Вставайте, сударь!

Утром я завтракал вместе с генералом, начальник пограничного отряда еще поздним вечером выехал в расположение отряда по обстановке на границе.

— Было у меня предчувствие, что мы не ошиблись с выбором, и я оказался прав, — сказал генерал, — сдавай дела и выезжай в Одессу, там о тебе уже знают. Об охоте я буду сам рассказывать, скажу, что ты был хорошим помощником, а если честно, то ты мне жизнь спас, потому что медведь был очень наглым и людей уже не боялся.

Еще через час прилетел вертолет. Мы проводили генерала, загрузив в вертолет шкуру и разделанного медведя в качестве подарка чинам из ГРУ. Качество мяса проверял местный ветеринарный фельдшер, который признал медвежье мясо годным для употребления. У этого мяса есть определенный привкус, но он локализуется специями.

Солдаты на заставе ходили с квадратными глазами, рассматривая бывшего старшину в парадном офицерском мундире.

Через три дня я передал все хозяйство новому старшине, настоящему прапорщику, которому по секрету рассказал о всех накопившихся излишках, чтобы в случае утраты чего можно было восполнить недостачу. Я не был бы старшиной, если бы у меня не было заначки.

До Одессы неделю ехали поездом с двумя пересадками. Меня уже ждали и поселили временно в однокомнатной квартире недалеко от училища.

Я должен был прослушать трехмесячный курс специальной подготовки и сдать зачет по парашютно-десантной подготовке.

От слова парашютной у меня стало что-то ёкать в пространстве между желудком и сердцем.

— Ладно, — сказал я себе, — не боги горшки обжигают. Люди прыгают, и я прыгну. Перед прыжками три месяца подготовки. Боятся незнания, а когда люди знают, что и как, большая часть страха улетучивается.

Три месяца пролетели незаметно. Информация в целом знакомая. Есть некоторые особенности в тактике, но если человек может командовать пехотным подразделение, то он сможет командовать и разведгруппой, занимаясь спецподготовкой вместе с ними.

Особенно мне понравилась линейка разведчика. Это не та офицерская линейка с квадратиками и ромбиками, флажками и стрелочками. Это, как бы сказать, фабричная шпаргалка, которая позволяет в течение нескольких секунд измерить расстояния до цели и их точные координаты для передачи командованию. Я не видел артиллерийской линейки, но у нашего артиллериста в училище на козырьке фуражки были надсечки, показывающие, какие поправки в прицел нужно вводить.

Наконец, настал день первого прыжка. Теория мне известна. Был я на парашютной вышке, прыгал с нее на привязном парашюте, нормально. Совершал прыжки для отработки приемов приземления. Нормально. Учился укладывать парашют. Нормально. Техника прыжка мне известна. Сели в самолет АН-2. Нас двое и инструктор. Я офицер и солдат отказник.

— Сынок, — сказал я солдату, — я буду прыгать прямо за тобой и руководить твоими действиями. Все будет нормально.

Солдат согласно кивнул головой, но на выходе ему пришлось немного поддать коленкой под зад, и он полетел, его парашют раскрылся как надо. А затем с криком: эх, бляха-муха, — прыгнул и я.

Я летел в воздухе, но мой парашют не раскрывался. Я дернул так называемое кольцо, и оно не раскрыло парашют. Вытяжной шнур законтрен стальной булавкой, а земля стремительно неслась мне навстречу.

Глава 6

— А-а-а-а-а-а, — кричал я, пытаясь вытащить стальную булавку, законтрившую мой парашют. Все-таки меня достали и здесь.

— Вася, ты чего? — какая-то незнакомая женщина трясла меня за плечи и смотрела испуганными глазами. — Что тебе приснилось?

Я смотрел вокруг и ничего не мог понять. Кто эта женщина? Почему я в какой-то постели и в семейных трусах, и она рядом в какой-то немодной ночнушке.

— Ты кто? — спросил я и увидел, что глаза женщины начали наполняться слезами. — Ты, вообще-то, живая? Мы на каком свете находимся?

— Мозги совсем пропил, — заныла женщина, — жену свою не узнаешь или у тебя таких, как я, сотнями считают?

Я не стал отвечать. Встал и стал смотреть по сторонам, чтобы сориентироваться в том месте, где я очутился. Комнатка, где мы были, больше походила на кладовую, хотя одно небольшое окно в ней было.

Открыв дверь, я увидел небольшую комнату. Слева дверь в совсем маленькую кладовую. Справа выход на малюсенький балкон. Левее вход на микроскопическую кухню. Еще левее выход из жилища, а справа от выхода дверь в совмещенный санузел.

— Обыкновенная хрущевка, — подумал я. — Но как я мог очутиться здесь, да еще с незнакомой мне женщиной. А, может, это проверочное задание, и я заброшен со спецзаданием сюда. Но что это такое "сюда"? Что это? Какое у меня задание. А, может, это никакое задание, может, я просто сплю или нахожусь в состоянии гипноза, изображая из себя интересующую руководство личность.

Я вернулся в комнату, которую условно можно назвать спальней и про себя отметил, что я не видел никаких детских вещей. Значит, детей у меня нет.

Женщина, которая называла меня своим мужем, сидела в постели и курила папиросу. Рядом с кроватью стояла деревянная табуретка с пепельницей и рядом лежала пачка папирос с коробком спичек. На папиросной пачке на фоне красной звезды напечатан мотоцикл с коляской и двумя солдатами в касках. Тот, что в коляске, держал в автомат ППШ. Сверху черной краской написано "Красная звезда".

Я взял пачку и прочитал на обороте, что папиросы изготовлены на ленинградской табачной фабрике имени Урицкого. В пачке 25 папирос. Откуда-то я знал, что такие табачные изделия изготовлялись для нужд обороны и входили в состав продовольственного пайка военнослужащих, а потому изготавливались из табака второго сорта для офицеров. Для высших чинов полагались папиросы "Казбек", а для самого высшего чина папиросы "Герцеговина Флор". Зато для нижних чинов, то есть для рядового и сержантского состава выдавались папиросы "Север", сигареты-коротышки "Партизанские" и "Южные". Последние как будто изготавливались из окурков партизанских самокруток и бычков отдыхающих на югах. В Алма-Ате солдатам выдавали сигареты "Архар", от одной затяжки которых продирало от горла до задницы. Все это промелькнуло у меня в сознании, пока я прикуривал "Красную звезду". В принципе, табачные изделия можно было заменять на сахар. Но его было так мало, что овчинка не стоила выделки.

Процесс прикуривания всегда сопряжен с какими-то размышлениями о вреде курения, качестве табака, событиях дня и планах на будущее. Одним словом, тянет на философию, и чем лучше табак, тем глубже философические размышления.

Хотя, чего тут размышлять? В кладовке-спальне едва размещалась полутораспальная панцирная кровать. Это такая кровать, где в качестве основы была мелкая сетка Рабица, с которой постоянно соскальзывал ватный матрац, и он был рассчитан на полтора человека. Но человека не поделишь на половинки и четвертушки. Если люди ложатся на бок и прижимаются друг к другу, то получается примерно одна целая и две десятых человека. Если они лежат на спине, то половина одного человека как бы выпадает их кровати, увлекаю за собой остальные полторы части. Значит, один человек лежит на спине, а второй полулежит на нем. Или полностью лежит на нем, чтобы не грохнуться на пол.

Мне кажется, что полутораспальные кровати — это гениальнейшее изобретение социализма и его руководящей и направляющей силы в виде компартии для увеличения численности коммунистов и завоевания ими мирового господства.

Говорят, что поэт Маяковский, а, может, и не Маяковский, но написали гениальное четверостишие. Возможно, что вы его слышали и совершенно не в такой интерпретации, но я пишу то, что помню.

Ночь. Луна. Лежу на жене.

Потолок примерз к жопе.

Я кадры кую советской стране

Назло буржуазной Европе.

Мне до потолка высоковато, но в ногах у кровати на деревянной табуретке войскового типа стоит вполне современный телефонный аппарат и мне даже показалось, что в трубке были слышны прощальные гудки, приходящие в конце разговора.

— С кем разговаривала? — наугад спросил я, глядя на спокойное лицо жены. Только что была истерика, а сейчас лицо как у херувимчика. Черт подери, что ни слово возьми, а все один мат. Вот к примеру слово "херувим". Возможно, что в этом слове пишется не "вим", а "вам".

— Кому-кому, Маньке звонила, — сказала жена. — Только ей и можно пожаловаться. Я на тебя жаловалась и в профсоюз, и в партком и всё как с гуся вода. Сама не понимаю, почему я с тобой живу.

Продолжение следует