Хитник

Была Атлантида, прекрасное место,

Где жили счастливо и интересно.

Но царь Атлантиды, колдун-некромант,

Решил проявить свой ужасный талант —

Бессмертья для подданных он захотел

И мир заодно получить в свой удел!

Заклятия древние кинуты в ночь —

Все умерли разом, нельзя им помочь...

А мёртвые встали, открыли глаза —

Теперь все бессмертны, увы, навсегда...

Убить невозможно живых мертвецов,

И каждый из них быть солдатом готов!

Но Стражник Реальности не оплошал,

Он ту Атлантиду из мира убрал!

Хранятся поныне в Музейной Тюрьме

Не ставшие фактом события те...

— Стражник Реальности? — задумчиво произнёс Хитник. — Гм, любопытно... А ведь сказал, что понятия не имеет, кто меняет историю! Ох, темнит наш ангел, ох, недоговаривает... Впрочем, лично меня оно не касается. Мне бы голову вернуть, а на всяких древних зомби-момби плевать с высоты ведьминского полёта. Угрохали их вовремя и ладно... Да, кстати об угрохивании! — спохватился Хитник, — Глеб, покажи-ка Нифонту твой спец-ножик, пока товарищ ангел до полной кондиции не дошёл. — Глеб торопливо достал из кармана куртки серебряный кинжал, по школьному поднял руку и громко спросил:

— Уважаемый Нифонт! Вы можете подсказать, что это за штуковина и для чего она предназначена? В смысле, перевести написанное на клинке, — он протянул ангелу оружие. Нифонт наклонился вперёд, уставился на серые письмена плавающим взглядом: прочитать с первого раза выгравированное на клинке у ангела не получилось. Тогда, прикрыв один глаз ладонью, Нифонт вгляделся по новой.

— Ух ты! — изумлённо воскликнул ангел, возвращаясь в исходное положение. — Оба-на! — Нифонт высоко всплеснул руками, хотел было что-то сказать, но потерял равновесие и кулём рухнул назад, за прилавок. Глеб и Федул кинулись к ангелу на подмогу, но Нифонту помощь уже не требовалось: уютно свернувшись калачиком и подложив руку под голову, он крепко спал, чему-то радостно улыбаясь во сне.

— Вот и перевёл, — недовольно сказал Глеб, пряча кинжал в карман, — вот и объяснил... Как я теперь узнаю, для чего и зачем нужен мой серебряный клинок?

— А ты на бомжах потренируйся, — кровожадно ухмыляясь, посоветовал Федул. — Глядишь, всё само собой и разъяснится. Короче, делай как я!

— Отстань, — сердито буркнул Глеб. — Люди всё ж, не кошки! Ладно, после разберусь... Хитник, что теперь делать будем?

— Уходим, — немедленно отозвался хак, — нечего нам здесь больше делать. Хозяин в лёжке, его клиент тоже в бессознанке... Пошли на улицу, думать будем. — Глеб передал слова Хитника гному.

— И то дело, — одобрил Федул, — верно, пора нам на волюшку. В прерии, так сказать, в пампасы! То есть поближе к свежему пиву, — с этими словами гном, не оглядываясь, поспешил из дома прочь.

Глеб вышел, захлопнул за собой железную дверь, убедился, что она заперта — похоже, в последнее время проверять двери становилось у Глеба навязчивой идеей — и, озабоченно поцокивая языком как белка над гнилым орехом, побрёл следом за Федулом.

В пампасы и прерии, как сказал гном.

В ближайшую пивнуху.

Глава 7

Ближайшая пивнуха находилась посреди загаженной всяческим мусором поляны, неподалёку от входа на стадион: стандартная зелёная будка с окошечком-амбразурой на уровне груди и нерусским продавцом за тем окошком. Малорослый продавец в традиционной кепке-аэродроме, грозно шевеля чёрными усищами, то и дело с непонятной тревогой поглядывал в амбразурное стекло, будто ожидал скорого нашествия идейных воителей за нравственность и всенародную трезвость. Глеб ничуть не удивился бы, найдись где в будке — например, под прилавком с латунными кранами — припрятанный и полностью снаряжённый автомат "калашникова": мало ли чего от тех воителей ожидать можно! Очень непредсказуемый по своей занудной трезвости народец, очень... То отменят рекламу пива по всем телеканалам, то запретят тихо-мирно потягивать пивко из единственной, честно купленной бутылочки — сидя в сквере на лавке, вдали от народа и отдыхая душой. Мол, нарушение общественного порядка, будьте любезны заплатить серьёзный штраф...

Возле будки, словно гигантские бледные поганки, торчали вкопанные в землю одноногие круглые столики, заставленные пустыми кружками. Поодаль сиротливо чернел закопчённый мангал, сейчас холодный и унылый — от мангала ощутимо несло застарелым пожарищем.

Одно из двух: или продавец ленился собирать рабочую посуду, или в этом пока не было необходимости — желающих хлебнуть пивка, как ни странно, оказалось не так уж и много. Впрочем, тому была очевидная причина: утренние опохмеляющиеся своё уже отпили и убрели дальше, улучшать праздничное настроение в открывшиеся магазины, а для вечерних жаждущих время пока не пришло. Не настал ещё тот час "икс", когда стягивается к пивной будке толпа любителей ячменного напитка, с предусмотрительно прихваченной вяленой рыбой или демократическими крабовыми палочками, или, на худой случай, с солёно-перечными сухариками в пакетиках. А чаще всего — со стаканами, нехитрой закуской и парой бутылок "палёной" водки в карманах грязных курток. Место всенародного отдыха, выяснения отношений, обязательных драк и последующего громогласного братания — вот что представляли из себя подобные пивнушки, уж Глеб-то знал это наверняка! По собственному опыту.

Глеб, убрав кружки с одного из столиков, подтащил к нему деревянный ящик из-под овощей, местный вариант дежурного табурета — чтобы гном мог нормально, по-человечески попить пива. Чтоб не подпрыгивал каждый раз, пытаясь отхлебнуть из кружки.

Федул, взгромоздясь на ящик как на трибуну, немедленно принялся с него вещать. То есть отдавать приказания:

— Мне возьми две кружки! И обязательно проверь их на предмет чистой вымытости, не хватало ещё какую микробную холеру подцепить... Пиво до полного отстоя не бери, нечего пивщика баловать! Да, и особое внимание удели правильности транспортировки жидкого продукта к месту его предназначения, то есть ко мне: внимательно глядя себе под ноги, ты повышаешь уровень пивной непроливательности! Короче — бди, а то навернёшься вместе с моим пивом, тут столько мусора понакидано... Заодно, не теряя времени попусту, думай о смысле жизни и о твоём в ней высшем предназначении. — Глеб на ходу показал гному средний палец, Федул довольно загоготал.

Взяв четыре кружки (в какие налили, в такие и налили, не до санитарных изысков, вот ещё!) и, разумеется, не став дожидаться полного отстоя пива, парень вернулся к столику.

За то время, пока Глеб ходил за пивом и "транспортировал жидкий продукт к месту его предназначения", у столика объявился странный тип — откуда он взялся, как ухитрился подойти незамеченным, Глеб понятия не имел. Потому что не заметить гостя было никак нельзя: эдакий детина лет тридцати, роста гораздо выше среднего и знатно объёмистый телом; в чёрной и наглухо застёгнутой зековского вида фуфайке, тёмно-зелёных брезентовых штанах и плетёных из кожаных ремешков лаптях. На голове у типа оказалась серая войлочная шапка, остроконечная, очень похожая на революционную "будёновку", а стрижка "под горшок" живо напомнила Глебу виденные в детстве, в букваре, картинки из жизни крепостных крестьян. Однако физиономия у незнакомца была гладко выбрита, что вовсе не соответствовало облику деревенского работника от сохи и плуга; застенчивая улыбка, которой он одарил подошедшего к столику Глеба, и вовсе заставляла сомневаться в умственных способностях нежданного гостя.

— Это ещё кто? — брюзгливо поинтересовался Хитник. — Ох и дикой наружности гражданин, явно деревенского воспитания... из лимитчиков, что ли? Или из рядовых бандюков? Чёрт его знает... Но не обычник, понятное дело! Ну-ка, Глеб, расспроси гнома — видимо, это кто-то из его дружков-подельников... Я никогда не одобрял увлечение Федула случайными криминальными подработками: хороший, толковый хак никогда не должен опускаться до квартирных краж или банального гоп-стопа! Даже если нет денег на опохмел.

— Привет, — Глеб поставил кружки на стол, — знакомиться будем? Я — Глеб, — и протянул руку поздороваться.

— Это Модест, тутошний дриад на полставки, — охотно сообщил Федул, пододвигая две кружки себе, две — дриаду Модесту: — Я с ним где-то с полгода знаком, замечательной души человек... ээ... вернее, бабай. Прошу любить и жаловать!

— Мотефт, папай на ифпытании, — запоздало представился замечательной души дриад, смущённо посмотрев на Глеба, — ошень жад нашему фнакомфтву. — Голос у Модеста был гулкий и низкий, соответствующий комплекции. "Ого! Да с таким голосищем в опере выступать надо, про шаляпинскую блоху со сцены петь", — уважительно подумал Глеб, пожимая твёрдую как кирпич ладонь. Единственное, что сильно портило оперное впечатление, это заметная шепелявость и невнятность речи Модеста, словно во рту у бабая лежали морские голыши — говорят, некоторые ораторы прибегали к такой методике оттачивания речи. Чтобы язык и гортань укрепить.

— Эгей, а пиво? — спохватился Глеб, — ты чего меня ограбил, а? Неужто опять к будке топать?

— Ну, дык, — невозмутимо подтвердил гном, — одна нога тут, другая там. И палочек крабовых захвати, душа просит! И побольше, побольше! Но без жадности, понимаешь... Шести пакетиков вполне хватит. Или десяти. Ну, пятнадцати в крайнем случае... Жрать-то хочется!

— Дубинок тебе, а не палочек, — недовольно пробормотал Глеб, отправляясь по новой к пивному ларьку. Взяв ещё четыре кружки, чтоб не бегать лишний раз, и набив карманы хрустящими упаковками, Глеб вернулся к столику.

— Налетай, — парень стукнул донышками кружек об пластиковую столешницу, предусмотрительно пододвинул две к себе поближе, вынул из карманов пахнущие рыбой пакетики и щедро высыпал их на центр стола.

— Плагофафтвую, — прогудел-прошепелявил Модест; выпив единым глотком кружку пива, он вытер пенные усы рукавом ватника, крякнул, и, вскрыв ближайшую упаковку с крабово-рыбной закуской, принялся деликатно кушать. Глеб, потягивая холодное пиво, заворожено смотрел на громилу: в его пасти, куда одна за другой отправлялись закусочные пастилки, то и дело что-то ярко посверкивало — будто к языку Модеста прилип кусочек искусно огранённого хрусталя. Камушек из дамской бижутерии.

— Что, заметил? — усмехнулся Федул, проследив за взглядом парня. — Думаешь, брателло Модест крутой модник, с пирсингом в языке ходит? Гы, ты близок к истине, хотя она где-то вовсе и не там... Модя, покажи Глебу язык, — Модест, проглотив очередную крабовую порцию, запил её пивом и, не чинясь, высунул язык — точь-в-точь как Эйнштейн на знаменитой фотографии. Глеб едва не поперхнулся, закашлялся пивной пеной, да и было отчего: у корня языка громилы-оборванца, отблескивая всеми цветами радуги, сиял прозрачный гранёный камушек в золотой оправе. Бриллиантовая шляпка золотого гвоздика, проткнувшего язык насквозь.

— Ноль семь карата, — оценил увиденное Хитник. — Ну, может чуток меньше. Одно мне непонятно, откуда и зачем у бомжа такое украшение? Или он действует по принципу "Всё своё ношу с собой"? Заначка на чёрный день, или на пенсионное время... хотя у бомжей всегда пенсионное время, х-ха!

— Колтофской клюф, — непонятно пояснил Модест и вернулся к пиву с закуской, украдкой поглядывая на Глеба — оценил ли тот увиденное?

— Впечатляет, — признался Глеб. — Внушает. Но, честно говоря, непонятно... В смысле: почему бриллиант, да ещё и во рту, да ещё и какой-то колдовской ключ?

— Эть, — спохватился гном, — я же всё забываю, что ты обычник и мало чего понимаешь в нашей суровой действительности! Ладно, поясню. Как я уже говорил, Модест — дриад на полставки...

— Погоди, — Глеб, что-то сообразив, с непониманием уставился на Федула. — Дриад — это как? Дриады — они же тётки, которые в лесных деревьях живут и тот лес от всяких врагов защищают... типа садовницы-мичуринцы, — больше о дриадах Глеб ничего не знал. Впрочем, те "садовницы" никогда его и не интересовали — легенды, они и есть легенды. Малополезные в реальной жизни сведения.

— Верно! — обрадовался гном, — сечёшь тему! А этот парк — он что, не лес? Правильно, лес, только маленький, искусственный и загаженный, — Федул повёл рукой, Глеб невольно проследил за ней взглядом: да уж, загаженный так загаженный! Дальше некуда...

Пока удалая троица (не считая, разумеется, Хитника) развлекалась пивом, начало вечереть. Нежаркое солнце, белое и маленькое, нависло над стенами спорткомплекса, откуда едва слышно доносились чирикающие по-китайски многочисленные голоса: рынок готовился к закрытию. На поляне с пивной будкой, в лучах заходящего солнца, в молодой траве там и тут посверкивали стеклянные осколки битой посуды — словно кто-то щедрый и нетрезвый разбросал как попало осточертевшие ему крупные изумруды и бриллианты. А рваные пакетики-кульки-кулёчки усыпали траву по всей поляне будто разноцветные листья неведомых урбанистических деревьев... Вообще-то, при некоторой доли художественной фантазии, пейзаж вполне мог бы показался весьма колоритным и интересным — для какого-нибудь буйного талантом художника. Из числа тех, что видят прекрасное и в старом, давным-давно не чищенном унитазе. Художник, который немедленно нарисовал бы эпохальное полотно... ээ... скажем, под названием: "Городские джунгли, реальные и невероятные". А при инсталляции картины на выставке обязательно снабдил бы тот шедевр неким звуковым, соответствующим теме фоном — например, треском двигателей проезжающей мимо парка банды рокеров.

Словно в подтверждение художественного замысла вдалеке, со стороны трассы, раздался грозный мотоциклетный рёв: Глеб вздрогнул и, очнувшись от дурацкой фантазии, продолжил слушать Федула.

— ...в том-то и дело, — назидательно вещал гном, — что молодого всегда кидают на авральные участки. А так как Модест на испытании, то бабайский совет запихнул его сюда, для проверки силы воли и преданности бабайскому делу... вишь ты, здешняя дриада по прошлой осени удрала с заезжим цирком, влюбилась в фокусника и, значит, того! Её, говорят, теперь каждый вечер на арене в ящике распиливают, ну да дриаде к тому не привыкать — уж сколько деревьев с её сущностью тут повалили-попилили, не счесть! Понятное дело, на дрова для шашлыков, — Федул с неприязнью глянул в сторону закопчённого мангала. — А колдовской ключ, он, зараза, неснимаемый и никуда Модеста дальше парка не выпускает. Во избежание соблазна, так сказать.

Гном мелкими глотками допил пиво, потянулся было за очередной кружкой, но тут обнаружилось, что пока Федул беседовал с Глебом, дриадный бабай успел нахально выдуть всё пиво. И своё, и чужое. И теперь смущённо хлопал глазами, потому как крабовые палочки он тоже подмёл до единой.

— Мнэ-э, — огорчённо почесал в бороде Федул, — Глеб, сходишь ещё за пивком?

— Запросто, — согласился парень. — Слушай, а бабаи все такие прожорливые? Прям мясоруб... краборубка какая-то! И пивохлёбка, ага.

— Ишголотался я, — виновато признался Модест, краснея и смущённо ковыряя лаптем землю, — на потношном корму отошшал... кто потаст чефо, тому и рат. Это триате хофошо, она и профлоготними лифтиками питаться мофет, а у меня не получаеффя... Как фе мне это ифпытание натоело, кто фы снал!