Битва за Эллиоты. Часть 2

— Что приказали, кондуктор?

— Их превосходительство, контр-адмирал Вирениус приказали найти вас ваше благородие и барышню. Что бы вы срочно, взяв камеру, прибыли на миноносец. Ремонт винта окончен. И их превосходительство, совместно с их превосходительством генерал-майором Белым, пожелали отбыть в Дальний.

Вирениус младший, поморщился, от напоминания об его ошибки. Когда он коснулся винтами дна. Не правильно оценив радиус поворота миноносца, на его полных ходу. Во все его 15,5 узлов. И в сердцах произнёс:

— Да что за напасть. А как же мины?

— Дык, вашбродь, япошки на Эллиотах минные поля тралить удумали, — тут же произнёс Буторин, — И наши катера миноносцами гоняют, под прикрытием своих канонерок и контрминоносцев. Вот их превосходительство и хочет япошкам помешать значиться. А к катерам, мины тралить, значиться 'Новик', который пароход, и 'Инкоу' добавят, они мины снимать будут.

Вирениус уже знал, что мощности машин паровых катеров не хватало подсечь и сорвать мину с якоря. Поэтому катера обычно находили мины, а вот снимали мины с якорей и расстреливали уже корабли побольше. Мичман вздохнул и повернулся к Вирену:

— Ваше высокоблагородие, вы помешали нижнему чину в выполнении боевого приказа. При этом наказывая его за высказанное им усердие. И заставили ждать двух превосходительств. Я доложу им, как вы, ваше высокоблагородие, пытались помешать, выполнить приказ.

Вирен посмотрел в лицо мичмана, играя желваками, а потом зло бросил:

— Сопляк! Попадёшь ещё под моё начало, так я научу службу нести.

И направился по улице, услышав брошенное ему в спину Лидией Белой:

— Дантист!

А Вирениус повернувшись к девушкам и кондуктору произнёс, протянув ему деньги:

— Прошу простить меня сударыни, но служба. Буторин, возьми рикш и развези девушек по домам. Это тебе их оплатить. Потом вернёшься с Аюми и камерой. Я, к сожалению, на службу. Честь имею!

С этими словами мичман кивнул, молодцевато щёлкнув каблуками. Про себя чертыхнувшись, ведь день так хорошо начинался. Миноносец стоял на слипе, в минной гавани. И при отливе матросы и мастеровые стали выравнивать слегка погнутый винт. А сам он смог выбраться в город. И составить компанию Аюми. Которую после разговора с отцом он воспринимал как ещё одну сестру. Тогда, подойдя к отцу, он спросил:

— Отец, мусумэ это кто?

— Ну это смотря, в какой традиции смотреть. Если в европейской, то содержанка. Если же смотреть в японской, то вполне законная жена. Когда мы стояли в Нагасаки, вместе с нами там стоял и 'Рында'. Так вот у великого князя Александр Михайловича, который тогда был офицером 'Рынды' как раз, в городе была своя мусумэ. Мы в шутку называли её 'наша великая княгиня'. Японцы к этому титулу относились на полном серьёзе.

— Почему?

— По представлениям японцев это именно так и было, — усмехнулся Вирениус старший.

— Забавно, — произнёс Николай, — И получается Аюми моя сестра?

— По срокам да, но мусумэ, у которых рождались дети, не стеснялись просить помощи на их содержание. А о существовании Аюми, я узнал только от неё самой. Для того чтобы окончательно определиться мне надо переговорить с её мамой. Пока она моя воспитанница и дочь моей мусумэ.

— Понятно отец, — кивнул Николай, — Вот закончиться война, будем стоять в Нагасаки[12], надо будет обзавестись свой мусумэ.

— Не получиться, Коля, — покачал головой Вирениус старший.

— Почему?

— Как бы не закончилась эта война, моряки обоих сторон будут далеко не желанными гостями, в портах другой страны. Так что этот институт в Японии исчезнет.

— Жаль, — только тогда и ответил Николай.

Но в то утро, ближайшего, после второй битвы при Порт-Артуре, выходного дня Аюми решила посетить лагерь японских военнопленных. Что бы узнать, что стало с тем матросом, которого завалило в траншее. И взяв с собой Николая, который вызвался её сопровождать и, встретив Лидию Белую, которая тоже решила составить им компанию, Аюми отправилась к старой китайской импани. Которых было довольно много разбросано вокруг города. И одну из которых, оказавшуюся в центре Нового китайского города, превратили в лагерь военнопленных. Куда поместили всех здоровых японских нижних чинов, согласившихся работать. Всех раненых, отказников, тех пленных, кто отказывался работать, и офицеров сразу же вывезли. А остальных разместили в постройках старого китайского земляного укрепления. Размером метров 60 на 60. Откуда и распределяли на работы. Обычно, что-то копать.

В Российской Империи в связи с тем, что русская православная церковь была частью государственной машины, причём настолько явной частью, что самой церкви принадлежали только объекты за рубежом, а всё внутри страны, абсолютно всё имущество церкви, являлось государственной собственностью, работа в воскресенье не приветствовалась. Считаясь грехом. Пусть и не смертным. А полагалось в этот день отстоять службы. Но за дополнительную денежку, и по согласию, в Порт-Артуре и Дальнем, работали и по воскресеньям. Особенно китайцы и пленные японцы. И оставив Лидию и Николая ворковать перед входом в импань, Аюми направилась к коменданту лагеря. Благо письмо от дяди Андрея, с просьбой ей посодействовать, у девушки было. И даже в этот выходной день лагерь был практически пуст. Только дежурные производили уборку лагеря и готовили еду на ужин. Поэтому девушка свободно прошла к строению, над которым развивался флаг красного креста, где со слов начальника караула и находился пострадавший. Вызвав, правда, легкий ажиотаж у японцев. Как же, японка, в дорогом европейском платье, свободно смогла пройти в лагерь. И пройдя в лазарет, Аюми спросила, у дежурившего, там японского военного фельдшера:

— Старшина, где находиться, тот матрос, которого завалило в траншее, возле Золотой Горы.

Окинув взглядом дорогой наряд девушки, белые лайковые перчатки на руках, дорогую обувь, фельдшер, на всякий случай произнёс:

— Госпожа, он второй от окна, в среднем ряду. Больных не много, вы его сразу увидите. Только он немного не в себе, госпожа. Я думаю последствия травмы.

— А что такое?

— Да он уверяет, что ему явилась сама Аматерасу. И что, это именно она спасла его. Бредит.

Девушка чуть склонила голову, в знак благодарности, и прошла в общую палату. Где стояли японские койки. Сколоченные из досок низкие топчаны, с деревянными, обитыми тканью подушками-скамеечками. С наброшенными тонкими и жёсткими подстилками. Правда, прикрытыми грубыми льняными простынями. Из трёх десятков коек заняты были не более половины. Да и то большинство, по японскому обычаю, сидели на циновках рядом. И девушка сразу направилась туда, куда ей сказали.

Матрос, лежавший на кровати, с перебинтованным торсом, поднял на неё взгляд и произнёс, смутившись:

— Это ты, а я думал, мне привиделась...

Девушка, поднесла палец к губам, потом подошла ближе, поставила на кровать корзинку:

— Это тебе. И я Аюми Кода. А ты?

— Кисиро Ота, — произнёс парень и добавил, — Я из Нагасаки.

— А я, из Иокогамы, — улыбнулась девушка, понимая, что европейская одежда не позволит ей присесть на колени, по японскому обычаю.

[10] Знак отличия Военного ордена — причисленная к ордену Святого Георгия высшая награда в Русской императорской армии для нижних чинов. До 1913 года имел неофициальное название Георгиевский крест, и только в 1913 году оно было официально закреплено.

[11] 'Клюква' орден Святой Анны 4-й степени. Представляла собой темляк на холодное оружие, цвета орденской ленты и накладку в виде знака ордена, за военные заслуги так же имелась надпись: 'За храбрость'. Самая низшая награда в Российской империи. Но не получив её нельзя было получить остальные степени награды, которые получались только по старшинству.

[12] До 1898 года, до занятия Порт-Артура, главной базой нашего флота на Тихом Океане, четверть века были Нагасаки. Последний раз, как военно-морской базой, Нагасаки наши корабли воспользовались осенью 1903 года.

Глава 7.

1

120-миллиметровая граната, третья по счёту, пронзив старую баржу через ближайший борт, разорвалась клубком пламени и столбом дыма. Выпустив в небо обломки от противоположного борта баржи. Генерал-лейтенант по адмиралтейству Кротков удовлетворённо кивнул и произнёс:

— И ещё один образец номер два, в кормовую часть. И поспешите. Пока баржа не затонула. Хочется оценить воздействие снарядов на конструкции.

— Не утонет она, Аполлон Семёнович, — произнёс контр-адмирал Рожественский, — Там под ней глубины то пол сажени.

— Так, то, так, Зиновий Петрович, но мокнуть то не хочется, а хочется, если уж не руками потрогать, так хотя бы глазами увидеть, что снаряды с новой начинкой делают, — Исправляющий должность главного инспектора морской артиллерии посмотрел в сторону четвёртого разрыва и добавил, — Да и пройдёмте в катер. Думаю, на сегодня, испытания закончены.

Многострадальная баржа встретила их, не только заделанными несколько месяцев назад чурбачками пробоинами, но и четырьмя новыми ровными входящими отверстиями. А также полным хаосом внутри баржи. С множеством осколочных пробоин бортов и днища, через которые в баржу струйками вливалась вода. Быстро наполняя баржу и угрожая, что вот, вот две огромные пробоины в противоположном, не подбойном борту баржи достигнут уровня воды. И тогда баржу придётся уже поднимать, а не спасать от затопления. Котёл, в который попала граната, подобно дикобразу топорщился вывороченными наружу трубками. А единственный цилиндр машины представлял собой, вывороченную внутренним взрывом, груду метала.

И окинув взором, месиво мёртвого метала, генерал-лейтенант по адмиралтейству Кротков удовлетворённо произнёс:

— Прелестно, просто прелестно, четыре выстрела, четыре разрыва и четыре внутренних фатальных повреждения, а ведь это, Зиновий Петрович, даже не бронебойный снаряд. Но взрыватель дал необходимую задержку.

Командующий Второй Тихоокеанской эскадрой ещё раз окинул взглядом разрушения, потом сравнил их с теми, что причинили такие же гранаты, во время прошлых испытаний и произнёс:

— Снаряжены гранаты чем?

— Образец один, это германский литой тол, образец два, это флегматезированный гексоген, — ответил генерал-лейтенант по адмиралтейству Кротков.

— А в стволах не сдетонируют, Аполлон Семёнович? И я вижу последствия разрывов практически одинаковые. И не поймёшь, какая из этих взрывчаток вызывает большие разрушения.

— Не должно детонировать, Зиновий Петрович, — покачал головой Кротков, — Лабораторные испытания показали большую устойчивость тола. Его можно даже плавить. Стучать по нему молотком, резать ножом. Но для нас сейчас более доступен гексоген. А вот это вещество надо флегматезировать, чтобы снизить детонирующие свойства. Что только так позволяет его использовать в снарядах. Но это снижает бризантные свойства гексогена. Где-то на уровень тола. Но бризантность обеих этих веществ выше, чем у пироксилина. Так что, Зиновий Петрович, на вашу эскадру мы уже успеем поставить снаряды. Снаряженные и толом, и флегматезированным гексогеном. Торпеды тоже снарядим гексогеном в смеси с алюминиевой пудрой.

— Так в чём проблема была, у снарядов, Аполлон Семёнович? Слишком мягкий метал, в трубках?

— И это тоже, Зиновий Петрович. Замена алюминиевых деталей, на детали из легированного медью и магнием алюминия, позволило добиться того, что трубки стали стабильно срабатывать. Но была проблема и с пироксилином.

— А там что было, Аполлон Семёнович? — контр-адмирал Рожественский, посмотрел на генерал-лейтенанта.

— А вот там, Зиновий Петрович, выяснилось, что оставленные на хранении снаряды дают слишком большое отсутствие разрывов, даже при сработавших трубках. Похоже, всё-таки воск, которым мы закрывали отверстие для трубки, в донце снаряда, флегматезирует пироксилин. Не позволяя ему детонировать. Вот мы и заменяем на всех снарядах, находящихся на хранении воск, на деревянные пробки. Ну и проводим проверку находящихся на хранении снарядов отстрелом. С заменой пироксилиновых зарядов, в забракованных партиях снарядов [1]. Так что корабли вашей эскадры будут снаряжены полноценными снарядами.

— И сколько снарядов вот этих образцов будет на эскадре, Аполлон Семёнович?

— К сожалению, Зиновий Петрович, не все, но порядка десяти процентов бомб на каждое орудие на эскадре будет. В том числе и будут гранаты, для 75-миллиметровок. И до четверти переснаряженных торпед.

Контр-адмирал Рожественский, поморщился, но промолчал. Вторая эскадра рождалась буквально в муках. Не хватало ничего. Ни кораблей, ни людей, ни срабатывающих снарядов.

[1] В то время, русские снаряды имели литой корпус, к которому прикручивалось донце, с отверстием под взрыватель. Перед монтажом донца, в нишу снаряда вкладывался формованный под нишу заряд влажного пироксилина. После монтажа снаряда, отверстие под взрыватель заливался воском. Но воск, как, оказалось, послужил флегматезатором для пироксилина.

2

Сооружение выдержало порядка двадцати попаданий из трофейной китайской трёхдюймовки, наиболее близкой по своим характеристикам к основному полевому орудию японской армии. И быстрый осмотр укрепления показал, что снаряды только ворошили внешний бруствер укрепления, не оказывая воздействие на его конструкцию. И совершенно не воздействуя на повреждённую в бою призовую 47-миллиметровую пушку. Установленную в качестве макета вооружения укрепления. И вот теперь ДОТу, а именно эта аббревиатура, с подачи адмирала Вирениуса, закрепилась за этим сооружением, предстояло выдержать главный экзамен. Попадание снаряда двенадцатисантиметровой гаубицы Круппа.

Результат волновал всех. И стоявшего возле гаубицы генерал-майора Белого. И делавшего вид, что ему и так известен результат адмирала Вирениуса. И командира пятого стрелкового полка полковника Третьякова, стоявшего чуть поодаль, с группой офицеров своего полка. И даже солдат, которые работая, украдкой наблюдали за испытаниями.

А испытывался не только ДОТ. Сначала из китайской пушки, гранатами и шрапнелью были обстрелян участок, сделанных новых траншей. И оказалось, что чучела, размещённые на дне траншеи, не пострадали от шрапнели. А сама траншея не обвалилась, даже от близких разрывов. Да и бронекозырьки как, оказалось, защитили чучела, стоявшие за ними и имитировавшие наблюдателей, как от шрапнели, так и от обстрела из винтовок. Что вызвало горячее обсуждение не только у офицеров, но и у солдат. Потом два десятка попаданий выдержало укрепление. Которое к тому же было укрыто от врага широким бруствером. А огнем свой пушки, с прикрытой от прямого обстрела пушками врага амбразурой, прикрывало подходы к окопам. И вот теперь предстояло узнать, выдержит ли оно попадания самого мощного японского полевого орудия.

Когда столб от взрыв опал, то стали быть видными торчащие воронки обломки брёвен. Но когда все вошли в помещение ДОТа, выяснилось, что пробития не было. Каменная набивка, между срубами, выдержала удар. И внутри только треснули, и разошлись брёвна внутреннего сруба. Но пушка дополнительно не пострадала. Как и установленные чучела. Из которых только один упал при взрыве. И перешагнув, через упавшее самодельное чучело, генерал Белый произнёс: