— Я думаю, не очень. Если можно заниматься любовью сутками напролет — то зачем ещё что-то делать?
Лэйми смущенно засмеялся.
— Так и было. Когда мы смогли... это продолжалось, наверное, несколько лет. А потом нам это просто надоело. По крайней мере, большинству.
— И там не было неба? Солнца? Звёзд?
— Небо и звезды были, — ненастоящие, как в планетарии. Но они никогда не менялись. Там был... как бы вечный рассвет. Полумрак. Никакого солнца.
Вайми поёжился.
— А он... твой мир, был большой?
— Относительно. Около десяти миль в диаметре.
— Я бы там жить не смог. Неизменное небо... темнота... и так тесно... брр!
— Другого мира мы не знали. И там не было тесно. Нас было всего восемьдесят тысяч. Мы могли заниматься чем угодно. Там было множество заводов. Мы делали почти любые вещи. У нас была библиотека. Мы сочиняли истории — части одной, огромной, создавали Вторичный Мир. Только, как оказалось, он существовал и в реальности — в... как вы говорите, в не-планете Манцибурнов. В Мааналэйсе.
— Как это?
— В мироздании Манцибурнов у всех реальных вещей были зримые отражения, и Зеркало помогало... видеть их, даже очень издали. Во сне. Так что нам не было скучно.
— Тогда я хотел бы жить там, — подумав, ответил юноша. — Мой мир был гораздо просторней, но проще. И более жестокий. Нас было всего около ста. В моем племени. Взрослых — тридцать два. Ну, были ещё найры, сто или двести тысяч... но у них не было сознаний, за них думал компьютер, в котором создали мой мир. Они вели себя, совсем как люди, только внутри у них ничего не было. В общем, мы это ощущали. Только считали, что они все просто...
— Недочеловеки?
— Да.
На сей раз поёжился Лэйми.
— Я не смог бы жить в твоём мире. Среди кукол...
Вайми улыбнулся.
— Напротив, я был очень рад, когда узнал об этом. Я убил, наверное, несколько десятков найров. Когда я понял, что на самом деле они были иллюзией... ты не представляешь, какое это было облегчение! Только... когда они умирали... я видел их страдания. И это совсем меня не трогало, понимаешь? Для меня они вообще не были... это трудно объяснить. Когда я увидел... настоящих... моих соплеменников, я понял, что найры умирали, как... как люди. Так что я всё же убил несколько десятков человек. Пускай они были лишь имитацией, но... В общем, я знаю, что могу убивать, и я умею это делать, — Вайми нахмурился. — Не то, чтобы мне этого хотелось, но для меня это легкий путь.
— Вы воевали с найрами?
— Разумеется. В мире было больше людей, чем земли. Никто не хотел уступать. Да и не мог. Мы выиграли все битвы, но проиграли войну. Мы вообще не могли её выиграть. Никак.
— Почему?
— Их было больше, ты что — не слышал? И мы, Глаза Неба, были... дикими. Свободными. Мы покидали свой мир, когда теряли красоту, то есть, лет в двадцать пять. Иногда раньше. Или позже. Но никто из нас не жил больше тридцати. Если он не уходил сам, его убивали.
Глаза Лэйми удивленно расширились.
— Почему?
— А как же иначе? Если ты потерял красоту — зачем жить? Да и как жить? Это... это невозможно.
— Но... но... нет, я ничего не понимаю. Зачем?
— Как можно жить, если твое тело приняло отвратительный вид и перестало тебе подчиняться? Дикая жизнь очень жестока, Лэйми. Она беспощадна к старым, к слабым. И дикий юноша — не то, что дикий старик. Такое едва ли можно вынести. Природа сначала дает нам красоту, потом отбирает её — по частям, медленно, заставляя нас привыкать к этому и оправдывать. Это чудовищно и несправедливо, но что мы можем сделать? Только уйти на самой вершине своих сил, плюнув в лицо смерти и не приняв жизни в обмен на унижение старостью и уродством. Каждому из нас был отведен срок, достаточный, чтобы завести детей и исполнить всё, для чего мы были предназначены. Мы не стремились к смерти, совсем нет. Погибнуть до срока тоже было позором.
— И вы верили, что есть другой, лучший мир — мир, в котором вас ждут ваши предки и погибшие друзья? И войти в него можно только переломив свой страх, сохранив честь?
Вайми удивленно взглянул на него.
— Да. Хотя на самом деле там ничего не было. Наммилайна говорит, что это просто отражение — будучи симайа, мы привыкли всегда быть красивыми и по-другому уже не могли жить. А так как они, по сути, бессмертны, то мы — подсознательно — просто не верили в смерть. Не знаю. Наверное. Но я считаю, что лучше умереть совсем, чем жить неправильно.
— Ты... ты был симайа?
— Не я. Другой Вайми. Вайми Онакоайсшу. Друг Вайэрси. В том, виртуальном мире была его нулевая копия — характер, личность, но без памяти. В общем, я совсем другой айа, может, даже лучший, — Вайми улыбнулся. — Только Наммилайна говорит, что я неполный. Одноименный. У всех из Золотого Народа, даже у айа, по два имени. Первое нам дают родители, второе мы выбираем сами, уже в Возрасте Решений, то есть, в пятнадцать лет. Оно должно отражать нашу суть, — а отразить свою суть одним словом очень трудно. Я пока не выбрал, как буду называться... А у вас иначе, да?
— Наше второе имя — имя семьи, рода. Я, например, Лэйми Анхиз. Сын торговца Тормо Анхиза. Если ты знатного рода, то носишь сразу три имени — своё, отца и матери. У меня был друг, Аннит Охэйо. Его полное имя — Аннит Охэйо анта Хилайа, — Лэйми помолчал. — Если бы не он — меня уже давно не было бы на свете. Вы не знаете, где он?
Вайми уже спрашивал Наммилайну об этом. Она не знала, не знала и Йэннимурская Сеть. Иначе Лэйми смог бы и сам узнать всё это.
— Нет, — наконец ответил он. — Наверно, ещё спит в Харе. Или мертв. Лишь одна сотая её сознаний сохранилась. Тебе повезло.
— Мне вовсе не нравится такое везение. Если бы я мог выбирать, кому из нас двоих жить, то выбрал бы Аннита. Он... в общем, у него всё лучше получается. А у тебя был друг?
— Много. Найте, Анмай, Маоней... его потом убили. Анмай... покинул мир. Он хотел знать, что снаружи... для него там не оказалось ничего. — Вайми помолчал. — В общем, Найте был моим единственным настоящим другом. С другими... у меня было мало общего. Я был... слишком мечтательным. Думал о разных, никому не интересных вещах. Только, как оказалось, они были самые важные. Благодаря им я покинул свой мир. Разрушил его. Просто... перестал в нем помещаться, — Вайми помотал головой.
— А... у тебя там была девушка?
Юноша улыбнулся.
— Лина. Я очень хочу найти её здесь, узнать, какая она на самом деле. Вайэрси говорил, что гораздо лучше той, какую я знал, а ведь она была лучшей из всех! Лучшей! — он счастливо зажмурился. — Когда я представляю, как это будет... когда мы встретимся... мне становится очень хорошо.
— А у меня никого нет, — тихо ответил Лэйми. — Даже в Хониаре никого не было. То есть, девушек у меня было много, но никто из них не оставался надолго. Не знаю, почему так. И у Охэйо тоже. Но его всегда больше увлекали другие вещи. Он был физик. Ученый. Создатель оружия. Благодаря ему мы вышли из-под Зеркала и победили Мроо. Но что с того? Где теперь Джангр? Наммилайна говорит, что никто не слышал о таком мире. Никто не знает даже, вокруг какой звезды он вращался. Моя родина сгинула, не оставив никакого следа. Все наши усилия... понимаешь, ВСЕ — оказались напрасными. Мы могли бы и вовсе не жить — во Вселенной ничего не изменилось бы.
— Симайа знают множество таких историй, — тихо сказал Вайми. — Цивилизации стареют. И умирают. Но Йэннимур — не такой, как все. Он будет существовать вечно.
— Разве?
Вайми открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. В самом деле, ничего вечного не бывает. И он сам тоже не вечен. Пусть через миллиард лет, но он умрет, не оставив никакого следа...
Юноша яростно помотал головой. Порой его до бешенства злили свои мысли — они не желали подчиняться ему, с неумолимым упорством подсовывая именно то, над чем ему меньше всего хотелось бы думать.
— Извини, — вдруг сказал Лэйми. — Я не хотел тебя обижать. Вы, Золотой Народ, спасли мне жизнь.
Вайми взглянул на него из-под спутанных волос.
— Не похоже, чтобы ты был очень рад этому.
— Я совершенно один в совершенно чужом мире. Отчего мне быть счастливым? Тебе гораздо легче. Ты — один из них. А меня... отправят в... райский резерват, как говорит Наммилайна. Там я смогу целую вечность наслаждаться жизнью и ничего не делать. Или делать, но это ни на что уже не будет влиять.
— Никто не запрещает тебе стать симайа. Больше половины их не принадлежит к Золотому Народу. Это зависит не от крови, а только от способностей.
— Вот их-то у меня и нет. Тебе хватает нескольких линий, чтобы передать в рисунке душу, суть человека. Я так не могу. Да, я понимаю, что это не может быть иначе, но всё равно, это тяжело.
* * *
Общение с Лэйми было очень интересным, но больше всего Вайми, увы, привлекали вещи, близкие к миру его мечты — звёзды, весь тот бесконечный мир, в котором он был рожден заново и в котором должен был жить. Йэннимурский Союз Многообразий объединял двадцать триллионов разумных созданий из двадцати тысяч рас, но одна из них — Золотой Народ — была неизмеримо сильнее всех прочих. Зачем Союз был создан, Вайми пока не мог понять: он не приносил симайа ничего, кроме забот и расходов. Упоение деспотизмом здесь отсутствовало тоже: если младшие расы вели себя разумно, то могли делать всё, что придет им в голову — в точности, как их покровители. Уникальная биотехнология симайа помогала им достичь личного бессмертия и вечной юности, однако, она не могла дать им неуязвимость. Поэтому, в Йэннимуре были прекрасно развиты технологии защитных полей и других оборонительных приспособлений. К сему прилагалась бесплатная защита от Мроо и прочих агрессоров. Вайми понимал, что без неё большинство из этих двадцати тысяч рас уже давно исчезло бы — но стоило ли им жить, променяв свободу на счастье? И жить там, где вместо двадцати тысяч культур расцветала лишь одна? Ответом большинства было, разумеется, "да", — а недовольное меньшинство было слишком мало, чтобы его принимали всерьез.
Всё это не слишком ему нравилось и порой к нему приходили мысли, странные и, в то же время, восхитительные — о том, что и этот мир не станет для него окончательным и есть какой-то ещё, невообразимо больший. И он однажды выйдет в него, так же, как вышел в этот вот мир.
Наммилайна объяснила ему, что он прав и неправ сразу — он жил в единственной для всех Реальности, но её размер и разнообразие не поддавались никакой оценке. В космологии симайа у неё даже не было никаких физических границ. Видимый мир в их представлении был всего лишь одной из трех трехмерных гиперплоскостей, бран, двух "положительных" и разделяющей их "отрицательной", неким, не вполне понятным Вайми способом уравновешивающей их. Все три замыкались в гиперсферу, парящую в десятимерном объемлющем пространстве. Считалось, что такие гиперсферы-Вселенные рождаются иногда из квантовых флуктуаций, и, теоретически, их бесконечно много, однако друг для друга они просто не существовали.
Это вовсе не было отвлеченной теорией: любой корабль с Йалис-приводом действительно высокого уровня — такой, как "Тайна", например — мог "сорваться" с браны и уйти в бесконечность объемлющего пространства, в Эккайа. Но такие экспедиции были чрезвычайно опасны: в Эккайа не было никакого вещества, а силы всех физических взаимодействий экспоненциально возрастали. Объемлющее пространство вечно кипело от бросков — внезапных выбросов энергии, в том числе и отрицательной, и мощность их, в теории, могла быть даже бесконечной. Наконец, в Эккайа существовал дрейф: любой корабль, "сорвавшийся" с внешней стороны вмещающей браны, попадал в поле отталкивающих сил. Они сносили его в бесконечность со скоростью, неограниченно приближавшейся к световой, так что уйти туда было куда проще, чем вернуться.
Но самым необычным был обратный поток из этой бездны. Он состоял из тахионов — частиц с отрицательной энергией, летевших быстрее света. Это означало, что на все Вселенные что-то "светит" из-за бесконечности или из бесконечно далекого будущего — как оказалось, это одно и то же. Релятивистское замедление времени, теоретически, позволяло пересечь это бесконечное расстояние за конечное время внутри корабля. Считалось, что "на бесконечности" объемлющее пространство замыкалось в аналог черной дыры с десятимерным горизонтом событий, — метасингулярность, в которой любое представление о физических законах или причинности теряет смысл.
Тем не менее, и этой, последней границы в принципе можно было достичь, и история Йэннимура знала несколько таких попыток, результаты которых, по понятным причинам, остались неизвестными.
Но жаждущим иных мирозданий незачем было забираться так далеко: каждая брана тоже делилась на множество независимых Вселенных с разной физикой. В Эккайа корабли Йэннимура могли "подныривать" под разделяющие их Листы, доменные стенки, — и, таким образом, путешествовать между ними.
Всё это было очень интересно, но Вайми был всё же достаточно практичным юношей. Он хорошо знал, что отношения даже между соплеменниками не всегда остаются безоблачными. И он знал о власти. В племени Глаз Неба не было вождя, но были те, кто приказывал, и те, кто подчинялись. Сам Вайми не хотел быть ни в числе первых, ни в числе вторых, но его брат — Вайэрси — командовал племенем, когда найры напали на них. Ещё он знал, что даже если ты не интересуешься властью, она вполне может заинтересоваться тобой. Он хорошо помнил все те побои, которые вынес подростком и почти юношей от Неймура, предводителя воинов племени, обладавшего наибольшей в нем властью. Теперь Вайми понимал, что виной тому был его пофигизм — он не хотел, как все его ровесники, участвовать в походах Неймура, не хотел, наравне с остальными, защищать племя — а это и впрямь смотрелось не очень хорошо. Страдал он и от своей несчастной красоты — его били и потому, что он "похож на девочку" и потому, что он "полукровка", и просто из зависти — за то, что его выбрала лучшая девушка племени, за то, что он лучше других стрелял из лука, даже за то, что он лучше всех придумывал и рассказывал истории. Нельзя сказать, что всё это долго отравляло его жизнь. Нападки на него кончились раз и навсегда, в тот день, когда он доказал Неймуру, что никакая сила не сможет противостоять дикой звериной ярости, помноженной на не менее звериную ловкость и гибкость уже почти выросшего юноши. Проще говоря, он основательно побил Неймура — по крайней мере, врезал ему коленом меж бедер и располосовал ногтями лицо, добираясь до глаз. С тех пор Неймур — и никто больше — не пытался его задирать, но Вайми помнил смерть в его взгляде — в залитых кровью глазах. И он не знал, что с ним было бы, не окажись у Неймура такого странноватого чувства, как честь. Вполне возможно, что он целый день умирал бы где-нибудь в зарослях, со стрелой в животе...
Здесь ничего подобного, конечно, не могло быть, но наверняка Вайми этого не знал. А когда он не знал, он старался понять. В разговорах с Наммилайной он постепенно открывал очертания сил, делавших весь Йэннимур одним целым. Многое он понял, болтая по Сети с Вайрэ и её компанией айа из Первой Формы, — для них жизнь Союза Многообразий не была откровением. Они с четырех лет познавали сложное устройство этой метагалактической империи.
