Биография Толкина

В августе он переехал в Стратфордшир. В течение последующих недель его вместе с батальоном перебрасывали из лагеря в лагерь явно беспорядочным образом (как правило, в военное время войска именно так и перемещаются). Условия всюду были некомфортабельными; в промежутках между несъедобной кормежкой, строевой подготовкой и лекциями по устройству пулемета только и оставалось делать, что играть в бридж (что Толкину нравилось) или слушать рэгтайм на граммофоне (что ему не нравилось). Большую часть офицеров он недолюбливал. "Джентльменов среди старших не сыщешь, даже просто люди — и то редкость", писал он Эдит. Иногда он проводил досуг за чтением по-исландски, поскольку твердо решил продолжать учебу и в военное время, но часы текли медленно. Он писал: "Эти серые дни, они так тянутся, тянутся, тянутся, и темы противные, тягучее болото про искусство убивать — никакой радости'.

К началу 1916 года Толкин решил специализироваться на связи, ибо перспектива иметь дело со словами, сообщениями, кодами была приятнее, чем тягомотные и ответственные обязанности строевого командира. Посему он изучал азбуку Морзе, сигнализацию флажками и дисками, передачу сообщений гелиографом и фонарем, применение сигнальных ракет и полевого телефона, и даже искусство использования почтовых голубей (временами это практиковалось). В дальнейшем он получил должность батальонного офицера связи.

Приближалась отправка во Францию, и они с Эдит решили пожениться до отъезда, поскольку ужасающий список потерь в британских войсках ясно давал понять, что офицер Толкин может и не вернуться. В любом случае они ждали более чем достаточно: ему было уже двадцать четыре, а ей двадцать семь. Денег было маловато, но Толкину по крайней мере регулярно выплачивали армейское жалование, и он решил попросить у отца Фрэнсиса Моргана весь свой скромный капитал в акциях. Была еще надежда иметь хоть какой-то доход с поэзии. Стихотворение "Гоблинские ноги" было принято Блэквеллсом для публикации в ежегоднике "Поэзия Оксфорда". Ободренный этим, Толкин послал подборку своих стихов в издательство "Сиджвик и Джексон". Ради увеличения капитала он продал свою долю в мотоцикле.

Толкин поехал в Бирмингем, чтобы утрясти с отцом Фрэнсисом финансовые дела и сообщить ему о предстоящей женитьбе. По денежной части Толкин все уладил, но когда дело дошло до матримониальных намерений, он не смог заставить себя рассказать об этом старому опекуну и так и уехал из Молельни, не заикнувшись о женитьбе: не было забыто противодействие отца Фрэнсиса их роману шесть лет тому назад. До свадьбы оставалось меньше двух недель, когда Толкин решил, наконец, написать отцу Фрэнсису. Ответное письмо было добрым; в нем священник пожелал молодым "всяческого процветания и счастья" и добавил, что хотел бы лично совершить обряд в Молельне. Увы, он опоздал. В католической церкви в Уорике все уже было готово к венчанию.

Рональд Толкин и Эдит Бретт были обвенчаны отцом Мэрфи после заутрени в среду 22 марта 1916 года. Среду они выбрали, поскольку именно в этот день недели произошло их воссоединение в 1913 году. Был, однако, неприятный инцидент. Эдит не поняла, что, подписывая регистрационную запись, она должна указать имя отца, а ведь до этого Толкин не знал, что она незаконнорожденная. Перед подписанием она запаниковала и записала имя дяди, Фрэнсиса Бретта, но не придумала, что бы указать в графе "Звание или профессия отца", и так и оставила ее пустой. Потом она призналась Рональду во всем. Он писал ей: "Мне кажется, что от всего этого я люблю тебя еще нежнее, жена моя, а мы с тобой должны, насколько сумеем, забыть это и положиться на Бога'. После свадьбы они уехали поездом на неделю в Кливдон в Соммерсете. В купе они на обороте поздравительных телеграмм отрабатывали варианты новой подписи: Эдит Мэри Толкин... Эдит Толкин... Миссис Толкин... Миссис Дж.Р.Р. Толкин...

Это выглядело великолепно.

ГЛАВА 8. БРАТСТВО РАСПАДАЕТСЯ38

По приезде из свадебного путешествия Толкин обнаружил письмо от "Сиджвика и Джонсона", отвергающее его стихи. Отчасти он этого ожидал, но все равно расстроился. Эдит вернулась в Уорик, но только для того, чтобы уладить там дела. Они порешили, что на время войны она будет жить не в постоянном жилище, а в меблированных комнатах как можно ближе к лагерю Рональда. Двоюродная сестра Дженни все еще жила с ней. Они вдвоем переехали в Грейт-Хейвуд, стаффордширскую деревню вблизи лагеря, в который получил назначение Толкин. В деревне была католическая церковь с добрым священником. Рональд подыскал удобные комнаты. Но только-только они с Эдит устроились, как пришел приказ грузиться на суда, и воскресным вечером 4 июня 1916 года он отправился в Лондон, а оттуда во Францию.

В какой-то период каждый англичанин знал, что "Большой удар" неминуем. На Западном фронте в течение 1915 года существовала патовая ситуация, и ни газы на Ипре, ни бойня на Вердене не смогли сдвинуть линию фронта больше, чем на несколько миль. Но теперь, когда сотни тысяч пополнения прошли тренировочные лагеря и составили Новую армию, ясно было, что ожидается нечто особенное.

Толкин прибыл в Кале во вторник 6 июня и попал в базовый лагерь в Этапле. Каким-то образом в пути потерялся его багаж: походная кровать, сумка с постельным бельем, матрас, запасные сапоги, умывальник. Все это, тщательно подобранное и купленное за хорошие деньги, кануло без следа в неразберихе армейской транспортной системы, а ему оставалось только выпрашивать, одалживать и покупать недостающее.

Дни уходили в Этапле и ничего не происходило. Нервное возбуждение от посадки на суда сменилось усталой апатией, усиливающейся от полного неведения о положении дел. Толкин писал поэму об Англии, участвовал в учебных занятиях, слушал крики чаек над головой. Вместе со многими товарищами-офицерами его перевели в одиннадцатый батальон. Окружавшее его общество он нашел малопривлекательным. Все младшие офицеры были новобранцами, как и он сам; средний их возраст был чуть больше двадцати одного года. Старшие же командиры и адъютанты большей частью были профессиональными военными, призванными из запаса, с ограниченным кругозором и бесконечными рассказами об Индии или англо-бурской войне. Эти старые вояки всегда с жадностью ожидали любого промаха новобранца, и Толкин писал, что они обращаются с ним, как с младшеклассником в школе. Он больше уважал "людей": сержантский состав и рядовых; их в батальоне насчитывалось примерно восемьсот человек. Некоторые были из южного Уэльса, а большинство из Ланкашира. Дружить с ними офицеры не могли, система такого не позволяла, но у каждого офицера имелся денщик — слуга, в обязанность которого входила забота об офицере и его багаже (нечто вроде оксфордского "скаута"). Толкин очень сблизился с некоторыми из них. Много лет спустя, рассуждая об одном из основных персонажей "Властелина колец", он писал: "Вообще-то мой Сэм Скромби списан с солдат, рядовых и денщиков, которых я знавал в войну 1914 года и которые, как я понял, были куда лучше меня самого'.

Прошло три недели сидения в Этапле, и батальон отправился на фронт. Поезд ехал невероятно медленно, с бесчисленными остановками, и прошло более 24 часов, прежде чем бесформенные ландшафты Па-де-Кале уступили место более всхолмленной местности, с каналами и рекой с мощеными берегами, текущей вдоль железной дороги. Это была Сомма. И уже слышалась канонада.

Батальон Толкина выгрузился в Амьене. На главной площади повара раздали еду, а затем батальон вышел из города. Все были тяжело нагружены багажом. То и дело приходилось останавливаться или отходить в сторону, чтобы пропустить лошадей, запряженных в фургоны со снаряжением или большие пушки. Вскоре они попали на открытую пикардийскую местность. По обе стороны дороги дома уступили место полям красного мака или желтой горчицы. Хлынул проливной дождь, и в считанные минуты дорожная пыль стала беловатой (из-за примеси мела) жижей. Промокший батальон с руганью отшагал десять миль от Амьена до деревушки Рюбампре. Здесь они расположились на ночь в условиях, которые вскоре стали привычными: охапки соломы в амбарах и сараях для "людей", походные кровати в фермерских домах для офицеров. Дома были старой, грубой постройки из кривых бревен с саманными стенами. Снаружи за перекрестками и низкими домами простирались до самого горизонта умытые дождем поля с синеющими васильками. От войны уйти было нельзя: виднелись и проломленные крыши, и разрушенные здания, а невдалеке слышались неуклонно приближающиеся звуки: вой, треск, разрывы. Это союзники бомбардировали немецкие позиции.

Весь следующий день батальон оставался в Рюбампре, занимаясь физическими упражнениями и практикуясь в штыковом бое. В пятницу 20 июня они перешли в другую деревню и оказались ближе к линии фронта. На следующий день рано утром началось наступление. Они в нем не участвовали: приказано было ждать в резерве и вступить в бой через несколько дней, когда, по расчетам главнокомандующего сэра Дугласа Хейга, немецкая оборона будет прорвана, и войска союзников смогут вклиниться на вражескую территорию. На деле же вышло не так.

В субботу 1 июля в семь тридцать утра войска на британском фронте перешли в наступление. Среди них был член Ч.К.О.Б. Роб Джилсон, служивший в Саффолдском полку. Они вылезали по лестницам из окопов, становились в цепи, как их учили, и медленно начинали бежать вперед. Именно медленно, поскольку каждый нес не менее шестидесяти пяти фунтов амуниции. Им сказали, что немецкие заграждения, вероятно, уже уничтожены, а колючая проволока перерезана саперами союзников. Но солдаты увидели, что она не перерезана, и по мере их приближения немецкие пулеметы открывали по ним огонь.

Батальон Толкина оставался в резерве; он был направлен в деревню Бузенкур, где большинство расположилось лагерем в поле, а немногие счастливчики (и Толкин в их числе) спали в сараях. По всем приметам было видно, что битва идет не в соответствии с планом: сотни раненых (многие из них были ужасающим образом искалечены), целые армии могильщиков, страшный запах разложения. Получилось, что в первый день битвы союзные войска потеряли двадцать тысяч убитыми. Немецкая оборона не была прорвана, проволока осталась почти целой, и пока британцы и французы медленно приближались к немецким заграждениям, их косили из пулеметов цепь за цепью — они были превосходной мишенью.

Во вторник, 6 июля одиннадцатый батальон ланкаширских стрелков пошел в дело, но в окопы направился только отряд "А", а Толкин оставался в Бузенкуре вместе с остальными. Он перечитывал письма от Эдит в новостями из дома и то и дело проглядывал свою коллекцию записок других членов Ч.К.О.Б. Он беспокоился о Джилсоне и Смите (они-то были в самой гуще битвы) и испытал несказанное облегчение и радость, когда на исходе дня Дж.Б. Смит вернулся-таки в Бузенкур живым и невредимым. Ему предстояло там отдыхать в течение нескольких дней, а потом снова возвращаться на передовую. Они с Толкином встречались и беседовали при любом удобном случае; обсуждались поэзия, война и будущее. Хотя война и обращала деревенский край в обезображенную грязную пустыню, им довелось пройти по полю, на котором еще росли качающиеся на ветру маки. С тревогой ждали они новостей о Робе Джилсоне. В воскресную ночь отряд "А" вернулся из окопов; убитых было с дюжину, а раненых около сотни. Рассказы внушали ужас. И вот, наконец, в пятницу 14 июля настал черед Толкина в отряде "В" идти в бой.

Пережитое Толкином уже было испытано тысячами других солдат: долгий ночной марш из места расквартирования в окопы, миля или больше, согнувшись, по ходам сообщения, что вели к передовой, долгие часы беспорядка и раздражения, пока от предыдущего отряда не пришло сообщение, что все готово. Для офицеров связи, вроде Толкина, наступило жестокое разочарование. Обучение они проходили в аккуратных, цивилизованных условиях, а здесь сталкивались с потрясающей мешаниной из проводов и полевых телефонов. Все это было в беспорядке, все в грязи; мало того существовал запрет на использование проводной связи, кроме как для самых неотложных и важных случаев (немцы прослушивали линии, перехватывали важнейшие приказы и потому знали заранее об атаках). Запрещена была даже связь через зуммер морзянкой, и вместо этого сигнальщики должны были передавать сообщения светом, флажками, в крайнем случае — нарочным и даже почтовыми голубями.

Хуже всего были мертвецы. Трупы, ужасающе разорванные снарядами, лежали повсюду. Те, у которых сохранились лица, глядели страшным взором. За окопами на ничейной земле все было усеяно раздувшимися, разлагающимися телами. Вся округа была опустошена. Трава и поля превратились в море грязи. Деревья, лишенные листвы и ветвей, стояли искалеченными черными истуканами. Толкин никогда не смог забыть то, что он называл "животным ужасом" окопной войны.

Его боевое крещение пришлось как раз на день, который командование союзных войск выбрало для решающего наступления. Отряд "В" был придан седьмой пехотной бригаде для наступления на разрушенную деревню Овийер, что все еще находилась в руках немцев. Наступление захлебнулось, ибо в очередной раз проволоку не перерезали должным образом. Многие из батальона Толкина были убиты, попав под пулеметный огонь, но он уцелел, даже не был ранен, и после сорока восьми часов непрерывного боя ему было разрешено прикорнуть в окопе. Еще через двадцать четыре часа отряд был отведен с боевых позиций. По возвращении в бузенкурский сарай Толкин нашел письмо от Дж.Б. Смита:

15 июля 1916

Мой дорогой Джон-Рональд, этим утром я прочел в газете, что Роб убит. Я цел, а что толку? Пожалуйста, черканите мне ты и Кристофер. Я очень устал и страшно подавлен этой худшей из новостей. Теперь, в отчаянии, понятно, что Ч.К.О.Б. действительно был. О милый мой Джон-Рональд, что-то еще нам предстоит?

Твой навсегда Дж.Б.С.

Роб Джилсон погиб у Ла Бусейя, когда вел людей в атаку, в первый день битвы, 1 июля.

Толкин писал Смиту: "Я чувствую себя так, как будто от меня осталась часть. Честно, я полагаю, что Ч.К.О.Б. настал конец". На это Смит отвечал: "Ч.К.О.Б. не настал конец и никогда не настанет'.

День шел за днем, и было одно и то же: период отдыха, обратно в окопы, еще наступление (обычно бесплодное), еще период отдыха. Толкин был среди тех, кто поддерживал штурм швабенского редута мощного немецкого укрепления. Были захвачены пленные, среди них военнослужащие Саксонского полка, того самого, что сражался плечом к плечу с ланкаширскими стрелками против французов у Миндена в 1759 году. Толкин заговорил с пленным раненым офицером и предложил ему воды; офицер поправил немецкое произношение собеседника. Иногда случались короткие передышки, когда пушки молчали. Толкин позднее вспоминал, что в один из таких моментов, когда его рука была на трубке полевого телефона, из норки выскочила полевка и пробежала по его пальцам.

В субботу 19 августа Толкин и Дж.Б. Смит снова встретились в Ашо. Они побеседовали, и еще встречались в последующие дни, а в последнюю встречу даже обедали в Бузенкуре, при этом попали под обстрел, но уцелели. А потом Толкин снова вернулся на передовую.