| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
'Каждый делает свою работу, — резонно заметил товарищ Сергей — но ты, зараза, первый кандидат угодить в кастрюлю'.
Пернатый красавец не то услышал, не то прочувствовал реальность угрозы от человека, в момент припустил со всех своих птичьих сил, отчаянно помогая крыльями и клекоча на ходу. Где-то залаял дворовый пёс, и тут же ему ответила какофония из собачьего гавканья и воя. Дачный посёлок просыпался.
За годы службы товарищ Сергей привык, всякий раз переступая порог кабинета Жданова, чувствовать себя готовым ко всему, что начинается сразу же за закрытой дверью. Готовым к новым делам, встречам, командировкам, к большим и малым неожиданностям и даже неприятностям, от которых, в общем-то, никто не застрахован.
— Заходи, — не дав доложить о себе, грубо произнёс хозяин кабинета, уткнувшийся в разложенные на столе бумаги.
Если кто-то говорил последнее время о внимательности, о скромности, выдержке, такте — это, пожалуй, не о Жданове. Он всё чаще покусывал губу, не сдерживая эмоций. Вид у него был измождённый, он выглядел так, будто последний месяц жил исключительно на хлебе и воде. Некогда округлое лицо осунулось, бледные щёки посерели, под глазами утвердились синяки, отчего взгляд имел выражение усталой снисходительности. После неудачных попыток деблокирования 8-й армии, Андрей Александрович стал чрезмерно осторожным и как следствие нервным, особенно когда получал неутешительные доклады. За последние дни, словно начинающий шахматист в поиске улучшения позиции на доске он наделал много пустых ходов. И сейчас, перед принятием каждого нового решения чуть ли не изводил себя. Свежих и гениальных мыслей никто не предлагал. Готовые к выполнению приказов, наставлений и инструкций забывали об инициативе и нестандартном подходе, а очевидные решения так же были очевидны и для противника. Не осталось и следа от того умного, расчётливого, харизматичного и в меру весёлого руководителя обкома и горкома партии, который всей душой стремился сделать жизнь народа лучше. Его уже начала пожирать тьма недоверия и страх потери власти.
Жданов отринул от очередной плаксивой записки старого революционера о дополнительном пайке, сделал пару шагов к плотно зашторенному окну и развернулся, взмахнув рукой.
— Кто отвечает за всю эту чертовщину?
Товарищ Сергей хотел подсказать, куда в таких случаях обращаются, но промолчал. Первое правило, которое следовало усвоить: начальник выслушивает только доклад — крепко засело ещё в самом начале карьеры. Поболтать и поспорить можно за пределами кабинета, если, конечно, предложат.
Между тем Андрей Александрович вернулся к столу и мелким убористым почерком распорядился выписать талоны в столовую Смольного на этот месяц.
'Действительно, чёрт знает что', — подумал товарищ Сергей, представив себе эту сюрреалистическую картину маслом, где нечистая сила незаметно подсовывает на стол всё новые прошения и чуть не фыркнул, сдерживая смешок. Но от навязчивого образа не так легко было отделаться. Решение подобных вопросов как-то не должно доходить до стола секретаря горкома и обкома. С другой стороны, он стал свидетелем плохо сыгранного спектакля: Жданов хороший, проявляет заботу о старых товарищах, помнит о былых заслугах. Что до возникшего казуса, то всё проще пареной репы — окружение ослаблено и невнимательно, вот и не упредили. 'Что же ты не проявил рвение, когда американца на правёж в Москву тащили'? Забывать свое разочарование в товарище по партии он не собирался, а сейчас ещё больше утвердился в своём мнении.
— Ты слышал про 'Ленинградский танковый полк'? — совершая заметки на письмах, походя, спросил его Жданов. — Ну, вспоминай! ОСОАВИАХИМ Парголово, старики-добровольцы, твоя резолюция. Какого хрена они оказались под Тулой, а не здесь, на Петергофском шоссе?
'Может потому, — подумал товарищ Сергей, — что немцы досконально знали план операции и выставили зенитки так, что расстреляли лучших танкистов фронта как в тире. Только кому правда нужна?'
— Почему я об этом узнаю от...
Жданов не навал фамилию, это был человек, работавший с Устиновым. Скрипнув зубами, Андрей Александрович злобно посмотрел на стоявшего с ровной спиной подчинённого.
— ...Где наш американский друг?
— Был в Москве, — ответил товарищ Сергей. — После того случая со своим двойником на контакт не идёт.
Предположение о том, что в захваченный диверсионной группой самолёт посадили не Борисова, а его двойника возникла не на пустом месте. Не зря же ещё до войны, в истории с аварией американец намекал на подобный трюк. Версия казалась достоверной, и её приняли как наиболее всё объясняющей, а для манкирующего своими обещаниями Жданова и вовсе удобной. Однако напоминать начальству о слабостях не стоило.
Лицо хозяина кабинета пошло красными пятнами. Глубоко запавшие карие глаза стали казаться чёрными от расширившихся зрачков.
— Тебя, зачем к нему приставили? Присматривать и не допускать г-глупостей с-с его с-стороны.
Последнюю фразу Андрей Александрович произнёс как-то растянуто, когда лёгким не хватило воздуха из-за неполноценного вздоха. В тот момент ему показалось, что Жданов покачнулся, будто потерял равновесие. Оперевшись на стол он схватился правой рукой за карман кителя, словно попытался удержать внутри себя выпрыгивающие сердце.
С недавнего времени, не желая признаться в этом даже себе, товарищ Сергей брезгливо стал относиться к этому человеку. И хотя странной гадливости к нему преодолеть не мог, но помочь чувствовал себя обязанным. Подскочивший к нему он собрался было не дать упасть, но первый секретарь был готов к подобным событиям.
— Я в порядке, — выдохнул он, показывая в ладони золотистую таблетку, которую немедленно отправил в рот. — Отыщи его и пусть будет всё как прежде.
'Легко сказать', — размышлял товарищ Сергей, ступая по мягкой, ещё не вытоптанной ковровой дорожке бордового цвета, постеленной перед самой войной на третьем этаже Смольного. Подопечный засветился на встрече с первым секретарём обкома Тулы и в этот же день исчез из поля зрения. Даже Генрих Белов, куратор Митякина, не владел полной информацией, а знал лишь о факте общения. 'Интересно, а как же начальник снабжения связывается со своим директором? Не голубиной же почтой'.
В этот момент, стоя на лестничном пролёте, общались Михаил Никитич Никитин и Терентий Фомич Штыков, отвечая кивком головы на пожелания здоровья от работников аппарата. Проходящие мимо люди были так сосредоточены на своих мыслях, что почти не замечали некоторых странностей, творившихся на этаже. По их мнению, всё было как обычно: каждый новый день приносил новые беды, а армия в очередной раз выстраивалась в стройную линию на новом 'удобном рубеже обороны'. Никитин же хвастал успехами, а именно рейдом отряда особого назначения на вражеский аэродром подскока, где удалось захватить новый 'мессершмитт'. Сам самолёт перегнал попавший к партизанам лётчик, майор Штофф, умудрившийся по пути сбить транспортный 'дорнье' (Dornier Do.B 'Merkur II').
— Представляешь, — говорил Михаил Никитич, — из партизанских краёв с этим героем-пилотом нам передали целый мешок персиков. Вот, — демонстрируя вещевой мешок с консервными банками — несу Андрею Александровичу, выполняю наказ.
— Я балбес! — вслух произнёс товарищ Сергей. Стучавшей где-то на изнанке сознания мысли потребовался спусковой крючок, триггер. 'Сам же когда-то советовал Владимиру Николаевичу позвонить. Значит, — принял он решение — путь лежит в 'Осиновую рощу''.
— Простите, что? — переспросил Штыков спускающегося по ступенькам человека в форме бригадного комиссара с красной папкой в руке.
— Товарищ член Военного Совета Ленинградского фронта, лично знаком с майором Штоффом. Рад, что он выжил. Балбесом обозвал по-дружески.
Терентий Фомич кивнул, мол, понятно и потерял интерес к товарищу Сергею.
На хорошем бензине и после замены изношенных свечей 'эмка' словно скинула пару лет. Её мотор урчал и шустро набирал обороты. Беспрекословно подчиняясь педали газа, машина буквально летела по опустевшим улицам города. Минуя кордоны оцепления на Литейном мосту, он вскоре оказался на Карла Маркса и до самых Озерков ехал без остановок. До недавнего времени наиболее спокойным и полностью уверенным в себе он чувствовал в трёх местах: за рулём автомобиля, когда на время мог заставить себя забыть обо всём на свете и наслаждаться скоростью; в кабинете за письменным столом, сидя за которым наиболее остро ощущалась данная ему власть и ответственность; и наконец, как бы странно это не было — в толпе наводнивших Смольный людей, когда собственное лицо срывала непроницаемая для эмоций маска матёрой щуки, а окружающие могли запросто оказаться в сфере интересов партийного контроля. И пусть в силу некоторых причин весь прошлый год он относился к последнему месту как к чему-то второстепенному, оно никуда не делось. Взять того же Никитина, из-за которого он вынужден был только что объясниться со вторым секретарём обкома Штыковым. При желании, уже завтра Михаил Никитич будет писать объяснительные, и задавать вопросы только с разрешения. Провалов в партизанском движении предостаточно. Оставленные на оккупированной территории председатели и активисты вместо того, чтобы баламутить и пускать врагу кровь внезапно стали служить немцам даже не меняя кабинета и должностей. Жданов запретил обсуждать этот неловкий момент за недостаточностью фактов, но кто мешает перепроверить информацию с особой тщательностью?
С того самого дня, когда не солоно хлебавши он был вынужден оставить кованую ограду санатория за спиной, особых перемен не произошло. На воротах всё так же нёс службу Никитич, дорожки тщательно подметены, а административное здание, как и прежде, встретило теплом и уютом. Единственные изменения произошли с приёмной и кабинетом директора. На месте секретаря Васильевой сидела школьница, а вместо американца Рахиль Исааковна.
Невозмутимая 'Железная председатель профкома' приняла его на удивление радушно и по-домашнему. Чаёвничать не звала, зато подражая директору, предложила на выбор рюмочку шерри и кальвадос. К сожалению, школьница-секретарь не обладала уникальным талантом Васильевой, а угадать желание гостя для Раппопорт оказалось не суждено. От шерри товарищ Сергей отказался, так как предполагал агрессивный монолог, а кальвадос вообще пьют только с друзьями, когда в процессе общения не требуется максимально трезвая голова. Ему предстояло не просто допросить, а представить всё так, будто к нему пришли за помощью, а это если не истинное мучение, то кропотливый труд.
Невозмутимости хватило ненадолго. Помимо того, как товарищ Сергей забирался всё дальше, коллекция сдержанных, а потом и не очень слов становилась всё обширнее. У него был хороший стимул и пусть до дивного момента, когда Раппопорт в его руках широко раскрыла глаза, прошла уйма времени в уговорах, оно того стоило. Почувствовав за собой власть, исполняющая обязанности директора определённо потеряла связь с действительностью. Но не зря вспоминают о щуке в водоёме, когда теряет чувство меры карась.
— Мистер директор, может и оставил номер, — произнесла она с всё той же снисходительной усмешкой, еда ноги ощутили твёрдую поверхность. — Но только для крайнего случая. Только для самого крайнего.
— Дура! — заорал товарищ Сергей. — Что ты лыбишься? Ты враг народа! Твой якобы разведённый с тобой муж-троцкист — враг народа! Вы только из моей милости тут, на свободе, а не по пятьдесят восьмой в Тундре! Для тебя уже край!
Истина — порой это то, что когда-нибудь под гнётом неоспоримых фактов мы принимаем через отрицание, боль и недоверие. Не приятная успокоительная ложь, а, как правило, отвратительная в своей откровенной наготе правда — безгрешных нет. Именно так всегда объяснял себе товарищ Сергей возникновение того момента, когда допрашиваемый вдруг осознавал, что никто и ничто его больше не защищает, а единственная оставшаяся инстанция принимающая решение о дальнейшей судьбе это следователь. И сейчас эта истина, судя по глазам напротив, несомненно, открылась перед Рахиль Исааковной.
— Сам дурак! — как звон колокола для нечисти на Пасху раздалось у самого уха.
Удивление от произнесённых слов хрупкой женщиной было не так сильно, как скорее неожиданно. Даже совершенно нетипичное поведение Раппопорт не удивило его так, как крах устоявшейся теории.
— Что?
— Я не дура, — выхватив платок, сказала она. — Крайний случай, это когда финны высадят здесь десант. Директор сказал, что защитит.
Отойдя к окошку, товарищ Сергей посмотрел через стекло. Отдавая должное труду садовника занимающимся обрезкой и окучиванием роз, он на пару секунд задержал взгляд. Тот работал неспешно, но принимая во внимание быстро исчезающий песок в тачке весьма продуктивно. Какие-то особо не зимостойкие кусты обзавелись плетёным ивовым каркасом с мешковиной, а какие-то были опрысканы медным купоросом. Садовник хорошо знал свое дело и не только он. Беседа однозначно перешла на новый уровень. Раппопорт пыталась держаться уверенно и так же властно, как привыкла, но у неё уже не получалось. Решивший сменить кнут на пряник, не оборачиваясь, потеряв всякую угрозу в голосе, товарищ Сергей произнёс:
— А я тебя к ордену хотел представить. К 24-летию Октябрьской революции. Так что как ни крути дура ты круглая.
— К ордену?
На мгновенье, отражение лица на стекле обрело ухмылку.
— Красная Звезда. Вот так вот. А без ходатайства с места работы никак.
— Как же так...
— А ты как хотела? Списки завтра уже отправлять. А если тебя вычеркнуть, значит и других не стоит оставлять. Комплекс 3-А сколько для обороны города сделал на фоне остальных? Да что там города, страны. Сколько лекарств отгрузили, сколько ранбольных в строй возвратили? Или ты думаешь, просто так я на тебя наорал? Ты же мне всю статистику напортила.
Товарищ Сергей махнул рукой, будто произнёс про себя непечатное выражение, сообщающее о никчёмности собеседника.
— Девятьсот одиннадцать, — выкрикнула Раппопорт. — Нужно набрать по радиотелефону 9-1-1.
Товарищ Сергей посмотрел на часы. Он не ожидал, что удастся так просто довести 'Железную профкомшу' до нужной кондиции — даже серьёзных угроз с вызовом конвоя в лице Соли и Сахара не понадобилось, хватило слов, пусть и в столь живой и выразительной манере.
— Набирай, ещё успеваем.
* * *
Лёгкий бомбардировщик Douglas А-20 Havok (DB-7 Boston) с замазанными зелёной краской французскими опознавательными знаками оторвался у самого края короткой взлётной полосы и круто завернул вправо. Замыкая строй из пятёрки самолетов, он полетел в сторону Москвы, неся в своём чреве вместо бомб ящики с тульскими пулемётами. Проводив взглядом небесного извозчика, товарищ Сергей сделал большой глоток густого какао и счастливо зажмурился. Горячий шоколад, как обозвала напиток официантка из лётной столовой, был в меру горячим и в противовес пасмурной прохладе согревал горло. Продрогнув за время полёта, он наслаждался теплотой, хотя и не отказался бы от чего-нибудь покрепче. Вёзший его почти восемьсот вёрст бомбардировщик прибыл из Марокко, и казалось, совсем не был подготовлен к суровым испытаниям средней полосы России, дрожа в полёте не меньше пассажира. И не прилипший к краске песок африканской пустыни, а самые настоящие мурашки ощущались бы под рукой, проведи он ладонью по фюзеляжу. Перелёт прошёл не без приключений, и дело было не только в погоде.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
