Ваше благородие 2 (Наставник Его Величества)

Начнем с того, что в пограничном училище в моей первой жизни выпуск офицеров был двадцать восьмого мая в день пограничника. Пока все остальные курсанты всех военных училищ маялись на государственных экзаменах, офицеры-пограничники рассекали необъятные просторы нашей родины с отпускными билетами и сидели в ресторанах в компаниях своих друзей, рассказывая, как они вместе с верным Ингусом будут ловить нарушителей государственной границы.

И они, как, впрочем, и я, не знали, что все четыреста с лишним нарушителей границы, пойманных Ингусом вместе с пограничником Карацупой, шли из России за границу и только один человек шел из-за границы в Россию. Вот это был настоящий вражина, потому что никакой нормальный человек не стремился попасть в Россию ночью через рубежи сигнализационно-заградительных систем и контрольно-следовых полос.

Вот и я предстал один перед внушительной комиссией преподавателей и представителей высших штабов.

Вопросы по уставам внутренней службы, дисциплинарному, гарнизонной и караульной службы, уставу полевой службы и кавалерии с иппологией сыпались как из рога изобилия. Как же, перед ними выскочка, вундеркинд, который считает, что он за год выучит все, что положено знать командиру, обучаемому два года, и станет полноправным офицером императорской армии.

Все действующие уставы были приняты в период русско-японской войны 1904-1905 годов и до начала кратковременной Первой мировой войны. После этого наша армия не воевала. Военная наука как бы остановилась и усердно маршировала на месте, выпуская одного за другим теоретиков современной мировой войны, о которой все мало что и представляли. Тоже происходило и в странах — потенциальных союзниках и противниках. Кое-что я оформил в виде своих предложений по развитию военной науки, чем насторожил теоретиков Главного штаба.

По программе иностранных языков меня экзаменовали по немецкому и английскому языкам. Никто не говорит, что все знали немецкий язык, как настоящие немцы или англичане, как это показывают в фильмах для массового зрителя. Знаешь, как найти дорогу, допросить пленного, найти магазин и выпивку в незнакомом городе и ауф видерзэен или гуд бай, садись Ахметка, вот тебе отметка нуммер пять.

Катастрофа чуть не случилась на Законе божьем. Все шло хорошо. Меня экзаменовали так, как будто мне пришлось бы приводить личный состав к причастию или проводить панихиды по убиенным и вести учет исповедей. Все это мне было известно и как человеку современному малоинтересно.

И тут протоиерей благочинный Евлампий задал свой любимый вопрос:

— А расскажи-ка нам, отрок, как Господь сотворил землю.

И тут я им выдал:

— Наша земля, как и другие планеты Вселенной, образовалась в результате Большого взрыва. В центре нашей Солнечной системы находится огромная звезда, названная Солнцем, вокруг которой вращаются планеты Меркурий, Венера, Земля со своим спутником Луной, Марс со спутниками Фобос и Деймос, а также планеты Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун со спутниками и кольцами астероидов. Ученые всех стран подтвердили, что все эти планеты вращаются вокруг Солнца, а не Солнце вращается вокруг нашей Земли. Космонавты разных стран неоднократно облетали вокруг нашей Земли и ее спутника Луны, и никто не видел безбрежного моря-океана, в котором плавает огромный кит, на спине которого стоят три слона, держащие на своей спине плоский блин земли окружностью сорок тысяч километров. Вместо этого ученые определили, что все сущее в нашем мире состоит из молекул, а все состоящее из молекул на атомном уровне состоит из протонов, нейтронов, на субатомном уровне из электронов и кварков и на бозонном уровне из тахионов и фермионов. И все эти частицы соединены между собой гравитационными связями в виде абсолютно маленьких струн, взаимодействие между которыми объясняет все сущее в нашем мире.

— Хватит, хватит, — замахал руками представитель правящего Синода, — благочинному плохо.

Благочинный походил на частиковую рыбу, которую вытащили с огромной глубины, у нее были выпученные глаза, ей не хватало углекислоты глубин, и она хватала ртом воздух, как будто в нем было какое-то спасение. Санитары подхватили священника, положили на носилки и куда-то уволокли. Именно уволокли, потому что благочинный был весом не менее шести пудов и о нем можно было сказать по-некрасовски: толстый, присадистый, красный как медь. Мне никто и ничего не говорил, но начальник Главного штаба, проходя мимо меня, укоризненно покачал головой.

— Дело дрянь, — подумал я, но проходил один день, проходил второй, проходил третий и никто и ничего не говорил. Выдержал я ли я теоретический экзамен или нет, никто не знал. Все-таки, на дворе была вторая половина двадцатого века, коммунизма не было, а информация и общественное мнение играли большую роль в том обществе, в котором не без моей помощи очутилась Россия.

Зато на второй день после теоретического экзамена газета "Биржевые ведомости" вышла с передовой статьей: "Российские офицеры из динозавров превращаются в людей нового мира", где была расписана моя речь в ответ на вопрос благочинного о том, как Господь создал нашу Землю.

— Молодой вахмистр-кавалерист может заткнуть за пояс ученых-физиков!

— Армия уже не кичится своей необразованностью!

— Возрождается время Кюи и Мусоргских!

— Поэт и кавалерист Туманов сломал традиции цука Михаила Лермонтова!

Снова я стал звездой уже не губернского, а столичного города. В газетах стали печатать мои стихи, которые запомнили студенты-медики, у которых я бывал в гостях.

На контрольно-пропускной пункт училища приехала ААА.

— Я поссорилась с папа, — сказала она, сделав ударение на последнем слоге. — Он как был динозавром, так и остался. У нас с ним не осталось общих тем для разговоров. Он тебя называет не иначе как нигилистом и разрушителем устоев. Я даже не знаю, как мне быть.

Я отдал ей ключи от своей квартиры и сообщил адрес, сказав, чтобы она пожила там несколько дней, пока я не приеду туда в выходной день.

Глава 34

На понедельник назначен выезд в летние лагеря, которые были значительным событием для любого военно-учебного заведения, выезжавшего из города на свои летние базы. Как правило, во время лагерного сбора выпускники сдавали практические экзамены и ожидали указа о присвоении им первого офицерского чина.

У вахмистра курса предвыездные хлопоты занимали все свободное время. Организация и сдача имущества на склады, наведение порядка, чтобы в училище было все идеально, пока юнкера развлекаются до седьмого пота в лагерях.

В субботу около одиннадцати часов до полудня меня вызвали в строевой отдел, где кроме заместителя начальника училища по строевой части находился еще и полковник в мундире Генерального штаба с аксельбантами.

— Господин вахмистр, — строго сказал он, — вас приказано доставить к начальнику Главного штаба генералу Алексееву.

Я козырнул и попросил предоставить мне четверть часа на приведение себя в порядок. Через пятнадцать минут я уже был тем лощеным военным, которым привык быть всегда.

На "моторе" мы поехали в Главный штаб. Обратите внимание, что слово "мотор" для обозначения автомобиля сохранилось со времен появления автомобильного транспорта и может свидетельствовать о закостенелости военной машины Российской империи.

В приемной начальника Главного штаба находилось человек пять офицеров с папками на доклад, но меня впустили сразу после выхода очередного посетителя.

Не дослушав мой рапорт о прибытии, генерал сразу приступил к делу:

— Где моя дочь?

— Вероятно, что она дома, — сказал я.

— Где дома? — начал взрываться генерал.

— Как где, — деланно изумился я, — у вас.

— Нет ее у меня дома, — сжимая кулаки сказал генерал Алексеев.

— А что так? — спросил я.

— Мы с ней поссорились, и она ушла из дома, — сказал генерал.

— А при чем здесь я? — задал я естественный вопрос.

— Да она только о вас и говорит, — сказал генерал, — к кому она может пойти, как не к вам, к своему жениху? Где она?

Я понял, что нужно перестать темнить, иначе генерала хватит инсульт или инфаркт и тем самым подорвет боеспособность нашей армии.

— Господин генерал, — сказал я, — я ее тоже несколько дней не видел, но знаю, что у нее все хорошо и она сразу вернется домой, как только вы оба остынете. Для меня будет самой большой радостью знать, что вы снова вместе и что любите друг друга. Она тоже рассказывает только о вас.

— Я уже остыл, — сказал генерал, — и попрошу вас передать ей, что я извиняюсь перед ней и прошу к вечеру быть дома. Мать вся извелась. А также вас вместе с ней. Ну, то есть вы оба должны быть у нас сегодня вечером. Вам все понятно?

— Так точно, господин генерал, — сказал я, — разрешите идти?

— Подождите, — сказал генерал Алексеев. — На экзамене вы наделали много шума. Общая оценка на отлично, а вот правящий Синод пришлось уговаривать и увещевать, что если они и впредь будут втюхивать в армии теорию о море-океане, то они отвратят от себя абсолютное большинство военных, имеющих поголовное среднее образование. Я надеюсь, что на практическом экзамене вы покажете отличные результаты. В пору моей молодости знавал я одного Туманова Олега Васильевича, который за день из рядового вольноопределяющегося стал зауряд-прапорщиком и командиром роты обеспечения учебного процесс в кадетском корпусе. Тот стрелял как настоящий снайпер и его досужие газетчики назвали русским снайпером, который воевал в Южной Африке, и за его голову английским правительством была назначения кругленькая сумма в золотых фунтах. Вот был скандал так скандал. Мы, молодые офицеры, все хотели быть такими же, как он. Так что, надеюсь, не посрамите своего круглого тезку.

Вернувшись из Главного штаба, я доложил о прибытии начальнику курса и сообщил о приглашении генерала Алексеева прибыть к нему вечером домой. Затем с КПП из телефона-автомата позвонил на свою квартиру и попросил ААА подготовиться к нашему походу в гости к ее родителям, передал, что отец очень скучает и приносит свои извинения.

Когда я пришел домой, экономка Екатерина Матвеевна была еще дома, и они вместе с ААА что-то шили.

— Родственные души, — подумалось мне. — Офицерская жена должна уметь делать все, — и я постучал в косяк двери, чтобы голосом не испугать двух белошвеек.

— А мы сшили новое платье, — доложила ААА. — Екатерина Матвеевна мастерица на все руки, и я немного помогала.

Мне показали готовое изделие, и я его одобрил. Мода половины семидесятых годов двадцатого века была изящной, но не сильно откровенной, хотя приталенные и немного сужающиеся вниз юбки отлично вырисовывали женские прелести, но зато их носили только те, кому это идет.

Выйдя с Екатериной Матвеевной на кухню, я попросил ее собрать все вещи Марфы Никаноровны, пока они находятся в более или менее нормальном состоянии, и раздать нуждающимся, в том числе и взять себе, что ей будет нужно. Фотографии и военную форму в шкафу я приберу и распоряжусь сам, как только вернусь из летних лагерей. Я узнал, сколько стоит пошив платья и цену ткани, чтобы перевести это на карточку экономки, но Екатерина Матвеевна сказала, что это с лихвой оплачено ей в прежние годы и пожелала нам счастья с ААА.

Вечер в семье генерал Алексеева прошел в прекрасной атмосфере любящего дома. ААА расцеловала своего папочку тысячу раз, и генерал просто светился от счастья.

Закончив вечер, я направился в свою квартиру, чтобы упаковать все наши альбомы и мою старую военную форму, чтобы у ААА не возникало вопросов об их происхождении. Нужно все сложить на хранение в какой-нибудь склад, а фотографии в банковскую ячейку. Не исключено, что ААА уже полюбопытствовала, что есть в шкафу и посмотрела фотографии в альбомах, лежащих на книжных полках.

Пока меня не было, Екатерина Матвеевна собрала и унесла все вещи Марфы Никаноровны. Расторопная женщина и делает все умело. Шкатулка с драгоценностями, если можно так назвать несколько золотых безделушек, которые надевались по случаю и то под моим нажимом, стояла на месте. В ней все было на месте и сверху была бумажка с надписью: "Ангел знает, как этим распорядиться".

Глава 35

Лагерная жизнь была отменным отдыхом для господ штаб-офицеров, а вот господам обер-офицерам приходилось также несладко, как и господам юнкерам. Лучше всех было выпускному курсу, сдававшему практические занятия по тактике, верховой езде и стрелковой подготовке. Окончанием экзаменов были училищные соревнования для офицеров и юнкеров отдельно. На доске объявлений вывешивались две ведомости: офицерская и юнкеров выпускного курса. Последним в юнкерском списке был я.

В стрельбе из винтовки и пистолета я был по очкам на первом месте в обеих списках. На конкуре я отстал на одно препятствие от молодого капитана. На соревнованиях по рубке лозы один в один с командиром казачьей сотни. В вождении автомобиля вообще на третьем месте. Не очень я увлекался этим делом и всегда считал, что профессиональный водитель лучше любителя справится с вождением колесной и гусеничной техники.

После соревнований выпускной курс вычистил свои винтовки и сдал их на склад в привезенных из училища оружейных ящиках. Делать было нечего, занятий у выпускников не было, и они предавались неге на берегу небольшой речушки, протекавшей по границе нашего лагеря. Вернее сказать, что наш лагерь был разбит на берегу речушки. Все-таки, естественная граница должна быть впереди искусственной.

С меня, как с вахмистра первого курса никто не снимал служебных обязанностей, а в условиях лагерного сбора вахмистр был почти что главным командиром, обращаясь к офицерам только по сложным вопросам, требующим высшей санкции.

Наконец, в лагерь прибыл курьер и привез именные указы о производстве в офицеры. Офицерская форма юнкеров старшего курса дожидалась в училище, и все складывали указы в ленточку и засовывали их под погон, чтобы было видно, что это не простой юнкер, а офицер армии Его императорского величества.

Мне тоже вручили именной указ о производстве меня в корнеты и причислении к свите ЕИВ в качестве флигель-адъютанта. И к указу прилагались погоны с красным просветом и двумя серебряными звездочками по сторонам от золотого вензеля ЕИВ Алексея Второго Николаевича Романова.

Командир нашего учебного эскадрона поздравил меня отдельно и настоял, чтобы я надел погоны на юнкерский мундир, потому что никто не знал, будет ли именной указ по мне и готовить ли мне офицерский мундир.

Мой курс приветствовал меня троекратным "ура", а офицеры курса пожали руку и пожелали успехов в службе. На крики в наше расположение заглянули вновь произведенные офицеры с указами под погонами и каково было их удивление, когда они увидели золотое великолепие на серебре моих погон.

На следующий день училищный автобус вывез господ молодых офицеров в училище для переодевания в военную форму, вручения документов и приветствия либо от лица императора, либо от лица военного министерства.

Меня эти хлопоты мало задевали. Строевое отделение готовило мне офицерские документы, а я ускоренным аллюром выдвинулся в ателье, где училище традиционно заказывало офицерскую форму. Обычно, на снятие мерок и примерку приходили юнкера, а здесь юнкер в офицерских погонах, да еще из императорской свиты заказывает себе мундир и требует, чтобы все было быстро и по высшему качеству.

В городе Энске нашим портным был веселый и пожилой мастер Кац, который вместе с мундиром уговорил меня взять золотые погоны под капитана и под полковника.

— Представьте себе, — говорил он, — что вам присвоят чин полковника, а у вас не будет погонов? Катастрофа.

В здешнем ателье работал то ли его родственник, то ли ученик, но одной с ним национальности, который понял, что таких индивидуальных заказчиков нужно уважать, так как он будет иметь доступ на самый верх, а не на самый низ, как те, кто скопом заказывает одинаковые кителя и брюки.

В загашниках у хорошего мастера всегда есть заготовки на пузатых людей, которые заказывали мундир с одним весом, а приходили на примерку с другим весом и что прикажете делать? Выкидывать заготовку? Ничуть не бывало. Ее подгоняют под более подходящую фигуру, а мастеру делают выговор, что он не предусмотрел того, что обжора всегда будет полнеть, а не худеть.

Как бы то ни было, но в течение шести часов мой мундир был готов и училище расплатилось за пошив индивидуального мундира. Кто не был офицером, тот не поймет того, как приятно посмотреть на блестящие погоны на твоих плечах и как трудно они доставались в процессе учебы и казарменного жития.

Пока шился мундир, я всюду рассекал, извините за жаргон, ходил в мундире юнкера и в офицерских погонах. Единственным моим документом было удостоверение юнкера и именной указ, хотя всем было известно, что офицерские погоны не надеваются на солдатское обмундирование. В моей первой жизни задолго до моего рождения была Первая мировая война и вот тогда уже никто не смотрел на то, какая гимнастерка была под офицерскими погонами. Хотя в самом начале офицеры не подавали руки офицерам, произведенным из нижних чинов. Потом, правда, война всех уравняла, а нижние чины, встав на сторону революции, припомнили всем, кто не подавал им руку в офицерском собрании.