Хитник

— А нету у нас документов-то! Пропали все официальные бумажки вместе с ценным транспортным средством, — оказывается, бесхитростный Модест умел-таки врать, причём своевременно и убедительно. Но, как подозревал Глеб, происходило это только в экстремальных ситуациях, то есть после основательной встряски. Когда у бабая от полученной дозы адреналина мысли становились на удивление резвыми, как воспетые известным певцом Газмановым скакуны.

— Нехорошо, — пожурил Модеста сэр Калбасик. — Как же вы будете далее арестанта этапировать? — граничник положил бронированные ладони на шлагбаум. То ли устал стоять, то ли показал всем присутствующим, что пересечь границу без документов они смогут только через его, Калбасика, труп.

— А кто у нас "арестант"? — весьма удивился Федул. — Это типа шутка юмора, да?

— Какая же шутка, — сэр Калбасик сурово глянул на любознательного гнома. — Вы, гражданин, и есть арестант. Вон рога соответственно статусу заключённого, и транспортные укупорки-предохранители на них... Господа конвойные, вы куда подопечного сопровождаете — в другую тюрьму, в лагерь или какую поднадзорную колонию-поселение?

— Мы... ээ... сопровождаем, — промямлил ошарашенный Глеб. — Ээ... туда, в общем. Куда вы сказали. — На бедного Федула было жалко смотреть: у гнома отвисла челюсть, а глаза остекленели, словно Калбасик только что увесисто щёлкнул его по лбу железным пальцем. Бабай недоумённо переводил взгляд с парня на гнома и обратно: Модест ещё не понял, в какую неважную ситуацию они все попали.

— Ого, — пробормотал Хитник, — у нас проблема... Надо что-то быстро предпринимать, но что? У меня никаких идей, никакой зацепки. Глеб, думай! — Парень уставился на ожидающего ответа граничника, вздохнул и принялся врать. Экспромтом.

— Видите ли, уважаемый сэр Калбасик, Федул... ну, арестант наш... он, собственно, уже давно встал на путь исправления и потому со дня на день ожидается приказ о его освобождении. Мы точно не знаем, но ходят упорные слухи... А пока что заключённого направили в Музейную Тюрьму для дачи свидетельских показаний по одному секретному делу. После чего Федул будет препровождён на поднадзорное поселение, где и останется до решения ответственной комиссии о его, Федула, дальнейшей судьбе. В таком вот аспекте, — Глеб вытер неожиданно вспотевший лоб.

— Ну, блин, ва-аще... — закипая, протянул гном: парень незаметно ущипнул его, мол, заткнись, дурень! Федул ойкнул, по-арестантски сложил руки за спиной и поник рогатой головушкой.

— К сожалению, все необходимые документы сгорели вместе с мотоциклом, — продолжил Глеб, помня о необходимости ковать железо не отходя от шлагбаума, — и мне нечем подтвердить свои слова. Но поверьте, нам действительно очень надо попасть в Музейную Тюрьму, — тут Глеб не врал ни чуточки.

Что именно убедило сэра Калбасика — сгинувший ли на его глазах мотоцикл, напористая ли речь Глеба или покаянный вид Федула — неизвестно; граничник, помедлив, произнёс:

— Ладно. Давайте на досмотр вашу сумку, — и протянул руку.

— Нате, — бабай сунул в железную перчатку кулёк с вином. — Ничего недозволенного, всего лишь обычный провиант. Питательные напитки, заедательные консервы — паёк, одним словом. — Калбасик с сосредоточенным видом изучил содержимое пластиковой сумки, извлёк оттуда бутылку вермута, осмотрел её, удивлённо присвистнул:

— И вы на таком пайке живёте и путешествуете?

— Чрезвычайно калорийный эльфийский продукт, — поспешил заверить старшего граничника приободрившийся гном. — А вы сами попробуйте, отдегустируйте!

— До окончания несения суточного караула никак нельзя, — с явным сожалением ответил Калбасик, возвращая бутылку на место. — Последний вопрос: оружие имеется? — отдавая сумку бабаю поинтересовался граничник.

— Нет, — в один голос ответили Модест и Глеб. У бабая оружия не было по определению, потому что он сам был одно сплошное оружие — судя по его рассказам о бабайском обучении жизневредительским наукам. А что до глебова кинжала... Разве ж на нём написано, насколько он, кинжал, опасен? Так, ерунда, серебряная игрушка для разрезания газет. Пугалка от ночных оборотней. Одно слово — сувенир, а не оружие.

— У меня имеется, — задрав нос, гордо ответил гном. — Особо дальнобойная рогатка, фамильная ценность! Дедушкин подарок, — Федул вытащил из-под свитера, со спины, ту самую стеклянную рогульку с красной кнопкой, утянутую им из будимировского сейфа — наверняка колдовскую, хотя и без резинки. Видимо, рогатка всё это время была спрятана у Федула под свитером, воткнута сзади за джинсы как пистолет у профессионального бандита.

— Ух ты! — изумлённо поднял брови Калбасик, куда только подевалась его строгость и официозность. — Можно глянуть? — Старший граничник смотрел на федуловскую рогатку восторженным взглядом, точь-в-точь как школьник на первый в его жизни сотовый телефон.

— Да сколько угодно, — гном, несколько удивлённый реакцией сэра Калбасика, протянул ему "фамильную ценность". — Вещица знатная, муху за сто шагов в глаз бьёт! Да я без моей рогаточки никуда ни шагу, она — единственная моя отрада и утешение в нелёгкой арестантской судьбинушке... Резинку я на время снял, чего ей зря трепаться, не то запросто продемонстрировал бы высший рогаточно-стрелятельный класс — мы, эльфы, о-го-го какие меткие... Эй-эй, вы на кнопку-то не нажимайте, это аварийный самоуничтожитель! Чтоб, значит, историческое оружие врагу не досталось.

— Можно подумать, — веселясь, заметил Хитник. — Небось только-только о той рогатке вспомнил и, конечно же, решил ею похвастаться. Причём совершенно не вовремя... Ох и хитрец Федул, ох и пройдоха! Увидел интерес граничника и сходу начал историю придумывать... Любопытно, а нашему бронированному сэру нафига та рогатка сдалась?

Сэр Калбасик со знанием дела тщательно осмотрел стеклянную рогульку, едва ли не обнюхал её; сняв железную перчатку, примерил оружие к руке — рогатка оказалась для граничника маловата, одни кончики прозрачных рожек из кулака торчали — прицелился куда-то вдаль, натянул несуществующую резинку, отпустил. И с сожалением вернул "фамильную ценность" владельцу.

— Уникальное оружие, явно колдовское, — с некоторой завистью признал граничник. — Впервые подобное вижу! Кстати, должен сказать, что я — председатель клуба рогаточников-любителей. Возможно, вы не в курсе, но на нашем Перекрёстке, — сэр Калбасик особо выделил слово "нашем", — существует традиционная мужская забава: стрельба из рогаток по движущимся целям. Если дело с... ээ... Музейной Тюрьмой не чересчур спешное, — сэр Калбасик с надеждой посмотрел на Глеба, — то я попросил бы вас задержаться у нас на сегодняшнюю ночь, поучаствовать в рогаточной охоте. Очень уж хочется увидеть в действии столь уникальный боевой экземпляр... Арестант ваш, как я понимаю, вполне благонадёжен, иначе бы ему ни в коем случае не оставили сей опасный предмет! Вы не против, старший? — Граничник явно принял Глеба за начальника конвоя.

— Не против, — важно выпятив подбородок, изрёк Глеб. — Тем более, что нам всем надо похме... хорошенько пообедать и отдохнуть после трудного утра.

— Именно обед не обещаю, — сэр Калбасик поднял шлагбаум, — но ужин гарантирую. Проходите!

— Долго, однако, нам того ужина ждать придётся, — бабай с унылым видом глянул на небо. — Солнце хоть и не видно, но, сдаётся мне, время близится всего лишь к полудню. Оголодаем, как есть оголодаем... Отощаем.

— Это тут полдень, — вежливо пояснил граничник, — а за переходом, у нас, уже вечер. Будьте любезны, — и сэр Калбасик подтолкнул в спину вдруг заробевшего Глеба, решительно отправив парня в молочно-белый туман. В чародейную пелену, отделяющую таинственный морской сектор Ничейных Земель от не менее таинственного девяносто седьмого Перекрёстка.

На Перекрёстке действительно наступал вечер. Мало того — вечер осенний: тусклое небо там и тут закрывали низкие тучи, из которых моросила пренеприятнейшая водяная пыль. Холодный ветер мёл жёлтые листья по уходящей вдаль бетонной полосе; по левую сторону дороги, за рядом нечастых деревьев, просматривались сжатые поля с обязательным белым маревом вместо горизонта. По правую же — в полукилометре от границы — виднелся посёлок: одноэтажные домики, сложенные то ли из камней, то ли из тёмного кирпича, с крохотными оконцами и островерхими, как у пограничной будки, крышами.

— Опаньки, — первым делом сообщил вывалившийся из тумана Модест, — смотри-ка, а наш эльфовый Федул был невероятно прав! В смысле, не дал мне зря шапку выкинуть, — бабай тут же натянул "будёновку" по самые брови и поднял воротник фуфайки.

Следующим из мутной пелены вышел гном — нет, не вышел, прошествовал — важный, неприступный, с надменно задранной бородкой и стеклянной рогаткой в высоко поднятой руке. Глеб рассмеялся: сейчас брателло Федул здорово напоминал какого-нибудь новоявленного святого, осеняющего неземной благодатью всех уверовавших. Эдакого рогатого святого, с винными пробками вместо нимба.

— Федул, а Федул, — давясь смехом, позвал Глеб, — ты рогатку-то спрячь! Тут ворон много, а они, заразы, на блестящее падки, того гляди, обворуют тебя. Из руки вырвут, ага. Стрельнуть не успеешь... тем более без резинки, ха-ха!

— Где вороны? — пугаясь, воскликнул гном. — Не дам, моё! — Федул поспешно спрятал рогатку за пазуху и лишь потом огляделся. — Обманщик ты, Глеб, разводилово чистейшей воды, — гном сердито погрозил парню кулаком.

Последним из тумана показался сэр Калбасик.

— Идите в посёлок, — граничник махнул рукой в сторону домов, — зайдёте в корчму "Двадцать первый позвонок", скажете, что Калбасик вас прислал. Еду оплатите, а пиво за мой счёт — я, как сменюсь, подойду.

— Пиво! — Федул, не оглядываясь, бегом припустил к посёлку напрямик, по жухлой траве, кочкам и рытвинам; помчался не разбирая дороги. — Бесплатное! Сколько хочешь! Халява! — дальнейшие гномьи выкрики унёс ветер, но и без того было понятно, что Федул невероятно счастлив.

— А почему "Двадцать первый позвонок"? — уже собираясь уходить, спросил Глеб. Просто так спросил, очень уж название забавным показалось.

— Да потому, что "Двадцатый позвонок" сгорел семь лет тому назад, — беззаботно ответил сэр Калбасик, с улыбкой поглядывая вослед убежавшему гному, — во время рогаточной охоты. Ну, и с десяток охотников тоже... ээ... не убереглись.

— Погодите, — начиная нервничать, сказал Глеб. — Значит, был и "Девятнадцатый позвонок"?

— Сожгли шестнадцать лет тому назад, — кивнул граничник, — пятерых схоронили. — Сэр Калбасик, предупреждая очередной вопрос Глеба, добавил: — А "Восемнадцатый позвонок" спалили тридцать четыре года тому назад, девятеро полегли — эх, знатная, говорят, была охота!... Ну, и так далее, до первого "Позвонка" включительно.

— Да с кем же вы тут воюете, а? — подивился бабай, — с огнедышащими драконами, что ли? Из рогаток их лупите, э-хе-хе...

— Что вы, — успокоил Модеста старший граничник, — какие драконы, они в наших краях не водятся, климат не тот! Мы охотимся на нежить, которая в ночь с четверга на пятницу тринадцатого пытается вырваться из Призрачного Замка: всякие зомби, некроиды, умертвия и прочие, посмертно осуждённые к бессрочному заключению преступники. А на нашем Перекрёстке завтра как раз пятница. И именно тринадцатое.

— Ой, — бледнея, сказал Глеб, — чего-то мне неважно... ой, как-то мне хреново... А Федул-то не знает!

— Думаю, нам надо срочно и всенепременно выпить, — мудро решил бабай, вытаскивая из сумки бутыль вина. — Из горлышка будешь?

— Буду, — обречённо ответил Глеб; на ходу раскупоривая бутылку, парень и бабай отправились в корчму "Двадцать первый позвонок".

Радовать Федула предстоящей ночной охотой.

Глава 11

Корчма с математически-анатомическим названием обнаружилась на самой окраине посёлка, на дальней от бетонной дороги стороне.

Глеб и Модест, не уточнившие у сэра Калбасика местонахождение питейного заведения, некоторое время безрезультатно блуждали по улочкам, справедливо рассудив, что очаг питейной культуры конечно же находится где-то в центре поселения. А как же иначе! Ясен пень, любое культурно-массовое заведение всенепременно должно быть доступно для народа и обретаться в самом удобном для того народа месте... "потому как не человек для корчмы, но корчма для человека" — так, несколько мудрёно, высказался бабай. С чем Глеб не мог не согласиться: вон, никто ж не строит музеи и дворцы бракосочетания (не говоря уж о всяких мэриях!) на отшибе города, в окраинных спальных районах. Экономически не выгодно — не пойдёт народ в такую даль, заленится. А так взял пивка, зашёл в музей и исторически просветился. Или с пивком, под настроение, зашёл во дворец бракосочетания и оженился. Или в мэрию, с какой жалобой... хотя нет, туда с пивом вроде бы не пускают, потому-то мэры, как правило, не в курсе народных чаяний — увлёкшись толковым разговором, Глеб и Модест не сразу обратили внимание на то, что посёлок выглядит как-то странно. Как-то необычно для раннего, пусть и осеннего, вечера: не бегает там и тут вездесущая ребятня, не лают собаки, не судачат — обязательно встав посреди улочки, руки в бока и не обойти, не объехать — кумушки-болтуньи. Мало того: все окна в домах оказались закрыты железными ставнями, а двери, тоже железные, однозначно заперты изнутри — некоторые и снаружи, на мощные висячие замки. Кроме того, ставни и двери были изрисованы меловыми, непонятными ни Модесту, ни Глебу с Хитником разноцветными символами: не то чужеземными иероглифами, не то зашифрованными посланиями к инопланетным собратьям по разуму... Как говорится в народе, без поллитры не разберёшься.

Впрочем, как раз вино и закуска у приятелей имелись, потому-то они и не спешили искать корчму. Вернее, спешили, да, но не очень — поди, сами себе корчма! Это Федулу невтерпёж, очень уж бедолага по пиву исстрадался, а Глебу с Модестом было неплохо и здесь, на пустынных улицах: вино из горлышка, нехитрая закуска из сумки, чего ж лучше?

Разумеется, едва собутыльники махнули рукой на поиски, как корчма тут же нашлась: стоило парню с бабаем завернуть за очередной угол, как перед ними предстала бревенчатая, добротно скатанная изба с ярко освещёнными оконцами. Над деревянной дверью висела потемневшая от дождя вывеска со старательно выведенной серебром, понятной только для посвящённых надписью: "К-ма 21П". В отличие от каменных домов, никаких цветных иероглифов на корчме не наблюдалось, ни на двери, ни на стенах. Возможно, их смыло дождём. Возможно.

Сразу за избой начинался пустырь — уходящий вдаль, в вечерний сумрак и туманную пелену. На пустыре, рыжея арматурой, высилась сварная решётка-ограждение, явно самодельная; решётка охватывала приличный кусок пустыря размером с небольшой стадион. За ржавыми ячейками, занимая почти всю ограждённую площадь, из земли выступало нечто большое, круглое, напоминающее обод здоровенного каменного колеса с широкими, тоже каменными, спицами.

— Местный Стоунхендж, — хихикнул Глеб. — Пустыня Наска с посадочной площадкой для летающих тарелочек. То-то везде на дверях и ставнях пригласительные знаки нарисованы! Типа, велкам, дорогие марсиане, ждём не дождёмся, битте-дритте! И всякое прочее.