Волчица и пергамент. Том 4

Как ни странно, но Илению могла преследовать мечта о новой земле именно потому, что она как овца не могла ни лететь, ни плыть к ней. Пока Коул думал об этом, Шарон встала с ящика и сказала:

— Есть та земля или нет, я знаю, что мне нужно делать. Я собираюсь вытащить церковную дрянь на улицу и повесить их. Я всё равно не смогу предстать перед мамой, не отомстив.

Она не искала одобрения и, возможно, даже сочувствия. Она посмотрела на приют, потом снова на Коула и Миюри.

— Мы противостоим огромной организации Церкви. Я не думаю, что мы когда-либо снова получим возможность использовать разрешения на сбор налогов, чтобы решительно давить на них. Не вставай на моём пути.

И она пошла прочь, прошептав им на ходу:

— Кларк не знает, кто я на самом деле. Не говори ничего лишнего, — и, не дав им ответить, Шарон вошла в здание.

Через окна до них доносился шум детской возни.

— Хммм. Курица.

Коул осознал, что Миюри уже стоит, уперев руки в бока.

— Она просто говорит себе, что земли нет, потому что ей туда не долететь.

Похоже, она подумала так же, как и он, но ему не приходило в голову считать её трусливой курицей.

— Она многое пережила. У неё практичный подход.

Люди не могли жить одним хлебом, у них оставалось Писание, но, лишившись хлеба взамен обретения Писание, они познают голод. Шарон была здесь в этом городе из-за всех бед, через которые прошла.

— И непохоже, чтобы гнев госпожи Шарон принадлежал ей одной.

— Ты о чём? — спросила Миюри, и Коул медленно выдохнул, прежде чем ответить.

— Сборщики налогов собрались вместе, верно? Сверх того, этот детский дом тоже здесь. Госпожа Шарон не из тех, кто мог бы пренебречь теми, кто пережил трудные времена. Вот почему хотя земля на западе и важна для неё, но ей приходится гнать эти мысли из головы.

Миюри выглядела недовольной, вероятно, всё ещё немного злилась, что её дразнили собакой, но она не отрицала, что его слова заключали правду. Шарон, глядя на детей, шедших друг за другом на обед, сказала, что не любит детей. Однако от остроглазой Миюри не смогло ускользнуть более мягкое выражение её лица в этот момент.

— Я, конечно, принимаю причины, по которым эта курица злится.

Она снова стала называть Шарон курицей, но Коул почувствовал близость между ними и не смог сдержать улыбки.

— Чего улыбаешься?..

— Ничего.

Просто, как старший брат, он был рад, что Миюри росла доброй девочкой.

— Но в любом случае, теперь я знаю, кто мы такие, чтобы таскать угли, — сказала она.

Он всем сердцем согласился с этим.

— Хотя между нами и госпожой Шарон есть дистанция, мы пока движемся в одном направлении.

Было неплохо узнать, что Шарон и сборщики налогов не были авангардом наследника Клевенда в его стремлении устроить беспорядок в королевстве и развязать гражданскую войну. Потому не было никакой причины рассматривать сборщиков как врагов, как и не было достаточных причин не сотрудничать с ними. И даже если они боролись из-за своего гнева, сам этот гнев мог стать поводом показать возможность примирения.

— Но, брат?

— Да? — переспросил он, и тут случилось неожиданное.

Миюри бросилась к нему, чуть не сбив его с ящика, на котором он сидел.

— Что... что такое? — изумился он, увидев её волчьи уши, показавшиеся у края капюшона, и хвост со вздыбившейся шерстью, высунувшимся из-под плаща.

— Ты ведь не бросишь меня, брат, не бросишь?

У него перехватило дыхание. Он был уверен, что никогда не сделает этого, а ещё для него было облегчением увидеть беспомощность Миюри, присущую юности, несмотря на всю решительность её поступков. Она уткнулась лицом в его грудь, а Коул, поглаживая её стройную спину, сказал ей:

— Если будешь слишком много хитрить и проказничать, я бы смог подумать об этом.

— Эй! — посмотрела на него, и он с улыбкой вернул ей взгляд.

— Но ты же хорошая девочка, так что тебе не о чем беспокоиться, так?

Она вздохнула и снова уткнулась ему в грудь. Её хвост недовольно дрогнул, она внезапно замерла. А потом прошептала:

— Мы сожжём эту проклятую церковь.

Она знала, что такое возмездие. Его щёки расслабились, он поцеловал её макушку, лицо Миюри не отрывалось от его груди.

— Юные барышни не говорят таких слов.

Её хвост тут же пришёл в движение, она издала протестующий стон. Она была милее любой девушки-аристократки, когда молчала, но в таких ситуациях, как сейчас, становилась необузданной девчонкой гор. Рассерженой на Церковь из-за Шарон. Он знал, что Миюри благородством не уступит никакой аристократке.

— Давай, пошли, а то госпожа Шарон увидит нас снова и скажет что-то ещё по этому поводу.

Он легонько похлопал её по спине, Миюри махнула хвостом, а потом недовольно подняла голову. Мгновением позже её глаза обратились к его лицу и широко раскрылись.

— Обними меня ещё раз.

Устало вздохнув, он в точности исполнил повеление принцессы.

По-настоящим важным было то, что Шарон и сборщики налогов не искали денег, и если даже они прокладывали путь наследнику Клевенду, то имели и свои причины. Они сражались с ожесточением ради возмездия за своё прошлое, это не имело ничего общего с принципами веры, но они действовали также во имя исправления злых дел Церкви, и Коул верил, что врачевание их боли соответствовало воле Бога. Как бы он мог хвалиться своей праведной верой, не поддерживая их?

Следовало оторвать торговцев от Церкви, избежать ситуации, когда они могли бы использовать преимущество воцарения беспорядка в королевстве из-за прекращения поставок, и выступить против Церкви, несмотря ни на что. И, несомненно, было необходимо исправить ошибки Церкви.

— Я думаю, что торговцы здесь — это главное для нас.

Если бы только удалось выяснить причину их столь странного единства, тогда можно было бы, вбив клин между ними и Церковью, разорвать их связь. Когда Церковь потеряет своё оружие — торговцев, — она уже не так решительно будет искать возможность начать войну с королевством.

Однако, чувствуя себя довольно уверенно в сложных вопросах богословия, Коул был очень далёк от торговли. Копание в сердце торговца было для него подобно блужданию во мраке, наполненном фантастическими существами. Он беспокоился, сомневаясь, удастся ли ему пробиться сквозь этот мрак, но, когда его взгляд упал на Миюри, что-то внутри у него изменилось. Они до сих пор были вместе, хотя это было почти невозможно. Он был не один в этом сражении.

Покинув приют, он обсуждал с Миюри, своим самым надёжным партнёром, как им себя вести с торговцами. Миюри предпочитала идти кратчайшим путём, она предлагала, переодевшись посыльным мальчишкой, наняться в гильдию и там уже разбираться по обстоятельствам, Коул же, напротив, предлагал позвать Лоуренса, отца Миюри, если ситуация станет опасной. Лоуренс был когда-то одарённым странствующим торговцем, тем самым, кто чуть ли не за ночь изменил всю систему экономики северных земель. Коул сомневался, что кто-то ещё был бы так надёжен в торговых проблемах, однако Миюри сразу же нахмурилась. Он подумал, что ей не стоит принимать его предложение столь прохладно, но девушка, не мешкая, объяснила причину:

— Если позвать папу, тогда придёт и мама тоже.

Миюри любила действовать по своему усмотрению, её мама была единственной, кого она никогда не могла бы ослушаться. И то, в чём окружающие увидели бы отношения её родителей, как любящих мужа и жены, могло причинять боль Миюри, их дочери. Эти её чувства были чисто детскими, но к ним следовало отнестись с высочайшим уважением, да и сам Коул хотел бы оставить Лоуренса и мудрую волчицу Хоро в качестве последней надежды. Он не мог счесть себя независимым, если бы с такой лёгкостью всё переложил бы на них.

— Хмм... В любом случае, сил у нас и вправду маловато. Мы могли бы послать письмо... Или, может, попросить господина Хильде... Я уверен, наследница Хайленд не слышала от самого господина Хильде...

Он мямлил что-то уклончивое, и тогда Миюри прервала его рассуждения:

— Вот потому я и должна проникнуть в гильдию здесь, в этом городе, и разузнать побольше.

— Хмм, ты же знаешь, что это не игра, верно?

— Что?! Ты забыл, сколько всего я уже сделала?!

Разговаривая, они шли теперь вовсе не в "Золотой Папоротник". Даже Миюри не была столь бесстыжей, чтобы наслаждаться бараниной после того, как выслушала рассказ Шарон и увидела приютских детей. Коул даже положил денег в ящик для пожертвований, пусть и немного. Поэтому, перекусив в уличной лавке, они двинулись к усадьбе, которую снимала Хайленд. Но не успели они дойти до ворот, как что-то привлекло внимание Миюри, она принялась нюхать воздух.

— Пахнет чем-то хорошим, я такого запаха раньше не нюхала.

— Миюри, девочки твоего возраста не должны быть такими нескромными. Разве ты только что не поела? — сердито проговорил Коул, лицо Миюри приняла нечастое для неё обиженное выражение.

— Брат, ты болван! Я говорю не о еде!

— В самом деле?

— Ты всегда относился ко мне как к ребёнку! И не больше! Это совершенно другое, понял? Это вроде очень сильного цветочного запаха.

Он подумал про засахаренные лепестки, но сильный запах цветов мог означать и духи. Что же это? Слуга открыл ворота, и они вошли. В открытом арочном проезде стояла великолепная карета, запряжённая четвёркой лошадей.

— У наследницы Хайленд гость. Это может объяснить оставшийся аромат духов.

— Духи? А, такая штука, что пахнет очень хорошо, но есть нельзя.

Он с некоторым облегчением подумал, что её аппетит направлен больше на еду, чем на что-то иное.

— И какая прекрасная карета. Должно быть, это аристократы.

— Откуда они взялись? Я чувствую запахи такого количества хороших вещей, которых никогда не нюхала раньше.

Карета была высокой и широкой, в неё запросто поместилось бы шесть, а то и восемь взрослых. Лакированную поверхность украшала изящная гравировка, а тонкая золотая отделка в требуемых местах придала её облику странное достоинство. Окна кареты закрывали стёкла — роскошно и удобно.

— Ладно, пошли.

Миюри не постесняется и в карету залезть, если Коул оставит её одну, поэтому он потянул девушку за руку в дом.

Если у Хайленд гость, значит, о разговоре с Шарон они смогут рассказать лишь к ночи, не раньше. Он хотел изложить свои мысли о ней и сборщиках налогов, а затем как можно скорее обсудить всерьёз способы раскрытия связей Церкви с торговцами... Его думы на эту тему прервало появление, словно ниоткуда, служанки. Коул намеревался поздороваться и расспросить о делах Хайленд, но служанка его опередила.

— Преподобный Коул, я рада тебя видеть. Наследница Хайленд и другие ждут тебя.

— А? — вырвалось у него, он посмотрел на Миюри.

У той на лице было непонятное выражение, она наклонила голову немного набок.

— Возможно ли, чтобы это были мама и папа?

Сперва он усомнился, но никто другой, кто мог бы прийти к ним на помощь, в голову не шёл. Немногие знали, что они здесь — овца Иления, в первую очередь, может, даже кит Осень. Как бы ни было, они задерживали того, кто их ждал, надо было идти.

— Хорошо, мы зайдём к себе переодеться и сразу придём, — сказал он служанке.

— Я думаю, — вмешалась Миюри, — это намного лучше нашей обычной, унылой одежды.

Коул заупрямился, его обычная одежда лучше подходила тому, кто хотел стать священником, и название "унылая" было для него, скорее, похвалой, но служанка сказала:

— У тебя прекрасная одежда, с ней никакой неловкости не будет.

— Ладно, думаю, мы пойдём прямо туда, — сдался он.

Служанка повела их в гостиную. Переходя из комнаты в комнату, они миновали четыре простых портрета на стене и повстречали двух людей в необычной для этих мест одежде перед закрытой дверью.

— Я привела преподобного Коула, — изящно поклонившись этим двоим, сказала служанка.

У обоих на боку имелись длинные мечи, украшенные золотом, вероятно, они были личной охраной гостя. У них были острые носы, их загорелая кожа, тёмные волосы и брови выдавали чужеземцев, их одежда была вышита золотой и серебряной нитью, напомнив Коулу и Миюри актёров, которых они видели в Ньоххире. Те актёры представляли сказки южных пустынных краёв, вызывавшие большой интерес в холодной северной деревне. Коул посмотрел на Миюри, как он и ожидал, её глаза светились любопытством. Он даже забеспокоился, сможет ли она уследить за ушами и хвостом.

Один из охранников постучал в дверь, прислонил к ней ухо, прислушиваясь, а затем медленно открыл её и тихо сказал:

— Входите.

Из открытой двери вырвался приятный цветочный запах, теперь его ощутил даже нос Коула.

— О, Коул, как раз вовремя. Я собиралась отправить кого-то за тобой, — отвлеклась от беседы наследница Хайленд, она даже встала со стула, чтобы поприветствовать их.

Для неё это значило оказать им честь, Коул задумался, не будет ли это невежливо по отношению к её гостю, но принцесса любезно предложила им войти. Коул заметил, как серьёзное выражение пробежало по её лицу. Миюри, конечно, тоже заметила. Выражение бесшабашного любопытства исчезло с её лица. Судя по всему, этот гость был способен на коварство.

— Кажется, вернулся Предрассветный кардинал, высокочтимый гость.

Коул посмотрел на гостя, сидевшего посередине длинной стороны обеденного стола в длинной узкой комнате, и его глаза расширились против его воли. Сопровождавшая гостя девушка держала над его головой раскрытый зонт, хотя они были под крышей. Это был яркий, невероятно красный зонт, золотой нитью на нём были вышиты животные и растения, края были оторочены серебряной нитью, кисточки той же нити свисали с краёв. Этого хватило, чтобы и он, и Миюри с отвисшей челюстью разглядывали это диво какое-то время. Единственное слово, что он мог подобрать для зонтика, было "роскошный". Девушка же была красивее всех, кого Коул видел раньше. Её густые, будоражившие воображение волосы были переплетены тонкой золотой нитью, а из-под них ему улыбались её миндалевидные глаза. И лишь тут он понял, что одежда девушки была такой же, как у танцовщиц в Ньоххире, и различил, что животные на зонтике походили на лошадей с наростами на спине.

А гость, вернее, гостья, лицо которой скрывал зонт, элегантно сидела, одетая в немыслимый плащ, похожий на плащ священника, но с вышитыми на нём изысканными узорами. На её шее висела редкостная зелёная жемчужина. Драгоценный камень, воспетый в сказаниях далёкого, далёкого юга, земли, где свет солнца столь ярок, что люди больше любили луну.

Житель пустыни.

Но, сколько бы историй Коул ни знал о пустыне, он никогда там не был, поэтому, конечно, у него там не было знакомых. Он гадал, кто это мог быть...

— Давно не виделись, Коул, — раздался голос из-под зонта.

Коул был озадачен. Не потому, что гостья, кем бы она ни была, знала его имя. А потому что он сам узнал этот голос.

— Не может быть...

В мире действительно нашёлся ещё один человек, знавший, что Коул здесь. Прятавшаяся под зонтом махнула рукой, и девушка-служанка почтительно сдвинула зонт в сторону. Показалось лицо, которого Коул не видел весьма долгое время.