На вершине власти здесь стояли Мечтатели, создатели новых общественных форм, хранители и модернизаторы старых — они принимали решения и управляли всеми делами своих йэнн. Их власть опиралась на силу систем внутренней безопасности в виде объединения Пастухов, и, в свою очередь, поддерживала его своим авторитетом. Однако, здесь не было верховного вождя, как у диких народов, живущих в безмолвных уединенных мирах, ограниченных небом. Никто просто не справился бы с такой невообразимо сложной работой, и ни один симайа не согласился бы занять такой пост. Не было здесь и верховного судьи. Его роль, по безмолвному согласию высших советов симайа, возлагалась на Сеть Союза. Сам Йэннимур делился на множество йэнн, каждая со своими обязанностями, взглядами и поправками к единым обычаям. За спиной каждой такой йэнны стояла ещё одна, высшая по рангу — и так до бесконечности. Обязанности, звания и должности симайа составляли необозримую пирамиду, уходившую в метафизический мрак. Власть здесь напоминала змею, вцепившуюся в собственный хвост. Какой-либо силы, реально управлявшей всеми остальными, здесь просто не было. Именно поэтому социальная структура Йэннимура была несокрушима — она просто не имела сердца, в которое кто-либо мог нанести смертельный удар.
Правда, среди Первой Формы ходили упорные слухи о том, что отдельные, самые могущественные йэнны или союзы симайа жили в отдаленных от Йэннимура галактиках. В самом Йэннимуре не было никаких устоявшихся норм. Мечтатели могли служить своим йэннам — и наоборот. Они могли контролировать объединения Пастухов, а Пастухи — следить за работой Мечтателей. Четкого разделения между должным и недолжным тоже не было, — как объяснила Наммилайна, потому, что должное в одной ситуации становилось недолжным в другой и наоборот. В сущности, в очень многих областях симайа могли вести себя так, как им вздумается, и кое-где под надежным покровом знания, учения и надежды царил попросту хаос. Порой симайа вели себя даже хуже, чем его товарищи по племени. Его дух был поистине далек от всего этого. Он был где-то в прошлом — там, где всё было устойчиво и понятно.
Вайми тщетно пытался разобраться во всех этих сведениях, добытых им из самых разных, часто весьма странных источников. Где-то в этой многозеркальной пирамиде были создатели-марьют, которые могли воскрешать мертвых и творить другие чудеса. Ещё один слух увлек его. Речь шла о том, что на вершине пирамиды, надо всей иерархией Йэннимура, стояла Великая Файау, создавшая когда-то весь Золотой Народ и сейчас владевшая целой Вселенной, правда, весьма отдаленной от этой. Ходили и иные слухи, столь же полные смысла, как шум ветра или текущей воды, о том, что в самой гуще обитателей Йэннимура таился иной союз симайа, которых называли — если их вообще осмеливались называть — Потерянными.
Потерянные, по слухам, составляли особую йэнну. Вступить в неё по желанию не мог никто — состоявшие в ней сами находили достойных, по их мнению, кандидатов. Разумеется, никто на самом деле не знал, как это происходит. Эта йэнна состояла из тех, кто не признавал власти Пастухов и Мечтателей. Её членам, якобы, открывалось истинное знание и они должны были хранить его. Это знание давало им силу. В Сети поговаривали, что Потерянным ведомо нечто такое, о чем все прочие даже не догадывались. Они хранили секреты прошлого и потому держали в своих руках нити, ведущие в будущее.
— Кто такие Потерянные? — подолгу допытывался Вайми у Аннамат и её странноватых приятелей: по Сети он мог говорить даже с теми, кто жил в миллиардах световых лет. — Вы сами знаете их?
Но увы, всякий раз ответом ему было вдохновенное враньё или то, что он уже знал. Тайна возбуждала его, и им овладело страстное желание стать членом таинственной йэнны. Он постоянно думал об этих потерянных симайа, достигших высот знания и мудрости, и наконец поклялся себе, что станет одним из них.
В увлеченных мечтах время летело быстро. Обучение Вайми самому необходимому уже успешно шло к концу, близилось время выбора имени. Он не замечал этого, но огромная масса полученных знаний изменила его. Он уже не оплакивал ночами судьбу своих соплеменников. Собственно, он уже почти вообще не вспоминал о них. К чему? Всё равно, они потеряны для него навсегда — да и дел у него теперь было более, чем достаточно.
Вайми уже знал, что у Золотого Народа две формы — бозонно-плазменная и биологическая — и с особым интересом изучал жизнь своих ровесников, айа из Первой Формы. Эти стройные босые создания обоего полу были похожи на синеглазых людей с золотой кожей и черными волосами, но куда более ловкие и красивые. Они одевались в переливчато-разноцветные "облака" из силовых полей — каждый из них был снабжен силовым щитом и системой квантовой связи и то, что Вайми сперва принимал за украшения, было лишь элементами этих полезных устройств. Хорошо зная им цену, юные айа были сообразительны и превосходно развиты физически. Несмотря на свое происхождение от кошек — самых совершенных во Вселенной хищников — они оказались очень социальны. Их общественная структура была столь подвижна, а рамки личной свободы столь широки, что само понятие оппозиции становилось у них весьма расплывчатым. На любое вмешательство Пастухов они смотрели косо, как на нечто излишнее, и в основном те работали вне Золотого Народа. Впрочем, симайа умели перестраивать чужие сознания и могли изменять их, как хотят, так что никаких наказаний у них не было — только лечение. Вайми, поэтому, старался избегать их, и не завел друзей среди симайа. Наммилайна была при нем воспитателем — не больше, но и не меньше.
С большей частью обитателей корабля Вайми поддерживал отношения чисто формальные: они сводились, по сути, к обмену любезностями. Но был ещё Сергей Куницын — симайа, который учил его языку, рослый, гибкий парень в синей одежде из цельного куска ткани, обернутой вокруг тела. У него была светлая, загорелая кожа и он казался проще остальных — никаких пугающих изысков во внешности, а это очень нравилось Вайми. Правду говоря, он сам навязался Сергею в ученики — в основном, ради того, чтобы иметь повод поболтать с ним. Вначале его привлекло лишь необычное имя — услышав его краем уха, юноша спросил Наммилайну, почему оно так отличается от других. Она объяснила ему, что это — русское имя. Вайми уже знал, что едва ли не половина симайа происходит из других рас, но здесь, на "Тайне", такой чужак встретился ему впервые. Плюнув на свои занятия, он разыскал его и принялся расспрашивать — он сам, в каком-то смысле, был здесь чужаком и надеялся найти хоть какого-то друга.
Отчасти его ожидания оправдались — по крайней мере, Сергей никогда не обрывал его расспросов и даже не намекал, что они отрывают его от дел, но Вайми всё же стеснялся сидеть с ним сутки напролет. С некоторым удивлением он узнал, что не все йэнны однородны — многие симайа, выходцы из младших рас, предпочитали общество соплеменников. Таких, русских йэнн в Йэннимуре было довольно-таки много — русские вошли в его состав уже очень давно, ещё до Катастрофы Йалис-Йэ. Сергей, однако, принадлежал к другой ветви этого народа — он родился в другой вселенной. Вайми не замедлил спросить, как это один и тот же народ может возникнуть в разных и столь отдаленных местах — но так и не получил окончательного ответа. Там, где законы мироздания были схожи, они порождали похожие, порой почти одинаковые расы — но иногда за этим крылось нечто большее.
Они часто общались накоротке. Юноша скоро выяснил, что Сергей ценит в нем внимательного слушателя, на лету хватавшего всё. Порой симайа увлекался этим и чуткие уши Вайми ловили обрывки весьма странных сведений. Однажды, когда они вдвоем занимались в маленьком зале, где Вайми учил новые слова и постигал их значение, Сергей вдруг неожиданно сказал:
— Все эти россказни о секретных планетах выдуманы увлеченными фантазерами, которым порой недосуг разглядеть очевидное. Потерянные живут среди нас, просто нам не дано узнать их. По виду они ничем не отличаются от нас. Я, может быть, тоже Потерянный, почем тебе знать?
Вайми мгновенно встрепенулся, но Сергей намертво замолчал и юноше оставалось лишь теряться в догадках.
* * *
На следующий день после завтрака Вайми решил полетать. В одном из пустынных туннелей он почти наткнулся на Сергея, сразу поняв, что встреча их не случайна. Симайа поманил его в полутемный боковой коридор и сказал:
— Пошли, я покажу тебе кое-что. Всё равно, когда-нибудь тебе придеться это узнать. Ты не забыл нашего вчерашнего разговора?
— Нет, конечно, — ответил юноша.
Какое-то время Сергей остро смотрел на него, потом резко кивнул и быстро пошел прочь, бесшумно ступая во мраке. Вайми поспешил за ним. Во многих частях корабля свет был редкостью, а кое-где, как вот здесь, его не было совсем, почему — Вайми не знал. Впрочем, силуэт симайа слабо светился и юноша легко следовал за ним в кромешном мраке.
Затем Сергей вдруг остановился. Налетев на него, Вайми смущенно извинился, но не услышал ответа. Симайа замер, упершись рукой в неразличимую стену. Вайми извинился ещё раз.
— Помолчи и дай мне подумать, — ответил Сергей.
Через минуту, словно сожалея о том, что его голос прозвучал резко, он добавил:
— Я пошел в наставники затем, чтобы обуздывать излишне горячих юношей. Но я уже старею. Когда моя память будет до конца заполнена, я стану неспособным обучаться, негодным для своей работы, и мое сознание разделят, а тогда я — такой, какой есть — исчезну. Но смерть одного симайа мало что значит для Йэннимура...
Вайми стало страшно за него. Он почувствовал озноб. Из рассказов Наммилайны он уже знал, что, хотя симайа и считались вечными, объем их памяти всё же был ограничен. После десятков тысяч лет активной жизни она вся заполнялась и они должны были либо что-то выбрасывать из неё, постепенно лишаясь прошлого, либо разделяться на несколько новых симайа, каждый из которых был лишь частью прежнего. Наммилайна говорила ему также об антологических личностях — симайа, часть воспоминаний которых хранилась в Йэннимурской Сети, но это было уже выше понимания юноши. Он не мог представить себе множество независимых личностей с частично общей памятью — правда, совершенно невообразимого объема. Это были уже над-симайа — нечто, совершенно ему чуждое. Они обретали бессмертие — но ценой потери отдельности. К тому же, разрыв с Сетью был для них, в лучшем случае, возвратом к исходному состоянию. Сергей не сделал этот выбор, и на его месте сам Вайми поступил бы так же.
Симайа пошарил рукой по стене, что-то нащупывая. Стены здесь были из какой-то твердой субстанции, но она меняла форму под ладонью.
— Да, это здесь, — тихо сказал Сергей.
Он включил небольшой экран и во тьму ворвался яркий свет. Вайми прикрыл ослепленные глаза, хотя его зрачки сузились почти мгновенно. Затем он встал рядом с симайа и заглянул в сияющее окно. Внизу, прямо под ними, лежал небольшой город, построенный на ровном берегу колоссального озера. Вдоль пересекавших его извилистых улиц теснились массивные здания, сложенные из разноцветного камня. Люди, маленькие, как муравьи, сновали по проулкам и толкались внутри комнат без крыш. Вайми не сразу заметил, что крыши тут были прозрачными и сверху был виден нехитрый быт, скудная мебель и утварь. Шум человеческого потока глушил все отдельные звуки и сам едва доносился до сумрачной галереи, где они стояли.
— Где мы? — растерянно спросил он. — Что это за место?
— Это Парнал. Столица найров. Ты что — уже забыл её?
Сергей улыбнулся. Похоже, что удивление юноши забавляло его.
Вайми гневно подумал, что не должен был торопиться. Посмотрев ещё секунду, он бы узнал город — а спросив, он только выставил себя дураком в глазах наставника. Теперь-то он видел кошмарную улицу, ведущую к дворцу — улицу, по которой его везли в железной клетке, забрасывая нечистотами. Вглядевшись в стеклянистые слои дворца, он сумел различить и покои государя найров, и темницу, из которой одна из его слуг, Ахана, спасла его...
Он вспомнил её — и у него защемило в груди. Она умерла — ради его жизни. Затем он с замиранием сердца вспомнил Лину — ту, единственную Лину, которой уже не будет никогда — но его чувства были притуплены. Полученные им знания научили его не тосковать по тому, что прошло навсегда. В этом не было никакого смысла. Из всего его племени остался один Вайэрси — да и он стал совершенно другим. Впрочем, его создатель и брат, вероятно, уже давно забыл о нем — как и он забыл о брате. Но Парнал показался ему очень красивым — и вот это действительно поразило его. В свое время он запомнился Вайми прибежищем безумцев, отвратительным и полным вони. Юноша понял, как расширилось его наивное восприятие за время, проведенное на борту "Тайны".
— Однажды, — произнес Сергей, — ты спросил меня, кто такие Потерянные. Ещё ты спросил, видел ли я их своими глазами. Помнишь ли ты это?
Вайми энергично кивнул.
— Вот мой ответ, — симайа протянул руку туда, где глубоко под ними копошился в суете призрачный мир найров. — Эти люди не видят нас, даже не подозревают о нас. Даже внимательно посмотрев вверх, они всё равно не смогут нас заметить. По отношению к ним мы являемся высшими существами. Тебе приятно это чувствовать?
— Да, разумеется.
— Хорошо. Теперь представь, что некие симайа точно так же являются высшими существами по отношению к нам, рядовым членам Союза Многообразий. Они незримо смотрят на нас сверху, но мы не замечаем их, даже если сами смотрим вверх. Понравилось бы тебе знать, что каждое твое слово слушают, и каждое твое движение — даже когда погас свет — наблюдают?
— Ты хочешь сказать, что на самом деле Мечтатели незримо следят за большинством симайа Йэннимура, крадут их тайны? — осторожно предположил Вайми. — Тогда они поступают очень разумно, я думаю. Ведь тайное обычно враждебно своему окружению.
Сергей удивленно заморгал.
— У тебя острый ум, но я исправлю твой вопрос. Скорее, он должен звучать так: "Нужны ли Мечтатели для выживания Йэннимура и его народа?" Вот на этот вопрос я отвечу утвердительно. Но Потерянные тоже нужны, чего бы нам это ни стоило. Они — как совесть в твоем теле. Её голос неприятен, часто мучителен, но без неё нельзя жить достойно. Нельзя остаться собой.
Вайми немного подумал.
— Потерянные противостоят Пастухам и Мечтателям, ведь так?
— Только духовно. Мы не применяем насилия. Не стараемся внести в Союз какой-то раскол. Мы просто есть.
— Но... правильно ли это? Наммилайна говорит, что против крайностей нашей жизни — её невыносимой краткости и вечности страдания, от которого мы должны защитить всех, нужны крайние меры, чтобы оградить расы от них. И я считаю, что она во всем права.
— Приятно принадлежать к высшей расе, ведь правда? Это как медленный яд: пускай ты никого не желаешь унизить, пускай ты посвятил свою жизнь тому, чтобы помогать слабым — ты всё равно будешь унижать их. Уже самой своей помощью, тем, что ты просто лучше, чем они. Ты будешь стараться, чтобы они были веселы, сыты и довольны — но будешь ли ты стараться, чтобы они тебя превзошли?
