких весь воздух.

С чудовищным усилием Лэйми приподнялся на локтях, буквально чудом не захлебнувшись в кишащей червями буро-коричневой мерзости. Раздирая легкие вдохнул... и тут же мучительно закашлялся — ему в нос словно сунули вату с нашатырным спиртом. Однако именно адская вонь привела его в себя — он кое-как отдышался и попробовал встать, но тут же провалился до бедер. Дна не было!

Ощутив под ногами одну вязкую, податливую грязь, Лэйми рванулся, инстинктивно попробовал высвободиться, но тут же провалился ещё глубже. Отчаянно уперся ладонями... и погружение прекратилось. Что-то в грязи щипало и грызло его кожу, однако, к счастью, без особого успеха. Но Лэйми понимал, что это ненадолго. Скоро червяки доберуться до его плоти и начнут его есть — заживо, медленно, понемногу. Он сможет сопротивляться, но это только растянет агонию на несколько дней. Зачем же тогда было рассказывать ему страшилки о твари, которая живьем высосет из него кровь? Что значат пусть даже несколько минут боли по сравнению с ЭТИМ? Да появись здесь чудовище, он завопит от радости!..

Нет, не завопит. Темная куча впереди, вначале показавшаяся ему просто бугром, шевельнулась и на удивление резво поползла к нему.

Лэйми оторопело смотрел на неё. Тварь не была похожа ни на что — разве что на порождение безумного бреда. Огромное круглое тело, больше его роста в диаметре, было покрыто, как ананас, выпуклой ромбической броней. Из него росло три пары коротких, толстых щупалец, расплющенных на конце. Две нижних работали, как ласты, толкающие непомерную тушу (сколько же она весит? И почему не проваливается?), лопасти передней усажены мерзкими, похожими на язвы присосками. На полукругом бугре головы тускло блестели три мутных глаза — один, величиной в блюдце, в центре, два других, поменьше, — по бокам. Под ними — кожистый клапан, вздымавшийся и опадавший с натужным сипением. А ещё ниже...

Целый ряд мясистых, слизисто-багровых хоботков, кольчатых, с венцами крючьев на концах. Они отвратительно подергивались. Это — для него?..

Лэйми бешено рванулся. Грязь вокруг слитно колыхнулась, чавкнула, однако не подалась. Он инстинктивно чувствовал, что такое гротескно-жуткое создание не могло быть плодом естественной эволюции — но он не мог ни защищаться, ни бежать. Влип.

Лэйми истерически хихикнул и тут же сжал зубы. Тут с ума сойдешь...

В следующий миг чудовище бросилось на него — быстро, гораздо быстрее, чем Лэйми ожидал от нелепой туши. Он успел лишь инстинктивно вскинуть руки — и расплющенные концы щупалец ударили его по спине, швырнули лицом в грязь. Сзади кто-то придушенно вскрикнул... Охэйо! — потом в кожу пониже лопаток словно вцепились сотни пальцев и вмиг вырвали его из болота. Лэйми потащило вперед, навстречу ощетинившимся венцам крючьев, и он сделал последнее, что ему оставалось, — сжав пальцы, выбросил вперед правую руку, ударив в желтый, с расплывшимся зрачком глаз.

9.

Гладкая поверхность оказалась на удивление твердой — пальцы скользнули по ней и воткнулись в щель между глазом и краем глазницы. Тварь издала какой-то свист, из хоботков на голую грудь юноши выплеснулись струи ядовито-желтой, обжигающей мерзости... а могучие щупальца кошмарным рывком толкнули его навстречу им.

Лэйми почувствовал, как его ладонь, разрывая ткани, проваливается вглубь. Он сжал зубы, зажмурился, его мышцы превратились в камень.

Глаз с гадким чмоканьем вывернулся из орбиты, рука ушла в горячую пульсирующую плоть почти по локоть. Щупальца вновь резко дернулись, отбросили его назад. Лэйми пролетел шагов пять, приземлился на задницу, и, проскользив так ещё шаг, уперся плечами в стену. Из зияющей дыры на бледный шар, свисавший на жгуте-нерве, извергся настоящий поток крови — яркой, такой же ослепительно-алой, как и у юноши, — потом громадная туша с плеском осела в грязь и больше не шевелилась.

Размышлять о случившемся Лэйми не стал. Ощутив за спиной твердую опору, он мгновенно вцепился в неё, кое-как встал, развернулся... и неожиданно быстро полез вверх, цепляясь за выступы камня пальцами рук и босых ног. Через несколько секунд он уже миновал край террасы и выпрямился, осматриваясь. Тут было на что посмотреть.

10.

Очевидно, зрелищу полагалось быть назидательным. Здесь собралась целая толпа, причем, на диво пёстрая. Лэйми увидел добрый десяток людей — самых обычных на вид, правда, нагих, и довольно-таки грязных. Тут же были глянцевито-черные создания, похожие на бочонки, снабженные четырьмя толстыми ногами, — у них были трубчатые уши и длинные рыла муравьедов, из-под которых свисали трогательно-тонкие, гибкие, как плети, ручки. Но самыми странными были два существа, превосходившие всех прочих размерами — ростом метра в три, словно сделанные из мокрой, глянцевито-серой резины. У них было по четыре столбообразных ноги — каждая выше человеческого роста и толщиной в полметра. Туши их формой походили на сплюснутые капли — массивные в задней части, они выдвигались далеко вперед, нависая изогнутыми глыбами. Из-под них свисало по дюжине хлыстообразных щупалец. Многие кончались булавовидными бугристыми утолщениями, острыми роговыми пиками или же венчиками гибких отростков — это напоминало инструментальный набор. И ничего привычного, характерного для живого существа — ни глаз, ни ноздрей, ни даже ртов.

На передней части тварей — как, впрочем, и на спине, и на боках — торчали гибкие кожистые воронки, то ли дыхала, то ли уши, то ли и то, и другое сразу. Одна из этих диковинных тварей стояла праздно, вторая держала нагого Охэйо — ноги его были на земле, но хлыстообразные щупальца оплетали ему руки и шею. Тем не менее, лицо Аннита отражало несомненное восхищение случившимся.

Лэйми огляделся. Ничего, что можно превратить в оружие — один голый, монолитный камень. Сам он — тоже нагой и босой, живот болел так, словно он, как в детстве, обожрался недозрелых груш, обожженая кожа на груди вздулась, по спине, казалось, прошлись палкой. Однако никто не спешил на него бросаться. Похоже, только ему тварь внизу показалась нелепой... её боялись... а того, кто ее одолел — тем более.

Юноша поднял окровавленную ладонь, старательно провел по ней языком, потом с презрением выплюнул чужую кровь. Несколько тварей поменьше в испуге попятились. И тогда Лэйми сам бросился на них.

11.

Его целью была исполинская тварь, державшая Охэйо. Предатель он там или нет — Лэйми об этом не думал. Щупальце-кистень метнулось ему навстречу... он увернулся и сам рванул щупальце, державшее друга за шею. Оно подалось — зато другой хлыст обвил его собственное горло. Лэйми вцепился в него руками и тоже сорвал, однако в тот же миг вторая тварь, подобравшись сзади, огрела его по спине.

Юноша упал на колени... перекатился... несколько потянувшихся к нему щупалец соскользнули, не сумев толком вцепиться. Он вскочил.

Тварь, державшая Охэйо, попятилась, волоча упиравшегося пленника, вторая надвигалась на него, стараясь оттеснить к обрыву. Все остальные просто смотрели. Лэйми мельком подумал, что сможет проскочить между них и убежать... но вот куда? Там он станет слепым среди зрячих во тьме. Тут же, по крайней мере, был свет.

Он бросился на теснившее его создание, ловко увернувшись, миновал щупальца, и, подпрыгнув, вцепился в одну из кожистых воронок. Уперевшись ступней в чудовищное колено, подтянулся... забросил руку на спину твари... там не за что было зацепиться, гладкая шкура упорно не желала собираться в удобные складки. Лэйми отпрыгнул.

Нелепое создание повернулось неожиданно быстро. Одно из щупалец, удлинившись, как резиновое, подсекло ему ноги. Лэйми упал... почти тут же поднялся... но было уже слишком поздно. Тяжеленная костистая шишка наотмашь ударила его в живот, снизу вверх. Юноша упал, скорчился, подтянув колени к груди. Перед глазами взметнулось багровое марево.

Боже, как больно! Немыслимо, немыслимо терпеть такую боль! И... что это? Неужели он никогда больше не сможет дышать?..

Сразу несколько щупалец обвили его, подняли вверх, безжалостно распялили, выламывая руки и ноги из суставов. Мягкая, но тугая петля захлестнула его горло, сжала с безжалостной, неодолимой силой...

На сей раз, его душили до тех пор, пока он не потерял сознания.

12.

Лэйми очнулся, когда стекающая по щеке вода попала в нос. Он чихнул, закашлялся, потом неловко приподялся. Он лежал на камне, сверху хлестал теплый дождь.

Немного опомнившись, он начал медленно, неловко мыться. Обряд тут у них, что ли, такой — мыть пленников перед встречей с правителем? Но раз можно мыться, значит, мыться надо — он весь был облеплен грязью. Досталось ему здорово — болел живот, болела шея, болели руки и ноги. Похоже, даже когда он был без сознания, его продолжали терзать.

Кое-как отмывшись, Лэйми сел на пол. Вода струйками стекала по его волосам и спине. Что с ним теперь будет? А не всё ли равно?..

Юноша с ужасом понял, что начинает слабеть. Когда он ел в последний раз? Голова сделалась тяжелой, мысли в ней ворочались медленно, словно нехотя. Так ли он устал? Или с ним что-то сделали, пока он был без сознания?

Сжав зубы, он поднялся и наугад сделал несколько шагов. Затем его грубо схватили, сбили с ног, подняли и понесли, но он не вырывался. Сил осталось так мало...

На сей раз, его несли очень долго. Сначала — по просторным, гудящим, как базар, туннелям, потом — вниз и вниз, под уклон, где было всё теплее и всё тише. Воздух здесь был полон пара и Лэйми, несмотря на наготу, стало жарко. Потом впереди вновь замерцал свет — уже не пламенный, а синевато-холодный, какой-то мертвый, безжизненный. Свет становился всё ярче и вместе с ним нарастал глухой гул, похожий на гул водопада.

Вскоре стал различим исполинский туннель, продолбленный в монолитной горной породе. Полированные стены вспыхивали неожиданными отражениями срезанных заподлицо кристаллов. Далеко впереди клубился голубоватый туман. Место поражало величественной, хотя и мрачной красотой. Лэйми обессиленно опустил веки. Сейчас его снова будут как-то убивать... пусть. Он сделал уже всё, что мог...

Ему всё же пришлось открыть глаза, когда его поставили на ноги и неожиданно отпустили. Подняв ресницы, юноша невольно подался назад — перед ним была колоссальная шахта, терявшаяся наверху и внизу в неразличимом мраке. Поперечник её был метров двадцать, стены неровные — словно каменное горло, уходящее в самое сердце земли. Её опоясывал узкий наклонный уступ — понижаясь, он вел к круглому проему раза в два выше человеческого роста. Именно из него изливался этот холодный, мертвый свет. Ничего больше разобрать было нельзя — откуда-то сверху рушилась вода, закрывая дыру сплошным мерцающим занавесом. Она разбивалась об выступ, и, разлетаясь брызгами, исчезала внизу, откуда волнами поднимался жаркий, словно из котла, пар.

Лэйми чувствительно подтолкнули вперед — однако не в бездну, а на карниз. Юноша сделал пару шагов, потом оглянулся. Тварь стояла в туннеле и помахивала щупальцами, словно предлагая ему идти дальше. Он немного подумал. Выбора у него, собственно, не было, но если там, за водопадом, окажется что-то невыносимо страшное, он всегда успеет отступить — и броситься вниз.

Глава 19:

Круг размыкается

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Принявшись за дело, Аннит действовал быстро. Поскольку вылазка к границе Зеркала в любом случае оставалась опасной, он решил, что должен идти и третий их общий друг — Анту Камайа.

Камайа был восьмым, младшим сыном наместника Хониара. Под Зеркалом Мира не велось войн — уже почти двести лет — но военные игры были и он стал лучшим в них. После пары минут расспросов выяснилось, что сейчас он сидит в Малой Библиотеке — в библиотеке Арсенальной Горы.

Вслед за Охэйо Лэйми прошел в это низкое, просторное помещение. С его потолка, облицованного матовым стеклом, на коричневый навощеный паркет и золотистые изразцы стен падал неяркий свет словно бы зимнего, негреющего солнца. В центре зала стояли окруженные креслами столы, а вдоль стен — шкафы с книгами. Лэйми очень редко бывал здесь — тут хранилась лишь техническая литература, по большей части, изданная ещё до Зеркала.

Камайа, должно быть, узнал их шаги. Он вышел из-за стола, широко улыбаясь — Лэйми уже давно его не навещал. Он не прочь был бы поболтать с другом, но Аннит сразу перешел к делу. Под многочисленные клятвы молчать до окончания вылазки, он объяснил, что они собираются сделать. Глаза Анту загорелись и он стал вдруг очень серьёзен. Разговор сразу пошел об возможных опасностях вылазки, и о том, как их уменьшить. Проще всего было воспользоваться авиусом — ещё со времен Империи в Хониаре сохранилось множество летающих домов — но ни один из них, увы, не вошел бы в созданное Охэйо мини-Зеркало. Все небольшие машины под ним вывелись — кроме разве что скутеров — а их небольшие багажники вмещали немного, так что вдруг оказалось, что они могут взять с собой лишь оружие. Мнения о том, какое и сколько, разошлись. Не переставая спорить, они втроем поднялись в арсенал.

Арсенал Хониара был громадным. Он занимал всю верхнюю половину пирамиды Горы, начинаясь сразу над главным коридором. Здесь царствовал холодный синеватый полусвет. Порой Лэйми казалось, что этот зал вообще не имеет границ — проходы между бесконечными стальными стеллажами суживались в точку, уходя в неразличимый сумрак, полы и потолки здесь были решетчатые и под ногами — как и над головой — он видел десятки других ярусов. Невольно возникало ощущение, что он тут парит в воздухе...

На стеллажах, тускло отблескивая, лежали бесчисленные орудия смерти — изгнанной из этого мира, но, если он утратит свою уединенность, они вновь обретут убийственное могущество...

Лэйми медленно пошел вперед, разглядывая то, что плотными рядами лежало на полках. Вот древние энергетические призмы — силовые и лазерные, всё ещё смертоносные — где-нибудь вне Зеркала, конечно. Вот фокаторы — новейшее оружие Империи, уже успевшее безнадежно устареть...

Оружия, созданного уже под Зеркалом, тут было гораздо больше — оно-то, собственно, и заполняло этот бесконечный зал. Вот разделители, такие же удобные ручки, как и фокаторы, только при включении из них выдвигался острый, как игла, сердечник — и на его острие загорался маленький злой огонек. Это оружие стреляло силовым лучом толщиной в одну молекулу — оно могло рассечь любой непроводящий материал, тихо, беззвучно, на расстоянии метров до пятидесяти. В воде луч разделителя, правда, терял убойную силу уже через полметра.

Вот ваджры, боевые лазеры, — темные, массивные устройства длиной всего в двенадцать дюймов. Они крепились на руке с помощью двух браслетов — у локтя и запястья. Ваджра могла за несколько секунд уничтожить небольшой дом — на любом расстоянии в пределах прямой видимости.

Не было забыто и оружие в стиле Империи — автоматическое, само распознающее и находящее врага. Ястребы — на самом деле стрекозы из стали с шестью крыльями размахом в двадцать дюймов. Там, где у настоящей стрекозы рот, у Ястреба был небольшой, но способный убить лазер. Он мог всюду следовать за своим владельцем, порхая в воздухе. Ястребы могли и сторожить, и атаковать самостоятельно, обрушиваясь на врага разящей тучей. Другие их модели были самонаводящимися летающими минами, способными уничтожить небольшой космический корабль или танк. Стеллажи тянулись, насколько хватал глаз, — и везде прохладным, влажным блеском отливали металлические стрекозы...

— Это всё не больше, чем игрушки, — сказал Камайа. — По крайней мере здесь. А вот здесь — кое-что настоящее.

Он подошел к ограждавшей арсенал стальной стене, коснулся ладонью врезанного в неё гладкого, шелковистого на вид квадрата. Один из её сегментов, толщиной в полметра, плавно ушел вниз.

Вдоль стен небольшой комнаты тянулись узкие полки. На них лежали толстые пластины со скругленными краями — как раз такого размера, чтобы поместиться в ладони. К каждой крепилась прочная серебристая цепочка — такую вещь было очень удобно носить на запястье.

— Это сделал Охэйо, — сказал Камайа, — и я до сих пор не знаю, как. Здесь никакое оружие не может причинить нам вреда. Это тоже. Но если нажать вот на эти сегменты на боках... — он сжал пальцы.

Пластина раскрылась, как цветок. Лэйми увидел в самой его сердцевине обсидиановый глаз. Глаз ослепительно вспыхнул... и он пришел в себя, лежа на полу. Голова гудела, словно от хорошего удара. Уже очень, очень давно он не испытывал такого ощущения...

— Это блик, — сказал Камайа. — Он лишает сознания на пару минут, не больше, — но за это время можно связать противника или просто убежать. Неважно, смотрит он на него, или нет. Блик бьет метров на пять — чем дальше, тем слабее, но это здесь. Там, за Зеркалом, он, наверное, может убить. Ты понимаешь, что это значит?

Лэйми кивнул. В мире, где любое оружие было не опаснее игрушки, блик давал почти абсолютную власть. Даже представить страшно, что будет, завладей им один из ТЕХ. Право, есть вещи, которых не стоило создавать... Но всё же, он понимал, что придумать блик было нелегко и чувствовал невольное уважение к труду Аннита.

Выбрав то, что было им больше по вкусу, они спустились вниз, к стоянке скутеров. Охэйо шел последним. В глубине его сумки тускло блестела брахмастра.

2.

Сооружение, которое лучшие инженеры Джангра строили больше тридцати лет, Охэйо повторил всего за год. Его Генератор был, правда, не в пример меньше — черная ребристая пирамида со срезанным верхом высотой едва по пояс создателю и шириной у основания метра в три. Она стояла возле самой поверхности Зеркала, недалеко от давно уничтоженных Врат Хониара.

Вблизи Зеркало теряло всю свою таинственность — оно казалось просто удивительно ровной стеной тускло светящегося, мутного, коричневатного тумана, только упругой — казалось, Лэйми, держа в руке магнит, старается прижать его к одноименному полюсу другого магнита.

Он оглянулся. Камайа бродил вокруг пирамиды Ключа, как Охэйо назвал свое творение. Сам Аннит колдовал над ноутбуком, с помощью которого Ключ и управлялся.

— Готово, — сказал он. — Сейчас, — он насмешливо начал считать. — Десять. Девять. Восемь...

3.

Когда Ключ включился, Лэйми словно ударили по голове — на какой-то миг в глазах потемнело и он перестал сознавать окружающий мир.

Когда зрение прояснилось, он понял, что оказался в темноте — проектора-планетария у Ключа не было. Мрак рассеивал лишь замерший между его шпилей шар кристаллического темно-фиолетового света. Казалось, они попали в купол, обитый изнутри черным бархатом. Ничего больше не изменилось, только...

Там, где двести лет проходило неразрушимое Зеркало, теперь тянулся невысокий обрыв — за два прошедших века земля на той стороне стала на полметра ниже...

Лэйми осторожно подошел к краю. Ничего необычного там не было — тот же бурьян и кочки. Вот только запах от травы исходил незнакомый...

— Я проделывал это уже раз двадцать, — сказал Охэйо. Он сидел, свесив ноги, на тихо гудящей пирамиде Ключа. — И всякий раз было одно и то же. Так что все россказни об море магмы, или об море живой протоплазмы, которые вы так любите сочинять — просто-напросто врань.

— А как же тогда толчки? Откуда все эти землетрясения?

Охэйо усмехнулся.

— Частота Генератора иногда сбивается. Зеркало начинает колебатся, а вместе с ним колеблется и земля.

— И ты никому об этом не сказал?

— Меня никто не спрашивал. И потом, стоило мне сказать, что я МОГУ выйти за Зеркало, мне вряд ли бы дали это сделать. Мы все стали ужасными трусами...

Лэйми опустил глаза. Больше всего в Охэйо ему нравилась откровенность — тот не пытался скрывать свои мысли и всегда говорил то, что думал. Только, как оказалось, не всё. И — не всегда.

— Давай попробуем сейчас? — предложил он.

— Давай, — бездумно согласился Охэйо. — Только давай ты. Я не смогу. Каждый раз, приходя сюда, я говорил себе: уж в этот раз я решусь... и всякий раз не решался. В итоге, мне стало просто стыдно говорить, что я создал выход — и боюсь его открыть! — Он протянул Лэйми ноутбук. — Зеркало отключится всего на секунду. Умереть за это время ты явно не успеешь.

Лэйми молча кивнул и сделал несколько шагов вперед. Осторожно спрыгнул с обрыва на чужую землю. Метра через три она упиралась в черный бархат Зеркала. Друзья почему-то пошли за ним, как привязанные.

— Вместе, оказывается, не так страшно, — криво улыбаясь пояснил Охэйо. — Надо было сразу взять кого-нибудь... Ну, давай...

Лэйми осторожно нажал на "ввод команды".

4.

Ничего особенного не произошло — они ведь не двинулись с места. В глазах у Лэйми потемнело... потом вспыхнул яркий свет... потом — снова тьма. Но за этот миг он увидел...

Облака. Небо. Солнце. Поросшую травой равнину, полого поднимавшуюся к холмам. Деревья вдали. И больше — ничего.

Казалось, он на миг оказался в мире своего детства. Но он приготовился увидеть что-то совершенно невообразимое и потому был разочарован. Глупо, конечно...

Охэйо с облегчением вздохнул.

— Даже не верится... Знаете, сейчас мы отправили в макулатуру весь зал Внешнего Мира в Библиотеке — хотя и такие предположения там были, конечно. С войной, по крайней мере, всё ясно. Люди её выиграли. Иначе за Зеркалом не осталось бы привычной нам жизни. Вот только их самих тоже что-то не видно...

Лэйми ощутил вдруг острейший приступ любопытства. После двухсот лет, прожитых в замкнутом и неизменном городе, ему нестерпимо захотелось увидеть новые земли.

— Давай выйдем туда, — предложил он. — Нам надо изучить этот мир. А я не заметил там ничего страшного.

— Давай, — согласился Охэйо. — Только не сразу. Было бы глупо идти ТУДА не подготовившись. Мы ведь не знаем, кого можем там встретить.

Лэйми открыл было рот, чтобы возразить, — но, по зрелом размышлении, согласился с другом.

5.

Сборы заняли не больше пяти минут. За это время Лэйми успел понять, почему Охэйо никому не сказал об открытии, — одна мысль об обладании чем-то, чего нет больше ни у кого, приводила его в сумасшедший восторг, хотя он и понимал, что это неправильно. К тому же, у него просто не было терпения откладывать вылазку, о которой он, честно сказать, мечтал всю жизнь — даже для того, чтобы сообщить о ней кому-нибудь. После возвращения — другое дело. А пока...

Экспедиция должна была занять сутки — вполне достаточно на первый раз. Предусмотрительный Охэйо вызвал двух боевых зверей, которые патрулировали поблизости, чтобы они охраняли ноутбук — его пришлось оставить на Ключе. Ровно через двадцать четыре часа он откроет проход — всего на пять секунд. А если они не вернутся к назначенному сроку — то через сутки откроет его вновь, тоже на пять секунд. И ещё через сутки. И ещё — до бесконечности. Впрочем, Охэйо поставил и вторую страховку — если экспедиция не вернется в срок, ноутбук передаст сообщение в Хониарскую Сеть и их друзья наверняка организуют поиски. Не очень быстро, быть может, но в том, что желающие выйти за Зеркало рано или поздно найдутся, сомнений у Лэйми всё же не было...

Они решили полететь на тех же скутерах, на каких прибыли сюда — с их помощью они могли осмотреть сразу большую площадь. Камайа хотел взять с собой боевых зверей или Ястребов, но за ними пришлось бы возвращаться к Арсенальной Горе и тогда не удалось бы избежать расспросов. Оставалось надеяться, что их личного оружия хватит.

У Охэйо на запястье висел блик. Брахмастра, разумеется, лежала у него в наплечной сумке, с другими полезными вещами — большим фонарем, биноклем и инфракрасным ноктовизором. Он позволял обнаружить разных затаившихся существ даже в зарослях или в тумане. Сам Лэйми прихватил старинную энергопризму — не очень точная и дальнобойная, она не нуждалась в очень точном прицеле и была популярна в военных играх под Зеркалом. Она могла отбросить нападавшего метров на десять и изорвать на нем в клочья всю одежду (это означало "убит"). До изобретения блика энергопризма была единственным, кроме рукопашного боя, оружием против ТЕХ и он умел владеть ей.

Камайа, собираясь сюда, прицепил к поясу разделитель, взял ваджру — он ценил её за дальнобойность, хотя Охэйо и предупредил, что за Зеркалом пользоваться ей надо с большой осторожностью. Стреляя из неё в близкие цели, можно было, как минимум, сильно обжечься, а то и вовсе лишиться глаз. Так что надевать её Анту не стал и положил в багажник скутера — всё же, она весила килограмма четыре. Он надел нечто вроде куртки с короткими рукавами — обычная для солдат Империи броня из множества мелких, глянцевито-блестящих черных пластин, сочлененных так гибко, что броня казалась подвижной, словно бы сделанной из полужидкой резины. Притом, при любом изгибе она оставалась плотной и могла отразить прямой удар энергетической призмы.

Три скутера нетерпеливо приплясывали перед самой поверхностью Зеркала. Лэйми оглянулся. Позади равнодушно замерли боевые звери, вытянув свои длинные шеи. Между ними, на крыше Ключа, лежал ноутбук, автоматически отсчитывая последние секунды.

Теперь, когда пути к отступлению уже не было, Лэйми вдруг показалось, что они делают что-то не так. Ему нестерпимо захотелось отказаться, но его удержал стыд.

Мрак Зеркала перед ними исчез, открывая простор по-летнему жаркой равнины. И их скутера в едином порыве рванулись вперед.

Глава 20:

Из тьмы

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Лэйми спускался медленно, прислушиваясь, но шум падающей воды глушил все звуки. Проникнуть за её завесу оказалось нелегко — напор водопада мгновенно снес бы его в пропасть, сунься он под него. Юноше пришлось медленно, шажок за шажком, ползти вдоль неровной скалы, прижимаясь к ней всем нагим телом. Теплые струи хлестали его по плечам, по ногам, угрожая сбить их со скользкого камня, брызги душили, но вскоре он миновал спасительный край. Перед ним был короткий широкий туннель, а вот дальше... один мертвый лиловый свет.

Лэйми пошел было к нему, но вскоре постыдно пополз на четвереньках. Камень тут был гладкий, как стекло, и мокрый, скользкий. А ноги отчего-то дрожали...

На самом краю он замер. Темно-лиловая, светящаяся, но всё же мрачная бездна, неподвижная, мертвая, бесконечная. Лэйми захотелось выглянуть из туннеля, чтобы разглядеть внутреннюю стену пещеры, но он не решился. Вдруг там вообще не окажется стен...

В пустоте родилось движение: из бездны внезапно выплыл грозящий черный силуэт. Ещё миг — и он стал виден совершенно отчетливо.

Лэйми закричал.

2.

К нему поднималось громадное черное облако, — тьма, абсолютный мрак, словно множество непроницаемых черных покрывал. Но мрак живой, движущийся, активный. Юноша оцепенел от страха — собственно, если бы не это, он с воплем рванулся бы назад — и кувыркаясь полетел бы в пропасть. Однако мышцы его окаменели, глаза дико расширились. Продлись это ещё несколько секунд, страх просто убил бы его, но облако надвигалось слишком быстро. Ещё мгновение назад оно было далеко — а теперь совсем рядом... так близко... вплотную!

Мрак коснулся его, но не поглотил. Лэйми оказался на самом его краю.

На границе.

3.

Это было как внезапный и хлесткий удар. Лэйми словно оглушило, все привычные ему ощущения мгновенно исчезли. Непостижимо как, но он понял, что это не существо. Нет — остаток изначального, древнего, черного мира, неведомо как сохраненный в глубине земной тверди. Мира без света, мира, где вместо зрения были ощущения словно бы вывернутого наизнанку тела, мира, в котором ощущалась вся глубина этой бездонной черной пропасти. И там были обитатели, да. Бесплотные, но мыслящие; когда сознание Лэйми соприкоснулось с ними, он понял всю бесконечную чужеродность этих созданий. Их память уходила в такие бездны времени, что они сами не ведали их дна. И они хотели вернуть родной, привычный им мир — естественное и понятное желание, однако в душе Лэйми оно отозвалось диким ужасом. Он просто не знал ничего страшнее, чем жить в мире мрака. Ужас был даже не в том, что он не сможет там видеть, совсем нет. В том, что он сможет чувствовать... как бы ощупывая мир вывернутыми внутренностями, что эти его чувства, его боль будут тянуться в места, где даже мертвая материя вопит от ужаса...

Если бы его затянуло внутрь, он бы не выдержал... или же выдержал бы, но воспоминания о свете стали бы для него бесконечной, чудовищной пыткой. Но он был на границе: внутри и извне. Его разрывало пополам; в одной части его души была беспросветная тьма, в другой же...

Свет! Бесконечная серебряная пустота с множеством скал-островов, черных, но не таких, нет! Там были сознания... совсем иные сознания.

На какой-то невыносимый миг всё замерло — и в этот миг Лэйми просто не существовал. Потом он понял, что оба этих мира — не более чем пена на поверхности третьего, в котором нет ни света, ни тьмы, ничего, привычного живому существу. Один кипящий хаос, в котором, в то же время, есть всё...

Что это "всё" Лэйми так и не успел понять. Он стал дверью между мирами, не только ничем не связанными, но находившимися в непредставимой вражде: столкнись они — и его разорвало бы в клочья. Но не только: это была бы аннигиляция, взрыв, который один мир уничтожил бы, а в другом проделал чудовищную дыру. И потому, соединенными усилиями, его вышвырнули вон.

4.

Это был совершенно реальный удар: Лэйми пролетел весь туннель, пробил, словно снаряд, стену падающей воды, и лишь потом гравитация потянула его вниз. Он падал... падал... падал... думая только о том, что Внутренняя Энергия в нем на самом деле никуда не делась. Собственно, она всегда была в нём, Найана лишь разбудила её. Потом он истощил её до дна... но на самом ли деле? Ведь лишь одного ослепительного мига прорыва ему оказалось достаточно... и в этот миг вернулось всё. Вернулось; но не только. Чудовищное испытание, когда его почти разорвали пополам, оказалось не напрасным: он понял, что свет — или его аналоги — есть повсюду. Нужно только уметь их видеть, — но теперь он умел. Пускай всё в этом свете казалось ему серебряно-серым, тусклым, самосветящимся, — выступающие части ярче, углубления тусклее, — но ощущение глубины пространства было удивительным. Всё было идеально четким, точным, резко очерченным. Цвет был везде неизменным, однако оттенков его яркости — не меньше, чем у любого обычного света...

К счастью для пленника, тут не было дна. Падающая вместе с ним вода, шипя, испарялась на каменных уступах. Жара становилась невыносимой. Расщелина, сужаясь, тянулась уже поистине в непредставимую бездну, однако узнать куда именно, было нельзя: даже если Лэйми не расшибется об очередной выступ, то просто сварится. Он бездумно затормозил... завис...

Его охватила дикая радость и вместе с тем — недоумение: неужели ОНИ не знали, к чему приведет их желание взглянуть на диковинного пленника? Выходит, что нет.

Лэйми перевернулся в воздухе и стремительно помчался вверх.

5.

Светящийся проем юноша миновал не задумываясь, однако успел сделать довольно неприятное открытие: даже малейший проблеск обычного света гасил его второе зрение и нужно было несколько секунд, чтобы оно вернулось.

Пронизывая горячий, влажный воздух, словно падая вверх, Лэйми начал чувствовать... не сопротивление, нет, — словно он постепенно приближался к невидимому солнцу, такому же, как горевшее в его груди, только невероятно громадному. По сравнению с ним он был искрой рядом с настоящим солнцем. Похожее ощущение он испытал рядом с серой воронкой, втянувшей его в этот подземный мир. Словно его сердце вдруг оказалось вне его груди, внутри иного, огромного сердца — точней, пожалуй, и не скажешь.

Лэйми невольно замедлил подъем, хотя уже видел черный круг наверху, которым кончалась шахта. Лишь вблизи он понял, что это монолитная плита, сделанная, на ощупь, из теплого и гладкого стекла. Она заметно вибрировала; прижавшись к ней ухом, Лэйми уловил вдруг знакомый, почти инфразвуковой гул.

Машина! Невообразимая машина, которую он видел в исполинской пещере под дворцом! И так близко!

Юноша огляделся. Нет, никаких боковых ответвлений, проходов, трещин — ничего. По зрелом размышлении этому стоило бы радоваться, но Лэйми ощутил только страх — почти достигнув своей цели, вновь возвращаться в кишащий ад...

Но всё же — что это за место? Почему всё — дворец, машина, остаток того, древнего мира, — всё это оказалось на одной оси, которой служила эта пропасть, уходящая в недоступную бездну? Если твари смогли продолбить две, насколько он мог прикинуть, мили монолитной скалы, то почему они не вломились прямо внутрь? Или, наоборот, неведомые строители закупорили этой машиной, словно пробкой, адскую бездну, обиталище комка исходной тьмы?

Лэйми яростно потряс головой. Собственно, он уже не мог понять — реальность это или какой-то причудливый бред. Вот он, обнаженный, свободно висит в воздухе над бездонной шахтой, в серо-серебряном, мертвенно светящемся мире — это что, реальность?

Он ущипнул себя за бедро и тут же вскрикнул, задев свежую ссадину. Да уж, явно не сон. Тем не менее, ему очень хотелось вернуться в родной, привычный до боли мир.

6.

Сначала он стремительно падал, дразня бессознательно смерть и одновременно разглядывая неровные, но всё же округлые стены шахты. Не было похоже, что по ним сможет подняться любое живое создание крупнее клопа. Умеют ли в подземном мире летать? Обладающие плотью — нет, а вот лишенные её... сможет ли Внутренняя Энергия защитить его от этих призрачных теней?..

Юноша глянул вниз и мир вокруг мгновенно изменился — разлитое повсюду серое свечение исчезло, осталась лишь тьма, да страшное синее тление, сочившееся из проема, милосердно укрытого падающей водой. На краю туннеля напротив бестолково топтались многорукие стражи. Лэйми остановил падение, впервые ощутив всю мощь своей вновь обретенной силы — солнце в его груди вспыхнуло яростным, однако не обжигающим огнем — и по крутой дуге нырнул в туннель, с радостным воплем проскочив над их выпуклыми спинами. Бессознательно он, правда, боялся, что чудовищное облако тьмы пустится за ним в погоню, но ему, очевидно, хватило первого знакомства.

7.

Лэйми завис на несколько секунд, пока не вернулось второе зрение — ему вовсе не хотелось смаху налететь на стену — потом полетел дальше. Здесь была длинная череда пандусов, полого поднимавшихся наверх. Попадалось и множество боковых ответвлений, но он туда не заглядывал. Все его мысли непременно сводились к одной — вверх!

Жара постепенно слабела. Однако туннели, поначалу пустые, становились всё более оживленными. Население здесь было пёстрое — уже знакомые двуноги, бочонки-муравьеды, исполинские гусеницы, какие-то кольчатые конусы, передвигавшиеся резкими прыжками...

Хотя Лэйми летел совершенно беззвучно, его замечали — фасеточные глаза-шишки начинали метаться на своих гибких отростках. Возможно, они видели тепло его нагого тела, возможно, обладали, как и он, вторым зрением — но невидимкой он не был. Никто не пытался его задержать — собственно, и не мог. Потолки, к счастью, тут были достаточно высокие, но внезапно из бокового проема вылетел рой бесформенных темных облачков — в серебряном свете они казались бархатисто-черными.

Лэйми, как мог, прибавил скорость, и, бросаясь то в один, то в другой туннель, смог оторваться от погони. Ничего особенно приятного в этом, правда, не было: он понимал, что растерянность врагов не могла длиться долго. Пускай он мог летать — но оставался видим и уязвим. Один меткий выстрел или плевок двуногой твари — и ему конец. Выход! Где же выход?

Неожиданно он вылетел в исполинский — метров десять в высоту и ширину — туннель, тянувшийся в оба конца, насколько хватал глаз. Он напоминал оживленную улицу — по нему навстречу друг другу двигалось два живых потока, таких густых, что под ними порой не было видно пола. Лэйми мгновенно узнал звуки этого места — именно по этому туннелю его несли, и значит, за одной из бесчисленных арок в его стенах скрывалась та воронка... разрыв в Реальности, через который он попал сюда...

Он стремительно помчался вперед, стараясь держаться поближе к полукруглому своду, под которым тянулись какие-то толстенные ржавые трубы. За ним следовала волна смятения и испуганных криков, упорядоченное движение останавливалось, превращаясь в бессмысленную толчею. Лэйми мгновенно охватил сумасшедший восторг — дикое, беспредельное счастье, какого он раньше даже не мог представить. Это, впрочем, не мешало ему внимательно смотреть вниз.

Здесь были сотни тысяч разнообразных существ, но не только: какие-то нагруженные тележки, бочки, контейнеры, плывущие в общем потоке, словно лесной мусор, влекомый муравьями. Порой попадались громадные восьминогие существа со здоровенными вытянутыми головами. Их толстые длинные шеи могли загибаться до широкой, вогнутой, как корыто, спины — у одной твари там лежала целая связка толстых труб. Это был удивительный гибрид живого грузовика с краном, тоже живым. Здесь всё было живое. Лэйми нигде не видел никаких машин. Ему захотелось задержаться тут подольше, узнать все тайны этого странного места, но он тут же опомнился.

Туннель вел его явно не туда: живой поток иссякал, замелькали запертые железные ворота, потом Лэйми увидел широкий скат, выходивший в громадную пещеру. Дно её было залито густой жижей, и оттуда несло настолько ядовитой гнилью пополам с какими-то химическими ароматами, что он решительно повернул назад.

На обратном пути он всматривался в обитателей этого места более внимательно. Тут оказалось неожиданно много людей. Они терялись между тварей, но их были тысячи, с виду совершенно обычных — старых, молодых, мужчин и женщин. Нагие дети, стройные девушки казались здесь чем-то совершенно неуместным. Они тоже замечали его, провожая спокойными взглядами. Лэйми видел их неподвижные глаза и лица, лишенные всякого выражения. Люди? Нет. Пустые скорлупки, внутри у которых...

Он заметил впереди множество бархатисто-черных облачков. Они выстроились сетью, перекрывшей весь туннель и столь густой, что он не смог бы проскочить между ними.

Лэйми оглянулся. Сзади сплеталась такая же сеть. Боковые проемы — все, как назло, низкие, и в них стоят уже знакомые многорукие твари. Всё, бежать некуда. Оставалось только прорываться...

Лэйми наотмашь бросился вперед, невольно крепко зажмурившись. Что-то прошло сквозь него, от макушки до пяток, ослепив и опалив мгновенной острой болью — словно раскаленные когти чиркнули по сердцу.

Когда зрение вернулось к нему, он оглянулся. Черные тучки летели за ним — не так быстро, как он сам, зато правильным строем, готовым настичь его и плотно сомкнуться со всех сторон. Лэйми потер всё ещё нывшую грудь и помчался дальше. Где же, где же выход?..

Далеко впереди он уже видел второй конец туннеля — колоссальную арку, покрытую непонятными резными изображениями. Живой поток вливался в неё, минуя распахнутые створки решетчатых ворот — не достающих, впрочем, до потолка. Однако на выступах стен за ними стояли люди — или что-то в телах людей — с какими-то предметами в руках, подозрительно похожими на винтовки. Итак, и там его уже ждали. Что делать? Попытать счастья в одном из боковых проходов? А если он влетит в тупик?

В этот миг Лэйми ощутил знакомую беззвучную дрожь, пронзившую всё его тело, и на мгновение замер, пытаясь сориентироваться. Он не мог ощутить направления, однако вон та арка... единственная на довольно большом протяжении...

Он решительно нырнул в не очень просторный проход. Впереди замаячила туша многорукого стража, немного не достающая до потолка, но Лэйми лишь прибавил скорость. Ловко развернувшись в воздухе, он ударил тварь пятками. Подошвы врезались во что-то, похожее на твердую резину; боль была такая, словно он прыгнул босиком со второго этажа. Но инерция разгона помогла — тварь отшатнулась назад, споткнулась и рухнула набок. Лэйми проскочил над ней. Роговая пика чиркнула его по бедру, оставив длинную, глубокую царапину, однако всего через секунду он ворвался в круглый зал — не очень большой, с глубоким водоемом в центре. Массивные арки поднимались от пола высоким сводом, поддерживая полый, срезанный конус, расширявшийся книзу. В нем...

Второе зрение Лэйми не могло это охватить; бесцветное, призрачное мерцание, от которого начинали болеть глаза. Но он буквально нутром чувствовал здесь средоточие Силы, слабый отблеск которой он видел там, наверху, в бывшей психушке. Щелевидные окна между арками вели в просторную полость над конусом. В ней вихрилась невидимая энергия, вытекавшая из узких проемов в стенах. Там, в скале, ощущались какие-то громадные монолиты, похожие на машину, которую он видел под дворцом, хотя, конечно, много меньшие и более простые...

Лэйми не стал особо долго размышлять над увиденным: он просто нырнул снизу вверх в сердцевину вихря.

Слишком поздно он понял, что здесь был только выход. В последние мгновения перед тем, как его извергло обратно, он всей своей внутренней силой попытался пробиться сквозь это мертвое сопротивление туда, наверх...

Ему уже почти это удалось, когда коническая, сходящаяся труба смерча внезапно разорвалась. Лэйми безжалостно вышвырнуло в разрыв... куда-то вбок.

Глава 21:

Другие Мроо

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Лэйми смог пролететь всего несколько метров. Потом скутер вдруг резко пошел вниз. Лэйми на миг ощутил невесомость, — и днище машины ударилось о землю с такой силой, что у него едва не вылетели зубы. Окажись между ними язык — он немедленно и навсегда стал бы немым.

Скутер заскользил, как санки, врезался в какую-то кочку и опрокинулся. Лэйми проволокло по траве, потом он понял, что лежит на ней, распластанный на животе. Неловно подвернутая правая рука мучительно ныла. Он сел.

— Все живы? — спросил Охэйо, осторожно поднимаясь на ноги. Он выглядел изрядно ошалевшим. Длинные волосы полукровки растрепались, в них почему-то оказались сухие стебли бурьяна.

— Все, все, — Камайа с трудом встал. На его лбу кровоточила длинная ссадина. Он коснулся её и недоуменно замер, глядя на свою кровь.

— Что случилось? — наконец спросил Лэйми. Ему тоже удалось встать, но все движения стали слишком легкими — стоило взмахнуть рукой, как её начинало куда-то вести и останавливалась она гораздо позже, чем он хотел.

— Двигатель скутера тоже использует резонанс Зеркала, — Охэйо выплюнул попавшую в рот травину и начал отряхиваться. — Ведь мы придумали их уже в Хониаре, лет сто пятьдесят назад. Об этом я забыл. И... вы заметили, что стало с нашими телами? Зеркало нас больше не сдерживает, так что вся координация движений нарушена. Придется привыкать. И... мне кажется, что движемся мы теперь гораздо быстрее, чем думаем.

— А наше оружие?

Камайа снял с пояса разделитель. Едва он включил его, шестидюймовая зеркальная игла сердечника выстрелила из корпуса вперед и на невидимом её острие зажглась злая лиловая звездочка. Одно прикосновение к спуску — и трава с негромким свистом полегла, словно от взмаха огромной косы.

— Работает, как видишь. Он использует энергию холодного ядерного распада. Я сам конструировал этот силовой блок. Его хватит на пять часов такой стрельбы. А вот твоя энергопризма, Лэйми, питается от конденсатора. Его хватит всего на десять секунд непрерывного действия. Запасные есть?

Лэйми покраснел.

— Ну... нет. Я не подумал, что они тут нужны...

— Раз не думал, то ты просто дурак, — Охэйо шагнул, осматривая свой помятый скутер, вскрикнул и замер на одной ноге, рассматривая подогнутую подошву второй. Под Зеркалом он привык ходить босиком; это было удобно, благо поранить ногу там было нельзя. — И я, кажется, тоже.

Он открыл багажник, изучая лежавшие там вещи. В корпусе ноктовизора лопнул дьюар с жидким азотом и он исходил ледяным паром. Стекло фонаря тоже разбилось, но лампочка вроде уцелела. Однако, когда Охэйо для пробы включил его, она немедля взорвалась, выпустив облачко белого дыма. Бинокль и брахмастра не пострадали.

— Здесь всё не такое прочное, как под Зеркалом, — заключил он, закидывая сумку с тем, что осталось, на плечо. — И мы в том числе. А как ваши вещи?

Лэйми ничего не взял — то есть, собирайся он сюда заранее, он взял бы множество вещей, но времени на сборы у него не было. Камайа думал так же.

Поняв, что серьёзных потерь удалось избежать, они осмотрелись. Зеркало возвышалось за ними отвесной дымчато-серой стеной, занимавшей полмира. Напротив, на востоке, виднелись поросшие лесом холмы. На севере, гораздо ближе, лес темнел сплошной, неприветливой стеной. На юге равнина полого скатывалась вниз, обрываясь в глубокую лощину на месте перерезанной Зеркалом реки. И — нигде никаких следов городских окраин, но после лунокрушения это вовсе не удивляло их.

— У западной стороны Зеркала наверняка возникло колоссальное озеро, — заключил Охэйо, глядя на сухое русло. — Едва Генератор отключится — оно просто смоет Хониар. Об этом тоже никто не подумал. Знаете, здорово, что мы выбрались сюда... Когда вернемся — я немедленно займусь проверкой Генератора. А пока — пошли.

— Куда? — немедленно спросил Камайа.

Охэйо подумал.

— На юг. К реке.

2.

Камайа задержался лишь затем, чтобы надеть ваджру. Браслеты сомкнулись на его руке с металлическим лязгом. Оружие было тяжелым, но оставляло ладони свободными. Прицел не требовался. Едва Анту коснулся выключателя, из панциря выскользнул блестящий сердечник и из него ударил тонкий наводящий луч. Чтобы разнести то, на что упал этот пронзительно-яркий световой зайчик, Камайе оставалось скрестить пальцы — спусковой сенсор-кольцо одевался на указательный.

Они шли гуськом, друг за другом, — Камайа впереди, Лэйми со своей энергопризмой за ним. Охэйо, внимательно смотревший под свои босые ноги, шел последним. Голова у Лэйми кружилась и он чувствовал себя, словно во сне, — мир вокруг казался ему совершенно нереальным, словно он вернулся в своё, уже мифическое детство...

Выпуклый изгиб склона не давал им увидеть бывшее побережье реки. Миновав его, они замерли. Там, у самого стыка Зеркала и обрыва, виднелись крыши селения.

3.

Они все по очереди рассматривали его в бинокль. Расстояние было внушительным — примерно полмили — но бинокль сокращал его метров до ста. Тем не менее, разглядеть селение толком не вышло, — дома окружал земляной вал, из-за него виднелись лишь деревянные крыши. Как решил Лэйми, место было подобрано очень удачно — с южной стороны селение прикрывал обрыв, с запада — неразрушимое Зеркало. Но вот чего они так боялись?..

— Похоже, победа далась нелегко, — заключил Охэйо, опуская бинокль. — Так строили тысячи две лет назад. Ничего больше я сказать не могу. Надо подойти поближе...

Они быстро двинулись вперед. Лэйми вдруг с удивлением заметил, что идет по хорошо различимой тропе. Люди здесь были. Только вот где они?..

Казалось, на этой равнине невозможно спрятаться — разве что в редких купах кустов. Поэтому, когда навстречу им, казалось, из-под земли, выскочили трое парней, Лэйми едва не вскрикнул от неожиданности. Потом они замерли, удивленно разглядывая друг друга.

Почему-то чужаки сразу не понравились Лэйми. Все трое в комбинезонах, окрашенных в хаотическую мешанину зеленых, желтых и бурых пятен. На поясах — какие-то кожаные карманы, чехлы и сумочки совершенно непонятного назначения. В руках — очевидно оружие, однако очень примитивное на вид — из дерева и шершавого, грубого металла. Волосы рыжеватые, коротко и очень аккуратно подстриженные. Лица скуластые, костистые, бледные. Губы тонкие, вытянутые в горизонтальную линию. Глаза темные, глубоко сидящие, какие-то масляные, наглые. Совсем как у...

Реакция Охэйо оказалась быстрее. Он вскинул руку. Лэйми увидел на его ладони блик, потом его сознание потряс беззвучный, ослепляющий удар. В глазах всё расплылось. Когда зрение сфокусировалось, он увидел, что чужаки навзничь лежат на земле. Глаза у них побелели, словно у сваренных рыб. Ни один из них не шевелился.

Охэйо медленно опустил руку. Его всего трясло.

— Это ТЕ, — наконец сказал он, немного успокоившись. — ТЕ твари. ИХ ни с кем не спутаешь... — он осторожно подошел к ближайшему телу и потыкал его босой ногой. — Похоже, они все подохли. Окончательно.

Лэйми огляделся. Как ни странно, теперь, когда обнаружилась несомненная и серьёзная опасность, он неожиданно успокоился. Может, потому, что она была более чем знакомой. И этот мир сразу перестал казаться ему совершенно чужим...

— Теперь понятно, чего они боятся, — Охэйо мотнул головой в сторону селения. Осторожно, двумя пальцами, словно дохлую рыбу, он поднял за дуло странное оружие, рассматривая его. — Это какой-то примитивный автомат, — сказал он через минуту. — Должно быть, самодельный. Я читал про такие в Библиотеке. Ими пользовались лет пятьсот назад. Надо будет на обратном пути захватить, — он бросил оружие и повернулся к селению. Там по-прежнему ничего не двигалось. — Ладно, пошли. Наверняка, там кто-нибудь есть, иначе ТЕ не вынюхивали бы поблизости...

Осторожное путешествие возобновилось. Воздух порывами налетал на их лица, словно совсем рядом двигалось что-то очень большое. Лэйми не сразу вспомнил, что это ветер — под Зеркалом ветра не было. Как не было и солнца. Наверное, поэтому здесь было гораздо теплее. Лэйми скоро стало жарко и он расстегнул куртку. Охэйо поступил так же. Камайа в своей нелепой броне мог только утирать пот со лба. В животе у него явственно урчало.

Лэйми невольно прислушался к своему животу — и вдруг с удивлением понял, что голоден. ОЧЕНЬ голоден. Он даже почувствовал слабость и остановился.

Ему стало страшновато. Под Зеркалом он ничего не ел — собственно, там и есть-то уже было нечего. Все запасы еды давным-давно вышли, а готовить новую было не из чего. А вот здесь... здесь он не видел ничего съедобного.

— В селении должна быть еда, — сказал Охэйо, невольно ускоряя шаг. — Если там, конечно, есть люди.

До вала оставалось всего метров двести. Лэйми показалось, что на его гребне что-то копошится.

В тот же миг раздались выстрелы.

4.

Лэйми увидел целую цепочку ярких вспышек. Мгновением позже над его головой что-то мелодично свистнуло. И ещё раз. И ещё, но уже гораздо ближе — он даже почувствовал ветерок...

Он вскинул энергетическую призму и полоснул по стрелкам широким веером. По полю словно пронесся смерч — высоко в воздух взлетели клочья травы, переломанные в щепу ветви кустов и земля. Силовой жгут оставил широкую и длинную полосу взрытой почвы, но он покрыл едва ли седьмую часть отделявшего их от врага расстояния. Камайа, большой знаток военных игр, поступил иначе.

— Ложись, идиот! — он схватил Лэйми за шиворот и грубо швырнул на землю. — Ложись! — заорал он, бросаясь к удивленно замершему Охэйо. — Ложись! Ло...

Энергетическая призма на несколько мгновений напугала стрелков — огонь из-за вала прекратился. Но вот искусственный смерч утих — его заряд исчерпался. На валу вновь сверкнула цепочка рыжих огоньков... и Лэйми увидел, как панцирь на спине Камайи распустился острыми лепестками вывороченного металла. Из темного отверстия толчком выплеснулась кровь, дрожащими каплями стекая по глянцевитым пластинам. Камайа вздрогнул, вдруг рывком повернулся, словно увидев в стороне что-то необычное — и молча упал лицом вниз. Тяжелое в бесполезной броне тело безжизненно перекатилось на спину и замерло. На этом более чем двухсотлетняя жизнь Анту Камайи, непобедимого спорщика и одного из лучших воинов в Хониаре, закончилась.

Вторая пуля попала ему прямо между глаз.

5.

Лэйми не успел осознать, что именно произошло. Охэйо бросился к упавшему другу и принялся трясти его.

— Камайа! Камайа, что с тобой? Кам...

Что-то сочно щелкнуло. Охэйо взвыл от боли, хватаясь за левый бок. Между пальцами немедля потекла кровь. Аннит взглянул на неё... тут же его глаза закатились и он безвольно откинулся на спину. Рана, с которой сползла его обмякшая ладонь, не была видна под курткой, вот только сама она пропиталась кровью, а застывшие глаза Охэйо смотрели куда-то мимо этого мира...

На несколько мгновений Лэйми растерялся. Его охватил постыдный, жалкий страх. Проход в Зеркале откроется лишь через сутки... он остался один... убьют...

Именно страх заставил его потянуться за оружием. Бросив бесполезную энергопризму, он пополз к Камайе, непослушными пальцами расстегнул браслеты и надел его ваджру, потом прицепил к поясу разделитель. При взгляде на страшную кровавую дыру в лице друга все его чувства растворились во внезапной вспышке неистовой ярости.

Лэйми поднялся на ноги, вскинул руку... кажется, он кричал, видя, как трепещущая синяя молния рвет землю на валу в клочья. Крыши за ним одна за другой взлетали на воздух облаками искр и пламени. Лишь когда всё там потонуло в дыму, Лэйми перестал стрелять. Потом он пошел вперед. Ему было очень легко. В ушах у него звенело, в ослепленных глазах плавали цветные пятна. Он понятия не имел, что будет делать, когда доберется до цели. Собственно, он уже вообще почти не думал...

Казалось, в развороченном, затянутом дымом селении не могло остаться уже ничего живого, — но, когда Лэйми подошел к нему метров на сто, навстречу ему вновь сверкнули выстрелы. Что-то ударило его под ребра... сильно... он инстинктивно попытался прикрыться рукой — и в тот же миг по ней словно ударили палкой. По животу потекло что-то теплое. Просунув руку под куртку, он увидел, что ладонь вся в ярко-алой крови. Больно почему-то не было, он только ощущал, как слабеет. В голове всё поплыло. Лэйми упал. Ему стало легко, он словно поднимался куда-то...

Сжав зубы, он приподнялся на локте. И тут же опрокинулся назад, в траву. Но то, что он увидел...

Там, возле вала... пять фигурок, шагавших явно в его сторону. ТЕ, зеленовато-пятнистые. Сейчас они подойдут к нему... свяжут... и зароют в землю. Вот только никаких мук погребения заживо, о которых он столько прочел в Библиотеке (отнюдь не придуманных; это писали люди, проведшие под землей иногда лет по двадцать) он не почувствует. Поняв это, он ощутил почти радость.

Но ТЕ не получат его так вот легко. Ваджра, правда, стала неподъемной, как валун, и, даже сумей он навести её на цель, это ему не помогло бы, — на её корпусе зияло окаймленное окалиной отверстие. Пуля, разбив энергоблок, лишь чудом не вызвала взрыва, после которого от Лэйми осталась бы только воронка глубиной метров в десять.

Он попытался расстегнуть браслеты и сбросить эту бесполезную тяжесть, потом, опомнившись, снял с пояса разделитель. Это оружие работало — на острие сердечника немедля зажглась крохотная, злая звезда. Пусть только ТЕ подойдут чуть поближе...

Он очнулся, когда его пнули. ТЕ стояли над ним, их было пять. Один из них поднял автомат — увидев, что враг ещё жив, он решил без долгих размышлений разнести ему голову. Молодые лица... совсем молодые... в глазах — ни капли любопытства, одна только злоба... и страх.

Сил Лэйми в самый раз хватило, чтобы нажать на спуск и провести разделителем справа налево. Оружие издало тихий, печальный свист. Пять фигур беззвучно переломились пополам и рухнули на землю. В нос Лэйми ударила теплая вонь распоротых внутренностей и резкий, металлический запах крови. Потом он смог уже окончательно погрузиться в блаженную темноту...

Глава 22:

Что хуже мрака?

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Сознание возвращалось медленно. Несколько раз Лэйми приходил в себя, потом вновь уплывал куда-то в мучительном головокружении. Тело было словно чужое, во рту — противный привкус крови.

Наконец, собрав все силы, Лэйми приподнялся. Он лежал в грязном, пустом бетонном кубе со стороной метра в четыре, освещенном тусклой, красноватой лампочкой.

Электрический свет! Юноша сел, осмотревшись внимательней. В центре комнаты мерцал, на мгновения расплываясь, призрачный серый вихрь. Лэйми пополз было к нему, но вовремя вспомнил, куда ведет этот вход. Пол был холодный. Если он и оставался под землей, то явно неглубоко. А как же его Внутренняя Энергия?

В груди было пусто. На мгновение Лэйми испугался, потом, оттолкнувшись босой ногой, завис в воздухе. Не то, что раньше, но всё же...

Он спрыгнул на пол и с облегчением перевел дух. Вот только голова была тяжелой. Дико хотелось спать, живот заметно подвело. Лэйми был голоден, как волк. Огонь в нем не уставал и не нуждался в пище, но вот он сам...

В комнате был единственный выход. Короткий коридорчик привел его к запертой стальной двери. Лэйми прижался к ней ухом и прислушался. Ни звука.

Замок оказался массивным, но не сложным. Чтобы открыть его снаружи, был нужен вычурный ключ, но с этой стороны оказалось достаточно отжать защелки и отодвинуть засов. Дверь мягко подалась. Узкий коридор впереди через пару шагов выходил в поперечный, пошире. Юноша бездумно прикрыл дверь. Подпружиненная щеколда соскочила с оглушительным лязгом и Лэйми резко вздрогнул. Вернуться он уже не мог, да и зачем?

Он осторожно выглянул за угол. Сводчатый, бетонный, явно подземный туннель был освещен редкими, тусклыми лампочками. Слева он упирался в закрытые стальные ворота, справа поворачивал. Лэйми повернул налево: справа доносился слабый, неопределенный шум. Он шел медленно, беззвучно ступая босиком. Лететь было бы проще, однако Лэйми боялся тратить почти исчерпанную силу...

Он подкрался к воротам, прижался к литой створке ухом, потом попробовал их открыть. Тщетно. Они были заперты, и, похоже, с той стороны. Что ж, придется идти на звук...

За поворот он выглянул лишь немного помедлив, узнав едва различимые, однако несомненно человеческие голоса. Свет там не горел, но дальше туннель вновь поворачивал и где-то там, за новым, освещенным поворотом, ходили и говорили люди. Здесь же было совершенно пусто, в стенах чернели распахнутые настежь двери.

Лэйми вновь пошел вперед, потом, не сдержав любопытства, наудачу заглянул в одну. Какой-то склад: вороха, целые груды тряпья, разбросанного прямо на полу. Здесь было сухо и тепло. Он сел, решив немного отдохнуть. В голове всё мягко поплыло, глаза слипались. Лэйми бездумно лег. Как тут тихо... уютно...

Он ещё нашел в себе силы зарыться в теплую груду поглубже. И, незаметно позабыв про мучительный голод, крепко заснул.

2.

Его разбудила чья-то босая нога, чувствительно пнувшая пониже спины. Тело проснулось быстрее сознания: рывком развернувшись, юноша ударил наугад. Его предплечье врезалось во что-то живое, послышался испуганный вскрик... Девушка!

Боевой задор Лэйми мгновенно исчез. Он как-то сразу вспомнил, что на нем нет и лоскута, инстинктивно пытаясь прикрыть бедра кучей тряпок. Девушка схватила его за руку и потянула с неожиданной силой.

— Да вылезай же, дурак! — с обидой прошипела она: Лэйми достаточно крепко стукнул её. — Здесь же нельзя спать!

Юноша наконец опомнился. Комната была почти совсем темной, лишь в распахнутую дверь проникали слабые отблески света. Всё, что он мог разглядеть, — подстриженные до плеч волосы и мешковатое куцее платье, сшитое чуть ли не из брезента.

— На, одень, — она вытащила из кучи рабочие штаны и швырнула ему. Штаны были поношенные и мятые, но Лэйми торопливо натянул их. К его удивлению, они пришлись ему более-менее впору.

— Давай, поднимайся, — она вновь пнула его в зад, — навалялся уже. Жить тебе надоело, что-ли? С кем хоть развлекался-то? Не с собой?

Лэйми мучительно покраснел. Девушка была совершенно обычной. Но всё же, что это за место?

Она больше не обращала на него внимания, торопливо роясь в тряпках: одни отбрасывала в сторону, другие скручивала в узел. Лэйми молча смотрел на неё.

Вскоре узел вырос до чудовищных размеров и она невозмутимо навьючила его на юношу. Лэйми пошатнулся. Он не считал себя слабым, но если долго не есть...

Отобрав второй узел, поменьше, девушка вытолкала его в коридор.

— Давай, давай, пошли. Хотя бы мне поможешь...

Когда они подошли к повороту, Лэйми смог, наконец, разглядеть её. Невысокая, крепкая, круглолицая. Не то, чтобы очень красивая, но всё же...

Он невольно замедлил шаг и девушка оглянулась. Секунду они смотрели друг на друга, потом она торопливо подошла к нему.

— Откуда ты только взялся? С такими лохмами тебя мигом... ты часом не из приемного сбежал, а?

Лэйми понятия не имел, о чем это она, однако кивнул.

— Господи, вот дурак! Тебя же теперь... сдохнуть легче будет. Ну, ладно... как же ты сюда попал?

Лэйми отмолчался.

— Ладно, дело твоё. Раз пролез — значит, не совсем тюфяк. Вот что... — она вдруг запустила руки в его длинные волосы.

Прежде, чем Лэйми успел опомниться, она как-то связала его лохматую гриву, спутанную крупными кольцами, в тугой узел. Это было больно, из глаз брызнули слезы, однако он терпел.

Выдернув из узла какую-то тряпку, девушка плотно обвязала ей его голову, на манер пиратского платка.

— Теперь, может, не заметят, — сказала она, закончив. Затем, отступив на шаг, она спросила:

— Кто ты, такой красивый?

— Лэйми. Лэйми Анхиз.

— А я — Эрина. Ладно, пошли, а то меня хватятся...

За поворотом юноша заметил стальную решетку. Её охраняли трое парней, одетых так же, как он. Дальше в стенах туннеля виднелись двери и между ними сновала одинаково одетая молодежь: босые парни в рабочих штанах и девушки в таких же мешковатых платьях, как у Эрины.

Створки решетки оказались приоткрыты. У охранников были только короткие палки, к тому же, двое из них откровенно дремали, привалившись к стене. Но третий — мускулистый и широкогрудый — проводил его пристальным взглядом, от которого Лэйми стало не по себе. В самом деле, в запретную зону уходил один человек, а назад вернулись двое: как прикажете это понимать?

Юноша с замирающим сердцем ждал окрика, после которого ему осталось бы только взлететь и бестолково метаться по туннелям, надеясь отыскать выход. Однако, всё было тихо. Стража только что сменилась, что ли? Или им просто хватит доложить, куда следует?

Лэйми помотал головой. Всё равно бесполезно гадать. Никто больше не обращал на них внимания. Все были чем-то заняты. Головы у парней были обриты и теперь он понял, почему многие из них повязывают платки.

Эрина свернула в узкий боковой коридор, потом прошла в распахнутую настежь дверь. Здесь была прачечная: от объемистых лоханей с горячей водой поднимался пар. Юноша с облегчением сбросил свою ношу на пол.

— Ахай тебя видел, — сообщила Эрина, ловко сваливая тряпье в воду. — Если он доложит Темным — тебе конец, понятно?

— И что теперь? — равнодушно спросил Лэйми. После лиловой бездны с её жуткими обитателями доносчики его почему-то уже не пугали.

— Он не такой плохой парень. Но если он не доложит, на поверке после смены тебя всё равно вычислят. А если ты от неё спрячешься, тебе не дадут еды. И делиться с тобой никто не будет. Нас кормят так, чтобы только поддержать силы. Так что лучше пойди к нему сам и признайся. Тогда тебя тоже накажут, конечно, — но больше для примера. Это можно выдержать.

— А если я не пойду?

Эрина пожала плечами.

— Тогда он сам придет за тобой. И отведет к Темным. И тебе от них достанется гораздо больше. Вот и всё.

— Я ему прежде шею сломаю, — угрюмо сообщил Лэйми.

— Может, и сломаешь, — Эрина быстро посмотрела на него. — А потом что? Знаешь, что с тобой сделают? Не Темные — наши? Только он не придет, пока смена не кончится, а она только что началась. Так что давай, работай. Правила тут простые: работаешь как следует — никто тебя не тронет. Будешь создавать проблемы — пожалеешь. Понятно? Давай!

Оставшись в одиночестве, Лэйми привык сам стирать свое барахлишко, так что работа была ему уже знакома. Вот только стирка — не такое легкое занятие, как кажется, особенно на голодный желудок. С полчаса он мужественно трудился, потом всё же не вытерпел и сказал:

— У тебя нет ничего съедобного? Я умираю с голоду.

Девушка подняла голову, не прекращая работы.

— Терпи! Кончится смена — тебе дадут еды... и кое-чего повкуснее, если заслужишь, — она усмехнулась.

— А сколько осталось?

Эрина прикинула.

— Часов восемь.

— Да я сдохну прежде!

— Нет. Ты вытерпишь. Ты сильный.

Настроение Лэйми вдруг удивительно улучшилось... но лесть не могла заглушить голода. И, раз уж она не может его накормить, то не поможет ли в другом?

— Послушай, ты не хочешь отсюда сбежать? — в лоб спросил он.

Девушка выпрямилась; секунду смотрела на него. Потом подошла к открытой двери... выглянула наружу... вернулась.

— Хочу, — сказала она совсем тихо. — Только тебе лучше не пробовать. Я видела... — она замолчала.

Лэйми пристально смотрел на неё, весь мокрый, не чувствуя, что все его мускулы бессознательно напряглись. Образ Лаики куда-то исчез из его памяти. Фразы "кто ты, такой красивый?" и "ты сильный" кружились в его голове. Желая заслужить ещё похвалу, он бездумно оттолкнулся от пола и завис в воздухе. Девушка вскрикнула.

— Ой! Как это у тебя получается? — и тут же спросила: — А ты сможешь поднять меня?

Лэйми спрыгнул на пол. Подойдя к ней, он растерянно замер, не зная, как к ней подступиться. Эрина избавила его от мучений: она крепко обняла его за шею и секундой позже обвила ногами его поясницу.

— Ну, давай!

Юноша поднялся, осторожно сцепив руки на её спине. Внутренней Энергии был нипочем такой груз, зато его руки немедленно заныли: крепко сбитая Эрина, несмотря на небольшой рост, вовсе не была легкой. Девушка вновь тихонько вскрикнула и тут же толкнула его в грудь.

— Пусти! Увидят же...

Юноша подчинился. Эрина села, опустила голову, и с минуту сидела неподвижно, глубоко задумавшись.

— Если хотя бы один из нас сбежит, оставшихся накажут. Всех. Будут пытать до тех пор, пока они не потеряют сознания, — наконец сказала она. — Придется... да зачем же ты только попался мне на глаза!

Ошарашенный Лэйми промолчал.

— Послушай, — решилась Эрина. — Бежать в одиночку отсюда нельзя. Свои же товарищи не позволят. Тут или все вырвутся, или никто. А захотят не все... не все. Многие тут готовы за это... за то, что им Темные делают, душу продать. Ладно, я пойду, скажу Ахайе. Пусть он решает.

— Так ведь он же...

— Он — вожак, понятно? Если что случится — ему же первому и отвечать. И он отвечал... уже. А ты сиди тут! И работай, не отлынивай!

Девушка вышла. Лэйми вздохнул, а потом вернулся к стирке. Тяжелая работа необъяснимо его успокаивала.

3.

Эрина вернулась только через полчаса. Вместе с ней появился Ахай. Парни недружелюбно уставились друг на друга.

— Она говорила, что ты... ну, в общем... — массивный вожак неожиданно смутился.

— Что? А! — Лэйми ловко перевернулся в воздухе.

Ахай только почесал бритый затылок. Лицо у него было угрюмое.

— Ты знаешь, что наверху творится? — наконец сказал он. — Куда бежать-то? Здесь ОНИ, наверху ОНИ... Даже если ты... улетишь, ОНИ наверняка тебя заметят. А отвечать — нам. Так что не обессудь...

Ахай свистнул. В комнату молча вошли ещё несколько крепких парней. Эрина стояла с безразличным видом.

— Я полагаю, что ты сбежал от Темных, — с нехорошей улыбкой сказал Ахай. — И, если мы тебя им вернем, они нас наградят. Щедро. Ты даже и представить не можешь, что это такое...

— Отчего же, — ответил Лэйми с такой же улыбкой. — Могу. Ты будешь стонать, как девчонка, и пускать слюни. Разве не так?

— Ах ты... — Ахай размахнулся, чтобы съездить ему по скуле, однако Лэйми успел схватить его за руку. Секунду они боролись, глядя в глаза друг другу.

— Я не люблю, когда меня бьют, — сказал Лэйми, всё сильнее сжимая его пальцы. — Не выношу, понимаешь? И вообще, верный раб — это такая гадость...

Ахай отступил.

— Посмотрим, как ты заговоришь с Темными, — сказал он с угрозой. — С ними тебе не захочется так наглеть. Ты будешь ползать на брюхе и вопить "не надо!" А мы посмотрим...

— Посмотрим, — согласился Лэйми. Ему почему-то совсем не было страшно. — Пошли.

Все молча зашагали вперед — сначала по узким, полутемным проходам, потом — по широкому туннелю, выходившему в обширный освещенный зал.

— Там стража Темных, — с удовольствием пояснил Ахай. — Сейчас мы им тебя...

Вдруг пол выпрыгнул у Лэйми из-под ног. Затем отовсюду обрушился звук, страшнее которого не существует в природе — рев потревоженной земной тверди.

Словно в кошмарном сне юноша увидел, как по глухой бетонной стене зазмеились трещины. Из них множеством перепутанных полотнищ брызнула черная вода.

Стена прогнулась внутрь, разваливаясь кусками, и вдруг рухнула — целиком, вся. Там, где они только что прошли, теперь клокотала, стремительно надвигаясь, ревущая черная масса — не поток воды, нет, — жидкая грязь, в которой кувыркались бетонные глыбы величиной со шкаф.

Лэйми побежал, даже не думая о какой-то там Внутренней Энергии. В тот же миг, отсалютовав мертвенно-синей вспышкой, погас свет. К счастью, далеко впереди лампы ещё горели.

Он вылетел в круглое помещение, похожее на рудничный двор — из него расходилось несколько туннелей. В своде зияла цилиндрическая дыра, в ней, где-то далеко наверху, виднелась решетчатая платформа лифта.

— Помогай! — Ахай подбежал к запиравшей один из туннелей решетке и невесть откуда взявшимся стальным прутом начал сбивать замок. — Тут новички!

Лэйми мельком глянул вверх, затем последовал за ним. Ахай загнал прут в щель между стальной рамой и дверью. Внутри кишела многорукая живая масса — нагие юноши и девушки с безумными от испуга глазами. Вожак нажал на прут... Лэйми присоединился к нему, бессознательно помогая своим мускулам Внутренней Энергией.

То ли это, то ли их отчаянная ярость помогли — запор с треском отскочил и дверь распахнулась. Пленники хлынули наружу, словно река. Внезапно в этом живом потоке мелькнуло чье-то очень знакомое лицо... Охэйо!

Они бросились друг к другу, схватившись за руки. В этот миг ледяная вода, с шипением растекаясь по полу, захлестнула их босые ноги. Рассуждать было некогда: Лэйми обхватил Аннита поперек живота и потащил вверх. Между платформой и стеной зияла довольно широкая щель: в неё удалось протиснуться даже вдвоем.

Наверху был громадный, заставленный ящиками склад. Там кто-то метался, но Лэйми не обращал на это внимания. Ему удалось найти пульт лифта: он хлопнул ладонью по кнопке и платформа с гулом пошла вниз.

В этот миг последовал второй удар: лампы погасли, часть стены склада рухнула и в пролом ворвался сумрачно-свинцовый свет дня пополам с хлещущим ливнем. С каким-то запозданием до сознания юноши дошел сокрушительный грохот, а потом — чудовищное шипение.

В этом кошмарном звуке была смерть: забыв о людях внизу, Лэйми сгреб друга в охапку и помчался в пролом. Пролетев метров сто над дикими зарослями, сгибавшимися в яростных порывах грозовой бури, он скорее свалился, чем сел на землю — сзади волной накатился третий громоподобный удар.

Обернувшись, он как-то равнодушно узнал здание нового торгового центра, стоявшего на северной окраине Хониара; узнал, несмотря на окутавшие его облака дыма.

Здание рушилось: оно трескалось, словно было из льда, оседало и исчезало в пыли. Затем эту тучу прорезал невыносимо яркий свет. Над дымом пожарища поднялось что-то ослепительно-белое — словно бы полуденное солнце, вытянутое наподобие червяка.

Смотреть на это было нельзя: даже на таком расстоянии обжигал невыносимый жар. Крохотное солнце в груди юноши трепетало в такт движениям чудовищного собрата. Тот взмахнул испепеляющим хвостом, взметнув высоко в небо громадный веер пылающих обломков. Затем вновь донесся чудовищный рев: вода и камень равно обращались в пар, соприкасаясь со светоносной плотью.

Кажется, Лэйми закричал. Он хотел броситься назад, но Охэйо схватил его, прижал к земле, не давая даже приподняться. Потом их окружил свет, пробивающий даже закрытые веки. Лэйми опалил невыносимый, обжигающий жар... солнце внутри разгоралось, становясь ослепительным... потом он потерял сознание.

4.

Его привел в себя град, как плетью хлещущий по обожженой коже. Юноша приподнялся, сбросил с себя ставшего странно легким Охэйо. Глаза друга были закрыты, он слабо улыбался, как будто перед смертью увидел что-то очень хорошее. Светлая его кожа сделалась серо-серебристой и яростный ливень размывал некогда сильное тело, словно ворох бумажного пепла.

5.

Лэйми плохо запомнил, что было потом. Кажется, он тупо смотрел на сожженное тело Аннита — пока ливень не превратил его в лужу черной грязи. Земля вокруг спеклась, сделалась твердой, как кирпич. Юноша понимал, что тоже должен был сгореть, но чудесное спасение ничуть не радовало его. Как же это? Как же так можно? Зачем? За что? За что его пощадили?

Потом он вспомнил о том, светлом мире. Все, кто погиб здесь, сейчас там; там, где им будет гораздо лучше. Но если всё это неправда? Нет, нет, так не может быть!

Лэйми яростно помотал головой. К черту всю метафизику! Он поднялся и спотыкаясь побрел к развалинам — там ещё могли быть живые.

6.

Сгусток звездного пламени постарался на славу: от здания осталась лишь груда обгоревших обломков. Ливень погасил начавшийся было пожар, но из-под плит ещё поднимались струи едкого синего дыма. Дальше, на берегу разлившейся, походившей на море реки зияли две воронки — как будто там рвались здоровенные авиабомбы. В одной из них бешено кружилась вода, с гулом уходя вглубь. Куда делась сотворившая всё это тварь — Лэйми не интересовался. Ему довольно быстро удалось отыскать наполовину заваленное обломками жерло шахты. Он слепо бросился вниз, затормозив уже в последнее мгновение, полез глубже, обдирая обожженую кожу и ужом извиваясь среди рухнувших балок. Вдруг его ищущая опоры нога ушла в воду. Ничего живого остаться там не могло.

7.

Какое-то время Лэйми тупо сидел на ещё теплой бетонной глыбе. Он знал, что ему нужно вернуться к храму, найти Найану, Панета, потом — одному или вместе с ними — отправиться к машине, чтобы...

Но там была Алина. Лэйми понимал, что просто не сможет её видеть, смотреть ей в глаза, не говоря уж о том, чтобы рассказывать, как встретил смерть её любимый. Нет, лучше самому умереть... Что-то делать? Зачем?

В самом деле — зачем?

Лэйми яростно помотал головой. Его чувства никого тут не волновали — а раз так, то какое ему самому до них дело? Он должен делать то, что может, неважно, имеет это смысл, или нет.

Юноша печально вздохнул... потом выпрямился, и, как в воду, нырнул вверх.

Глава 23:

Круг замыкается

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

...Боль. Такая, что хотелось умереть. В нем словно развели костер и Лэйми пришел в себя от этой боли. Темнота... багровый полумрак... перед глазами плавают черно-радужные разводы, и чьи-то руки, кажется, сдирают с него кожу... он тщетно пытается сопротивляться и вдруг понимает, что кто-то просто старается снять присохший к ране бинт... вовсе не стараясь причинить ему боли...

...Чьи-то руки — теплые, ласковые. Лэйми удается приподнять голову — и тут же в его рот льется что-то горячее, терпкое. Он пытается выплюнуть эту гадость, но его держат крепко и вливают всю чашку. Ему становится очень тепло... даже боль постепенно стихает... потом он, кажется, спит...

...Ему очень жарко, он лежит на постели, укрытый целым ворохом одеял. Здесь почти темно, свет дает только сложенный из камня очаг. Пол из земли, стены и потолок из бревен. А вот задняя стена очень знакомая — туманно-серая поверхность Зеркала. Ему хочется подойти к этой стене, нырнуть в неё и оказаться дома... он пытается встать... но он ещё слишком слаб...

...Девушка. У неё большие, темно-карие глаза и милое, красивыми дугами сбегающее к подбородку лицо. Она, кажется, расчесывает ему волосы, потом гладит по обнаженной груди. Он как-то вдруг понимает, что на нем ничего нет и инстинктивно старается натянуть одеяло повыше. Она смеется и вдруг, нагнувшись, касается губами его губ...

И Лэйми вдруг понял, что ему совсем не больно.

2.

Её звали Лиханга. Имя Лэйми запомнил сразу, но вот разговаривать они могли с трудом. Язык за это время неузнаваемо изменился — он, скорее, догадывался, что она хотела сказать, чем понимал, но все равно, слушать её голос ему было приятно. Вдруг рядом с ней показалось ещё чье-то, очень хорошо знакомое лицо...

— Аннит? Ты жив?

— Нет, я умер, — Охэйо выглядел хмурым. Он был в грубой местной рубахе с короткими рукавами, расстегнутой до пупка, перевязанный под ней поперек ребер. Ноги его по-прежнему были босыми и уже довольно-таки грязными. — Как они говорят, ты будешь жить. Внутренности не задеты... как ни странно.

— А где Камайа? — помедлив, спросил Лэйми.

— Его нет, — Охэйо опустил голову. — Они хотели зарыть его в землю... но я попросил их сжечь тело, — в его голосе не было ничего, похожего на скорбь. Скорее, злость на друга, который позволил убить себя так глупо.

Или на внешний мир, в котором возможно такое.

— А как ты оказался здесь? — спросил Лэйми. — И что с тобой было?

— Грохнулся без чувств от вида крови, вот что, — Охэйо осторожно потрогал бок, скрытый витками не первой свежести ткани. — Рана пустяковая, как они говорят, но болит здорово. Вообще-то они сказали, что у меня был голодный обморок. Наверное. Я пришел в себя, когда они стали поить меня какой-то дрянью. Они меня чуть на руках не носили...

— Почему?

— Здесь правит Братство Силы — орден головорезов, который владеет всем до побережья. Они превратили жителей этого селения в рабов — пока ты и я не перебили всех Братьев, какие здесь были. Теперь здешние хотят срочно уходить, пока ТЕ не узнали о том, что здесь случилось. За своих убитых Братство мстит страшно. Если в каком-либо селении убивают хотя бы одного из Братьев, его жителей вырезают. Всех. Поголовно. Но я убедил их не уходить от Зеркала. Сказал, что дня через три подойдет помощь...

— Через три дня? А... сколько мы здесь?

— Двое суток. Видишь ли... даже не знаю, как сказать... у нас, под Зеркалом, прошло двести лет. А здесь, снаружи — больше.

— Сколько?

— Примерно... тысяча.

— Но... как такое может быть? Неужели Зеркало... замедляет время?

— Нет. Только скорость физических процессов. Наши сутки — это пять дней здесь. Я мог бы и сам догадаться, а вот поди ж ты... Надо будет оставить нашим записку с объяснением ситуации... чтобы они не тянули.

— Какой ситуации? Что вообще здесь происходит?

Охэйо усмехнулся.

— Я вижу, что тебе и впрямь значительно лучше. Происходит... Ну, можно сказать, что "Возрождение" сработало — по крайней мере, Мроо тут нет. Должно быть, они с Найларом уничтожили друг друга в космосе — а те Мроо, что высадились на поверхность, все вымерли тут. Знаешь, они не выносят холода — а после лунокрушения и магнетронных взрывов температура упала градусов на сто и это продлилось... долго. Основные виды Империя сохранила в подземных убежищах и природа потихоньку восстановилась, а вот люди... Поначалу все шло более-менее хорошо, а потом... появилось Братство. Лозунг у них простой: "Слабых — в рабы, гордых — в гробы". В средствах они не стесняются. Те места, где начала восстанавливаться более-менее цивилизованная жизнь, они разгромили. Осталось одно независимое от них государство — Хлаэр, да и оно, говорят, долго не протянет... А здешние, кстати, хотят тебя видеть.

Лэйми переложили на носилки и вытащили на улицу. Здесь было много людей — никак не меньше сотни. Мужчины и женщины, молодые и старые. Дети. Все худые, одежду их любой из жителей Хониара не думая выбросил бы. Но все они смотрели на Лэйми как... как... да, верно. Как на героя. А он понимал, что в случившемся нет его заслуги — с таким оружием с ТЕМИ справился бы кто угодно...

И, в то же время, он чувствовал непонятную гордость. Все эти люди жили под властью ТЕХ. Он боялся даже представить, какой может быть такая жизнь. И вот, благодаря ему (и Охэйо, конечно), они свободны. Стоило ли жить ради одного этого момента? Да, вполне...

В толпе выделялось десятка полтора парней с такими же чехлами и кармашками на поясе и с таким же железно-деревянным оружием, как у ТЕХ. То есть, с тем же самым. По их лицам он видел, что любому, кто полезет в их дома (только дома ли это? Так, сараи), не поздоровиться.

Один из них протянул ему разделитель. Лэйми был так слаб, что едва мог поднять руку... но и этого ему хватило. Более чем. Это было ЕГО оружие и других жестов, чтобы показать их отношение к нему, ему не требовалось.

3.

Подробностей осады Лэйми не запомнил. Его рана воспалилась и он чувствовал себя очень плохо, не всегда в силах понять, где — реальность, а где — просто причудливый бред. Но он отчаянно старался не показать этим людям, как он страдает. Это было очень важно, но вот почему — Лэйми не смог бы объяснить...

Братство работало по испытанной тактике — оно погнало на штурм жителей соседних селений, мобилизованных под страхом смерти — не только штурмующих, но и их семей. Избиение обезумевшей от страха за своих близких, плохо вооруженной толпы было почти невыносимым делом — но за спиной Охэйо был раненый друг. Он подпустил атакующих к самому валу — а затем пустил в ход разделитель. Уцелевших не было.

В рядах Братства наступило замешательство — наверное, впервые им довелось столкнуться с противником, не уступавшим им самим в жестокости.

Очевидно, они увидели в Охэйо родственную душу и на этом основании решили вступить в переговоры, но решение это оказалось роковое — Аннит не захотел разговаривать ни с кем, кроме главарей, а когда те появились — спокойно убил их. Обезумев от ярости, Братья Силы сами пошли в атаку... из которой так и не вернулись.

Но и эта победа не изменила ничего. Место Братьев заняли сами рабы, сражаясь за своих уже мертвых господ с фанатической яростью.

Охэйо не мог понять, почему уже свободные люди не повернут оружие против тех, кто пленил их семьи. В конце концов он заявил, что нет ничего унизительнее для человеческой природы, чем верный раб, но не смог объяснить ситуацию. Он не мог понять животной ненависти тех, кто не осмелился восстать, к тем, кто осмелился.

А им противостояли люди, твердо решившие умереть, но не сдаться. Не щадить своей жизни ради свободы — это, конечно, хорошо. А вот не щадить ради своей свододы ничьих жизней вообще?..

Осада начала приобретать явственный привкус безумия. Братство знало, что делало, — так оно превращало всякого, посмевшего восстать, в предателя, в братоубийцу, ненавидимого всеми и самого себя ненавидящего. Теперь причина его головокружительных успехов в покорении чужих земель была Лэйми хорошо понятна...

Так не могло продолжаться долго. К рассвету четвертого дня восемь защитников селения выбыли из строя — трое погибли, остальные оказались рядом с Лэйми в этом госпитальном блиндаже. Не окажись здесь Охэйо, всё уже давно бы кончилось. Он был, казалось, везде сразу, воодушевлял, советовал, угрожал... даже помогал ухаживать за ранеными. Ему как-то удавалось угадывать очередные хитрости Братства, — хитрости, которые могли убить их всех, — а во время самого первого боя, когда несколько Братьев перебрались ночью через вал и дело дошло до рукопашной, Охэйо какое-то время сдерживал их в одиночку — пока остальные не опомнились и не опрокинули их. Босой, растрепанный, грязный, в расстегнутой рубахе, он походил скорее на уличного мальчишку, чем на наследника Империи. Тем не менее, его слушались беспрекословно. Почему? Лэйми не мог объяснить. Порой он переставал узнавать друга. В той рукопашной Аннит — всего пару дней назад упавший в обморок при виде крови — ударом ножа распорол одному из Братьев живот, после чего ТЕ стали просто шарахаться от него.

Тогда Лэйми начал понимать, в чем состояла сила династии Хилайа — они очень быстро учились, приспосабливались к любому окружению, управляли им. Казалось, что Охэйо очень рад, что оказался в столь тяжелом положении. Всегда оживленный, веселый и злой, с блестящими глазами, он постоянно что-то делал, делал, делал... никакие ужасы этой маленькой войны не могли вывести его из себя, потрясти, даже просто испортить ему настроение. Порой Лэйми начинал ненавидеть его. И всех остальных. Теперь ему казалось, что если в этом и состоит борьба за свободу, то лучше уж пусть все будут рабами.

Ещё больше ему хотелось, чтобы всё это кончилось. И его желание довольно быстро сбылось.

4.

Вначале Лэйми не понял, почему поднялась такая суматоха, зачем его вытащили из землянки и потащили на вал. Но увидев, что происходит снаружи, он понял.

Рабы в лагере Братства начали вдруг бестолково метаться, а сами Братья Силы бросились вперед, навстречу неожиданной опасности... и тоже почему-то попятились.

Такое могло напугать кого угодно. Ломая заросли, на гребень приречного склона вышло шесть бледных, тускло блестевших шестиногих громадин. Их длинные шеи поднимались метров на пять. Вместо голов распускались белесые шипастые цветки — и в их сердцевине мерцало жгущее глаза пламя.

Лэйми с облегчением перевел дух. Вид боевых зверей Хониара всегда значил для него одно — безопасность. Его всё же нашли. Нашли. Горячая благодарность переполнила Лэйми, он попробовал встать — но не смог...

Похоже, друзья Охэйо прочли его записку и сделали надлежащие выводы. Во всяком случае, церемониться с Братьями они не стали. Шесть молний, одна за другой, раскололи прозрачный утренний воздух и разорвались в самой гуще бандитов, взметнув столбы земли и пара высотой метров в тридцать. Отстрелявшись, боевые звери опустили головы и начали один за другим поднимать их, набирая новый заряд.

Опомнившись, уцелевшие Братья тоже начали стрелять. Лэйми видел, как от ударов пуль по серебристым тушам боевых зверей пошли круги — как по воде от дождя — но такая мелочь не могла им повредить.

Боевые звери вновь пошли вперед, плюясь во все стороны огнем. Теперь они перешли на уменьшенные заряды (достаточные, однако, чтобы разорвать человека на куски) и потому могли вести огонь почти непрерывно. Братья Силы немедля обратились в бегство.

Звери не преследовали уцелевших — им явно приказали лишь расчистить дорогу к селению. За их спинами показался скутер — большая, полтора на три метра платформа, какими прежде почти не пользовались. Её двигательный отсек носил следы спешной, но радикальной переделки. На ней стояли Алина и Ксетрайа — спасательный отряд состоял из их подруг.

Потом Лэйми опустил взгляд.

5.

При виде окрестностей селения, заваленных гниющими, аккуратно рассеченными трупами ему сделалось дурно. Кажется, он хотел отрезать себе голову, но чьи-то жесткие руки отняли у него разделитель. Он пытался вырываться... его куда-то несли... он плыл в пустоту на твердой, тошнотворно качавшейся платформе...

Всё изменилось совершенно внезапно. Только что Лэйми страдал, чувствуя себя почти умирающим, — и вдруг у него в голове словно потянуло холодным ветром. Там, где его терзала боль, его плоть вскипела, в одно мгновение становясь целой. Он рывком сел и осмотрелся.

Холодный фиолетовый свет заполнял чернильный купол Зеркала Ключа. Его приземистая пирамида тихо жужжала. Друзья — и Охэйо в их числе — внимательно смотрели на него. Лэйми очень хотелось поверить, что ничего не было, что он вообще не покидал Хониара... но он не мог.

— Я не хочу больше выходить наружу, — вдруг тихо сказал Охэйо, глядя в сторону. — Пять сотен людей умерли из-за нашего любопытства. И ничего поделать с ЭТИМ нельзя. Только жить дальше. Как там? "Стремясь к добру, вершим одно лишь зло..." А я не хочу... так. А как ты?

— Так же.

Лэйми нечего было добавить. Охэйо сказал всё, о чем он думал.

— Значит, быть по сему.

Охэйо коснулся клавиш ноутбука. Зеркало Ключа исчезло, открывая сумрачный мир Хониара — мир, который они двое больше не посмеют покинуть.

Глава 24:

Разрубленный узел

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Лэйми скользил высоко, под самыми нависшими тучами, высматривая храм и попутно изучая город. Там не было каких-то особых разрушений — да, часто попадались пожарища, кое-где из остовов домов всё ещё шел сизый дым, но главное, что бросалось в глаза — Хониар стал каким-то замусоренным. Улицы и дворы были завалены хламом — то ли остатки разметанных баррикад, то ли просто изломанное содержимое разгромленных тварями домов. Сейчас внизу было пусто. Словно всё вымерло.

Конечно, с такой высоты, да ещё сквозь завесу бесконечного дождя Лэйми вряд ли бы смог увидеть отдельного человека. Порой там что-то двигалось, но вот что именно — никак не получалось разобрать. Огней тоже не было. Лишь далекую громадину столичной электростанции окружал ослепительно яркий в сумраке дождливого дня пояс ртутных ламп. Их свет расплывался маревом в завесе падающей воды. Лэйми мог туда полететь, но не хотел. Кого он мог там найти? Друзей? Союзников? Одного он уже видел — тот был страшнее всех подземных монстров, вместе взятых. Нет, никого не надо...

Заметив маленькую светлую коробку храма, юноша спикировал вниз. Здесь его ждало жестокое разочарование — выбитые окна, выбитые двери, дикий погром внутри — и никого. Ни людей, ни тварей, ни живых, ни мертвых. Судя по всему, когда Мроо вломились в храм, он уже был пуст.

Конечно, он мог бы попытаться отыскать какие-нибудь священные рукописи, тайные книги, архив — хоть что-нибудь, что смогло бы прояснить ситуацию — однако не хотел это делать. Он хотел прекратить бойню и сделать так, чтобы его народ оставили в покое.

Лэйми сжал зубы, несколько раз вздохнул — а потом помчался туда, где, возможно, его ещё ждала Алина.

2.

Пролетая над дворцом, Лэйми заметил следы жестокого пожара. Здание выгорело почти наполовину, от крыш почти ничего не осталось. Откуда-то изнутри ещё шел дым, обволакивая закопченный остов. Правое крыло и фасад были ещё целы, но Лэйми не стал задерживаться. Председатель? Какое ему дело до Председателя?

Овраг ужаснул юношу. Суточный ливень превратил его в реку, стиснутую глинистыми обрывами. На повороте, возле башни, взметнулся высокий бурун — вода сожрала уже большую часть откоса и остались какие-то лохмотья, до того разодранные и нависшие, что могли обвалиться в любой миг.

Он опустился на балкон возле железной двери, лупил в неё кулаками, кричал — однако все звуки тонули в реве бушующей воды. Лэйми опомнился лишь когда дверь вдруг поехала куда-то вверх — он не сразу осознал, что балкон вместе с подпорной стеной сползает в клокочущую, хлещущую пеной пропасть.

Юноша взлетел и кое-как зацепился за ручку, упершись пальцами ног в узкий бетонный порог. Где же Алина? Почему она не открывает ему?

Его размышления прервал пронзительный треск — весь повисший в воздухе фасад начал оседать и опрокидываться, грозя прихлопнуть его, словно муху. Лэйми едва вывернулся. Через несколько секунд лавина бетонных обломков и земли рухнула в реку — так, что вода выплеснулась за тридцатиметровый обрыв.

Лэйми уже ничего не соображал; он видел лишь обнажившуюся стену шахты, из которой выступал нелепо нависший короб вентиляторной. На его глазах тонкий пол проломился и в поток вместе с бетонными плитами посыпались ржавые машины.

Лэйми поднырнул под повисшую в воздухе железобетонную стену. К счастью, внутренняя дверь оказалась закрыта, но не заперта и легко подалась. Он увидел внутренность шахты, неизменную, всё так же освещенную длинными лампами. И — никаких следов Алины. В рухнувших помещениях её не могло быть, иначе она, даже спящая, услышала бы его отчаянный стук.

Лифт был опущен на самое дно шахты. Лэйми стремительно понесся туда, внезапно с ужасом поняв, что субмарина исчезла. Она поплыла их искать? Или просто сбежала?

Осмотр дока ничего не дал. Вода и здесь заметно поднялась, штрек был затоплен почти наполовину. Однако Лэйми удалось разглядеть, что кабели были аккуратно отсоединены. И оставленное Алине оружие исчезло.

Что здесь случилось? Лэйми понимал, что никогда уже это не узнает. Гораздо важнее другое — что делать? Он знал, что нужно возвращаться, но вот куда? К кому?

Где-то высоко наверху гудел и ярился поток, и пол под ногами заметно вибрировал — сейчас вся мощь новорожденной реки била в стену шахты. Выдержит ли та? Что происходит с другой стороны — там, где машина?

Лэйми не мог это узнать: плавал он совсем неплохо, но даже самый лучший пловец не сможет нырнуть на пятьдесят метров, а потом проплыть под водой ещё сто. Но если воспользоваться Внутренней Энергией? Ей ведь безразлично, где его толкать, — в воздухе или под водой...

Юноша набрал побольше воздуха и решительно нырнул. Он захлебнется, не достигнув цели? Пусть!

3.

Вначале теплая вода показалась Лэйми восхитительной, но затем он ощутил нарастающее давление. Заболела голова, заныли ребра, воздух, несмотря на отчаянные усилия его удержать, начал выходить из груди. Но он продолжал яростно стремиться вглубь и что-то — ярость или пламя внутри — не дало его ребрам треснуть. Через пятнадцать секунд он достиг дна, уже почти теряя сознание от страшных тисков. Теперь — только вперед!

Но, как Лэйми ни рвался, пережигая внутреннюю силу и себя, двигался он медленно. Воздуха в нем уже почти не осталось и перед глазами поплыли красные круги. Внутренняя Энергия не давала погаснуть сознанию — но вот облегчить муки удушья она не могла. Когда тебе не надо дышать, удушье — самая жестокая пытка. Невыносимо хочется вдохнуть, но в то же время нельзя, невозможно потерять сознание...

Похоже, его рассудок всё же на какое-то время отключился: только что он рвался к мерцавшему впереди свету — и вдруг понял, что сидит на краю бассейна, хватая воздух в мучительных судорогах. Перед глазами плавали багровые круги, но всё слабее, слабее...

Наконец он смог осмотреться. Свет здесь горел, подводной лодки не было: Алина оказалась достаточно практичной девушкой, чтобы поплыть в другую сторону. Сама же вода заметно поднялась — она тонким слоем переливалась через край бассейна, утекая в коридор.

Лэйми попробовал встать и не смог — сил не было. Посиди он подольше — слабость бы, наверное, прошла, но ждать он не хотел. Внутренняя Энергия безмолвно понесла его вперед — туда, где он ощущал присутствие другой, куда более могучей силы.

4.

Вплыв в зал машины, Лэйми замер. Он совсем не знал, что делать дальше. Здесь почти ничего не изменилось — да, уровень воды поднялся, но свет ещё горел, над изогнутыми рогами по-прежнему мерцали призрачные огни...

Лэйми поднялся повыше. Крыша машины была плоской, в низких радиальных выступах. Между них, в центре, зиял колодец, заполненный сине-белым пламенем. Внутренняя суть Лэйми тянулась к нему и он не стал её сдерживать — он все равно не смог бы разобраться в здешних пультах управления. Оставалось одно — попытаться напрямую подчинить громадную, но бездушную силу своей, безмерно более слабой, но сознательной.

Повиснув над мерцающим жарким маревом он мгновение помедлил. Всё же, бросаться, по сути, в огонь, было страшно. Но пламя в его груди разгорелось в ответ ещё ярче — однако же, не обжигало. И, сжав зубы, Лэйми бросился вниз.

5.

Он мгновенно потерял ощущение тела и реальности. Вокруг, в нем, был только свет — пронизывающий, чистый, яркий. У него не осталось ни одного из привычных чувств. Вместо них было... знание? память? Что-то такое, что втекало в него... или он просто стал частью того, с чем слился?

Эта машина была изначально хранителем, создателем барьеров, чтобы никто не смог вторгнуться в эту часть Реальности извне. Только в решающий час здесь не оказалось никого, кто мог бы привести её в действие. Лэйми чувствовал, что может подчинить машину. Только вот что именно ему НУЖНО здесь сделать?

Его чувства тянулись во все стороны, словно ощупывая мироздание — бесконечно огромное, разнообразное, но, в то же время, одинаковое.

Это походило на сон — бешеный вихрь образов, который он не успевал осознавать. Но среди них вдруг мелькнул совершенно другой Хониар, его родина, — место, где пространство не рвется, словно ткань; место, в которое Мроо не войдут никогда. Он мог соединить две части Реальности — и просто уйти из этой, обреченной, домой...

Но был и ещё один выход: вернутся вспять, до самого дна и начать всё сначала. Создать чистую реальность, в которой никто не сможет путешествовать во времени... и в которой не будет пространственных воронок, разрывов. Тогда никакого вторжения не случится — никто не сможет и вспомнить о каком-то Всеобъемлющем Прорыве...

И все павшие от руки тварей — равно как и их врагов — будут жить вновь. А вот сам он умрет — потому что там, в той Реальности, он и не рождался.

Дай он себе труд подумать, он бы, возможно, нашел лучшее решение. Но всё, что он хотел, — это создать Реальность, где не будут никого убивать. Поэтому Лэйми вцепился в эту, измененную часть Реальности и потянул со всей вновь обретенной чудовищной силой.

Ткань мироздания подалась. Когда узел его Реальности распустился, по ней пробежала рябь, причудливые водовороты, волны, исправляя то, что разрушено, и возвращая то, что ушло.

И Лэйми не заметил, как сам исчез из Реальности. Он уже был в том бескрайнем океане света, где вечно пребудет среди великолепия и чудес.

Глава 25:

Империя жизни

Хониар, 211-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Тяжелый гром сотряс подземелье, пол комнаты качнулся и поплыл. Лэйми испуганно вскочил, поёжившись от холода; одеяло свалилось с его плеч. В последние месяцы землетрясения случались всё чаще: недвусмысленные предупреждения о том, что срок службы Генератора подходит к концу. Он собрал разлетевшиеся листы рукописи в аккуратную стопку и задумался.

В своё время эта странная история явилась к нему целиком, хотя он изрядно намучился, воплощая её образы в слова. Это был сон, но сон совершенно реальный: между миром придуманным им, и данным ему миром не нашлось принципиальных отличий. Переживания того Лэйми ничем, по сути, не отличались от его собственных, и он был, хотя и бессознательно, уверен, что всё это случилось наяву, в какой-то другой реальности, изменившейся и сгинувшей, как сон мироздания.

Он помотал головой. Вот уже два дня, как Хониарская Сеть была мертва. Она перестала работать и за эти два дня никто не починил её. Вначале он не обращал на это внимания, но теперь его охватил страх. В любые времена и в любом обществе одиночка существовал лишь наполовину, как призрак, способный сгинуть без следа.

Одевшись, Лэйми стал собирать вещи. Кроме него здесь уже не было жителей и оставаться в Муравейнике стало небезопасно. Внешняя дверь запиралась надежно, но ТЕ легко могли устроить засаду сразу за ней. Пока этого не случалось, но Лэйми не хотел испытывать судьбу.

Всё, к чему он был привязан, вошло в одну наплечную сумку. Остальное... да черт с ним! За двести лет в комнате накопилось порядочно барахла. Подаренные ему безделушки, одежда, книги — собрание любимейших его историй... Чтобы вывезти всё это, пришлось бы искать грузовик, но зачем это ему? Книги он знал наизусть, в остальном было мало толку. Прощаясь со своим жилищем, Лэйми сел на выступ возле входа и задумался.

Уже десять лет прошло со времени его первой, трагической вылазки за Зеркало — а там, снаружи, все пятьдесят. Охэйо не стал скрывать своё открытие и оно потрясло Хониар. Толпы любопытных хлынули наружу. Потом кто-то попробовал вынести из-под Зеркала несколько тел тех, кто окаменел, не сумев приспособиться к нему.

Едва оказавшись вне Зеркала, эти люди... ожили. Их жизненные процессы возобновились с той точки, на которой были остановлены, словно и не прошло этих двухсот — или тысячи — лет. И это, по сути, уничтожило мир Лэйми.

Четыре миллиона людей, погребенных в городских катакомбах, обрели новую жизнь. Империя Хилайа возродилась. А жители Хониара ушли за своими родителями. Туда, к настоящей жизни, в бескрайний мир, где у них могли быть дети. Уходя, они уносили с собой всё, что им было дорого, и всё, что могло пригодиться в их многотрудном обустройстве, и мир Зеркала опустел. Теперь он стал пустой скорлупой, давно исполнившей своё предназначение.

Охэйо предупреждал, что ушедшие не смогут вернуться: месяцев через пять, когда возобновившийся обмен веществ вымоет из их тел измененные Зеркалом атомы, его мир станет для них так же непригоден, как и для их родителей. В ответ он слышал: "Да разве здесь — жизнь? А вот там..."

Из тех, кто покинул Зеркало, теперь было живо не больше половины. Но вот детей и внуков у них появилось уже несколько сот тысяч и население новосозданной Империи достигло двадцати миллионов человек...

Охэйо мог быть очень доволен: лишь благодаря ему человеческий род — и внутри Зеркала, и вне его — избежал окончательной деградации. Война с Братством, правда, оказалась неожиданно долгой и упорной, но в конце концов враг был повержен. И оказалось, что годы, прошедшие после войны с Мроо, не были безвозвратно потеряны. Новая техника, новая культура и громадный девственный мир. Что ещё надо для счастья?

Только всё это — не для него.

Не оглядываясь, Лэйми выполз из комнаты, закрыл люк. Свет он не стал выключать — пусть горит для покинутых им грез...

В главном коридоре Муравейника сероватым налетом лежала пыль. Многие лампы уже не горели и в глубине туннеля сгущались странные, недобрые тени.

Вестибюль тоже был пуст — лишь возле наружной двери сиротливо стояли его сандалии. Лэйми долго прислушивался, прежде чем открыть её броневую плиту.

Снаружи, в шахте, никого не оказалось. Он наглухо запер дверь, потом надел ваджру и тщательно заварил все её стыки — ему не хотелось, чтобы его дом стал прибежищем ТЕХ.

Поднявшись на балкон Лэйми замер, напряженно осматриваясь. Ничего, казалось бы, не изменилось, — только вот окна в окружающих пустырь домах уже не горели.

Спустившись, он почувствовал страх — под низкими кронами висел какой-то тревожный, просвечивающий полумрак. Лэйми быстро, оглядываясь, пошел по тропинке, прислушиваясь к каждому шороху. Их было гораздо больше, чем обычно. Ему даже начало казаться, что за ним кто-то следит.

Рывком обернувшись, он заметил метнувшуюся в заросли фигуру. Вроде бы человеческую. Если так, то он убрался из дома поистине вовремя...

У него не было блика и он побежал, стараясь выбраться побыстрее на свет. Лэйми надеялся, что изрядная дистанция между ним и преследователем не позволит ТОМУ его догнать.

Выбежав к своему скутеру, он с облегчением перевел дух. Машина была на месте и цела... единственная на этой большой стоянке.

Лэйми запихнул сумку и сандалии в багажник, сел... и в этот миг увидел совсем рядом человека. Точнее то, что когда-то БЫЛО человеком — голые грязные плечи, спутанные волосы и совершенно белые глаза — но не от природы, а от ненависти. Он вскинул ваджру и всадил в тварь полный заряд. ТОГО отбросило в кусты, словно пустышку... но здесь, под Зеркалом, такое оружие могло дать отсрочку едва в несколько секунд. Лэйми торопливо включил скутер и на предельной скорости повел его по улице.

На перекрестке он повернул к Библиотеке, надеясь отыскать там оставшихся и найти место в их компании. Темных дворов Лэйми избегал — теперь он не решался соваться в них даже на скутере. В последние месяцы там всё чаще появлялись ловушки — очень странные, но изощренные и смертельно опасные.

Площадь перед Библиотекой встретила его пустотой. Ни одного скутера. В самом здании все окна темны, громадные стекла в двойных запертых дверях — разбиты.

Лэйми не решился спешиться. В принципе, уклон лестницы был слишком крут для скутера, но, разогнавшись, он с ходу поднял машину к порталу, через разбитые двери направил её в вестибюль, остановил и прислушался.

Свет не горел, ничто не двигалось, но из темной утробы громадного здания доносились странные звуки. Может быть, крысы или другая мелкая живность, которая сохранилась под Зеркалом, а может...

Не в силах одолеть искушения, он выбрался из машины, и, держа ваджру наготове, медленно пошел наверх.

2.

Зал Вторичного Мира встретил его сумрачной пустотой — собрание историй, которые уже никогда не будут закончены. Их создатели покинули мир в первую очередь, отвергнув опостылевшую Вселенную грез. Лишь несколько десятков фанатиков ещё пытались продолжать уже лишенный смысла труд, но вот и они все куда-то исчезли...

Кое-где Лэйми заметил разбросанные книги, опрокинутые лесенки. ТЕ уже побывали здесь и он чувствовал, что они и сейчас находятся где-то в здании.

При виде этого громадного труда сорока тысяч человек, занявшего более века, — труда брошенного и оказавшегося совершенно напрасным, у него перехватило горло. Там, снаружи, выходцам из-под Зеркала было не до утонченных историй. А для жителей возрожденного Джангра они и вовсе были совершенно непонятны...

Лэйми понимал, что Библиотеку нужно спасти — вывезти её книги хотя бы в Арсенальную Гору (благо её арсенал давно опустел — накопленное там оружие сыграло решающую роль в войне с Братством и его уходящие брали много и охотно. А производить новое стало некому...). Вот только у него просто не хватит на это сил...

Он хотел было пройти к своему уголку и взять хотя бы свои любимые книги, потом передумал. Оттуда, из дальнего конца зала, долетали подозрительные шорохи — крысы, а может, и не только они...

Лэйми понял, что оставаться здесь небезопасно — конечно, ТЕ боятся его ваджры, но кто даст ему гарантию, что у ТЕХ нет оружия?

Он торопливо скатился вниз. Как он, собственно, уже ожидал, багажник его скутера был открыт, сумка исчезла. Сандалии лежали на полу, далеко друг от друга. Он подобрал их, потом в ярости огляделся. Откуда-то из темной глубины коридора явственно донеслось хихиканье.

Ему захотелось броситься туда, отобрать свои вещи... вот только именно этого ТЕ и ждали. ТЕ были безумны; они не поняли, что проще было угнать его скутер, да он им и не был нужен. Им был нужен сам Лэйми.

Какое-то время он награждал себя самыми нелестными эпитетами за столь глупую потерю барахла (собственно, там не было ничего ценного — так, милые его памяти игрушки детства, разрозенные заметки об истории Хониара, запасная одежда...) потом плюнул и сел в скутер. Всё, что у него теперь осталось — ваджра и рукопись первого его труда, которую он, свернув в трубочку, непонятно зачем сунул в карман куртки. Ну да ему ничего больше и не нужно...

Скутер скатился с лестницы, словно с горы. Лэйми едва не врезался в фонарный столб, потом повернул машину и направился к Ключу. В его душе росла холодная ярость — может быть, и ему плюнуть на этот выморочный, отслуживший своё мир и выйти туда, наружу, где у него, по крайней мере, может появиться семья?

Тот, первый Ключ, созданный Охэйо, конечно, не мог пропустить всех желающих — а также их авиусы и террейны. Ему пришлось построить новый — ребристую срезанную пирамиду шириной у основания в пятьдесят метров и высотой в десять, с пятью игловидными шпилями, торчавшими из её плоской крыши.

Ключ наверняка ещё работал. Он мог создавать Зеркало диаметром метров в пятьсот — но им не пользовались уже два здешних года. Все, кто хотел, давно покинули город, никто из внешнего мира не мог вступить сюда, не обратившись в камень, и оставшиеся — те, кто превыше всего ценил свои бесконечные жизни, — решили использовать его для создания Малого Хониара, если работа Генератора станет неустойчивой. Вокруг даже были построены удобные двухэтажные дома. Лэйми давно хотел присоединиться к ним, но сомневался, что жизнь внутри столь небольшого пространства окажется приятной, даже если учесть неисчерпаемость Вторичного Мира...

Ещё издали он понял, что опоздал: у основания Зеркала уже вздымался колоссальный полукупол рыжеватой непроницаемой мглы. Убедившись, что ворота на свободу захлопнулись, он повернул обратно, к центру города. Громада Генератора возвышалась в конце его пути, словно гора.

Лэйми чувствовал нечто, весьма похожее на отчаяние: он хорошо представлял, какой станет его жизнь под Зеркалом наедине с ТЕМИ. Внутренности у него заледенели, но сознания страх пока не коснулся: он ещё мог надеяться, что Охэйо заново откроет выход наружу.

Туда, за Зеркало, ушли Алина, Ксетрайа... вообще все, с кем он мог разделить свои чувства. Что с ними сейчас? Он не знал. Они звали с собой и его, но он не пошел. Почему? Никто не ставил ему в вину жертв первого, трагического столкновения с Братьями Силы, но сам Лэйми не мог простить себя. Он решил остаться в своем мире до конца.

Вот только мир Зеркала на глазах переставал быть ЕГО миром.

3.

Обогнув Генератор, он увидел шестнадцатиэтажную громаду Арсенальной Горы. Вход в неё оказался наглухо закупорен монолитной квадратной плитой, — в ней Лэйми не сразу признал поворотную террасу. Охранявшие проем боевые звери куда-то исчезли. По дороге сюда он тоже никого не видел, но это только усилило его страх. В последние три месяца он вообще не видел ни одного живого лица. Собственно, и не стремился, но всё же...

С другой стороны в Арсенальную Гору вели вторые ворота, поменьше, и Лэйми решил попытать счастья там. Но на западной стороне обегающей её улицы лежало Кладбище — и увидев его, он испытал настоящее потрясение.

Ворота в высоченной ограде из дерева и колючей проволоки оказались распахнуты. Бродившие за ними боевые звери — последние, что остались в Хониаре, — тоже куда-то пропали. Теперь там, среди куч глины, копошились бледные фигурки. Многие могилы уже зияли отверстыми ямами. Это... это...

ТЕ пришли, чтобы освободить своих.

На Кладбище их покоилось больше четырех тысяч.

4.

Лэйми плохо запомнил, как оказался у задних ворот Арсенальной Горы. Вероятно, его руки сами управляли скутером, пока сознание вопило от ужаса.

Эти ворота, утопленные во врезанном в наклонную стену портале, были не очень большими — квадратные, высотой метров в пять. Их монолитные створки открывались только изнутри и Лэйми оставалось лишь ждать, когда его заметят. Ожидание оказалось долгим. Он имел время подумать, что делать, если в Горе никого нет.

Это были очень неприятные мысли.

5.

Когда плиты толщиной в полметра наконец дрогнули и поползли в стороны, Лэйми уже почти решил искать себе укрытие в другом месте. Несколько бледных фигурок на Кладбище подошли к ограде — слава Богу, с внутренней стороны — и принялись пристально смотреть на него. Лиц с такого расстояния в полумраке было не различить, но всё равно Лэйми пробрала дрожь.

За внешними воротами был глухой шлюз. Когда Лэйми вплыл внутрь, они сомкнулись и несколько секунд он был заперт в темном металлическом кубе. Потом перед ним раздвинулись внутренние створки. Он увидел главный коридор Горы — совершенно пустой и полутемный. Большая часть громадных панелей на потолке уже не горела, уцелевшие, разбросанные как попало, предсмертно мерцали.

Охэйо стоял у стены, у маленького пульта, управляющего воротами. Вот он совсем не изменился — всё в той же зеленовато-синей кожаной куртке и черных штанах, босой. На его левом запястье висел блик. Лицо у него было задумчивое и даже несколько меланхоличное. Едва посадив скутер, Лэйми бросился к нему.

— Аннит, что случилось? Где боевые звери? Где все? Что происходит?

Охэйо широко улыбнулся ему — словно сбылось что-то, на что он не смел и надеяться.

— Я думал, что уже не увижу тебя, — сказал он, взяв Лэйми за руки — наверное, чтобы убедиться, что он живой. — Я вообще думал, что остался один. Совсем.

— Так что же происходит? — спросил Лэйми.

Они уже шли по коридору-каньону к тем комнатам, в которых Охэйо устроил себе обиталище.

— Всё началось как-то постепенно. Когда начали исчезать люди, все оставшиеся собрались в Библиотеке. Тогда их было ещё около четырех сотен; я думаю, что собрались не все. Потом... у ТЕХ тоже появились боевые звери. Не наши, какие-то другие. Тут, под этими стенами, — он стукнул по облицованной мрамором глухой стене каньона, вздымавшейся вверх метров на двадцать, — произошло целое сражение. Я поначалу отгонял их огнем лазерных пушек — убить их он не может, но назад отбрасывает далеко... Потом пушки приказали долго жить — вся система испортилась. Срок её службы, знаешь, давно вышел... Я пробовал починить, но тут нужны запчасти, а взять их негде. Пока я возился, они как-то одолели наших боевых зверей и ТЕ начали... ну, да ты сам видел.

— Но ведь этого не может быть! Боевые звери...

— Не живые существа. Они устроены гораздо проще, и, значит, гораздо менее прочны. Они могут быть разрушены. Я только не знаю, как это случилось. Не видел ни конца боя, ни останков. Потом ТЕ... и их звери попробовали вломиться в Гору, но ворота здесь прочные. Только... знаешь, стены здесь наклонные. Если вбить в них крючья для веревок, по ним можно забраться на крышу, как на склон горы. Я запер все двери, которые туда выходят, но ТЕ, если доберуться, могут их выбить. А тогда... ну, сам понимаешь...

— А как же остальные наши?

— Когда они узнали, что у ТЕХ есть боевые звери, то ушли из Библиотеки. К Ключу, в Малый Хониар. Сказали, что будут там теперь жить. Что с ними сталось потом — я не знаю. Сеть перестала работать. Она уже давно барахлила. Я ни с кем ни могу связаться. Может, кроме нас уже никого не осталось. А может, ещё что-то. Не знаю.

— А ты? Что ты здесь делал? Чем занимался?

Охэйо усмехнулся.

— Нашлось дело... Пойдем, покажу.

6.

Они свернули в просторный боковой коридор, миновали его и оказались в другом, обегавшем Арсенальную Гору по периметру. Потолка тут не было, просто наклонная толща трехметровой внешней стены примыкала к внутренней, отвесной. Высоко на той, почти у стыка, сияли белые лампы-блюдца.

Они шли в этом глухом треугольном туннеле довольно долго. Далеко впереди Лэйми заметил рваную дыру, зияющую в безупречной глади облицовки. Осколки мрамора были разбросаны по полу. В серой основе стены из шершавого, неровного бетона темнел прямоугольный проем, очевидно, когда-то залитый цементом, теперь тоже вывороченным и глыбами лежащим на полу. Из глыб торчали ржавые лохмотья железа — похоже, цемент так крепко пристал к запиравшей проем двери, что её пришлось выковыривать по кускам.

— Этого помещения нет в плане здания, — пояснил Охэйо, останавливаясь у развороченной дыры. — Как я его нашел — отдельный разговор. Посмотри, что там, внутри...

Лэйми вошел. Пустая бетонная комната, с земляным, неровно утоптанным полом и зияющими прямоугольными дырами в потолке. Такие же, но забранные заржавленной решеткой проемы — в стене напротив входа. И ещё — дверь, ведущая куда-то дальше, когда-то очевидно наглухо запертая, а теперь тоже развороченная ржавыми клочьями. Подпалины и брызги застывшего металла говорили, что всё это сделано ваджрой.

Он миновал второй разрушенный проем. Здесь Охэйо успел подвесить мощную лампу-сферу и Лэйми увидел...

...Темный стальной потолок, подпертый по диагоналям скрещенными балками высотой в половину его роста, — с них лохмотьями свисала ржавчина. Темно-серые бетонные стены с отпечатками досок. Длинные вертикальные лампы на них — давно мертвые, покрытые пылью...

Не веря, боясь узнать, он сделал пару осторожных шагов. Здесь было нечто вроде лоджии, огороженной трухлявыми от ржавчины перилами. За ними — шахта, по стене которой тянулась заросшая ржавчиной же колея подъемника. А внизу, метрах в семидесяти, блестела темная вода.

7.

Лэйми прислонился к стене, чувствуя, как слабеют ноги. Сердце бухало, казалось, прямо в горле. Он уже видел это место — думая, что оно создано его воображением, — а оказалось, что оно существует наяву. Не просто похожее, а в точности такое же. Значит, и остальное... всё это время под их ногами... твари... тот сгусток тьмы...

Охэйо не заметил его состояния. Он поставил босую ногу на странное устройство, похожее на небольшую торпеду с тупым стеклянным носом и двумя парами коротких крылышек, и принялся увлеченно объяснять:

— Всё началось, когда я решил выяснить, сколько ещё протянет Генератор. Как ты знаешь, в него нельзя попасть, но в его подземелья ведут от реки два туннеля. Для начала я решил их исследовать и сконструировал этот вот зонд. Странно, что эта идея не пришла мне в голову раньше...

Он снял с плеча свой ноутбук и включил его. На плоском экране замерцало изображение.

— Это снял зонд, — пояснил Охэйо. — Смотри.

Обмерший Лэйми увидел решетчатое днище моста — очевидно, зонд Аннита мог свободно парить не только в воде, но и в воздухе. Вот он спикировал вниз, к основанию опоры... нырнул...

Было очень странно видеть на экране то, что прежде представало ему лишь в его воображении. Шахта... обросший изнутри какой-то рыжеватой слизью туннель... ещё одна шахта...

— Это та самая, в которой мы сейчас, — пояснил Охэйо. — Тут, метров на тридцать ниже, есть ещё один проем, вот, — он показал на экран.

Лэйми увидел знакомый туннель... ржавый, рассыпающийся рельс... остов развернутого поперек путей вагона... стальную стену в торце...

— Я прожег в ней дыру, — сказал Охэйо. — Но там только земля. Я нашел старые карты — раньше тут был овраг. Его засыпали ещё до строительства Зеркала. Наверное, туннель вел туда. А вот это у самой воды...

Лэйми увидел тупик штрека, ржавые остовы распределительных щитов, шкафов... и скелет подъемника, опущенного в самый низ колеи...

— Это всё чепуха, — пальцы Охэйо быстро порхали по клавишам. — А вот ниже...

Лэйми увидел дно шахты — той самой, наверху которой они стояли, туннель... круглый зал, свет в котором уже не горел, а стены покрылись какими-то фантастическими белесыми наростами. Воздух здесь был какой-то туманный.

— Это паровая подушка, — не оборачиваясь пояснил Охэйо, — воздуха там нет. А вот и источник пара...

Зонд миновал коридор... поворот... ещё один коридор... поворот...

Исполинский круглый зал был затоплен почти доверху. Вода беззвучно неслась вдоль его стен, поднимаясь застывшей воронкой, — её увлекал громадный вращавшийся механизм, похожий на исполинскую шестерню. Резкий, голубоватый свет бил из зиявшей в его центре шахты. Волны, гулявшие по крыше машины, со всех сторон рушились туда — и вылетали обратно клубами раскаленного пара...

— Туда я зонд не повел, — признался Охэйо. — Слишком большого труда он мне стоил. Но вот эта машина... я чуть ли не год бился, пока не понял, что это...

— ГОД? И ты никому не сказал? — возмутился Лэйми.

— А зачем? И, главное, — кому? Те, кто остались... у них, знаешь, иные интересы, а ты, друг, словно сквозь землю провалился. Да и что я мог сказать? Эта машина... помнишь, я говорил тебе, что моя брахмастра не подчиняется законам окружающего мира, а подчиняет их себе? Эта машина поступает так же. Но у брахмастры — лишь одна функция, а у этой "шестеренки" их множество. Вначале я даже подумал, что это она создала... то сродство физики к живым организмам, какое мы наблюдаем под Зеркалом. Потом выяснил, что она лишь усилила его — именно поэтому в другом Зеркале, в Ана-Малау, на тысячу лет заснули все, даже младенцы. Но те... машины, которые перестраивают Вселенную — они действуют по этому же принципу! Теперь ты понимаешь, что именно я нашел?

Лэйми кивнул. Говорить он был пока не в силах.

— Вначале я просто ошалел. Такая вещь здесь... откуда? Пришлось здорово порыться в Библиотеке. Подземелье, в котором мы сейчас стоим, построили лет за триста до Зеркала, но машина была здесь и раньше. Вероятно, её сняли с корабля Основателей, три тысячи лет назад, — а раз так, наши технологии с тех пор ужасно деградировали. Очень жаль, что Снаружи до сих пор не начали производство звездолетов, но теперь это может измениться. Однако, они не нашли никаких признаков разумной жизни, — похоже, что Мроо, Конфедерация и Найлар уничтожили друг друга начисто. Если где-то ещё и выжили люди, их цивилизации нетехнологические. Джангр остался единственным очагом культуры на... не знаю даже, на сколько световых лет вокруг. Возможно, единственным. На всю Вселенную.

ЭТО потрясение было достаточно сильно, чтобы Лэйми обрел, наконец, голос.

— Ты нашел машину, способную изменять Реальность? И никому не сказал?

— До этого я сам дошел недавно, — пояснил Охэйо. — И до сих пор не разобрался, как она управляется. Штатная система управления — тут есть даже рубка — конечно, давно сдохла. Само управление дистанционное, как у моего Ключа, но вот какие импульсы, какой именно код — этого уже не выяснить. Если хорошенько разобраться в конструкции, я, наверное, смогу построить такую же машину. И вот тогда...

— Что? Ты даже пушки Арсенальной Горы не смог починить, — ответил Лэйми.

Охэйо опомнился.

— Да... знаешь, я думал, что нам делать дальше... теперь. Даже ездил к Ключу. Хотел... ну, если честно, удрать. Когда я его включил... короче, с той стороны земля.

— Что?

— Земля. Не до самого верха, конечно. Там дамба. Высоченная.

— Но зачем им понадобилось...

— С западной стороны Зеркала образовалось озеро объемом в двадцать, если не ошибаюсь, кубических миль. Если Зеркало исчезнет — а дело, признаться, к тому уже идет, — начнется почти всемирный потоп. Так что дамба необходима. Кстати, на неё можно залезть, только я не пробовал. Вспомнил про тебя — и мне стало стыдно.

— Послушай... — у Лэйми перехватило горло. Он вытащил из кармана рукопись и протянул другу. — Вот, почитай...

Охэйо сел, скрестив ноги, и углубился в чтение. Читал он очень быстро и Лэйми пришлось ждать всего пару часов. Когда Аннит поднялся, лицо его было хмурым.

— Я тут недавно думал, что такое настоящая дружба, — начал он. — Теперь я знаю: сначала нужно заставить лучшего друга любить девушек неестественным образом, потом — предать всё человечество ради весьма сомнительных удовольствий, — ну а там его можно с легким сердцем сжечь заживо. Спасибо, Лэйми, я тоже очень тебя люблю.

— Извини, Аннит, я не хотел. То есть, я... ну...

Охэйо рассмеялся.

— Между нами, мальчиками: про тебя я сочинял истории и похуже, так что поделом. Приятно узнать, что друг близок тебе даже в самых глубинных стремлениях... Ну, а если всерьёз... не знаю даже, с чего начать. Ты давно это написал?

— Сто девяносто лет назад. Примерно. После того, как... заснул на Генераторе, как ты. Смешно, правда?

— Да. Это значит... что есть души и иной мир. И ТОТ мир. Знаешь... я очень рад. Честно. Ладно, давай по порядку. Этих серых четырехногих со щупальцами я видел — они напали на наших боевых зверей. Эти воронки у них — что-то вроде плазмометов. Стреляют такими огненными шарами, которые при ударе взрываются. Они и по воротам Арсенальной Горы стреляли, но им не хватило мощности. Так... у них где-то есть выход наружу. Не эти... смерчи, потому что в нашей физике такое невозможно, а обычный. Выходит, они всё это время... ждали. И теперь... слушай, наверное, это ОНИ предложили построить здесь Зеркало. Не прямо, конечно, а так... как тот Лэйми... который был до тебя, передал тебе свою историю. Что-то такое я читал... точно — про Людоеда Джухэни и сыворотку бессмертия. Это было в какой-то исторической хронике... и если всё было так, как написано у тебя здесь, то... ТЕ, из тьмы, должны знать столько, что и представить невозможно...

— Но ведь не хочешь же ты...

Охэйо спокойно смотрел на него.

— Хочу. Кому-то нравится рисовать картинки, кому-то — заниматься любовью до зеленых птичек, а мне нравится знать. И потом, ОНИ должны быть очень одиноки... и я не вижу причин, по которым ОНИ не стали бы говорить с нами...

— Да? И как ты намерен это сделать? Сдаться ИМ в плен?

Охэйо фыркнул.

— Нет. Я хочу просто разобраться и понять. А уж потом что-то делать. Знаешь... для брахмастры этот... эта тьма будет идеальной целью. Так что ОНИ наверняка будут с нами говорить. Всё очень просто. Или — или...

Лэйми промолчал. Любопытство Охэйо казалось ему неразумным и даже прямо безумным, — но, если честно, что им ещё оставалось? Раз уж подземные твари смогли пробить выход на поверхность и вступить в союз с ТЕМИ, то необходимо понять, что они сами такое...

Охэйо приступил к осуществлению своего плана немедля. Мнения друга он просто не спрашивал, так что Лэйми оставалось только следовать за ним. Они поднялись на лифте на крышу Арсенальной Горы — и первое, что Лэйми там увидел, был столб густого черного дыма. Горела Библиотека. Огонь вырывался из окон всех шести этажей.

8.

Какое-то время они тупо смотрели на это ужасное зрелище. Лэйми хотелось заплакать — всё, ради чего жил его мир, на глазах обращалось в пепел. Но в его душе было и что-то ещё — чувство бесповоротного завершения.

— ТЕ не теряют времени даром, — угрюмо заметил Охэйо. — И я, признаюсь, очень рад, что не отправил в Библиотеку и бумажки. Кстати... если тебе привиделся этот подземный мир и это оказалось правдой, то и Вторичный Мир тоже где-то существует в реальности. В этом я совершенно уверен. Та машина, под Генератором, может открывать порталы в другие миры... иначе, чем воронки Мроо. Если мы узнаем, где находится Вторичный Мир и как ей управлять, то сможем попасть прямо туда. Знаешь, при мысли, что я смогу увидеть всё, о чем читал, о чем мечтал, своими глазами, у меня даже дух захватывает. От счастья.

— Хорошо. А что нам пока делать? — тупо спросил Лэйми. Он думал сейчас о своих собственных книгах.

— Сначала нужно найти этих... Изначальных и поговорить с ними. Они должны, наверное, знать, где это. А там — видно будет.

— И тебе не страшно?

Охэйо повернулся к нему. С секунду они смотрели в глаза друг другу.

— Послушай, приятель, — сказал он. — Мне страшно. Только мне на это плевать, понятно? Я не хуже тебя знаю, что ТЕ самое большее через два дня вломятся в Арсенальную Гору. И раз уж встречи с Мроо не миновать, то пусть она произойдет так, как я хочу. Понятно?

Лэйми кивнул. Собственно, именно эта черта характера друга приводила его в восхищение.

9.

Как оказалось, храбрость Охэйо имела вполне материальное основание, а именно, скутер с гравистатическим двигателем, способный не только парить над поверхностью, но и вполне прилично летать. На авиусах и террейнах стояли точно такие же, но изготовить столь миниатюрный двигатель ещё никому до сих пор не удавалось.

Скутер оказался прямоугольной стальной платформой, один на два метра, с плоским клиновидным носом. Заднюю её половину занимала усеченная пирамида с пятью острыми иглами-шпилями — миниатюрная копия Ключа. Впереди помещался багажник, на его задней стенке крепилась приборная панель. Между ними едва хватало места для двоих, сидящих на пятках, и Охэйо предусмотрел все необходимые вырезы и углубления, чтобы сидеть так было удобно. С задней стороны платформы выступали четыре сужающихся к острию иглы, похожие на верхние, только поменьше, с каждого бока — тоже по четыре попарно расставленных иглы, ещё меньше.

— Этот генератор, конечно, не создает Зеркала, только обычное силовое поле, но мощное, — пояснил Аннит. — Иглы ионных двигателей выступают за него, с их помощью машина движется и управляется. Прелесть, правда? Я так и назвал её — "Прелесть".

Он помолчал и добавил:

— Я доделал её за сутки. После того, как ТЕ говорили со мной. Столпились у входа и начали объяснять, что будут со мной делать. Как говорят — страх учит...

"Прелесть" была совершенно готова к полету, её оставалось только загрузить. У Лэйми вещей уже не было, так что багажник заняли вещи Охэйо. Он понимал, что никогда не вернется сюда, и собирался очень тщательно, тем более, что взять он мог немного. Туда отправились стальные коробки с голографическими пластинами (на них Охэйо фиксировал всё, что считал интересным, и его архив немногим уступал Библиотеке), неразлучный ноутбук (без него от пластин было мало толку), оружие — здесь Охэйо взял всё, что считал "дельным" — ваджру, брахмастру и блик.

Какое-то время он провел в рассуждениях о физике Вторичного Мира — в частности, о её сродстве к энергоблокам холодного распада, — и на основании их добавил к багажу короткую, лазерную энергопризму с десятком круглых, похожих на миниатюрные консервные банки конденсаторов — на тот случай, если эти энергоблоки не будут там работать. Не забыл он и о вещах более мирных — взял бинокль и то, что уцелело от сокровищницы Империи в его личных запасах — пачку золотых пластин-барельефов тончайшей работы и камни в плоской коробке — не вполне драгоценные, так как большую их часть он вырастил сам.

По мнению Лэйми набор был вполне бессистемным, но он не смог предложить ничего лучше. "Прелесть" тоже пришлось доработать — над приборной доской Охэйо поставил экран инфракрасного ноктовизора, позволявший видеть даже в полной темноте. С собой в кабину он взял один блик — тот (как, впрочем, и всё остальное отобранное им оружие) мог бить и сквозь силовое поле.

Они сели в машину. Когда Охэйо включил генератор, Лэйми показалось, что они попали в цилиндр из стекла; впрочем, видимость почти не ухудшилась. "Прелесть" поднялась на восемь дюймов над крышей и замерла, едва заметно покачиваясь. Охэйо положил руки на штурвал.

— Теперь осталось лишь понять, куда нам направиться, — сказал он.

10.

Они кружили над крышами уже второй час. Вначале, когда Охэйо лишь взлетел, Лэйми охватил дикий восторг, смешанный с изрядной долей страха — летать ему не доводилось с детства и он инстинктивно боялся упасть, хотя и знал, что это ничем ему не грозит. Но в общем ощущение полета было восхитительным.

Охэйо сразу набрал большую высоту — ему очень не хотелось, чтобы их заметили. "Прелесть" двигалась почти бесшумно и увидеть её в полумраке Зеркала тоже было нелегко. Её выдавали лишь стекавшие с игл светящиеся струи ионизированного воздуха, — отталкиваемые электрическим ветром, они создавали тягу. Впрочем, за кормой струи бысто гасли.

Сейчас между ними и землей было не меньше полумили. С такой высоты они видели весь Хониар и прежде всего — столб дыма над горящей Библиотекой. Поднимаясь вертикально в неподвижном воздухе, он расплывался грязной, размазанной тучей. Охэйо, перегнувшись через борт, смотрел вниз в бинокль, иногда передавая его другу. Но им не попадалось ничего, достойного внимания.

Прежде всего, они осмотрели те места, где находились когда-то пространственные входные воронки, однако там не нашлось ничего, даже отдаленно похожего на памятные Лэйми здания или хотя бы их развалины — время стерло все их следы. Тогда Охэйо перешел к систематическим поискам.

Река делила Хониар на две практически равные части — северную, вздымавшуюся крутым обрывом, и южную, низменную. Юго-восточную часть города пришлось исключить сразу, так как она была затоплена после включения Зеркала и представляла собой одно огромное болотистое озеро с россыпью лесистых островков и поднимавшихся из воды остовов зданий. В юго-западной части находились, в основном, небольшие дворцы и особняки, окруженные садами, — когда-то богатейшая часть города. Довольно быстро Охэйо исключил и её — вся эта местность была низменной и влажной, а, как известно, вода — злейший враг всех подземных тварей.

Восточная окраина северной половины города была в основном пустынной — разрушения, причиненные взрывом при первом штурме Зеркала, так и не были устранены. Развалины разобрали, но строить что-то на их месте было уже и некому, и незачем. Центр и так был знаком им едва ли не наощупь. Оставалась северо-западная часть Хониара — самая плотная масса старой городской застройки, протянувшаяся на несколько миль. Эта часть города была изрезана лабиринтом глубоких оврагов, представляя местами хаотическую мешанину уступов и террас, густо покрытую домами. Относительно ровные участки занимали многоэтажные здания, окруженные деревьями настолько разросшимися, что их крыши терялись в тени. Они напоминали острова, потонувшие в зеленом море.

— Мы можем летать здесь год, пока у "Прелести" не кончится энергия, — и ничего не заметить, — наконец сказал Охэйо. — А ход вниз может быть всего один. И, скорее всего, он действительно один. С воздуха нам его не найти — это было понятно ещё в самом начале. Пешие поиски меня тоже не вдохновляют: нас всего двое. Летать понизу опасно: "Прелесть" можно сбить из ваджры, а тогда нас ничего хорошего не ждет. В общем, я не знаю, что делать.

— Может, просто плюнуть на эту затею и удрать отсюда? — предложил Лэйми. — Где тот, первый Ключ?

Охэйо зло рассмеялся.

— В Малом Хониаре. С его помощью они намерены общаться с внешним миром. Не с этим. Быть может, они и трусы, но не дураки. Сделать новый я уже не смогу: ты знаешь, что любую мало-мальски сложную машину нельзя изготовить в одиночку.

— Но зачем ты отдал им...

— Зачем он нам? Разве мы не решили?..

Лэйми помолчал.

— Сколько они могут там продержаться? У Ключа?

— Если говорить только о его ресурсе, то долго. Я хорошо его сделал. Может быть, тысячу здешних лет.

— Пять тысяч внешних?

— Да. Хотел бы я посмотреть, что тогда будет...

— А что делать нам? Здесь?

— Думать. Нам нужно найти только место, откуда выходят эти подземные твари, а это не очень сложная задача.

— Знаешь что... — помявшись, предложил Лэйми. — Мне пришла в голову одна идея... короче, я дам ТЕМ меня словить — а ты посмотришь, куда они меня поведут. ТЕ ведь всё равно ничего не смогут со мной сделать... а если что — ты меня выручишь.

— Я, конечно, буду стараться изо всех сил, — насмешливо сказал Охэйо, — но не уверен, что их будет достаточно. А в этом лабиринте я могу запросто тебя потерять. И что тогда?

— Ты можешь предложить что-нибудь иное?

— Могу. Пойти вместо тебя.

— Нет. У тебя... всё лучше получается. Если я попаду в беду — у тебя лучше получится меня выручить. А вот наоборот...

Охэйо подумал.

— Ладно. Сейчас я опущу "Прелесть" пониже, чтобы ты мог спрыгнуть...

— Зачем? Отключи на секунду поле — и я прыгну так.

— В самом деле... только... знаешь, ещё никто из нас не падал с такой высоты. Это может оказаться... опасно.

— Я верю в Зеркало — оно ещё никогда нас не подводило, — Лэйми снял ваджру. — Всё равно она мне там не понадобится, а я не хочу делать ТЕМ подарков. Ну, давай...

Они не прощались. Когда Охэйо отключил двигатель, "Прелесть" камнем пошла вниз. Лэйми даже не пришлось прыгать — он просто разжал руки и его выбросило из машины. Через миг "Прелесть" стремительно взлетела вверх... то есть, остановилась, а он продолжал падать.

Упругий воздух бил в глаза, но, несмотря на это, ощущение полета было восхитительным. Лэйми раскинул руки и ноги, глядя вниз. Неровное, испещренное провалами море крон и крыш вначале, казалось, приближалось медленно, — но в последние секунды он оценил свою скорость. Он уже видел дерево, в крону которого врежется.

Не в силах совладать с инстинктивным страхом, он крепко зажмурился, сжался в комок, все его мышцы напряглись. Невыносимо долгие мгновения ожидания... удары веток... треск... ослепительная вспышка удара о землю...

Темнота.

11.

Лэйми не знал, сколько провалялся без чувств. Когда он очнулся, его лицо было вдавлено во влажную, холодную землю, и он очнулся от удушья. Он сел, стряхнул с волос мусор, потом осмотрелся. Вокруг валялись сломанные при ударе сухие ветки. Как ни странно, его одежда при падении не пострадала, но сам Лэйми чувствовал себя довольно странно — каким-то очень легким. В ушах звенело. Впрочем, подняться на ноги ему тоже удалось легко.

Двор, огражденный высокими темными стенами домов, напоминал громадный зал с толстой колоннадой стволов и ажурной крышей из листьев. Свет Зеркала сюда почти не проникал. Толстенные ветки деревьев лежали на ржавом железе крыш. Всё это было построено и посажено задолго до Зеркала, до Империи, даже до Людоеда Джухэни. Наверняка, именно здесь у подземных тварей могли быть выходы на поверхность — ещё в те самые времена...

Лэйми вздохнул, нырнул в сумрачную подворотню и вышел на улицу.

12.

— Лэйми. Лэйми!

Лэйми вздохнул. Он шел по самой середине улицы, совершенно не скрываясь, — однако ТЕ словно сквозь землю провалились. И, после доброго получаса поисков, ему удалось отыскать ещё один сорт сторонников Зеркала, который совершенно не был ему нужен.

Парня, который его окликнул, он знал, как знал в Хониаре почти всех — его звали Килми. Невысокий, смазливый. Лэйми он не нравился. Нельзя сказать, что Килми был как-то особенно глуп, но чувственен сверх всякой меры.

Зеркало лишило любовь её естественной основы. По сути, всё свелось к чистому удовольствию и острейшие его вспышки он мог переживать снова и снова. Не осталось и усталости — ведь все силы тела поступали извне. Но большинству это сладостное однообразие рано или поздно элементарно надоедало. А вот некоторым — таким как Килми — нет.

— Ты что, с ума сошел? — Килми схватил его за руку и потащил к решетчатой калитке, ведущей во двор. — Захотелось полежать под грудой кирпичей в каком-нибудь подвале? ТЕ это тебе быстро устроят. Нельзя же так...

Лэйми не нужна была его помощь, но отвергнуть искреннюю заботу Килми ему было почему-то стыдно. К тому же, к стыду примешивалась изрядная толика любопытства. Про таких, как Килми, в городе ходило множество историй и Лэйми захотелось узнать, все ли они — правда.

— Постой, а что ты сам здесь делаешь? — спросил он.

Килми быстро оглянулся.

— Я хотел выяснить, что с нашими. Когда мы собирались, не пришло несколько человек. Я ходил к ним домой, но... никого. Ладно, хватит болтать. Пошли.

Они пробирались дворами, быстрыми перебежками от укрытия к укрытию, подолгу осматриваясь. Лэйми эти темные закоулки казались чрезвычайно подозрительными, но он понимал, что идти по улицам, где их могли заметить из тысячи мест, было бы куда опасней.

Босой Килми двигался бесшумно и с внушающей уважение ловкостью. Смелость его вызвала у Лэйми удивление. Сам он ни за что не согласился бы пойти на поиски вот так: в одиночку и без какого-либо оружия. Впрочем, он тут же подумал, что Килми просто слишком глуп, чтобы оценить реальный размер опасности.

Лэйми быстро понял, куда они идут — к Острову, как называли в Хониаре это место. Он сам приложил руку к его созданию.

Все оставшиеся в Хониаре понимали, что конец Генератора близок. Большинство возлагало надежду на Малый Хониар, но кое-кто — и Лэйми в их числе — считал, что нужно следовать естественному ходу вещей, и, если Зеркало исчезнет — выйти в новый мир. Оставалось лишь пережить его рождение. Озеро с той стороны Зеркала было просто громадным. Никто не сомневался, что при его отключении весь Хониар будет просто сметен.

Прежде все их укрытия размещались под землей, но прятаться там от воды было бы самоубийством. Поэтому они построили в самой высокой точке города жилую платформу, опиравшуюся на громадные трубчатые колонны.

Когда они вышли к ней, Лэйми задрал голову. Восемь стальных опор — диаметр каждой вдвое превышал его рост — поднимались вверх метров на сорок, поддерживая овальную трехэтажную платформу. Здесь не было ни лестниц, ни лифтов, — Килми просигналил фонариком и им на четырех тонких тросах спустили решетчатую клетку.

Поднимаясь, Лэйми скользил взглядом вдоль несокрушимого монолита опоры. Внутри они были залиты бетоном. Бронированное днище, казалось, опускалось на него, словно пресс на муравья, и он почувствовал себя очень неуютно. Впрочем, место было очень удобное — практически недоступное для ТЕХ и с роскошным обзором: Остров стоял на площади, где сходилось несколько улиц.

Когда клеть остановилась, Лэйми посмотрел вверх. Там, высоко, едва заметный, висел маленький прямоугольник "Прелести". Хвала небесам, Охэйо понял, куда направляется Килми, и смог отыскать друга. Лэйми кивнул, зная, что его видят, и вошел внутрь. Но то, что он там увидел, ему не понравилось.

13.

По своей архитектуре Остров был достаточно роскошен — два застекленных купола, большой и малый, бассейн, смотровые галереи, панорамные окна с бронестеклом... Но вот отделка его роскошью не отличалась — крашеные стальные листы, массивные балки и грубые швы сварки. Эта конструкция могла выдержать двенадцатибалльное землетрясение и артиллерийский обстрел, но она вовсе не была уютной: на это у строителей не хватило уже ни желания, ни сил. Множество, целые груды поднятых снизу вещей не могли изменить это.

Здесь собралось около сотни оставшихся — не менее пятой их части, как знал Лэйми. Каждый устраивался как мог удобнее. Его поприветствовали и через минуту в зале возобновилась прежняя веселая суматоха. Везде стояли блюда с изысканными деликатесами и бутылки с разноцветными напитками. Очевидно, всё это завезли из-за Зеркала и сберегали до этого момента. Бодрая музыка заглушала шум разговоров.

Обстановка была самая непринужденная — Лэйми всюду замечал девиц в таких нарядах, что нагишом они смотрелись бы приличнее. Везде — на коврах, на диванах, — виднелись группки нагих парней и девушек. Они занимались любовью — неторопливо, старательно, со всеми изысками, какие может дать только многолетний опыт. Лэйми слышал томные стоны, вздохи, видел сплетенные босые ноги, ритмичные движения тел, разбросанные повсюду книги и альбомы столь скабрезного содержания, что их не брали в Библиотеку... во всем этом была какая-то последняя степень. Подобное Лэйми видел в дни своей юности — но тогда это было начало, а сейчас...

Он знал, что это могло продолжаться непрерывно годами, веками — пока Зеркало не прикажет долго жить. Собственно, в укромных уголках под ним такие вещи не прекращались никогда, — но теперь он наблюдал последний вздох обреченной культуры Хониара. Все эти поиски удовольствий в конечном счете никуда не вели...

— А ты чего ждешь? — сказал Килми, стаскивая одежду. — Что тут ещё делать-то? Снаружи пока ничего интересного нет...

Лэйми покачал головой и вышел на террасу. Здесь "островитяне" хранили оружие — старое, потому что всё "дельное", как говорил Охэйо, забрали ушедшие за Зеркало, — энергетические призмы, мотки веревок, а также раритеты первой войны с ТЕМИ — увесистые штуковины, стреляющие быстротвердеющим клеем и сетками — очень эффективное средство обездвижить врага...

Внезапно он заметил еще кое-что — плоские стальные восьмигранники, снабженные кодовым замком. Этот упрощенный вариант ядерных энергоблоков холодного распада Охэйо разработал специально для войны с Братством. Снабженные взрывателями с дистанционным управлением, они превращались в бомбы, равные по силе десяткам тонн обычной взрывчатки. Совершенно непонятно, как их хотели использовать "островитяне" — против ТЕХ под Зеркалом они были совершенно бесполезны. Неужели они собирались бросать их в ТЕХ, если ТЕ попробуют залезть наверх или разрушить опоры? На какое-то время — минуты — это могло помочь, но зарядов было всего двадцать или тридцать, и что "островитяне" будут делать, когда они кончатся — Лэйми не представлял...

— Эй, Лэйми, я нашел нам подруг... — обернувшись, он увидел Килми. Тот был уже обнажен и рядом с ним стояли две девушки. Тоже нагие и довольно-таки симпатичные.

Какое-то время — не больше нескольких секунд — Лэйми колебался. Он знал, что должен спрыгнуть с террасы и возобновить поиск ТЕХ, — но разве ТЕ не должны прийти сами к этому месту? Пока их тут нет, а сидеть просто так в ожидании было бы просто глупо.

Но ещё глупей было бы присоединиться к этому.

14.

Чтобы избежать искушения, Лэйми забился в одно из самых дальних помещений Острова, читая самую приличную из всех найденных им тут книг. Это тоже была история о любви, но почти без скабрезных сцен — книга о игре чувств, как говорил Килми и ему подобные. Прежде Лэйми избегал таких книг, но сейчас неожиданно увлекся и потерял представление о времени.

Отвлек его поднявшийся в здании шум, тотчас усилившийся до крика. Это были совершенно нечеловеческие, животные вопли и Лэйми, вскочив, бросился в зал, откуда они доносились. Просторное помещение превратилось в сумасшедший дом: люди выли, катались по полу, словно стараясь отодрать от себя что-то невидимое. Веселая сузыка играла по-прежнему громко, и это придавало зрелищу вид окончательного безумия.

Лэйми не понимал, что происходит, пока нечто невесомое не коснулось затылка, влезая в его мысли. Он тоже взвыл и бросился в бассейн.

Как ни странно, это "нечто" отстало от него в воде. Вынырнув, Лэйми осмотрелся уже более внимательно. Теперь он видел их, выходцев из его кошмара: темные, почти прозрачные облачка. Они кружились в воздухе, подобно клочьям пепла, прилипали к головам людей, упорно стараясь влезть внутрь. Рано или поздно это им удавалось и Лэйми видел, что всё больше людей начинает действовать согласованно, бросаясь на своих же товарищей. Несколько девушек схватили отчаянно бившегося Килми и держали его до тех пор, пока клок темного тумана не исчез и в его голове. Сразу после этого он сам присоединился к нападавшим.

Невесомая дрянь вновь коснулась головы Лэйми. Он нырнул, а потом, вынырнув, бросился к дверям. Он уже понимал, что происходит, и его единственной целью было бежать из этого места. Килми преградил ему путь; выражения на гладком лице осталось не больше, чем у насекомого.

Лэйми изо всей силы пнул его в живот. Килми не отличался могучим сложением — его отнесло шагов на пять, но его место заняли сразу несколько юношей.

К счастью, этих клочьев тьмы оказалось меньше, чем людей, — все они уже успели найти себе хозяев и теперь Лэйми имел дело с противником, с которым, по крайней мере, мог драться.

Они — все сразу — попытались схватить его. Лэйми наотмашь двинул самого ретивого в поддых и тот свалился, сбив с ног ещё двух. Боевой стиль Хониара был весьма своеобразным — поскольку даже самые сильные удары не причиняли никакого вреда, единственным способом одержать победу было сбить противника с ног — а здесь решающее значение играла просто инерция массы. Поэтому Лэйми сначала отступил, поднял увесистый столик, и лишь потом наотмашь бросился вперед, буквально протаранив настоящую баррикаду из полунагих тел — и прорвался-таки к двери на террасу. Там хранилось оружие, способное обездвижить его — или их — и Лэйми был полон решимости завладеть им прежде, чем захваченные Мроо люди догадаются пустить его в ход...

Уже на террасе дорогу ему преградила вызывающего вида мускулистая девица, сжимавшая в руке блик — и растеряйся он хоть на мгновение, всё в тот же миг и кончилось бы. Но Лэйми бросился ей под ноги, стараясь выпрыгнуть из конуса поражения — и это почти ему удалось. Однако почти в тот же миг девица нажала на спуск. Лэйми ударил... нет, не свет — волна дикой, ослепительной боли, — и он рухнул на пол.

Нападавшие выскочили на террасу, и, наверное, схватили бы его — но Лэйми задел только самый край оглушающей волны, и он опомнился почти сразу. Когда девица, потеряв осторожность, склонилась над ним, он сорвал блик с её руки, и, сунув его прямо ей в глаза, нажал спуск. Её снесло с ног и отбросило в дальний угол террасы.

Лэйми мгновенно вскочил, блик в его руке щелкал и щелкал. Тела со стуком десятками валились на пол, грохотала перевернутая мебель, звенела посуда, по полу растекались разноцветные лужи из разбитых бутылок.

Всё кончилось в считанные секунды — нападавшие полегли все, превратившись в живописные груды перепутанных тел — и Лэйми задумался о том, что делать дальше.

Ничего не мешало ему прыгнуть вниз, — но многие из бывших обитателей Острова успели укрыться в его дальних комнатах, и это не избавило бы его от погони. Сдаваться ИМ Лэйми не собирался: он видел, как легко Мроо подчиняли неуязвимых обитателей Зеркала. Казалось, из этой ловушки нет выхода, но тут ему на глаза попался пульт дистанционного управления. Лэйми взял один из зарядов, быстро раскодировал замок, отключая предохранитель...

Дверь террасы распахнулась. Сразу несколько крепких парней выскочили из неё. Их и беглеца разделяла лишь плоская призма заряда.

— Прощайте, ублюдки, — сказал Лэйми и нажал кнопку.

15.

Его ослепил невыносимо яростный белый свет. Потом всё исчезло... потом Лэйми увидел на месте платформы Острова бело-рыжее облако пламени, пылающее в сердце пылевой тучи. Соседнее здание рассыпалось и оседало, потом начало рушиться ещё одно. Похоже, взорвался только один заряд — но и этого вполне хватило.

Грохота он не слышал. Гаснущее облако взрыва уплывало куда-то вниз, на миг замерло, потом пошло вверх. Потом всё внезапно погасло.

Придя на мгновение в себя, Лэйми успел осознать, что его отбросило и он, падая, ударился о стену здания. К его глазам стремительно неслась неровная, заваленная строительным мусором земля. Потом она с неуловимой быстротой прыгнула на него — и вдруг превратилась в океан бездонной, лишенной мыслей черноты...

16.

На сей раз Лэйми очнулся от холода. Голова кружилась, руки и ноги с трудом слушались — похоже, даже защитная сила Зеркала имела границы. Он уцелел, оказавшись в самом центре взрыва, отбросившего его метров на триста, а потом ещё дважды ударившись о бетон на скорости, достаточной, чтобы расплескаться кровавой лужей, — но даром это не прошло. Боли не было, но ощущение разбитости и какой-то чуждости тела оказалось очень неприятным.

Наконец, Лэйми кое-как сел и осмотрелся. Он лежал под стеной высоченного дома, на окраине площади. Остров исчез — от него остались лишь опорные колонны, несколько ближайших к нему домов горели, наполовину обрушившись. Дым поднимался вверх сплошной стеной. Никого из жертв Мроо он не видел — похоже, их отшвырнуло в другую сторону. Спасибо и на этом...

Лэйми посмотрел в небо и не сразу, но всё же разглядел там темный прямоугольник "Прелести". Она казалась отсюда совсем крохотной. Видит ли его Охэйо? Оставалось надеяться, что да.

Он поднялся, равнодушно отметив, что его кожа отливает тусклым свинцом от испарившегося и осевшего на ней металла. Волоски на ней превратились в летучий пепел и даже брови, похоже, обгорели. Сдетонируй остальные заряды — и...

Лэйми подумал, что взрыв привлек внимание ТЕХ, и, значит, никуда идти не стоит — ноги почему-то ещё плохо слушались. Решение оказалось верным — всего через десять минут он увидел тех, кого искал.

На сей раз, ему повезло: это были просто ТЕ, ещё не захваченные Мроо. Он не представлял, что их вид обрадует его. Впрочем, радость оказалась недолгой.

17.

На вид ТЕ вовсе не казались страшными — обычные жители Хониара, так же одетые, с довольно симпатичными лицами, — вот только выражение на них было какое-то гадкое. Заметив его, они подбежали, обмениваясь визгливыми фразами, совершенно непонятными для Лэйми, — язык ТЕХ мало походил на человеческий. Они немедля начали его бить — ногами, палками, стальными прутьями.

Лэйми постарался свернуться, спрятав голову, но его подняли, прижали к стене, растянув за руки, и начали избивать уже методично, стараясь попадать по местам, которые вне Зеркала были наиболее уязвимыми. Бессмысленность этого была очевидна — Лэйми, конечно, чувствовал удары и они не доставляли ему удовольствия — но не причиняли и боли.

В какой-то миг беспомощная ярость ТЕХ начала доставлять ему злорадное наслаждение. Если чужие мучения — твоя единственная отрада, то жить в месте, где никому нельзя причинить боли, наверное — сущий ад. То-то ТЕ так бесятся...

Очевидно, на открытом месте ТЕ всё же чувствовали себя неуютно, опасаясь Мроо. Лэйми сноровисто скрутили руки и куда-то поволокли. Он понял, что здорово ошибался, — для Мроо все люди были не более, чем вместилищами для их сущностей. ТЕ боялись их так же, как и все остальные. Он напрасно пожертвовал своей свободой, но вырваться уже не мог. Сам.

Путь ТЕХ пролегал по дворам, но Охэйо наверняка их видел. Скоро они достигнут их логова — и вот тогда этим тварям не поздоровится...

Путешествие оказалось довольно долгим. ТЕ молчали и их молчание пугало Лэйми больше всего — вот если бы ТЕ гоготали, ржали, наперебой описывая, как утопят его, связанного, в бочке с цементом — он хотя бы знал, чего от них ждать...

Банда постепенно спускалась к реке, в самую древнюю часть города. Дома здесь были заброшены ещё до строительства Зеркала и недобро зияли пустыми окнами.

Лэйми затащили в узенький переулок, стиснутый гнилыми заборами и глухими задними стенами. В углу между домами громоздилась гора разбитых ящиков, бочек и прочего хлама, поднимавшаяся до второго этажа.

Между стеной и наваленными ящиками зияло некое подобие щели, пролезть в которую можно было лишь на четвереньках. Нагому, со связанными руками Лэйми пришлось ползти на животе в глубь отвратительно грязной норы. Если бы он уперся, ТЕ едва ли смогли бы затащить его сюда, но он не стал. Чем быстрее он окажется внутри — тем быстрее Охэйо придет ему на помощь.

Лэйми свалился на подоконник разбитого окна полуподвала, кое-как повернулся, потом спрыгнул на пол. ТЕ возились за его спиной, закладывая нору обломками бетона. Покончив с этим, они потянули его в глубину коридора.

Он так и не смог понять, для чего это место предназначалось изначально. Здесь было почти темно. Выход на лестницу оказался заложен кирпичом.

В самом конце коридора ТЕ свернули в просторную, высокую, пустую комнату с рассохшимся и просевшим дощатым полом. Окно было завалено мусором, лишь через узкую полоску наверху едва пробивался свет. Вдоль стен — коричневые вентиляционные короба, какие-то непонятные железные емкости. Зияющий чернотой проем двери в коридор. Пыль. Сырость. Запах гнили. Лэйми это место не нравилось.

— Ну вот, теперь сочтемся, — сказал тот, кто, по всей видимости, был их предводителем. Несмотря на полумрак Лэйми узнал его — Насанга, заслуживший всеобщую ненависть тем, что в семнадцать лет он изнасиловал двенадцатилетнюю девчонку. Лэйми — тогда он был едва ли старше — оказался среди тех, кто сбросил опутанную веревками, визжащую тварь в глубину сырой ямы и забросал землей. Потом они плясали на могиле босиком, утаптывая глину. Но плохо — через двадцать лет оказалось, что она пуста. Её не разрывали снаружи — веревки быстро сгнили и Насанга, как червяк, год за годом пробивался к поверхности... по миллиметру в день... Теперь Лэйми не пожелал бы такой участи и злейшему врагу, но тогда он был молод, жесток и глуп...

— Ты думаешь, что мы просто зароем тебя и оставим в покое? — процедил Насанга. Глаза у него были белые. Лэйми понял, что ТОТ уже давно живет в мире своих собственных кошмаров. — Нет. Сначала ты увидишь, что мы делаем с такими, как ты.

В соседней, относительно светлой комнате (в ней было большое окно, выходившее в своеобразный колодец, окруженный глухими кирпичными стенами) Лэйми увидел... существо. Совершенно голое, почерневшее от грязи, с волосами, превратившимися в войлок.

Заметив ТЕХ, существо заскулило и свернулось, неестественно дергаясь, — словно старалось заползти само под себя. Лэйми потребовалось время, чтобы узнать Мэнни — одного из друзей его юности. Но красивый сильный юноша, один из непримиримейших борцов с ТЕМИ, превратился...

Лэйми не раз бывал в нижних, подвальных ярусах Арсенальной Горы, в которых держали жертв ТЕХ, и ему не нужно было объяснять, как выглядит конечное безумие.

18.

— Ты будешь таким же, — с наслаждением сказал Насанга. — Если не хуже. Этот вот держался долго — лет пять, наверное, — но мы всё равно его сломали. А ты всегда был слабак... Начинайте!

На сей раз Лэйми попытался упереться, но ТЕХ было пять, а он — один и связан. Его затащили в первую комнату, свалили на пол, распяли на нем — руки и ноги привязали к ножкам резервуаров, голову зажали между двух стальных пластин, так плотно, что он не мог ей шевельнуть. Устрашающе толстые провода шли от пластин к массивной розетке на стене. Насанга взял не менее массивный штепсель — и с омерзительной ухмылкой воткнул его...

Лэйми рванулся так, что содрогнулся фундамент, в который были заделаны державшие его стойки. Это было не больно... но ощущение оказалось слишком сильным. Невыносимо сильным. Ещё один удар... ещё... и ещё...

Его тело уже рефлекторно дергалось в такт им. Лэйми отчаянно старался что-то сделать — вырваться, освободить голову — но он не мог. Всё, что оставалось в его силах — не вопить, прося о пощаде, но он знал, что это не продлится долго. Эти удары не давали ему думать, они оказались хуже любой боли — били прямо в его мозг, в душу, разрывая её на куски...

Его ослепил невыносимо яркий синий свет, где-то — внутри его или, быть может, снаружи — раздался грохот. ТЕ дружно завопили... ещё одна вспышка — блик! — потом покой...

19.

Кто-то без лишней нежности бил его по щекам — не больно, но очень обидно. Лэйми помотал головой, отмахнулся, потом сел. Охэйо сидел рядом с ним и его лицо совсем не было радостным.

— Ну что, насдавался? — спросил он. — Понравилось? Захотелось стать таким, как Мэнни? Я знал, что ТЕ — мерзость, но... но чтобы так... они УБИЛИ его, понимаешь? Душа не такая прочная, как тело. То, что от него осталось... оно может лишь страдать. И я даже не мог прекратить его мучения... Зачем было создавать мир, в котором возможно ТАКОЕ?

— А как ты меня вытащил? — спросил Лэйми, приподнявшись. Он лежал на неровном торце стальной башни — похоже, той самой, что подпирала когда-то платформу Острова. "Прелесть" стояла рядом, в двух шагах.

— Я видел, куда ТЕ тебя затащили. Немного подождал... а потом меня словно толкнули. Не знаю, почему я бросился именно к твоему окну... я вышиб его ваджрой, а потом пустил в дело блик. Я вытащил тебя, а потом обрушил здание. ТЕ остались под его обломками. Жалко, что я не смог их убить... А ты продрых два часа и я не стал тебя будить. Говорят, сон — единственное, что помогает в таких случаях. Так что, пока ты спал, я слетал за новой одеждой — до фабрики ТЕ пока ещё не добрались...

Лэйми хотел было одеться, но тут же обнаружил, что весь в грязи. Казалось, следы рук ТЕХ невыносимо зудели.

Он боялся, что Охэйо станет смеяться над его брезгливостью, но он не стал — молча отвез друга к ближайшему дому, направив "Прелесть" внутрь прямо через закрытое окно...

Горячая вода здесь ещё шла, но света уже не было и Лэйми пришлось мыться в темноте. Ему стало страшновато. Тьмы не стоит бояться, конечно, — но не тех, кто живет в ней...

Охэйо подобрал ему одежду, похожую на его собственную — только с сандалиями, которых он сам не носил. Когда Лэйми оделся, они вновь поднялись на полмили.

— И что нам делать дальше? — спросил Лэйми, глядя на сумрачный лабиринт города. — Мне совершенно ничего не приходит в голову.

— Если рассуждать логически, — начал Охэйо, — то полететь к той машине. Может, там мы сможем... О, смотри — на ловца и зверь бежит.

— Что?

— Вон там, — Охэйо протянул ему бинокль и показал, куда смотреть. Лэйми поразился остроте его глаз.

Внизу, на улице, двигалось что-то серое — тот самый боевой зверь из подземного мира.

— Я понятия не имею, куда он идет. Так что... я положу на его пути твою ваджру — без спускового сенсора она бесполезна, а тварь наверняка заинтересуется... и понесет её к себе... то есть, к своим хозяевам. Идет?..

20.

Идея Охэйо оказалась верной, но вот осуществлялась она слишком медленно. Тварь и впрямь подобрала ваджру и сразу после этого повернула, но шла она весьма неторопливо. Или это им только казалось — боясь быть обнаруженным, Аннит поднял "Прелесть" едва ли не к самому Зеркалу. Даже в бинокль тварь казалась им не больше мошки. Дым двух пожарищ слоями расползался в воздухе и Лэйми опасался, что они могут потерять свою цель.

Тварь направлялась к самой старой части города — той, где дома ещё строились из дерева. Они чудом сохранились до включения Зеркала, а после него уцелели лишь благодаря его сродству к органической материи.

Лэйми смотрел, как тварь петляет по узким извилистым улочкам. Она постепенно приближалась к центру Хониара — до Генератора оставалось не больше километра. Куда же она...

...Этот квартал был почти городом в городе — он был построен на громадном куске земли, наполовину сползшем в исполинский овраг. С одной стороны был обрыв, с другой — крутой верхний склон. Попасть сюда можно было лишь по идущей вдоль него узкой террасе.

Тварь свернула во двор... нырнула в примыкавший к склону внушительных размеров сарай... исчезла.

— Это — там! — крикнул Охэйо, бросая "Прелесть" в крутое пике.

Оно было даже быстрее падения, потому что притяжению помогали её двигатели. Вначале земля казалась неподвижной, потом превратилась в поднимавшийся застывший океан... а потом Охэйо начал тормозить и Лэйми вдавила в днище чудовищная тяжесть — ещё никогда ему не доводилось испытывать подобного. Какое-то время он ничего не видел... но теперь они мчались почти горизонтально. Ворота сарая стремительно приближались. Когда до них осталось всего метров сорок, Охэйо вскинул руку с ваджрой и та за секунду превратила толстые доски в облако огня и щепок. Потом он поспешно уменьшил скорость — не хватало ещё врезатся во что-нибудь. "Прелесть" нырнула внутрь... замерла...

Теперь Лэйми понял, почему жители Хониара не нашли этого места — в самом сарае был только хлам, а вот в его задней стене зиял громадный, и, судя по всему, свежий пролом. Свет горящих обломков, проникающий в него, озарял трапециевидный туннель, обделанный толстенными, в обхват, просмоленными бревнами. Судя по ним, этот ход проложили едва ли не раньше, чем квартал был застроен. Когда в Хониар вошли танки Империи Хилайа, все Ждущие сошли вниз и замуровали вход — пока не исполнятся сроки...

21.

Метров через пятьдесят туннель выходил в громадную пещеру. Свет снаружи сюда уже не проникал и Охэйо поднял экран ноктовизора. Увидев его, Лэйми вздрогнул — он помнил этот серовато-серебристый, как бы сочащийся отовсюду свет...

Потолок подпирала колоннада толстенных древесных стволов, стены были из таких же неохватных бревен. Большую часть пещеры занимали два исполинских деревянных колеса. Их обегали толстые, свитые из какой-то блестящей пряжи тросы. На одном из них висела клеть — и именно в ней стояла тварь, державшая в щупальцах ваджру Лэйми. Вокруг стояло несколько её собратьев — очевидно, охрана.

Охэйо не стал особенно осматриваться — он подлетел к клети почти вплотную и вскинул блик. Вспышка... боевой зверь безвольно осел на пол. Его собратья среагировали мгновенно — сразу с нескольких сторон в силовое поле "Прелести" ударили огненные шары. Лэйми ослепили взрывы, машину швырнуло вправо... влево...

Охэйо повел "Прелесть" по кругу, блик в его поднятой руке срабатывал и срабатывал... потом всё кончилось. Он отключил силовое поле.

— Они придут в себя самое большее через минуту, — сказал он. — Я уже пробовал на них блик. Так что бери свою ваджру — да побыстрее!

Лэйми не пришлось повторять дважды. Он торопливо поднял и надел оружие. Потом Охэйо поднял "Прелесть" и направил её вниз, в жерло громадной, пяти метров в диаметре, шахты, зиявшей в самом центре пещеры.

Дерева здесь уже не было. Стены состояли из громадных блоков серого гранита, уложенных бесконечной спиралью. В центре шахты бледной змеей вился толстый трос.

Эта уходящая отвесно вниз пропасть казалась бездонной. Они спускались очень быстро — но на экране её стены всё так же сбегали в неуловимую точку.

— Действительно, не меньше мили, — сказал Охэйо. — Похоже, ты был прав.

Наконец, показалось и дно — маленький, но быстро растущий кружок. Оттуда навстречу им неслись огненные шары. "Прелесть" содрогалась от их ударов, словно врезаясь в камень. От жесточайших толчков у Лэйми мутилось в голове и он непременно вылетел бы из машины, если бы Охэйо не догадался заранее пристегнуть его — и себя — ремнями, перехлестнутыми через бедра к пяткам.

Когда до дна осталось всего метров тридцать, Лэйми увидел внизу сплошную массу боевых зверей — их собралось так много, что под тушами не было видно пола. Очевидно, у них была радиосвязь или что-то похожее, потому что вторжение с поверхности не стало для них неожиданностью. Внезапно огонь прекратился.

— А они вовсе не глупые, — заметил Аннит, немного замедляя падение. — Если добыча сама лезет в пасть — зачем её пугать?

22.

От дна шахты отходил единственный туннель, просторный и высокий. Его перекрывали каменные ворота не менее метра толщины и они открывались. Открывались!..

— Они знают что-то такое, о чем не знаем мы, — сказал Охэйо, проводя "Прелесть" между спешно расступившимися тушами. Тварям ничего не стоило наглухо перекрыть проход, просто забив его массой своих тел, — не говоря уже о воротах. За ними туннель плавно уходил вниз и дорога ныряла в воду, поднимавшуюся до потолка. Стены и свод здесь были покрыты страшными глубокими ожогами — словно здесь бился в агонии громадный огненный червь...

Как оказалось, "Прелесть" могла двигаться и в воде — с силовым пузырем её удельный вес был равен её весу и она плыла достаточно быстро.

Защита города Мроо была тщательно продуманной — в стенах сифона зияли проемы, очевидно, соединяющие его с подземной рекой, так что воду нельзя было ни откачать, ни выпарить. Дальше туннель вновь поднимался, выходя в громадный зал. Дорога здесь шла по узкому, неогражденному гребню, рассекающему глубокий провал, высеченный в монолитном камне. За ним по обе стороны вздымались отвесные террасы — и на них вновь толкались боевые звери. Очень надежная ловушка для тех, кто выломает внешние ворота и не погаснет в воде...

Гребень упирался во вторые каменные ворота, такие же массивные... и открытые. За ними был короткий просторный туннель. Миновав его, Охэйо вывел "Прелесть" в громадное пустое помещение, из которого минимум в десяти направлениях расходились извилистые ходы.

— И куда дальше? — спросил он.

— Не знаю. Я никогда не бывал здесь. Даже... во сне.

— Осмотримся, — предложил Охэйо, отключая поле и опуская "Прелесть" на пол.

Когда-то здесь было жарко. Но Зеркало давно отрезало путь подземному теплу и теперь здесь было сыро, душно и ужасающе холодно — гнилая, какая-то слякотная вонь. Лэйми мельком подумал, что воздух здесь едва ли пригоден для дыхания. Вот только все, живущие под Зеркалом, могли и вовсе не дышать...

Тут он заметил кое-что интересное — на камне, конечно, не оставалось следов, но пыль и грязь, осевшие на полу за многие годы, указывали на туннель, которым явно пользовались чаще остальных, и, очевидно, ведущий к основным помещениям.

— Нам — туда, — сказал он показывая направление... и тут же заметил маленькие, бархатисто-черные тучки, беззвучно плывущие к ним со всех сторон.

23.

Охэйо сразу включил поле и поднял "Прелесть" в воздух. Пожалуй, он мог бы избежать встречи — но эти... вещи могли говорить и ему было интересно послушать. И потом, силовое поле должно вроде бы задержать их...

Лэйми чувствовал себя, как на иголках. Ему хотелось немедленно бежать — но уверенность друга удерживала и его.

Тучки подобрались уже совсем близко. Несколько прошли сквозь силовой экран, словно сквозь дым, — правильно, они ведь бесплотные, — и коснулись их тел. Потом...

Не было ни слов, ни образов. В низ его живота впился бешеный спазм, перехвативший дыхание, сжавший все мышцы удовольствием пронзительной остроты. Невыносимое наслаждение ослепило Лэйми, он рывком выгнулся и задрожал. Ему захотелось сорвать одежду и вопить от радости, катаясь по полу в экстазе. Охэйо вскрикнул, его рот округлился, глаза расширились, ладони почти конвульсивно дернулись. "Прелесть" рывком прыгнула вперед... потом развернулась... "тучки" вновь поплыли к ней. Охэйо вскинул руку с бликом. Вспышка — и Мроо просто... исчезли.

Здесь наверняка могли быть другие, и он направил машину в указанный Лэйми проход на максимальной скорости. Убедившись, что их никто не преследует, Охэйо остановил "Прелесть". Впереди них серебрился полумрак бесконечного туннеля.

— Я, конечно, испытывал всякое, — сказал он, помотав опущенной головой. Его тело всё ещё вздрагивало. — Но даже и представить не мог... А такие, как Килми, ради такого пойдут на всё. Понимаешь? На ВСЁ. Да и не только они, наверное. Даже мне хочется... попробовать ещё раз... — он вновь помотал головой и приподнялся, освобождая Лэйми место у штурвала. — Дальше поведешь ты.

— Но... почему? Что с тобой случилось?

— Ничего. Просто тебе это место знакомо. Мне — нет.

— Но я...

— Не думай, что делаешь. Поступай так, как укажет тебе подсознание. Да побыстрее, пока эта нечисть снова до нас не добралась!..

Это был очень странный полет. Лэйми казалось, что всё это происходит во сне — он двигался тем же маршрутом, по которому тот, другой Лэйми бежал из этой бездны, но только двигался назад. Охэйо сидел рядом с ним, стреляя из ваджры во всё, что пыталось им помешать. На сущности Мроо она действовала ещё лучше блика — не нужно было даже прямого удара её луча, от одних его отблесков они рассеивались и исчезали. Очевидно, Зеркало защищало лишь органическую материю. Иначе они вряд ли добрались бы до цели — этой призрачной нечисти здесь оказалось очень много, а вот жителей из плоти поубавилось. На всем лежала печать какой-то запущенности — похоже, после того, как тот Лэйми запер пространственные воронки, подземный город Мроо пришел в упадок и от окончательной гибели его спасло лишь появление Зеркала. Теперь Лэйми понимал, зачем его возвели... зачем была нужна война и почему её прекратили...

К счастью, этот туннель вывел их прямо в главный туннель города, а здесь Лэйми было уже проще. Здесь никто не пытался им помешать. Боевые звери просто смотрели, твари поменьше разбегались с их дороги. Но во всем этом было что-то тревожное. На всем, происходящем здесь, лежала печать истощения и голода — голода по телам, которыми можно владеть. Похоже, что твари, которых Лэйми счел исходными обитателеми этого подземелья, были чем-то искусственным, вроде хониарских боевых зверей — созданные из протоплазмы, а не из металла, но всё же неживые. Бесплотным сущностям Мроо они, похоже, мало подходили — безвольные туши, которые двигались, пока воплощенные в них мыслили об их малейших движениях, в иное же время застывали. А им хотелось воплощений в живых телах, — телах, которыми они смогли бы действительно повелевать, а не двигать силой своей воли, как человек может двигать чучело, забравшись в него...

Теперь Лэйми видел здесь гораздо больше людей — они составляли едва ли не две трети здешнего населения. Такая же вечная молодежь, как наверху, — только все нагие, грязные, со спутанными длинными волосами и безумной искрой в глазах — как будто сущностей Мроо в них набилось больше, чем они могли вместить...

Он не знал, откуда у него все эти мысли — они входили в него как бы извне, из этой призрачной серой пелены — заполняя всё подземелье, она составляла как бы общую ауру населяющих его теней.

Они миновали путаницу коридоров и теперь двигались вниз. Пандус, туннель, снова пандус — легко и быстро, как с горки. Никто не пытался им помешать; здесь вообще никого не было. Лэйми вспомнил, что должно ждать их в конце, и у него засосало под ложечкой.

С невыразимым ощущением, что реальность оказалась лишь отражением сна, он увидел далеко впереди — уже без помощи экрана ноктовизора — мертвенное сизое свечение. Теперь здесь не было никакой стражи и вода уже не падала, закрывая горловину лиловой бездны. Она лениво колыхалась маслянистым озером у самого края круглого туннеля. Охэйо отважно вплыл в него... но вот лететь дальше он не стал.

— Мне кажется, что там... ничего нет, — смущенно сказал он. — И, если мы влетим туда, то упадем и будем падать... и падать... и падать... а что кажется тебе?

— Мне? Ничего, хотя я тебе верю. Но давай подберемся поближе...

"Прелесть" осторожно поплыла вперед. Охэйо крепко сжал в правой руке брахмастру. Лэйми тревожно оглядывался — не хватало ещё, чтобы в такой критический момент к ним подобрались сзади...

Не долетая двух шагов до края машина замерла. Охэйо хотя бы выглядел спокойным, а вот у Лэйми ноги явственно дрожали. Он хотел было закрыть глаза, но не осмелился — ведь сейчас появится... ОНО.

Смотреть в лиловую бездну он не мог — там не было никаких деталей, нельзя было даже понять глубины этого пространства и наверное поэтому при пристальном взгляде ТУДА глаза начинали болеть.

Как ни странно, когда в лиловой тьме всплыло черное облако, Лэйми не испугался — он уже пережил его появление во сне и теперь ему почти не было страшно.

Облако двигалось на вид неторопливо. Всё ближе и ближе... Когда оно почти закрыло собой мертвенный свет, он закричал. Тьма, абсолютный мрак, но плотный, с четкой, подвижной поверхностью. Она коснулась их...

И то, о чем мечтал Охэйо, случилось.

24.

Лэйми не знал, что с ними бы стало, не защищай их силовое поле. Тот Лэйми выжил, застряв на границе, но им это не удалось. "Прелесть" втянуло внутрь, — а может, Охэйо нарочно направил её туда. Тьма была снаружи, и, в то же время, внутри них, такая, какой она обычно бывает в закрытых глазах, — какие-то смутные очертания, призрачные, но только неподвижные и уходящие очень далеко. А вот тела у Лэйми уже не было, и это напугало его до жути — он не мог понять, где его руки и ноги, он их не чувствовал. Все его ощущения оказались как бы вывернуты вовне.

Рядом с ним было что-то невообразимо сложное, громадное, но в то же время испуганное и внимательное — он не сразу понял, что это Охэйо. На острие этой многоэтажной пирамиды представлений сияло нечто страшное, невыносимо жгущее — смерть, для которой нет преград и в которой не существует посмертия, последний, окончательный распад, — и чтобы освободить её, хватило бы ничтожного смещения пластов-мыслей в этой пирамиде. Это была брахмастра — а может, что-то в душе самого Охэйо...

Он чувствовал также и "Прелесть" — малоприятное ощущение, словно бы что-то механически-чуждое в его собственном теле, нелепое, неудачное... Если на то пошло, живое тело куда проще научить парить в воздухе...

Потом их окружили обитатели этого странного места и Лэйми оставил свои рассуждения. Здесь, в темноте, не знали привычного ему общения — сознания просто сливались и память одного становилась памятью другого. Но эта память...

Здесь нельзя было ничего скрыть — лжи во тьме не было, как не было и света. Казалось, это хорошо... но в Лэйми хлынули потоки того, чего он вовсе не хотел знать...

Это была бездна... но не совсем. У этой пропасти памяти всё же было дно — пусть очень глубоко, в двух миллиардах лет от настоящего мига. Никто не знал, что было до того, как мир вынырнул из квантового хаоса. Лишь неясные и смутные догадки о некой изначальной Бесконечности, тревожные и восхитительные, будоражили воображение Лэйми. Он видел ни с чем не сравнимые, отчаянные попытки построить свой мир из хаоса, не знающего постоянных законов... попытки, успешные в главном, но чудовищные в остальном, потому что этот мир был создан в борьбе против Моря Возможностей. И результат — раскол и яростное противоборство между теми, кто мечтал о неизменной вечности темных удовольствий и теми, кто хотел дальнейшего роста и перемен — ценой возврата необратимой смерти. И почти бесконечная, бежалостная, всякие представления превосходящая борьба между теми, кто хотел одного и того же, но только по-разному...

И завершившая войну катастрофа — лишь гораздо позднее выжившие осмелились назвать её победой. Катастрофа, стоившая жизни почти всем обитателям мироздания, но необъяснимым образом не разрушившая, а умножившая его — мир тьмы умалился, но не исчез, а мир света начал порождать новые и новые...

Потом он увидел вещи, уже более близкие его пониманию — историю своего мира... долгое, почти неотличимое от смерти ожидание в его недрах... приход откуда-то со звезд его собственного племени... его деградацию, расселение, новый подъем... первые, осторожные попытки контакта... превращение его народа в поле битвы, всё возрастающей и по масштабам, и по силе, и по своей ярости...

Теперь ему многое стало понятно — эта шахта... колодец, вела к изначальной, исходной пространственной воронке — пути в непредставимые бездны, лежащие вне этого мироздания... пути, по которому в него вторглись обитатели тьмы. И назначение машины-замка, запершей этот путь по воле первых колонистов, знавших больше, чем сохранила история. И само строительство Зеркала — по злой иронии судьбы выгодное двум непримиримейшим врагам...

Теперь это почти бесконечное ожидание подходило к концу. Здесь, в абсолютной изоляции, Мроо смогли накопить силы — и, когда Зеркало исчезнет, они выйдут во внешний мир, покоряя его уже не силой, а наслаждением и лживым обещанием бессмертия...

Пирамида-Охэйо сверху донизу вспыхнула гневным сиянием — но Аннит всё же не дал волю ярости. Неистребимое любопытство впитало в себя всё, что ему открылось, — и безжалостно требовало ещё, о том, каков мир сейчас...

Ему не хотели отвечать — но гнев Охэйо обещал смерть и ему подчинились. Эти видения куда больше понравились Лэйми — они относились к его миру, к миру людей. Вернее, к мирам — их было много, гораздо больше, чем он мог представить. Не все они были такими, как его мир. К тому же, Лэйми казалось, что он жил одновременно сразу во множестве их... возможно, так оно и было.

Один образ — или воспоминание — понравился ему больше других. В этом мире он жил в гигантской, с громадными залами, башне из гладкого серого камня — вместе со множеством других красивых и юных людей, наделенных даром свободно, по своей воле, парить в воздухе.

Он помнил (а может быть — видел или представлял), как выплывает наружу через узкое, многометровой высоты окно в толстой стене — и с замирающим сердцем видит далеко под собой улицу с массой крохотных сверху обычных людей, не знающих Дара Полета...

Он оставляет их внизу, поднимаясь всё выше — к беспредельному небу, полному удивительно четких, как горы, облаков, подсвеченных низким, заходящим солнцем, — они розовели, золотились, алели на фоне удивительно глубокой и чистой синевы, а под ней, насколько хватал глаз — даже с подоблачной высоты — тянулся город и здания росли из массы зелени, как горные хребты. Там блестели бесчисленные водоемы, простирались луга — и везде было множество людей... разных... а он всё смотрел, смотрел на них сверху, медленно проплывая над этими бесконечными улицами... они расцветали миллионами огней, в то время как облака становились рыжевато-коричневыми, а потом таинственно светились серебром среди первых звезд...

Это видение оставило в памяти Лэйми ощущение абсолютного счастья. Он знал, что видит сейчас мир, из которого пришли сюда его предки. И он всё ещё существует... такой же, а может, ещё более прекрасный...

Охэйо восхищенно перевел дух (Лэйми не видел это, но почувствовал) и потребовал рассказа о Вторичном Мире. И Лэйми увидел...

...Это была плоская, линзовидная конструкция, внутри которой могла поместиться целая планетная система, — насколько он смог понять, изначальная родина его расы, возведенная каким-то иным, совершенно неведомым ему народом, пришедшим из мест, в которых не имели понятия о вражде света и тьмы — Вселенная ведь бесконечна и ничто не может охватить всю её целиком. Там, внутри нее, было солнце, которое в одних её местах навек замерло в небе, в других — восходило и заходило, в третьих — сияла лишь вечная, негаснущая заря. Реальность там была иной, чем здесь, в примитивном, разрушенном враждой мире, — но в ней были и страдания, и смерть, и даже сами Мроо. Под её небесами лежала равнина, превосходящая всякое воображение, — и на её бесконечных просторах нашлось место и для Вторичного Мира, и для города счастливых снов Лэйми, и ещё для множества миров, о которых он не имел пока никакого понятия...

25.

Обратно они двигались в молчании. Твари провожали их злобными взглядами, но не пытались помешать — по воле тех, Ждущих, потому что обитатели тьмы очень хотели сохранить свои бесконечные жизни...

Когда они поднялись наверх, под купол Зеркала, Охэйо всё ещё молчал. Они едва пробились в живом потоке людей и существ, устремившихся к шахте, ведущей в Хониар. Арсенальная Гора была уже взломана. Лэйми увидел, что её главный портал открыт и из него выходят три десятка трясущихся обнаженных фигурок, — Дважды Осужденные, несущие в своей душе воплощенный ад. Возвращаться им теперь было некуда. Вообще.

— Что же нам делать? — наконец спросил он.

Охэйо молчал, глядя вниз. То тут, то там полыхали пожары; дым затягивал город сплошным пологом. И в нем пряталось ещё кое-что, почти неуловимое для глаза, однако хорошо заметное на экране — клочья ожившей тьмы жадно искали тела, в которые они могли бы воплотиться...

— Тем, кто остался под Зеркалом, не позавидуешь, — наконец сказал Аннит. — Но и сочувствовать им я не могу. Я видел, ЧТО хотят сделать Ждущие. Дней через десять они откачают из той шахты воду, разрушат машину-замок и откроют пространственную воронку, ведущую Вовне. Все эти твари из тьмы — лишь выродившиеся тени НАСТОЯЩИХ. Когда они сюда хлынут... я думаю, что даже Зеркало не сможет их остановить. Вот почему те Мроо, из космоса, пытались захватить Джангр — ЭТО будет слишком страшно даже для них. По идее, мы должны досмотреть это всё до конца... но я не хочу. Дело тут не в моем страхе — рано или поздно ТЕ выйдут наружу, чтобы гадить и мстить всем, и прежде всего невинным — за то, что они существуют...

— Чего же ты хочешь? — спросил Лэйми.

Охэйо поднял брахмастру.

— Мне кажется, что всю эту историю давно пора закончить. Ты согласен?

26.

Как ни странно, глядя на гибель Хониара Лэйми не чувствовал сожаления, — напротив, в нем росло и росло громадное облегчение. Это место выпило слишком много крови... и его время истекло окончательно.

Внешне всё это выглядело очень просто. Охэйо поднял брахмастру. Что-то прошептал — то ли прощание, то ли проклятие. Потом выстрелил. Оружие вспыхнуло и от него отделился сияющий огненный шарик — не больше звезды в небе, но колючий и злой. Он полетел куда-то прочь, разгораясь всё ярче — энергия, струясь потоками, вливалась в него, пока он не превратился в солнце, залившее весь Хониар мертвенным светом.

Потом это солнце упало вниз — на мерцающий между острий четырех шпилей Генератора призрак-кристалл. Они слились... на мгновение Лэйми ослепила вспышка. Потом он увидел на месте кристаллического иное солнце — бело-рыжее, бесформенное, косматое. Оно всё росло... росло... росло... несокрушимые шпили вокруг него рассыпались, словно были сделаны из взметенного ветром песка.

Огненное облако достигло Ускорителя. Он просел, раскалываясь, разламываясь. Ещё одна ослепительная вспышка, спиральный диск пламени, в один миг развернувшийся над центром Хониара, — и вместе с ней потрясшее весь мир беззвучное содрогание. Потом — свет. Яркий, солнечный.

Зеркало Хониара исчезло в один миг — сгинуло, как дурной сон после пробуждения. Ошарашенный Лэйми увидел бездонный голубой небосвод — и в нем огненно-белый круг полуденной Дневной Звезды. Потом он посмотрел вниз.

Бурлящее облако жидкого, прозрачного огня окутало весь Генератор. Вдруг его пирамида содрогнулась, размазавшись на миг, — и от неё по земле побежала явственно видимая волна. Её плоский верх начал разламываться, вспучиваясь изнутри, — и вдруг в небо косо взметнулось несколько исполинских сияющих столбов, выворачивая громадные броневые плиты. Огненная туча вздыбилась в небеса, торжествуя своё освобождение, а чудовищные обломки крыши Генератора начали рушиться вниз, на окружающие дома, рассыпая каскады осколков и пламени.

"Прелесть" подпрыгнула от удара воздушной волны и Лэйми ощутил боль, когда ремни, натянувшись, врезались в его тело — отныне он не сможет быть неязвимым существом. Ни сейчас и никогда больше.

Потом он увидел другую волну. Белая масса бурлящей пены накрывала Хониар, а над ней — пугающе высоко — поднимался пологий водяной склон. Он переходил в бескрайнюю, искрящуюся на солнце гладь — казалось, землю опрокинули и море выливалось на сушу.

Они безмолвно следили за медлительным продвижением воды. Катастрофа заняла всего несколько минут — но для застывшего Лэйми не существовало времени...

Многоэтажные здания казались игрушечными рядом с волной — они рассыпались под её напором, словно были сделаны из песка, и исчезали. Даже западная стена Арсенальной Горы продавилась внутрь, как картонная, и поток хлынул в её чрево. Потом её крыша вспучилась, рассыпаясь и исчезая в приливе, — и три других стены обрушились наружу, не в силах сдержать массу ворвавшейся в них воды.

Устояла лишь пирамида Генератора — ударившись в её бронированный склон поток взметнулся вверх и обрушился белопенными каскадами, заливая бушующий внутри пожар. Всё сооружение немедля исчезло в громадной туче пара. Охэйо повел "Прелесть" к Библиотеке и Лэйми смог увидеть её последние секунды.

Здесь, на возвышенной части города, поток постепенно терял силу — по многочисленным оврагам вода скатывалась к долине реки. Возле Библиотеки волна едва достигала окон её третьего этажа.

Когда она ударила в западную стену, стена пены взметнулась в три раза выше, чем здание. Вода начала обтекать его с боков — и в этот миг из окон первых этажей вырвались водопады, неся горящие обломки.

Библиотека начала крениться, её верхняя часть отделилась от фундамента и вода понесла её. Покосившаяся коробка плыла ещё метров сто, рассыпаясь и оседая, потом исчезла. Лэйми ощутил приступ удушья. Вначале он решил, что это от избытка чувств, потом понял, что дело куда проще — силовое поле не пропускало воздуха, а дышать вне Зеркала было необходимо. К тому же, он понял, что голоден.

Охэйо на секунду снял силовой щит. В их лица ударил прохладный, влажный ветер, он нес брызги воды и запах рыбы... потом "Прелесть" прекратила падение, так резко, что у Лэйми на миг потемнело в глазах.

Он молча наблюдал за завершением катастрофы. Теперь внизу была лишь яростная масса бурлящей, текущей воды и Лэйми казалось, что он тонет в ней. Он знал, что отныне зрелище потопа будет являться к нему во снах до конца жизни.

Поток не смог предолеть дамбы — ослабленный проделанной дорогой, он лизнул её склон и откатился, но вода продолжала бурлить, скручиваясь в чудовищные воронки, — уровни в озере и в новой котловине уравнивались. Минут через двадцать всё более-менее затихло. Внизу блестела бескрайняя водная гладь, по которой во множестве плавали балки, доски, остатки разрушенных крыш и всякий мусор. Ничего живого видно не было и Лэйми искренне надеялся, что там действительно никто не уцелел...

Генератор остался единственным островом в новорожденном море. Его пирамида, затопленная до половины, поднималась из неспокойной воды, как утес. Крыша её рухнула, внутренность превратилась в хаотическое нагромождение изломанного железа, вздымавшееся над сохранившимся квадратом внешних стен. Даже эти развалины выглядели грандиозно. Всё ещё клубившийся над ними и поднимавшийся к зениту исполинским грибом пар только усиливал это впечатление. Ничего больше от Хониара не осталось. Только...

На востоке виднелся пепельно-серый, туманный купол, оседлавший дамбу — Малый Хониар. Его Зеркало без малейших потерь пережило катаклизм и теперь Лэйми старался представить, как сложится жизнь там, внутри...

— Ничто не прекращается навечно, — тихо сказал Охэйо и Лэйми вздрогнул, услышав его голос. — Но, думаю, наша победа оказалась больше, чем мы могли представить.

Примерно в километре от остова Генератора Лэйми увидел темную пасть громадной воронки, жадно глотающей кружащийся вокруг мусор. Ему не нужно было объяснять, что это значит, — вода хлынула в подземный город Мроо, чтобы поставить точку и на его истории...

— Я сомневаюсь, что Ждущие выживут под давлением, под каким вода находится на глубине в две мили, — сказал Охэйо. — Я не хотел их убивать, но, наверное, для них самих так будет лучше...

— А мы? Что будет с нами? — спросил Лэйми.

— Нашего мира больше нет. А в этом я жить не хочу. Здесь, снаружи, всё... слишком хрупкое. И я убил тут слишком много людей. Впрочем, если хочешь, я отвезу тебя туда, — Охэйо показал на стоявшие за дамбой белые здания Нового Хониара. Оттуда к ним уже летели вертолеты. — Только знаешь ли, я дал себе слово, что останусь в Хониаре навсегда. И, если мой мир превратился в мерзость — то я, наверное, это заслужил. А сейчас его нету. Нехорошо вышло, а? Да и, если честно, — кому мы тут нужны? Там, в Ана-Малау, под Зеркалом, остался мой старший брат. Он стал — или станет — императором Джангра. Но на самом-то деле я в восемь раз его старше, и хониарцы захотят, чтобы правил я — в конце концов, благодаря кому мы вышли из-под Зеркала? А нам с братом придется решать — он или я. Ну, скорее всего, я — но быть братоубийцей, по-моему, не лучше, чем убитым.

— Аннит, я тоже... дал слово. Так что же дальше?

— У нас лишь один выход — машина-замок. Я не знаю, сколько она сможет протянуть глубоко под водой, но вряд ли долго. И тогда... — Охэйо вдруг усмехнулся. — В пространственную воронку хлынет вода под давлением в тысячи атмосфер. А физика там другая и постоянная сильного взаимодействия выше, чем у нас...

— И что это значит?

— Водород подвергнется термоядерному слиянию. Короче говоря, эта воронка не просуществует долго. А машина-замок — это, в то же время, машина-ключ. С её помощью наши предки попали сюда, и я теперь думаю, что смог бы вновь открыть проход. Может быть, не совсем так, как они, но я хочу попасть в мир моих снов... а ты?

— Ну в общем... да. — Лэйми не очень верил в это, но почему бы не попробовать? Что он может потерять? Жизнь? Но он наслаждался этим даром уже двести семь лет и он теперь не казался ему особенно ценным.

— Ну что ж... — Охэйо повел "Прелесть" вниз. В последний раз на миг отключив силовое поле, он нырнул, направив машину в воду возле Генератора — туда, где кончались охладительные туннели. Теперь надлежало действовать быстро, так как воздуха в силовом пузыре хватило бы максимум минут на пять.

Вода была мутной и плохо пропускала свет — но, к счастью, для ноктовизора она казалась просто не очень густой дымкой. Охэйо легко нашел устой моста, в котором был выпуск правого туннеля, и повел "Прелесть" в него. К счастью, серый материал его свода выдержал взрыв.

Мощность ионных двигателей под водой возрастала... как и сопротивление движению. Но в общем, они плыли быстро. Потом, когда они вынырнули в заполненные паром туннели, стало хуже — силовое поле без труда выдерживало его давление, но вот тепло оно пропускало свободно — а снаружи было градусов двести. Лэйми казалось, что он забрался в раскаленную печь. Лицо и неприкрытые руки жгло.

Когда Охэйо опустил экран ноктовизора, Лэйми увидел блестящий свод зала. Под ним мчался водоворот, обрушиваясь в синевато-белую бездну. Задерживаться здесь было нельзя и он не представлял, как Аннит намерен подчинить себе машину. Наверное, так же, как тот Лэйми...

Вдруг Охэйо крепко сжал его руку.

— Прощай, Лэйми, — сказал он. — На всякий случай. Я не знаю, получится ли у меня, а если нет, то мы умрем. Ты был хорошим другом. Очень.

Лэйми взглянул на него... но

у него не было времени задуматься или испугаться. В жерле Эвергета сияло солнце и его жар он мог выдерживать лишь какие-то мгновения. Охэйо нырнул в это белое пламя. Жгучая боль охватила их ослепляющей, невыразимой вспышкой, и Лэйми успел подумать, что это смерть.

Эпилог

Гитоград, 211-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда Найко поднялся на вершину холма. Его босые ноги, давно не знавшие обуви, ступали легко, и сам он тоже чувствовал себя очень легким: одет он был только в один кусок ткани, небрежно повязанный вокруг бедер. Он торопился: под кронами могучих деревьев, смыкавшихся высоко над его головой, уже начало темнеть.

Здесь, возле Ана-Малау, лес уступал место парку. Повсюду виднелись утоптанные до твердости камня тропинки, мощеные плиткой дорожки, скамейки и тускло-серебристые столбы фонарей с желтоватыми колпаками длинных ламп, давно испорченных. Но земля кое-где была взрыта, кусты поломаны: ночью это было самое опасное место во всей округе.

Услышав знакомые голоса, он ускорил шаг и через минуту выбрался на широкую аллею. Та вела на небольшую немощеную площадь, усыпанную палыми листьями. На ней собралась группка молодежи — его друзей и ровесников. Все они, как и сам Найко, были одеты лишь в темно-желтые набедренные повязки. Но даже и в таком наряде юноша словно бы плыл в плотном, жарком воздухе. Он не потел: множество поколений его предков жило в таком климате, и обнимавшая его жара казалась ему даже уютной.

Выйдя на площадь, он замер, бездумно любуясь товарищами: все они были ловкие, гибкие, крепкие, их гладкая, красновато-коричневая кожа блестела, словно влажная, а густые волосы были темно-золотого цвета. Лица у всех были короткие и широкоскулые, пухлогубые, с ярко-зелеными глазами, большими и длинными, косо поднимавшимися к вискам. Сам Найко ничем, собственно, не отличался от них.

Оставаясь незамеченным, он разглядывал друзей с каким-то странным изумлением, словно впервые, — как и всегда после их невероятного воскрешения: серьезный и молчаливый Анмай, широкоплечий коренастый Найте, тонкий и гибкий, как стальная пружина, Маоней, — и, конечно же, Иннка, его подруга и любимая. Сейчас она танцевала, подняв руки над головой и дерзко виляя бедрами.

Он любовался тугими изгибами её талии, поджарым гладким животом и небольшой крепкой грудью. Ноги девушки были длинными и стройными, маленькие босые ступни изящно переступали в рыжеватой пыли. Тяжелая масса волос, спутанных крупными кольцами, плащом металась за её спиной.

Найко не сразу понял, что уж она-то видит его, но не решился подойти: ему нравилось смотреть, как она танцует. Наконец, запыхавшись, Иннка сама подбежала к нему.

Они плюхнулись на скамейку, ничего не сказав друг другу — знакомые так давно и хорошо, что в этом просто не было нужды. Найко было очень уютно рядом с ней. Он смотрел на своих резвившихся друзей, чувствуя терпкий аромат горящих листьев. В голове у него слегка звенело и всё вокруг казалось ему чуть-чуть ненастоящим, — как и всегда на закате, так как вставал он очень рано.

Найко бездумно перевел взгляд на конец другой аллеи. Та упиралась прямо в открытые ворота — единственные в стальной, темно-синей стене, что поднималась высоко над кронами исполинских деревьев. Ещё месяц назад выходцы из Малого Хониара освободили Ана-Малау из-под Зеркала, но до сих пор она служила домом для тысячи двухсот невольных беглецов из прошлого. Это громадное здание в городе заняло бы целый квартал, но на десятки миль вокруг оно осталось единственной постройкой. Найко рассматривал венчавшие её крышу громадные шпили Генератора Зеркала, массивные стальные панели, скрывшие проекционные матрицы: всё, что осталось от привычного ему мира. Хотя на земле уже сгущались тени, верхняя часть стены казалась очень яркой в густо-синем небе.

Иннка неожиданно вскочила, потянув его за руку.

— Пошли! — быстрым шепотом сказала она.

— Куда? — спросил Найко.

Она улыбнулась ему — так, что у юноши вспыхнули уши. Она совсем недавно — всего несколько недель назад — стала его возлюбленной, и он ещё не успел привыкнуть к этому. Больше всего ему нравилась в ней непредсказуемость — она постоянно вовлекала его в затеи, часто совершенно неожиданные. Но сейчас эта часть её очарования для него несколько поблекла. Желание посещало её как придется, — иногда и вовсе оставляло на несколько дней, — а иногда вспыхивало так жарко, что Найко просто не хватало сил. И он, не зная, что ожидать от подруги, ходил совершенно ошалевший.

Он помотал головой, отгоняя слишком яркие воспоминания. Иннка отпустила его руку. Она шла впереди юноши, так быстро, что он едва поспевал за ней. Они обошли Ана-Малау и начали спускаться вниз — в лощину, по тропам, пробитым вовсе не людьми.

Мир нового Джангра не был милостив к человеку: ядерное освобождение не прошло даром и его леса населяли чудовища, почти неуязвимые, — но, к счастью, им принадлежала только ночь. День был отдан безобидной живой мелочи — и людям. И оба мира — Ночи и Дня — старались не встречаться друг с другом.

Склон круто пошел вниз, в темно-зеленый полумрак, — но, оглянувшись, Найко ещё видел заслонявшую полнеба сине-золотистую стену Ана-Малау. Здесь было прохладнее, но воздух столь густ, что он словно плыл в море запахов. Иннка же скользила сквозь заросли перед ним, совершенно бесшумно.

Они спустились на самое дно лощины, туда, где земля стала черной и топкой, и где сквозь завалы упавших стволов бесшумно струился поток темной воды. Он немного пугал Найко своей беззвучной мощью, заметной лишь вблизи: достаточной, чтобы сбить с ног и унести.

Здесь было уже почти совершенно темно. Он не видел девушки — её смуглая кожа сливалась с сумраком и грива её светлых волос казалась ему чем-то совершенно независимым. Она пробиралась вниз по течению реки, всё дальше, и Найко начал тревожиться: она вела его в места, куда нельзя было заходить даже днем. Конечно, ночные звери не выйдут до заката, но здесь, где уже так темно, могут быть исключения...

Юноша начал злиться. У них не было необходимости забираться так далеко: никто не запрещал им быть вместо так и сколько, сколько им нравилось. Но Иннка любила приключения. Наконец, она остановилась возле громадного ствола — даже упавший, он был ей по плечо.

— Здесь, — шепнула она, повернувшись к нему.

Найко обнял её. Иннка выгнулась, откинулась на шершавую кору, позволяя ему целовать её лицо, шею, уши; её маленькие ладошки ласкали нагую грудь юноши. Ладони Найко скользили по её животу и бедрам; ткань, прикрывавшая их, уже была аккуратно пристроена на стволе.

Это было явно не лучшее место для любви: босые ноги пары по щиколотку ушли в топкую грязь, к тому же, Найко, лаская подругу, постоянно осматривался. Ему очень мешала возня шагах в сорока: наммат, водяной ящер, уже приступил к трапезе, совершенно не стесняясь их.

Это создание числилось безвредным — но оно было ростом ему по пояс и длиной метров в пять, и его толстая темно-зеленая туша могла привлечь хищников. Иннка же забыла обо всем: она откинула голову на грубую кору, её ресницы опустились, она судорожно вздыхала, выгибаясь под прикосновениями его губ к её нагой груди.

Найко пришлось ласкать её вполглаза, прислушиваясь и осматриваясь из-под падающих на лицо волос. И вдруг он понял, что всё это очень ему нравится. Здесь, возле реки, деревья расступались и пара оказалась словно бы в громадном зале. Его стенами служили черные склоны лощины, крышей — шумящий зеленый свод, и глаза Найко то и дело косили на единственную брешь, — клочок пронзительно-синего вечернего неба.

Наконец, Иннка крепко обвила его руками и ногами; он обнял её, двигаясь быстро и упруго. Теперь он уже ничего не замечал, но это не продлилось долго: всего через минуту впалый живот юноши поджался к спине от удовольствия. Он выгнулся, беззвучно округляя рот, потом вскрикнул в ослепляющей судороге и уткнулся в волосы подруги, стараясь перевести дух.

Мир вокруг медленно обретал очертания, словно бы всплывал из-под воды. Руки и ноги Иннки всё ещё крепко оплетали его и он чувствовал всё её тело своим. У моря, на пляже, где они были наедине с небом и золотым песком, где у них было сколько угодно времени для обстоятельных, неторопливых игр, ему почему-то никогда не бывало так хорошо.

Он уже подумывал о продолжении, когда лес огласили трубные, переливчатые звуки, от которых по его коже пошли мурашки: йахены приветствовали заход солнца. Пока ещё далеко, но, раз солнце зашло...

Иннка ловко выскользнула из его объятий, обернув вокруг бедер полосу ткани; ничего больше для перехода в приличный вид ей не требовалось. Найко нагнал её, затягивая повязку на ходу.

Назад они шли очень быстро, внимательно осматриваясь. Острота явной опасности и мысль о том, что они возвращаются домой, возбуждали. Эта ночь была последней перед первым его путешествием здесь и ему хотелось сохранить в памяти что-нибудь необычное.

Они достигли Ана-Малау без помех, хотя в зарослях вокруг уже что-то подозрительно шуршало; это прекратилось лишь когда они поднялись на холм и впереди показалась монолитная стена здания. Она призрачно темнела, занимая, казалось, полнеба. Очень высоко наверху на её гладкой стали ещё лежали розоватые отблески заката.

Вокруг уже никого не было и пара побежала вдоль зиявшей бездны расчерченного балками рва: с закатом ворота Ана-Малау закрывались — а солнце уже зашло. Они понимали, конечно, что их не закроют, пока все не окажутся внутри — не должны — но страх остаться снаружи ночью был уже как инстинкт. Ещё никто на побережье не смог встретить утро, оставшись вне стен селений-крепостей.

Бездумно взявшись за руки, они проскочили в портал, в просторный, во всю высоту здания, ангар со стенами из стали, освещенный мертвенно-синими проекционными матрицами. Здесь стояли машины хониарцев, столь странные, что Найко не мог понять, как они летали, — и ещё несколько десятков человек.

Их встретили насмешки: исчезновение пары и его причины вовсе не были ни для кого тайной и ушам юноши вновь стало очень жарко. Он увлеченно разглядывал пальцы своих босых ног — не выпуская, впрочем, руки подруги, — пока Вайми проводил перекличку. Все оказались внутри — хотя в прошлом несколько раз не досчитывались заигравшихся детей и молодежь бежала искать их. Найко всегда был среди добровольцев: однажды ему удалось разыскать ревущего малыша после получаса отчаянных поисков, когда стало уже почти темно, и он весь следующий день ходил в героях. Пока погибших здесь не было; Найко казалось, что смерть оставила их, и что ушедшие от них сейчас живут в каком-то другом месте, поистине чудесном.

В это верили все, но его порой посещало желание пойти в Лес — ночью, в одиночестве, нагим — чтобы встретиться с ними, узнать, что там, на темной стороне бытия, — и одолеть это желание было совсем не так просто...

Реальность, вся его жизнь словно разорвались на две части — до Зеркала и после — и он не представлял, что было в промежутке, не мог даже понять, живет ли он сам наяву. Не осталось, конечно, никаких следов войны с Мроо и всё случившееся казалось ему сном.

Едва перекличка закончилась, Вайми повернул рубильник. Массивный прямоугольник моста с грохотом уехал под стальной пол и тройные ворота Ана-Малау начали неторопливо закрываться. Две пары створок скользили навстречу друг другу, а между ними опускалась вертикальная плита. Всё вместе было толщиной в шаг Найко и он с волнением смотрел на этот торжественный обряд: разделение двух миров, Человека и Природы.

Створки ворот двигались с тяжелым рокотом и когда они сошлись, раздался могучий глухой удар; пол под ногами юноши вздрогнул.

В этот миг он почувствовал себя так, словно отправлялся в путешествие, — хотя сейчас ему предстояло отправиться только в постель, в зыбкий мир снов, чтобы пересечь ту полосу небытия, что называли ночью. Но и здесь его сны были длиной в жизнь и Найко очень нравилось это: он и его друзья каждое утро становились немного иными, незнакомыми, — и это было восхитительно...

Едва ворота закрылись, люди начали расходиться, ныряя в ярко освещенные проходы. Ритуал встречи ночи в Ана-Малау не отличался сложностью: она длилась на Джангре восемнадцать часов и нужно было хорошенько наесться перед сном на традиционном застолье. Ложиться спать натощак не стоило: можно было проснуться от голода.

В животе у юноши уже урчало, но неугомонная Иннка потянула его в конец галереи, к лифту. Миновав все этажи, они поднялись на просторную крышу здания.

Здесь было ещё десятка два их ровесников, решивших насладиться закатом. Обзор отсюда и впрямь был превосходный: ничто не загораживало дали. Найко встал лицом к западу: покрытые лесом холмы мягкими волнами сбегали вниз и там — всего в паре миль, глубоко, — блестело море. Над ним парило фантастическое оранжево-сизое облачное кружево, облитое огнем уже ушедшего за горизонт солнца. Нельзя было поверить, что там когда-то простирался Гитоград. Местность совершенно изменилась. Глядя на неё, Найко думал, что перенесся во сне на другую планету и боялся поверить в это счастье.

Иннка стояла справа от него, у самого угла парапета. Косясь на подругу, он видел за её гладким плечом волнистый гребень северного хребта, одетый темной зеленью. Там, в десяти милях от них, мягко светился розовато-белый массив Найры, соседнего здания-убежища.

Отсюда его можно было закрыть ногтем на мизинце вытянутой руки, и Найко не преминул сделать это, просто потому, что мог. Хониарцы задавали тон в Империи — но очень многие люди, подобно самому Найко, вышли из её прошлого и он не был уверен, что ему это нравится. Он не хотел, чтобы это прошлое вернулось.

На юге горы были темнее и выше, отсекая сияние заката. Между двумя косо заходящими друг за друга хребтами виднелась Долина Зверей — всего три мили по прямой, но никто из людей никогда не приближался к ней. Новый мир Найко был пока невелик: в любой его край он мог дойти не утомившись. Конечно, он уже бывал в соседних зданиях-странниках, — хотя их различия явно не стоили подобного труда. Но уже на восходе он должен был с этой самой крыши взойти в авиус — и предвкушение поездки было удивительным. Они отправятся в Новый Хониар, крупнейший город и столицу возрожденной Империи. Хеннат Охэйо, третьий сын последней Императрицы, пригласил их с Иннкой на свою коронацию.

2.

Постепенно темнело. Стало прохладнее; поднялся ветер. Выползая из лощин, сгущался туман. Закат тонул в коричневатом мареве, поднимаясь всё выше над горизонтом — как будто они спускались на дно громадной чаши.

Крыша понемногу пустела. Глубокие, словно бы подводные завывания слышались всё ближе, по кронам деревьев смерчами катилось волнение. Наконец, из уже почти черной зелени показался первый паутинник — лес копьеобразных щупалец, увенчанных маленькими заостренными головами. Это существо состояло из множества отдельных тел. Размыкаясь и соединяясь вновь в произвольном порядке, они с быстротой птиц скользили даже сквозь самые густые заросли, словно сквозь воду. Размер этой живой сети достигал нескольких десятков метров — а каждый из тысяч клювов паутинника был смертельно ядовит.

Но паутинники вовсе не были самыми опасными из хищников нового Джангра: больше всего люди боялись лоферов, которые были ростом с них самих. Впрочем, на крыше Найко мог считать себя почти в полной безопасности — пока совсем не стемнеет и не появятся враны.

Он заметил, что они остались тут одни — все остальные уже ушли вниз. Им с Иннкой не нужно было слов: перебравшись в укромный уголок за громадной коробкой кондиционера, он подсадил подругу на парапет. Иннка любила подобные опыты: запрокинув голову к неровному морю темных крон, откуда летели чуждые человеку звуки, она задумчиво постанывала, доверившись сильным рукам юноши, сжимавшим ее бедра. На сей раз, Найко никуда не спешил, с интересом исследуя ещё новый для него мир чувственных удовольствий, — а туман тенями и волнами призрачного света плыл вокруг них, то скрывая землю внизу, то расступаясь...

Потом они долго сидели, обнявшись, прямо на крыше. Иннка иногда посмеивалась, положив голову на плечо юноши и он не мог поверить, что держит её в объятиях, — так ему было хорошо. Лишь когда в коричневато-сизом сумраке над ними пронеслась громадная крылатая тень, они опомнились, бегом бросившись к двери. Заперев её, Найко вспомнил, что оставил снаружи одежду. Им пришлось, поминутно оглядываясь, возвращаться за ней. Это было и в самом деле опасно, но Иннка всё время хихикала и юноша чувствовал себя довольно-таки глупо.

Когда они спустились вниз, все уже разошлись. Еду им, правда, оставили, а после ужина паре, наконец, захотелось спать. Вернувшись в свою комнату, Найко уютно растянулся на силовом поле, удивительно удобном и мягком. Иннка легла рядом с ним. Они не говорили, искоса посматривая друг на друга.

Потом постель под ними вздрогнула, донеся эхо очень мощного, но далекого и глубинного взрыва, и Иннка прошептала ему одну фразу, от которой Найко стало страшно и радостно одновременно — он узнал, что станет отцом, хотя не верил в это. А взрыв...

От волнения у него закружилась голова, однако лишь сейчас он познал настоящее облегчение — единственный путь, соединявший мироздания людей и Мроо, отныне был разрушен и никакая сила не могла проложить его вновь.

Вторичный Мир, Мааналэйса,

62 882 334-й год Сотворения,

Вторая Реальность.

Лэйми очнулся от холода. Он наслаждался, чувствуя, как остывает его раскаленная одежда и как стихает мучительная боль, но недолго. Немного опомнившись, он понял, что лежит на камнях и с трудом приподнялся.

Его глаза какие-то мгновения ещё смотрели в никуда, потом окружающий мир обрел резкость. Здесь было сумрачно, под низкими кронами елей пятнами лежал снег. "Прелесть" стояла сразу за ним, шагах в пяти. Экран ноктовизора был разбит, его осколки блестели среди гравия. Охэйо, поджав пальцы босых ног, осматривался, вытянувшись во весь рост.

Они оказались на серой, замшелой каменной осыпи, переходившей в неровный, заросший лесом склон небольшой долины, обрамленной крутыми, такими же лесистыми холмами. По её плоскому, заваленному камнями дну с шумом несся мелкий поток прозрачной, даже на вид ледяной воды. А впереди, где-то далеко за горизонтом, в небо вздымались арки, фестоны, крылья перистого, беловато-алого, неподвижно застывшего сияния — не закат, а, скорее, край колоссальной туманности. Низко над головой ползли йодисто-рыжие туманные тучи. Резкий, ледяной ветер проносился между кронами сосен. Те отвечали ему печальным и в то же время величественным, всеобъемлющим шумом. Этот пейзаж был странно знаком Лэйми — он не видел его, но представлял, когда читал истории Вторичного Мира...

— Ну что ж, мы у цели, — Охэйо открыл багажник "Прелести" и стал складывать вещи в походную сумку. Из оружия он взял одну энергопризму. — Мои энергоблоки здесь действительно не действуют, — пояснил он удивленному Лэйми. — Ваджры, брахмастра, сама "Прелесть" — всё это тут просто бесполезный хлам. Наверно, это и к лучшему. Мне этот мир кажется... ну, более правильным, что ли. И мы хотя бы знаем, что здесь к чему. Ниже по реке должен быть город. — Он выпрямился и закинул сумку на плечо. — Ну что, пошли?

Они начали медленно спускаться по склону — навстречу новой, неизвестной судьбе.

Конец