Надёжная Гавань

... Когда дошли до первой фуры, тут уже крутилось трое местных пехотинцев из моей дрессированной стаи. Один ловко шарил в кабине, забравшись туда по пояс, так что наружу торчали только ноги в новеньких берцах. Двое других пытались сбить замки на самой фуре, неловко тюкая по замкам найденными тут же камнями. Делали они это та самозабвенно, что подошедший Генка Ракитин даже заржал в голос:

— Бля, Дэн, смотри: труд делает из обезьяны человека!

Аллегория была настолько меткой, что мы с угрюмым Николаем тоже остановились и стали ржать. Негры, заслышав наш смех, побросали камни и вдруг потянулись за автоматами, которые беззаботно бросили тут же прямо на землю. Ван Дамм тут же перестал смеяться и в один прыжок оказавшись рядом с новобранцами отнял у них оружие, одному метко пнув по яйцам, а второму жёстко пробив солнечное сплетение. Когда оба уже падали, Дятлов жёстко добил их сломав обоим по паре рёбер. Когда оба свалились на землю, испуская жалобные стоны, Генка Ракитин обернулся назад и угостил прикладом пулемёта третьего негра, видимо прибежавшего на помощь своим друзьям. Помощник издал короткий мяв и тоже оказался на земле, а Геннадий ласково извлёк из его руки новенькую монтировку с красной прорезиненной ручкой. Одобрительно крякнув, Ракитин взглянул на меня и дождавшись одобрительного кивка, пошёл к дверям фуры. Я тоже подобрался ближе, попутно оттащив Колю от корчившихся на земле негров:

— Эй, каратист, харэ! Их после штурма авось не трое осталось, нам разборки не нужны. Попинал и хватит. Они больше не будут, я даже отсюда вижу.

— Мразота тупая!..

Дятлов ещё раз от души приложил ближнего к себе скулящего негра по рёбрам. Я нагнулся за автоматами, которые новобранцы побросали прямо в кювет, быстро вынул изо всех трёх затворы и передал их Ракитину:

— Потом, отдашь кому-нибудь из карпухинских бойцов, если спросят...

— А если нет?

— Тогда выкини на хер, делов-то...

Генка молча сунул их за поясной ремень и мы пошли дальше, осматривая смирно стоящие друг за другом грузовики. Я собирал в кучу документы, какие удавалось найти в кабинах фур и скатывал их в трубочку, перемотав всё плотной резинкой, чтобы не разлетелись. Только головной 'Вольво', был слегка повреждён: осколками мин и видимо автоматной очередью, лобовое стекло раздробило в мелкое крошево. И судя по струйкам пара из-под капота, пробили радиатор. Но больше видимых повреждений не было. Остальные грузовики вроде вообще не пострадали, нужно отдать должное миномётчикам, близких разрывов они не допустили. Когда мы с парнями миновали третью фуру, то снова столкнулись с мародёрами из числа уцелевших новобранцев. Эти сноровисто ковыряли замки фуры где-то добытой монтировкой. Но заметив нас, тут же побросали инструменты и проворно скрывшись где-то в кювете заросшем густой травой. Ракитин, хотел было дать короткую очередь поверх голов. Чтобы шустрее отбежали и не думали про всякие пакости, вроде выстрела из-за кустов, но вдруг резко развернулся и с выпученными глазами указал на полуоткрытую дверь фуры. Гена у нас человек полностью лишённый воображения и как следствие, чувства юмора. Чтобы его удивить или насмешить, нужны две вещи: абсолютно голая Памела Андерсен в её сочные молодые годы, либо указательный палец правдой руки, поднесённый прямо к носу Ракитина. В первом случае, Генка удивится и сядет на задницу, скажем даже в горящий костёр. Ну а во втором, будет ржать без остановки как безумный до икоты. В голую и молодую Памелу, которую ушлые негры контрабандой везли в грузовике, я не поверил сразу. В то, что один из них решил Генку пальцем рассмешить, тоже верилось слабо. Поэтому когда мы все втроём подошли к месту события, ожидали чего угодно. И надо сказать, внутри фуры было кое-что получше голых баб и негров-комиков. Вся фура под завязку была набита кубами-поддонами, плотно замотанными в непрозрачный матовый пластик. Негры успели вскрыть замок, открыли одну из створок контейнера и сорвали солидный шмат плёнки с поддона таким образом, что содержимое сияло нам в глаза ослепительным бледно-зелёным фоном. На поддонах были плотно упакованные пачки американских денег. Как я успел заметить — всё новенькие сотенные купюры. Стоящий рядом Абрамович присвистнув, сбил бейсболку на затылок и пристально гипнотизировал денежный куб шалыми от привалившего счастья глазами. Генка, так тот вообще подошёл ближе и просто гладил бок поддона рукой, что-то нежно приговаривая. Ну как будто бы деньги были диким конём, который вот-вот сбежит. Никакого впечатления находка не произвела только на меня и на Коляна, но совершенно по разным причинам. Я увидел в чужих деньгах большую проблему для всех, кого сделают крайними хозяева этой ядовитой бумаги. Нас выцепят и с каждого снимут скальп, отрежут яйца и скормят гиенам. Ван Дамм же к деньгам был абсолютно равнодушен, его ещё трясло от адреналина. Поэтому он просто досадливо сплюнул в сторону и уже начал поворачиваться чтобы уйти. Найди мы там оружие, это его хоть немного развлекло, а вот деньги... Коля в силу своих специфичных пристрастий, толком никогда не знал бы, что сними делать. Поэтому я оценил обстановку и быстро вынув из кармана бухту прозрачного скотча, замотал оторванный кусок упаковки поддона, а потом захлопнул створки контейнера, под удивлённые возгласы коллег по опасному бизнесу. Обернулся и увидел, как улепётывают в саванну трое негров вскрывших фуру. Тронув Дятлова за плечо, я указал ему на беглецов:

— Убери их... только очень быстро!..

Ван Дамм проворно припал на колено, и поймав в прицел ближайшего беглеца, выстрелил. Он поступил правильно: выбери он мишенью самого дальнего, остальные заметят потерю бойца, начнут метаться и тогда по остальным попасть будет труднее. А так, двое других бежали как и до этого, пока тоже не легли в болотную грязь. Я как мог, приладил на место сорванный замок, сделав вид, что неграм его не удалось доломать до конца и густо замазал грязью. Обернулся к остальным и тихо, но внятно сказал:

— Ни слова про это!.. Кто пикнет — сам удавлю, вот этими руками! До вех дошли мои слова?!

Абрамович вдруг всё понял и согласно затряс головой. Ван Дамм согласно мотнул головой и снова загнал патрон в ствол своего 'слонобоя'. Только Ракитин было заартачился, но увидев мой кулак у своего носа, вроде бы отступился и тоже замолчал. В полном молчании, мы обошли все фуры и отогнали ещё одну стайку мародёров. Благо эти только шуровали в кабине, а на сам контейнер не покушались. Вскоре, с юга послышался рокот вертолётных винтов и на небольшом сухом пригорке приземлился наш отрядный 'кайюс'. Откуда вылез сам Шериф и 'полкан' Кучин. Потом из лесу выехало сразу три джипа, откуда посыпались как горох 'рэксы' из личной охраны Лютикова. Троих я даже узнал, и тот седой, что был у палатки давеча, вроде как был в этой кодле за главного. Они быстро взяли фуры под охрану, я со своими еле успел отойти к головному грузовику. Самого главного заказчика с ними не оказалось. К этому времени, ребята из взвода 'альфа' уже отогнали всех уцелевших негров метров за двести от дороги. Их 'рэксы' тоже бортанули, но вежливо, без наездов. Я видел, как три 'мародёра' наших 'альфовцев' стерегли сбившихся в кучку людей, водя стволами крупнокалиберных пулемётов. Оружие у негров всё забрали, сложив его в подогнанный грузовик с открытым верхом. К нам уже подтянулись парни Карпухина, которых тоже вежливо попросили убираться вон от груза. Я сдвинул флажок предохранителя 'нуф-нуфа' вниз, как бы невзначай заходя за корму подбитого танка. Парни стояли рядом, тоже не особо выказывая радость. Дабы скрыть напряжение, я вытряхнул из отощавшей пачки сигарету и закурил. Хорошо, что зажигалка не подвела, дюже потряхивало меня от неясных жизненных перспектив. Некоторое время всё было очень тревожно: фиг его поймёшь, какой приказ дан псам из охраны олигарха и как быстро Шериф от нас откажется. Но вышло не так хреново, как мне показалось изначально. Шериф с полканом подошли к грузовиками, долго крутились. Подолгу останавливаясь у каждой фуры, они что-то в полголоса тёрли между собой. Особенно долго они задержались возле той, что я так неуклюже замаскировал. Постояли там, кто-то из подошедших карпухинцев указал в нашу сторону, потом в болото, где Коля упражнялся в стрельбе по беглым. Однако к нам шеф с халдеем сразу не пошли, проверили все фуры, раскланялись с командиром 'рэексов' и только потом, как бы невзначай завернули в нашу сторону. Шериф, раскурил новую вонючую сигару и подойдя ко мне, протянул руку, пристально глядя прямо в глаза. Я взгляд выдержал, главным образом потому, что намеренно пустил струйку дыма своей сигареты себе же под нос и сощурился. А затем протянул шефу собранные по грузовикам документы. Вид они имели не презентабельный, да и Шериф скорее сделал вид, что эти бумажки имеют какое-то значение, кроме как для подтирки:

— Отличная работа, Фадей! Всё прошло штатно, люди мятежного генерала даже не успели позвать своих. Все получите 30% от оклада в качестве прибавки! Наличными, как только прибудем в базу.

— Служим мировому капиталу, товарищ полковник!

Я позволил себе усмехнуться как можно более цинично, приложив к бейсболке указательный и средний пальцы, как это делали фрицы в старых советских фильмах. Шериф тоже улыбнулся. Вынув сигару изо рта и шутливо отсалютовал ею.

— Хорошо, Груз теперь это ответственность Карпухина и его людей. Вы собирайтесь и отправляйтесь в базовый лагерь. Нужно управиться как можно быстрее. Пока конголезцы не возбудились сверх меры.

— Есть, товарищ полковник!..

Минут двадцать ушло на сборы, потом тронулись по разбитой взрывами дороге, в сторону боканийской границы. Окна в бронемашине были закрыты, но я ещё успел услышать, как зарокотали вдали пулемёты. Это были 'браунинги' с наших броневиков, к которым присоединились пулемёты отрядных БТРов Лёхи Танкиста. Даже не оборачиваясь назад, я понял, что все уцелевшие новобранцы будут найдены на поле боя и именно их сделают 'героями' этой битвы за чужое бабло. Как всегда, в сердце заползло гаденькое чувство, которое знакомо любому кто сталкивался со смертью нос к носу: 'хорошо, что не меня'.

— Дэн, а ты бы так смог?

От размышлений о том дерьме в которое мы все ожидаемо вляпались, меня отвлёк вопрос Генки. Большой и крайне грозный внешне, Ракитин поминутно оглядывался назад, в глазах его метались страх и тревога. Настроение было паршивое, послебоевой мандраж уже отпустил, страшно хотелось выпить. Поэтому я ответил без обиняков, зло ответил:

— Смог бы, Гена, смог бы... Больше тебе скажу, мы все бы смогли. Либо легли рядом с этими неграми в грязь, либо получили свои четыре косаря евро-тугриков. Выбор здесь только такой. Это чужая война и правила здесь тоже не нами установлены.

— Но ведь... Дэн, так фашисты делали! Мы же не...

Вдруг накатила настоящая злоба, когда контузия даёт о себе знать, у меня планка падает и ... короче нехороший я тогда для всех окружающих человек. Поэтому я развернулся и ухватив Ракитина за пулемётный ремень, повернул его так, что сдавил Генке горло. Тот задёргался, выпучил глаза и застыл как пойманный за бока рак:

— Фашисты?! А не ты ли ещё позавчера трёх негров из пулемёта у рва на тренировочной площадке уложил?! А не ты помогал две недели назад деревню каких-то контрабандистов жечь, а там тоже вроде были бабы и ребятишки. Их, конечно выгнали, но факт остаётся фактом — помогал деревню жечь?! Ну, чего шары на меня выпучил, падла?!..

Приём, который я так ловко на Ракитине применил, оставлял Геннадию жизни ровно три минуты. Я смотрел, как синеет его лицо, а глаза вываливаются из орбит.'Мародёр' резко вильнул к обочине и вскоре Серёга и Колян выдёргивали меня наружу, силясь отцепить от уже хрипящего Ракитина. Ещё миг и вот уже Серёга вливает мне в горло обжигающее пойло. А потом мутная пелена и боль отступают. Я вижу, как надсадно кашляющий Ракитин с багровым от натуги лицом, блюёт стоя на коленях прямо на колесо машины. Парни всё ещё держат меня за руки, в глазах у обоих страх, какого я у них в бою не замечал. И тут, будто холодная волна меня окатила, сё снова обрело прежние краски. Контроль над телом и эмоциями вернулся.

— Харэ... Нормально всё уже... Пустите, ну!..

Стряхнув руки ребят, я пошёл к Ракитину и присев рядом, крепко взял пулемётчика за плечо. Генка вздрогнул, взгляд его панически метнулся мне за спину, на остальных. Но всё же он не посмел дёрнуться, хоть и был вдвое тяжелее меня. Этот талант мне достался от деда. Нужно было укротить кобеля лайки, вожака стаи. Подходишь не боясь и без рук хватаешь его зубами за нос. Если всё сделано правильно, то кобель завизжит, повалится на землю и перевернётся на брюхо. Главное всё сделать быстро и не показывать страха. А иначе он тебе лицо обглодает, как нефиг делать. И всё это время надо смотреть псу в глаза. Потом такое и с людьми срабатывает на раз. Нет, конечно, за нос никого кусать не надо, этих за нижнюю губу надо брать жёстко, если уж совсем без понятия человек, но обычно взгляда хватает. Голос мой был глухим и как бы даже не совсем моим что ли. Меня как накрывает, как будто за грань какую ухожу:

— Гена, всё, забыли... С меня кинжал, какой ты у заезжего амера всё выцыганить пытался. Приедем в базу — подарю. Не доставай меня больше, не хочу тебя калечить. Ну, замиримся? Всё ровно?..

Страх в глазах Ракитина постепенно угас, до него постепенно начало доходить, что ещё немного и он пропал бы совсем задарма. Он поднялся, опираясь о пыльный борт броневика и опасливо протянул мне свою большую руку. Мы пожали друг другу руки, Генка пробормотал, но так, чтобы я расслышал:

— Всё ровно, Дэн. И ты меня прости, забылся я...

Я снова внимательно посмотрел Генке в немного шалые от пережитого стресса глаза и сняв вторую руку с его плеча, сказал совсем уже будничным тоном:

— Ладно, по коням...

Дальше молча поехали, всем хватило аттракциона с удушением. Генка сидел смирно, больше вопросов не задавал и назад не оглядывался. Дурь, глупые вопросы вылетели вместе с блевотой в пыльную африканскую землю. Я таким манером раньше распоясавшихся дембелей укрощал. Помню, наклюкались они самогонки, догнались конопляным отваром. Потом бензина занюхали и ну молодых по казарме гонять. Дневального в сортире заперли, он там до конца шоу и просидел. Командир второго взвода, откуда эти орлы, сам было сунулся туда, но получил табуретом в лоб и весь в кровище прибежал ко мне. Сдрейфил оружие применять, или дальше докладывать. А мне как раз не спалось, кишки пораненные крутит так, что аж на стену лезть хочется. А тут как раз лекарство в дверь ломиться и пол кровищей пачкает. Двоих я тогда их же сапогами до полного успокоения отпи...дил, а вот третьего только взглядом успокоить и удалось, он нож с наборной ручкой откуда-то из-за голенища достал и на меня так прыг-прыг! Сам обдолбанный, зенки мутные, не соображает ничего. Ну, пистолет-то со мной, в кобуре лежит и если что, маманя не жди, ты родимого сына. Поедет солдатик домой в цинковом ящике. Но тогда всем плохо будет, даже этот дебил краем сознания понимал всё глубину той задницы в которую он сам себя загоняет. Ну я снял портупею с ремнём и отстегнув узкий ремешок пошёл на дебила который ножиком так форсисто размахивает. И в глаза ему смотрю, как тогда кобелю блохастому. Вижу, хочет ударить, но ноги к полу пристыли а страх который я ему передаю, мешает даже двинуться с места. Ну, вот я и связал этого дебила портупеей. Потом тихо всё обошлось, этого гладиатора с приятелями в хозроту упекли, до самого дембеля. Они лихо так у меня говно чистили и за людьми и за свиньями из подсобного хозяйства. Про коноплю и прочие излишества даже не вспоминали, стоило мне прийти и службу проверить. Так и здесь помогло. Хотя внутренне я себе зарубку поставил: по краю мы все ходим, чтобы реально с фашистами не сравняться. А край этот очень тонкий и прозрачный почти. Да, приходится и на 'мирняк' наезжать, этого никак не избежать, когда один условный местный улус, идёт войной на соседний бантустан. Нас нанял вождь Мумбо, а вот его соперник и кровный враг Юмбо, столько пиастров не скопил, за свою жизнь торгуя соплеменниками по три рубля за пучок. Не фортануло князьку, что поделаешь. И мы идём, устраиваем зачистку в племени этого самого Юмбо, хотя стараемся чтобы никто не пострадал, обычно выгоняем баб с ребятишками в поле, а халупы слепленные из говна и палок — просто сжигаем. И нет, я не оправдываю ни себя, ни тем более тех, кто всю эту порнографию затеял. И мы и они, все замазаны по самую макушку, это факт неоспоримый. Главное для меня и остальных, это замараться как можно меньше. Вот и сейчас, когда Лёха Танкист со своими под залихватскую музыку раскатывает выживших в бою новобранцев, я и остальные просто радуемся, что на этот раз никого из нас не так сильно забрызгало кровью. Звуки пулемётных очередей стихли, а хлопки более мелкого калибра отсюда уже не слышно. Раненых добьют, всё сфотографируют и подкинут конголезским воякам, которые на низком старте уже ждут, чтобы с фанфарами прибыть на место разборок. Не знаю, какая часть от одного брикета с деньгами им причитается, но точно небольшая, не для них это всё затевалось. И тогда... Чёрт его знает, что будет тогда. Может быть, Конго решит пойти войной на Баконго и тогда для нашего отряда опять найдётся работа. А может, там решат не поднимать большую бучу и просто пройдутся рейдами по приграничным районам друг друга и объявят о 'справедливом возмездии'. И в этом случае, мы опять будем при делах. Война о которой мне рассказывал дед, была другой, в ней был смысл, была идея, а люди становились сакральной жертвой, во имя выживания будущих поколений. В той войне, на которой я оказался сейчас, такого смысла никогда не было. Как если бы внутри яблока черви выели всю сердцевину, но пока не прогрызлись сквозь кожицу. Снаружи это всё ещё яблоко, спелый привлекательный фрукт. А внутри смрадное и склизкое нечто. Смысл этой войны скрыт от нас, простых подёнщиков и чернорабочих. Но ничего сакрального в нём нет: просто одна шайка денежных мешков решила рихтануть другую шайку толстосумов. Но не своими же нежными холёными руками они будут это делать? Правильно, нужно найти тех, кто беден, кому нечего терять и особенно тех, кто настолько повредился умом на какой-нибудь другой войне, что ему всё равно в кого стрелять. Я контуженый, но всё же пока до железки смысл жизни не отстрелял. Поэтому и дерусь с такими как Ракитин, которые будто слепые щенки радостно визжа лезут прямо в огонь. Но останавливать их у меня нет сил... уже давно нет. Могу только бить им рыло и орать, на это пока запал ещё есть, но и он подходит к концу, за которым полное безразличие.