Честь и Польза - 3

— И передайте главному редактору "Фёлькишер беобахтер", чтобы он не сильно усердствовал в своих разоблачительных статьях относительно усадьбы президента Гинденбурга. Это может обернуться ущербом для здоровья, которое по моим сведениям у него не очень крепкое — намекнул Шницлер на телесный дефект Геббельса.

— Можете быть спокойным. Я обязательно передам ему ваши слова — Геринг с достоинством поднялся из-за стола, аккуратно пододвинул к нему стул и как истинный военный, щелкнув каблуками, покинул беседку.

— По-моему ты был излишне строг с капитаном, Гюнтер. Он производит впечатление делового человека способного обсуждать серьезные вопросы и явно не заслуживает такого обращения с собой — осуждающе молвил Шредер, когда Геринг отошел от них на приличное расстояние, не позволяющее ему слышать их беседу.

— Скажи ещё, что он аристократ — недовольно фыркнул Шницлер.

— Да скажу! Это сразу чувствуется в манере речи, поведении и даже повороте головы. Геринг настоящий прусский аристократ и было бестактно говорить с ним как с простолюдином.

— Да пусть он будет трижды достойным человеком, с которым можно вести дела и аристократом в седьмом колене, это ничего не меняет. Он связался с нации и значит, стал одним из них и потому никакого другого отношения у меня к нему не будет. Нацисты признают только одно — силу кулака и потому с самого начала я предпочитаю держать их подобно собакам в крепкой узде. Иначе — порвут.

— На мой взгляд, ты сегодня не в духе и потому излишне все драматизируешь. Поверь мне, при всем их внешней воинственности и пафосе, Гитлер и его команда хорошо знают, что без наших денег они в политике никто и потому будут выполнять все, что мы им скажем. Согласно исследованиям русского академика Павлова, собака выполнит все твои команды, если до этого ты регулярно бросал ей кости.

— Боюсь, что в одно прекрасное утро окажется, что нацисты совсем не собаки, а волки, привыкшие только к своей воле и тогда, нам всем придется не сладко.

— Вот видишь Гюнтер, я прав. У тебя плохое настроение и оттого тебе все видеться исключительно в черном свете. Только пессимист может считать, что деньги, которыми мы обладаем, не смогут обуздать зло в лице Гитлера. И знаешь почему?

— Почему? — хмуро спросил Шницлер.

— Потому что деньги — это самое главное зло в нашем мире. Это говорил Ницше и я полностью с ним согласен.

— Давай подождем пять лет и тогда посмотрим кто из нас прав. Я — со своей излишней настороженностью или ты со своим оптимизмом — предложил промышленник, и собеседники мирно чокнулись рюмками арманьяка.

Пока господа олигархи спорили между собой, униженный и оскорбленный Геринг, молча, покидал прекрасный Гретхеншталь. Гордо, с высоко поднятой головой и прямой как на параде спиной, он шел по парковой дорожке, и, прощаясь взглядом с этим райским уголком, давал себе страшную клятву, что сделает всё возможное, чтобы у него и его Карен было такое поместье.

Известие о том, что его партия получит новое денежное вливание и притом на долгосрочной основе, вызвало у Гитлера бурную радость и ликование. Наконец-то появился долгожданный свет в конце тоннеля, и этот свет не был проблеском одинокой свечи, а являлся заревом мощного прожектора.

— Ты просто молодец, Герман! Я знал, что удача улыбнется нам, и ты сможешь растрясти кошельки этих заевшихся толстосумов! — восклицал фюрер, радостно потрясая руку Геринга, когда тот пришел к нему на доклад в берлинскую штаб-квартиру НСДАП. Серые стены невзрачного здания арендуемого нацистами, откровенно давили своей спартанской обстановкой на их обитателей, но сегодня Гитлер не обращал на это никакого внимания. Новости, принесенные Герингом, полностью совпадали с предсказаниями личного астролога, и от этого фюрер ещё больше входил в радостный раж.

Издревле, гонца принесшего хорошую весть щедро награждали и Гитлер, не скупился на награды.

— Теперь, благодаря их деньгам на грядущих выборах мы сможем пробиться в рейхстаг, и ты Герман, станешь главой нашей партийной фракции! Это я тебе торжественно обещаю в присутствии всех своих боевых соратников — заверил Геринга фюрер к молчаливому неудовольствию Рудольфа Гесса, давно мечтавшего об этом месте.

— В рейхстаг ещё нужно попасть, мой фюрер — ворчливо пробормотал Рэм, из суеверия призывая Гитлера не делить шкуру неубитого медведя. Бывший командир Гитлера, хотя и находился примерно на одной ступени власти в партии, очень хотел, чтобы тот непременно прислушивался к его советам.

— Мы туда обязательно попадем, как только наша партийная касса наполнится деньгами! Я просто уверен в этом! — продолжал ликовать Гитлер, не желая слушать никаких предостережений. — Сегодня у меня митинг в Шпандау и я его проведу на "отлично"! Мне есть, что сказать людям!

— Для спокойствия я отправлю туда отряд хундершафтсфюрера Лютце — предложил Рэм, но фюрер только недовольно махнул рукой.

— В Шпандау не так сильно влияние коммунистов и для моей сохранности будет достаточно отряда СС. Пусть лучше Лютце поддержит выступление Геббельса в Панкове, там намного опаснее — распорядился Гитлер и отправился готовить конспект речи и репетировать её перед зеркалом. По утверждению фюрера, общение со своим зеркальным двойником придавало ему силы, уверенность и самое главное — боевой настрой.

— Почему он так уверен в этом боевых способностях этого недоучившегося прапорщика Гиммлера! Этого не нюхавшего пороха булочника! — возмутился Рэм. — Чем он ему так угодил, что в последнее время Адольф постоянно берет его людей с собой!? Их черной формой?

— Их внешним видом — ответил ему Геринг. — Рейхсфюрер СС Хайден отдавал предпочтение кулакам, Гиммлер же, специально подбирает в охрану фюрера высоких и стройных блондинов нибелунгов.

— Как жаль, что СС не охраняют Геббельса. С какой радостью я посмотрел бы как тельмановцы, начистили бы физиономии этим блондинам нибелунгам на сегодняшнем митинге в Панкове, вместе с их горе мистиком! — гневно воскликнул Рэм, и удачливый переговорщик не стал с ним спорить.

Слишком на разных ступенях власти на данный момент находился он с одним из основателей национал-социализма. Ещё не пришло время поднимать голову и спорить с ним, однако запал бомбы, призванной уничтожить Рэма уже тлел.

Документы того времени.

Из репортажа корреспондента белградской газеты "Политика" Зорана Белкова от 19 августа 1927 года.

Во время выступления 15 числа этого месяца в Скупщине делегат от Народной радикальной партии Сербии представитель Черногории Пуниш Рачич обвинил руководителя Хорватской крестьянской партии Степана Радича в антигосударственной деятельности направленной на развал Королевства сербов, хорватов и словенцев. В качестве доказательства своих слов, Рачич напомнил о недавнем визите Радича в Италию, где он был принять Бенито Муссолини и имел с ним продолжительную беседу.

— Признайтесь, о чем вы с ним говорили?! О создании повстанческого хорватского движения на территории Королевства?! Об объявлении с его помощи автономии Хорватии и последующего отделения от Королевства, чтобы потом отпасть под руку фашиста Муссолини или адмирала регента Хорти?!! Такие узко-национальные действия являются прямым предательством священных идеалов южного славянства Балкан!!! Сколько серебряников ты получил за это подлое дело. Иуда!!? — гневно вопрошал Рачич своего хорватского оппонента, однако Радич не проронил ни слово в ответ на прозвучавшие в его адрес обвинения.

С полностью отрешенным видом он сидел все это время в своем кресле, терпеливо дожидаясь, когда у напавшего на него с обвинениями депутата Рачича выйдет отведенное согласно регламенту время и иссякнет запал злости.

Нервы у лидера хорватских националистов были поистине "железными", чего нельзя было сказать о его партийном соратнике молодом Иване Пернаре. Обозленный выдвинутыми против Радича обвинениями он вскочил со своего места и громко крикнув, назвал Рачича и его коллег по партии лжецами, взяточниками и политическими проститутками.

Оскорбленный подобными сравнениями Рачич выхватил из кармана спрятанный там револьвер, и одним выстрелом убил Пернара, не сходя со ступеней трибуны. Видя, что его обидчик сражен, в состоянии аффекта, он продолжил стрельбу по хорватским депутатам до тех пор, пока в барабане его револьвера не кончились патроны. От выстрелов Рачича погибли ещё трое депутатов, и смертельно ранен Степана Радича, скончавшийся в карете "скорой помощи" по дороге в Центральный Белградский госпиталь.

После этого трагического инцидента, Рачич спокойно позволил прибежавшим на звуки выстрелов полицейским арестовать его и отвезти в центральную тюрьму Белграда. Где он и находится в ожидании начала работы специального суда, собранного по приказу короля Александра. Днем ранее, монарх запретил своим указом деятельность на территории Королевства Национально радикальной партии Сербии, а также Хорватской крестьянской партии.

Конфиденциальная телеграмма Брюсу Клейторну от Гизи Дроденвельта отправленная из Парижа в Лондон по закрытому каналу телеграфа 21 августа 1927 года.

Французские партнеры восприняли идею "Большого скачка" в принципе положительно, но хотят получить гарантии страховки. Наши действия дальше? Продолжаем переговоры или сворачиваем их.

Гизи.

Конфиденциальная телеграмма Гизи Дроденвельту от Брюса Клейторна отправленная из Лондона в Париж по закрытому каналу телеграфа 22 августа 1927 года.

Единственной гарантией в этом деле может быть только наше имя и факт нашего к ним обращения. Если они согласны принять их — продолжайте переговоры. В противном случае сошлитесь на необходимость консультаций и сверните дело до начала октября. Оставьте партнерам надежду.

Брюс.

Глава VII. Возвращение премьера.

— И так, доктор Нортон. Высокая комиссия ждет вашего заключения относительно здоровья премьер-министра Макдональда — властным голосом произнес господин, сидящий за темно-коричневым полированным столом. Справа и слева от него находились ещё две пары членов комиссии, а за отдельным столиком расположился секретарь, усердно писавший протокол собрания.

Видя, что вызванный на комиссию эскулап не торопиться объявить свое мнение, председатель поспешил добавить: — Только ради всего святого доктор, не надо вдаваться в подробности, как можно короче. Поберегите наше и свое здоровье.

Подобное замечание было обусловлено той удушливой жарой, что стояла в Лондоне почти всю неделю. От неё не спасали не раскрытые окна, ни емкости с холодной водой, что спасаясь от жары, лондонцы ставили на пол, стол, стул или подоконник.

Против неё было бессильно даже последнее чудо техники комнатный вентилятор. Поставленный на стол комиссии, он своими натруженными лопастями перегонял с места на место тугой воздух, не принося измученным людям никакого облегчения.

Председатель комиссии требовательно посмотрел на доктора Нортона и от небольшого движения его головы по щекам и шеи, предательски поползли капли пота. Питеру Эшби нестерпимо хотелось достать из кармана изрядно влажный платок и вытереть их, но важность момента не позволяло ему сделать это. На кону стояла судьба правящего кабинета, и председатель стоически терпел это муку.

— Согласно постановлению Высокой комиссии при кабинете правительства Его Величества, я, Артур Нортон произвел обследование состояния здоровья мистера Макдональда вместе с приглашенными врачами психиатрами доктором Колменом и доктором Стекхерстом. После тщательного расспроса и осмотра больного, изучение всех его анализов предоставленных госпитале Святого Патрика, а также двухнедельного наблюдения за ним мы пришли к следующим выводам.

Первое — душевное расстройство мистера Макдональда было спровоцировано длительной сильной психической нагрузкой на его нервную систему. Второе — в настоящее время психическое состояние мистера Макдональда соответствует состоянию обычного человека без каких-либо психических отклонений. Третье — мистер Макдональд может приступить к исполнению своих обязанностей премьер-министра, но нет никакой гарантии того, что приступ душевного расстройства не повторить на фоне душевного перенапряжения. Четвертое — во избежание повторения повторного приступа, консилиум рекомендует мистеру Макдональду двухмесячный отпуск для поправки сил и здоровья, с исключением длительной эмоциональной перегрузкой. Желательно с последующим осмотром больного.

Все это, несмотря на просьбы председателя, доктор Нортон не отступил от своих привычных правил разбора больного и говорил медленным неторопливым голосом. Порождая при этом массу нехороших чувств, в груди у председателя и членов высокой комиссии. Когда мистер Нортон подошел к последней точке своего сообщения мистер Эшби ненавидел его каждой клеточкой своего измученного тела.

— Значит, вы считаете, что мистер Макдональд может приступить к исполнению своих обязанностей премьер министра? Мы правильно вас поняли? — призвал к ответу врача председатель, и остальные члены комиссии радостно закивали головами в знак своей поддержки его вопроса.

— Мы только дали заключения о состоянии здоровья мистера Макдональда на сегодняшний день и свои рекомендации — уклончиво ответил Нортон, явно не желавший брать такую большую ответственность на свои хрупкие плечи.

— Так может он работать или нет!? — уже не скрывая своего раздражения, спросил врача Эшби.

— На сегодняшний день душевное состояние мистера Макдональда ничем не отличается от состояния любого другого нормального человека — завел прежнюю пластинку эскулап, чем породил на лице председателя злую гримасу.

— Вы можете четко и ясно ответить на заданный вам вопрос? — почти по слогам отчеканил Эшби, но твердо стоял на своем.

— Я уже четко и ясно, по пунктам, ответил вам господин председатель. Больше мне сказать вам нечего — ответил ему Нортон, чем породил глухой стон в груди председателя.

— По-моему тут все ясно, господин председатель, — пришел на помощь Эшби, сидевших по праву руку Ян Мэрдок. — Доктор констатирует состояние своего пациента, но не дает никаких гарантий, что повторное расстройство у него не повторится. Я вас правильно понял, доктор Нортон?

— В общем и целом правильно, — после некоторой заминки выдавил из себя Нортон, — в общем и целом.

Произнесенная врачом формулировка сразу не понравилась председателю, так как имела множество лазеек для вольного трактования.

— Так он может вернуться к своим обязанностям или нет? Прошу ответить вас односложно, да или нет?! — теряя терпение, потребовал Эшби от эскулапа.

— Да, мистер Макдональд может приступить к исполнению своих обязанностей — с неожиданной легкостью согласился Нортон и эта легкость, заставила председателя искать двойное дно в его ответах.

— Но в любой момент его приступ может повториться. Так?

— Совершенно верно, господин председатель — также легко согласился с Эшби доктор, и все вернулось на круги своя. Лицо председателя покрылось красными пятнами от праведного гнева. Он уже собирался сказать все, что он думает о медицине и врачах психиатрах в частности, но не успел. В разговор вступил сидящий слева от него мистер Филмор, большой любитель казуистики.