Зерно А

Правую щеку напек лившийся из окна солнечный свет. Я прислушалась к своим ощущениям и попыталась найти причину едкой сосущей пустоты в области груди. Я не боялась ни Александра Кудрявцева, ни Стефана, ни Платона, ни Деревского и, тем более, его адвоката. Тогда чего?

Я боялась, что у меня заберут спиритизм. А вместе с ним — ту часть меня, которая не была затронута зерном. Вырвут и кинут гнить. Я могу потерять все. И дело не в материальном благополучии, а в том, что составляет меня. Что после этой ночи осталось от меня — от Риты Палисси.

В дверь постучали. В кабинет вошел Федор Гранин и уселся на стул, где совсем недавно сидел Громов. Я проглотила нервный смешок.

— Ну, и чего хотел это говнюк? — спросил Гранин, убирая с глаз волосы.

— Предлагал купить у него комплект псевдоразумных скрепок.

— И ты купила?

— Нет.

— Супер. Он хотел 'Темную сторону'?

— Хотел, но я обломала его и вряд ли он еще раз сунет сюда свой нос.

Гранин гнусно ухмыльнулся, и у меня назрел вопрос.

— Почему ты до сих пор здесь? Работы на сегодня не предвидится. А если быть точным — на ближайшее время.

— Мы с Антоном решили остаться для поддержания твоего морального духа. Этот говнюк Деревский не на тех напал.

Кажется, у Гранина наступил Этот Самый период тотального злобствования и оскорбительных кличек. Вам достаточно наступить ему на ногу или кашлянуть ему в затылок в транспорте, и — поздравляю! — вы автоматически переводитесь в разряд космических говнюков во вселенной Федора Гранина. Тяжело быть Гранином, когда тебя окружают одни говнюки.

— Как считаешь, — я в упор посмотрела на него, — Громов мог подослать Деревских?

— Я думал об этом, — признался он и посерьезнел: — Если 'да', то нужны доказательства, хорошая линия защиты, а также обширный заказ на похороны Громова.

— Я уже позаботилась об этом.

— Об обширном заказе на похороны?

— Не говори глупостей. О хорошей линии защиты. У меня встреча с Юлием Морозовым в два часа дня.

Гранин присвистнул:

— Мужик берет за свои услуги горшочками с дерьмом единорогов, не иначе. Его сладкие речи влетят нам в копеечку!

— Не будь скупердяем. Его сладкие речи могут помочь нам. И вообще, вначале он должен согласиться вести дело. — Я вспомнила об отсутствии машины и спросила: — Подбросишь меня к его конторе?

Из глаз Федора словно вылетели десятки невидимых крючков и впились в мое лицо.

— Подброшу, куда я денусь. И все же, Рита, что у тебя вчера стряслось?

По его взгляду я поняла, что вопрос включает в себя и пальбу в 'Сладком Зубе', и смерть Агнии, и 'угнанную' машину. Антон, трепло, рассказал ему о том, что я собиралась к Агнии. Ладно, сознаюсь, на месте Гранина я бы тоже была подозрительной.

Я сидела с пустым лицом, и вместо того, чтобы потупить взгляд, отвела его в сторону.

Интересно, как Гранин отреагирует на мою коматозность? Наверное, как и все здравомыслящие люди — негативно. Но дело в том, что без зерна не сидеть мне сейчас здесь и не чувствовать солнце, напекающее щеку. Иной вопрос: сколько еще бед это зерно принесет мне, если лишь за одну ночь я проглотила с десяток горьких пилюль опыта? Я подумала о Константине, и мне захотелось съежиться. 'Мы еще обсудим ваше нынешнее положение', — сказал Стефан. Значит ли это, что скоро мне принесут счет?

— Рита? — Гранин помахал рукой перед моим носом, и я сфокусировала взгляд.

— Я говорила тебе уже сто раз, и снова скажу: не твое дело.

— Ладно, ладно, больше не пристаю.

— Замечательно, что мы поняли друг друга.

— Есть какие-то планы до двух дня? — спросил он, идя на попятную. Он поправил горловину свитера сомнительного качества. Зато шнурки ботинок сегодня чудесным образом совпадали по цвету. Я покачала головой. — Тогда как на счет перекусить?

Меня не надо было уламывать — в отличие от Антона, который согласился поехать домой только после долгих уговоров. Уговоров, которые, если судить по моему постепенно ожесточающемуся тону, грозились перейти на уровень 'начальник-подчиненный'. Гранин вызвался подвезти Антона, на этом и порешили. Толкунова как ветром сдуло; я не стала проверять его кабинет, зная, что там его нет. Наверное, петушится сейчас перед воротами 'Темной стороны', наслаждаясь долгожданным вниманием к своей персоне.

Нонна Федорова мерила шагами приемную; она спросила, чем может помочь. Без лишних слов я обняла ее.

— Я верю тебе, — сказала она, гладя меня по волосам.

Я была благодарна ей за это, действительно благодарна.

Как бы там ни было, а 'Темная сторона' закрылась на неопределенный срок.

Глава 18

Идя к калитке, я рассудила: хотя холодно мне не было (чертовски странное ощущение), щеголянье в одной блузе в десятиградусный мороз вызовет косые взгляды. А мне ни к чему косые взгляды. Всем известно, кому зимой не холодно.

Я держу в своем кабинете кое-какую одежду на случай, если остаюсь ночевать в офисе. Брючный костюм, юбочный костюм, джинсы, две блузы, а также куртку на меху. Именно куртку я и накинула куртку, а по карманам рассовала ключи от квартиры, деньги, сигареты и зажигалку. Ключи от машины, как и сама машина, канули в Лету, поэтому психологически в карманах, будто чего-то не хватало.

Если вы что-то теряете, вы это теряете, и ни одна кроличья лапка (а их у меня на ключах к авто было аж две), не спасет вас.

Мы забросили Антона домой, а сами поехали к ближайшей забегаловке. Настроение портилось по мере того, как небо затягивали плотные снежные облака. День тускнел. Обещали снег, помните такое? Синоптики в ударе. Не долог час начну верить им.

— Как только ты вошла в офис, я сразу понял: в тебе что-то не так, — жизнеутверждающе сообщил Гранин, останавливаясь на светофоре.

Я судорожно вцепилась в ремень безопасности по двум причинам: первая — мне показалось, что он раскусил меня, вторая — душа в пятки ушла из-за резкого торможения. Машин и снега на дорогах хватало, чтобы забыть о спокойной поездке.

— Но все не мог решить, что именно, — продолжал он, то и дело зыркая на светофор. Зажегся зеленый, и он тронулся с места. — То ли ты прическу сменила, то ли помаду... Вот говнюк! Эй! Ты куда прешь, баран?! — Гранин снова шарахнул по тормозам, и ремень безопасности врезался мне в грудь. — А потом до меня дошло: ты без очков.

— Я перешла на линзы.

Ложь скатилась с языка и провалилась в его уши, словно мячик для гольфа в лунку. Он пожал плечами. Я начинала потихоньку презирать Гранина за то, что так легко купился, а себя — за вранье.

Гранин припарковался у обочины. Последняя буква вывески пиццерии 'Вояж' перегорела. Над вывеской болталась тусклая в свете дня голограмма крепко сбитого мужчины в белом поварском колпаке и фартуке. Мы прошли под голограммой. Сквозь нее были видны клубящиеся тучи. Псевдоразумный колокольчик над дверью прозвенел сокращенный вариант 'Танец Феи Драже' Чайковского.

Никого похожего на мужчину на голограмме внутри пиццерии не оказалось, зато за прилавком скучала молоденькая опрятная девчушка, которой Гранин просто не мог ни построить глазки. Девчушка хихикала и крутила кольцо на пальце, пока Гранин моросил то о заказе, то о ее 'волшебных глазах'. Меня начало подташнивать. Абсолютно гнусный тип, этот Гранин.

Так или иначе, мы заказали большую пиццу и сели за столик ждать.

Я думала сразу обо всем и ни о чем; стоило мне ухватиться за какую-то мысль, как что-то — то ли стук вилки о тарелку, то ли разговор за соседним столиком — на черепки разбивало мою концентрацию. Вот и теперь: я прикидывала, что скажу Морозову, когда что-то буквально вынудило меня повернуть голову и посмотреть на улицу.

За машиной Гранина припарковалась темно-синяя 'альфа-ромео'; из нее вышли трое, подошли к его машине и стали о чем-то совещаться. Я дернула Гранина за рукав и указала в том направлении.

— Дружки?

— Пирожки, — рявкнул Гранин, напрягаясь.

— Не нравится мне это, — покачала я головой.

Как раз в это время девчушка вынесла наш заказ. Гранин не растерялся: попросил переложить дымящуюся, только из духовки пиццу в коробку, расплатился и, взяв меня на буксир, с кислой физиономией потащил к выходу. По-моему, ему это тоже не шибко нравилось.

Троица из 'альфа-ромео' как по команде обернулась на звон псевдоразумного колокольчика. Тот, что был с фотоаппаратом, уже смотрел на нас сквозь объектив. Вспышка. Щелчок. Вспышка. Щелчок. У него выпирали скулы — казалось, дотронешься до них и обязательно порежешься. Как он еще сам себя не порезал?

— Убери камеру, мужик, — гаркнул Гранин, держа коробку с пиццей так, словно собирался швырнуть ее в кого-то.

Вообще-то Гранин едой не расшвыривается, более того, и не видит ничего постыдно в том, чтобы облизать тарелку после сытного обеда. Но кто знает, может, он пойдет на такие жертвы ради меня?

— Повежливее, ладно? — попросил мордоворот в сером гольфе.

Сразу становилось понятно: Серый Гольф здесь исключительно для антуража. Выражение его лица не свидетельствовало в пользу наполнения его черепной коробки; на затылке торчал мальчишеский вихор.

— С такими, как ты, Герасим? Не смеши дядю.

Брови мордоворота сцепились на переносице, обозначив отчаянную работу мысли. Двое других — скуластый и поджарый типы, — не смотря на уступающие габариты, впрочем, не выглядели как 'парни из массовки' — все из-за светящегося в глазах интеллекта.

Троица стояла в стороне, и наблюдала, как мы садимся в машину, не делая попыток помешать нам. Я позволила себе оглянуться, когда Гранин вырулил на дорогу и вклинился в поток машин. Скуластый — тот, что с камерой, — наклонился и что-то говорил поджарому типу. Поджарый усмехался. Мордоворот потерял ко всему интерес и был занят ввинчиванием своего грузного тела на переднее сиденье 'альфа-ромео'. Жизнь определенно поставила перед ним задачку не из легких.

— Да уж, — поджал губы Гранин.

— Они не похожи на парней, скажем, из местной газетенки.

— Особенно тот здоровенный потц, — поддакнул он. — Готов спорить, он не может без ошибок написать свое имя.

— Зато, ручаюсь, можете пересчитать кому угодно ребра.

— Ладно, Рит, куда едем? Пицца скоро остынет.

Он не предал этому такого значения, как я. Когда Гранин голоден, он ничему не придает значения.

Я предложила проехаться к набережной. Гранин заглушил двигатель на стоянке напротив пляжа. Со стоянки открывался великолепный вид на реку и Остров. Пляж был занесен снегом и безлюден. Прибрежные кафе пустовали. Я откусила от треугольного куска пиццы пару раз и окончательно потеряла к еде интерес. Чахлые лучи солнца продолжали нырять в темные воды реки, однако вскоре и они были проглочены тучами. Я все думала о троице, встретившей нас у пиццерии.

— Не будешь доедать? — Гранин указал на надкушенный мной кусок пиццы. Я покачала головой. Он деланно негодующе сунул кусок обратно в коробку. Я невольно улыбнулась.

Мы слушали радио и любовались рекой.

Хриплый голос Уна Бомбера сочился из динамиков, словно смола из древесной коры:

— Такой уж у меня пунктик, мои любознательные. Я тоже не уверен в том, что продукты на моей тарелке не подвергались генной модификации. После ЗИП — Закона о 'Защите интересов производителей', мы не можем быть уверены ни в чем, даже в горячо любимом консервированном горошке. Зеленый горошек отныне стал неверной женой, которая начала ходить на сторону...

Учитывая состояние дорог после ночного снегопада, к Морозову было решено выехать за полчаса до назначенного времени.

Офис Морозова располагался в одном из выходящих на проспект домов, в которых квартиры стоят целое состояние. Перед офисом на небольшой стоянке, врезанной в тротуар, были запаркованы несколько тяжеловесных роскошных иномарок. Гранин остался дожидаться меня в машине: опустил сиденье, вытянул ноги, закинул руки за голову и пустил слюну. 'Послеобеденный сон, чтобы жирок завязался', — как объяснил он.

Меня приветствовала симпатичная секретарша в аккуратненькой кремовой блузке, со стрижкой 'каре' и пухлыми рыбьими губками. Только я открыла рот представиться и сказать о назначенной встрече, как она опередила меня, предложив провести в кабинет Морозова. Как бонус, из-под резко очерченной челки мне была дарована обезоруживающая улыбка. Будь на моем месте Гранин, он бы сказал примерно следующее: 'Забирай меня с потрохами и эксплуатируй, как пожелаешь, милочка'.

Если офис являл собой лакомый кусочек, то кабинет Морозова был глазированной вишенкой на торте. Обезоруживающая Улыбка прикрыла за собой дверь. Что ж, это можно считать началом утечки денег из моего кармана. Сам Юлий Морозов полностью соответствовал убранству кабинета, затаившись в нем наподобие хамелеона. И кабинет, и Юлий Морозов были отличным дополнением друг к другу.

Морозов вскочил из-за стола и уже спешил ко мне с протянутой рукой. Я немного волновалась, но рукопожатие всегда действует на меня подобно тычку под ребра. Морозов предложил располагаться с комфортом и справился, не желаю ли я кофе. В общем, стандартный набор.

Получасом позже, кинув мне в ноги моток спутанных обещаний-гирлянд, положив руку мне на спину, Морозов провожал меня к машине. Сомневаюсь, что он каждого клиента провожает к машине. Наверное, я должна чувствовать себя особенной. Я не чувствовала.

Да, Морозов согласился вести мое дело. Выслушав меня, он склонялся к мысли, что Деревские были наняты кем-то, и подосланы в 'Темную сторону' с вполне понятной целью: разбить мою репутацию в щепки. Это в точности повторяло то, к чему склонялась я. Осталась самая малость — найти сему доказательства.

Глава 19

Коматозность в чем-то похожа на хлопья для завтрака со сниженной калорийностью: вы ожидаете чего-то большего, на деле — ничего особенно. Ну, почти ничего особенного, беря во внимание тот немаловажный факт, что на моем затылке больше нет дыры, мою новую устойчивость к холоду и восстановившееся зрения. По-моему, у меня также улучшилась реакция, и я стала чуточку сильнее. Что продолжало донимать меня: что где-то в моей черепушке, возможно, осталась пущенная Быком пуля. Но разве могу я с этим что-то поделать? Кабинет рентгена отныне — запрещенная территория. А что на счет металлоискателей? Пусть гнусные металлоискатели катятся куда подальше, решила я.

Гранин отвез меня домой. Потрясая у меня перед носом ключами от машины, он сказал, чтобы я, чуть что, звонила ему. 'Чуть что' прозвучало с напором. Я заверила его, что он может рассчитывать на незапланированный расход бензина в самое неподходящее время суток. Дело, впрочем, вовсе не в машине, а в том, что сейчас во всем Пороге Гранин был единственным, кому я могла доверять. Эдуарда в расчет не берем — он в Кварталах, значит недосягаем. По крайней мере, без острой надобности я в Кварталы ни ногой.

Оставшиеся куски пиццы Гранин забрал с собой, сказав, что разогреет их в микроволновке и слопает на ужин. Я попросила его избавить меня от подробностей.

Вечерело. В квартире было темно и тихо. На ходу выныривая из туфель, я прошла в спальню и замерла возле окна. В окнах высоток вспыхивал свет, вместе с ним — десятки наряженных елок; лампочки мигали всеми цветами радуги. Искрящийся в свете уличных фонарей снег придавал картине некий торжественный подтекст. Вдруг захотелось оказаться в тесном семейном кругу. Захотелось Нового года, пахнущего хвоей, бабушкиной выпечкой, папиными сигарами, корицей, морозцем, который приносят в дом гости, томящимся в духовке золотистым картофелем, жжеными гирляндами... Мне вспомнился случай, после которого жженые гирлянды стали столь яркой ассоциацией к Новому году.