Допускал он всякое, вплоть до того, что мальчика схватили и под пытками вырвали у него тайну. А что? Есть вещи, которых ни один человек не выдержит, куда уж Кариму?

Есть и те, кто не сказал ни слова под пытками, так и умер. Есть. Но рассчитывать на такое — не стоит. А потому Бурим пошел сам. Один.

Правда, сторожился он недолго, аккурат пока не увидел родные аллодийске флаги и лица, не услышал родную речь.

— Наши!!!

Да и Карим себя прекрасно чувствовал, сидел в новенькой, по размеру подогнанной кольчуге на небольшом коньке, а рядом...

Торнейский?

Знамя — его. А шрамов у него вроде не было?

Гадать Бурим не стал, а вылез из канавы и затопал к дороге. Свои же...

Разочароваться ему не пришлось. Действительно — свои. Увидев отца, Карим так сиганул с лошади, что та едва на колени не упала.

— ТЯТЯ!!! ЖИВОЙ!!!

Что родители за детей переживают, оно понятно. А вот что дети за родителей?

Уж сколько и чего передумал Карим в крепости, не имея возможности узнать ничего... Ни о семье, ни о родных, ни о друзьях, ни о деревне — живы? Умерли? Попали в плен? Спаслись и схоронились? Страшное это гадание, и лучше б никому так не гадать. Никогда и ни о ком.

Бурим подхватил сына на лету, ссадил руку о кольчужные кольца, но даже внимания не обратил.

— Сынок, живой...

И больше тут ничего не надо, только обнять, только чувствовать рядом с собой живое тепло и знать — сын. Родной, рядом...

Живой, спасибо вам, боги, вечное и незыблемое спасибо!

— Гхм...

Бурим на минуту отвлекся от сына, и остолбенел. Рядом с ним стоял маркиз Торнейский. Кто-то другой бы растерялся, но армейская выучка сказалась. Бурим вытянулся в струнку.

— Десятник 'Рысей' Бурим Сарей к службе готов!

Рид хлопнул его по плечу.

— Спасибо, старина, за сына.

— Моя честь и верность принадлежат Аллодии и королю!

Рид кивнул — и протянул мужчине свиток.

— Карима я забираю к себе, оруженосцем.

Бурим рот открыл.

— Ваше сиятельство... честь какая!

— Настоящим мужчиной парень вырос. Гордись собой, десятник. Твой род чести не уронил. А еще этим указом дарю тебе землю. И так, по мелочи...

Бурим вытянулся еще сильнее, хотя куда бы уж?

— Благодарю, ваше сиятельство!

— Степняков мы разбили, можете выбираться из схрона, соседей оповестите. Но по округе кто-то может еще мотаться, они бежали, что тараканы, — ухмыльнулся маркиз. — Так что осторожнее, без лука в лес по ягоды не ходите.

— Слушаюсь, ваше сиятельство!

... Отряд уже уехал, а староста так и стоял дурак дураком посреди деревни.

Потом уж догадался развернуть свиток и прочесть.

Награда от маркиза была королевской, иначе и не скажешь. Деревня Ухаровка приобретала статус 'вольного села'. То есть — господина над ними не будет. Только король, только ему налоги и платить, а не господину еще десятину, и законы соблюдать только королевские, и суда требовать, опять же... да много чего хорошего в таких селах.

Сам Карим получал дворянское достоинство. Правда, пока без титула, есть такое — безземельный дворянин, шевалье, потом уж, если заслужит, будет ему земля. А не заслужит — и поделом. Ну и маркиз брал его с собой.

А еще лежал приказ маркиза, с печатью и подписью, о выдаче старосте Буриму сотни золотых — на поправку разоренного и потравленного степняками. В Равеле и получить можно.

Стоит ли удивляться, что староста упал на колени и вознес благодарность небу.

За все. За маркиза Торнейского, за сына, за рыбную ловлю...

Этой зимой деревне голод не грозит. Сколько смогут, столько зерна и спасут, а так — деньги есть. Прикупим и зерна, и скота, и...

Спасены! Просто — спасены!

Мысль прикарманить деньги, сбежать из деревни, перебраться в город... ладно. Из песни слова не выкинешь, к Буриму она пришла, на целых три секунды. Посмотрела, подумала — и убралась восвояси. Не тот человек, чтобы искушению поддаваться, ох, не тот...

А раз так — и стараться нечего.

Бурим молился и радовался. А отряд его сиятельства маркиза двигался к Равелю.

Шарлиз Ролейнская.

Путешествовать сложно, даже если ты здорова. А уж если беременна....

Шарлиз все прокляла.

Ее мутило, голова кружилась, постоянно хотелось в туалет... с ума сойдешь! Если бы старухи не поили ее постоянно какими-то зельями, давно бы все поняли про беременность. Но и так...

Шарлиз спала постоянно. Целыми днями.

Просыпалась, ела, опять засыпала.

Планы у нее были простые. Равель — и домой. Под крыло к отцу, к маме... а уж они придумают и что делать с ребенком, и что делать с его наследством — это о Степи. Шарлиз расспрашивала старух, и вышло так, что ее ребенок, может, единственный, кто у кагана останется. Остальные все в Степи.

Узнают о поражении, резня начнется, а такое дело начинают с чего?

Правильно, предыдущего кагана под корень изводят, с его семенем, чтобы и следа не осталось на земле. И Шарлиз бы тоже, окажись она в Степи.

Но кто бы каганом не стал — не удержится.

Хурмах малым не двадцать лет потратил, объединяя Степь, связывая рода в единое целое, сковывая где угрозами, где союзами, где золотом, где железом. И, как любой разумный каган, позаботился о соперниках. Извел всех, кто мог с ним сравняться.

Так что...

Резня, развал союзов, междоусобица, и лет за десять оно кланам надоест до слез. А вот ежели лет через десять — двенадцать явится наследник погибшего кагана...

Символ.

Знамя мира.

И ведь может сработать...

Шарлиз это отлично понимала, и не собиралась отдавать такой козырь в чужие руки. Отцу пригодится, а уж он для своей Лиз расстарается. За такой-то подарок?

Мужчины, драгоценности, балы...

Так, в приятных мечтах, Шарлиз и ехала в Равель. Она же хитрая, она все рассчитала, у нее все получится. Правда ведь?

Мария-Элена Домбрийская.

— Не поеду! Не хочу!!! Это все ты, дрянь!!!

Силанта визжала, что тот поросенок. Матильда смотрела с улыбкой.

Лорена взялась за виски. Крики дочери явно плохо действовали на ее барабанные перепонки.

Матушка Эралин поглядела на это, и поступила решительно. Шагнула вперед...

— Хлоп! Шлеп! Тресь!

Пощечины так и посыпались.

Силанта остолбенела. С ней никогда... никто... Да как же это!?

Не меньше остолбенела и Лорена.

— Пришла в себя, чадо грешное? — мягко поинтересовалась матушка. — Небось, как с мужиками валяться, так не возмущалась? А за грех — и расплата бывает.

— Да не было ничего!!! — взвыла Силанта.

— За ложь прочтешь двадцать раз молитву к Сестре Милосердной, — припечатала матушка. — Об облегчении тяжести ноши нашей. Лезь в карету...

Силанта поняла, что ее никто не поддержит, и смирилась. Полезла...

— Не волнуйся, сестренка, это только на полгода. А потом либо я замуж выйду, либо матушка, но мы тебя выпишем обратно. Там уж никому не будет дела до твоих блудней, — 'поддержала' ее Матильда.

— Чтоб ты сдохла!!! — выкрикнула плачущая Силанта.

— Лет в сто и от старости — обращайся, — Матильда и не подумала обижаться. На кого? Так и улыбалась бы, но ахнула сзади Ровена.

— Что случилось?

Вопрос был глупым.

Что?

А все!

Женщина стояла и держалась за живот. А под ней собиралась лужа воды...

— Ой, — очень умно выдала Ровена, и начала оседать на лестницу. Видимо, от испуга.

— Цыц! — рявкнула Матильда. — Дорак!!!

— Да, ваша светлость?

Капитан 'провожал' Силанту, оставаясь незамеченным. Не хотелось ему видеться с девушкой, вообще не хотелось. Но тут уж такое дело...

— Отнесите Ровену в мои покои и позовите к ней лекарей и повитух.

— К прислуге? — возмутилась Лорена.

Матильда пожала плечами.

— К компаньонке и подруге. Вопросы есть?

Вопросов не было. Дорак уже нес женщину вверх по лестнице, и кто-то кричал, призывая лекаря.

— Держись, Малечка. Нам придется побывать на родах.

— Зачем?

— А чтобы нам Ровену не угробили.

* * *

Первые роды прошли очень быстро.

Ребенок родился через шесть с половиной часов после начала родов, получил имя — Бернард и фамилию — Сирт. Во всяком случае — пока.

Лежали у Ровены и другие документы, где она значилась вовсе даже Иллойской, но про них девушки собирались молчать. Пока — молчать.

А на родах Матильда присутствовала не зря. И лекаря разогнала в грязных сапогах, и повитух заставила мыть руки, и все поверхности протерли со щелоком, и пеленки прокипятили и прогладили...

Микроб, конечно, тварь нежная, и от грязи дохнет. Но вдруг какой останется?

— Тильди...

— Да, Малечка?

— Давай мы с тобой посмотрим в интернете про антибиотики, а?

— Малена, милая, там простого производства, кажется, и нет. Нужны наши промышленные мощности... ну хотя бы века девятнадцатого.

— Тильди, неужели мы ничего не придумаем?

Матильда только вздохнула.

Ладно, почему бы и не посмотреть? Про тот же пенициллин? Ведь был бы антибиотик — и Варсон мог бы выжить. И куча людей...

— Ладно. Посмотрим.

Малена улыбнулась своему отражению в зеркале. Сестренке.

— Спасибо, Тильди.

— Да не за что пока. Подумаем мы над антибиотиком, обещаю. А представляешь, если что получится?

— И что?

— На святость нарываешься, сестричка.

— То есть?

— Будешь святая Мария-Элена Лечительница, покровительница лекарей.

Малена представила себе эту перспективу — иконы с ее лицом, мощи, саркофаг — и содрогнулась.

— Умеешь же ты напугать!

— Умею, — довольно согласилась Матильда. — Кстати, а патентное бюро у вас есть?

Малена вздохнула.

— Нет.

— Плохо. Надо поговорить с Тальфером. Откроем. А то сопрут ценный продукт вместе с технологией производства — и спросить не с кого будет.

И поди, возрази. Ведь права на сто процентов!

— Может, и пусть? Это же на благо всех?

— Ладно. Подумаем, — согласилась Матильда. — Но сливочки снять хотелось бы. Это ж золотое дно.

— Если не сожгут.

— Почему?

— По твоим же собственным словам. Собираешься менять мир? Вспомни...

— Тьфу на тебя. Язва герцогская.

— Вся в тебя сестренка. Вся в тебя.

— И все равно — тьфу.

— Я тебя тоже люблю, сестричка.

— И я тебя.

Аланея, Аллодия.

В этот раз свидание проходило в маленьком домике на улице Могильщиков.

Ластара отослала Вереша (или думала, что отослала), и с чистой душой отдавалась любовным утехам. Это уже потом, когда они лежали разнеженные, с любовником, на ковре, после любовных утех — кстати, любимому очень нравилось именно в комнате колдуньи, так что хрустальный шар, умей он в самом деле показывать увиденное, смог бы прославиться не хуже порноканала.

— Ласти, к тебе скоро должен приехать принц.

Слова любимого Ластара сомнению не подвергала.

— Как скоро?

— Завтра, послезавтра...

Ластара кивнула.

— Я что-то должна ему сказать?

— Скажи, что ради него провела ритуал и получила более сильное снадобье.

— Ладно.

— Вот склянка.

Пузырек темного стекла отправился в стол, в верхний же ящик, а Ластара улыбнулась любовнику.

— Как скажешь, любимый.

Мужчина довольно кивнул.

— Отдашь ему склянку, скажешь, что трех капель в день достаточно.

— Твое слово — закон, — мурлыкнула Ластара.

— А теперь — иди ко мне. Если закон — то исполняй.

Ласти поклонилась.

Учитывая, что она была обнаженной, смотрелось это весьма провокационно.

— Как прикажет мой господин...

Господин смотрел с улыбкой, за которой были скрыты далеко не такие похотливые мысли. Нет, не такие...

Убил бы дуру, да нельзя, пока она еще полезна.

Расклад прост. Со дня на день прибывает Дилера Эларская. Ее должен встретить не принц, а уже король Найджел, это вскружит ему голову, заставит отказаться от невесты, спровоцирует скандал, а там...

Уже многое готово для переворота.

Пора прыгнуть. Остеон умрет — и через пару недель на троне будет новый король. И — нет. Не Найджел.

А Ластара...

Что ж, дней пять у нее еще есть, пусть умрет счастливой.

И мужчина снимает с пальца кольцо с рубином. Все же девчонка полезна, пусть остается в своих заблуждениях.

— Это не браслет. Пока, моя леди...

Надо видеть, с каким счастьем на лице женщина примеряет кольцо.

— Мой лорд...?

— Да. Думаю, через десять-двенадцать дней...

Женщина закрывает ему рот поцелуем. И не подозревает, о чем сейчас размышляет любовник.

Ах, какие ж вы, бабы, дуры, когда вам говорят волшебное слово 'женюсь'. Какие ж идиотки.

Нет бы подумать — почему именно вы, почему сейчас и здесь...

Женюсь.

У большинства женщин это слово прекрасно заменяет обезглавливание — все равно мозг потом не применяется. Никак.

Не зная об этих мыслях, Ластара изо всех сил старалась ублажить своего любовника. Вереш наблюдал за этим и мечтал его убить.

Все были при деле.

Матильда Домашкина.

Матильда даже не сразу поняла, где она открыла глаза.

А ничего так комнатка...

Светлые кремовые стены с фактурной штукатуркой вместо обоев, большая двухспальная кровать, шкаф, трюмо, кресло, стул и телевизор на кронштейнах, на стене. Все.

Мебель приятного золотисто-орехового цвета, на окнах занавески из полос зеленого и золотого шелка, на трюмо здоровущая ваза зеленого стекла, в ней роскошный букет белых роз.

Тяжелая люстра под бронзу и такое же бра.

На полу — паркет. Не ламинат, а именно паркет, такой, наборный, сразу видно — жутко дорогой. Рядом с кроватью, на стуле, сложена вся одежда Матильды, а сама она лежит под одеялом в одном белье.

Вот так и проверяется правдивость бабушкиного утверждения.

Всегда надевай красивое белье, вдруг именно сегодня тебя собьет конем прекрасный принц. А ты ему что покажешь? Панталоны 'прощай, потенция'?

Матильда, кстати, плохого белья в гардеробе и не держала. Лучше два-три дорогих комплекта, чем десяток жутких тряпочек. Вот и сейчас на ней был вполне приличный серый гарнитур с кружевом и розовыми бантиками, не стыдно показать. Ни коню, ни принцу.

— Мы в гостях у Давида? — подала голос Малена.

— Подозреваю, что да.

— Проверим?

Организм давно требовал уединения и задумчивости, а потому Матильда кивнула. И поднялась с кровати... оххх!

На животе был весьма некрасивый кровоподтек. Ну, папаша!

А болело так, что девушки сразу поняли — зарядка отменяется. На неделю — точно.

Матильда открыла шкаф, и обнаружила там свою сумку. Кое-как выудила легкое платье, натянула его через голову и погляделась в зеркало.

Ну... что сказать?

Кто-то и с похмелья лучше выглядит. Определенно.

Под глазами круги, кожа серая, волосы висят паклей... картина 'графские развалины'.

— Почему графские? Герцогские!

— После развала уже не разобраться, чьи там обломки валяются.