Игры в вечность

А люди пусть сами, это ведь ненастоящие люди, подумаешь...

Рассказать?

Царь смотрит в глаза.

Черт побери! Кажется, он знает все не хуже, без всяких слов. Ненастоящие?!

Больше всего хотелось поскорее отделаться от царя, как от соринки в глазу, мешает, не позволяет спокойно жить. Спокойно уйти. Словно, собственная совесть смотрит в глаза. Смешно?

Уйти? Бросить?

Вздохнул.

— Думаю, мы просто уйдем, в свой мир, туда, откуда пришли.

— Хорошо... — кивнул царь, спокойно, словно чего-то такого и ожидал... наверно ожидал. — А Златокудрая? Что будет с ней?

Златокудрую он бросать не хочет. Рассказать царю? Жизнь за жизнь? Не хочется, неприятно, словно оправдываешься... Послать царя подальше.

— Илар — это смерть, равно для богов и людей.

— Я спасу ее! — это вдруг подал голос пастух, Эмеш даже вздрогнул.

Спаситель стоял в дверях, моргая мутными глазами и неуверенно цеплялся за косяк.

Царь такого не ожидал.

— Кто это?

— Я Кинакулуш, победитель мангаров! — герой громко икнул и покачнулся.

Царь озадаченно переводил взгляд с него на Эмеша и обратно, силясь понять. Вид нетрезвого спасителя не внушал никакого доверия.

— Жизнь за жизнь, — вздохнув, сказал Эмеш, объяснять все-таки пришлось, — есть закон — жизнь можно обменять на жизнь. Спуститься в царство мертвых и обменять. Его жизнь на жизнь Лару.

— Его жизнь?

Голос царя говорил — "вот его?!"

— Любую. И его тоже. Жизнь есть жизнь.

Царь нахмурился.

— Это равноценный обмен?

— Не знаю, — Эмеш пожал плечами, — но стоит попробовать.

— Почему его?

— Почему бы и нет? Кто-то должен...

Царь хотел было что-то сказать, но передумал. Окинул икающего спасителя взглядом с ног до головы. И долго стоял, что-то решая.

Да что тут решать? Узнал, что хотел, и проваливай! Что может сделать человек? Они сами не знают, как быть... Сейчас надо еще в Илар тащиться, а царь... не забираться же его с собой. Надо будет отправить царя назад в Аннумгун.

Спасителя заметно шатало. Какой ему сейчас Илар? Как-то неприлично даже.

— Ему бы проспаться сначала, на ногах не стоит, — кивнул царь.

— Ага, — с готовностью согласился спаситель, — мне бы поспать. Оглянулся, словно ища, куда бы привалить и вздремнуть.

Эмеш подумал и махнул рукой. Успеем еще на тот свет, утро — вечера, как говорится... впрочем, утро сейчас, но все равно. Очень хотелось тоже завалиться в кровать, отделавшись от царя и совести разом, поваляться, выспаться хорошенько, потом хорошенько позавтракать, и уж тогда можно хоть в Илар. Как там еще с Уршанаби сложится? Сейчас казалось — вся его затея не стоит выведенного яйца, глупо менять какого-то пастуха на аж почти настоящую богиню. Но ведь другого плана все равно нет.

— И мне тоже не мешает поспать, — вздохнул он, — а то разбудили ни свет ни заря... Потом тебя, царь, наверх отправлю.

И быстренько ушел к себе, пока настырный человек не задал новых вопросов.

* * *

Когда проснулся, с кухни доносились аппетитные запахи кофе, гренок и жареной картошки.

Они сидели за столом втроем — аннумгунский царь, пастух и Эмешев демон, обедали и живо обсуждали что-то, кажется спасение мира. То есть Иникер, конечно, не обедал, он просто обсуждал, ибо потрепаться любил как никто другой, а тут такой случай.

Эмеш молча налил себе чашечку кофе.

Троица, умолкнув, выжидающе смотрела на него. Жрать хотелось, аж сил нет, но только если сейчас сесть, то придется участвовать в мироспасительной беседе, Иникер, вон, уже нацелился что-то спросить, небось, важное, глобально-философское, как всегда. А разговоров совсем не хотелось, тем более таких. Ладно, картошка пусть подождет, потом, когда вернется.

Сначала дела.

Выхватил из сковородки пару ломтиков.

— Ну что, пошли в Илар, герой.

— Пошли, — согласился царь, глядя Эмешу в глаза.

Поднялся, положив руку на плечо пастуха — ты, мол, сиди тихо, не дергайся. Эмеш едва не подавился картошкой, но промолчал, только кивнул. Ладно, пусть так, царя ему будет даже проще сменять, они сами решили. Царь так царь. В конце концов — царь сам виноват.

Кинакулуш, словно извиняясь, смотрел на бога.

— 4

По левую руку вздымались к небу светлые горы Унгаля, по правую — темные горы Унхареша. Жизнь и смерть. А они где-то посередине.

Сердито шурша песком, набегали на берег волны. Священное озеро Нух потемнело, отражая в своем зеркале тяжелые, разбухшие от воды тучи, первые капли уже готовы были сорваться и ринуться вниз — словно Атт намеревался устроить всемирный потоп и покончить разом.

Ветра не было, во влажном холодном воздухе висела осторожная тишина. Только песок шуршал.

— Не подходи близко к воде, это может быть опасно, — Эмеш отдернул царя подальше от кромки прибоя. — Здесь рядом Фисид. Будет весьма некстати, если ты помрешь раньше времени.

Царь поспешно кивнул, делая несколько шагов в сторону. Фисид — река смерти, берущая начало у вершин Унхареша. Мирикиль — река жизни.

— Там долина Ир? — спросил царь.

— Да, там.

— Там жили люди, когда их только создали боги?

— Там, — невольно усмехнулся Эмеш. — Между прочим, я принимал в этом непосредственное участие.

Несколько шагов тишины, лишь шелест шагов. Царя, похоже, не слишком впечатлило.

— Зачем вы создали нас?

Эмеш едва не споткнулся и тут же понял — он не знает ответа на этот вопрос. Конечно, он мог бы сразу, не раздумывая, ответить себе, Атту, любому... и ничуть не усомнился бы, что сказал правду. Но что ответить человеку.

— Просто так, — сказал он.

И еще несколько шагов тишины. Царь не возражал.

— Знаешь, для нас это была всего лишь игра, вы — просто игрушки, — получилось неправильно, он и сам плохо поверил. Слишком цинично, за цинизмом легко прятать истину.

— Богам нужны люди, — сказал он, — а людям люди нужны еще больше.

Царь искоса глянул на него, кивнул.

Эмеш прикусил язык, и дальше говорить не стал, иначе это будет слишком похоже на оправдания, а оправдываться он не хотел.

У входа, на солнышке, расположилась черноголовая ворчливая Нима. Она безмятежно загорала, раскинув в стороны все свои восемь ног, вытянув длинный скорпионий хвост и подставив теплым лучам симпатичное личико. Вряд ли царь хорошо разглядел это личико, между тем, Нима могла дать фору любым городским красоткам. Ее мужа рядом видно не было, а жаль, он был гораздо сговорчивее, и, наверняка, пропустил бы без лишних вопросов.

Эмеш не первый раз встречался с этой парой, вот только вряд ли скорпионы его помнят.

— Добрый день, — громко поздоровался он, подойдя ближе.

Нима ничуть не удивилась. Она медленно подняла голову, осмотрела гостей с ног до головы и села, подобрав под себя ноги.

— Какого демона вам тут надо? — вежливо поинтересовалась она.

— Я Саир Нимрахим, люди называют меня Эмеш, я...

— Я знаю, кто ты, — отмахнулась Нима, — я спрашиваю, что тебе здесь надо?

Эмеш бросил короткий взгляд на Атну, — ничего, царь держится спокойно, достойно. Недаром победитель лесных чудищ.

Черт! Ему бы самому так достойно держаться, а то мнется, заигрывает...

Нима нехотя поднялась и встала перед ним во весь рост. Она была человеком лишь до пояса, ниже пояса гигантским скорпионом.

— Я хочу пройти внутрь, — сказал Эмеш.

Но Нима не привыкла просто так открывать вверенные ей врата.

— Зачем? — поинтересовалась она, важно складывая на груди руки.

— Мне надо поговорить с Уршанаби.

— А ему? — скорпиониха кивнула в сторону царя, тот безразлично стоял в стороне, предоставив разбираться Эмешу.

— Ему тоже.

— Неужели? — удивилась Нима. — Зачем ты притащил с собой человека, Саир?

— Он идет со мной. Это мое дело, и оно тебя не касается.

— Касается, раз уж ты решил пролезть в охраняемую мною дверь.

Нима уперла руки в бока, не желая просто так сдавать позиции. Конечно, Эмеш знал — это скорее показное, ей просто нечего делать и даже не из-за чего ругаться с мужем. Они жили тут слишком давно, успели обсудить все, и до смерти надоесть друг другу.

Для Нимы это было какое-никакое, а развлечение. Обижать ее не хотелось, но и терять время тоже.

— Не искушай меня, — мягко произнес он, и на ладони вспыхнуло самое настоящее, крошечное пламя.

Это не произвело никакого впечатления на скорпиониху.

— Спорим, ты ничего мне не сделаешь? — склонив голову на бок, произнесла она.

— Спорим, ты откроешь мне дверь? — усмехнулся Эмеш. И, помолчав, добавил. — Я бы и правда готов был с тобой поспорить, Нима, но боюсь, что выиграю этот спор, и тебе придется спуститься в Илар вместе с нами.

Скорпиониха начала что-то недовольно бурчать себе под нос, но вслух возражать не стала. Она сняла с шеи увесистую цепочку с ключом, и принялась крутить им в замке. Раздался скрежет, щелкнул замок, и Нима распахнула дверь в нижний мир.

— Надеюсь, вы понимаете, что не стоит соваться за реку? — предупредила она. — Иначе пути обратно не будет.

Желая избежать дальнейших разговоров, Эмеш поспешно кивнул и направился к двери. Еще бы не знать! Скорпиониха вытащила откуда-то два желтых пластиковых браслета.

— Наденьте, это ваш пропуск обратно, и знак того, что вы вошли по доброй воле. Не потеряйте, а то не сможете выйти назад.

— Угу, — нацепив один браслет себе на руку, второй Эмеш отдал царю. — Ну, мы пойдем.

Вниз вел длинный узкий коридор, с серыми, облупившимися кое-где стенами и редкими тусклыми лампочками. Здесь почти никто не ходил, и содержать в порядке этот проход было некому. От самой двери и до Илара была ничейная территория, еще не мир мертвых, но уже и не мир живых. Когда-то, очень давно, было решено закрыть это место и поставить стражу у ворот. Тогда создали двух чудовищ гайрурту — Ниму и Кайраша. Только охранять было все равно не от кого, мало кто хотел по доброй воле спускаться сюда, смерть и вечность — плохие соседи.

Шли молча, он впереди, царь чуть сзади. Заблудиться пока было невозможно, коридор не имел ни ответвлений, ни боковых дверей. Впрочем, одна дверь все же была, пройдя до самого конца, они уперлись в нее носом.

Эмеш нажал несколько пожелтевших кнопок. Где-то глубоко в недрах земли включился и пополз наверх лифт, медленно, грохоча и подрагивая. На царя, похоже, лифт не произвел впечатления, или тот просто не подавал виду. Царю, наверно, полагалось сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах, хоть лифты, хоть скорпионы. Хотя ему-то, пожалуй, уже нечего бояться, нечего терять, он и так идет в Илар, на смерть. Дальше некуда, чего ж еще? Спокойно идет.

Совесть...

Оглянулся, хотел царю что-нибудь сказать, что-нибудь хорошее... Царь усмехнулся ему, чуть кривовато, с каплей сарказма. Понимающе так. Эмеш отвернулся, и больше не смотрел, говорить не стал. И так, пожалуй, все написано на его лице.

Совесть.

Ладно, осталось не долго.

Последняя дверь, повинуясь командам Эмеша, отползла в сторону, и перед ними открылся потрясающий вид. Аж дух захватывало.

Было ли над головой небо или потолок гигантской пещеры, даже Эмеш не мог с уверенностью сказать. Вправо и влево, насколько хватало глаз, тянулась мерцающая, словно живая стена. Она казалась прозрачной, но увидеть, что за ней — не возможно, сколько не смотри. Мир мертвых строго охранял свои тайны.

Между ними и стеной степенно несла свои воды темная, полноводная река. Их местный Стикс. В сущности, именно он и был настоящей границей, а стена лишь гигантской ширмой.

До берега метров двести, по мелкому белоснежному песку, похожему не то на снег, не то на соль. У берега, ткнувшись носом в песок, стояла лодка. Самая настоящая, из дерева, хоть и сильно потемневшая от времени. На темном борту лодки нарисован красный дракон с длинным, худым телом и маленьким неуместными крылышками. Красный хорек — как звал его Атт.

В лодке, сгорбившись, надвинув на самые глаза дурацкую клетчатую панамку, сидел Уршанаби, старейший из демонов.

— Эй, лодочник, — Эмеш решительно направился к нему.

Старик поднял голову, даже отсюда были видны его желтые, словно птичьи, глаза. От такого взгляда с непривычки прошибает холодный пот.

— У меня перерыв, — отозвался Уршанаби, — не видишь, я отдыхаю.

— У меня важное дело.

Тихонько хмыкнув, лодочник покачал головой, похоже, его это забавляло.

— Баш на баш. Жизнь за жизнь, — начал Эмеш решительно. — Я хочу вернуть Лару, и привел человека взамен.

Лодочник окинул царя критическим взглядом.

— Что-то хиленький твой баш, который на баш, — ухмыльнулся он, — не впечатляет.

Да чтоб тебя! Эмеш заскрипел зубами.

— Ты уверен, что его жизнь стоит жизни Лару? — поинтересовался демон.

— Он царь Аннумгуна, величайшего из городов! — заверил Эмеш, а лодочник безразлично пожал плечами, "подумаешь царь", говорила его ухмылка, "что мы, царей не видали? Да их тут валом!"

— Он герой! Великий герой! Он покорил все земли от края до края! Грозные воины Урушпака валялись в пыли у его ног и молили о пощаде! Он порубил в капусту лесное чудище!

Лодочник устало смежил веки и очевидно заскучал, Эмеш осекся на полуслове. Все не то. Что толку восхвалять человека. Попробовал еще:

— Это из-за него Лару попала в Илар.

Не открывая глаз лодочник покачал головой, почмокал губами и едва ли не захрапел. Что еще? Эмеш даже растерялся.

Похоже все. Вернуться? Как же так?

Ругаться с Уршанаби Эмеш был не готов.

— Ты прав, Лодочник, — голос откуда-то из-за спины, это царь решил высказаться, — моя жизнь ничего не стоит, она лишь пыль. Не в моих силах спасать богов. Я просто человек.

На этот раз Уршанаби открыл один глаз, с интересом глянул на царя, потом на Эмеша, мол — ты научил?

— Я просто человек, — повторил Атну, — но у меня есть жизнь, а у нее жизни нет. Могу ли я... — Эмеш вдруг понял, что человек уже давно решительно смотрит демону в глаза, желтые, птичьи, в которые даже боги-то побаиваются заглядывать, — ответь мне, лодочник! Может ли мужчина отдать свою жизнь женщине? Просто так. Не рассчитывая, чего она стоит? Не задумываясь, что будет потом?

Ни тени сомнения в голосе, ни тени страха. Пастух бы так не смог, пастух бы промямлил чего-нибудь, помялся, и, наверно, ушел домой. Впрочем, как и он сам, обидно, что ни говори.

Демон кивнул.

— Игра подходит к концу, — он повернулся к Эмешу, словно напрочь забыв про царя. — Вы создали равных.

Равные? Равные с равными. Боги и люди.

Нет. Всего лишь — люди и люди.

Эмеш вдруг понял, вздрогнул, по-новому посмотрев на царя. Равные. Да. Жизнь есть жизнь. Его или Златокудрой — все одно. Все они люди, все равны перед лицом смерти, да и перед лицом жизни тоже равны.

Жизнь за жизнь.

Царь свою отдает так легко. А он сам? Смог бы он? Ведь не смог, даже не подумал, побежал искать других, кто вот так, может... почему? Чем они лучше? Или, вернее, чем лучше он, раз ему так жалко своей?

Чушь! Кто ж свою-то, какой дурак? Кто бы стал?

Вот он, дурак, стоит перед ним. Потому, что не настоящий?