Племя вихреногих-3

— Этот мир даёт благополучие, но забирает волю. Без воли, без желания, без стремления куда-то его жители путаются в нём, как мухи в паутине, и уже не желают для себя другой судьбы. Тебе, как и остальным, не хватает того, что у меня дома называли цуррас — стержня личности, силы воли, опоры и основы, способности и желания идти и держать удар.

— Я б на ТВОЮ силу воли посмотрел, просиди ты с моё в рабстве, — обиженно сказал Асэт. — Там плохо. Очень.

Вайми усмехнулся.

— Почему плохо? Я вот вообще очень ценный — ввиду моих исключительных внешних данных. К тому же, ещё я умею танцевать, петь, играть музыку (хотя, если он попробует, его в пыточную отправят ту музыку играть — чтобы сознавались быстрее, — подумал Димка.) — В общем, меня не на плантацию как болвана какого-то продадут, а богатому меценату, ценителю искусств, который будет кормить прекрасного меня тортиками, слагать в мою честь оды, ваять мои статуи и так далее.

Димка фыркнул.

— Ага, ЩАС. Как же. Чтобы ТАК продали — надо постараться ещё. Я вот читал одну книгу, где некая дева хотела, чтобы её продали в гарем к султану. Так ей пришлось постараться — там конкурс был целый. Продали-то успешно, но были проблемы потом. С местью других... претенденток.

Вайми, однако, не сдавался.

— Но я же красивый! Не как бог, конечно, но очень даже. И лет мне пятнадцать всего. На вид. То есть, шансы есть.

— Ага — попасть не на галеры или в свинцовый рудник, а в гладиаторскую школу или сразу в лупанариум гоморреум второй категории, — сказал Игорь. — Там уж вожделенного разврата точно будет много — только совсем не кавайного вот, и вообще, попу больно.

Вайми натурально вызверился на него.

— По попе тебе сейчас будет. И вообще, я не к извращенцу какому-то пойду, а к настоящему ценителю Прекрасного. И можно будет гордо рассекать в нацепленной на Себя, Любимого, фигне, снисходительно давать чесать себе ухи, служить моделью для шедевров и так далее. В общем, посильно продвигать Красоту в виде Себя.

— Так просто это не получится точно, — фыркнул Димка. — Прикажут огород копать — и всё.

Вайми улыбнулся.

— А раб совсем не обязан выполнять ВСЕ требования свободных. В том числе потому, что нет четкой грани, кто свободный, кто нет. Ну и сам подумай, чьи приказы он обязан слушать, а чьи нет?

— Как бы по идее — только хозяина, — буркнул Димка. — А то любой прикажет огород копать.

— У Хорунов — именно всех их, — хмуро заметил Асэт.

— Прямо коммунизм какой-то, — буркнул Димка. — Общественная собственность на средства производства.

Вайми усмехнулся.

— Ты ж говорил, что это хорошо? Хотя я вот в такой коммунизм как-то не очень хочу. Одному хозяину лапшу на ухи куда как проще вешать.

— Если найдёшь ещё такого идиота.

Вайми пожал плечами.

— Мечтать не вредно. Я ж дома у себя ещё практиковался впечатление на дев производить — танцы там всякие, опять же бусы на всех местах, плюс несравненное искусство изготовления украшений для ушей из лапши и других подручных материалов. То есть, шансы как бы есть.

Сашка фыркнул.

— Ну да, может быть и меценат — но вспоминаем историю мальчика, которого свинцовым суриком покрасили, в театральных целях, а он вдруг взял и помер, потому что свинец таки яд. Ну или таки древний ученый, ага — который анатомией очень интересуется и смотрит, как живые органы работают, а что рентген пока не завезли — ну так рабы дёшево. Или что за хамство хозяину таки тупо дерут, а кнут из бегемотовой кожи — это совсем не весело и не забавно, потому что кровь на потолке, и это ещё повезло — бывает сильно хуже...

Вайми ухмыльнулся.

— Мне в этом плане повезло — на опыты меня всё же не сдали — ну, такие. И суриком даже не красили. А в рабстве я был, и много раз, — он повернулся к Асэту. — Сначала как ты вот, под мороком, потом по своей воле уже.

— Чтобы ухи чесали? — насмешливо предположил Димка.

Вайми снова ухмыльнулся.

— И это. Но в основном чтобы восстания готовить, побеги и так далее. В роли домашнего любимца это очень удобно делать. Времени полно же, охранники не трогают...

— И получалось? — хмуро спросил Асэт.

Вайми вздохнул.

— Когда как. Бывают рабы, которые натурально счастливы от рабства. И не под мороком даже. И даже если им ухи не чешут, а совсем наоборот даже. Бывают такие люди...

— И что с такими делать? — спросил Димка. — Прикончить, чтобы не мучились? Или помогать? Искать доброго хозяина?

Вайми фыркнул.

— Ничего. На волю-то они всё равно не пойдут.

— И всё?

Вайми пожал плечами.

— Иногда рабы срываются. Даже самые забитые.

— И убивают хозяина вилочкой для улиток? — спросил Сашка.

Вайми усмехнулся.

— Вилочкой — не слышал про такое. Но вообще в таких ситуациях да — бывает, что прилетает сюрприз нехороший. Особенно от дев, кстати.

— А парни бывают такие?

Вайми вновь усмехнулся.

— Ну, я же есть. Рабство я, конечно же, люблю — но чтобы непременно золотой ошейник, стихи в мою честь три раза в день и вообще, не будите до обеда. А если таки будите, то скоро вопросы начнутся, где тут выход на второй уровень.

— Что? Куда выход?

— Это анекдот про тех, кто с такими, как я, повстречался, — пояснил Вайми. — Попал такой вот господин типа в ад, вилы у чертей отобрал, бегает и кричит �где тут выход на второй уровень?!� А выхода-то и нет. Или есть, но без толку, потому что всё это в бреду.

Димка невольно поёжился. Его шутить на такую вот тему не тянуло, слишком уж жутко всё это выглядело в реале...

— От такого и самому можно свихнуться, — буркнул Сашка.

Вайми вздохнул.

— Кстати да. У меня личности-ловушки в норме в подсознании сидят, а если кто-то в сознание моё лезет... ну, свято место пусто не бывает. И вообще, нехорошо порабощать несовершеннолетних ментально.

Юрка усмехнулся.

— Как говорится, купи прекрасного раба и получи личность маньяка-мазохиста в подарок.

Вайми широко ухмыльнулся.

— Ага. Бывает такое. Только купят юноша прекрасного — а ему уже убегать приходится, потому что господин рехнулся. Или потому, что господин вдруг совершил особо зверское самоубийство — например, снял с себя кожу и посыпался солью.

— Видимо дома набор для садистских опытов держать — не самая хорошая идея, — усмехнулся Димка. — А то у некоторых начинающих товарищей совсем извращенные фантазии бывают.

— Жалко, тебя там не было, — буркнул Асэт.

Вайми усмехнулся.

— Я-то как раз был. Я, юнош прекрасный, пожертвовал самое дорогое, то есть свободу, — а в обмен что? Тортики маленькие, стихи мне посвящают плохие, портреты ещё хуже, скульптор пьян, хозяин прячется под лестницей — в общем, в гроб такой сервис.

— Ага, а в том Замке Душ, где тебя учили, вообще учили человеческие жертвы приносить, — буркнул Димка.

Вайми возмущенно фыркнул.

— Не жертвы. Там речь шла про получение энергии всякими способами и учили получать её БЫСТРО. И из себя тоже.

— Из собственных страданий? — удивился Димка.

— Да, если надо.

— То есть наступать себе на ноги, бить башкой об стену, щипать себя за бока и так далее?

— Нет. Там более простые и быстрые средства. Инструментами.

— Хватать себя клещами за все выступающие места? — спросил Димка. — Или поджигать на себе штаны, для вящего эффекта?

— Можно и так, — буркнул Вайми.

— И ты думаешь, это нормально?

Вайми пожал плечами.

— Во время странствий меня пугало не то, сколько людей имеют обычаи и убеждения, столь отличные от моих собственных. Меня пугало то, что они считают эти обычаи столь же естественными и очевидными, как я — свои. Хотя с моей точки зрения это дичь просто. Но иногда — прекрасная дичь, — он задумчиво улыбнулся.

— Вы все не понимаете, что такое рабство, — мрачно сказал Асэт. — Это отсутствие у человека самого себя. Отсутствие права выбрать, чем заняться и куда пойти. Отсутствие свободы воли. И — полнейшая зависимость от воли чужой. И — важнейшее! — отсутствие человеческого достоинства. Низведение Человека — до вещи. Да, раб — особенно если он красив и молод! — может лениво прислуживать господину за столом или по полчаса в день ублажать его в постели. Раб может жить так роскошно, как не снилось многим и многим свободным. Наконец, он может иметь и немалую власть — над другими рабами и даже над свободными!

И всё равно он остается рабом. Живой вещью, которую по простому капризу хозяина могут продать, сломать, переделать во что угодно — и наконец просто уничтожить любым, каким угодно диким и жутким способом! И самый забитый, замученный непосильной работой крестьянин, живущий в зарытой в землю халупе и спящий в ней в обнимку со свиньями, даже нищий на паперти будет тогда несравненно выше и счастливей его. Просто потому, что он — не раб.

Вайми вскочил, смерив его откровенно злым взглядом. Верно, на языке у него вертелось немало не менее злых слов — но он просто развернулся на пятке и размашисто зашагал прочь. Асэт, не глядя на ребят, тоже поднялся и ушёл — в другую, разумеется, сторону. Пару минут все молчали.

— Вредный всё же тип, — наконец сказал Димка, имея в виду, разумеется, Вайми. — Кого хочешь достанет.

Игорь усмехнулся.

— Иногда тянет сдать его назад, в рабство, — но там, боюсь, хозяин впрямь повесится, потому что юнош данный с припездью, как говорила наша завуч. Как наш десятиклассник Бобриков, который к девчонкам приставал. Только вымогать Вайми будет не интим, а тортики, стихи в свою честь и ваяние себя в виде шедевра искусства.

— А если тортик маленький или стихи плохие — хозяину не повезло, — усмехнулся Димка. — К обладанию таким шедевром природы, как товарищ Анхиз, надо относиться крайне ответственно, иначе последствия будут невообразимы.

Игорь рассмеялся.

— Да. В общем, сказка, боюсь, кончится тем, что хозяин таки и повесится, оставив начинающую личность в глубоком недоумении. А, скорее всего, и не начнётся.

— Потому что трудно найти рабовладельца, который от раба типа Вайми не повесится, не убежит за море или натурально не выпорет его хотя бы?

— Ну да, что-то типа того, — Игорь вздохнул и вдруг задумался. — Тебе вся эта... дискуссия ничего не напомнила?

Димка фыркнул.

— Мне напомнила — о том, что иногда можно потерять себя, если не рисковать.

— Если бы ты не рискнул — мы бы до сих пор в Столице кисли, под чутким присмотром �Аллы Сергеевны�, Асэт в рабстве гнил, а Хоруны в городе своём жировали, — напомнил Сашка.

— Ага, — Димка вздохнул. — Только я к власти, знаешь, никогда не рвался. Просто так вышло, что некому больше.

Игорь усмехнулся.

— Инструментов не бывает слишком много — и раз нам в руки попался такой инструмент, как власть, то глупо не использовать его по назначению.

— Ну так я и использую... стараюсь, по крайней мере, — Димка поднялся и потянулся изо всех сил, глядя на уже совсем низко стоящее солнце. — Ладно, айда в лагерь, а то точно ужин пропустим...

* * *

Утром Димка решил, прежде всего, обстоятельно поговорить с немцами. Но оказалось, что они уже собираются в дорогу, точнее пакуют натащенную благодарным народом жратву в кожаные мешки. По многу пакуют — наверное, по столько, сколько можно унести без натуги. Никаких особых разносолов там не было — в лагере их и не водилось — но Димка, тем не менее, заметил копчёную рыбу и тщательно отмытые от клейкого сока семена ксорны, похожие по вкусу на скатанный в комок хлебный мякиш. Не бог весть что — но лучшей жратвы в лагере всё равно не было, от уведённой из Безвозвратного Города живности Хорунов остались буквально рожки да ножки...

Эта картина поначалу вызвала у него раздражение — опять эти фашисты недобитые народ обирают! — но тут же Димка мысленно махнул рукой. Валят — вот и славно, скатертью дорога. Для такого дела ничего не жалко...

Он отыскал взглядом Генриха — и тот довольно бодро подошёл. Похоже, что отдых и усиленное питание пошли ему на пользу...

— Уходите? — спросил Димка, стараясь придать голосу подобающее случаю огорчение.

— Уходим, — Генрих смерил его взглядом и вдруг усмехнулся. — Доволен?

— Э... — Димка понял, что краснеет. Он и в самом деле был доволен, проницательность немца была неприятна...

— Ясно, — Генрих покачался с пятки на носок, сунув руки в карманы. — Хочешь знать, как всё было?

— Хочу, — упрямо сказал Димка.

Немец вновь смерил его взглядом, словно взвесив.

— Мы ушли из долины Тегернзее, когда запел Червь — больше не могли там оставаться. Уже понятно было, что Безвозвратный Город пал, и Червь не получил... подношений, — Генрих усмехнулся, неприятно... — Я решил, что Хоруны, кто уцелел, пойдут к нему, чтобы стать жертвой... и не ошибся.

— Как это пошли? — недоуменно спросил Димка. — Они, что, рехнулись совсем?

— Не по своей воле. Червь овладел ими, — мрачно пояснил Генрих. — Они и раньше не были людьми, а теперь превратились просто в зомби. Когда мы преградили им путь, они дрались с таким осатанением, что едва не одержали верх, -его всего передёрнуло, невольно...

Димку тоже передёрнуло — от фразы немца.

— Люди — это только те, кто в вашем племени, остальных можно убивать и жечь? — зло спросил он. — Или как у Куниц — обзываешься, получи каменным топором по башке, ибо грех страшный злых духов призывать...

— А ты Хорунов людьми считаешь? — спросил Генрих. Димка не нашёлся, что ответить. — Ну вот. Если бы Червь их сожрал, то наверняка освободился бы.

— То есть, вы предотвратили конец света, — иронично сказал Димка.

— Отсрочили — да, — спокойно сказал немец. — Предотвратили ли... не знаю. Не забывай, что на самом-то деле Хоруны не умерли — просто разбросаны теперь по всем концам мира. Пойдут ли они теперь к Червю и когда доберутся — того я не знаю... — он как-то странно посмотрел на Димку. — Поторопи своих людей. В западном лесу всё бурлит и движется. Я не знаю, куда — к Червю или от него — но скоро здесь может стать горячо...

— А вы куда пойдёте? — спросил Димка, невольно поёжившись — новость точно была не из приятных...

Генрих усмехнулся.

— Искать своих, Вальфрида, что ещё?

— А потом?

Немец пожал плечами.

— Погуляем по миру. Пощупаем за вымя тех, к кем у нас есть счёты — Куниц, Маахисов, Нурнов этих...

— И всё? — удивленно спросил Димка.

Немец вновь как-то странно взглянул на него.

— А что ещё? Домой нам пути нет. Даже если бы и был, что нам ТАМ теперь делать? Повергать Хозяев? Спасибо, занимайтесь этим сами, мы уже пробовали... А вот надрать зад паре-тройке шаек наглых мерзавцев — это будет весело!

— А скольким вы уже надрали? — спросил Димка с интересом. Искренним таким...

Генрих вновь смерил его взглядом. Покачался с носка на пятку, с пятки на носок. Усмехнулся.

— Многим.

— То-то вам потом пришлось в западных горах ото всех прятаться, — не удержался всё же Димка. — Неужели это вас не... утомляет?

Генрих усмехнулся.

— Чужая ненависть? Ха! Ненависть — это борьба, борьба же — жизнь!