Боги и влюбленные

— Я знал его отца. Жестокий человек.

— Каков отец, таков и сын. Поверь, если Авлу понадобится повысить свой статус за твой счет, он это сделает.

— Спасибо за предупреждение.

Витурий усмехнулся:

— Поблагодари меня, занявшись со мной любовью.

— Ты ведь знаешь, что это запрещено. Если только Тиберий не смотрит.

— Я хочу заняться с тобой любовью без этой козлиной морды.

— Мы жизни лишимся, если нас поймают.

— Рано или поздно наши головы все равно полетят. Никто из нас не становится моложе, и нет ничего более быстротечного, чем молодость и красота. Тиберий любит мальчиков, а не молодых мужчин.

Потрясенный, я вскочил со стула.

— Объясни, что ты имеешь в виду!

— Разве ты не заметил, что все мальчики и девочки на Капри примерно одного возраста? Шестнадцать или около того. Тиберий любит нас молодыми, считая, что к определенному возрасту красота увядает.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. А тебе?

— Скоро будет.

Пожав плечами, Витурий улегся на постель, облокотившись на сильные руки и скрестив ноги в лодыжках.

— Вот так-то. Однажды мы оба полетим с утеса.

— Невозможно.

— Это правда.

— Но это же безумие!

— Конечно, безумие. Но все равно правда. Первым это заметил Нерей, который был довольно наблюдательным и умным политиком. Тиберия привлекает не сама по себе юность. Он ищет невинности. Ищет, чтобы ее разрушить. Несколько месяцев назад Тиберий посетил религиозное жертвоприношение на материке, где возжелал аколита, несшего благовония. Тиберий едва дождался конца церемонии, чтобы вытащить этого аколита и его младшего брата, священного флейтиста, из храма и заняться сексом. Мальчики, невинные дети, испугались и начали сопротивляться. Тиберий приказал переломать им ноги. Нерей был убежден, что Тиберий повел себя так не потому, что они сопротивлялись; просто когда Цезарь развратил их, они больше не были чисты и невинны. Он сломал их, как разрушил бы статую бога, которому решил не поклоняться.

— И что, по-твоему, с нами произойдет?

— Наверное, утесы. Это быстрая смерть, к тому же зрелищная.

— Я не собираюсь так умирать.

Витурий рассмеялся.

— У тебя нет выбора.

— Вначале я попробую сбежать.

— Другие уже пытались. Разумеется, они ничего в этом не понимали. Они не сообразили, как это правильно сделать. Не знали этот остров так, как знаю его я.

— А ты знаешь?

— Я ведь жил рядом, помнишь? В Кампании. Прежде, чем Тиберий поселился на Капри, мы с моими друзьями устраивали здесь пикники. Со мной приплывала одна девочка, которая мне нравилась, и мы занимались любовью.

В восторге я сел на постели рядом с Витурием.

— Ты знаешь пути с острова?

— Я знаю путь.

— Покажи мне его, Витурий, пожалуйста.

— Я собираюсь приберечь его для себя.

— Возьми меня с собой. Когда ты пойдешь? Скоро?

Витурий нахмурился и закусил губу.

— Это очень опасно. Я не должен об этом говорить. Не знаю, сможем ли мы сбежать вдвоем. Пропажу одного быстро не обнаружат. Двоих обнаружат сразу, особенно если один из них — ты, фаворит Цезаря.

— Ты не можешь уйти, оставив меня здесь, чтобы потом меня сбросили с утеса!

— Будь ситуация обратной, ты бы думал сначала о себе, разве не так?

Это был прямой и честный вопрос. Вопрос того типа, который задавал Корнелий в те солнечные, счастливые школьные дни. Соврать было легко, но Витурий был умен и не поверил бы лжи.

— Естественно, — ответил я. — Человек всегда думает в первую очередь о себе. Я человек, значит...

— Я подумаю, — сказал Витурий. — Я бы не хотел, чтобы тебя сбросили со скалы, но еще больше не хотел бы полететь с нее сам. У нас есть время. Погода должна быть подходящей, а сейчас на небесах ни намека на возможность воплотить мой план.

— Понятно, — угнетенно ответил я. — И еще, хочу, чтобы ты знал — твоя тайна останется со мной.

Он засмеялся и погладил меня по голове.

— Я знаю. Ты преданный друг. Ты очень хороший человек, Ликиск.

— И ты тоже, — проговорил я как можно искреннее, а не просто чтобы польстить замечательному мальчику, который к тому же знал отсюда путь.

Когда Витурий обнял меня и притянул к себе, я позволил ему себя поцеловать, а когда он снял с меня одежду и опустился на колени — прекрасный юноша, поклоняющийся Приапу, — постарался быть с ним нежен. Прошло много дней с тех пор, как я предавался плотской страсти с удовольствием — особенно без свидетелей, — и теперь собирался получить от этого все, что возможно.

Было далеко заполночь, когда Витурий осторожно выбрался из моего дома и отправился к себе.

Утром юные обитатели Капри обычно нежились под солнцем, играли неподалеку от своих домов или просто прогуливались, не подходя, однако, к ступеням, ведущим к берегу у подножья уступов. Преторианцы были настолько уверены, что с Капри не сбежишь, что не очень внимательно относились к своим обязанностям. В основном их работа заключалась в том, чтобы не пускать людей на остров.

Витурий объяснил:

— Вскоре после того, как Цезарь сюда прибыл, он прогуливался по краю обрыва, восхищаясь видами, и вдруг увидел перед собой местного рыбака, приплывшего на маленькой лодке. Рыбак забрался по ступеням, чтобы подарить Тиберию свой великолепный улов — огромную кефаль. Тиберий испугался и приказал своим охранникам отхлестать этой кефалью рыбака по лицу. Чешуя больно царапала кожу, и злосчастный рыбак закричал: "Хорошо, что я не принес Цезарю того огромного краба, что остался у меня в лодке!". Тиберий немедленно приказал доставить краба и повторил наказание. С тех пор, как эта история стала известна, желающих заглянуть на остров без приглашения больше не было.

Судя по поведению юных жителей Капри, либо они слишком боялись сбежать, либо просто не хотели. Многие из них считали жизнь с Цезарем гораздо лучше той, которую им приходилось вести до переселения сюда.

Все они были привлекательными, и я пытался с ними подружиться, однако меня сторонились. Когда я спросил об этом Витурия, тот сказал:

— Они знают, каких трудов Цезарю стоило тебя заполучить, и помнят, что произошло с Нереем и тем солдатом. Тебя боятся.

— Тогда у нас есть мы, Витурий, — ответил я, обнимая его. Я не любил Витурия так, как любил Марка Либера. Я любил его, как любил Ликаса, Палласа и старину Поликарпа.

Дистанция между мной и остальными гостями Тиберия сильно меня тревожила. Еще никто не боялся Ликиска и не бегал от меня лишь потому, что я — это я. Витурий предложил не обращать на это внимания, но я не мог не думать о том, как обстоят дела.

— С их стороны нечестно так ко мне относиться. В конце концов, ты же мой друг, и с тобой ничего плохого не происходит.

Пожав широкими плечами (на которые был наброшен один из моих халатов), он спросил:

— А я-то что могу сделать?

— Скажи им, что меня не надо бояться.

— Я скажу, если это тебя осчастливит.

— Осчастливит.

Почти каждый день я подходил к краю утеса и смотрел в море, на нескончаемую процессию кораблей, что направлялась в порты Италии и обратно. Сперва эти прогулки доставляли мне удовольствие, но, узнав, с какими зловещими целями Тиберий использует известняковые утесы, я стал подходить к краям этих белых бездн с дрожащими руками, представляя жестокие сцены, в которых мальчиков и девочек сбрасывают вниз, навстречу смерти.

Что за изъян был в сердцах римлян, думал я, если они изобрели столь жестокий способ умерщвления? В Риме, в черте города, находилась ужасная Тарпейская скала, ненавистное место казней: по ней проходили многочисленные жертвы, чьи обезображенные тела скапливались внизу, словно камни. И здесь, на этом прекрасном острове, окруженном великолепным царством Нептуна, сверкающие белые каменные стены тоже превратились в инструмент смерти.

Я тщетно высматривал путь вниз, ища секретную тропу Витурия и надеясь, что он сочтет меня достаточно надежным, чтобы взять с собой, решив бежать на свободу.

Эти уединенные прогулки продолжались неделями; мое одиночество нарушали только ночные визиты Витурия, дневные беседы и походы к Цезарю ради удовлетворения его прихотей. Если какие-то обитатели этого борделя и были тронуты словами Витурия обо мне, никто из них не смог преодолеть разделявший нас барьер страха. Все они были очень привлекательными: мальчики — самыми соблазнительными, девушки — самыми симпатичными. Меня к ним тянуло, но они были безумно далеко.

И все же я выбрал одного мальчика, за которым начал наблюдать, понимая, впрочем, что могу делать это только на расстоянии.

Витурий назвал мне его имя — Луций.

— Отец его кому-то продал, а тот человек отдал его Цезарю. Он здесь примерно год, чуть меньше меня.

— Сколько ему лет? — поинтересовался я.

— Около четырнадцати.

— У него еще есть время, прежде чем его бросят с утеса, — пробормотал я.

— Он красавчик, ничего не скажешь.

— Вроде он не так меня боится, как остальные.

— Почему ты так считаешь?

— Он пару раз мне улыбнулся.

— Может, тебе стоит с ним поговорить? Может, он больше стесняется, чем боится?

Юноша жил с четырьмя другими довольно обыкновенными мальчиками. Их домик был вдали от моего; между ними стояло три других постройки. Витурий находился в этом просторном доме, когда туда зашел Цезарь и принял участие в представлении четырех его обитателей. Четверка его удовлетворила, сообщил Витурий, но изобретать сюжет они не стали, просто выполняя инструкции Тиберия.

— Ты прав относительно Луция, Ликиск. Он из них самый лучший. В нем есть красота, хотя и простонародная.

В его голосе я заметил некоторую ревность.

Луций был одарен игривой красотой, проявляющейся, когда мальчик постепенно превращается в юношу: тело начинает крепчать, тонкие мальчишеские руки меняют форму, становясь мускулистыми, грудь округляется, соски начинают выпирать, словно дерзкие почки, плечи становятся шире, в паху растут волосы, на щеках появляется пушок. Волосы Луция были черными. О цвете его глаз я мог лишь догадываться и выбрал зеленый. Пока что он не вытянулся, хотя стопы и ладони намекали на будущий высокий рост, являясь слишком большими для его в остальном идеальной симметрии. Он не испытывал стыда и практически постоянно ходил голым, что, как я подозревал, было его способом продемонстрировать то, что скоро он превратится из ребенка в юношу. Но самым привлекательным в Луции была быстрая, легкая улыбка, которую он не прятал, если замечал мой взгляд.

Возможно, он действительно был застенчив, как говорил Витурий. Он явно знал о моем интересе к нему. Когда наши глаза встречались, он отворачивался.

Наконец, расстроенный и охваченный нетерпением, я дождался, чтобы он взглянул на меня с безопасного расстояния, и помахал ему рукой. Потом импульсивно поднес руку к губам и послал ему воздушный поцелуй. Уже собираясь повернуться, он вздрогнул (словно его кто-то ударил), а потом расплылся в улыбке, смущенно приложил к губам кончики пальцев и вернул поцелуй.

Мы не поговорили ни в этот, ни на следующий день. Но на третий день, прогуливаясь у края утесов, я услышал за спиной шаги. В ужасе повернувшись и приготовившись сражаться, если кто-то собирается меня столкнуть, я увидел Луция с таким же перепуганным лицом.

— Я не хотел тебя напугать, — извинился он. Как обычно, он был без одежды.

— Ты напугал, — резко произнес я. — Ты ведь знаешь об этих скалах.

Кивнув, он поглядел вниз.

— У меня о них кошмары.

Засмеявшись, я ответил:

— У меня тоже.

— Меня зовут...

— Луций, я знаю.

— А ты Ликиск.

Усмехнувшись, я похлопал по его широкому, крепкому плечу.

— Мы многое друг о друге знаем!

— Говорят, ты любимчик Цезаря, — сказал он с уважением.

— Вчера — любимчик, сегодня — корм для рыб, — ответил я, и он рассмеялся. — Я был прав насчет твоих глаз, — продолжил я. — Догадался, что они зеленые. У такого, как ты, просто должны быть зеленые глаза. И замечательная улыбка.

— А твои глаза голубые. Я на это надеялся.

— Польщен, что тебе не все равно.

— Мне далеко не все равно, Ликиск.

— Тогда для меня это действительно честь.

— Кажется, я в тебя влюбился.

Я засмеялся, но тут же объяснил причину своего веселья:

— Я смеюсь, потому что мы с Витурием решили, будто ты очень стеснительный. Но ты, оказывается, совсем не такой. Напротив, ты очень прямолинеен!

— У тебя есть кто-нибудь, в кого ты сейчас влюблен?

Даже если здесь был бы кто-то, кого я любил, я бы ему не признался. Он так надеялся, что у меня никого нет. И разумеется, я не мог рассказать ему о Марке Либере.

— Нет, никого.

Как я и ожидал, Луций широко и довольно улыбнулся.

Я с радостью обнял его и поцеловал, но мы тут же отстранились друг от друга. По тропинке кто-то шел.

— Я к тебе сегодня загляну, — пообещал Луций.

Я медлил, зная об опасности, но все же не смог возразить, глядя в такие глаза.

— Хорошо, но будь осторожен.

Когда мы расстались, он отправился домой с безошибочной беспечностью влюбленного мальчишки.

Возвращаясь к себе, я хотел рассказать Витурию о своем новом друге.

Но у порога меня ожидал преторианец.

XIV

Немолодого воина звали Бланд, и это был дружелюбный охранник, хотя служака до мозга костей. Как и остальные преторианцы, он знал, что я у Цезаря на особом счету, однако с равной вежливостью относился ко всем живущим здесь мальчикам и девочкам. У него были приятные манеры, но плохие новости.

— Витурий пытался сегодня сбежать. Ты должен пойти со мной.

Я в ужасе спросил:

— Куда?

— За тобой послал Калигула.

Это было странно. Я ожидал, что меня доставят самому Цезарю, всегда присутствовавшему при наказаниях, уверенный — мне предстоит именно оно. Витурий наверняка признался, что я просил взять меня с собой. Признался не потому, что был из тех, кто впутывает в свои дела окружающих ради собственного спасения. Спасти себя ему было не суждено. Это пытки перед смертью заставили Витурия выложить информацию, независимо от его стремления ее скрыть.

Резиденция наследника Цезаря располагалась на небольшом расстоянии от просторного дома Тиберия. Дом Калигулы был меньше, но столь же комфортным и уютным. Умеренный образ жизни, который вел росший в армии Калигула, был перенесен на Капри, обретя, впрочем, более величественное воплощение.

Молодой человек ожидал меня в приемной. Он сидел в позолоченном кресле с красными подушками и смотрел в большое окно на солнце, поднимавшееся над зеленоватым морем. Когда я вошел в комнату, он встал, улыбнулся, но ничего не сказал, а затем повел Бланда и меня по длинному коридору в комнату без окон, до дрожи напомнившую мне тюрьму в лагере преторианцев. Там на грубой деревянной скамье лежал труп Витурия.

— Его заметил Авл Вителлий, — сухо объяснил Калигула, — Мальчишка, разумеется, тут же понял, что Витурий пытается сбежать, и вызвал охрану. Когда Витурий боролся, охранник ударил его мечом. Он прожил достаточно, чтобы ответить на некоторые вопросы. Рассказал и о тебе. О том, что ты хотел с ним сбежать. Не отрицай. Я знаю тебя достаточно, чтобы ему поверить. С этим все ясно. Ты рад, что не сбежал?