Игры в вечность

— Ну-ну.

Думузи задумчиво повел подбородком, чуть выставив вперед челюсть, хмыкнул и не спеша подошел к костру. Не обращая внимания на сидевших рядом пастухов, словно у себя дома, он удобно уселся, отрезал приличный кусок мяса, отхлебнул из бурдюка.

Пожевал немного и с интересом осмотрелся по сторонам.

— Решил завербовать парня и заслать в Илар? — спросил он с набитым ртом, кивнул в сторону Кинакулуша.

Тот за все время не шелохнулся и не произнес ни звука, даже, кажется, дышать перестал.

— Что тебе нужно, Дим?

Думузи пожал плечами, откусывая очередной кусок.

— Да ничего особенного. Просто спросил.

— Неужели? Значит, ты тут просто гуляешь, и решил заглянуть на огонек?

— Угу. Вроде того.

Эмеш скривился, — пришибить бы его чем-нибудь... ну хоть временно.

— Нам надо поговорить, — сказал он. — ожет, отойдем в сторону?

— Ты их стесняешься? — ехидно поинтересовался Думузи.

— Хватит, Дим. Вставай.

Думузи облизал пальцы, вытер руки об себя и нехотя поднялся на ноги. Весь его вид говорил, что приходится отрываться от важных дел. Черт, можно подумать, он просто решил пообедать у себя на кухне.

— А я! — это Кинакулуш подал голос, — я хочу спуститься в Тат-Фишу. Что мне сделать для этого?

— Зарежься, — небрежно посоветовал Думузи не оборачиваясь.

Кинакулуш судорожно сглотнул. Как ни странно, он воспринял эти слова всерьез, достал нож и уже примеривался воткнуть его себе в сердце, но Эмеш успел вовремя, в два прыжка оказавшись рядом.

— Ты что, совсем сдурел, что ли? — зашипел он, выхватывая нож из дрожащих рук пастуха. Тот беззвучно открыл рот, но не нашел что ответить, и снова закрыл.

— Так же нельзя!

— Я хотел помочь, — обижено пробормотал Кинакулуш.

— Так ты ни кому не поможешь, помрешь и все, — Эмеш мысленно хватался за голову... люди, что с них взять.

— Он сказал...

Эмеш бросил уничтожающий взгляд на Думузи.

— Нашел, кого слушать.

— Но...

— Э-эх, — осуждающе цокнув языком, Эмеш засунул отобранный нож себе за пояс, — здоровенный, взрослый мужик, а ведешь себя как ребенок. Стой тут и не двигайся, не делай ничего. Я скоро вернусь.

Думузи уже ждал его в сторонке. Подумав немного, Эмеш решил не ругаться из-за дурацких советов — только время терять.

— Что ты здесь делаешь?

— Увидел тебя и решил зайти поздороваться, — пожал плечами Думузи.

— Я очень ценю твою вежливость. Теперь, я надеюсь, ты можешь идти.

— Подожди, не так быстро, — ни тени усмешки, Думузи разом стал серьезным, глаза нехорошо сверкнули. — Значит, ты хочешь вернуть Лару.

— Хочу.

Думузи долго молчал, словно обдумывая, не похоже, чтобы ему нравилась эта идея.

— Ты хочешь обменять ее на пастуха? — сказал, чуть прищурившись. — Думаешь, это равноценный обмен?

Что за танцы вокруг? Ведь ты не за этим пришел.

— Не знаю, но хочу попробовать.

— Что ж, легко отдавать чужие жизни, — фыркнул, едва ли не с презрением. Это уже начинало раздражать.

— Хочешь, отдай свою.

В лице Думузи что-то дернулось, едва заметно.

— Не делай этого, Сар, — неожиданно тихо попросил он.

— Это почему же? Я просто хочу вернуть нашу Ларушку.

— Не сейчас. Подожди.

— Ждать? — удивился Эмеш, теряя терпение. — Ждать, пока все в этом мире спокойно сдохнут?

— Так ты спасаешь мир? — ни тени усмешки, только вопрос.

Что тут ответить?

— Да пошел ты!

Думузи покачал головой.

— Не стоит. Это может плохо кончиться.

Почему-то Эмеша это даже развеселило.

— Неужели? Ты мне угрожаешь.

Степной бог тяжело вздохнул и покачал головой.

— Не я. Не тебе. Поверь. Я не желаю тебе зла, Сар, несмотря ни на что. Просто не делай этого, хорошо? Подожди.

— Чего ждать?

— В Иларе безопаснее, — серьезно сказал он.

— Безопаснее? — зло оскалился Эмеш. — Конечно, Идим! Ты безусловно прав! Безопаснее быть мертвым, чем живым.

Огонь в темных глазах, и сразу снова тьма, словно печь невзначай приоткрыла створки, пыхнула, обдавая жаром, и захлопнулась снова. Думузи внимательно щурил глаза.

— А демоны?

Что делать с демонами Эмеш пока не знал. И какое это имеет отношение к спасению Лару?

— Демоны пока никак не проявили себя. Может быть, их и не было? Может, это всего лишь сказка, чтобы нас запугать?

Думузи нервно дернулся.

— Это не сказка, уж поверь мне.

— Тебе?

— Это не сказка, — повторил, не обращая внимания на вопрос. — Сейчас они слабы и затаились, набираются силы. Если в мир вернется жизнь — у них будет больше пищи.

— И что? Нельзя же вечно ждать, Дим. Мы погубим мир, все сдохнут, а потом демоны вылезут и сожрут с голоду нас самих. Чего ждать?

— Может и так, — серьезно согласился Думузи, отвернулся, опустил глаза. Нет, голодные демоны его не слишком пугали, что-то еще.

Долго молчали. Тихо кругом.

Воздух в степях сухой и прозрачный, наполненный до краев запахом жухлой травы, ветер шелестит осторожно, перебирает пальцами тонкие стебельки, словно струны, поет колыбельную песню. Искорки с треском подскакивают от костра, кружат, теряясь в дыму, иногда, словно опомнившись, улетают высоко, к далеким огням на своде небес.

Пастухи в полголоса обсуждают что-то, передавая друг-другу бурдюк густой, кисловатой сикеры, посмеиваются, рассказывают разное...

Тихо. И несмотря ни на что, жизнь лениво идет своим чередом. Долго ли?

— Делай, как сочтешь нужным, — шепнул ветер. — И знаешь что, будь осторожен.

Эмеш тяжело вздохнул, поблагодарил за заботу и послал ветер куда подальше.

На этом они и расстались.

* * *

В Илар пойдут с утра.

Тащить куда-то, прямо сейчас, этого испуганного победителя мангара — мучила совесть. Пусть еще хоть одну ночь... успеют они. Вон сидит, добросовестно прощается с жизнью, заливая хмелем. О чем он думает сейчас, этот пастух?

Легко ли отдавать чужие жизни? Нет, ветер, не так легко, как думалось. Человечки наши... имеем мы право?

Впрочем, есть ли выбор? Другого способа он не знал.

К чему думать об этом.

— Эмеш.

Обернулся — пастух стоит рядом с ним.

— Да?

— Почему я?

Слегка покачивается на нетвердых ногах, хочет знать.

— Садись.

Плюхнулся на землю, икнул, громко шмыгнул носом... почему он? Его на Златокудрую? Неужели достойный обмен. И о чем только думал?

— Почему? — пожал плечами. — Ткнул пальцем наугад, кто-то же должен... Ты одиночка, ни жены, ни детей, вообще никого, даже родственников. Никто плакать не будет. Вот и решил...

Кинакулуш болезненно поджал губы, отвернулся.

Вот ведь, ляпнул не подумав, честно. Зря он так, не стоило говорить человеку перед смертью, что он никому не нужен, что никто не пожалеет. Зря. Дурак. Надо было сказать, что пал божественный жребий, что великая честь — так было бы проще. Соврать. Ложь была бы честнее.

— Прости.

— Да ничего, ты прав.

Уронил на руки тяжелую голову, взлохматил волосы.

— А у меня ведь брат был, старший, знаешь... пропал прошлым летом, — зачем-то начал рассказывать Кинакулуш. — Ушел овец пасти, и так и не вернулся. Не нашли. Даже овец не нашли, хотя куда они могли деться? А, как думаешь?

— Не знаю, — пожал плечами Эмеш.

— А ведь не только наши овцы, соседские. Они приходили потом, ругались, кричали: "ваш придурок блаженненький, наших овец увел". Он и правда странный был, братик мой, не такой... как ребенок был... все в город просился, говорил: "героем хочу стать! Достойным богов!". Мамка плакала, не пускала. Говорила, нельзя ему туда. Может, зря не пускала? А? Ушел бы сам, проводили бы его, знали бы — что с ним и как. А то ведь пропал. Думаю все ж, в Аннумгун ушел...

Кинакулуш шумно втянул носом воздух, икнул, сорвал травинку, начал крутить задумчиво.

Сколько ему лет, интересно? Двадцать пять? Тридцать? Больше? Кожа выдублена ветрами, пучки морщинок в уголках привычно сощуренных глаз, жесткие крепкие руки... Старший брат в герои подался, значит? Разве может такой в герои?

— Соседи потом приходили, — говорит, — за овец пришлось три мешка зерна отдать, и шапку лисью, хорошую такую, с хвостом... а больше у нас ничего не было. Зимой, так вообще жрать нечего. Мне кое-как удавалось наскрести, чтобы с голоду не помереть, но как ни бился... Мать захворала и померла, старая она уже... да и ослабла... А Илькум... вот думал — пойду в Аннумгун, может и встречу там его... братика... хороший он, добрый, только как ребенок еще, подвиги ему все, словно игра. Зато, небось, триста лет проживет, никто ведь не верит, что ему почти сорок... мать говорила — отцовская дурная кровь... А больше у меня никого нет.

Помолчал, шмыгнул носом.

— Теперь уже не встречу никогда.

Встал, тряхнул головой, и ссутулясь заковылял к своим, допивать остатки кисловатого хмеля.

— Подожди, — Эмешу вдруг стало интересно, не утерпел, — а отец-то у вас кто?

Тот горько вздохнул, не оборачиваясь.

— У него-то — ветер, а у меня — как у всех.

— 3

Эмеш сидел долго, почти до самого утра, думал, слушал шелест травы. Потом уснул.

— Господин! — раздался сквозь сон взволнованный вопль Иникера, — у нас гости.

— Какие еще гости? — Эмеш отчаянно тер глаза, пытаясь понять, в чем дело. Солнце едва-едва встало.

— Царь!

— Какой царь? Где?

— Атну. Тут, у нас.

— Этого еще не хватало! — охнул Эмеш, собираясь с мыслями.

Растолкал сонного и не вполне трезвого Кинакулуша, потащил с собой, едва ли не за шкирку.

— Уже? Куда? На тот свет пора? — пастух еле ворочал языком, стараясь хоть как-то продрать глаза. Выходило с трудом.

— На дно морское.

* * *

— Он там! — Иникер бежал впереди. — В гостиной.

Демон болтал безумолку, но картина от этого мало прояснялась, выходило — царь просто появился перед домом, ни с того ни с сего. Подошел, постучал в дверь. Как он мог попасть? Кто-то провел? Люди не могут так просто попасть в мир богов.

Царь сидел на диване — хмурый, задумчивый. Спокойно сидел и ждал, словно у себя во дворце. Вошедший хозяин дома не произвел на него впечатление — то ли не слишком походил в своих потертых сандалиях на хозяина морей, то ли с богами царь уже привык по-свойски.

Пастуха Эмеш пока решил оставить в прихожей.

Вошел, уселся в любимое кожаное кресло и пару минут молча разглядывал царя, давая тому возможность собраться с мыслями. Царь тоже молчал, разглядывал.

Вообще-то царю стоило свернуть шею.

Ну, так что?

— Может вина? Или, к примеру, перепелов в брусничном соусе, — гостеприимно предложил Эмеш.

— Вина, — не моргнув глазом, согласился царь.

Эмеш махнул рукой, и дивная красавица Шамхат появилась словно из ниоткуда, наполнила хрустальный бокал царя вином, сам Эмеш от вина решительно отказался — помним чем это кончается, концом света, не меньше.

— Ты хотел меня видеть?

— Хотел.

— Ну и?

— И увидел, — вздохнул царь, глядя куда-то поверх головы бога.

Эмеш нахмурился и даже не нашел, что сказать, что-то было во всем этом не так. Словно это он явился во дворец и хочет чего-то от царя. А царь взял левой рукой бокал, машинально, словно не чувствуя вкуса, отпил и поставил обратно на столик, продолжая смотреть. Эмеш не удержался, обернулся, проследив его взгляд.

Фотография, старая пыльная — он, Лару и Думузи... нет — Лена и Димка, сидят у Атта в саду, еще там... Давно. Думузи — молодой веселый парень, с гитарой в руках, Ларушка в голубых джинсах и белой футболке, светлые волосы собраны в хвост, Эмеш, пожалуй, постарше их обоих. Тогда еще они не были похожи на богов. Тогда еще люди. Совсем другие. Это потом что-то изменилось.

Когда же они перешли ту невидимую грань? Войдя в этот мир? Или что-то случилось потом?

— Где Златокудрая? — между тем спрашивает царь.

Эмеш вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний, глянул на царя.

Понял вдруг, что тот давно смотрит не на фотографию, а на него, не моргая, в глаза. Царь! Победитель лесного чудища! Эмеш не удержался и хихикнул, вспоминая разгневанного Гизиду.

Впрочем, это было уже совсем не весело.

— Лару в Тат-Фишу, — сказал он.

Да, царь как и ожидалось, изменился в лице.

Нет, совсем не так, как ожидалось. Царь, в отличие от прекрасной жрицы, хотел знать. А плакать он не хотел.

Хмуро кивнул, стиснув челюсти.

— Из-за меня? Почему? — в сухом голосе не было отчаянья. Ничего в нем не было.

— В гневе она выпустила на свободу спящих демонов. Это карается смертью.

Эмеш плохо понимал, зачем нужно что-то объяснять, но раз человек пришел... Человек?

Человек упрямо смотрел в глаза. Сурово, требовательно.

— Что за демоны?

— Спящие. Шун. Рано или поздно они разрушат этот мир.

— Мы все умрем? Как скоро? — спросил царь. Равнодушно. Ему все равно? Нет, пожалуй, не все равно. Вон как искры мечутся в глазах! Но прежде всего он хочет знать, что происходит, отчетливо знать. Изучить врага и расстановку сил.

Самому бы знать. Эмеш передернул плечами.

— Думаю да, вы все... но когда не знаю, — сказал он.

Думаю и мы, — а этого он не сказал, промолчал. Они тоже, пусть не сейчас, потом, но вечность уже таяла на горизонте. Это было еще не страшно, слишком далеко.

— Я могу что-то сделать? — спросил царь.

— Ты? Нет.

Кивнул — хорошо, это понятно, что может сделать человек?

— А вы, боги, вы можете?

Этот человек хотел знать, действовать хотел, совершенно не желая оставлять все, как есть. Он собирался сражаться до конца, до последней возможности, до последней капли крови. Он так привык. Жизнь людей слишком коротка, чтобы стоять в стороне и ждать. А этот к тому же царь. Царь и воин.

Только вот боги сражаться давно разучились — вечность опасная штука, размеренность, покой...

— Вряд ли, — признался Эмеш, — я не знаю, как можно бороться с демонами. Они сильнее нас.

Вот так люди, пожалуй, становятся атеистами. Перестают верить в богов.

Царь поднялся на ноги.

Он прошелся по гостиной туда-сюда, чуть прихрамывая, мало обращая внимание на присутствие бога, который ничего не знал и ничем не мог помочь, налил себе еще вина, выпил залпом, постоял у окна, глядя, как плещется за стеклом вода, как плывут мимо рыбы.

— Вряд ли? Ты не знаешь? А кто может это знать? — потребовал ответа.

Под взглядом царя неудержимо захотелось вскочить, извиниться, пообещать, что он вот сейчас, прямо сейчас! побежит узнавать и искать. Обязательно найдет и доложит. В кратчайшие сроки.

Эмеш сдержался, откинулся на спинку кресла. Окинул взглядом царя. Пожалуй, пришло время быть честным.

— Мы не всесильны и не всезнающи. У нас есть определенная сила, в остальном — мы просто люди.

— Я знаю, — сказал царь. — Что вы собираетесь делать?

Знает он!

Что они собираются? Они ищут демонов, надеясь в конце концов так и не найти. Боятся, не знают, что делать. Да, по большому счету, ничего делать не хотят. Боги, да, всемогущие боги! Но боги — пока это легкая, увлекательная, не напрягающая забава. Как только начнутся сложности... зачем им сложности? Они пришли играть. Драться они не будут, просто тихо уйдут.