| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Волнение совсем пропало, растворилось, давая пройтись по телу лёгкой дрожью. Поржавевшие дверцы захлопнулись, солнце почти село, и в мире не осталось иной красоты, кроме седой красоты стали, над которой не властно время. Очертание куста, за которым укрылся подбитый в сентябрьских боях броневик, слилось с лесом. Раненый, но несломленный выпускник Ижорского завода уже никуда не денется со своего места, передние скаты выгорели до обода колёс, мотор под замену, зато орудие и механизмы наведения исправны. Внутри до сих пор запах гари, только ветер свистит и давит мгла в окуляре прицела, которую так и хочется проклясть. Снаряд с лязгом проник в казенник, и, повинуясь вращению маховика, башня медленно поползла по часовой стрелке. Орудие качнулось вверх к горизонту, наводясь на приближающийся контур, каким-то чудом оставшийся здесь от 6-ой танковой дивизии Sd.Kfz.250 'демаг'. Баллистические вычисления Помощника исчислялись в миллисекундах и данная самому себе команда 'Огонь!' практически слилась с движением руки за следующим патроном. В облаке огня из ствола орудия вылетел и помчался к цели бронебойный 'подарок'. Выстрел с двухсот шагов 45-мм снаряда фатален и для хорошо бронированной техники. Мгновение и он ударил броневую пластину двигателя со всей сокрушающей силой. Пятнадцать миллиметров стали промялись как консервная банка под штыком русской винтовки и открывший свои объятия майбаховский стосильный двигатель охнул от неожиданной встречи. Чудовищная кинетическая энергия сердечника взрезала на нём борозду, заставила треснуть, и слегка изменив направление, вспучив приборную панель, снаряд вынырнул в боевом отделении. Не замечая препятствий, раскалённая болванка разорвала грудную клетку водителя, не пощадив сидевшего за ним солдата и полетела дальше, соперничая лишь с ижорским лесом. Выстрел орудия послужил сигналом для пулемётчика. Как крепкая игла швейной машины пронзает хлопчатобумажную ткань, так щедрая очередь на весь магазин из чешского ZB-30 изрешетила всю левую сторону четырёхдверного седана 'Adler Diplomat', разбила стёкла в крошево и истерзала находившихся внутри врагов. Пока свинец искал плоть, второй снаряд поставил окончательную точку в жизни бронетранспортера, и после выпущенных по нему на всякий случай последних двух оставшихся фугасно-осколочных гранат наступила тишина. Франц Вальтер Шталкер погиб мгновенно. Если кто-то мне скажет, что гидре бесполезно рубить головы, то я не соглашусь. Хотя бы потому, что подонкам негоже жить на земле. Зло не только существует, но ещё и концентрируется в отдельных личностях, и Шталкер был — зло воплоти. Его тело с адъютантом и водителем сожгли вместе с машиной, столкнув в кювет. Он так и не выпустил из рук портфель вместе с лежащей там картонной папкой и опечатанного мешочка. Бронзовый ключ от сейфа под водоёмом (та 'мелкая вещица', которую обнаружил при обыске Пауль Эккель), остался с ним навсегда. Кто бы мог подумать, что перед назначением на должность руководителем полиции безопасности и СД Рейхскомиссариата Остланд затеянная им проверка из-за смерти его бывшего подчинённого по службе в Осло, рисунка входа в засыпанный подземный грот и комментарии к нему Гуго приведут к таким последствиям? Говорят, от судьбы не уйдёшь, вот и не стоит ставить народную мудрость под сомнение.
2. Малая дорога.
Товарищ Сергей открыл глаза не под звон будильника, а от пронзительного кукареканья петуха за окном и вместо выбеленного известью потолка комнаты в коммунальной квартире увидел кессонный набор из дуба. Судя по включённой настольной лампе и едва тлеющим серым пеплом в камине, он так и остался ночевать в Сосновке, пристроившись 'на минутку' на мягком диване. Стоило думать, что широкая и просторная, ласкающая своей нежностью пуховая перина и хлопковыми объятиями кровать в последнее время стала изменять. Ибо в кровати, как бы он не уставал, заснуть с наступлением октября не удавалось ни разу. Уставившись в потолок, он слушал, как стучат злые молоточки в висках и ритмично бьётся сердце. Вот так, прислушиваясь к себе, он обнаружил, что тот жар энтузиазма, который в двадцать лет поистине сжигал его чудесным неугасимым пламенем, превратился в тусклый мерцающий огонёк, чисто символически светившийся в груди или там, где некогда гнездились самые неутолимые чаянья сделать весь мир лучше.
Без четверти девять его ожидали в Смольном, и очередная консультация с подушкой не дала ни отдыха для мозга, ни расслабления для тела. Ворочаясь во сне, он отлежал руку и теперь судорожно растирал её, помогая разогнать кровь. Типичная уже ставшей рутиной утренняя процедура: гимнастика и ледяной душ прошли как в тумане. Шесть часов сна слабо помогли в возвращении бодрости, а вот чашка крепкого сладкого чая с бутербродом придала уверенности, что не всё так плохо. Где-то там за лесом вставало заспанное осеннее солнце и, выезжая из гаража, он приметил наглую птицу. Создавалось впечатление, будто хозяин курятника дожидался результата своей звонкой деятельности и теперь полностью удовлетворённый покидал место происшествия. Алый гребень предательски бросался в глаза на фоне белоснежных перьев и покрывшейся инеем клумбы. Ночью уже подмораживало, и петух аккуратно переступал с ноги на ногу, удаляясь к соседскому дому.
'Каждый делает свою работу, — резонно заметил товарищ Сергей — но ты, зараза, первый кандидат угодить в кастрюлю'.
Пернатый красавец не то услышал, не то прочувствовал реальность угрозы от человека, в момент припустил со всех своих птичьих сил, отчаянно помогая крыльями и клекоча на ходу. Где-то залаял дворовый пёс, и тут же ему ответила какофония из собачьего гавканья и воя. Дачный посёлок просыпался.
За годы службы товарищ Сергей привык, всякий раз переступая порог кабинета Жданова, чувствовать себя готовым ко всему, что начинается сразу же за закрытой дверью. Готовым к новым делам, встречам, командировкам, к большим и малым неожиданностям и даже неприятностям, от которых, в общем-то, никто не застрахован.
— Заходи, — не дав доложить о себе, грубо произнёс хозяин кабинета, уткнувшийся в разложенные на столе бумаги.
Если кто-то говорил последнее время о внимательности, о скромности, выдержке, такте — это, пожалуй, не о Жданове. Он всё чаще покусывал губу, не сдерживая эмоций. Вид у него был измождённый, он выглядел так, будто последний месяц жил исключительно на хлебе и воде. Некогда округлое лицо осунулось, бледные щёки посерели, под глазами утвердились синяки, отчего взгляд имел выражение усталой снисходительности. После неудачных попыток деблокирования 8-й армии, Андрей Александрович стал чрезмерно осторожным и как следствие нервным, особенно когда получал неутешительные доклады. За последние дни, словно начинающий шахматист в поиске улучшения позиции на доске он наделал много пустых ходов. И сейчас, перед принятием каждого нового решения чуть ли не изводил себя. Свежих и гениальных мыслей никто не предлагал. Готовые к выполнению приказов, наставлений и инструкций забывали об инициативе и нестандартном подходе, а очевидные решения так же были очевидны и для противника. Не осталось и следа от того умного, расчётливого, харизматичного и в меру весёлого руководителя обкома и горкома партии, который всей душой стремился сделать жизнь народа лучше. Его уже начала пожирать тьма недоверия и страх потери власти.
Жданов отринул от очередной плаксивой записки старого революционера о дополнительном пайке, сделал пару шагов к плотно зашторенному окну и развернулся, взмахнув рукой.
— Кто отвечает за всю эту чертовщину?
Товарищ Сергей хотел подсказать, куда в таких случаях обращаются, но промолчал. Первое правило, которое следовало усвоить: начальник выслушивает только доклад — крепко засело ещё в самом начале карьеры. Поболтать и поспорить можно за пределами кабинета, если, конечно, предложат.
Между тем Андрей Александрович вернулся к столу, и, отодвинув тарелку с бутербродами с копчёной осетриной, мелким убористым почерком распорядился выписать талоны в столовую Смольного на этот месяц.
'Действительно, чёрт знает что', — подумал товарищ Сергей, представив себе эту сюрреалистическую картину маслом, где нечистая сила незаметно подсовывает на стол всё новые прошения и чуть не фыркнул, сдерживая смешок. Но от навязчивого образа не так легко было отделаться. Решение подобных вопросов как-то не должно доходить до стола секретаря горкома и обкома. С другой стороны, он стал свидетелем плохо сыгранного спектакля: Жданов хороший, проявляет заботу о старых товарищах, помнит о былых заслугах. Что до возникшего казуса, то всё проще пареной репы — окружение ослаблено и невнимательно, вот и не упредили. 'Что же ты не проявил рвение, когда американца на правёж в Москву тащили'? Забывать свое разочарование в товарище по партии он не собирался, а сейчас ещё больше утвердился в своём мнении.
— Ты слышал про 'Ленинградский танковый полк'? — совершая заметки на письмах, походя, спросил его Жданов. — Ну, вспоминай! ОСОАВИАХИМ Парголово, старики-добровольцы, твоя резолюция. Какого хрена они оказались под Тулой, а не здесь, на Петергофском шоссе?
'Может потому, — подумал товарищ Сергей, — что всё ожидаемое терпит неудачу, и немцы досконально знали план операции и выставили зенитки так, что расстреляли лучших танкистов фронта как в тире. Только нужна ли кому правда?'
— Почему я об этом узнаю от...
Жданов не навал фамилию, это был человек, работавший с Устиновым. Скрипнув зубами, Андрей Александрович злобно посмотрел на стоявшего с ровной спиной подчинённого.
— ...Где наш американский друг?
— Был в Москве, — ответил товарищ Сергей. — После того случая со своим двойником на контакт не идёт.
Предположение о том, что в захваченный диверсионной группой самолёт посадили не Борисова, а его двойника возникла не на пустом месте. Не зря же ещё до войны, в истории с аварией американец намекал на подобный трюк. Версия казалась достоверной, и её приняли как наиболее всё объясняющей, а для манкирующего своими обещаниями Жданова и вовсе удобной. Однако напоминать начальству о слабостях не стоило.
Лицо хозяина кабинета пошло красными пятнами. Глубоко запавшие карие глаза стали казаться чёрными от расширившихся зрачков.
— Тебя, зачем к нему приставили? Присматривать и не допускать г-глупостей с-с его с-стороны.
Последнюю фразу Андрей Александрович произнёс как-то растянуто, когда лёгким не хватило воздуха из-за неполноценного вздоха. В тот момент ему показалось, что Жданов покачнулся, будто потерял равновесие. Оперевшись на стол он схватился правой рукой за карман кителя, словно попытался удержать внутри себя выпрыгивающие сердце.
С недавнего времени, не желая признаться в этом даже себе, товарищ Сергей брезгливо стал относиться к этому человеку. И хотя странной гадливости к нему преодолеть не мог, но помочь чувствовал себя обязанным. Подскочивший к нему он собрался было не дать упасть, но первый секретарь был готов к подобным событиям.
— Я в порядке, — выдохнул он, показывая в ладони золотистую таблетку, которую немедленно отправил в рот. — Отыщи его и пусть будет всё как прежде.
'Легко сказать', — размышлял товарищ Сергей, ступая по мягкой, ещё не вытоптанной ковровой дорожке бордового цвета, постеленной перед самой войной на третьем этаже Смольного. Подопечный засветился на встрече с первым секретарём обкома Тулы и в этот же день исчез из поля зрения. Даже Генрих Белов, куратор Митякина, не владел полной информацией, а знал лишь о факте общения. 'Интересно, а как же начальник снабжения связывается со своим директором? Не голубиной же почтой'.
В этот момент, стоя на лестничном пролёте, общались Михаил Никитич Никитин и Терентий Фомич Штыков, отвечая кивком головы на пожелания здоровья от работников аппарата. Проходящие мимо люди были так сосредоточены на своих мыслях, что почти не замечали некоторых странностей, творившихся на этаже. По их мнению, всё было как обычно: каждый новый день приносил новые беды, а армия в очередной раз выстраивалась в стройную линию на новом 'удобном рубеже обороны'. Никитин же хвастал успехами, а именно рейдом отряда особого назначения на вражеский аэродром подскока, где удалось захватить новый 'мессершмитт'. Сам самолёт перегнал попавший к партизанам лётчик, майор Штофф, умудрившийся по пути сбить транспортный 'дорнье' (Dornier Do.B 'Merkur II').
— Представляешь, — говорил Михаил Никитич, — из партизанских краёв с этим героем-пилотом нам передали целый мешок персиков. Вот, — демонстрируя вещевой мешок с консервными банками — несу Андрею Александровичу, выполняю наказ.
— Я балбес! — вслух произнёс товарищ Сергей. Стучавшей где-то на изнанке сознания мысли потребовался спусковой крючок, триггер. 'Сам же когда-то советовал Владимиру Николаевичу позвонить. Значит, — принял он решение — путь лежит в 'Осиновую рощу''.
— Простите, что? — переспросил Штыков спускающегося по ступенькам человека в форме бригадного комиссара с красной папкой в руке.
— Товарищ член Военного Совета Ленинградского фронта, лично знаком с майором Штоффом. Рад, что он выжил. Балбесом обозвал по-дружески.
Терентий Фомич кивнул, мол, понятно и потерял интерес к товарищу Сергею.
На хорошем бензине и после замены изношенных свечей 'эмка' словно скинула пару лет. Её мотор урчал и шустро набирал обороты. Беспрекословно подчиняясь педали газа, машина буквально летела по опустевшим улицам города. Минуя кордоны оцепления на Литейном мосту, он вскоре оказался на Карла Маркса и до самых Озерков ехал без остановок. До недавнего времени наиболее спокойным и полностью уверенным в себе он чувствовал в трёх местах: за рулём автомобиля, когда на время мог заставить себя забыть обо всём на свете и наслаждаться скоростью; в кабинете за письменным столом, сидя за которым наиболее остро ощущалась данная ему власть и ответственность; и наконец, как бы странно это не было — в толпе наводнивших Смольный людей, когда собственное лицо срывала непроницаемая для эмоций маска матёрой щуки, а окружающие могли запросто оказаться в сфере интересов партийного контроля. И пусть в силу некоторых причин весь прошлый год он относился к последнему месту как к чему-то второстепенному, оно никуда не делось. Взять того же Никитина, из-за которого он вынужден был только что объясниться со вторым секретарём обкома Штыковым. При желании, уже завтра Михаил Никитич будет писать объяснительные, и задавать вопросы только с разрешения. Провалов в партизанском движении предостаточно. Оставленные на оккупированной территории председатели и активисты вместо того, чтобы баламутить и пускать врагу кровь внезапно стали служить немцам даже не меняя кабинета и должностей. Жданов запретил обсуждать этот неловкий момент за недостаточностью фактов, но кто мешает перепроверить информацию с особой тщательностью?
С того самого дня, когда не солоно хлебавши он был вынужден оставить кованую ограду санатория за спиной, особых перемен не произошло. На воротах всё так же нёс службу Никитич, дорожки тщательно подметены, а административное здание, как и прежде, встретило теплом и уютом. Единственные изменения произошли с приёмной и кабинетом директора. На месте секретаря Васильевой сидела школьница, а вместо американца Рахиль Исааковна.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
