Затем царь осмотрел пушка. Стальная, казнозарядная, калибром 50 мм. с тонкими, всего 2 см., стенками, с постепенным усилением по стволу, вплоть до каморы, пушка потрясла Петра. Поднес фитиль к стволу. Пушка громоподобно рявкнула, окуталась смрадным пороховым дымом. Ядро черным мячиком взлетело в стылое московское небо и вдребезги разнесло сарай на дальнем конце поля. Петр в полном восторге тряс банником и кричал срывающимся баском: "Виват!" Горделиво оглядывался на сопровождающих, дружно высказывающих восторг перед его меткостью. Перед послами вновь стоял восторженный юноша, а не грозный царь. Оружие, показанное послами, конечно, не двустволки и пистолеты попаданцев, но намного лучше, чем у турков или шведов. А когда Петру объяснили, что фузеи несложно переделать в штуцера и рассказали о пуле Минье, он пришел в полный восторг. Напоследок царю подарили ноутбук и пистолет с золотыми накладками на рукоятке и двумя магазинами патронов. Петр радовался подаркам словно мальчишка. Договорились, что на следующее утро в Преображенское приедут электрик и компьютерщик. До вечера они планировали установить генератор с конским приводом, протянуть во дворец электросеть и объяснить юному царю, как пользоваться сложным электронным прибором из двадцать первого века. А вот о шпионской закладке на ноутбуке, позволяющей не только прослушивать разговоры, но и через веб — камеру видеть происходящее вокруг, царю не сказали. Дружба-дружбой, а табачок врозь...
Теперь дело оставалось за согласованием позиций сторон и торговлей за условия соглашения.
Следующие две недели послы Мастерграда были заняты с утра и до ночи. Едва солнце поднималось над хмурым заснеженным городом, сани с Александром и Рожковским выезжали из посольских ворот. В сопровождении драгун охраны направлялись в Хохловский переулок, в особняк Украинцева, главы Посольского приказа. Напряженные переговоры, в которых с одной стороны участвовал Емельян Украинцев с дьяками, а с другой оба посла с советниками, шли сложно. Ласково разговаривали переговорщики с русской стороны, но торговались отчаянно: "Никак не можно отдать русские земли!" Посольские дьяки не торопились, упрямо стояли на своем. Прочли мастерградцам все летописи, подтверждающие принадлежность спорных земель русскому царству. Несмотря на личное распоряжение Петра и отчаянную нужду увязшего в войне с Турцией русского царства в мастерградском оружии, договориться не удавалось.
Все это время послы не виделись с царем Петром. Только по вечерам получалось позвонить, поинтересоваться, как царь осваивает технику двадцать первого века. Проброшенный до Кремля кабель соединил подаренный Петру ноутбук и локальную сеть посольства, и позволил установить в личных покоях молодого царя телефон. Пришлось позвонить и пообещать Петру поддержку в борьбе с Оттоманской Портой. Впрочем, это заранее предусматривалась посольскими инструкциями.
Медленно, по миллиметру, позиции переговорщиков начали сближаться. Наконец, стороны пришли к взаимоприемлемому компромиссу. Город получал север Челябинской области почти по границы двадцать первого века, по факту юг и так был за ним. За это Мастерград обязался безвозмездно поставить России пять тысяч комплектов пехотных лат, десять тысяч фузей и пятьдесят стальных орудий. Город получал право сам и совместно с жителями России создавать на территории царства мануфактуры и рудники. Получал право на беспошлинную торговлю, покупать и строить дворы в городах русского царства, наконец, право самоуправления в них и суд над мастерградцами по законам города пришельцев.
Петр лишь недавно получил реальную власть и на престоле держался непрочно. Боязно было взваливать на одного себя важное решение о договоре с Мастерградом: неопытен и с детства пуган. Царь повелел собрать Боярскую Думу.
Смутные тени гуляли по палате, где собралась Боярская Дума. К печам не притронешься, так натоплено, душно. За окном стремительно темнело, свет от лампад в углу и колеблющееся пламя свечей в подсвечниках литого серебра с трудом освещали суровые лица думских чинов. Вдоль стен, искусно разукрашенных картинами с давними деяниями святых и московских царей каменными идолами, сидели думские. Дворяне, дьяки, окольничьи. Бояре важные, в горлатных шапках о сорока соболей, бороды холеные, на пальцах пронзительно сверкают самоцветами перстни. Потеют в дорогих выходных шубах. Сослужили многие службы русскому царству, славны деяниями собственными на государевой службе и предков. Думный дьяк Виниус с двумя подьячими расположился отдельно, записывает речи. Бояре украдкой косятся на сумрачного царя, пытаются угадать его волю. По очереди неторопливо поднимаются. Как один плачутся о святой русской земле, которую хотят забрать непонятные, то ли православные то ли нет, пришельцы. Петр, облаченный в царских ризы и бармы, нахохлившись, молча сидит на троне, от досады грызет ногти. Третий час переливают из пустого в порожнее. Крепится, выжидает, что скажет Дума. Слишком еще непрочна власть Петра, отчаянно нуждается он в поддержке...
Наконец, поднялся князь Борис Алексеевич Голицын. После отстранения от власти царевны Софьи, царев воспитатель набрал большую силу. Огладив пышные усы, скользнул небрежным взглядом по притихшим думским боярам, окольничьим, дьякам и дворянам. Неделю тому назад на общем собрании родственников мужского пола Голицыны решили, что никаких отношений с городом попаданцев не будет. Живут без лучших людей, этим подают плохой пример русским мужикам. Давно ли царство до основания потряс бунт вора Стеньки Разина? Даже мысль о восстании пресекать надобно! А еще людишек к себе сманивают. Долог, труден и страшен путь на южные уральские окраины, через дикие леса, мимо немирных кочевников, но бегут и мужички, и староверы... Дескать, там истинное Беловодье. Ни бояр, ни дворян, ни барщины, батогами не бьют, без вины не казнят, и всегда есть добрая работа, за которую щедро платят. В том большой убыток может статься лучшим родам! Была еще одна причина такого решения. Незаслуженная обида жгла Голицыных. За что сослал Василия Васильевича с семьей и лишил боярства? Тем унизил весь род! А на царство звать назад добрую царевну Софью. За такую услугу она ужо пожалует верных слуг. А Петр, а что Петр? Мало ли государей московских умирало по неведомым причинам?
Князь гулко заговорил, прямо и по делу:
— Ружья и пушки добрые обещают поставить, помочь в войне с турками, это все хорошо. Но какой сей град дает пример народу русскому богобоязненному?
Князь повернулся, размашисто перекрестился на потемневшие лики на иконах, глянул из-под насупленных бровей на примолкших бояр, с открытыми ртами слушавших Голицына:
— Царя у них нет, лучших родов нет. Всех извели! Да еще бают в 1918 году от рождества Христова расстреляли помазанника божия! С этакими татями и потомками воров мир вечный подписывать? Да ни за что! Послать войско доброе, привести бунтовщиков к покорности православному царю! Тогда и ружья с пушками поставят, и отряд добрый на войну выставят по повелению государеву!
Петр слушал, грыз ноготь. Слишком многое ему показали послы, не верил он, что возможно так просто покорить Мастерград. На болото Боярской Думы речь князя произвела впечатление, сходное с дрожжами, попавшими в тесто. Забурлили, пошли пахучие пузыри.
— Правильно! Ужо покажем ворам! — галками загудели иные бояре. Легко им стало. Решили дело по старине. Многих думских волновали мысли, схожие с голицынскими. Только видимое благоволение Петра мастерградцам, и боязнь крутого нрава молодого царя, до поры сдерживала их. Иные сомневались. Великие выгоды предлагали послы города мастеров, но боязно, очень боязно решиться на новое.
Поднялся думный дворянин Обельский, в венгерском кафтане, без бороды. Известен он был латинскими порядками, кои завел в собственном доме да торговлей с иноземными гостями. Поклонился царю, произнес голосом, в котором читалось сожаление:
— И какое войско мы сможем послать на окраины уральские? Путь туда долог, идет по диким местам, где ни городов, ни припасов. Ну полтысячи, ну тысячу воинских людей. Побьют их мастерградцы, а на нас осерчают!
Он оглядел печальным взором притихших думских. Устало махнув рукой, продолжил:
— Не одиножды говорил я вам. Немцы, голландцы, шведы, все страны заводят у себя мануфактуры: железные, полотняные, кожевенные, стекольные, по рекам ставят лесопилки, добрые, как на Кукуе. Одни мы сидим сиднем. А почему? Мастеров своих нет, а иноземцы ехать к нам не хотят... А без них не обойтись. В кои поры появились мастерградцы, согласны помочь, а мы кочевряжимся! А ну вас, приговаривайте, что хотите!
Он тяжко вздохнул и уселся назад.
— Гулящие людишки да воровские казаки сказки о городе сем разносят, народ волнуется! — выкрикнул толстый как перина боярин Стрешнев, громко стукнул посохом о пол. Встретился с бешенным взглядом молодого царя и чуть не сомлел от страха. Очнувшийся Петр лягнул левой ногой, зло спросил:
— Кто еще что сказать хочет? — на раззявленные рты думских глядит зло, рот сжался в тонкую линию. Своеволие Боярской Думы пробудило в нем детские воспоминания о стрелецком бунте.
— Государь, — поднялся с места суровый, широкий лицом князь Троекуров, Иван Борисович, ударил Петру челом. Один из старейших думских бояр считал, что уже в силу собственного возраста разбирается в политике больше, чем царственный юноша.
— Плохо стало на святой Руси! Дети от рук отбиваются, древнего благочестия нет... — проговорил он полным истинной скорби голосом, — Шатание великое в народе!
Долго и витиевато вещал на древнеславянском, тряся ухоженной седой бородой, о том, что византийское благолепие и благочестие, на которых стоит Россия с древних времен, в умалении. Помянул: Москва — третий Рим, а четвертому не бывать! Наконец, закончил тем, что с татями мастерградскими никак нельзя договор о вечном мире заключать, это умаление святой Руси! Бояре, давно заметившие, что такие речи не нравятся царю, помалкивали, Петр молчал, каменея скулами.
— Кто еще желает речь сказать? — от досады Петр из всех сил вцепился пальцами в подлокотники, щеки задрожали, обвел думских шалым взглядом.
В палате повисло долгое, тяжелое молчание. Юный царь недоволен.
— Дозволь мне? — густым басом проговорил Ромодановский. Петр впился в князя взглядом, кивнул согласно. Бояре затихли, настороженно рассматривая страшного главу Разбойного приказа. Слез с лавки, покачал великим чревом. Лицо сумрачно, глаза горят неистовым, с трудом сдерживаемым гневом.
— Не дело говорите, бояре! С одним древним благочестием ныне не проживешь! Соседи мигом как липку разденут! Не то что прадедовские отчины: Киев, Ингрию и Карелию вернуть, последнее отберут! Мастерградцы предлагают великое дело! С их помощью построим на Руси мануфактуры и рудники, как в иных землях. Расцветет земля! Не хотят мастерградцы сами торговать с немцами и ляхами? Ну так сами продадим их товар, отчего государству российскому будет польза изрядная, а купцам и знатным родам выгода. А товар они преизрядный делают... И по войне с турками. Дважды ходили на них и вернулись назад без пользы, но с великим стыдом. Хану казахскому мастерградцы помогли против джунгарцев. Побил он их преизрядно. Помогут и нам с Викторией дело провести. А по тому, что мужики бежать станут, а город принимать их, то лжа! В договоре написано: принимать только вольных охочих мужиков, иных отсылать обратно!
Бояре, окольничьи, дворяне и дьяки думские глухо загудели, прикидывая, чью сторону взять. Если уж Ромодановский, битый жизнью волчара, крепко держащий в руках средневековую помесь МВД с госбезопасностью, выступает за договор с Мастерградом, это как минимум повод задуматься. Петр нетерпеливо дернул головой вбок. "Наконец, здравые мысли, а не стон про попранное благочестие!"
— Не хватает нам кукуйских еретиков, — не выдержал, крикнул в сердцах думный дворянин Воронков, — на шею себе новых сажаем!
— Лжа то, — не вставая с места произнес патриарх Иоакима, сам видом как великомученик с древней иконы, борода узкая, седая, лишь глаза молодые, — православные они, и священники их рукоположены в духовный сан святейшим патриархом московским и всея Руси Кириллом.
До позднего вечера Дума бурлила, ругалась и спорила. Наконец, большинством, кроме нескольких ретроградов, пришло к общему мнению. Царь указал, а бояре приговорили: договору о вечном мире и торговле с мастерградцами быть!
Глава 5
Через две недели рождественских праздников, в начале нового 1690 года. выпал обильный снег. Туманный Альбион в один миг превратился в снежный и морозный. Дороги стали труднопроходимыми. Чтобы отважиться на путешествие, необходима была очень веская причина. Обширные поместья сэра Джона Мерика Джолифа лежали на левой стороне Темзы. Его двухэтажный особняк возвышался на берегу реки посреди заснеженного идеально ровного газона и по-зимнему голых деревьев парка. Поместья не приносили убытков, но и денег приносили совсем немного. Основной доход лорду приносила должность говернора (руководителя) Московской компании. Жилище сэра Джона помнило еще времена войны Алой и Белой роз и снаружи смахивало на крепость. Впрочем, благодаря стараниям покойной жены лорда там было вполне комфортно. Внутри так и веяло чопорным аристократизмом и наследственным богатством. Приглашали в дом немногих, но удостоившийся чести принадлежал к сливкам английского общества. Нужно было быть не только родовитым, но и богатым, как акционеры Московской компании. У компании, возглавляемой сэром Джолифом, была сложная история. Первоначально она называлась "Общество купцов-изыскателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений неведомых и доселе морским путем не посещенных". В далеком 1553 году корабль под командованием опытного шкипера Ричарда Ченслора, отправленный компанией для прохождения по Северо-восточному проходу в Китай, так и не сумел его найти. В 16 веке в европейской географии господствовало ошибочное представление, что из Европы в Китай возможно попасть северным путем через реку Обь. Зато корабль благополучно обогнул Скандинавию и доплыл до побережья Белого моря. 24 августа 1553 года судно вошло в Двинский залив и пристало в бухте св. Николая к берегу. Это оказалась российская территория. Страна заинтересовала англичан. Конечно, не фантастически богатый Китай, но и здесь можно многим поживиться. Лишь отсутствие удобных гаваней и путей вывоза продукции не давали России стать богатой словно Новый Свет или Индия. Русский царь владел тремя четвертями мирового производства дегтя, всей коноплей и качественным мачтовым лесом. Страна производила льняную пряжу, холст, кожу, поташу и многое другое. Производимые в России товары были особенно важны для судостроения Англии. Каждый заложенный на ее эллингах корабль требовал русских товаров: корабельного леса, льняной пряжи и многих тысяч ярдов парусного полотна.
Добравшись до Москвы, путешественник сумел попасть на прием к царю Ивану Грозному и добился для английских купцов разрешение на торговлю в России. Компания получила сверхльготные условия. Московское царство, в свою очередь, нуждалось в покупке западных товаров и продаже собственных. После возвращения Ричарда Ченслора в 1555 году в Англию, общество переименовали в "Московскую компанию". С тех пор ежегодно на север в обход Норвегии и далее до устья Двины отправлялись длинные караваны кораблей. На подворьях и складах, расположенных в Колмогорах и на Двине, в Вологде и в Ярославле, английские купцы вели бойкую торговлю иноземными товарами. С тех пор случалось разное. Московские цари то отбирали льготы, то даровали вновь, но компания продолжала работать и приносить немалую прибыль пайщикам.
