Днем с огнем

Реакцию стажеров я ждать не стал, ушел переодеваться. Когда-то я был на их месте и глубоко задумался, реальная это история или вымышленная? Воспаленный водярой мозг Коломийцева может и не такое выдать. Спрашивать-то бесполезно, он будет бить себя пяткой в грудь и доказывать, что истинно так оно все и происходило.

А выйдя, чуть не столкнулся с Луккунен, пять минут назад вспомянутой. Посторонился, придержал дверь. "Скр-бэм-скр-бэм", — прозвучали изношенные, потертые черные туфли. Похоже, расклеилась подошва. Не знаю, как Ханна живет, что ходит в этой убитой обуви с самого открытия. И на что она тратит зарплату. И почему не получает выговоров и штрафов за несоответствующий внешний вид. Не мое это дело.

Закрыв дверь за Ханной, я обнаружил, что экзотики в нашем дружном коллективе прибавилось.

— Приветствую всех! Меня зовут Тамара Шах, и я с этой ночи буду работать с вами, — без какого-либо акцента представилась беловолосая индианка. — До этого я работала в покер-клубе, но правила общего зала знаю.

Я не шучу: к темной, с медным оттенком, коже, темно-карим глазам, чуть приплюснутому носу и чувственным губам прилагались совершенно белые волосы, брови и ресницы. Еще у экзотики были большие и оттопыренные уши.

— Бельский, — помахал папкой Антон. — С Шаевой и Шах в ВИП. Нужен прогон по всем столам. С отчетом. Условия те же.

— Их уже две на тебя одного, — с придыханием проговорила Кононова, прижавшись ко мне со спины. — Поделишься?

— Так разве я не уже? — полушепотом спросил я Аллу, обернувшись к ней вполоборота. Лошадь состроила разочарованное лицо и покачала головой.

Я дошел до доски, прошелся взглядом по графикам: Луккунен в этом месяце работает три через один, в другую смену переведен Шипко, у нас обновление в лице Шах. Подшипник гад, даже не сказал ничего, когда были в бильярдной. Впрочем, потому и не сказал, наверное, чтобы не заставили проставиться на дорожку — год ведь бок о бок отработали. Сроднились, можно сказать.

— За июль получишь премию по первой категории, — когда народ дружным ручейком потек в зал, пообещал мне пит-босс. — Рекомендацию я передал, Ненад и Драган подписали, осталась резолюция от Филиппа. Ожидаем его на днях из Грэйт Британ.

Филипп — это наш генеральный менеджер, если что.

— Шах и мат, — развел руками я. — Дамы, вперед.

— Шифоньерчик-то жжет! — прыснула зависшая у выхода Обуреева. — Второе прозвище подряд. И так четенько! Хотя я б назвала ее: Ушастик. Или Ухи. Или Слоник.

Два раза в сутки незаведенные часы показывают правильное время — это я не про прозвища, а про "жгущего Шифоньерчика". Майе то "жжет" просто к слову пришлось, а меня передернуло. Сразу почему-то вспомнился совет Кошара, выданный после рассказа об утренних событиях: "Вот девку поелозить тебе б в самый раз. И в баньке попариться. Тебя неживое касалось, да огонь мертвый ты палил. Банька да девка — живое к живому, жар к жару". Прямо про любимую мной сауну сказал. Жаль, трудовые будни посещению препятствовали.

И намеки Аллы... А ведь так хотелось спокойно отработать тихие ночи будней, без лишних нервов и — особенно — без небывальщины. В привычной, пусть и не совсем здоровой, обстановке провести две ночи. Прокоматозить вторник, день между сменами, и залить алкоголем и смехом утро среды. Неужели я так многого хотел?..

— Андрей! — за рефлексиями я прощелкал момент, когда новенькая Тамара уже преодолела лесенку, а чуть менее новенькая Оля уперла мне палец в грудь.

А будь это не палец, а какой-нибудь ритуальный ножик?

— Андрей, — повторила она потише и немного растеряно. — Я тебе совсем не нравлюсь? Ты меня отправил к Алле учиться бильярду — зачем? Она мне такое предложила... Я не... Она не... Я...

Спокойно отработать тихие ночи тихих, растак его, будней!

— Ба! Поздравляю, дитя мое, да у тебя Стокгольмский синдром.

На лесенке было темновато, но мне хватило, чтобы разглядеть ее запрокинутое, вытянувшееся в непонимании лицо.

— Сходи потом в библиотеку, просветись. Смотри: бедная Овечка вдруг обнаружила, что вокруг нее стая волков и парочка таких же беззащитных, как она сама, барашков. Один волк напугал ее особенно сильно, но постепенно она убедила себя, что волк так грозно рычит, чтобы помочь Овечке поскорее влиться в волчью стаю, сменить, так сказать, шерстку. Очевидно, из симпатии, с чего же еще? Но вот в чем дело: волк рычит, потому что ему пообещали прибавку к зарплате, а на тебя он чихать хотел. Так что бедной Овечке стоит поискать помощи у пастуха. Впрочем, пастух и сам заинтересован в Овце. Чтобы ты не запуталась: пастуха зовут Ненад. И с ролевыми играми — к нему, пожалуйста.

— Ненад... Я боюсь Ненада, — Оленька опустила голову, выслушав мой зоологический монолог.

— Это тоже не ко мне. Давай, цокай копытцами, не задерживай долбанный учебный процесс.

Я ни разу не мужчина девичьих мечт. И не верю во всякие там "любовь вопреки", "страсть поневоле". Просто дурашка запуталась, бывает. Проходит.

Тонкие каблучки застучали по ступенькам.

Новенькая неплохо справлялась. Поначалу порывалась сдавать карты непривычно глазу: положив на стол колоду, она левой рукой эту колоду придерживала, а пальцами правой "метала" по сукну карты. Причем из-за высокого (почти с меня) роста ей приходилось горбиться, чтобы этот способ раздачи осуществлять.

Сначала я заставил Олю показать раздачу с колодой в руке, а затем уточнил у Тамары, откуда такая манера. Оказалось, так сдают в стад-покере. Кивнул, порекомендовал тренироваться чаще и больше, в идеале даже дома, чтобы выбить одну привычку, заместив другой. Учиться с нуля проще, чем переучиваться, когда действия уже вбиты в подкорку и осуществляются на автомате.

В принципе, этот момент был основной придиркой. Ну и двигала стеки по сукну Тамара топорно. В подсчетах она была на голову выше Овцы, так что — в зал выпускать можно.

Оленька по-прежнему вгоняла в уныние, но косячила уже намного реже. И, что важнее, сама осознавала, когда накосячила.

В общем, когда Тоха спустился узнать результаты наших занятий, я с чистой совестью сдал этих дев ему с рук на руки и свалил из учебной преисподней. Антон лучший в устных ставках, ему и шарик в руки. А мне бы чайку, да в нормальный зал.

За труды мои великие мне дали двойной брейк (понедельник нерыбный день в плане наплыва клиентов). Я сходил поесть, выпил, как и собирался, чаю. Даже воздухом ночным успел подышать: окно в нашей раздевалке в летнюю пору всегда приоткрыто, к нему стягиваются как курильщики, так и те, кого обкурили до омерзения в зале. Такие высовывают корпус наружу и дышат, дышат... Курильщики в такие моменты стараются быстренько затушить свои сигареты и испариться, не звери же.

Я уже выхватил свою дозу кислорода и собирался уходить в стафф, когда к окну подошла Луккунен. Я еще в раме торчал, но понял, что подходит ко мне именно она — по звуку. "Скр-бэм-скр-бэм". Есть у меня предубеждение против курящих девушек, но в Ханне собрано столько отталкивающего, что, в целом, без разницы.

Я затормозил, поняв, что не так, что царапает: Луккунен курит, но от нее не пахнет куревом. Совсем. Можно подумать, что я принюхался на работе настолько, что не отличаю, но как раз-таки наоборот, отличаю запах курящего от некурящего на раз. От Ног же пахнет мускусом и чем-то неопределимым, неприятным, отдаленно похожим на мокрую шерсть. Но не табачным дымом.

"Тыш-тыш-тыш", — чиркала Ханна пальцем по колесику, но зажигалка не срабатывала. — "Тыш-тыш-тыш". Я стоял рядом, спросить помощи или сходить в стафф, найти курильщика с работающей зажигалкой — любой бы так сделал. Но Ноги ни с кем не общалась. Изредка делала исключение для Шпалы в виде шепота из-под опущенной челки: "Привет".

"Тыш-тыш-тыш".

Шпала — тоже курильщик. Он старается отходить в сторону, щадя мой некурящий нос, но он не расстается с портсигаром. На портсигаре декор: теснение на бересте с изображением двух волков и смешанного леса. Про бересту — это он сам говорил.

От Шпалы тоже нет этого раздражающего запаха. Вопрос: как я этого раньше не заметил? Вопрос второй: почему так? Ответ на оба вопроса: а черт его знает.

"Тыш-тыш-тыш".

— Дать огоньку? — спросил, стараясь не выдать голосом антипатию.

К Ханне и без меня плохо относится чуть ли не каждый первый. Мне было лень доставать зажигалку из кармана уличных штанов, те в шкафчике лежали. Уроки Кошара желательно почаще отрабатывать. Так почему бы и не оказать микроскопическую услугу Луккунен?

Она зыркнула на меня недоверчиво, затем резко кивнула.

Я убрал руку за спину, якобы доставая зажигалку. Прикинул, смутит ли ее отсутствие звука при зажигании. Решил, что плевать на ее смущение. Осторожно зажег язычок пламени над ладонью, протянул руку к Ханне.

И тут я перевел взгляд с огонька на лицо Ханны, приблизившей сигарету — и лицо — к огню.

Не лицо — морду.

Чего мне стоило удержать на физиономии покерфэйс, а над ладонью — трепещущий огонек, сложно передать словами. Похвалюсь: я справился с этой задачей. Возможно, мне помогло то, что проявившаяся мордочка выглядела куда как симпатичнее, чем привычное Ханнино лицо. Цвет глаз — красное золото. Черный блестящий носик на вытянутой вперед мордочке, острые черненькие ушки. Серебристые усики. Трехцветные ворсинки меха: кончики черные, серединка белая, а основание серое. В острых зубах торчала даже не сигарета, а нечто среднее между самокруткой и сигарой со слабо светящимся знаком в виде двух скрещенных линий там, где положено быть фильтру у обычных сигарет. Луккунен прикурила, отодвинулась. Снова стала привычной, некрасивой, угловатой девушкой.

— С-спас-сибо, — сказала она.

Не заикание послышалось мне в этом простом слове, а лаянье. Впрочем, это уже скорее я сам себя накрутил.

Я коротко кивнул и ушел в стафф. Почему не выбежал с криком: "Там лис! Лисица! Пушной зверек в раздевалке!", — а молча примостил свою тушку на край дивана? Потому что легко представлял встречный вопрос: "Лис — полярный?" — и я такой в ответ: "Нет, чернобурый". И мне бы с сочувственным видом покивали, попросили бы чуть меньше принимать на грудь до смены, чай — не Коломийцев.

И вообще, что за дискриминация? У меня дома обитает манул, который не совсем манул, так мне ли наезжать на милую лисичку, которая прикидывается страшненькой девушкой? Жаль, не рассмотрел ее подробнее: я к животным вообще отношусь с симпатией. Даже большей, чем к подавляющей людской массе, со списком исключений, разумеется.

В зале меня поставили инспектором на открытый для единственного игрока блэкджек. Это обещало быть скукой смертной, но окупалось тем, что дилером за стол встала Бартош. Я уже упоминал, что шафл в ее исполнении — это красиво.

У нее изящные руки с тонкими пальцами, и абсолютный контроль над этими пальцами: ни одного лишнего, случайного движения, никаких огрехов. Скорость ее работы на блэкджеке — это и вовсе что-то космическое. Таша считает сумму карт чуть ли не раньше, чем следующая карта перевернута, а достает она их из шуза с быстротой молнии.

Шуз, он же каблук, он же башмак, он же ботинок — это устройство, в которое вкладываются шесть тасованных колод после подрезки. Так, я перебрал с тренингами, Арктике-то точно не нужны мои поучения. Особенно на "джеке" — это ее коронный стол.

Год назад, когда я был таким же свежим мясом, как и нынешние стажеры, я спросил у Жана, может ли кто из пит-боссов сдавать быстрее и четче, чем Бартош. Ответ был прост и однозначен: нет. Еще он тогда посоветовал не пытаться подкатывать к этой миниатюрной блондиночке, не тратить время понапрасну.

Помню, я тогда возмутился: меня стиль и качество работы восхитили, а не работница. Хотя вообще-то она хороша: ладно скроена, волосы — свои, а не результат трудов парикмахера, как у Бореевой. Светлая кожа, тонкая кость. Светло-серые глаза и светлые пушистые ресницы. Если уж придираться, то нос и губы тонковаты, но все прочее — весьма приятно глазу.

И характер стального слитка, лежащего под тонким слоем пушистого снега: Арктика холодна, отстранена от всех и вся, кроме своих книжек, ее мнение бесполезно подвергать критике.

— Андрей, — услышал я сбоку голос пит-босса Иры. — Не удивляйся. Стол открыли для счетчика.

Второй раз за ночь ко мне незаметно приблизилась девушка — позорище, в полный двухметровый рост! Конечно, покрытие скрадывает звуки шагов, но глаза-то мне на что?..

— Сто процентов? — вслух удивился я другому. — Что счетчик?

— Ага. Его Тоха узнал, потому и смылся, чтобы не спугнуть гуся залетного, — глаза Ирины сияли предвкушением. — Бартош уже в курсе. Наслаждайся шоу!

— Погоди, — притормозил я собравшуюся уходить Иру. — Антон сказал, что денежку мне насчитают по первой категории. А у меня третья, и разговор был вроде как про вторую. Уточняю, чтобы губу раньше времени не раскатать, и не поймать птичку обломинго потом.

— На первую инспекторскую он тебя двигает, — пожала плечами пит-босс. — Не знаю, что он там тебе говорил, но я слышала про Д-И-1.

— Благодарочка! — улыбнулся я искренне: с Ирой легко общаться, приятно. — А чего этого перца сразу в блэк-лист не внесли, раз опознали?

— Не-е-ет, — протянула она: будто в сироп окунула. — Так не интересно. Идет, испаряюсь.

Все то время, что мы болтали, Бартош стояла неподвижно, как изваяние, перед шестью колодами, разложенными аккуратными дугами.

Клиент наш, пришедший со стороны бара, швырнул пять тысячных купюр на размен по сто и пятьсот. И начал раскладываться: поставил борсетку, достал из нее серебристый портсигар (мне сразу вспомнились "волчий" портсигар Находько и серебристые усы Луккунен). Вытащил записную книжку с прикрученной к ней ручкой. Получив свои фишки, махнул рукой барским жестом.

Таша перевернула срезкой колоды рубашкой вверх, начала большой шафл. Я невольно залюбовался: вроде же ничего особенного, все могут научиться тасовать карты, но мало кто сделает это так технично, как Бартош.

Подоспела официантка с чашкой чая и подносом бутербродов. Клиент, грузный мужчина с сединой в жестких волосах, местами стоящих торчком. Обрюзгшие щеки, презрительно изогнутый рот. Да, такого сложно не узнать, единожды столкнувшись.

— Зажигалку, — велел он официантке; раскидал на два бокса по сторублевой фишке. — Сдавай.

С тихим шелестом быстро легли карты. Понеслась скоростная игра: игрок быстро командовал, карту ему, делать ли сплит или дабл; Таша столь же быстро реагировала. Он улыбался, пил чай мелкими глоточками, пока она замешивала карты после выхода срезки.

Второй шуз — еще быстрее первого. Игрок выкурил сигарету, оставил окурок в пепельнице.

На третьем шафле подбежала официанточка с подносом, на котором стояли собранные бокалы, пустые и не до конца допитые. Потянулась к пепельнице — забрать грязную. И совершенно случайно уронила с подноса бокал с недопитым пивом.

— Простите, извините, мне так жаль! — залепетала девочка, спешно затирая расползающееся мокрое пятно.

— Потеряйся! — рыкнул на бедолагу клиент.