На лице ребёнка отразилось смятение и страдание, но хрупкое доверие, установившееся между нами, было столь велико, что он послушно закрыл глаза и дрожащей рукой поднёс вилку к губам.

-Арбуз, — сказал он, прожевав. — Арбуз, Северус? — В распахнутых на всю ширь глазах плескалось неподдельное удивление.

-Арбуз, — согласился я. — Попробуешь ещё?

-Да. Банан.

И банан, и яблоко, и клубника сполна оправдали возложенные на них ожидания, и с каждым разом радость узнавания у Гарри становилась всё сильнее и сильнее.

-Ты устал? — спросил я, когда Гарри после очередного кусочка отложил вилку. Он помотал головой:

-Нет. Объясняй дальше.

-Хорошо, — я забрал вилку. — Что я делаю?

-Ты взял... яблоко.

-Очень хорошо. Попробуешь?

Он не устоял перед соблазном. Ребёнок, который с раннего детства испытывал серьёзные трудности с едой, который в последние годы мог принимать строго определённые виды пищи и всегда в одиночестве, съел кусочек яблока из моих рук!

-Яблоко, — сказал он. И счастливо рассмеялся.

-Хочешь ещё?

Груша. Клубника. Опять яблоко. Дыня. Арбуз. С каждым кусочком Гарри становился всё спокойнее и расслабленнее. Он — сейчас я это понимал чётко, как никогда — учился познавать мир из моих рук и радовался, что он, мир, остаётся знакомым и безопасным.

-А теперь закрой глаза. Клубника.

-Клубника, — согласился он. — Давай ещё, Северус! Мне не страшно!

-Хорошо. Банан.

-Я понял, — сказал он несколько минут и кусочков фруктов спустя. — Мир остаётся на месте, даже если я его не вижу. Так?

-Так, — согласился я. — А ещё мир непредсказуем и изменчив. Но при этом может быть безопасным. Изучать его — сплошное удовольствие, ты справишься, я уверен. Хочешь попробовать? Закрой глаза. Что это?

-Дыня, — опознал он. Я неслышно выдохнул. Я и надеяться не мог, что он рискнёт с закрытыми глазами взять из моих рук незнакомую еду!

-А это?

-Груша. Арбуз. Груша. Яблоко.

-А это?

Он распробовал очередной кусочек:

-Пе-ерсик... Северус! — он открыл глаза. — Персик! Его не было раньше, да?

-Не было, — согласился я. — Тебе страшно?

-Нет, — подумав, сообщил он. — Я не ожидал, но не испугался. Потому что сразу узнал. Это удивительно!

Он закрыл глаза и нащупал мою руку с вилкой. Мне хотелось сказать, что он может действовать и сам, но я промолчал. На моих глазах маленький ребёнок творил настоящий подвиг по преодолению себя, это было так мощно, масштабно, что дух захватывало, и кто я такой, чтобы сейчас, в миг катарсиса, лезть к нему со своими критическими замечаниями?!

Гарри неловко ткнул моей рукой наугад, едва не уронил добычу, но с грехом пополам дотянул её до рта.

-Груша, — удовлетворённо заключил он. — А если так?

И взял вилку самостоятельно.

На ощупь есть трудно, особенно если ты никогда прежде этого не делал, и на этот раз вилка дошла до рта без еды.

-Пусто, — с удивлением сказал Гарри.

-Пусто, — согласился я. — Так бывает. Ничего страшного. Ведь всегда можно попробовать ещё раз.

Мерлин всемогущий, он так и сделал! Боящийся всего нового ребёнок, приходящий в панику даже от смены цвета нательного белья, крепко зажмурившись, ткнул вилкой в поднос с остатками завтрака и сунул её в рот.

-Апельсин! — торжествующе объявил он. — Его тоже не было, Северус! Я смог!

Чисто вымытое окно расцветилось сияющей радугой, а камера под потолком бесшумно разлетелась в пыль. А Гарри, бесстрашно опрокинувшись на спину вместе со стулом, в безопасные подушки, счастливо смеялся, раскинув руки, в одной из которых была крепко зажата ненужная уже вилка.

Глава 9. Deep

-Вы разорите нас на камерах, мистер Снейп, — жизнерадостно заявил доктор Робертсон вместо приветствия. — Но результат мне нравится. Очень нравится! Часом, не думаете сменить специальность, м?

-О, нет, благодарю вас, мне вполне достаточно одного Гарри, — открестился я. Магические выбросы у Поттера продолжались, тут уж ничего не поделаешь, но ребёнок хотя бы перестал делать из них трагедию и понемногу начал привыкать к мысли, что инициированные им изменения, пусть даже необратимые, — это не повод для истерики, скорее, наоборот. Катастрофичность и парадоксальность мышления, так сказала про него мисс Рипли. Хотя она, если мне не изменяет память, говорила так обо всех аутистах, в достаточной мере овладевших коммуникативными навыками, чтобы зафиксировать у них сам факт мыслительной деятельности.

Я трезво оценивал свои силы и прекрасно осознавал, что в ситуации с Гарри я на пределе. Я не понимал этого ребёнка, хотя он, на мой взгляд, прекрасно понимал меня неким непонятным мне способом. В педагогической деятельности я привык выстраивать хоть какой-то план занятий, опираясь на способности учеников и учебную программу, но с Поттером каждое занятие было сродни путешествию по болоту вслепую. Как бы то ни было, доктора в голос хвалили успехи мальчишки, преподаватель музыки, со слов Рипли, обнаружила в нём настоящий талант, а Петуния при крайне редких встречах смотрела на меня едва ли не с благоговением. Право слово, лучше бы она продолжала меня ненавидеть, как в детстве! Моих трудов в успехах мистера Поттера, если бы кто спросил моего мнения, было слишком мало для подобных почестей. Не ставить же мне в заслугу удачное стечение обстоятельств, которым я сумел воспользоваться? Но переубеждать всю эту восторженную толпу я не стал (чего доброго, решат, что я кокетничаю и напрашиваюсь на комплименты!), зато постарался аккуратно перенаправить фокус их восхищения с меня на Гарри.

Склонность к абстрактному мышлению сыграла Гарри на руку: как только мне удалось наладить с ним диалог и объяснить ему, что от него требуется, занятия окклюменцией достигли поистине невиданной эффективности. Разом схватив суть метода и распробовав дающиеся им бонусы, Гарри тренировался неустанно и, как мне казалось, без отрыва от остальных занятий, что, на удивление, не вызывало у него никакого труда. Скажем, построить многокомпонентную защиту разума, одновременно решая в уме задачки по высшей алгебре и разучивая новый этюд на скрипке, для него было раз плюнуть, и это в одиннадцать лет! Что ж от него дальше-то ждать? Впрочем, доктор Робертсон и мисс Рипли в один голос твердили, что у высокофункциональных аутистов весьма часто встречается подобный перекос в развитии вплоть до гениальности в какой-то одной области и полнейшей беспомощности во всех остальных. Я и сам видел, что, к примеру, рисование и лепка Поттеру совсем не давались (разве что геометрические фигуры он изображал с потрясающей чёткостью), правильную последовательность выкладывания ингредиентов на бутерброд он с грехом пополам освоил раза с тридцатого, а точно такая же рубашка, как на нём, но с другим цветом пуговиц, могла ввергнуть мальчишку в настоящий ступор: он не понимал, как её следует надевать.

-У меня есть голос, — как-то заявил он посреди занятия, покончив с очередным упражнением по оккклюменции. — Прежде я слышал хор и не слышал себя. Считал, что меня нет. А теперь слышу.

-Математика и музыка похожи, — сказал он в другой раз. — И там, и там есть гармония. Я хотел бы сыграть уравнение на скрипке. Это будет прекрасно!

Он по-прежнему упорно продолжал ассоциировать себя с математической точкой, находя в этом некое неизъяснимое удовлетворение. Даже как-то попытался объяснить мне что-то заумное насчёт числа степеней свободы, но я так и не разобрался в этих математических абстракциях. Зато, научившись слышать себя в хоре чужих мыслей, он очень быстро разобрался с причинно-следственными связями и понятием времени, и пусть его фразы до сих пор не всегда были грамматически верны, но сама суть прочно укрепилась у мальчишки в голове, а это главное!

Почувствовав вкус к познанию мира, Гарри не мог остановиться. И пусть каналы восприятия его были искалечены от природы, он с пугающей быстротой научился переводить недоступные пониманию вещи на язык аналогий: тактильных, вкусовых, музыкальных. С помощью вкуса и цвета он описывал всё: настроение, интересную задачку по математике, сложный термин, случайно услышанный от доктора, головную боль и даже магию.

-Сегодня она зелёная, — объяснял он, пытаясь донести до меня, почему именно сейчас он не готов учиться сдерживать свою магическую силу. К счастью, для этого палочка была не нужна: упражнения были ближе к окклюменции, чем к практической магии. — Я больше люблю, когда она жёлтая или голубая. Ванильная или холодная. Я сейчас сыграю, и ты поймёшь.

И я покорно слушал, ни пикси, разумеется, не понимая, зато наши странные и бессистемные уроки загадочным образом ставили на место мои собственные мозги. Даже мисс Рипли притормозила со своими душеспасительными беседами, и я был ей за это безмерно благодарен. Больше всего на свете я сейчас опасался утратить неожиданно обретённое мною хрупкое равновесие, а очередная порция препарированных воспоминаний не оставила бы от моего спокойствия камня на камне.

И всё вроде было хорошо: младшие курсы удалось-таки всучить Слагхорну, условия гранта оказались не такими уж и скверными, да и финансирование было на уровне, работа в лаборатории внушала осторожный оптимизм, но всё портила непрошенная активность Альбуса Дамблдора.

-Директор, я вынужден ещё раз напомнить вам о несостоятельности ваших планов на Гарри, — в который раз твердил я. — Поверьте, как специалист в легиллименции и достаточно опытный педагог, я с уверенностью утверждаю: Поттер никогда не станет обычным ребёнком в классическом понимании смысла этого слова.

-Ты предвзят, мой мальчик, — вздыхал Дамблдор и отправлял в рот очередную приторную сладость. — Я, было, уверился, что ты перерос детскую вражду к его отцу, но, боюсь, несколько переоценил тебя. Не будь так уж пристрастен к ребёнку, он ни в чём перед тобой не виноват.

-Альбус, мне было бы куда проще объявить его нормальным, притащить в школу, и нянькайтесь с ним самостоятельно, но я не делаю этого лишь потому, что ясно вижу всю несостоятельность этой затеи!

-О, я никогда не сомневался в твоём педагогическом таланте, Северус! Даже когда ты сам в него не верил. Скажи лучше, как продвигаются твои переговоры с врачами? Когда Гарри разрешат выбрать волшебную палочку?

"Никогда!", мысленно восклицал я, но усилием воли сдерживался, в очередной раз откладывая вопрос о палочке на какое-нибудь далёкое потом.

Палочку Гарри до сих пор хотел, но я справедливо опасался, что получив в своё распоряжение мощный проводник магии, Поттер не сумеет с ним справиться и натворит бед. Мисс Рипли, которой я продемонстрировал возможности моей собственной палочки и, как смог, объяснил возможные последствия бесконтрольного её применения, со мной согласилась.

-Так дело не пойдёт, — продолжал упрямиться директор. — Второй месяц бедный ребёнок вынужден обходиться без так необходимого ему инструмента, и это после того, как он сам изъявил желание его иметь! Это ли не чудо, что ничего не знающий о магии малыш сразу понял, что ему в самом деле необходимо!

-Альбус, спросите любого маглорождённого ребёнка без капли магии, хочет ли он волшебную палочку, и, ручаюсь, вы не услышите ни одного отрицательного ответа!

-Но ты же сам утверждаешь, что Гарри — не такой, как все!

На этом месте я обычно старался свернуть пошедшую по кругу дискуссию и сбежать в лабораторию. Честно говоря, порой меня подмывало притащить Поттеру с десяток разных палочек, и пусть выбирает, но опасение, что в процессе выбора он разнесёт всю клинику, останавливало от этого рискованного шага. К путешествию же на Диагон-аллею Поттер был однозначно не готов: нервозность, которая охватывала его в любом незнакомом месте, особенно на открытом пространстве, никуда не делась, несмотря на все усилия, и я справедливо предполагал, что, хвати у меня дурости вытащить мальчишку к Олливандеру тайно, дело бы кончилось в лучшем случае продолжительной истерикой.

В начале ноября Поттер внезапно попросился погостить домой. Доктора были настолько довольны его состоянием, что без возражений позволили ему это, условившись продолжать его обычные уроки на дому: Гарри ни в какую не хотел расставаться со скрипкой. Я же себе такой роскоши позволить не мог: при всей новообретённой лояльности ко мне, к магии Петуния относилась с явным отвращением, которое и не думала скрывать, и не собиралась поступаться принципами даже ради племянника. Но Гарри и тут сумел настоять на своём, стребовав у меня обещание навестить его, чему миссис Дурсль не стала противиться — при условии, что визит обойдётся без волшебных практик.

Теперь, хвала Мерлину, в моих дополнительных занятиях наступил долгожданный перерыв, нужный мне как воздух. Запасшись ингредиентами, я с головой ушёл в работу над зельем: конец года, когда комиссии по грантам нужно будет предоставить хотя бы первый опытны образец, не за горами, а у меня ещё фестрал не валялся: сначала Альбус с его дикими идеями, потом Гарри с выбросами, Рипли с психоанализом, опять Альбус, и так по кругу... Слагхорн, недолюбливающий меня ещё со школы, демонстративно игнорировал мои эксперименты, напоказ не веря, что у "наглого выскочки" может выйти что-то путное. Оно и к лучшему: посторонних на территории лаборатории я не терпел, тем более подобных старине Слагги: нарочно вредить не станет, но под руку непременно что-нибудь скажет, а то и приметит какой-нибудь прелюбопытнейший опыт и поспешит донести его до профессиональной общественности в свежем номере "Вестника зельеварения" — под своим, разумеется, именем. Наклонностей своих старый зельевар нисколько не скрывал, полагая этот "промышленный шпионаж" справедливой платой за его общество. И что характерно, всегда находились чудаки, с этим всерьёз согласные и даже рассчитывающие на какую-то протекцию или хотя бы рекомендацию со стороны жука Горация! Слагхорн лишь посмеивался в усы и продолжал безнаказанно пользоваться их связями.

Ничего удивительного, что я так увлёкся экспериментами, что оглянуться не успел, как вплотную подступила зима, а в очередной записке Рипли (мы продолжали время от времени обмениваться посланиями, и, справедливости ради следует отметить, что госпожа доктор прекрасно управлялась с совами!) деликатно попеняла мне, что я совсем забросил нашего с ней подопечного. Я оглядел бурлящие над огнём котлы и реторты и вынуждено признал, что она права, но прямо сейчас бросить процессы никак нельзя, если я не хочу по возвращении увидеть на месте Хогвартса дымящуюся воронку. Не то чтобы меня всерьёз огорчила потеря места заключения, но магическое сообщество не простит, да и грант отрабатывать надо, а здешняя лаборатория уже полностью оснащена, а кладовая забита ингредиентами.

Вырваться к Поттеру мне удалось лишь в первых числах декабря. К удивлению врачей и тихой радости родственников, он проявлял чудеса выдержки и высокую степень адаптации, продолжая жить в приёмной семье и при этом особенно не чудя. Гарри продолжал оставаться под плотной опёкой специалистов: к нему ежедневно наведывались учителя и медицинские работники, но круглосуточное присутствие рядом мисс Рипли уже не требовалось, а медикаментозную поддержку удалось снизить до исторического минимума.