Дважды в одну реку

К тому же, если Мерлин хочет исполнить свою мечту, ему придется потрудиться. Иначе никак. Так и будет просто слугой, Чемпионом. Не больше.

Сама Маб рассчитывала заняться миссионерами и прочими монахами. Она хотела отделить церковь от государства и от Рима. Пусть англиканская церковь возникнет пораньше, ведь монахи и пастыри тоже люди, и, как все люди, имеют грехи тщеславия и жажду власти.

Маб планировала раздуть эти тщательно зарабатываемые угли в пламя, показать направление, а затем крепко пнуть прелатов в задницы, придавая ускорение и решимость. Устроить разброд и шатание проще, чем кажется: сейчас влияние церкви держится на энтузиазме проповедников и чудесах, совершаемых в экстазе веры. Потом в дело вступают деньги: монастыри с удовольствием захапывают земли и смердов, стремительно обогащаясь и держа вечно шикующих и живущих не по средствам благородных под каблуком. А ведь будет десятина и положенная служба на благо церкви, крестовые походы и гонения на протестантов...

Много чего будет, и все это не устраивало Маб категорически.

Сейчас острова представляли собой лоскутное одеяло мелких королевств, земли с племенами, земли с сильным влиянием волшебных народов и просто земель, населенных разной швалью. Но процесс объединения уже начат, и династия Пендрагонов не прервется на Артуре: теперь и Амвросий жив, и Артур другой, и Утеру Игрейна мозги вправляет недрогнувшей рукой — у прекрасной герцогини проявился неожиданный талант владения боевой булавой покойного супруга.

Маб не отказала себе в удовольствии поначалу полюбоваться первыми семейными ссорами, а потом прислать учителя в помощь. А что? В женщине все должно быть прекрасно: и прическа, и платье, и характер. Ну и булава в этот перечень тоже входит!

Еще немного, и выгодные браки — для Моргаузы с Морганой уже начали присматривать женихов — присоединят к королевству Амвросия еще владения. Потом присоединятся Артур с сыном Утера — Маб с шоком обнаружила, что Игрейна уже в положении. И никакие противозачаточные заклинания не помогли, словно их и не было. Так что еще одно-два поколения, может, три, и острова станут той Англией, о которой помнил Максвелл.

Объединенной.

А там... Значит, надо готовить агентов влияния. И первым делом надо возбудить в монахах желание перевести Библию на понятный всем без исключений язык. Именно желание читать на родном языке стало причиной реформ и протестов, а значит, нельзя пускать такое на самотек, надо брать под свой контроль, ведь толкование Библии и знание латыни является средством давления уже сейчас. Срочно надо исправлять.

Плюс надо ограничить владение монастырей собственностью: землей и крестьянами. Сейчас этот вопрос вообще не стоит, но скоро он встанет в полный рост. Значит, аскеза монахам не помешает.

Ну и самое главное: внушить мысль, что магия тоже нужна. И владеющие магией — такие же люди, как и все. Никаких инквизиций и доносов под надуманным предлогом, чтобы захапать чье-то имущество.

Но это уже придется делать с помощью Амвросия и Этуэлл с Мерлином.

* * *

Мерлин очнулся через полтора дня: измученный, с трещащей от боли головой, голодный и трясущийся. Этуэлл, все это время не отходившая от сына ни на шаг, проверила его состояние, отдала приказ привести в порядок и накормить, после чего просто рухнула в постель. Очищающие ритуалы, проводимые один за другим, выпили из нее все соки, зато удалось вычистить присосавшегося паразита.

Ошметки личности Притворщика насмерть прилипали к разуму, магии и телу Мерлина, и с течением времени обязательно начали бы менять его по своему образцу. И лет через двадцать Мерлин уже начал бы меняться физически, про личность и говорить не стоило. И через какое-то время в этом мире появился бы еще один Притворщик: сильный и коварный, имеющий свои собственные цели и желания.

Этуэлл извела коробку специальных свечей, кучу амулетов, провела десяток служб во славу богов и вымоталась так, что не могла шевелиться. Зато разум Мерлина принадлежал лишь ему самому, и никаких признаков порчи не было.

Чистая и безоговорочная победа.

Мерлин приходил в себя больше недели: отпаиваясь эликсирами, за которые еще предстояло заплатить, отсыпаясь, отъедаясь и почти не шевелясь.

И лишь когда он почувствовал себя окончательно здоровым, только тогда решил разобраться с доставшимися таким огромным трудом знаниями.

Он отлично помнил, что и как делал мужчина, оборачиваясь в Змея. Или Змей оборачивался в человека? Этот вопрос так и остался открытым, пусть он знал теперь многое, но далеко не все.

Зеленый облачный змей был фигурой божественной и не самой доброй, но этого Мерлин не касался, опасаясь лезть в дебри чужой веры. Зато он отлично помнил все требуемое для оборота: особый настрой, правильная концентрация, необходимые жесты и магия.

Прежде всего стоило полностью представить свой будущий облик: до самой последней чешуйки и шипа на гребне. Он должен был не просто воссоздать его в воображении, а прочувствовать. И только после этого можно было приниматься за попытки перевоплощения.

Следующие полгода Мерлин старательно представлял себя волшебным зверем, проводя часы в бдении и концентрации.

Процесс шел крайне тяжело и, казалось бы, безрезультатно.

О том, что он достиг успеха, Мерлин догадался лишь тогда, когда руки неожиданно покрылись алой чешуей.

*Кейпроллер (англ. cape roller — вал у мыса) — разновидность одиночных, аномально крупных морских волн высотой до 15-20 метров, которые выделяются крутизной своего переднего фронта и пологой ложбиной.

Глава 10 Обвал

Этого Мерлин, если честно, не ожидал, но надеялся. Змей — это хорошо, а дракон — просто замечательно. Алая чешуя намекала на то, что мечта исполнилась самым прекрасным образом, и Мерлину уже не терпелось довести все до логического конца, вот только спешить — это буквально обречь себя на смерть, а то и что похуже.

Застыть в искаженной форме, жить изуродованным? Такое разве что врагу пожелаешь, и то с оговорками. А ведь можно не просто застрять, не сумев превратиться обратно, но и потеряться в инстинктах, стать животным. Сколько было таких случаев, когда сильные и умные маги доживали свою жизнь в какой-нибудь норе или канаве. А то и в качестве коврика перед очагом.

Не счесть.

Поэтому спешить он не стал, раз за разом повторяя одни и те же действия: изменяя кисти рук. Начинать трудное дело перевоплощения следовало с малого, привыкая к тому, что твое тело становится другим. Что ты сам по частям становишься другим. И руки были самым безопасным на данный момент вариантом, к ним тоже требовалось привыкнуть, ведь пальцы теперь гнулись по-другому, каждый увенчивал длинный и острый серповидный коготь, втягивающийся, словно у кошки. Они были настолько острыми и крепкими, что протыкали и резали металл и камни, а дерево вообще рвали, словно тончайший шелк.

Просто привыкая к когтистым рукам, Мерлин изувечил стол, выпотрошил стулья, один раз даже неудачно упал, споткнувшись: итогом стали глубокие борозды на стене и выщербленный пол, за которые мать выписала ему подзатыльник и потягала за уши, после чего выгнала в лес. Осваиваться и привыкать. А то ни мебели не напасешься, ни денег на ремонт этой мебели: испорченное никакой ремонтной магии не поддавалось, подтверждая теорию о том, что дракон, в которого предстоит ему перевоплотиться, имеет магическую природу.

В лесу было хорошо. Можно было учиться брать такие хрупкие теперь камни и ветки в руки, не боясь сломать, проткнуть или разрезать. И в результате нарваться на раздраженную речь матери, справедливо возмущающейся.

И пусть дико хотелось вот прямо сразу взять и превратиться в дракона, Мерлин сдерживал идиотские порывы. Он будет умнее.

Поэтому тащился в лес каждый божий день и до изнеможения повторял и повторял изменения, наблюдая, как медленно, но верно прогрессирует его мастерство, как чешуя поднимается выше от кистей, как проступают костяные шипы по внешней стороне рук, как на локтях формируются шпоры-лезвия, скошенные немного вбок, чтобы не проткнуть самого себя, как чешуя начинает формировать узоры.

Тот день, когда он смог изменить руки полностью, Мерлин отметил как праздник и похвасталcя перед отцом. Амвросий смотрел такими глазами... Он осторожно касался гладкой чешуи, отливающей багрянцем в свете свечей, и только качал головой, не в силах подобрать слова. Пусть это только начало, но увидеть ожившее изображение с личного знамени?

Чудо.

Воплощенное чудо!

Невзирая на весь свой прагматизм и жесткость, Амвросий в магию не просто верил, он знал, что она есть, и это до сих пор приводило его в какой-то детский восторг, хотя он опять-таки знал, насколько колдуны и ведьмы могут быть злы и безумны. Все это меркло в свете будущего превращения его сына в настоящего волшебного зверя. В голове роились планы, но Амвросий весьма прозорливо их не озвучивал: сперва надо до того самого знаменательного момента дожить, а там посмотрим. И вообще.

Мерлин не возражал. Он рассчитывал завершить овладение второй формой примерно за полгода, максимум год: дракон — зверь волшебный, мало ли что может вылезти и потрясти как грушу, вот только, как всегда, свои коррективы внесла жизнь.

Методично и упорно прирастающий землями Амвросий был окрестным королям как бельмо на глазу. Острова-то не безразмерные, королей много, земли могло быть и побольше, да и напоминания о канувшей в Лету Римской империи и особенно о размере оной бередили честолюбивые души. А тут еще и Пендрагон за каких-то пару десятков лет увеличил свои владения почти втрое! Естественно, окружающим хотелось того же, а еще мечталось претворить в жизнь прекрасный принцип 'Отнять и поделить', раз добром давать не хотят.

Исходящих завистью соседей не смущало ничего: ни почти жена-ведьма Амвросия, ни его же сын-маг, ни близкое знакомство со зловредными фейри... Ничего. Они видели только пашни и сервов, шахты и богатые дичью леса, заливные луга и удобные порты. Естественно, все это хотелось себе. Однако умные, после некоторых размышлений, решали присоединиться к этому празднику жизни мирно, через будущие возможные браки с детьми Амвросия и Утера, а глупые просто и откровенно начинали войну.

Или не глупые...

К сожалению, Вортимер, неожиданно вторгнувшийся в земли Амвросия, идиотом не являлся.

Король бриттов, повелитель Гвертрениона и Поуиса, сын легендарного короля Вортигерна, пережившего Ночь длинных ножей, предательство германцев, агрессию саксов и ютов, он был опытным и умным правителем и военачальником, последним из целого выводка сильных и волевых личностей. Все сыновья и почти все дочери Вортигерна за последние годы повымерли, даже Фауст, епископ Ризца, покинул этот мир, отравленный недоброжелателями. А сам Белый Дракон, как его называли в честь знамени, с яростью и тоской наблюдал за тем, как более удачливый и наглый сосед все прибирает и прибирает близлежащие земли, и даже союзники Вортимера начали поглядывать в сторону Пендрагона.

Вортимеру пришлось туго. Его без конца теснили соседи, богатые земли притягивали к себе алчных завоевателей, король не успевал отбиваться от желающих захапать чужое. Союзники крутили носом, то поддерживая, то посылая в далекие дали, то мямля нечто невнятное, так что понимай как хочешь.

А содержание личной гвардии влетало в неплохую сумму, замки требовали заботы, ремонта и строительства укреплений, да и сервы нуждались в пригляде: вырежут ему крестьян, и что? Земля, даже самая богатая, ничего не стоит, если нет людей, ее обрабатывающих.

Кроме того, Вортимера очень беспокоили донесшиеся слухи о появившихся в лесах слишком умных волках, да и торговцы, шастающие по дорогам, доносили о слишком пугливых обитателях деревенек и о том, что нищие, тянущиеся в города, резко уменьшились в числе.

Чем дальше, тем больше отчаяние Вортимера переплавлялось в зависть и ненависть, щедро окрашенные страхом. Он не был дураком и отлично понимал, что при скорости, с которой Пендрагон подминает под себя территории, пройдет пара десятков лет, и вопрос встанет ребром: война на выживание. Или они... или Вортимер.

Дошло до того, что в попытках переломить ситуацию в свою пользу Вортимер даже решил обратиться к тем, кого он, как христианин, должен давить как тараканов. Он приказал привести к нему мага, колдуна, друида... Кого угодно, главное, чтоб могущественным был и согласен работать на Вортимера, ведь проблемы сыпались со всех сторон, да еще и в очередной раз в крепости Каэр-Кинир обвалилась внутренняя стена.

Доверенные лица сработали замечательно. Всего через месяц с небольшим слуги доложили об успешном выполнении задания, приведя в личные покои сгорбленного старика в простой льняной одежде, держащегося с поистине королевским достоинством. Седые волосы струились по спине, сливаясь с окладистой бородой, старик выглядел сильным и мудрым, впечатление не портили даже затянутые бельмами незрячие глаза. Поводырь — мощный мужик разбойного вида — явно служил еще и охраной, а не только 'глазами'.

Вортимер для проверки задал несколько интересующих его вопросов по достаточно важным проблемам, получил исчерпывающие ответы и расчетливо прищурился. Старик стоял ровно, не высказывая жалоб, и король решился.

— Меня беспокоит мой сосед, Пендрагон, — медленно начал Вортимер, старик понятливо усмехнулся в бороду.

— Алый дракон... — протянул слепец. — Сильный и удачливый. Опасный.

— Я смогу победить? — прищурился Вортимер.

— Сможешь. Но тебе придется потрудиться, король, — лицо друида, или кем он там был, было бесстрастным, но Вортимер поежился: чем дальше, тем более опасным и неприятным казался вроде бы безобидный слепец.

— Это понятно, — скривился Вортимер. Неожиданно раздавшийся скрежет и дрожь пола прервали речь короля. Вскинувшийся старик хмыкнул:

— Забавно.

— И что тут забавного? — процедил Вортимер. — Опять обвалилась стена! Неизвестно в который раз!

— Забавно то, — ничуть не напуганный королевским гневом друид указал пальцем на пол, — что ты, Белый дракон, сидишь на драконьем же логове.

— Что? — изумленно моргнул Вортимер. — Какой дракон?

— Под твоей крепостью захоронены два дракона, — любезно пояснил старик, и Вортимеру неожиданно померещилось, что слепые глаза очень даже видят. — Дерутся, шельмы, не могут упокоиться. Алый и белый.

Неожиданно пол снова дрогнул, и стоящие по полочке искусно вырезанные фигурки драконов упали. Алый разбился на куски, а белый упал прямо в подставленную стариком ладонь.

— Вот так.

— Драконы, говоришь... — задумчиво уставился на поставленную на стол фигурку Вортимер. — А если их...

— Раскопать? Попробуй, — неожиданно мерзко хихикнул слепец, щелчком пальцев подзывая поводыря. — Драконы очень уважают человечинку, даже дохлые.

Старик выскользнул за дверь, поводырь сверкнул на прощание жуткими звериными глазами. Очнувшийся от мыслей Вортимер выглянул в коридор, но там уже никого не было, а слуги разводили руками: ни старика, ни его спутника никто не видел.