Ваше благородие - 2

Глава 42

Крысяков ничего не ответил. Мне кажется, что он еще не полностью осознавал суть произошедшего. У него это тоже была третья жизнь и как все соотнести с сегодняшним днем, он просто не представлял.

— Кто тут пахан? — спросил я.

Все взглядами показали на Крысякова.

— Скажи своим людям, — сказал я, — что если они не будут дергаться, то с ними ничего не будет. А нам с тобой нужно одно дело перетереть. Тебя как звать-то или звать также, как тогда в 1907 году? На своей могиле был? Фамилию не поменял?

— Фамилию не поменял. Родители еще живы. А буду менять, так буду Крысиным. Припомни, если что, — сказал Крысяков. — Был я и на своей могиле. Корешки раскопали. Пусто, а потом родился заново и все там же, только все иное. Тебя я быстро разыскал, ты сильно маленький был. Думаю, дам кирпич в руку, и тебя к нашему сословию приобщу. Тебе же по малолетке ничего не будет, а ты уже запачканный со всех сторон и дорога у тебя одна — к нам на хазу. Однако, недоучел я тебя. Руку ты мне повредил своей саблей. Особенная она что-ли у тебя? Остальные сабли ватник не рубят. Ну, да и твоя сабля мокрый ватник тоже не разрубит. Мокрый ватник и пистолеты не берут.

— Что-то ты разговорился, — прервал я его. — Давай прямо сейчас тебе ватник намочим, и я из своего пистоля по нему шмальну. Увидишь результат, не отходя от кассы. Я пришел не для того, чтобы похваляться, кто и чего намочит. Ты лучше расскажи, как ты из депутатов Госдумы снова в уголовные подался?

— Ты думаешь, что Дума твоя такая уж благородная и все там такие пушистые, что прямо-таки херувимов с депутатов пиши? — засмеялся Крысяков. — Эта банда похлеще нашей банды будет. Она при власти и под защитой власти. Твори, что хочешь и ничего тебе за это не будет. И можно даже на большак не выходить. Мигни глазом и к тебе сразу помчатся деловые люди с полными картузами червонцев, лишь бы ты голосок за проект им выгодного закона подал. А они уж кого надо замочат или под каторгу подведут. И полиция им не указ. Полиция кого защищает? Столпов общества. А кто эти столпы общества? Ты сам знаешь, а еще и напомню. Депутаты, дворяне, министры, промышленники и торговцы. А кто поддерживает эти столпы? Мы!

— Чего ты артистов не упомянул? — улыбнулся я. — Эти не хуже вас поддерживают столпы нашего общества.

— Эти? — презрительно улыбнулся Крысяков. — Артисты, извозчики и проститутки служат любой власти. Разве что некоторые из писателей, но и они в большинстве своем не лучше тех, о ком я только что говорил. А что до того, как я снова оказался в банде, то это карма или кара. Я уже и не знаю, что это такое. На роду написано. Все по малолетству. Хулиганил по мелочам, а тут добрые люди подошли, под свою защиту взяли. Сначала на стреме стоял. Потом по карманам щипал, в форточки лазил, потом на серьезные дела ходил. Вот и очутился здесь. А если честно, то знал, как прошла моя прошлая жизнь. У тебя, вероятно, было все также. Я сам сколотил эту банду и промышляю все тем же, чтобы вместе с жертвой переместиться в мою первую жизнь. Та жизнь для меня была роднее, я уже почти был в завязке, и ты был последний клиент, с кем я должен был общаться.

— Хочешь сказать, что мы сейчас возьмемся за руки, а кто-то из твоих ребят стукнет дубиной мне по голове и мы снова очутимся в 1907 году? — спросил я. — Мой ответ — нет. В нашей первой жизни не все было так безоблачно. Я предполагал, что весь Советский Союз распадется. Новая революция приведет к власти нового Сталина и снова польется невинная кровь. Так вот, в прошлой жизни я сделал все, чтобы этого не было, а нынешняя жизнь скоро может оказаться такой же, как и наша первая жизнь. Наша страна обречена на распад и на массовые репрессии всех несогласных с властью людей. Это как карма и кара, как ты говорил. И ты мне нужен для больших дел. И учти. Еще один грабеж и ни тебе, ни твоим подельникам пощады не будет. Ты же хотел быть в завязке? Выбирай. Если тебе трудно решить, то мы тебе поможем, останешься сиротой. Работу тебе или вам я найду, но, если кто-то попробует нарушить закон, пусть не говорит, что его не предупреждали. Я все понятно объяснил?

— Понятно, — сказал Крысяков. — Сейчас ребятам скажу. Посмотрим, что они ответят.

Сидевшая в углу у двери компания вряд ли слышала весь разговор, но чувствовала, что люди пришли серьезные и руки у них не дрогнут, а бугор что-то уж больно мирно разговаривает с пришедшим молодчиком.

— Так, ребята, — сказал Крысяков, — с сегодняшнего дня мы в завязке. Работаем на бугра, — он указал на меня, — правила я объясню, возможно, что можем стать нормальными людьми.

— Это как? — спросил верзила.

— Хочешь, чтобы городовой перед тобой тянулся и честь отдавал? — спросил его Крысяков.

— Конечно хочу, — заулыбался верзила.

— Так вот, для этого ты должен слушаться бугра как отца родного. Понял?

— Понял, — сказал верзила, еще не совсем понимая, как это может случиться.

— Кто не хочет с нами, шаг вперед, — скомандовал я.

Все стояли молча.

— Значит так, молчание — знак согласия, — огласил я. — Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству. Прыжок на месте — провокация, стрелять буду без предупреждения. Завтра в обед смотр личного состава у гостиницы "Бристоль".

Глава 43

— Вероятно, я что-то недопонимаю, — сказал Анастас Иванович, — я думал, что предстоит перестрелка, а оказалась вербовка целой банды на наши нужды. И пахан их никакого неудовольствия не выразил, да и компания тоже возражений не имела, особенно, когда вы им разъяснили, что с ними будет, если они свернут с выбранного пути. Я никак не пойму, для чего они нам нужны. Сдать их полиции и дело с концом.

— Сдать полиции — дело простое, Анастас Иванович, — сказал я, — тут несколько все иное. На вид я молодой, но уже прожил более ста десяти лет. И попал я сюда благодаря Крысякову. Вернее, мы с ним попали в 1907 год, хотя жили в этом же государстве, но в другом времени. В наше время в 1914 году началась трехлетняя кровопролитная мировая война, закончившаяся поражением и революцией в России. Затем была практически четырехлетняя гражданская война, установление новой власти, создание карательных органов, уничтожение всей царской фамилии и уничтожение дворян и буржуазии как класс. Крови налили столько, что любому государству на сто лет хватит. Потом была Вторая мировая война, по сравнению с которой все прошлые войны были детской забавой. Россия воевала в союзе с западными странами, иначе мы могли остаться в числе побежденных. Так, о чем я говорил? Ага, о гражданской войне. После войны осталось много беспризорников, которые объединялись в банды и терроризировали окружающее их население. И был один сотрудник народного комиссариата внутренних дел по фамилии Макаренко и Антон Семенович по имении отчеству. Вот он и взялся перевоспитывать малолетних бандитов, жестко применяя метод кнута и пряника. Он до революции был педагогом, работал учителем в железнодорожном училище и был так же, как и вы губернским секретарем по линии министерства просвещения. Так вот он исходил из того, что грешники становятся наиболее рьяными последователями нового вероучения. То есть из преступников получаются талантливые сыщики, из грешников епископы, из воров хранители ценностей и так далее. Из крыс получаются крысоволки, которые верно служат людям и защищают их от своих сородичей. И вам, Анастас Иванович, придется взяться за обучение всей этой банды, чтобы сделать из них преданных слуг ЕИВ и цесаревича. А пока они побудут в охране поместья графа Китченера.

На следующий день в два часа пополудни мы стояли около гостиницы "Бристоль", где остановились и ждали прибытия новых служащих. Они подходили поодиночке с разных сторон и делали вид, что незнакомы друг с другом. Все были одеты очень прилично и их можно было принять либо за предпринимателей, либо за мелких старорежимных буржуа, зарабатывающих на жизнь собственным трудом.

Я был в своем мундире, украшенном золотом и с шашкой на перевязи. Анастас Иванович был в сюртуке с петлицами губернского секретаря. Своим видом мы поразили всю компанию. Кто мог представить в нас налетчиков, державших под прицелом гоп-компанию. Кивком я подозвал Крысякова, а Анастас Иванович вручил ему проездные билеты до Петербурга, прогонные деньги, а я предупредил, чтобы во время поездки с ними не случилось ничего такого, что приведет их с железнодорожной скамьи на скамью подсудимых.

Мы зашли в нашу гостиницу и пошли в ресторан, где у нас был заказан столик. Не буду описывать, что мы ели и пили, чтобы не вводить в искушение уже искушенного в этих делах читателя. После обеда мы совершили прогулку по городу, и я показал Анастасу Ивановичу достопримечательности города Энска, который волей случая стал мне родным городом и трамплином моей военной карьеры в прошлой жизни.

На следующий день мы нанесли визит полицмейстеру и сообщили, чтобы он доложил об эффективной профилактической работе полиции, ликвидировавшей очаг преступности в трущобах чуть ли не в центре города и что при правильной градостроительной политике уровень преступности будет резко снижаться.

— Если откровенно, — сказал нам полицмейстер, — я не особенно верю в то, что строительство новых домов решит проблему преступности. Теплый сортир не снижает потребности человека воспользоваться чужими деньгами и имуществом.

Мы тепло попрощались с полицейским начальником и отправились на вокзал к прибытию поезда, на котором вернемся в столицу.

Глава 44

В купе мы открыли бутылочку коньяка, чтобы спокойно посидеть и поговорить за жизнь, благо другого времени на это дело у нас не было.

— Честно говоря, — сказал Анастас Иванович, — я даже немного разочарован результатами нашего вояжа в Энск.

— Чем это вы разочарованы, уважаемый Анастас Иванович? — спросил я, закуривая сигарету после выпитой рюмки и съеденной зеленой оливки. Надо сказать, что я снова закурил, обучаясь в Николаевском кавалерийском училище, чтобы никто не сказал, что, а он еще и не курит маменькин сынок. — По всем показателям мы выполнили большую работу, освободив город от банды грабителей. Главное, чтобы эта банда не стала действовать в столице. А для этого нужно занять работников ножа и топора общественно-полезным трудом.

— Это я понимаю, — сказал мой спутник. — Но мне казалось, что мы вступим в схватку с разбойниками и в результате ожесточенной перестрелки либо одержим блистательную победу, либо сложим свои буйные головушки.

— Сдается мне, — сказал я, — что вы ни разу не стреляли в людей и вам хочется испытать чувство Бога, держащего в барабане револьвера жизни семи людей. Захочу — спущу курок и нет человечка. Захочу — пощажу и не буду стрелять.

— В какой-то степени вы правы, Олег Васильевич, — сказал Анастас Иванович, — но мне кажется противоестественным желание одного человека убить другого, подобного ему. Просто мне нужно было проверить, смогу ли я противостоять смертельному злу и смогу ли я избавить мир от этого зла.

— Вы меня извините, Анастас Иванович, — улыбнулся я, — но ведь вы повторили все сказанное мною, только другими словами. Убить зло — это хорошо. А убить человека — это плохо. А почему бы не рассмотреть тезис, что человек и зло — это есть одно и тоже? Кто же должен спускать курок? Вы господина Достоевского не читали? Роман у него есть "Преступление и наказание". Там бедный студент Родион Раскольников прибил топориком старушку, которая выдавала желающим микрокредиты под тысячу процентов годовых. Так вот следователь и спрашивает его: а зачем вы старушку прибили, господин студент? А он и отвечает, что проверить хотел: тварь он дрожащая или право имеет? Давайте-ка еще по рюмочке пропустим.

— Здорово вы меня прицепили, — сказал Анастас Иванович, закусывая копченой колбаской. — Достоевского я не читал, поэтому и получилось, что мысли мои почти одинаковы с мыслями Раскольникова. И, если прямо сказать, то большинство народа нашего думает точно также. Кто же откажется ограбить грабительницу, чтобы проверить, тварь он дрожащая или право на справедливость имеет. А вот почему государство право такое имеет? Кто ему такое право дал?

— Обычно такое право на насилие своим правителям дает народ, когда выбирает его на царство, — сказал я. — Помните 1613 год и период Великой смуты? Собрались выборные и выбрали царя. И на этом демократия закончилась. Практически триста лет цари, что хотели, то и делали. И только решением недавно почившего в бозе самодержца нашего страна обрела выборную власть и периодически пользуется избирательным правом для смены власти. И вот в каждые такие выборы народ отдает право на насилие власти. Но бывают такие моменты, когда народ не отдает власти право на насилие и начинает пользоваться им сам для обустройства своей жизни так, как это ему понравится и как посоветуют их лидеры. И это уже называется революция. Иногда все происходит мирным путем, как это было в нашей стране, а может решение всех проблем проводиться вооруженным путем, как например в Китае. Все зависит от власти. Хуже, когда власть не слышит народ. Тогда народ прочищает уши власти так, что потом приходится в течение десятилетий восстанавливать то, что было разрушено. И чем принципиальнее власть в этом вопросе, тем больше разрушений приходится восстанавливать и не одно десятилетие выковыривать из органов управления сторонников прежней, не умеющей договариваться власти.

— Ну, нашей матушке-России это не грозит, — умиротворенно сказал Анастас Иванович, разливая коньяк по рюмкам. — У нас конституционная монархия и все вопросы решает исполнительная власть, избранная тем самым народом. То есть, власть сначала договаривается с народом, а потом формирует новое правительство.

— Анастас Иванович, — спросил я, — какого цвета у вас очки?

Мой спутник снял очки, повертел их, посмотрел на свет и сказал с ноткой сарказма:

— Обыкновенные белые очки.

— А мне кажется, что у вас розовые очки, — сказал я. — Неужели вы не видите, что вся демократия в стране сворачивается и все идет к тому, что страной будет править единолично диктатор, который перестанет пользоваться институтом выборов для подтверждения своей власти?

— Вы сгущаете краски, уважаемый Олег Васильевич, — сказал Анастас Иванович. — Все у нас прекрасно и страна наша несется вперед по пути прогресса.

— Какого прогресса, Анастас Иванович, — спросил я, — где вы видите этот прогресс? В чем он выражается? Вспомните, кто из наших ученых получил Нобелевскую премию и когда. И когда лошадь начинает нестись, то есть, когда она понесет, то она как бы сходит с ума, не видит перед собой дороги и не чувствует ответственности за то, во что на запряжена. Если ее не остановить, то она разобьется сама и разобьет вдребезги упряжь с грузом и пассажиров, которых она везет.

— Это все славословие, антиправительственная пропаганда, Олег Васильевич, — сказал Анастас Иванович, — вы еще молоды и с молодым энтузиазмом воспринимаете все, что выходит за рамки нормального правительственного курса. Я так чувствую, что это все плоды поглощения произведений господина Тургенева. И чем заканчиваются все эти произведения? Трагедией! — и он поднял вверх указательный палец правой руки. — Нам нужно сплотиться вокруг нашего правительства и его бессменного председателя премьер-министра Сивкова Константина Ивановича.