— Есть и другие способы узнать истину, — уклончиво ответил он. — Не такие грубые, ты предлагаешь. Менее разрушительные. Но воспользоваться ими нелегко. Придет время — и ты поймешь, насколько велика цена истинному знанию, может, даже заплатишь её сам. А может, и нет...

Он помолчал, рассматривая сквозь темноту, как Юли реагирует на его слова.

— Со временем ты лучше поймешь могущество ограничений. Существуют особые группы духовных лиц, аскетичные мистики, о которых ты ничего не знаешь. Но наверное, лучше об этом ни слова...

Заинтересованный Юли начал упрашивать священника. Тот сдался неожиданно быстро. Его голос совсем понизился и стал едва слышным сквозь плеск падающей рядом воды.

— Среди нас есть духовные лица, которые удостоились высшей милости от Акха. Это аскетичные мистики, которые отказываются от всех наслаждений плоти, но взамен приобретают таинственный дар общения с усопшими в Его подземном мире...

— Но ведь именно это проповедовал и Нааб! — немедленно напомнил Юли. — Он проповедовал отказ от наслаждений, аскетизм и призывал к самосовершенствованию. А за это вы его и убили.

Отец Сифанс отмахнулся от его слов.

— Как ты сам сказал, Нааб был безумцем. Его казнили после справедливого суда. Высшее духовенство не хочет изменений. Лица, принадлежащие к высшему духовному сану, предпочитают, чтобы мы, исполнительные духовные лица, оставались такими, какие мы сейчас. Но эти аскетичные мистики могут вступать в контакт с мертвыми. Если бы ты стал одним из них, ты смог бы поговорить с отцом после его смерти, если он сейчас уже мертв.

Юли издал изумленный возглас и затих. В такое он не мог поверить.

— Да, сын мой, многие человеческие способности можно развивать до такой степени, что они станут почти божественными! — горячо зашептал отец Сифанс. — Я сам, когда умер мой отец, с горя начал поститься, — и, после многих дней поста, отчетливо увидел его висящим в земле, как будто в прозрачном обсидиане. Уши у него были закрыты руками, как будто он слышал звуки, которые ему не нравились. Смерть — это не конец, а наше продолжение в подземном мире Акха — ты вспомни, что мы с тобой учили, сын мой! Об этом гласят священные тексты, составленные самим Богом.

Юли отвернулся. Он-то вовсе не хотел попасть в подземный мир — ни при жизни, ни даже после смерти. Он хотел попасть на небо, как все верующие в Вутру.

— Я всё ещё обижен и сердит на своего отца, — наконец задумчиво сказал он. — Возможно из-за этого у меня такие сомнения. Мне было трудно без него, я выжил только чудом. Он оставил меня без поддержки, он оказался слабым, а я хочу стать сильным. Где они, эти аскетичные мистики, о которых ты мне говоришь? Почему они не встретились мне?

— Если ты не веришь моим словам, а я это чувствую, то углубляться в эту тему бесполезно, — в голосе отца Сифанса внезапно прорезалась брюзгливая старческая раздражительность.

— Прости, святой отец, — торопливо извинился Юли. — Я ещё дикарь, как ты неоднократно говорил мне. Но, значит, ты тоже считаешь, что священники должны переродиться, как об этом говорил Нааб, не так ли? Значит, он вещал истину? Но почему тогда...

— Ты вступаешь на опасный путь, — отец Сифанс сидел, наклонившись вперед, и в напряженной тишине подземелья Юли явственно слышал шорох его сухих век. — Лишние знания могут убить веру, и ты сам поймешь это, когда познаешь мудрость. Когда я был молодым, моя вера была крепче стали. Теперь же мне кажется...

— Что тебе кажется? — нетерпеливо спросил Юли. Он уже чувствовал, что старый священник хочет поделиться с ним некой важной тайной.

— В этом вопросе я придерживаюсь середины, — вдруг сказал священник, явно не то, что собирался сказать только что. — Я соблюдаю, насколько возможно, нейтралитет, хотя тебе, дикарю, вряд ли знакомо это слово. Всякая ересь вносит раскол в Святилище, а это вредит всем нам. Ты сам обо всём этом узнаешь, когда примешь духовный сан. Когда я был молод, всё было гораздо легче. Теперь же я думаю, что все эти разговоры о Весне...

Сквозь плеск воды донесся чей-то приглушенный кашель. Отец Сифанс настороженно замер. Кашель смолк.

— На сегодня хватит разговоров о ереси, — уже громко сказал святой отец, вдруг резко переменив тон. — И без того ты верный слуга Акха и тебе не свойственны еретические мысли, так что тебе хватит и этих моих наставлений. Хотя, конечно, здесь лучше перебдеть, чем дать шанс искушению Вутры. Надеюсь, ты извинишь старика за его усердие. На сегодня всё.

* * *

С этого дня Юли понял, что мирские заботы играли в Святилище куда большую роль, чем вера. И, будучи от рождения человеком весьма прагматичным, решил обратить особое внимание на эту сторону своего нового бытия. В осторожных разговорах со своими наставниками он постепенно узнавал очертания той пирамиды власти, которая цементировала весь Панновал в одно целое. Многое он почерпнул из разговоров с друзьями-послушниками, для которых жизнь Панновала не была откровением, как для него. Они познавали с младенчества сложную иерархию подземного мира.

На вершине власти здесь стояла гильдия священников — они вершили здесь суд и управляли всеми делами. Их власть опиралась на силу милицейской гильдии и в свою очередь освящала её своим авторитетом. Но сама святая гильдия была очень аморфна. В ней не было верховного вождя, подобного вождям племен, живущих в безмолвных заснеженных пустынях под открытым небом. Даже сам великий кардинал был всего лишь формальным главой духовенства. Не было здесь и верховного судьи. Его роль по безмолвному согласию высших чинов церкви возлагалась на самого Акха. Сама гильдия священников делилась на множество орденов, каждый со своими обязанностями, взглядами и поправками к единой вере. Приказ одного ордена священников мог отменить другой орден, его приказ третий — и так без конца. Чины, звания и должности священников составляли беспорядочную иерархическую пирамиду, уходящую в метафизический мрак, не давая возможности появиться той решающей инстанции, которая повелевала бы всеми остальными. Таким образом, из цепочки этой иерархии выпадало важнейшее звено, которое могло бы реально управлять всеми ветвями древа власти. Но именно поэтому эта полупризрачная пирамида была несокрушима — она просто не имела сердца, в которое кто-либо мог нанести смертельный удар. Правда, среди послушников ходили упорные слухи о том, что отдельные наиболее могущественные ордена или кланы священнослужителей жили в отдаленных от Панновала пещерах горной цепи. Но в самом Святилище не было устоявшихся норм. Священники могли служить милиции — и наоборот. Духовные лица могли даже вступать в милицейскую гильдию, а милицейские выполняли порой обязанности священников. Четкого разделения между мирским и духовным тоже не было. Под надежным покровом веры, учения и молитвы царила постоянная неразбериха. Акха был поистине далек от всего этого. Он был где-то там — там, где сердца переполнялись несокрушимой верой.

Юли тщетно пытался разобраться во всех этих сведениях, почерпнутых им из самых разных источников. Где-то в конце этой запутанной цепочки находились аскетичные мистики, которые могли общаться с мертвыми, и, возможно, творить другие чудеса. Ещё один слух заинтересовал его. Речь шла о том, что на вершине пирамиды, надо всей иерархией Святилища, всё же существовал тайный орден высшего духовенства, незримо управлявший всем. Ходили и иные слухи, к которым следовало прислушиваться в такой же мере, в какой прислушиваются к звуку падающих в лужи капель, что глубоко под пещерами Святилища обитал иной орден священников, которые назывались, — если их вообще осмеливались называть, — Хранителями.

Хранители, по слухам, составляли особо тайный орден, доступ в который открывался только путем выборов, причем, тоже тайных. Разумеется, никто на самом деле не знал, как это всё происходит. Этот орден сочетал в себе двойную роль — сказителей и священников. Обязанности его членов заключались в том, что им открывалось истинное знание, и они должны были хранить его. Поговаривали, что Хранителям ведомо нечто такое, о чем в Святилище даже не догадывались. Это знание давало им силу. Храня прошлое, они провидели и будущее. Но никто ничего не знал точно.

— Кто такие Хранители? Видели вы их? — шепотом допытывался Юли у своих юных товарищей-послушников. Но увы, всякий раз ответом ему было невразумительное бормотание или то, что он уже знал.

Тайна возбуждала его, и им овладело страстное желание стать членом таинственного ордена. Он постоянно думал об этих могущественных людях, достигших высот власти и мудрости, и наконец поклялся себе, что станет однажды одним из них.

* * *

В увлеченных мечтах время летело быстро. Обучение Юли в монастырской школе уже успешно шло к концу. Близилось время его посвящения в сан. Во время суровой жизни послушника Юли возмужал телесно и духовно. Он уже не оплакивал ночами судьбу своих родителей. Собственно, он уже почти вообще не вспоминал о них. К чему? Всё равно, они были потеряны для него навсегда, да и дел в Святилище у него теперь было более чем достаточно. Он был приближен к отцу Сифансу и даже стал его помощником. Это была непростая служба, так как отец Сифанс был строг, а число порученных Юли заданий казалось бесконечным. Но теперь он частенько общался со словоохотливым отцом-наставником накоротке и быстро обнаружил одну его слабость — ненасытную жажду сплетен.

Юли умело пользовался этим его недостатком, убедившись, что старый священник ценит в нем внимательного слушателя, с которым можно как следует поговорить. Обычно отец Сифанс был весьма сдержан. Но стоило ему услышать очередную порцию слухов — и глаза его начинали мигать чаще, губы дрожали и причмокивали, и порой с них срывались обрывки странных сведений. Наконец, наступил день, когда они уединенно работали, наводя порядок в молитвенном зале духовной семинарии. Выслушав очередные слухи, отец Сифанс позволил себе совершенно неожиданное признание:

— Все эти россказни о далеких потайных пещерах придуманы глупцами, которые не могут разглядеть очевидное. Это просто какая-то нелепая чепуха. Хранители могут жить прямо среди нас, просто нам не дано узнать их. Мы ведь не знаем, кто они. По виду они ничем не отличаются от нас. Может быть, и я — Хранитель. Почем тебе знать?..

Юли мгновенно встрепенулся, но старый священник замолчал намертво, напуганный своей откровенностью, и лишь потом неохотно добавил, что посвящение начинается всегда с небольшой доли знания.

* * *

На следующий день, после молитвы, отец Сифанс поманил Юли рукой в теплой перчатке и сказал:

— Пошли, я покажу тебе кое-что. Всё равно, завтра срок твоего послушничества кончается. Ты не забыл нашего вчерашнего разговора?

Юли понизил голос.

— Нет, кончено.

Отец Сифанс поджал губы, прищурил глаза, поднял свой острый нос к потолку, втянул воздух и раз десять резко кивнул головой. Затем он быстро засеменил прочь, шаркая во мраке. Юли последовал за ним. В этой части Святилища огни были редкостью, а в некоторых местах были запрещены вовсе — экономии ради. Но они уверенно двигались в кромешной тьме. Из бесчисленных боковых переходов выскальзывали неразличимые в непроглядной тьме другие люди, двигаясь мимо них. Но Юли легко избегал столкновений, уже свободно ориентируясь на слух. Пальцами правой руки он скользил по высеченному вдоль стены галереи рисунку, указывающему путь. Наставник уже научил его без ошибок читать стенные знаки, хотя послушникам это и не полагалось.

Орнамент из переплетенных ветвей, среди которых прощупывались рельефы животных и птиц, никогда не повторял одни и те же фигуры. В постоянно изменявшемся рисунке пальцы Юли то здесь, то там, нащупывали фигурки странных зверей. Юли не мог представить их наяву, а потому полагал, что звери, вырезанные в камне, были лишь плодом странной фантазии древних, давно умерших скульпторов, которые затратили огромный труд на создание безмолвного путеводителя по лабиринтам Панновала. Эти звери прыгали и плавали, карабкались, бежали и летели. Они ползли по стене и неожиданно останавливались под рукой.

По самому ему неведомой причине Юли представлял их себе в ярких красках. Размах этого труда вызывал у него изумление — во всех направлениях, по всем коридорам, во всех помещениях вдоль стен тянулась лента высеченного орнамента, везде и всюду шириной в одну человеческую ладонь. Эта лента составляла одну из главных тайн Святилища. Различные сочетания узоров отмечали тот или иной его сектор. Особым образом составленные зашифрованные знаки указывали на повороты, переходы, ступени, коридоры, комнаты, и каждый, кто постиг язык этой каменной книги, мог с уверенностью ориентироваться в темных пещерных лабиринтах, изрядно запутанных за тысячелетия бессистемного строительства.

Рисунок на стене указывал, что впереди должен быть подъем. Для тех, кто не умел читать его, два прита со светящимися слепыми глазами трепыхались в клетке, указывая место, где от главной поперечной галереи Святилища отходила лестница, ведущая в верхний коридор.

Юли и его духовный наставник медленно поднимались вверх. Лестница была очень длинной. Наконец они оказались в Тангвилде, самой верхней и потому мало посещаемой части Святилища. Об этом также сообщил рисунок на стене, который прочли пальцы Юли.

Поднявшись, они повернули в невысокую галерею, рисунок на стене которой был незнаком Юли. На ленте тянулся целый ряд обнаженных мужчин странно худого сложения. Они сидели перед хижинами на корточках, с вытянутыми по ходу движения руками. Стены галереи запотели и влага сочилась по камню.

Здесь отец Сифанс неожиданно остановился и Юли наткнулся на него. Он смущенно пробормотал извинения, но не услышал ответа. Старый отец-наставник отдыхал, упершись плечом в холодную стену. Юли извинился ещё раз.

— Помолчи и дай мне перевести дух, — сказал отец Сифанс.

Через минуту, явно пожалев о том, что голос его прозвучал сварливо, он добавил:

— Моя работа заключается в том, чтобы обуздывать излишне горячих юношей. Но я уже старею. Вчера мне исполнилось двадцать пять лет. Силы покидают меня. Скоро я умру. Но смерть одного человека мало что значит для Акха...

Юли стало страшно за него. Он почувствовал озноб, поняв, что и ему не миновать этой участи...

Между тем, отец-наставник пошарил рукой по стене, что-то нащупывая.

— Да, это здесь, — пробормотал он.

Он откинул небольшой ставень на стене и во тьму ворвался луч яркого света. Юли на мгновение прикрыл глаза рукой — свет ослепил его. Затем он встал рядом с отцом Сифансом и заглянул в сияющее окно.

В тот же миг он вскрикнул от изумления. Внизу, далеко под ним, лежал небольшой город, выстроенный в горе, на вогнутом дне колоссальной пещеры, среди дикого нагромождения скал. Его во всех направлениях пересекали извилистые улицы, вдоль которых возвышались красивые, иногда просто великолепные здания, вытесанные из монолитного камня. Вокруг них теснились лачуги и каморки. В центре тянулась расселина, в которой пенилась проточная вода, а некоторые дома, казалось, чудом держались на берегах этой бурной реки. Люди, маленькие как муравьи, сновали по улицам, толкались внутри комнат без крыш. Сверху был виден в уменьшенном виде их нехитрый быт, скудная мебель и утварь. Шум неумолчного потока глушил все звуки и сам едва доносился до высоты, до проема в галерее, где стояли Юли и отец Сифанс.