| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Эти зоны нам потребовалось обустраивать, потому что подпольщики подломили тюрьмы не только в самом Берлине, но и в ряде других городов. Более того — они освободили несколько концлагерей — а это уже под сотню тысяч человек, которых надо куда-то пристроить. Собственно, пристраивание освобожденных людей оказалось гораздо более сложным делом чем их освобождение. Ведь каждый концлагерь — это несколько десятков, ну пара сотен охранников, которые постоянно присутствуют на его территории. И против безоружных узников, да со вспомогательными силами из среды самих заключенных — этого вполне хватало. А вот когда к лагерю подъезжают переодетые подпольщики и начинают палить из бесшумного оружия, когда по вышкам работают снайпера, когда боевые пятерки растекаются по территории лагеря и подрывными зарядами уничтожают последние очаги сопротивления — охраны хватает минут на пятнадцать.
Так, город Ораниенбург расположен всего в 25 километрах к северу от Берлина. И в этом городе находился самый большой концлагерь — Заксенхаузен, на входе в который было написано 'Труд освобождает'. А в лагере — десятки тысяч человек и более трех сотен охраны. Но все произошло настолько быстро, что даже подпольщики лагеря не успели достать из тайников оружие — несколько десятков винтовок и пистолетов, а в основном колюще-режуще-дробящее холодное оружие — как все было в основном закончено. И слава богу — иначе заключенные растерзали бы всю охрану, а нам еще надо было сохранить своих агентов. Так что обошлось, а заключенным мы отдали на откуп захваченных живыми 'не наших' и сотрудников Инспекции концентрационных лагерей, что находилась тут же — в Ораниенбурге. Заодно мы вывезли и всю документацию по лагерям — кто, где, за что, кого. А в 65 километрах к северу — женский концлагерь Равенсбрюк, где было еще десять тысяч заключенных. Вот и набралось только в округе Брандербург — то есть вокруг Берлина — под сто тысяч освобожденных человек.
Ситуацию спасало то, что местность была покрыта лесами и болотами минимум на половину — все-таки северо-германская низменность, поэтому хотя бы можно было где укрыться и вести партизанскую войну. Но подпольщики попытались улучшить жилищные условия освобожденных, что было непросто но возможно. Так, в окружающих небольших городах они зачистили всех активных нацистов — прежде всего в администрациях, куда сразу же пропихнули кадровый резерв из подпольщиков — типа 'подхватить знамя для продолжения борьбы с бандитами', благо что легенды многим рисовали уже несколько месяцев — членство в НСДАП, участие в разных нацистских сборищах и акциях, благо что часть из них мы и устраивали — и все это имело документальное подтверждение в гроссбухах, ну и мы немного подрисовывали по тихому. Так что эти новые люди в магистратурах и горкомах были не совсем новыми для вышестоящего начальства, по крайней мере те, кого ставили начальниками секторов и отделов. Так что много вопросов не должно было возникать.
Эти люди и начали распихивать освобожденных по домам, оформлять им документы как фрем-арбайтерам — то есть вольнонаемным работникам из других стран — был Изя Бергман — стал Лацио Моретти, благо что внешностью и загаром подходящи, разве что по итальянски ни бум-бум — 'ну так он из Южного Тироля, онемеченный итальянец — почти что наш человек, а немец с итальянцем — братья навек !'. Если же хозяин какого-то производства не шел навстречу пожеланиям устроить у себя новых работников — то хозяин просто менялся 'ввиду убиения прежнего владельца сбежавшими бандитами'. Как и хозяева многочисленных деревенек и фольварков в сельской местности — время шло на часы, поэтому уговаривать и разъяснять было некогда.
И, естественно, 'новые люди во власти', 'чтобы выслужиться', тут же организовали многочисленные поисковые команды для отлова беглецов по окрестным лесам. Собственно, в эти поисковые команды и записывали самих узников из тех, кто выглядел поздоровее и был немцем, или хотя бы отдаленно на него похож, или хотя бы без ярко выраженных семитских черт — кто там в лесу будет приглядываться-то если самому не лезть на рожон ? Одевали в форму, давали винтовку, документы — и вперед, шастать по лесам, 'искать' 'бандитов'. Поэтому сунувшиеся было проверяющие либо попадали в засады 'бандитов' — ну то есть тех самых поисковых групп, которые 'уничтожили напавших и тем самым отомстили за смерть камрадов', либо видели кипучую деятельность местных властей — уничтожать поголовно всех приезжавших было неправильно — нам не надо было чтобы в Берлине складывалось ощущение что вокруг города Бермудский Треугольник — будет достаточно Квадрата Малевича, так что большинство проверяющих все-таки возвращались обратно, если только на свою голову не увидели чего-то подозрительного — тут уж самим подпольщикам надо было показать нужное и упрятать ненужное.
И в первые дни проблема была больше в достаточном количестве трупов — их катастрофически не хватало для сжигания в крематориях, чтобы возместить для отчетности нужное количество 'отловленных беглецов' — поэтому приходилось сжигать крупный рогатый скот, свиней — лишь бы обеспечить для отчетов нужную массу пепла и костей животного происхождения. Да, проверяющие выявили многочисленные нарушения, когда 'местные бургомистры рассыпали пепел по полям до того как комиссия проверит его объем', но остававшегося хватало на то, чтобы было хоть немного видно что работа идет и идет успешно — согласно отчетам, количество еще неотловленных беглецов снижалось на глазах. Предъявляли и еще не сожженные 'трупы беглецов', хотя бывали и накладки, когда проверяющие вдруг узнавали в 'уничтоженных беглецах' своих сослуживцев, выехавших пару дней назад на проверку и почему-то с тех пор не подававших о себе никакой информации — тогда уж приходилось валить всю комиссию вместе с охраной и включать их трупы в отчеты по пойманным беглецам. Мороки было выше крыши.
Да и посты на дорогах тоже не всегда срабатывали на отлично — то спалятся на оформленных второпях документах, то под нос к офицеру из Берлина вдруг выйдет из каптерки 'эсэсовец' с таким шнобелем, что самый последний дуболом поймет что дело нечисто — ну не бывает таких немцев, а вот евреи с антиеврейских плакатов — они такие все и есть (правда, злые языки наших подпольщиков — с моей же подачи — утверждали, что бравый арийский вояка с самого известного нацистского плаката — никто иной как еврей, но истинные нацисты этому вранью не верили потому что вранье и все тут, а неистинные посмеивались, но по тихому, чтобы никто не прицепился). Все делалось впопыхах, поэтому проколы были неизбежны, и постоянно приходилось увеличивать дублирование и подстраховку, размещая поблизости от КПП с нашими 'эсэсовцами' или 'военными' снайперские и штурмовые группы с автоматическим оружием, чтобы 'если что' можно было уничтожить до трех грузовиков с приехавшими солдатами — хотя обычно приезжал один грузовик, редко — два — все-таки фашисты ехали не на полноценную войну, а на поимку беглецов и в помощь местным органам власти, которые сами и вели основную работу.
Но тут лучше перебдеть, хотя и один грузовик мог доставить проблем — иногда перестрелка длилась до получаса — все-таки далеко не все наши подпольщики имели подготовку наших ДРГ. А пока возились с одними — могли подъехать и другие машины. В паре мест наша территория даже была проткнута насквозь такими постоянно подъезжавшими подкреплениями, и, что самое плохое — к немецкому командованию пошла информация о переодетых в немецкую форму бандитах, соответственно наши филькины грамоты просвечивали насквозь и, естественно, трупов проверяющих и 'помощников из центра' становилось все больше. К счастью, за те две недели что в местных лесах стоял кавардак, мы смогли распихать беглецов по предприятиям городской и сельской промышленности, хотя, конечно, если бы не лесная местность — может и не удалось бы отбиться. Ведь и сам лес проглотил немало беглецов — их оформляли как команды лесорубов, торфодобытчиков, сборщиков дикоросов — и отправляли в дребеня лишь бы не мозолили глаза на первое время.
Много людей было отправлено на лесные базы в Мекленбургское поозерье — несколько тысяч квадратных километров лесов, озер и болот, что начинались в сотне километров к северу от Берлина. Осваивали мы и земли лужицких сербов к юго-востоку от Берлина — Шпреевальд в Нижней Лужице — лесисто-болотистую местность площадью более трех тысяч километров всего в 60 километрах на юго-восток от Берлина. Да и чуть дальше в сторону Чехословакии — в холмистой местности Верхней Лужицы — также было удобно обустраивать базы, а Лужицкий буроугольный бассейн давал не только много топлива, но и позволял под видом вольнонаемной рабочей силы пристроить десятки тысяч человек в сравнительно неплохих жилищных условиях.
Там наши подпольщики действовали вообще внаглую. В дирекции многочисленных карьеров и шахт по добыче угля наведывались проверяющие из Берлина — наши люди, и иногда даже действительно работавшие в каких-то структурах, дававших право таких проверок, но в любом случае — с настоящими или очень хорошо сделанными документами и распоряжениями. И при проверках они естественно находили приписки — в основном они и вправду были, а если и не было — кто докажет-то ? и даже если приписки были небольшими — их всегда можно раздуть. Главное — зафиксировать факт или 'факт', провести допросы, получить признательные показания, а чтобы на слишком сопротивлявшихся не были видны следы побоев — эти слишком сопротивлявшиеся потом гибли при попытке к бегству — и без них хватало тех, кого можно предъявить органам, пусть признания порой и получались под угрозой жизни родным и близким — фашистов не жалко. И дальше — так как в этом буроугольном бассейне добывалось едва ли не половина угля, а соответственно внимание к нему было и так повышенным, то те, кто вел эти дела уже в Берлине, получали возможность быстро продвинуться вверх по служебной лестнице — главное чтобы эти дела попадали к нашим людям, но как это делать мы уже умели.
И, еще не дожидаясь окончания расследования, назначалась новая временная администрация — из наших же, естественно, людей — которая мало того что сразу же увеличивала выработку — на бумаге это сделать не трудно, даже при фактическом падении, и проверять поначалу все-равно будет некому — но заодно отыскивала прекрасный резерв призывников для действующей армии — ведь здоровых охранников и даже работников вполне можно заменить на тех, кто не годен для службы по состоянию здоровья. И так как здоровье у освобожденных нами из концлагерей и вправду было неважнецким — особенно поначалу, пока они не отъелись — то и справки их были по факту настоящими, пусть и липовыми, и, самое главное — у нас был готовый кадровый резерв для замены призывавшихся на фронт.
Да, через пару месяцев вся эта афера вылезет наружу прежде всего явным снижением добычи угля, но — пара месяцев у нас получалась железно, а может и три — если все сваливать на вредительство предшественников. А там — будем посмотреть, сейчас самым важным было пристроить людей чтобы они не мозолили глаза, а за три месяца можно и нормальные базы подготовить, и поднакопить запасы медикаментов и продовольствия, и подлечить-подкормить людей, обучить их военному делу — то есть уже не так зависеть от существующей инфраструктуры и каналов снабжения. В местных-то лесах и болотах, да при наличии боеприпасов, можно сидеть вечно — танки не пройдут, самолетами бомбить — никаких бомб не хватит, и пехота не пройдет — самая боеспособная — на фронте, а та что есть — после первых же трупов заляжет и будет лежать пока не дадут приказ об отходе — все-таки когда стреляют неизвестно откуда неизвестно кто — это заставляет задуматься о многом, но только не о том чтобы беспрекословно выполнять приказы начальства. И эту неизвестность мы вполне могли обеспечить глушителями, а количество — производствами, что мы организовывали на многочисленных фабриках — гильзы и даже патроны по липовым накладным либо под видом брака мы уже вывозили с немецких оборонных производств если и не вагонами, то грузовиками — хватало даже для интенсивных тренировок. Так что получалось, что время выгадать все-таки удастся.
Часть беглецов даже вернули в Берлин, когда там все начало успокаиваться. В целом же мы подмяли несколько десятков городков и деревенек, разбросанных на площади 150 на 100 километров вокруг Берлина, в основном к северу и югу, а также немного к востоку, и на этом активная фаза действий завершилась — дальше мы только по тихому перерассредотачивали наших людей на более широкой площади, чтобы их концентрация не так бросалась в глаза, а то уже начинали возникать вопросы зачем той или иной мебельной фабрике или ремонтному заводику столько рабочих — не пора ли призвать часть в армию ? И действительно, рост численности персонала порой был и в два, и даже в три раза — надо было срочно проводить сокращение штатов ('и начнем с Канзаса' (цэ советский анекдот)). Этим и занимались весь конец декабря 1942 и январь 1943 года.
ГЛАВА 9.
Южнее обстановка была немного другая. Если брать на юг от Берлина, то там концлагеря шли с интервалом 200-150 километров — Бухенвальд, Флюссенбург, Дахау — Германия и сама-то была всего 750 километров с севера на юг — меньше чем от Москвы до Ленинграда, и на сотню километров побольше чем от Москвы до Минска и, хотя до Бреста была уже тысяча — они видимо и рассчитывали проехаться как у себя дома, да не учли русский моральный климат, где полно русских. Так что все было рядом.
Примерно такая же, только слегка изогнутая, вертикальная полоска лагерей была западнее — через Гамбург-Бремен-Ганновер-Дюсселдорф-Кельн-Франкфурт, но туда наши подпольщики не полезли — слишком мало там было советского элемента — все больше не протестанты, а католики с их страстью к вертикальной иерархии власти с католическим фюрером — то есть папой — во главе, а местность — наоборот — слишком освоенная в том плане что вести партизанскую войну будет очень сложно, сложно будет даже спрятать такое количество людей — разве что южнее Кельна с запада на восток шли Рейнские Сланцевые Горы, составной частью которых были Арденны — этот горный массив мы понемногу начинали осваивать, но пока из тех лагерей так и продолжали изымать узников поштучно, по мере договоренностей и заноса новых порций денег лагерному начальству и/или охране.
А восточнее — на территориях временно бывших Польши и Чехословакии — были уже лагеря смерти, где людей целенаправленно уничтожали (их уничтожали и в западных лагерях, но менее интенсивно) — там у нас просто не было такой поддержки и, наоборот, охрана лагерей составляла уже тысячи, а не сотни человек. Вот и вышло, что наши подпольщики по факту освободили лагеря в проходящей через Берлин полосе от острова Руян (который Рюген) и до Австрии.
Причем самая напряженная ситуация поначалу была в Тюрингии — это самый центр Германии. Там мы освободили узников Бухенвальда — наверное, самого известного концлагеря. Он был расположен между Эрфуртом и Йеной, около Веймара — города, в котором не только родился Узиель Галь — конструктор автомата Узи, но и была принята конституция пост-кайзеровской Германии — почему страну и называли Веймарской Республикой до прихода нацистов к власти.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
