Вставайте, сударь!

Вставайте, сударь!

Глава 1

— Вставайте, сударь! Вас ждут великие дела. На улице уже полдень и ваши друзья ждут вас за столом, — кричал мне по-французски какой-то плохо выбритый мужик лет за тридцать с длинными давно не мытыми волосами, в бывшей когда-то белой полотняной рубахе, присаленном жилете и коротких штанах, о которых мы в школе слышали, что они называются кюлотами и в таких штанах ходили французские революционеры — санкюлоты. Гардероб довершали рыжего цвета ботинки с петелькой на заднике, чтобы было легче надевать их. Он что-то еще говорил, показывал рукой на обстановку вокруг, но я плохо понимал его, интуитивно определяя, что он говорит. Потом он, не дождавшись от меня ответа, взмахнул белым полотенцем, висящим на левой руке, и с недовольным видом вышел из комнаты. А вот одеяло было, похоже, пуховым. Перина. Главное, чтобы там не завелось никакой живности, которая по ночам сосет соки из того, кто укрывается ею.

Я огляделся вокруг. Естественно, это не моя квартира. Я посмотрел на левую руку и не увидел своих часов. Я их обычно снимаю на ночь и кладу на прикроватную тумбочку. Там же стоит настольная лампа и лежит мой телефон. Ничего этого не было. Подо мной была грубо сколоченная кровать из плохо отесанных толстых досок. На кровати лежал полосатый тюфяк, набитый шуршащей соломой, а в головах лежала мягкая подушка, набитая не синтетикой и не лебяжьим пером, а чем-то похожим на овечью шерсть, что и подтверждалось запахом, исходящим от нее.

Я лежал в кровати и никак не мог сообразить, где я и что мне нужно делать. То, что это не Россия, ясно даже младенцу. Ну, это смотря какому младенцу. Здешние младенцы свободно шпрехают по-французски и могут найти дорогу домой, если потеряются. А ты, найдешь дорогу домой?

Я лежал и пытался вспомнить, что было вчера, где я вчера был, с кем и пил ли я что-то из спиртного. Если намешать разное спиртное в одну бадью и все выпить, то можно проснуться не в этой захудалой комнате, а где-нибудь на Луне под серебряным кустом среди спешащих по своим делам селенитов.

Напрягая свою память, я вдруг начал понимать, что говорил мне тот с полотенцем на руке. Он говорил, что пора вставать и что мои друзья ждут меня за столом внизу. Выходит, что мы вечером поехали в этот эксклюзивный ресторан и здесь заночевали. И я сейчас стою в рубахе балахонного типа и пытаюсь сориентироваться в пространстве и времени.

Я подошел к окну и распахнул его. Какие-то желтые стекла с прожилками создавали уютное освещение в комнате, а хлынувший из окна свет осветил мое жилище. Хотя, это не жилище, а какой-то амбар, в котором не убирались по крайней мере с неделю.

Я высунул голову в окно, чтобы осмотреться, и в это время кто-то сверху выплеснул на узкую дорогу содержимое своего ведра, в котором с водой были очистки овощей, содержимое желудка и какие-то кровавые куски материи. Все это медленно стекало к обочине, лилось вниз по законам Всемирного тяготения и издавало неприятный запах по какому-то другому жизненному закону.

Я хотел было крикнуть, что нельзя выливать помои на головы людей, но потом подумал, что я не знаю, кому буду кричать. Это все равно, что задрать голову и кричать в небо то, чем ты недоволен, как ты оцениваешь все происходящее и кто виноват во всем этом. А вдруг там никого нет? Сколько наши космонавты летали в космос и так не увидели никого, кто создал нашу землю и установил там свои законы.

Второе. На каком языке мне кричать? На русском? Да его здесь никто не знает. На французском? Да я по-французски ни бельмеса не знаю, но какое-то внутреннее "Я" говорило мне, что я думаю по-французски и могу говорить на этом языке. Прямо как в современном детективе. Был в концлагере, украл немецкую форму, надел её и стал стопроцентным швабом, да еще таким швабом, что остальные швабы от зависти захлебывались и каблуками щелкали с криками "хайль".

Так, на дворе полдень. Нужно умыться, побриться и сходить в клозет для завершения процесса пищеварения. Где-то я вчера перебрал так, что не помню абсолютно ничего. Это все проделки этилового спирта. Причем качественного спирта. Плохой спирт быстро вырубает и оставляет невкусный осадок во рту. А хороший спирт пьется легко, приятно закусывается, наутро практически никаких последствий, но в один прекрасный момент он полностью отключает мозг. Человек по внешнему виду не пьяный, не буянит, но он действует на основании инстинктов, а не сознания. Сколько раз приходилось слышать на партсобраниях объяснения человека, который абсолютно не помнит, что он делал под шафе прошлым вечером. Так вот один наш товарищ дал чёткий ответ на задаваемые вопросы:

— Что пил — признаю. Что делал — не помню. А вам всем — не верю.

Вот и у меня такая же ситуация. Никакого похмельного синдрома, головной боли и сушняка во рту. Никакой интоксикации организма. Во рту привкус чая с лимоном. От тела не пахнет спиртом. Надо кого-то позвать, чтобы он объяснил, что и как.

— Эй! — крикнул я, но вместо "эй" получилось какое-то "хи". — Эй! — снова крикнул я и снова получилось какое-то "хи". Как у немцев и монголов, который хотят крикнуть "ура", а получается "хурра".

Однако, на мое "хи" в комнату вошел детина лет двадцати пяти в расхристанной одежде не первой свежести и спросил меня на французском языке, готов я ли к утреннему туалету. Увидев мой согласный кивок головой, он сказал, чтобы я умывался, а он пока направит бритву.

Бритва напоминала собой ножик корсара, который неоднократно применял его в абордажных боях на палубе купеческих судов. А вот для умывания на табурете стоял медный тазик с водой и рядом лежали кусок темного мыла и полотенце.

Мыло, кстати сказать, изобрели в тринадцатом веке, и оно представляло собой смесь жира животных, золы и масел. В Россию мыло пришло вместе с христианской религией из Византии.

— Садитесь, сударь, — сказал детина и подвинул к тазику массивный стул из тесаных ручным способом кусков дерева с робкими попытками украсить их закругленными орнаментами.

Смочив помазок в тазике, в котором я уже умывался, и взбив пену в медной чашке, детина намазал меня мыльной пеной и взялся за бритву.

— Интересно, сколько времени мне осталось жить, — подумал я, — и никто не узнает, где могилка моя.

Бритье прошло благополучно. Качество бритвы на уровне лезвий "Нева" или "Спутник", но детина брил меня очень ловко, и я вытерпел его бритье.

— Умывайтесь, сударь, — сказал детина и указал на тот тазик, в котором я уже умывался.

Приятного мало умываться в грязной воде, но умываться где-то же нужно. Говорят, что у англичан такая же система и такая же система была у пограничников в Средней Азии, когда человеку на сутки выделялось ведро воды на мытье, умывание, приготовление пищи и на прочее. Вот и думай, что должно делаться в первую очередь, затем во вторую и в третью. Кстати, пограничники остатками воды поливали деревца, растущие на территории заставы.

Набравшись смелости, я спросил у детины, кто он такой и что здесь делает. Я говорил как бы по-русски, но из меня выходили слова, которые я не совсем понимал.

— Как это кто я такой? — возмутился детина. — Я ваш слуга и мы вместе прибыли сюда в Амьен примерно год назад, а до этого мы росли вместе в имении вашего батюшки. А когда он умер, то ваш старший брат предложил вам убраться из имения на все четыре стороны и взять меня с собой в качестве слуги, дав нам по лошади, и за то спасибо ему. А вы теперь спрашиваете меня, кто я такой!

— Не горячись, — остановил я его, — я то ли стукнулся головой, то ли еще чего, но не помню абсолютно ничего. Ни твое имя, ни свое.

— Сударь, меня как и всех слуг в нашей местности зовут Франсуа, — сказал детина, — и я такой же сирота, как и вы. А вы шевалье Анри Эжен де Кубертен, гвардеец местной роты гражданской гвардии.

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — сказал я, — просветил и на том спасибо, а теперь тащи мою одежду.

Судя по тому, что было притащено моим слугой и брошено на кровать, я был где-то в семнадцатом веке во времена правления короля Людовика XIII и его первого министра Армана Жана дю Плесси герцога Ришельё.

— Не хилый сон мне снится, — подумал я и стал одеваться в принесенную мне одежду. Я не буду описывать все элементы одежды, одни так называемые брюки-шаровары только чего стоят. Пока оденешься, обедню и без тебя отслужат.

Я надел всю принесенную одежду, поднял правую руку, левую, согнулся, присел, встал. Ничего не мешает. Сапоги были длинные и тяжелые, особенно подошвы и венские каблуки с ботфортами. Чистая кожа и никакой синтетики. Похоже, что я начал вживаться в одежду и чувствовать, что она моя и я ее уже давно ношу.

Последним элементом была кожаная портупея и шпага. Именно шпага, а не рапира для дуэлей. Она легко вынималась из ножен и на ее широком лезвии отчетливо было видно клеймо Tomas de Ayala Toledo. Мастер Айола давно уже умер, а его шпаги живут до сих пор, сея смерть во благо и во зло. Смотря в чьих руках они находятся.

Все-таки как хорошо живется людям, которые видели более лучшую жизнь, но в какой-то мере знакомы с прошлым по художественным фильмам, в которые вранье все от первого до последнего слова, зато как здорово играют артисты, какие они красивые ухоженные и все в модных одеяниях. А на самом деле не все так радужно.

А клозетом оказался большой фаянсовый горшок, который стоял под кроватью. Там особо ничего такого не было и все, что было в этих емкостях, точно так же было выплеснуто на узкую улочку и никто не пытался выяснить, кто это там выливает помои прямо на улицу.

— Ты уже позавтракал? — спросил я у Франсуа.

— Да, сударь, — ответил слуга, — мы на кухне завтракаем рано. Я надеюсь, что вы выплатите мне жалование из того кошеля с золотом, которое вы выиграли в кости у заносчивого испанца и отдали на хранение хозяину гостиницы, так как в вашей комнате нельзя обеспечить сохранность ценностей.

— Надо же, — механически подумал я, — не было ни гроша, а тут тебе целый алтын.

— Этот испанец был с орехами и яблоками? — спросил я у Франсуа.

Удивленный слуга сказал, что он не видел у испанца никаких яблок и орехов. Куда бедному пареньку знать, что лет пятьдесят назад испанцы под командованием Педро Энрикеса де Асеведо, графа Фуэнтеса хитростью взяли город Амьен. Испанцы надели крестьянские одежды и подошли к городским воротам с орехами и яблоками в руках. Стража открыла им ворота, испанцы ворвались и захватили город без особого сопротивления. Как это говорят? Бойтесь испанцев с яблоками и орехами.

Я вышел из своей комнаты и по коридору пошел в сторону лестницы, с каждым шагом все сильнее ощущая шум обеденного зала, где каждый старается перекричать своего собеседника, что последнее слов в разговоре или в споре оставалось за ним.

Мне почему-то вспомнились давно слышанные стихи о том, как человек вдруг начал понимать иностранную речь.

Их говор французский понятен вдруг мне,

И сам я француз, капитан де Тревиль,

А в призрачном парке при ясной луне

Две пары порхают, танцуя кадриль.

И я тоже начал понимать французскую речь, но никак не могу вспомнить, что же было вчера.

Хотя, я же знаю, что Жан-Арман дю Пейре, граф де Тревиль, капитан-лейтенант французских королевских мушкетёров, человек уже старенький, а его мушкетёры все такие же заносчивые и надеются на помощь короля в совершении противоправных действий, которые пытается ограничить Его Высокопреосвященство, что даст нам вечное блаженство.

На половине лестницы в обеденный зал я услышал крики:

— А вот и наш засоня. Анри иди к нам, мы уже заказали порцию баранины и для тебя.

Три человека за столом приветливо махали мне рукой, и я понял, что это те мои друзья, о которых говорил трактирный слуга. А, может, это и не мои друзья, а мошенники, которые хотят воспользоваться тем, что я ничего не помню. А почему они могут знать, что я ничего не помню? Надо будет аккуратненько узнать, как их зовут и какие у нас планы на сегодняшний день.

Я сел за стол и стал протягивать своим друзьям, если они мои друзья, руку для пожатия, называя свое имя. Коренные пикардийцы они от души смеялись, жали мою руку и тоже называли свое имя. Так я хотя бы узнал, как их зовут.

— Боже, — кричал здоровый Гастон, — человек, которого мы никак не могли подозревать в скромности, переобулся в течение одной ночи. Ты случайно не готовишься пойти монахом в обитель Святого Лупа, чтобы тебе выстригли тонзуру на макушке и перепоясали верёвкой с крестиком?

— Вместо того, чтобы поднять тост за здоровье нашего патрона и Его Высокопреосвященства ты читаешь какие-то дурацкие лекции на тему религии, — остановил я Гастона. — Почему мой бокал пустой и где моя баранина?

— Баранина будет готова через четверть часа, — сказал самый старший из нас по возрасту Жан-Пьер. — А нам четверым поставлена важная и секретная задача, задевающая личности высокопоставленных особ. Командир роты приказал нам целый день сидеть в кабаке, чтобы получить ее и выполнить со свежей головой и твердыми руками.

Мы все в ожидании склонили головы в сторону говорящего.

— Итак, — сказал Жан-Пьер, интересные эти сдвоенные имена, которые можно читать как Иван Петрович, — к двум часам пополудни сюда прибудет один из ближайших советников кардинала граф де Рошфор и с ним особо важная особа, которые конкретно поставят нам секретную задачу. А пока мы можем съесть нашу баранину и запить ее овернским вином.

Вот я попал в историю. Сейчас не хватало еще, чтобы в таверну вошли четыре мушкетера с известными для всех нас именами д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис. Люди полностью вымышленные, но все думают, что это реальные люди. Клички во французской армии применялись только в иностранном легионе и до этого времени было еще ох как далеко. Ну, а с Рошфором обязательно должна быть миледи де Винтер в исполнении очаровательной актрисы Маргариты Тереховой.

Около двух часов пополудни около трактира загрохотали о камни мостовой железные обручи немалой по размеру кареты. Чем больше карета, тем массивнее кованые обручи, особенно в вечернее время высекающие снопы ярких искр из-под колес. Крестьяне боялись этих карет и думали, что в них ездят дворяне и дьяволы, которые эксплуатируют их денно и нощно. Внезапно стук колес стих, и я автоматически посмотрел на левую руку, но часов на ней не обнаружил, зато я услышал два удара в колокол на находящемся недалеко от трактира соборе.

Трудно жить без часов. В солнечный день можно воткнуть в землю шпагу и по длине тени определить время. Ночью шпага не поможет, зато летом помогут птицы. В два часа ночи начинают петь соловьи, а в четыре часа утра просыпаются петухи и вместе с ними большое количество работного люда.

Примерно через пять минут отворилась дверь и в трактир вошла богато одетая дама в сопровождении сурового месье с черной бородой и длинной шпагой на золотой перевязи, то есть портупее. Портупея. Вспомнилось армейское: как надену портупею, все тупею и тупею.

Я не успел моргнуть глазом, как Иван Петрович упорхнул к прибывшим и хотел им воздать все почести в виде короткого танца типа шейка и размахивания шляпой с пером, как бы прометая замусоренную дорогу к заветному месту.

Женщина была блондинкой в черном бархатном платье дорожного типа, чтобы можно было проходить сквозь узкую простонародную дверь или садиться в карету, в которой уже сидит не более, чем один человек.

Прибывшие не стали представляться или здороваться с нами, а просто сели на свободные стулья.

Граф достал из бокового кармана бумажку и положил ее перед нами на стол. На бумажке было написано: Дабор (d'abord), Дузьем (deuxiХme), Трозьем (troisiХme), Кватрем (quatriХme). В переводе это обозначает: Первый, Второй, Третий, Четвертый.

Я видел, как вытянулись лица у моих компанейцев, которые не представляли, что это обозначает и ждали разъяснений, но гости не спешили с разъяснениями, изучая нашу реакцию. А реакции не было. Если кто-то спросит, что это, то тот будет признан круглым дураком, просто немного умнее остальных.

— А пятого до сих пор не нашли? — невинно спросил я.

Я видел, как заиграли чертики в глазах Рошфора и его спутницы. Миледи не выдержала и захохотала первой и вслед за ней захохотал и граф.

Когда миледи смеялась, то было видно, как под ее платьем колыхалась грудь, не стесненная корсетом, да и корсет был надет с такой слабиной, не скрывающей прелести ее телосложения.

— А она хороша, — подумал я, — от такой сладкой приманки может отказаться только полный импотент и то ему бы всю ночь снилась эта женщина, да еще в таких позах, до каких вряд ли бы додумался человек нормального развития.

Миледи заметила мой взгляд и приподняла руки, чтобы поправить прическу, удерживаемую маленькой шляпкой, проткнутое двумя бамбуковыми спицами, напоминающими морские кортики и заставляющие людей быть осторожными в общении с этой женщиной.

— Я предлагаю пойти в мою комнату и там продолжить разговор, — сказал я, — здесь слишком много чутких ушей, старающихся услышать то, что им не положено знать, а в это время слуга перенесет с нашего стола ко мне и приготовит ваши комнаты для отдыха. Вы же не поедете на ночь глядя в обратный путь, потому что вам уже торопиться некуда.

— Что вы имеете сказать, сударь, — начал закипать Рошфор, — подчеркивая, что нам торопиться уже некуда.

— А окиньте взглядом обеденный зал и прикиньте, сколько ушей уже навострилось в нашу сторону, — ответил я. — Не только моим спутникам интересно, с какими секретами вы приехали.

— А он прав, — сказала миледи, — они не только хотят услышать наш разговор, но и пялятся на меня. Провожайте в свои апартаменты, — это она уже обратилась ко мне.

Я сказал Иван Петровичу, то есть Жан-Пьеру, чтобы он отдал распоряжение хозяину приготовить номера для важных гостей и накрывать в моей комнате стол на шесть человек. И не пытаться дешевые блюда выдавать за сверхдорогие деликатесы.

Как-то естественно получилось, что руководство всем мероприятием я взял на себя и все восприняли это само собой разумеющимся. А все началось с того, что я упомянул историю по поиску дезертира в роте королевских мушкетеров. История эта дошла до короля, и она так позабавила его, что к истории стали примазываться все. А случилось все так, что несколько мушкетеров из королевской охраны решили сохранить в тайне свое происхождение и взять на себя цифровой псевдоним, и носить его всегда при себе, но так, чтобы его никто не видел и который можно было никому не показывать. И где будет этот псевдоним? В Караганде! На жопе, чтобы не себе посмотреть и не другим показать. Первым четырем, тем, кто поименован в списке Рошфора, татуировку сделали без проблем, а вот пятый решил смыкануть и исчез из очереди. А татуировщик, не видя в этом ничего странного, продолжил нумеровать мушкетеров с номера шестого. И всего-то нумерованных было с дюжину человек. А тут какое-то срочное построение, потом выезд с королем в район Ла-Рошели. И вот на поверке оказалось, что отсутствует пятый мушкетер. Осмотрели всех. Все на месте, а вот пятого нет. Ну, и хрен с ним. Одним нонаме меньше. Доложили королю как о курьезном происшествии. Его Величество пообещал внести его в хроники короля Людовика XIII.

Разместившись в моем номере, мы продолжили ужин и начатый в шпайзехалле разговор.

— Мы не будем называть фамилии лиц, участвующих в этом деле, — сказал граф, — но вам придется насмерть скрестить шпаги с людьми, указанными в списке и не задавайте лишних вопросов, потому что от длины ваших языков будет зависеть длина вашей последующей жизни.

— Ваше сиятельство, — сказал я Рошфору, — иногда одно слово бывает сильнее четырех шпаг. А если мыслить глобально, то одно слово останавливает столетние войны или начинает переселение народов. И я спрошу, зачем нам скрещивать шпаги с мушкетерами короля, чтобы подставлять его первого министра и Его Высокопреосвященства Армана Жана дю Плесси герцога Ришельё? Насколько я могу судить по вашему приезду, пребывание таких высокопоставленных особ как граф де Рошфор и миледи де Винтер, только я не знаю, кто из них здесь: де Винтер-кальт, де Винтер-варм или де Винтер-миттель, в городе Амьене, находящемся на прямой линии от Парижа до морского порта Дувр, соединяющего с английским портом Кале, связано с предстоящим Мерлезонским балетом, в двенадцатом из шестнадцати актов которого должен быть выход короля и королевы, у которых не совсем хорошие личные и политические отношения. А сейчас давайте разберем, с кем мы должны скрестить шпаги. Дабор это Арман де Силлег д'Атос д'Отевиль, а Кватрем это Шарль Ожье де Батс де Кастельмор, шевалье д'Артаньян. И зачем они рвутся в Англию? И еще вопрос, вы идете впереди их или позади, чтобы нам можно было как-то спланировать наши действия.

Раза четыре открывавший рот граф Рошфор, наконец, закрыл рот и уставился на миледи. — Что будем делать? — молча вопрошал он. — А я знаю? — так же молча ответствовала она.

— Мы отстаем на полсуток, — сказал граф. — Сейчас вся надежда на вас. Вы должны остановить их.

— А за что? — снова спросил я. — Они что-то совершили? Они дворяне и мы не можем просто так убивать их. Его Высокопреосвященство, озабоченный огромной убылью дворянства во Франции, казнит нас своим судом или посадит в Бастилию, и мы исчезнем в неизвестности, так же, как исчезнет для всех красота миледи.

— Это государственная тайна, — сказала миледи.

— И эта государственная тайна будет озвучена в двенадцатом акте балета о дроздовой охоте короля? — с ехидством спросил я. — Какая же это государственная тайна, о которой будет знать половина Франции в первый день и вся страна на второй день? Вся тайна в двух алмазных подвесках, которые вы срезали на британском балу у первого министра герцога Бекингэма? Так мы должны предвосхитить короля, который должен сказать своей супруге: — мадам, а где Ваши алмазные подвески, которые я давеча подарил вам? А мы сразу из Амьена скажем, что два доблестных мушкетера короля дерзко и по своей инициативе отправились в Британию, чтобы вернуть похищенные у королевы алмазные подвески, которые ей подарил сам король. Мы должны рассказать об этом всем. Мы торжественно встретим в порту Дувра Дабора и Кватрема, на руках отнесем их в роскошную карету, оркестр сыграет гимн: Domine, salvum fac regem ("Боже, храни короля"), а именитые граждане хором подпоют, благо гимн не затейливый, как 28 псалом, прочитав который гимн написала герцогиня де Бринон (duchesse de Brinon), затем его подхватили англичане как свой "Боже, храни короля", а потом и русские со своим "Боже, Царя храни!". И таким образом чествовать их все триста сорок три километра от Дувра до Парижа до тех пор, пока Анна Австрийская не превратится в Анну Французскую.

— Похоже, что вы обучались в иезуитском колледже, — констатировал граф Рошфор. — Только иезуиты могут показать такую гибкость ума. Мы согласны с вашим предложением, но если всё сорвется, то виноваты будете вы.

— А если не сорвется, то все заслуги вы припишете себе? — спросил я.

— Естественно, — засмеялся граф.

— А я предлагаю всем пойти отдыхать, — сказала миледи и пошла к выходу из комнаты.

Я продиктовал Иван Петровичу перечень мероприятий, которые нужно сделать за следующий день и составить смету расходов. Кто заказывает музыку, тот и платит.

Оставшись один, я снял перевязь со шпагой, камзол, умылся и помыл руки, взял огарок толстой свечи и вышел в коридор. Прямо передо мной были две двери люксовых номеров. За одной дверью была миледи, за другой граф. Что-то мне верилось, что они были любовники и спали в одном номере. В какую дверь постучать мне, в ту, что передо мной или в ту, что в глубине коридора? По логике, граф должен спать в левой двери в начале коридора, миледи в глубине коридора. Иду в глубину коридора. Если граф, скажу, что нужно решить вопрос по деньгам. Если миледи, то мне не придется что-то говорить, она сама все скажет. Я три раза постучал в правую дверь. Дверь тихонько открылась, и женская рука втащила меня внутрь. Все, что там творилось, было описано задолго до нас обоих:

— Дышала ночь восторгом сладострастья, неясных дум и трепета полна; я вас ждала с безумной жаждой счастья, я вас ждала и млела у окна...

Глава 2

— Ваш бродь, вставайте! В полку уже подъем сыграли, а вы приглашены на завтрак к его императорскому высочеству.

Я, блаженно улыбаясь, открыл глаза. Моя правая рука свесилась с края простой солдатской кровати, я еще чувствовал аромат духов миледи и вспоминал, что я шептал ей на ушко на великолепном французском языке, но передо мной стоял детина выше среднего роста с русыми волосами и с дворницким фартуком поверх белой рубахи с красными погонами.

Я хотел послать его по-французски, но в результате получился русский и короткий вопрос:

— Ты кто?

— Я есть рядовой Лейб-гвардии Московского полка Измаилов Семен, денщик его благородия, адъютанта третьего батальона поручика Булгакова Константина Александровича.

— Татарин? — задал я следующий вопрос.

— Истинно православный, ваше благородие, — отрапортовал солдат и широко перекрестился, начав читать молитву:

— Отче наш, иже если на небеси, да святится имя твое, да будет воля твоя...

— Достаточно, — уже осознано и по-русски сказал я, — а фамилия почему Измаилов? — хотя я уже знал ответ на свой вопрос.

— Так что, батюшка мой из сирот был, отца и матери не знал, добрые люди в армию его сдали и оказался он в войске генерала Суворова и записан был Бесфамильным. А во время штурма крепости Измаил отличился, получил медаль и по приказу Суворова был записан Измаиловым. Наши герои не могут быть бесфамильными, — сказал генерал. — С тех пор вся родня наша Измаиловы, и по крови мы истинно русские.

Чем больше я разговаривал с денщиком, тем более я проникался тем, что я действительно поручик Лейб-гвардии Московского полка, живу в Петербурге и к девяти пополудни приглашен на завтрак к Великому князю Михаилу Павловичу.

Михаил Павлович фигура знаменитая и известная. Самый младший сын императора Павла Первого. Именно императора, потому что все его братья, как ушедший Александр Первый Павлович, ныне царствующий император Николай Первый Павлович и живущий в Варшаве Великий князь Константин Павлович родились в то время, когда отец их числился цесаревичем и наследником трона с шатким положением от мамаши своей императрицы Екатерины Великой.

Великий князь был фигурой примечательной. Командующий гвардейским корпусом, участник войн и конфликтов. Родной брат царя. Строг в строю и ласков вне строя. Когда слушалось дело декабристов, Великий князь Михаил Павлович настоял на том, чтобы смертная казнь стрелявшему в него другу Пушкина Вильгельму Кюхельбекеру заменили вечной каторгой. Как говорится, хрен редьки не слаще, но жизнь все равно является высшей ценностью для человека, данной ему Всевышним. А сейчас вопрос: с какой стати я вдруг удостоился приглашения на завтрак к его Высочеству?

Во время бритья своей привычной бритвой я вдруг вспомнил, каким образом я стал известным Великому князю. Первое. Я практически в течение трех лет вращался в высшем обществе, н был я чинов малых и мало кто обращал на меня внимание.

В службу я поступил в начале одна тысяча восемьсот тридцать третьего года в Лейб-гвардии Преображенский полк сразу унтер-офицером и где-то через полгода был переведен в Лейб-гвардии Московский полк подпрапорщиком. Через два года в 1835 году я стал прапорщиком, в 1838 году — подпоручиком, в 1842 году стал поручиком и был назначен адъютантом третьего батальона нашего полка.

Родители мои столбовые дворяне и достаточно богатые. Батюшка мой имел пятьсот душ крестьян в Московской губернии и полторы тысячи душ в Витебской губернии. Сам он служил московским почт-директором в чине действительного статского советника, готовился в тайные, маман была статс-дамой при императрице, а сестры — фрейлинами.

Два дня тому назад я гарцевал на своем Орлике по дорожке вдоль Невского и на эфесе моей шпаги вместо темляка был повязан белый шелковый шарфик, как подарок неизвестной дамы. Все встречные офицеры и офицеры приветливо махали рукой и тут вдруг я увидел приближающегося Великого князя, который был непримиримым врагом всего того, что не укладывается в рамки уставов.

Встречные офицеры, которые чувствовали какие-то свои недостатки в униформе, бросались врассыпную, но Михаил Павлович был нацелен именно на мой белый шарфик. Круто развернувшись, я поскакал в сторону, но Великий князь не отставал. Часа два мы гоняли по городу, охотник и его жертва, и мне все-таки удалось уйти от него. Меня нашли к вечеру, а утром я уже был в кабинете у Великого князя.

— Хороший у вас конь, господин поручик, — зловеще сказал Михаил Павлович.

— Так точно, Ваше высочество, — сказал я, — Орликом кличут.

— Орликом, говорите, — зловеще сказал Великий князь.

— Так точно, Ваше высочество, — бодро сказал я, — Орликом.

— Идите, — сказал Михаил Павлович, — завтра жду вас у себя к завтраку.

Вот те на. Думал, что меня на гауптвахту упекут, где я чувствую себя как дома, а меня княжеским чаем поить будут. Собственно говоря, вряд ли его чай будет сильно отличаться от того чая, которое мне готовит Семен, покупающий свежие булочки, не забывая и себя.

Выйдя из кабинета мне почему-то вдруг вспомнился анекдот из старых времен. Не из тех старых времен, которые отсчитываются от моего сегодня, а того, которое отсчитывается от моего времени, которое я помню и до которого еще как далеко, если я доживу до него. Так вот, идет Сталин по коридору в Кремле и вдруг видит курящего часового.

— Ты что куришь? — грозно спросил он.

— Беломор-канал, товарищ Сталин, — бодро ответил часовой.

— Так, ответ правильный, — сказал Сталин, — а вот вопрос неправильный.

Одеваясь, я вспомнил еще одну стычку с Великим князем. Был у него период, когда он гонял всех за ношение галош. Идет дождь, везде грязь, а галоши защищают человека от сырости и обувь держат сухой и чистой. Специально для полицейских и офицеров выпускались галоши с вырезом для шпор. Вот и я ему попался в галошах.

— Галоши! — закричал Михаил Павлович, указывая на меня пальцем. — На гауптвахту, на десять суток! — а сам повернулся и ушел.

Делать нечего. Я снял галоши, принес их на гауптвахту и отдал начальнику гауптвахты с приказом Великого князя держать их здесь десять суток.

В этот же день Великий князь увидел меня на докладе у командира полка.

— Как, ты не на гауптвахте? — спросил меня князь.

— Ваше приказание выполнено, Ваше высочество, — сказал я. — Галоши отнесены на гауптвахту на десять суток.

От сдерживаемого смеха корчились все, включая и Великого князя.

— Ну, погоди ужо, — сказал Михаил Павлович и погрозил мне пальцем.

Это "ужо" случилось через два дня. Великий князь начал гонять офицеров и чиновников, которые были не при шпаге. Я не приметил разбегающихся в стороны людей и столкнулся нос к носу с Михаилом Павловичем.

— Так, без шпаги, следуйте за мной! — и пошел в сторону своей резиденции.

Я следом за ним. В приемной он снял свою шпагу и бросил ее в коробку у вешалки, сейчас это называется корзиной для хранения зонтиков.

— Находитесь здесь, а я пока вызову вашего командира полка, пусть посмотрит на нарушителей формы одежды. Я сел и стал дожидаться своей участи.

Через полчаса прибыл командир Лейб-гвардии Московского полка генерал-майор Штегельман и следом за ним меня вызвали в кабинет его Высочества.

— Вот, господин генерал-майор, — сказал Великий князь командиру полка, — полюбуйтесь на своего офицера. Посмотрите на его форму одежды и доложите мне, какие он допустил нарушения.

Наш генерал внимательно осмотрел меня и доложил, что никаких нарушений формы одежды он не обнаружил.

— Как не обнаружили, — вскричал Михаил Павлович, — сейчас я вам покажу вопиющее нарушение формы одежды, — и он принялся осматривать меня. И ничего не обнаружил. Всё на месте, даже шпага.

— Действительно, нет нарушений формы одежды, — сказал Великий князь и отпустил нас.

В приемной я снял шпагу Великого князя и бросил ее в корзину для зонтиков.

— Ох, и доиграетесь вы, господин поручик, — сказал мне генерал, — если бы Его высочество не благоволил вам, вы бы с гауптвахты не вылезали.

Генерал наш во всем был прав.

Великий князь Михаил Павлович обладал зорким зрением, как и его венценосный брат Николай Павлович. Раз в неделю в определенное время они вместе в одном экипаже проезжали по Невскому, зорко вглядываясь в одежду и униформу как военных, так и цивильных служащих. И горе тому, у кого был не застегнут крючок, а на погоне или клапане покосилась звездочка.

Такие променады они совершали и поодиночке, считая, что форма одежды есть основа государственного строя и высокой боеготовности армии. Великий князь был председателем комиссии по совершенствованию воинских уставов, а брат его утверждал все нововведения этой комиссии. Кроме того, они вводили всякие выпушки и разноцветье погон, в которых разобраться могли только они сами. Кстати, это были очень высококультурные люди того времени, которые кроме воинских уставов не открывали ни одной книги.

Так и я попал в такой одиночный разъезд Великого князя. В день, когда нужно было носить каску, я вышел из дома в фуражке и спокойно отправился в присутствие. Внезапно сзади раздался истошный крик: "А, фуражка!" и послушалось цоканье копыт пролетки князя.

Как ни в чем ни бывало, я козырнул князю и пошел дальше.

— Стой, ты куда идешь? — кричал Великий князь.

— Как куда? — ответил я вопросом на вопрос. — На гауптвахту.

Великий князь так и сел в пролетке. Он спросил, я ответил, вопрос исчерпан. Но свои пять суток я отсидел. Правда, через два дня Великий князь увидел меня в опере. Открыв рот и тыча в меня пальцем, он что-то хотел сказать, а потом сорвался с места и вызвал свой экипаж, на котором помчался на гауптвахту. Приехав туда, он приказал караульному начальнику вызвать меня. Я пришел и доложился честь по чести. Осмотрев и пощупав меня за рукав, Великий князь удалился в крайней задумчивости.

После отсидки меня вызвали к Великому князю и тот спросил меня, был ли в тот день в опере.

— Был, — подтвердил я.

— Но как же вы обогнали меня? — недоумевал князь.

— Я просто ехал на запятниках вашей кареты, сказал я, а пока вам рапортовали и представлялись все должностные лица караула, я прошел в свою камеру и сел читать книгу.

Великий князь сам был не прочь поюморить и понимал тонкое остроумие.

В 1829 году Великий князь должен был прилюдно доложить императору Николаю Павловичу о победе над Турцией. По итогам русско-турецкой войны был заключен Адрианопольский мирный договор. России отходило восточное побережье Черного моря от устья р. Кубань до северной границы Аджарии, а также крепости Ахалкалаки и Ахалцих. Турция признавала за Россией Грузию, Имеретию, Мегрелию и Гурию, а также Эриванское и Нахичеванское ханства по Туркманчайскому договору 1828 года. Российские подданные могли вести торговлю по всей Турции и быть неподсудны местным властям, а русские и иностранные торговые суда без препятствий проходить через Босфор и Дарданеллы.

Дело происходило на маскараде в Большом театре. Император Николай Первый стол у царской ложи и разговаривал с несколькими придворными. Оркестр играл бравурный марш, император держал в руках каску с султаном и притопывал ногой в такт оркестру. Он всегда притопывал правой ногой. От притопывания султан из каски вывалился и упал на пол. А в это время с докладом подошел Великий князь Михаил Павлович.

— Султан у Ваших ног, Ваше Величество, — громко сказал он, нагнулся, поднял с пола султан каски и подал его Николаю Павловичу, а затем передал сообщение о подписании мирного договора.

"Султан у ног его Величества" быстро разошелся по всей Европе и авторство его сделало Михаила Павловича одним из самых остроумных придворных российского царя.

Я шел к Великому князю на завтрак и недоумевал, по какому вопросу я приглашен на трапезу с ним. О всегда приглашал кого-то, кому должно было сделать благотворительное деяние, объявить о награждении орденом или поздравить со следующим чином, отметить какие-то заслуги и прочее. Ни к чему вышеперечисленному я не причастен. Поговорить об артиллерии? Он генерал-фельцехмесйстер, генерал-инспектор по инженерной части, а я простой гвардейский поручик, ведущий богемный образ жизни. У меня в друзьях Михаил Глинка, автор оперы "Жизнь за царя", Карл Брюллов, художник, написавший картину "Последний день Помпеи", писатель Александр Островский, тот что написал пьесу "Не в свои сани не садись". Люди хорошие и не дураки выпить, вот мы под рюмочку-другую-третью шустовского коньяка обсуждаем их работы и мои предложения оказываются дельными и от них обо мне летит слава как о человеке с высоким художественным чувством и дарованиями. А для Михаила Павловича было бы лучше, если бы мраморный Давид был одет в форму Лейб-гвардии Московского полка, стоял во фрунт и в правой руке держал шашку "подвысь", а каска с плюмажем была надета ровно и придавала ему грозный, но несколько дураковатый вид, как и положено любому подчиненному перед своим начальником.

Что меня объединяло с Великим князем, так это отношение к женщинам, хотя князь был человеком семейным, а я ходил в холостяках и считался блестящей партией для любой женщины. А вот у Великого князя все было наоборот.

Представляю недоумение читателей вот этому "наоборот" у человека женатого по сравнению с человеком не обремененным семейными узами. У Великого князя супруга была блестящей партией для любой августейшей особы, а вот досталась она такому человеку как Михаил Павлович. Немецкая принцесса Фредерика Шарлотта Мария, после крещения Елена Павловна, была действительно подарком своей внешностью, воспитанием и начитанностью во всех вопросах. И досталась такому человеку как Михаил Павлович, который обращался с ней так, как будто ее нет. Даже его брат Константин Павлович, разочаровавшийся в немецких принцессах, писал, что такое отношение к супруге делает ее положение в семье невыносимым. Но я-то абсолютно не такой. Я отношусь к женщинам с восхищением, но они же будут уничтожать мой привычный образ жизни. Что такое семейный человек. Или, скажем проще, женатый человек. Это человек, который отвечает не только за себя, но и за человека, с которым он ходил под венцом и обещал хранить и любить свою избранницу (хотя, нужно еще подумать, кто и кого избрал, и кто и кого под венец подвел) в горе и в радости. Это как рота. Дали тебе роту, и ты же не стоишь фертом в театре у генеральской ложи и не отпускаешь остроты всем, кто проходит мимо тебя. У тебя сотня с лишним людей и тебе нужно заботиться, что бы они три раза поели горячей пищи и выпили на ночь чаю с булкой. Чтобы у всех была чистая постель, и чтобы все в пятницу пошли в баню и получили по куску мыла с записью в солдатскую книжку. Непосредственно за всем смотрит фельдфебель и взводные с отделенными, а вот общее руководство на командире роты. Плохо отстрелялись на стрельбище. Кто виноват? Командир робы. Плохо прошли торжественным маршем и песню спели кое-как. Кто снова виноват? Командир роты. И пока в роте не будет порядка и дисциплины с боевой выучкой, не видать командиру роты батальона. Как в семье, если образно говорить.

Я не стал брать свою бричку с денщиком, а прошелся пешком, благо идти было всего недалеко, не более получаса. Получились утренний променад и физическая зарядка на целый день.

Прогулка с философствованиями не отменяла бдительности и зоркости взгляда для оценки обстановки впереди по маршруту движения. Нарвись я на какого-нибудь генерала и тут не отделаешься тем, что "не заметил Вас, Ваше превосходительство" или "Ваше высокопревосходительство". От такой отмазки они только больше взбеленяются. Как? Какой-то поручик меня, боевого генерала, всего в орденах и лентах через плечо, да не заметил? Да меня во всей Европе за сто верст замечают и дрожать начинают, а тут какой-то поручик... А скажи я ему, что иду на завтрак в Великому князю, так тут генерал так закричит, что все городовые сбегутся, а околоточный надзиратель даже штаны застегнуть не успеет, а тут еще толпа соберется, в толпе, конечно, найдутся досужие писаки, которые все опишут в газеты и еще прибавят, что безвестный поручик пытался вызвать на дуэль известного генерала по фамилии N, чтобы не бросать пятно на военное министерство и так далее. И все получится как с поручиком Киже.

Эта мысль меня позабавила, и я широко улыбнулся, чуть не столкнувшись с одним из таких генералов. Не поминай генерала всуе, и он не столкнется с тобой нос к носу. Я только успел приложить руку к козырьку фуражки, приветствуя его.

— Вы чего так улыбаетесь, поручик? — загремел генерал, стараясь показать свой командный голос.

— Безмерно рад видеть Вас в добром здравии, Ваше превосходительство! — отчеканил я.

— Как, что? — сбавил громкость генерал.

— Говорили, что Вы приболели, да еще серьезно, Ваше превосходительство, — сказал я, — а тут иду и вижу Вас в полном здравии. Как этому не порадоваться, Ваше превосходительство.

— Насморк — это не болезнь, господин поручик, — сказал повеселевший генерал, — а Вы идите и сообщите болтунам, что у меня со здоровьем все в порядке, пусть трепещет враг, — и генерал бодро зашагал туда, куда он шел.

— Пронесло, — подумал я и отметил, что уже прибыл к особняку Великого князя.

В вестибюле ливрейный слуга принял у меня шинель и шпагу и жестом показал на центральную лестницу на второй этаж. В особняке Великого князя я не был и боялся заплутать в лабиринтах коридоров и многочисленных лестниц. Но мои опасения были напрасны. Меня встретил второй слуга и проводил меня в малую столовую. Сначала туда вошел слуга, доложивший о моем прибытии, а затем вошел я, уже представленный всем присутствующим, а присутствующих было всего трое: сам Великий князь, его супруга Елена Павловна и молодая особа, плохо говорящая по-русски и представленная как Анна Мария Луиза, кузина Елены Павловны и дочь Баденского курфюрста, приехавшая в гости в Россию.

— Похоже, что меня постараются охумутать, — с солдатской прямотой подумал я и не ошибся в своих предположениях.

Завтрак был отменный и мы с Великим князем развлекали дам рассказами из военной жизни. И все на немецком языке. Михаил Павловичу по положению нужно знать немецкий язык, так как все дамы в царском роду были немецкого происхождения. А я учился дома. Моя гувернантка и учительница была из немок, и я вполне сносно разговаривал на ее родном языке. Иностранные языки нужно учить с детства, тогда язык и произношение становятся неотъемлемой частью личности, а я все думал, что давно позабыл этот язык.

Отдавая должное завтраку, я рассказал, что в 1812 году командир 1-го кавалерийского корпуса французской армии генерал Нансути на вопрос маршала Мюрата о причинах задержки на марше ответил:

— Люди могут идти без хлеба, но лошади без овса — не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству и императору.

— А вот тут генерал и не прав, — засмеялся Великий князь, — если император прикажет, то не только обессиленные лошади, но и павшие встану в строй. Пока накрывают к кофе, мы с вами выйдем покурить в библиотеку, — и он, приобняв меня за плечи, увлек меня в библиотеку.

В библиотеке Михаил Павлович взял быка за рога.

— Так вот, Константин, — сказал он, — твоему повесничанью в гвардии должен быть положен конец. Батюшка твой обращался ко мне, и маменька Ваша просили посодействовать вашему остепенению. Вы уже не молодой мальчик, а поручик гвардии и пора бы подумать о продолжении фамилии и взять на себя заботу о своей семье. Кузине моей супруги вы понравились, она согласна принять ваше предложение руки и сердца и будет для вас примерной супругой, а я, так сказать, согласился взять на себя роль вашего свата, благо отмечаю вас почти ежедневно и частенько спасаю вас от разного рода неприятностей. Пока мы не будем делать никаких объявлений, но я прошу Вас сегодня вечером вместе с Анной Марией Луизой поехать в Петербургский Большой театр на шестую годовщину постановки спектакля господина Глинки "Жизнь за царя". Уверен, что вы произведете на девушку положительное впечатление и будете ее защитой на все время пребывания ее в России.

— Да, мои папенька и маменька поставили меня в такое положение, что отказаться мне никак нельзя, — думал я. — Кто же может отказать порфирородному сыну почившего императора и родному брату царствующего. Анна Мария Луиза девушка приятная во всех отношениях. Перейдет в православную веру, обвенчаемся честь по чести и будем жить-поживать и добра наживать, и будем как бы в родстве с императорской фамилией. Взять хотя бы к примеру младшего сына пасынка Наполеона Евгения Богарне. Он женился на дочери Николая I Марии и стал частью русского императорского дома. Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать, — я встал и официально сказал:

— Слушаюсь, Ваше императорское высочество!

— Что вы, голубчик, — сказал Михаил Павлович, усаживая меня в кресло. — Мы с вами скоро будем, — он немного задумался над степенью нашего будущего родства и с улыбкой сказал, — свойственниками. Точно, свойственниками. Моя ложа в театре в вашем распоряжении. Вы уж с нареченной вашей сами обговорите, когда и где вы встретитесь для поездки в театр. А уж о вашем парадном мундире я и не говорю. А сейчас пойдемте выпьем по чашечке кофе.

Наш вид довольно красноречиво говорил о том, что мы достигли соглашения по важному вопросу, отчего Анна Мария Луиза покраснела.

После кофе я пригласил даму в оперу и получил от нее согласие.

У командира батальона я отпросился для исполнения деликатного поручения Великого князя, и пошел готовить свой парадный мундир.

В театре я был сама скромность и учтивость. Я даже сам удивлялся тому, как я себя веду и мои знакомые тоже изумленно поднимали брови, видя меня с красивой молодой женщиной.

В ложе я подробно рассказывал либретто оперы и добавил, что я тоже приложил руку к опере, чем сильно удивил Анну Марию.

— Да-да, — сказал я. — В первом варианте Иван Сусанин оставался жив и возвращался к своей семье. А я предложил, чтобы главный герой погиб, отдав жизнь за царя. И, вы знаете, авторы согласились со мной.

В антракте я угостил мою спутницу новомодными шоколадными конфетами, а сам даже не притронулся к шампанскому, которое рекой лилось в театральном буфете.

После десяти часов я отвез Анну Марию Луизу в особняк Великого князя и сам поехал домой, находясь в веселом и романтическом настроении.

Дома меня ждал мужчина в черном фраке с военной выправкой, по виду иностранец.

— Вот, ваше благородие, — сказал мне денщик, — немчин недавно пришел, вас спрашивает. Я тут за ним постоянно наблюдаю, чтобы не спер чего-нибудь, а то ходят тут всякие.

Мой гость на ломаном русском языке, сказал, что он не все понял из того, что говорил мой денщик, но он чувствует, что ничего хорошего о нем не сказано.

— Я барон фон дер Кальтенштерн, — уже по-немецки начал говорить гость, — специально приехал из Германии в Россию за своей невестой Анной Марией Луизой, которая с детства была предназначена мне в невесты. Я предполагаю, что вы сегодня за завтраком у брата царя дали согласие жениться на ней. А сейчас были с ней на опере в вашем театре. Я требую, чтобы вы отказались от нее и не мешали нашему счастью.

Вот начинается веселая история. Пришел немец и еще что-то требует от меня. Почему это я должен отказываться от девушки, с которой я только сегодня познакомился, которая мне понравилось и которую кто-то хочет отобрать у меня и увезти в свою Германию. Не хватало мне самому поехать в Германию или Францию и потребовать себе в жены чью-нибудь невесту.

— Господин барон, — сказал я, — а почему бы вам самому не пойти к Анне Марии Луизе и не предложить руку и сердце? Если вы любите друг друга, то все решится в течение нескольких часов и поедете вместе в Германию жить поживать и добра наживать.

Зарекался я не использовать в беседах с иностранцами всякие русские поговорки и скороговорки, так Кальтенштерн начал выяснять значение последнего пожелания. Пришлось сказать, что по-немецки это "GlЭck und Reichtum". И вообще, время уже позднее и ночные прогулки иностранцев в столице России не всегда имеют счастливый конец.

— Если вы отказываетесь от моего предложения, — сказал барон, — то я вызываю вас на поединок. Кто останется в живых, тот и женится на Анне Марии.

— Не понял, — сказал я, — а причем здесь поединок? Я вас не оскорблял и козней против вас не строил. У вас есть проблема, так решайте её. А мне завтра рано утром на службу.

— Вы что, выгоняете меня из дома, — начал кипятиться Кальтенштерн, размахивая рукой с массивным серебряным перстнем на безымянном пальце, на котором было изображение звезды в серебряной измороси. — Я барон и я уйду только тогда, когда получу четкий и ясный ответ на мое предложение.

— Уважаемый господин барон, — ответил я. — Вы находитесь в России, а у нас по три раза не повторяют.

Я повернулся к столу, чтобы взять колокольчик и вызвать Семена, как вдруг в моей голове взорвался какой-то яркий шар и сразу все потемнело.

Глава 3

Я очнулся от жуткой головной боли и от того, что кто-то сильно тряс меня за плечи. Расплывчатое лицо не давало возможности опознать человека, а вот голос совершенно мне не знаком. Резкость постепенно улучшалась, и я начал видеть молодого солдатика в защитной гимнастерке и с зелеными клапанами на воротнике. Такие могли носить только военнослужащие Отдельного корпуса пограничной стражи, но не носили, потому что на гимнастерках был стоячий воротничок, а на плечах должны быть зеленые погоны с шифровкой либо пограничной бригады или пограничного полка. И второе. Я в Петербурге и откуда здесь могли взяться пограничники? И кроме того, я не дома и где мой Семен?

— Ты кто? — спросил я еле ворочающимся языком. Мне казалось, что я говорю, но я сам себя не слышал. Это понял и солдатик, доставший из-за спины овальную фляжку и дав мне хлебнуть воды.

— Ты кто? — уже крикнул я.

— Ефимкин я, — сказал солдатик. — Товарищ командир, кроме вас на заставе начальников нет. Вставайте, немцы скоро снова в атаку пойдут.

— Какие немцы? — я абсолютно не понимал, о чем идет речь, и второе, какой я к чертям товарищ нижнему чину. Я поручик Лейб-гвардии Московского полка и меня нижним чинам кроме как ваше благородие называть нельзя.

— Да немцы на нас напали, — чуть не плакал солдатик. — Только что начальника заставы со старшиной снарядом разорвало. Есть один сержант, но он в положении еще хуже вашего, у него глаза сумасшедшие, сидит молчком в окопе, то ли застрелится, то ли себя гранатой подорвет.

— Ефимкин, — спросил я солдата, — а я-то кто и что здесь делаю?

— Товарищ лейтенант, — чуть не плакал солдат, — мне что ли за вас заставой командовать? Нас осталось-то всего человек двадцать.

— Ты видишь, что я ничего не соображаю и ничего не помню, — сказал я. — Помоги мне встать и напомни мне, кто я и что здесь произошло.

Я видел изумление в глазах молоденького солдатика, но если бы я начал качать права гвардейского поручика, то неизвестно, что было бы с его разумом и не он один бы сидел молчком в окопе с заветной гранатой в руке.

Подбежавший к нам солдат в разорванной гимнастерке помог мне дойти до полуразрушенной казармы, в которой еще не все прогорело и всюду вились сизые дымки.

— Ефимкин, расскажи лейтенанту, кто он, а я пока за лекарством смотаюсь, — сказал солдат и убежал в сторону небольшой выбеленной избушки, на которую так и просились рисунки петухов и подсолнухов.

— Товарищ лейтенант, — сказал Ефимкин, — вы лейтенант Кровавый, заместитель начальника заставы по боевой части. Служите у нас уже больше года. Вы человек одинокий, собирались в отпуск на Кавказ. Начальник заставы старший лейтенант Горин и старшина заставы Селивестренко убиты разрывом снаряда прямо на выходе из казармы. Замполит лейтенант Коняев был на службе во главе усиленного наряда. По начавшейся на левом фланге стрельбе, они первыми вступили в бой.

Бегавший куда-то солдат вернулся с деревянным ситом для просеивания муки.

— Ты кто? — спросил я его. — Ты что, воду в решете будешь носить и меня ею поить будешь?

— Ефрейтор Симаков, — ответил мне солдат и уже Ефимкину; — Смотри, Ефимкин, товарищ лейтенант шутить начал, значит в норму приходит. — У вас, товарищ лейтенант, — это уже мне, — сильное сотрясение мозга и если в течение получаса не начнется новой атаки, то я правлю вам мозги. Извините, мозги на место поставлю. Извините, ликвидирую последствия сотрясения мозга. Только вы выполняйте всё, о чем я говорю.

По объяснению и показу солдата, я взял деревянный бортик сита в зубы и крепко сжал их, чтобы сито не вывалилось. Солдат стал потихоньку постукивать руками по бортам сита и каждый его удар отзывался в моей голове как удар соборного колокола. Однако, минут через пять с небольшим, удары колокола стали затихать, а головная боль уменьшаться.

— Товарищ лейтенант, — сказал Симаков озираясь, — у вас крестик золотой на шее. Вы спрячьте его, а то донесут замполиту, а тот занесет это в донесение в политотдел и попрут вас из комсомола, а то и переведут в какое-нибудь тыловое подразделение, если не арестуют по 58 статье за религиозную пропаганду и агитацию.

Я с трудом переваривал получаемую информацию и никак не мог соединить все воедино, чтобы быть своим в той обстановке, которая сложилась вокруг меня. Ну, это уж слишком эгоцентрично, нужно понять ту обстановку, в которую я почему-то попал и почему я лейтенант Кровавый. Похоже, что ефрейтор Симаков более грамотный солдат по сравнению с другими. Хотя я еще ни с кем, кроме Ефимкина не разговаривал.

Я достал из пистончика моих темно-синих брюк с красными кантами по швам золотой брегет и нажал на кнопку. Прозвучало одиннадцать часов с четвертью. Шелковым платком с монограммой я вытер мои лакированные штиблеты от товарищества Санкт-Петербургского механического производства обуви "Скороход" и сунул платок в карман.

Похоже, что Симаков начал понимать, что лейтенант Кровавый вовсе не лейтенант Кровавый, хотя, как две капли воды похож на лейтенанта Кровавого, но кто-то другой, и по всем повадкам человек военный, а без командира застава уже не застава, а ватага неизвестно как собравшихся в одно место людей.

— Какое сегодня число? — спросил я.

— 22 июня од тысяча девятьсот сорок первого года, — сказал Симаков, — вы посидите здесь, а я сейчас сбегаю на квартиру за вашей формой.

Я уже видел, что выгляжу белой вороной среди людей, которые по цвету клапанов на воротниках являются пограничниками.

Еще минут через пять прибежал Симаков с хромовыми сапогами в руках, темно-синими брюками-галифе с зеленым кантом, темно-зеленой гимнастеркой с зелеными клапанами, обрамленными золотым галуном и двумя рубиновыми кубиками.

— Одевайтесь, товарищ лейтенант, — сказал Симаков, — и командуйте заставой, а я буду находиться рядом с вами, мало ли что может случиться после такого сотрясения мозга.

Форма подошла мне идеально, как будто шита именно на меня. Возможно, что так оно и было. Но какой дьявол занес меня почти на сто лет вперед в какую-то незнакомую и неизвестную для меня Россию и сумею ли я адаптироваться в ней как свой человек, или она выдавит меня из себя как чужеродное тело.

— Пистолет ваш я не нашел, — сказал Симаков, — вот автомат ППШ. Офицерский.

— Автомат, как ты говоришь, держи при себе, — сказал я, — мне нужна винтовка и шашка.

— Шашку вашу я не стал брать, она так и стоит в квартире, — сказал Симаков, — а карабин я сейчас принесу.

Я встал, оправил форму. Ремень с портупеей как раз для крепления шашки слева. В левом кармане гимнастерки удостоверение личности офицера войск Народного комиссариата внутренних дел СССР лейтенанта Кровавого Александра Александровича. Слева внизу мое фото и по нему круглая печать НКВД СССР. Владелец удостоверения имеет право ношения огнестрельного оружия. Звание лейтенант присвоено приказом народного комиссара внутренних дел Берия Л.П. Занимаемая должность — заместитель начальника пограничной заставы войсковой части 2487. Ну что же, кое-что становится понятным, но не понятно, что такое СССР. Расторопный Симаков минут через пять вернулся с кавалерийским карабином и шашкой. Рассказывать вам, чем шашка отличается от сабли, я не буду, потому что для меня это понятно, как коню, а тот, кто этим интересуется, тот быстренько пополнит объем званий в извилинах и сам решит этот закавычный вопрос.

Я прицепил шашку к портупее и сразу почувствовал себя вооруженным и готовым идти в бой в одиночку или во главе вверенного мне отряда. Винтовка была не совсем понятной мне системы. На Бердана или на Крнка не похоже.

— Товарищ лейтенант, — сказал мне Симаков, — нашел я тут один пистолет, посмотрите в своем удостоверении, совпадают ли номера в моей находке и тем, что был выдан вам на складе артиллерийско-технического вооружения.

Я посмотрел на номер в офицерской книжке и на толстом дуле пистолета. Номера совпадали. Значит — это мое оружие.

— Слушай, Симаков, — сказал я своему сопровождающему или как бы ординарцу, — меня по голове стукнуло так, что я сам себя не узнаю. Давай объясняй мне всё. Первое. Почему ты называешь меня товарищ? Я тебя знаю минут тридцать и товарищем мне ты не можешь быть. Я офицер, а ты нижний чин. Второе. Что такое СССР? Третье. Что за оружие ты мне принес, кроме моей шашки?

Симаков посмотрел на меня с искренним удивлением. На боли в голове я уже не жалуюсь. Выгляжу вполне прилично, особенно в форме и с шашкой на боку. Зеленая фуражка делала меня щеголеватым представителем командного состава пограничных войск. Но что-то вопросы странные. Другой человек сразу побежал бы шепнуть на ухо секретному сотруднику Особого отдела, которого никто не должен быть знать, но которого знали все и доносили нужную информацию, используя Особый отдел в своих интересах. У нас каждый командир имел своих осведомителей который докладывал наверх утвержденную обществом информацию. Вот и Симаков смотрел на меня оценивающе, решая, можно доверять лейтенанту или включить дурачка: так точно, никак нет, ура!!! Похоже, что я всё-таки внушал доверие моему учителю.

— СССР — это Союз Советских Социалистических Республик, образованный в 1922 году на территории старой Российской империи без Финляндии и Польши. До этого в 1861 году императором Александром Вторым было отменено крепостное право, а император за это был убит террористом из социалистической организации "Народная воля". В 1905 году была русско-японская война и российская армия потерпела поражение от японцев, которые разгромили российский императорский флот. Возмущенный народ вышел на революцию, были баррикадные бои в Москве, подавленные гвардейскими полками. Особенно отличился Лейб-гвардии Семеновский полк. В 1914 году началась Первая мировая война, в которой участвовала Россия, но в 1917 году произошла февральская революция, свергшая царя, а в октябре произошла пролетарская революция, отдавшая власть диктатуре пролетариата. Диктатура пролетариата и постановила, что все пролетарии и м сочувствующие должны обращаться друг к другу словом товарищ. Буржуи не смирились со своим поражением и развязали гражданскую войну, которая продолжалась до 1922 года. Красная Армия победила, и мы сейчас служим в Красной Армии и защищаем СССР. А сегодня Германия напала на СССР, и мы самые первые приняли бой. Пистолет у вас советский. Тульский Токарева. И это не дуло широкое, а затвор и калибр у вашего пистолета трехлинейный. Карабин у вас системы Мосина образца 1895 дробь 1930 года. Трехлинейный, пятизарядный. Может стрелять на километр. У меня автомат Шпагина, тоже трехлинейный, патроны такие же, как и в вашем пистолете.

— Понял, — сказал я. — У тебя сколько классов грамоты?

— Образование среднее, — сказал Симаков, — закончил десять классов в средней школе в Москве. Отец красный командир, мать — учительница. На заставе служу один год. На днях должен был поехать поступать в пограничное училище, но вот война помешала.

— Да, образование солидное, — подумал я. — По-нашему, потянет на вторую категорию. Парень мог бы сделать хорошую карьеру, особенно, если родитель офицер. Офицерские дети всегда хорошо продвигались. — А сейчас пошли к личному составу.

Личный состав сидел в окопе, который опоясывал всю пограничную заставу. Стенки окопа были укреплены досками, застаревшими досками, что говорило о том, что укрепление было построено давно и в деле еще не было. Из двадцати одного человека восемнадцать вооружены винтовками, у трех человек винтовки имели характерный круглый выступ на прикладе и и железная сковорода сверху. Симаков шепнул: пулемет Дегтярева пехотный. Дегтярев еще старорежимный конструктор, как и Токарев.

Ефимкин передал мне планшетку начальника заставы. В планшетке была карта и схема опорного пункта пограничной заставы. Шустрый парень Ефимкин. Он еще мне передал мой брегет, который лежал с брошенной мною одеждой от старого режима. Часы замечательно функционировали и отбили без четверти полдень.

Командир второго отделения доложил, что противник накапливается на правом фланге, считая его наиболее слабым. Понятно. Ефимкина отправил в канцелярию с задачей вскрыть сейф начальника и сжечь все бумаги. Не страшно, если загорится вся застава. После этого запрячь лошадь и ждать указаний. Командир третьего отделения получил задачу сбить замки со складов и доставить на позиции боеприпасы и продовольствие. Война войной, а обед по распорядку.

Оказалось, что на заставе две женщины: жена начальника заставы и жена старшины. Детей нет. Это уже лучше. Обе знают о гибели своих мужей. Восприняли без криков, и я никому из женщин не пожелал бы такой участи. Они уже находились в боевых порядках в качестве медсестер с санитарными сумками. То, что осталось от их мужей, сгребли в кучу и похоронили в общей могиле у деревца на углу земляного плаца, на котором каждый день в девятнадцать часов проводился боевой расчет.

Я смотрел на представителей пролетариата в новой армии и удивлялся тому, что почти каждый солдат знает, что ему делать. Что пограничные войска, что Отдельный корпус пограничной стражи, они одинаковы в готовности защищать одну страну. Замполит с двумя человеками вступил в схватку с превосходящими в десятка раз его силами и погиб смертью героя.

Судя по тишине, противник просто обошел пограничную заставу и оставил какой-нибудь взвод для зачистки пограничного подразделения. Это доложил ефрейтор из второго отделения, которого отправляли на разведку в одиночку, так меньше шансов, что разведчика заметят или ликвидируют. Немцы готовятся к обеду и вырыли за пригорком семь могил с крестами.

Пообедаем и мы. На обед были мясные консервы с кашей и чай с сахаром. Я рассматривал карту и изучал прилегающую местность. Заставу придется оставить. Она не находится на стратегическом направлении и по ней не будут двигаться основные силы. Отсутствие артиллерийской канонады свидетельствовало о том, что никаких боев поблизости не велось. Связи с соседними заставами и пограничной комендатурой не было. При хорошем раскладе мы можем продержаться несколько суток против взвода или пару дней против роты. Это я так, по-старорежимному мыслю, а ведь в это время прогресс шагнул так далеко, что мы об этом даже помыслить не могли. Слева и справа от заставы находился достаточно большой смешанный лес, который мешал массированному продвижению противника. Сейчас понятно, почему такая тишина. Противнику просто торопиться некуда. Мы никуда не денемся, и нас просто перестреляют как куропаток. Вот мы им и покажем куропаток.

Пообедавшие люди повеселели, закурили, кто-то из казармы притащил гармошку, но я приказал ее оставить в покое, потому что задумал сам атаковать немцев.

Внезапность — тоже сильное оружие, особенно когда этой внезапностью пользуются уже побывавшие в бою и стрелявшие в людей. Тот, кто думает, что в человека легко выстрелить, очень глубоко заблуждается. Можно прицелиться и нажать на спусковой крючок, а остальное всё за тебя сделает оружие. Да, но когда ты видишь, как пущенная тобой пуля уродует тело человека, то не все солдаты психологически это выдерживают. Большинство стреляет поверх голов, и враг это чувствует. Идет пальба, а никто не падает. Понятно, необстрелянные солдаты. Их можно взять в штыковую и они побегут как стадо испуганных овец, потерявшая из виду своего козла. Вот тут и нужен офицер со сверкающей над головой шашкой. Тут и старые солдаты подтолкнут молодых бойцов бежать вслед за командиром. И противник тоже не из железа сделан. Строй дрогнет и тут начинается рукопашная, когда штыки проверяются на остроту и легкость проникновения в тело противника. Кто-то не может проткнуть шинель, кто-то попал штыков в деревянный приклад, кто-то делает широкий замах и получает удар штыком в незащищенную грудь. Кто-то вспомнил правило: коротким — коли! -убивает своего первого противника, кто-то берет пример с удачливого соседа по строю и тут, кто кого переколет и кто первым дрогнет. Потом убийство становится обыкновенным делом и солдат более спокойно относится к команде в атаку и бежит вперед не с круглыми глазами, а со знанием дела.

А тут подошел и отошедший и немного пришедший в себя командир первого отделения с двумя треугольниками в петлицах и значком "Ворошиловский стрелок". Снайпер значит. Просится в атакующую группу, чтобы отомстить за гибель начальника заставы, старшина и двух человек из его отделения. Понятно. Приказал готовить отделение к атаке. План такой. Три человека с пулеметом остаются в заставском опорном пункте. Второе и третье отделение выходят на левый фланг и занимают позицию во фронт предполагаемого наступления противника. Командир первого отделения с двумя бойцами прет прямо в лоб противнику до тех пор, пока их не обнаружат. После обнаружения отступают перебежками и зигзагом до опорного пункта. Враг ускоренным шагом несется за ним и попадает под пулеметный огонь из опорного пункта. Он будет пытаться обходить оборону заставы справа, это с их стороны, или слева — это с нашей стороны и попадает под огонь двух отделений. Сколько человек будет наступать на заставу — не известно, но то, что враг понес потери это, несомненно.

Пока готовились к бою, я разъяснил, что суворовский принцип "пуля дура, а штык молодец" неприменим в данной ситуации. Пуля винтовки летит намного дальше пули из гладкоствольного ружья, и один стрелок, если он не будет специально мазать, нанесет огромный ущерб противнику. Нас двадцать человек. Если каждый убьет по пять врагов, то это будет сто человек, то есть целая рота. Тут и батальон попятится от таких стрелков.

Изучая карту, я обратил внимание на черную точку, поставленную простым карандашом в лесном массиве далеко в тылу участка заставы. Что-то там есть и, похоже, что там есть какая-то тропинка, если рассматривать это на крупномасштабной карте, а об этой тропинке можно только догадываться. Ефимкину я приказал запрячь бричку и телегу и дожидаться нашего возвращения. Расторопный Ефимкин спросил, а не поставить ли нам на бричку станковый пулемет Максима, будет как на тачанке. Честно говоря, я этого Максима никогда не видел, но согласно махнул рукой.

Засадный полк из десяти пограничников я вывел в точку, которую определили по карте, будучи впервые на этой местности. Мы оказались почти на гребне небольшой высотки, которая прикрывала нас от противника. Издали слышались голоса немцев, у которых был "zu Mittag essen". Обед, попросту говоря.

Увидев троих наших пограничников во главе с командиром первого отделения, немцы закричали свой "alarm", побросали котелки и бросились преследовать убегающих солдат, изредка постреливая из своих винтовок системы Маузера.

Метров за двести до окопов у пограничной заставы, наши пограничники бросились врассыпную, открывая сектор обстрела для расчета пулемета и занимая свои места в окопе. Немцы в замешательстве остановились, удивляясь пограничной наглости в одиночку воевать с целым миром по принципу, что "наши границы священны и неприкосновенны". А тут в дело вступили и мы. Все закончилось в течение десяти минут. Нам достались два немецких автомата, десяток винтовок и трое пленных, один из которых был лейтенантом и материл своих подчиненных за то, что они подняли руки перед какими русскими свиньями.

— Вы все пойдете в штрафную роту, — кричал лейтенант, размахивая руками и не обращая на нас никакого внимания, как будто нас здесь и не было. — Вы опозорили меня, мой древний род.

Когда он махал руками, я заметил у него на безымянном пальце серебряный перстень со звездой в зимней измороси. Такого не может быть! Не прошло и суток, как я видел этот перстень и дубликатов таких перстней не бывает, потому что любой ювелир будет привлечен к ответственности за посягательство на честь дворянских родов.

— Господин барон фон дер Кальтенштерн? — спросил я на чистейшем немецком языке и этот вопрос как будто ударил в спину лейтенанту. Он перестал махать руками и уставился на меня, точно так же уставились на меня и два немецких солдата. — Ваш предок ездил в Петербург жениться на дочери баденского курфюрста Анне Марии Луизе?

Была немая сцена. Замолкли немцы и молчали мои пограничники. Судя по всему, они и не предполагали, что их лейтенант говорит по-немецки как немец и что он знает дворян германской империи. Сами поставьте себя на их место и подумайте, как бы вы восприняли все это.

— Да, он ездил в Петербург, — сказал лейтенант, — но на него напал соперник гвардейский поручик, разрубивший шпагой левую щеку, отчего у него на всю жизнь остался шрам, и все его потомки по мужской линии делали себе такой же шрам, — и лейтенант показал на тоненький шрам, который был сделан скальпелем, но никак не шашкой петербургского гвардейца. — Поручик куда-то скрылся и его так и не нашли. Узнав об этом, молодая графиня вышла за барона замуж, и они жили очень счастливо.

— Слава Богу, а родственник твой такой же лжец, как и ты со своим шрамом, — сказал я, затем взял немецкий автомат, с которым уже умел обращаться, и жестом оружия показал, в какую сторону им нужно двигаться. — VorwДrts, laufen, marschieren!

Все трое пленных съежились и мелкими шажками пошли в сторону места расположения своего подразделения, ожидая длинной очереди в спину.

Это же ждали и наши пограничники, но я не стал стрелять в спину, а выпустил очередь вверх, после чего немцы побежали как зайцы, делая резкие повороты то вправо, то влево, мешая противнику прицелиться.

— Товарищ лейтенант, — строго сказал мне один из сержантов, — я, как комсорг, не одобряю вашего отношения к пленным и буду вынужден доложить куда следует про ваше содействие врагу.

— Комсорг, твою мать, — перешел я на военный язык, — убить пленного легко, для тебя это проще пареной репы, как я понимаю. Можешь докладывать куда следует и куда не следует, но что они доложат своим командирам и объяснят, как они живыми вернулись из лап жестоко врага, особенно тот лейтенант? А сейчас собери комсомольцев и организуй похороны убитых в окопах. Опорный пункт и будет местом их упокоения. Ты и будешь вместо священника отпевать их.

Последним предложением я убил комсорга и немного подбодрил остальных, заняв их нужным делом, чтобы враг не надругался над телами погибших товарищей.

— Боже, — думал я, — кроме Семена на барона некому напасть и из оружия у него могли быть поварской нож или полено, которое могло оставить именно такой ломаный шрам на баронской физиономии. Уверен, что до этого не додумаются, у денщика и заботы денщиковы. А Семен парень был ушлый из скопских. Все рассказывал, как скопские с Александром Невским тевтонов на Чудском озере крушили. А я готовился послать его в полковую школу, чтобы стал унтером, а потом бы я двигал его вплоть до подпрапорщика, чтобы стал моим самым доверенным помощников в делах ратных, так как и я хотел отпроситься в действующую армию на южных рубежах. У меня этих Семенов полтора десятка человек, почти все комсомольцы и кое-кто грозится сообщить куда следует, скорее всего жандармам, что я слишком лоялен с пленными. Но зато я избавлен от предстоящей женитьбы и никто не будет нарушать мой холостяцкий образ жизни.

У Симакова я спросил, что обозначает это точка на карте и приходилось ли ему вместе с начальником заставы посещать эти места.

Симаков как-то оглянулся и понизив голос сказал, что один раз они верхом ездили в этот лес и на развилке малозаметной тропинки начальник заставы остановился и приказал его ждать. Вернулся он примерно через час и в хорошем настроении. Курил хорошие папиросы и, как мне показалось, пахнуло от него то ли водкой, то ли коньяком. Может, лесник там живет или еще кто-то. Начальник приказал мне помалкивать о том, что я видел, иначе нам обоим может обломиться бесплатное путешествие в те места, куда Макар телят не гонял.

— Понятно, — подумал я, — если мы будем отходить на восток, то обязательно догоним ушедших впереди нас немцев. Нас будут искать на восточном маршруте, а мы укроемся в лесу в районе этой точки и, судя по значку под карандашной точкой, это пункт триангуляции. Такие пункты с точными координатами по широте и долготе делают геодезисты для крупномасштабной съемки местности. Потом они строят треугольники от выбранных точек и у них получается объемная схема выбранной для съемки местности. Я не специалист в топографии, но кое-что слышал об этом. Я не могу точно утверждать, но, вероятно, уже есть подробная карта этого участка и она хранится где-то в пакете под грифом совершенно секретно.

Одновременно с погребением погибших мы погребли в окопах и лишнее оружие и боеприпасы. Лишнего в армии не бывает. Но, если все имущество погрузить на телеги, то телеги развалятся, и никто и никуда не поедет, а немцы придут через несколько часов и начнут они с артиллерийского обстрела.

Пообедав сухим пайком, наш обоз двинулся к лесу. Впереди телега с грузом, замыкает обоз тачанка с пулеметом Максим. Будь бы у нас в Лейб-гвардии Московском полку такое оружие, мы бы в одиночку поставили на колени турецкого шаха и освободили братьев-славян от османского ига.

Вездесущий Ефимкин перед выездом срубил на территории заставы небольшую березку и привязал ее к тачанке. — Следы заметем, — пояснил он.

В лес мы зашли примерно в шесть часов после полудня. День двадцать второго июня самый длинный в году и это хорошо, чтобы еще засветло удалиться на приемлемое расстояние, чтобы нас никто не искал в непосредственной близости от пограничной заставы, а все думали, что мы ушли на восток для соединения со своими частями.

От кромки леса до карандашной точки по карте примерно три километра, как раз посредине между нашей заставой и заставы на правом фланге. А вдруг и на карте начальника той заставы тоже есть такая карандашная точка и они уже находятся в этой самой точке и ждут нас.

Симакова с одним из солдат я послал вперед в качестве разведывательного дозора, а сам стал прислушиваться, нет ли за нами погони. Возьмут наших собак и те с радостью приведут немцев к своим хозяевам.

— Ефимкин, — спросил я, — а где заставские собаки?

— Их первым же снарядом разорвало вдребезги, — сказал солдат, — как будто специально по собакам целились.

Вот и думай, что хорошо, а что плохо.

Часам к восьми мы вышли на точку. Симаков шепнул мне, что именно в этом месте начальник заставы оставил его ждать, а сам пошел влево, в сторону границы.

Вот здесь нам бы и пригодились наши собаки.

Свою шашку я оставил в обозе, взял бинокль, проверил пистолет системы конструктора Токарева, Симаков показал, как его нужно заряжать и как стрелять. Тренироваться я не стал, так как в нашем положении шуметь было небезопасно. Пульки у пистолета маленькие и можно попасть в цель с дистанции пятидесяти метров. Наши пистолеты однозарядные, калибр большой, палец в ствол влезает. Всех владельцев неоднократно предупреждают, чтобы пальцы в ствол не совали. Были случаи, когда палец застревал в стволе, как в огромном перстне и тут требовались усилия и знания не доктора, а искусного слесаря, который отрежет кусок ствола, а потом будет делать надрез вдоль и разжимать специальными щипцами, чтобы освободить палец. А потом приходилось покупать новый пистолет, так как это личное оружие офицера, а раз оно личное, то раскошеливайся на покупку хорошего пистолета, который тебе жизнь спасет. Оружейные мастера на этом себе имели постоянный доход к мизерному окладу военного чиновника обер-офицерского звания.

От точки на карте до линии границы было примерно три километра, и эта точка была поставлена в пограничной зоне, куда закрыт доступ всем не местным жителям, да и местным жителям выдавались пропуска для производства сельскохозяйственных работ в пограничной. А здесь в лесу нет хозяйственных работ, разве что лесник с обходом пройдет. Для памяти нужно пометить: найти лесника. Если он не пойдет на коллаборацию с немцами, то это будет очень ценное приобретение для нашей группы.

Мы с Симаковым прошли в сторону границы не менее километра. Я выбрал самую высокую березу и полез вверх, чтобы осмотреться вокруг. Чем выше к вершине, тем тоньше становились ветки и требовалась осторожность, чтобы ветка не сломалась, и ты не полетел вниз, не имея распахнутой шинели, чтобы снизить скорость падения и, возможно, распахнув руки в шинели пролететь на безопасное место. Наконец, я достиг точки, которая теоретически может считаться границей безопасного нахождения на дереве и прицепился портупеей к стволу.

Осмотревшись вокруг, я увидел нашу пограничную заставу с дымящимися развалинами и с десятком черных точек, двигающихся в разных направлениях. Внимательно приглядевшись, я определил, что это цивильные люди, без оружия. Все понятно, местные мародеры. Человек пять были в месте нашего боестолкновения. Возможно, что они вооружаются брошенным оружием и разными игрушками, типа зажигалок, которых всегда было много у немцев.

Нигде не было слышно канонады и боевых действий. О нас забыли немцы и свои.

Немного правее нас, метрах в трехсот, мне показалось, что лес как бы просел и образовал чашу диаметром метров сто. Такое ощущение, что кто-то подстригал лес или высаживал молодой лес, соблюдая линейный или квадратно-гнездовой принцип. Похоже, что это то, что мы искали.

До этой березы мы шли не по тропинке, а как бы по неширокому проходу между деревьями смешанного леса. Трава в этом проходе нетронутая, высокая и наши следы можно увидеть. Дав сигнал Симакову "следовать за мной", я пошел дальше, ориентируясь на узкий проход между деревьями. Пройдя метров сто, я увидел, что проход повернул вправо, а еще через пару сотен метров проход закончился небольшой поляной, засаженной молодыми деревьями. Нужно будет научить людей определять расстояние в лесу по пар-шагам. То есть, нужно считать шаги правой или левой ноги. Как кому удобнее. Сделал шаг правой ногой — раз, еще раз правой ногой — два, еще раз правой ногой — три и так далее, пока не дойдете до цифры шестьдесят шесть. Все — вы прошли сто метров, считайте дальше.

Подозвав к себе Симакова, я поставил ему задачу на осмотр местности и главное — нужно обнаружить ручей с водой и вообще что-нибудь странное, типа вентиляционной или дымовой трубы. И нужно сильно принюхиваться, чтобы обнаружить в глухом лесу какой-то знакомый запах. Как в старой сказке: "здесь русский дух, здесь Русью пахнет".

Первый час поисков результатов не принес. Либо я чем-то ошибаюсь, либо тот, с кем я должен здесь столкнуть настолько хитер, что не мне с ним соревноваться в хитрости. Тыкая сухой палкой в подозрительные места, я непроизвольно перебирал у себя в памяти все произошедшие события в недалеком прошлом. Получается, что несколько дней назад я побывал во Франции времен кардинала Ришелье и был офицером российской гвардии во времена императора Николая Палкина, но я же офицер советских пограничных войск, окончивший Харьковское военное училище пограничных и внутренних войск НКВД им. Ф. Э. Дзержинского. Я хотел стать летчиком, а это училище было ближе и там готовили кавалеристов, автомобилистов и артиллеристов, связистов, лётчиков и техников вооружения. Срок обучения для всех два года, а для летчиков три года. На летчиков я не прошел по здоровью, сказали хронический тонзиллит, и я попал на кавалерийское отделение. В сороковом году я пришел служить на эту заставу и знаю всё и вся. И Симакова я прекрасно знаю. Мальчик из интеллигентной семьи, сам напросился в пограничники. Служит хорошо. Обыкновенным ситом поставил на место мои мозги после сотрясения. Ефимкин тот еще мудрец. Парень из деревни, любит лошадей и вообще незаменимый боец на заставе. Свой пистолет я знаю от первого до последнего винтика и стреляю из него очень даже неплохо. И фамилия у меня страшная — Кровавый. Эту фамилию мне дали в приюте где-то в двадцатом году, куда меня кто-то принес всего в крови. Сказали, что ни имени и ни фамилии моей не знают. Вот и дали фамилию Кровавый. А если я жениться, например, вздумаю, у меня что вся семья кровавой будет? Жена Кровавая, дети Кровавые. Фамилия для крутости хороша, а вот для повседневной жизни вопросов много вызывает. А что я ищу здесь? А я ищу результаты работы геодезистов, которых сопровождал в сороковом году. Старшим у них был Илья Григорьевич и все его подчиненные были как на подбор. Затем геодезисты уехали, а мы стали выставлять секреты с тыла и с фронта от места производимых ими работ. Потом после отъезда геодезистов начальник мне сказал по секрету, чтобы я никому не рассказывал, что в одиночку сопровождал геодезистов и что знаю этого Илью Григорьевича.

— А что такое? — поинтересовался я.

— Арестовали твоего Илью Григорьевича, — сказал начальник заставы, — оказался врагом народа, хотел убить товарища Сталина и поднять антисоветское восстание в СССР. Так-то вот, — сказал начальник и задумчиво закурил.

А потом в апреле сорок первого года на слете молодых передовиков органов и войск НКВД я увидел этого Илью Григорьевича в форме полковника, и фамилия у него была Старинов. В курилке от стоял отдельно от всех, а наши харьковские уже все знали и говорили, что Старинов диверсант со стажем и готовил базы для развертывания партизанских отрядов, но кто-то посчитал, что это базы для противников Сталина и все базы ликвидировали, а строителей арестовали. Старинову удалось выкрутиться, слишком ценный специалист. Вот я и ищу базу на стыке двух пограничных застав, но уж слишком хорошо замаскирована. Начальнику заставы было больше известно, да только нет его сейчас с нами.

Я вышел за пределы предполагаемого круга и запнулся за обрезок металлической трубы, сантиметров на пять выходящий из земли и невидимый в траве. Понюхал и сразу гарь выхлопных газов ударила в нос. Есть труба! Если бензиновая гарь, то на другом конце трубы стоит бензиновый агрегат для выработки электроэнергии для освещения. А это очень важное дело, например, для хирургической операции или зарядки аккумуляторов для радиостанции.

Немного осмотревшись, я наметил направление для поиска другой трубы — печной. Без печки в лесу никуда: согреться, пищу приготовить и нужно, чтобы дым из трубы сверху не был виден. И должна быть третья труба — вентиляционная. Она может быть где-то посредине недалеко от входа, которые еще предстоит найти, а то два часа ползаем вокруг поляны и никаких результатов, хотя, кое-что есть.

Печную трубу я нашел за пределами поляны. Оцинкованная трава была заткнута куском дерна с травой, а трава возьми и пожелтей без полива. Труба не поржавела, а вот как там в схроне, который давно не проветривался? Разве что начальник заставы иногда наведывался и открывал вход. Не зная ходу, не лезь в воду. Мыслим логически. Если бы убежище строил я, то я сделал бы вход ближе к густым зарослям, но никак не посредине поляны. И еще. Вход должен быть чем-то приметен. И чем приметен? Куст шиповника! Кто видел растущий шиповник в глухом лесу? Возможно, кто-то и видел, но шиповник всегда растёт по обочинам, на краю опушек леса или по берегам рек и озер. Ему свобода нужна, вода, ширь для вдоха и солнце для красноты ягод.

Симакова я послал к заставе, чтобы все выдвигались сюда, а сам встал на колени около куста шиповника. Здесь нужно быть очень осторожным. Илья Старинов человек коварный, может наставить столько минных ловушек, что снимешь все, успокоишься, а последняя тут как тут только тебя и дожидается.

Руками я нащупал сужающийся вниз ящик, в который посажен шиповник. По бокам ящика в траве спрятаны деревянные рукоятки, при помощи которых два человека могут поднять куст и открыть вход. Как говорят японцы: торопиза нада нету, подождем заставу.

Я сидел у куста, курил и думал, чем нам заниматься дальше. То, что произошло сегодня это не провокация, а широкомасштабное наступление на нашу страну. Солдатская молва доносила, что неделю назад к нам перешел немецкий фельдфебель, который сказал точную дату начала войны, но ему не поверили и расстреляли бедолагу, а труп закопали где-то. Не стали передавать его по погранкомисарской линии, а вдруг он правду сказал, а немцы об этом узнают и нападут еще раньше.

Мы сами не понимали, что происходит. Начальство говорит, чтобы мы немцев не провоцировали, а они по наглому провоцировали нас. Стреляли под ноги нашим пограничным нарядам. Матерились разными словами, как малые дети, которые услышали бранные слова, бегают по улице и выкрикивают их, стараясь получить одобрение взрослых. Но от взрослых они получают подзатыльники, а этим балбесам и по лбу дать некому.

То же начальство нам внушало, что бояться нечего, мы свою задачу выполним, обеспечив развертывание частей Красной Армии, который достаточно скопилось в нашем тылу и что мы будем воевать на чужой территории малой кровью. Помните у поэта Светлова:

Каховка, Каховка — родная винтовка -

Горячая пуля, лети!

Иркутск и Варшава, Орел и Каховка -

Этапы большого пути.

Где сейчас Варшава? А нет Варшавы и все, кто посмеет на нас напасть, последуют вслед за ней.

Мы слышали полет армады бомбардировщиков с запада на восток, а потом начался обстрел заставы, и я очнулся, когда меня вытаскивал из обломков рядовой Ефимкин. Потом золотой брегет в кармане моих брюк темно-синего цвета с красными кантами и штрипками поверх ботинок ручной работы, потеря памяти, а потом ее восстановление и еще этот фон дер Кальтенштерн с немецким языком. А вот это я объяснить не могу.

Подошедшим остаткам пограничной заставы я приказала становиться биваком, распрячь лошадей и не разбрасывать нигде мусор. Чтобы облегчиться, женщинам налево в лес, мужчинам — направо. Оружие иметь наготове и без причин не стрелять.

Через пятнадцать минут я построил всех и обратился с речью. Нет, не с речью, с информацией об обстановке:

— Товарищи! Враг вероломно напал на нашу страну. Мы держались, сколько могли. Почти половина заставы пала смертью храбрых и похоронена на месте боя. Мы переходим к партизанской войне с врагом. Помощи нам ждать неоткуда, но противника мы будем уничтожать днем и ночью. Сначала свяжемся с нашим командованием и подпольщика в населенных пунктах на участке нашего отряда. Сейчас мы расположимся в месте нашей дислокации, затем после ужина произведем разбивку по отделениям. Порядки как были, так и остаются армейскими. Моим заместителем назначается ефрейтор Симаков. Разойдись!

С соблюдением мер безопасности мы приподняли за ручки ящик с кустом шиповника и проверили наличия гранатный растяжек. Их не было. Зато в просторном помещении было практически все: оружие, боеприпасы, обмундирование, продовольствие, радиостанция... Нужно будет найти инвентарную опись и проверить наличие имущества.

На улице уже смеркалось, и мы стали готовить ужин. Ефимкин приспосабливал оглоблю на дугу, чтобы можно было повесить увесистый котел для горячей пищи. Взявшись двумя руками за конец оглобли, он подпрыгнул для проверки ее прочности и вдруг она сломалась, а кусок дерева полетел в мою сторону. Я его видел. Оглоблю практически невозможно сломать. А здесь сломалась. Я успел только подставить левую руку, получил удар обломком по голове и упал.

Глава 4

— Ваше высокоблагородие, ваше высокоблагородие, — причитал кто-то мужским голосом, а вокруг пахло известью, спиртом, духами и чей-то женский голос требовал перенести меня на диван.

— Какое ваше высокоблагородие? — пронеслось в моей голове. — Я — лейтенант Кровавый, заместитель начальника пограничной заставы, а ныне командир партизанского отряда имени товарища Сталина и вообще, где я нахожусь.

Кто-то снял с меня что-то тяжелое. Не менее четырех мужских рук подхватило меня и перенесло на что-то мягкое со спинкой и подголовником, похоже, что это действительно диван. Мой левый глаз ничего не видел, а правый глаз был покрыт какой-то пленкой, через которую я видел какие-то силуэты, как в каком-то фантастическом кино про Аэлиту. Руки мои двигались, и я нащупал на правом плече какие-то шнуры, похожие на аксельбант. Я все-таки был адъютантом 3 батальона Лейб-гвардии Московского полка и тоже носил аксельбант. Какого цвета этот аксельбант? Выше аксельбанта был погон. Гладкий и вообще без звездочек как у капитана или ротмистра. А какого цвета погон? Какого цвета просвет и сколько просветов. На мне был одет долгополый сюртук и, похоже, сапоги.

— Не бойтесь, — сказал женский голос, — ваша форма на месте, и погоны, и аксельбанты, и вообще всё, а вот вашему императору не повезло.

Последние слова инстинктивно подействовали на мои мышцы, которые сократились для того, чтобы бежать на помощь императору, но вокруг стояла тишина и никто, кроме этой особы, не высказывал никаких угроз.

— Ты лучше глаза мне промой, — сказал я, — а потом будем смотреть, что случилось с нашим императором.

— Я сама знаю, что мне делать, — сказала женщина, — а мне еще говорили, что жандармские офицеры являются образцом воспитанности и культуры. Ошибались эти люди, зато простые люди о вас говорят чистую правду.

Я хотел ей ответить что-нибудь в защиту жандармов, но я не понимал, почему я должен защищать жандармов, хотя в молодые годы сам хотел стать жандармом, распрощавшись с офицерским корпусом.

Кто-то подложил мне под голову душечку, маленькую такую подушечку с кушеток, приподняв голову и заправив салфетку под стоячий воротник. Тампон с холодной водой стал промывать мой правый глаз, который оказался зрячим, и я увидел миленькое личико медички с белой шапочкой и красным крестом. Этим же глазом я увидел упавший на массивный письменный стол огромный ростовой портрет царя-императора и самодержца Российского Николая Второго. Этот портрет и долбанул меня. Спасибо, что жив остался. Это я про себя, а не про императора.

С левым глазом оказалось посложнее. В глаз попал строительный порошок, что-то типа цемента и годичная пыль с портрета. Кроме того, при ударе портретом по голове, я рассек бровь от удара по бортику массивного письменного прибора Каслинского литья из чугуна, изображавшего сцену на охоте. Вытекшая кровь залила глаз, от чего он перестал видеть.

— Не волнуйтесь, — сказала медичка, — мы сейчас смоем грязь с вашего глаза, а потом зашьем бровь. Только потерпите, не кричите и не пытайтесь применить ко мне силу. Договорились?

В знак согласия я мотнул головой. Я не люблю боли, но от женщины придется потерпеть, а потом мне нужно будет извиняться за мою бестактность и грубость.

Нежные пальцы потихоньку смывали кровь с бровей, потом начали поднимать ресницы и смачивать водой глазное яблоко. Было больно, но кое-что я видел этим глазом.

— А сейчас мы промоем ваш глаз, — сказала медичка. — Эта процедура неприятная, но обязательная. Вот это, — она показала маленькую рюмочку с толстой ножкой и продолговатым верхом. — Это глазная ванна. Сюда мы наливаем солевой раствор из дистиллированной воды хлористого натрия, то есть соли. Я приоткрываю ваш глаз и подставляю глазную ванночку. Вы прижимаете ее к глазу, запрокидываете голову и несколько раз открываете и закрываете глаз, чтобы раствор вымыл всю грязь. Я буду вам помогать.

Без ее помощи я бы сам не справился. Она взяла ванночку, прижала ее к глазу, запрокинула мне голову, обняв ее рукой и командовала как фельдфебель на учениях: открыли глаз! закрыли глаз! открыли глаз! закрыли глаз! Опускаем голову, закрываем глаз! — и приложила марлевую салфетку к глазу. Боль была такая, что у меня заболела голова, а марлевая салфетка начала быстро наполняться слезами, и чем больше слез лилось, тем лучше становилось мне. Я хотел убрать салфетку, но медичка не позволила мне и заменила ее новой.

— Сейчас я зашью рассеченную бровь и наложу повязку, — сказала медичка. — Вам нужно еще будет немного потерпеть. Если хотите, то я сейчас налью вам сто грамм водки в качестве обезболивающего.

— Не нужно, — сказал я, — мужчина я в конце концов или нет?

— Конечно, мужчина, — сказала медичка и мы вместе рассмеялись.

Рука у нее оказалась легкая и три маленьких шва не показались слишком болезненными. После этого мне наложили повязку, закрывающую левый глаз и бровь над ним. Я потрогал повязку и сказал, что в ней похож на Кутузова, хотя у Кутузова закрыт был правый глаз, если я не ошибаюсь. А сейчас мне нужно узнать, кто я такой и чем занимаюсь, и что за жандармы бегают туда и сюда. И главное — какой сейчас год и какое сегодня число.

Похоже, что я тоже жандарм и этот кабинет мой.

— Кто мне расскажет, что здесь произошло, — спросил я, — и покажет, если ли здесь какое-то зеркало?

— У вас уже было сотрясение мозга? — спросила меня медичка.

— Было, — твердо сказал я. Не надо скрывать это, при любой возможности нужно ставить мозги на место.

Медичка что-то сказала жандармскому вахмистру, и он чуть ли не бегом выскочил из кабинета.

Вахмистр вернулся минут через пять с решетом для просеивания муки. Конечно, он сбегал в хлебную лавку-пекарню, которая печет прекрасные булочки к чаю и длинные французские булки, называемые багетами. Если я не ошибаюсь, то багетами называются резные палки, из которых делаются рамы для картин. И вот один из этих багетов ударил меня по голове. Второе. В России сотрясение мозга лечится при помощи решета. Нигде так не делают, я, по крайней мере, об этом не слышал. Надо бы это запатентовать в качестве всемирного достижения. Третье. Если мы такие умные с лечебным аппаратом в виде бабушкиного решета, то почему мы плетемся вдогонку за прогрессом и никак не можем его догнать? А не слишком ли опасные разговоры вы ведете, господин жандарм?

— Господин ротмистр, — сказала медичка, — как вы сейчас чувствуете? Вы сможете сесть прямо? Голова не кружится? В глазах не двоится, не троится?

На все вопросы я отвечал легким покачиванием головы, чувствуя, что сотрясение мозга у меня не долечено после появления на пограничной заставе и участия в боях. Если этот способ знают в России при советской власти, то почему он не может быть применен тогда, когда о советской власти никто и не слышал? Поэтому я достаточно серьезно относился ко всем манипуляциям медички. Безропотно взял в зубы обод решета и стал прислушиваться к тому, что будет происходить в моей голове.

Мой доктор стала легонько постукивать с двух сторон по решету и вполголоса напевать:

— В чистом поле черный дуб, в дубе дупло, в дупле молоко, молоко сторожит царь верховский, к нему пришел кот заморский. Как этому коту чары не спивать, у царя верховского молока не слакать, так и у Алеши сотрясению не бывать, голове не болеть, сердцу не ломить, с воды не тошнить. Как сказала, так и стало. Истино.

После этой песни мне стало очень даже хорошо. Это почувствовала и медичка, сказав мне, чтобы я прилег на кушетку и поспал пару часов. Меня и так тянуло в сон, и я мягко провалился в объятия Морфея.

— Ваше превосходительство, ротмистр Ермолов по Вашему приказанию прибыл, — четко отрапортовал я.

— Здравствуйте, голубчик, — мягко пророкотал командир Отдельного жандармов генерал-майор и барон Таубе Федор Федорович. — Присаживайтесь сюда, к столу. Вы хорошо проявили себя во время войны с Японией и в подавлении вооруженных выступлений в Москве. Молодое революционное движение должно встретиться с противодействием молодых воспитанников империи. Мы, старые генералы, учили вас, что веник за один раз переломить нельзя, а вот по вичке очень даже легко ломается любой веник. Вот поэтому мы и рекомендуем вас на должность начальника Рязанского губернского жандармского управления. Действуйте жестко, но мягко. Приобретайте себе друзей, но не врагов, а врагов делайте своими друзьями. Начинайте с малого. Изучите губернию, в которой вам придется работать и не конфликтуйте с департаментом полиции, в подчинение которого нас пытаются затолкать. Но мы не такие, кого можно затолкать. На каждого ваше друга и недруга должна быть тоненькая папочка, от раскрытия которой не поздоровится никому. Но это на крайний случай. А пока становитесь корифеев во всем, что по сравнению с вами любой полицейский или цивильный чиновник казались непросвещенными дикарями. Но знайте меру во всем. Вот вам статистический отчет по Рязанской губернии. Почитайте его, пока на перекладных поедете в Рязань.

Рязань по состоянию 1859 года: Находится в 853 верстах от Санкт-Петербурга и в 179 верстах от Москвы. В городе 1344 домов и 23689 жителей (12398 мужского пола и 11291 женского пола). Церквей православных 26, лютеранских 1, монастырей 2. Учебных заведений 7: гимназия, семинария, духовное уездное училище, уездное училище, Александровское учебное воспитательное заведение для бедных дворян и Мариинское училище для девиц. Благотворительных заведений 6: больница, богаделен 2 (Мальшинская мужская и женская), Александровский приют, приют для девиц духовного звания и дом трудолюбия для девиц. Почтовая станция. Ярмарок 2. Заводов 10.

Село — это населенная местность с церковью, сельцо — это селение, в котором живет помещик или несколько помещиков, или, по крайней мере, находится господский дом; сельцом также называется бывшее село.

Деревня — это селение, в котором живут крестьяне без помещика, однако, есть деревни, в которых большая часть обывателей бедные дворяне, работающие вместе со своими крестьянами и дворовыми.

Слобода — это поселение, находящееся за городской чертой, иногда составляющее с городом одно целое, но подчиненное ведению земской полиции. Большая часть слобод имеет церкви и составляют особые приходы.

Погост — это селение с церковью и домами священнослужителей. Некоторые погосты превратились в многолюдные села, но не утратили своего названия.

Выселок — селение, первоначальные жители которого выселились из какого-либо села или деревни на значительном расстоянии от своей метрополии.

Поселок — это тоже, что и выселок, только на меньшем расстоянии от метрополии.

Хутор — это помещичий двор с хозяйственными постройками.

Мыза — это почти тоже самое, что и хутор, только предполагает улучшенное хозяйство.

Черт подери, а ведь я многого из всего этого не знал. Был подчиненным, что приказывали, то и делал, проявляя разумную инициативу и настойчивость. А сейчас мне придется принимать решения и отдавать приказы на исполнение.

Родился я в Таврической губернии в средней дворянской семье. Окончил с похвальным листом Симферопольскую гимназию и мог бы пойти по гражданской службе и уже через два года мог стать коллежским регистратором, вашим благородием, а там и до статского генерала недалеко будет. Но стать военным — это было пределом мечтаний юношей того времени. Год я проучился во Владимирском Киевском кадетском корпусе, а через год поступил Павловское военное училище, которое окончил по второму разряду и был выпущен в полк подпрапорщиком за дисциплинарный проступок: сумел постоять за себя в драке юнкеров. Меня, как говорится на юнкерском языке, заложили по полной программе как организатора и заводилы драки, но я делал вид, что не понимаю, о чем идет речь, а медицинский осмотр не выявил у меня никаких телесных повреждений, зато у меня сложилось четкое представление того, кто был источником информации. Те, кто закончили училище по первому разряду, были выпущены в полки подпоручиками, а мы, второсортные — подпрапорщиками. Если бы я окончил училище по третьему разряду, то мог бы выйти в гражданскую службу с двенадцатым классом по Табели о рангах, а это как бы гражданский подпоручик. Все равно ваше благородие. Офицеры полка знали суть моего прегрешения и относились ко мне как к будущему офицеру, "павлону", а не как к старшему из унтер-офицеров, но нижнему чину. Зато у меня появилась хорошая практика обращения с солдатами и унтер-офицерами. Иногда бывает, что человеку ничего не нужно приказывать, а только сделать намек, и все будет сделано так, как надо. Иногда нужно что-то разъяснить, а иногда нужно отдать приказание на уставном языке, а иногда и использовать второй родной язык русского офицерства.

Через год мне присвоили звание подпоручика со старшинством по дате окончания военного училища. Так что, в чинах и в выслуге лет я нисколько не отстал от своих сокурсников.

Служба в отдаленном пехотном полку совсем не малина, а обязанностей у офицера столько, что и за день все не переделаешь, а тут нужно общаться с сослуживцами, жить жизнью полка и себя показывать с самой лучшей стороны, чтобы начальники были довольны и при открывшейся вакансии могли рекомендовать тебя на повышение.

Через три года я уже был поручиком и во время очередного отпуска дома зашел в губернское жандармское управление и обратился к начальнику управления, подполковнику, с просьбой рекомендовать меня на службу в Отдельный корпус жандармов. Обращаться в жандармское управление по месту службы я считал нерациональным, это я и сказал начальнику Симферопольского управления. Обратись я к жандармам по месту дислокации полка, то это сразу бы стало известно офицерам полка, и я бы сразу стал человеком мало уважаемым, мягко говоря.

— Что ж, — сказал начальник управления, — довод резонный. Учтите, что к службе в жандармерии не допускаются "бывшие в штрафах по суду и следствию", имевшие казенные и частные долги, "лица польского происхождения, католического исповедания или женатые на католичках, а также евреи, хотя бы и крещеные". Мы обязательно проверим вас и вынесем решение, рекомендовать или не рекомендовать к службе в Отдельном корпусе. И учтите, вам при положительном решении придется сдавать экзамены, чтобы показать свое развитие и способности для дальнейшей службы. А пока я бы посоветовал вам почитывать календарь-справочник господина Суворина со сведениями о различных государственных учреждениях и лицах, занимающих видные должности по управлению. И вообще, больше читайте, ходите в театры, в синематограф, интересуйтесь, что делается в мире и у нас в России. То, о чем вы просите, делается не так скоро, как бы вы хотели. Возможно, что через полгода вы забудете обо всем и откажетесь от службы в жандармерии.

В это трудно поверить, но после встречи с жандармом у меня началась совершенно новая служба. Как у нас про службу говорили? Бедный-бедный прапорщик армейский. В Николаевскую академию Генерального штаба не каждого возьмут, а без этого служба до капитана, и то в лучшем случае, и на пенсию с мундиром, если все будет хорошо. И нет войны для честной славы... Но я напросился на общественную должность в библиотеку Офицерского собрания гарнизона. Служба была службой, но во внеслужебное время я сидел с книгой или с читал новости губернии или России по подписке в собрание. Оказалось, что в библиотеке столько книг, которые я не только не читал, но и даже не слышал о них и наша библиотека не была уж какой-то огромной. Несколько раз я выступал с сообщениями о новинках театра, о новых произведениях российских писателей и о том, что происходит в мире.

А сейчас главный вопрос, почему я захотел поступить в Отдельный корпус жандармов (ОКЖ)? Нужно отмечать корпус и полевые жандармские эскадроны. Эскадроны — это военная полиция со своей спецификой, а корпус — это служба как у Алана Пинкертона или Шерлока Холмса. Тот же Пинкертон родился в семье британского сержанта и получил профессию бондаря, а стал талантливейшим сыщиком. А Холмс? Так и я хотел быть сыщиком в Отдельном корпусе и искать государственных преступников, посягающих на священную особу государя-императора и августейшего семейства.

В марте девятьсот третьего меня вызвал командир полка и дал в руки письмо из штаба ОКЖ, где сообщалось, что поручик Ермолов А.П. отобран в качестве кандидата на сдачу вступительного экзамена, о чем он должен подтвердить рапортом на имя начальника штаба ОКЖ. К рапорту прилагался список книг и руководств, необходимых для сдачи экзамена по курсу русской и всеобщей истории, географии, положения о земских начальниках и их учреждениях, руководство о службе на железных дорогах, положение о полиции, ее устройстве и еще с десятка тем.

— Как это расценивать, милостивый государь? — спросил меня старый полковник.

— Не могу знать, господин полковник, — сказал я, — но чувствую, что если я откажусь от этого предложения, то могу вообще оказаться без предложений о служебном росте, учебе в академии и командовании полком.

— А вы знаете, что офицеры не подают руки жандармам? — задал полковник убийственный вопрос.

— Знаю, господин полковник, — сказал я, — но когда я буду генералом, то пусть кто-нибудь попробует не подать мне руки.

Хмыкнув, полковник дал мне лист бумаги и приказал писать рапорт на имя начальника штаба ОКЖ о вызове меня на вступительные экзамены.

— Письмо я отправлю сам, а вы не распространяйтесь о нашем разговоре, — сказал полковник, — скажите, что обсуждали вопрос постановки пьесы господина Гоголя в Офицерском собрании.

Экзамены и обучение премудростям жандармской работы заняли больше года, и я был переведен в ОКЖ за несколько дней до начала русско-японской войны.

Легкий скрип казенного стула разбудил меня, и я приоткрыл правый глаз. В кабинете было полутемно и стояла какая-то благоговейная тишина. Я достал из кармана брегет и нажал на репетитор, пробило восемь часов с четвертью. Около изголовья кушетки стояла тумбочка, на которой стоял подсвечник со свечой и подперев голову рукой дремала моя медичка. Услышав звук часов, проснулась и она.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Замечательно, — сказал я. — Как вы? Вас покормили?

— Спасибо, — сказала она, — я даже не ожидала, что жандармы могут быть такими обходительны и заботливы даже с теми, кто по определению уже является неблагонадежным человеком.

— Это вы неблагонадежный человек? — переспросил я. — Мне кажется, что вы самый надежный и верный человек, Софья Оскаровна.

— Вы даже знаете, как меня зовут? — удивилась медичка.

— Nobles oblige, — сказал я по-французски, — положение обязывает. Софья Оскаровна Шпингалет, двадцати пяти лет от роду, выпускница Бестужевских курсов, медицинская сестра высшей категории, крещеная еврейка, не замужем, состоит в кружке Российской социал-демократической рабочей партии и ведет знакомство с членами партии социалистов-революционеров, эсэров. Честно скажу, если бы вы не были еврейкой, то я вас давно засыпал цветами, три раза пригласил в "Оперный дом", один раз в синематограф в благородном собрании, а потом пришел бы к вашим родителям с предложением руки и сердца.

Софья сильно зардела и сказала с возмущением, что она никакая не еврейка, а немка-лютеранка и фамилия ее не Шпингалет, а Щеколда, так как предки приехали на жительство на Украину и фамилия их Ферригель, что переводится как щеколда или шпингалет, вот и записали всех как Щеколда, а могли бы стать Щеколдиными или Щеколденко, а ее политические взгляды никого не касаются.

Я встал с кушетки и зажег электрическую лампочку. Для тех лампочек это было светло. Сейчас мы по лампочкам определим, какой на дворе год. Я подошел к столу, взял в руки бронзовый колокольчик и позвонил. Вошел дежурный унтер-офицер.

— Любезный, — я сделал заминку, как бы вспоминая фамилию вошедшего, — Никифоров я, ваше высокоблагородие, — подсказал он, — точно, Никифоров, — улыбнулся я, — пошли кого-нибудь в трактир за ужином для меня и любезного доктора, вот тебе пять рублей, — и я подал ассигнацию унтер-офицеру. — Трактирщику пусть скажут, для кого этот ужин.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — сказал унтер и исчез. В жандармерии практически все унтера или ефрейторы, отслужившие срочную и понимающие только в службе. Их тоже экзаменуют, не хуже, чем нас на курсах.

Я заглянул за стол и увидел уголок, закрытый бархатной ширмой. За ширмой стоял наливной умывальник с металлическим клапаном и над ним висело зеркало. Из зеркала на меня смотрел ротмистр Отдельного корпуса жандармов, средних лет, с проседью и темно-русых волосах и с иконостасом на груди, два ордена и две медали. Святой Анны и Станислава 3 степени и все ордена с мечами за военные заслуги. На шашке в углу знак ордена Анны 4 степени, "клюква", как называли его офицеры на русско-японской. Медаль в память русско-японской войны из светлой бронзы и медаль в память 300-летия царствования дома Романовых. А это значит, что на дворе, по всей вероятности, 1913 год. И на столе на календаре 12 июня 1913 года. А так, вообще-то неплохо выгляжу, — мысленно похвалил я себя.

Подойдя к доктору, я сказал:

— Прислушайтесь ко мне, Софья Оскаровна, не меняйте пока свою фамилию, пусть немецкая фамилия будет в запасе, а лет через пятьдесят, будьте ласка, меняйте фамилию на ту, какая вам понравится. Чисто дружеский совет. А сейчас разбинтуйте меня. Посмотрим на мой левый глаз, мне нужно проверить качество установки портрета августейшей особы.

Мне всегда претило, когда в присутствиях, особенно в полицейских и судебных в кабинете начальника стоял огромный портрет самодержца с огромной саблей, начиная с высоты директорского стула и по самый потолок. Чтобы каждый находящийся в кабинете выглядел козявкой, которую раздавит эта огромная фигура. Я и есть пример этого покушения портрета на должностное лицо.

— А Вам, Николай Александрович, — мысленно обратился я к портрету, — осталось совсем немного, чуть менее четырех лет и по всей империи начнется чехарда с портретами, когда во всех присутствиях будут сверкать белые пятна с запортретной плесенью и паутиной, а также удивленными пауками, жившими столетиями в этих укромных местах. Хотя, если Вы даже будете прислушиваться к умным советникам, то все равно будет так, как я уже видел двадцать второго июня 1941 года на западной пограничной заставе. Только вот не знаю, победит ли советская власть, или в стране нашей будет пожизненно кайзерить какой-нибудь немец по фамилии Tod или китаец по фамилии Si.

Я подошел к столу и в выдвижном ящике нашел черновик автобиографии, которую писал для кадрового отделения. Каждые пять лет мы подаем свои автобиографии, чтобы начальство наше могло посмотреть успехи подчиненных, изменения в семейном положении и новые данные для спецпроверки его и его родственников, чтобы заблаговременно очистить кадры жандармерии. Так, там описано, за какие заслуги все ордена на моей груди. Память у меня восстанавливается, но не так быстро, как бы хотелось, а вот память о том, что со мной было, та никуда не девается, а сидит в своем уголке, чтобы напомнить о том, чего не надо делать.

Наконец раздался ожидаемый стук в дверь. В кабинет вошел дежурный унтер-офицер и доложил о прибытии заказанного ужина. После этого в кабинет проскользнул половой из ближайшего трактира с подносом, на котором лежали две тарелки с чем-то, две бутылки пива "Венское", два высоких стакана, вилки и ложки.

— Пожалте, выше высокоблагородие, котлеты купеческие с грибами и картошечкой жареной на сливочном масле, пиво свежайшее прямо из пивоварни и кушайте с большим аппетитом-с.

Софья Оскаровна уже сняла с меня повязку, глаз смотрел нормально, никаких повреждений нет, кроме двух швов на брови, которые заклеили двумя полосками лейкопластыря.

— Можно было и не заклеивать, но у вас лицо живое и развитая мускулатура лица, поэтому мы и блокируем ее в области брови с помощью пластыря. Ой, а чего всего так много, я это не съем, — засомневалась Софья, разглядывая немалого размера котлету.

— Не волнуйтесь, — успокоил я ее, — в первый раз я тоже думал, что не съем эту котлету, однако, съел и еще подумал, что котлета могла бы быть и побольше.

Электрический полумрак и традиционные свечи на приставном столике, где был накрыт наш ужин, создавали загадочную и предрасполагающую к чему-то хорошему атмосферу. Котлета действительно была великолепна, как и грибы в качестве гарнира, а пиво прекрасно оттеняла вкус всех яств на столе. Хозяин трактира был наш человек и мы неоднократно использовали номера для встреч с важными людьми, щедро оплачивая услуги негласных помощников.

— Господин ротмистр, — спросила меня Софья, — сколько революционеров нужно отправить на каторгу, чтобы получить вот эти ордена? И второй вопрос — что вы делаете здесь в Рязани, кто из моих земляков у вас на прицеле?

— Я тоже думаю, что горчица недостаточно крепкая, — сказал я, — иначе вы бы не задали мне такой вопрос. Такой вопрос задают во время перекура перед подачей кофе. Вы доедайте котлету, а я попробую ответить на ваш вопрос. В марте 1904 года я был направлен в район военных действий под Ляояном. И там то ли по случайности, то ли по высшему разумению оказалась рота 137-го Нежинского пехотного полка для пополнения 17-ой Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. В марте приехали 12 сестер милосердия из Екатерининской общины. Три сестры до сих пор работают там же и при встрече мы всегда мило раскланиваемся. В мае из Рязани прибыла целая 35-ю пехотная дивизия. Вот с этой ротой и начались мои похождения. Японцы выставили на сопочку три орудия и начали прямой наводкой обстреливать нас "шимозами".

"Шимоза" это такая взрывчатка желто-бурого цвета, получаемая при помощи пикриновой кислоты. Ей приписывают невиданное разрушительное действие, но это все вранье. Снаряд как снаряд. Шимозой его назвали по имени японского химика Масашито Шимозе. После взрыва снаряда образуется неприятный запах, от которого можно получить отравление. Наша русская "шимоза" имела название меленита, точно так же, как и во всем мире, но японцы первыми применили ее для снаряжения артиллерийских снарядов, присвоив себе авторство этой гадости.

Я был молодой поручик, только что переведенный в Отдельный корпус жандармов, еще не сменивший форму своего полка на жандармский мундир и прикомандированный со спецзаданием к одному из батальонов Сибирской стрелковой дивизии.

Я предложил командиру батальона сделать вылазку силой одного пехотного отделения, захватить одну пушку и ее начать стрелять по соседним пушкам и по японским укреплениям.

— По одному человеку из пушки не стреляют, — разъяснял я, — тем более если эта цель бежит зигзагами, а если из несколько, то они будут передвигаться перебежками. А пушкари только хорошо стреляют из пушки, а пехотных навыков у них нет. Зато этой желтой гадости нигде не будет.

Командир батальона подумал и выделил мне десять человек во главе с унтер-офицером. Мы вышли на позиции, наблюдали за этими пушками и наметили, как мы будем бежать к ним, следуя моим указаниям жестами. Как только пушка будет наводить ствол на нас вправо, мы начинаем бежать влево. Только появится вспышка на стволе, мы бросаемся врассыпную в разные стороны. Чем ближе мы будем приближаться, тем сильнее будут нервничать артиллеристы, а с нашей стороны нас поддержит пулемет Максима, который будет обстреливать две другие пушки. Расстояние до пушек примерно один километр. Солдат по нормативу должен пробежать это расстояние за пять минут. А тут я заметил, что командир батальона выпустил еще два отделения для атаки крайних пушек. Вот тут артиллеристы и задергались, понимая, что по воробьям из пушек не стреляют, и они начали свертывать пушку для отхода в свой тыл. И расчеты двух других пушек тоже стали свертывать, а тут к ним начали подбегать наши солдаты. И командир батальона не выдержал и поднял батальон в атаку, заставив японцев бежать без оглядки. Веселое получилось дело.

Потом по армии был приказ. Командиру батальона присвоили чин полковника и наградили орденом Святого Георгия 4 степени, всех солдат и унтеров, атаковавших орудия, знаками ордена Святого ордена 4 степени, и я в общем списке где-то в конце награжден орденом Святой Анны 4 степени, "клюквой" на рукояти шашки и аннинским темляком. Скажу честно, я был обижен. Я был инициатором, и мы с солдатами обеспечили успешную атаку батальона, а меня вообще могли не награждать, так как я был не из батальона, а временно причислен к нему, да еще из жандармов. А с другой стороны, я жив и на мне нет ни царапины, но я проверил себя, как буду вести себя под огнем противника и вообще, на что я способен.

Через несколько дней меня вызвали в разведотделение при штабе Маньчжурской армии к подполковнику Шершову, который ведал всем жандармско-полицейским надзором. Почему меня сразу не направили в его распоряжение, я так и не знаю. Этого и не знал Шершов, который узнал обо мне только из приказа по армии. По приказу подполковника я доложил рапортом на его имя об атаке артиллерийских позиций, подписавшись, как поручик Отдельного корпуса жандармов.

— Да, — сказал Шершов, — за такой подвиг обычного награждают орденом Святого Георгия 4 степени или Святого Владимира 4 степени с мечами, а жандарма обошли, но ничего, еще не вечер. Рапорт я отошлю в корпус, пусть посмотрят, как мы поддерживаем его честь. Вас я назначаю полевым агентом при штабе 35 пехотной дивизии. Получите помещение и отделение обеспечения вашей работы. Японцы наводнили своей агентурой весь Дальний Восток и наша задача выявление и уничтожение японской агентуры. Японцы пользуются тем, что мало кто отличит японца от китайца. Официанты, прачки-мужчины, содержатели публичных домой, торговцы мелочью, парикмахеры, костоправы, акупунктурщики...

— А это кто? — спросил я, впервые услышав незнакомое слово.

— Это те, кто лечит иглоукалыванием, — сказал подполковник. — Кроме японцев, противник активно использует и китайскую агентуру. Они так перемешались, что даже сами не понимают, кто есть кто. Но главное, они несут японцам ценную разведывательную информацию и совершают диверсии на коммуникациях. Будьте всегда начеку, без охраны никуда. Эта охрана и есть оперативники для арестов и задержаний шпионов. Сейчас везде неразбериха. Нас то заставляют заниматься разведкой, то запрещают, то запрещают заниматься контрразведкой, то снова разрешают. Приобретайте сами агентуру, но проверяйте ее на десять раз. Вот ваш мандат жандармского офицера. Сильно им не махайте, пусть авторитет ваш будет от дел ваших. Есть у нас один резидент, которого все называют как Николай Иванович Тифонтай, хотя родился он как Цзи Фэнтай, китаец, но предан нам и по совести, и за деньги. Вот он колет японскую агентуру как грецкие орешки. Недавно наградили его орденом Святого Станислава 3 степени и присвоили классный чин коллежского регистратора, стал его благородием. И дети его будут как потомственные граждане, если он до дворянских чинов дослужится.

Вот с этого дня и началась моя служба в Отдельном корпусе жандармов.

Софья Оскаровна пила чай и с большим интересом слушала меня. Женщины могут сколько угодно слушать мужчину, если у нее есть какие-то проблески симпатии к нему.

— Пример Тифонтая, — продолжал я, — надоумил штабных чинов создавать под командованием штаба тыла армии туземные сотни из китайцев. В сотне десять русских солдат и русский офицер, от туземцев китайский офицер и девяносто человек китайцев, которые должны задерживать подозрительных лиц и допрашивать их на месте. Я сразу сказал, что мы создаем банды, с которыми нам придется воевать как с противником. Практически, так оно и вышло. Грабежи, разбои, бессудные убийства стали нормой. Китайцы нас ненавидели, потому что русские руководили этими грабежами и им было наплевать, что их завоюют японцы, главное, чтобы русским было плохо. Прошло всего лишь три года, как Россия с войной пришла в Китай в составе международной коалиции интервентов для борьбы с маньчжурскими милитаристами, восставшими ихэтуанями и регулярной армией распавшейся империи. России был нужен китайский рынок, так как европейский рынок выдавливал российские товары, ассортимент которых и так был невелик. Россия построила Китайско-Восточную железную дорогу и практически отчекрыжил полосу китайской территории в свою пользу, поставив на охрану ее границы Отдельный корпус пограничной стражи. В Маньчжурии мы были окружены со всех сторон и даже передвигаться поодиночке было там опасно. В свободное время я проводил стрелковые тренировки и учил своих солдат меткой стрельбе и ее основе — плавному нажатию на спусковой крючок. Через месяц я уже мог положиться на надежность отделение охраны и вскоре представилась возможность проверить ее.

Я ехал с докладами об обстановке в разведотделение штаба армии, как вдруг примерно в километре увидел японский разъезд примерно такой же численности, как у моего отряда и они стали обходить нас, чтобы ударить врасплох и взять "языка". Расположив в засаде отделение с унтер-офицером, я с одним из солдат выехал навстречу японскому разъезду. Как бы внезапно увидев японцев, мы развернулись и поскакали в сторону засады, а за нами и весь японский разъезд. С расстояния примерно пятидесяти метров грянул залп и от разъезда остался японский офицер, барахтающийся под убитой лошадью. Остальных положили наповал. Пока солдаты трофеили поверженного противника, я отобрал у японского поручика саблю и кинжал. Мало ли что. Они как наедятся своих суши, так все время пытаются сделать себе харакири. Шутка. Этот офицер был достаточно образован и неплохо говорил по-немецки, что позволило получить ценную информацию. Вот за это я и получил орден Станислава 3 степени с мечами, да и солдаты мои тоже не остались обделенными в наградах.

А сейчас еще о Рязани. Война для нас складывалась не совсем удачно. Для поднятия патриотических настроений подданных правительство распорядилось провести пленных японцев по губернским городам России. В августе 1904 года в Рязань привезли десять пленных офицеров и двести пятьдесят солдат, которых под конвоем провели по центру города, а потом разместили на частных квартирах, где он и жили до самого подписания перемирия с японцами в Портсмуте.

Патриотические порывы рязанцев начали сменяться антивоенными настроениями. Местные газеты стали публиковать объективные статьи о результатах военных действий. В октябре 1904 года полицмейстер докладывал губернатору о появлении в городе большого количества листовок, в которых "порицался образ действий Государя Императора и правительства по поводу войны с Японией", что "война представляет выгоду лишь лично для особы Государя Императора и богатых людей, а по отношению русского народа расстраивает семейные его начала и материальное его благосостояние". Воззвания в листовке призывали: "Кто может, кто силен духом, отказывайся идти на службу, у кого нет сил отказаться, рассказывайте всю правду товарищам! Отказывайтесь стрелять в рабочих и крестьян! Сейте смуту и бунтуйте на войне! Долой войну! Долой царя!"

Как вы думаете, кто это писал и придумывал? Правильно, это рязанцы, из той категории, что из Рязани в парижане. В газете "Искра", которую нелегально привозят из-за границы, регулярно публикуются заметки некоего "А. С." или "Александра Сергеевича" о положении рабочих и крестьян в Рязанской губернии. И мы знаем, что это рязанец Александр Иванович Унксов.

А вы знаете, почему социал-демократы против войны? Вы же прекрасно знаете их лозунги: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и "У пролетариев нет отечества". Со своим принципом права наций на самоопределение вы призываете людей без отчества раздробить существующие государства на микроскопические государства, которые без труда и без сопротивления будут захвачены в одно огромное государство людей без отечества с принципами коммунизма с общими средствами производства, но с разными уровнями потребления, свободной любви и воспитания подрастающего поколения в садах-инкубаторах.

Неужели вы думаете, что у вас не будет начальников? Даже анархисты признают наличие начальников, иначе наступит действительно полная анархия. Вы сами-то верите в то, что господа Плеханов, Чхеидзе, Дан встанут к станкам и будут вытачивать детали для оружия, которым вы завоюете сначала всю Европу, по которой бродит призрак коммунизма, а потом и весь мир. А кто будет состоять у системы распределения всех благ? Начальники. Если вытащить все блага на площадь и крикнуть: "Вот они блага для всех, разбирайте!". Через пять минут на этой площади не останется даже травинки, выметут все. Как это у вашего поэта Некрасова: "Ваш славянин, англо-сакс и германец не создавать — разрушать мастера, варвары, дикое скопище пьяниц!". Вы хотите в одночасье сделать народ счастливым, но даже ребенок рождается не менее через девять месяцев развития в утробе матери. И революцию делают люди не из-за границы, а те, кто вместе с народом радуется достижениям и скорбит по неудачам.

Я мог бы и дальше говорить вам о теории марксизма, но вы, как я знаю, в теории хорошо поднаторели и никак не можете понять, почему рабочие вас плохо понимают. Но когда вы говорите, что рабочие станут хозяевами заводов и фабрик, у них радостно загораются глаза, потому что они начинают видеть себя в бобровых шубах и с золотой часовой цепочкой на пузе. И детишки в гимназических мундирчиках и дочки в белых фартучках Мариинских институтов. А рядом извозчик стоит с горячей лошадью, которая так и бьет копытом, чтобы побыстрее поехать в ресторацию, где и ей нальют пару кружек пенного пива.

А апотом мы выявили рязанских агитаторов под Ляонином. Они агитировали так же, как и сказано в их листовках: штык в землю и пролетарии всех стран соединяйтесь. Даже группу солдат создали, которая бросит винтовки и перебежит к японцам. Один хрен, отечества-то у них нет. Так кто социал-демократы, друзья или враги нашего народа?

Я бы еще мог рассказать вам, что случится с Россией в случае победы пролетарской революции, но только вы мне не поверите, потому что в это не поверит ни один здравомыслящий человек, как из революционеров, так и из тех, кто ратует за демократические перемены в нашем государстве. Я тоже выступаю за демократические элементы в обществе, не зря на меня портрет государя-императора свалился.

И я знаю, что факт этот оказался на руку тем, кто давно готовит на меня покушение и что пистолет для этого лежит в вашей сумочке, но вы никак не можете выбрать удобный момент для совершения терракта. Стрелять в моем кабинете? Вы же сразу окажетесь в лапах жандармов и никакой либеральный суд вас не оправдает, как Веру Засулич, стрелявшую в петербургского градоначальника Трепова. В Рязани нет никаких жестокостей и все делается в демократическом духе. И я не хочу показаться провидцем, но госпожа Засулич не примет пролетарскую революцию, если она случится, потому что это будет наступлением на процесс развития демократии в стране. А вы женщина молодая и еще доживете до этих времен.

На улице уже темно, и я провожу вас до дома, негоже женщинам в одиночку по ночам ходить. Адрес ваш я знаю и мне вечерняя прогулка не повредит.

Я встал пристегнул к портупее шашку, проверил наличие револьвера в заднем кармане, надел фуражку и жестом показал, что я готов сопровождать гостью, спасавшую мне жизнь и глаз.

Я могу представить, о чем думала Софья Оскаровна, ожидавшая в любой момент ареста за то, что ячейка социалистов-революционеров действительно поставила ей задачу убить начальника губернского жандармского управления. Слишком тихо стало в Рязани. Уголовники и те попритихли, а резонансное убийство вызовет шквал репрессий в Рязани и в губернии и вот, пожалуйста, звериное лицо царского режима.

— Алексей Петрович, — спросила меня Софья, — а вы не боитесь идти со мной в одиночку? Может, возьмете в сопровождение человек пять жандармов.

— А зачем? — вопросом на вопрос ответил я. — Все, что нужно для защиты чести дамы, при мне. Но сейчас речь идет не о чести дамы, а о ее жизни. Ваши соратники подумают, что вы сдали их и попытаются вас ликвидировать, так что, вполне возможно, что нам придется быть на одной стороне баррикады.

— Так и так, — думал я, — в конце суток должно что-то произойти и бедная моя голова, которая переносит меня в такие ситуации, которые даже представить трудно.

— Алексей Петрович, — задала новый вопрос Софья, — вы шутили про то, что пригласите меня в театр, в синематограф, а потом придете к моим родителям с предложением руки и сердца?

— Разве можно этим шутить, Софья Оскаровна, — сказал я, — прямо завтра и пойду к вашим родителям, а потом мы пойдем в театр в синематограф.

В это время что-то сшибло с моей головы фуражку, Софья выскочила вперед меня и в свете вспышек выстрелов я увидел лицо местного эсера адвоката Вознесенского.

— Жди меня, — успел я сказать Софье и все погасло в темноте.

Глава 5

— Григорий Иванович, вы живы? — какой-то молодой человек с погонами подпоручика тормошил меня и вид его был такой, как будто это он был виноват в том, что я лежу на улице под какой-то машиной.

Автоматически я схватился за плечо и не обнаружил там погоны, с правой стороны не было жандармского аксельбанта, на груди не было орденов, ремня портупеи и с левой стороны не было шашки и в заднем кармане не было моего любимого револьвера системы Нагана образца 1895 года. Кто я такой? Нужно проявлять осторожность.

— Так точно, жив, господин подпоручик, — довольно бодро ответил я, — только голова немного болит.

— Какой подпоручик? — оскорбился офицер. — Я лейтенант Иванов, замполит пограничной заставы, не хватало, чтобы вы меня еще благородием каким-нибудь обозвали.

— Извините, — я обдумывал ответ, не зная, как обратиться к лейтенанту. Какие-то проблески сознания давали сигналы, что я уже был на пограничной заставе, был лейтенантом, и солдаты называли меня товарищ лейтенант, — товарищ лейтенант, что-то по голове стукнуло, да так, что вообще ничего не помню, кто я, где, что здесь делаю, кто мне по голове стукнул.

— Вот здорово, — восхитился лейтенант, — первый раз вижу потерю памяти. У меня бабка лечила сотрясение мозга при помощи решета для муки. Берешь решето в зубы и потихоньку постукиваешь по ободу. Десять минут и память на месте и мозги встали туда, откуда стряхнулись. А по голове это стукнул вас. Вы затягивали гайку рулевого управления, а у меня ключ сорвался и прямо вам по голове. Пощупайте, там шишка не образовалась?

Опять это решето. Вся Россия лечится решетом, поэтому и отстаем практически во всем.

— Может, не надо решетом, — сказал я. — Вы мне напомните, кто я, где мы и что вообще вокруг нас: какой год, какой век, какая власть, кто наши начальники. Это будут отправные точки моей памяти и она, опираясь на них быстренько и восстановится.

— Крепенько зацепило вас, Григорий Иванович, — сказал лейтенант и несколько задумался над поставленным мною перечнем вопросов. — Значит так. Зовут вас Григорий Иванович. Фамилия Сумароков. Поэт такой был до революции. Писал торжественные, духовные, философские, анакреонтические оды, эпистолы, сатиры, элегии, песни, эпиграммы, мадригалы, эпитафии. На почве литературы конфликтовал с Ломоносовым, Тредиаковским и с самой императрицей Екатериной второй, отчего попал в опалу и от огорчения рано умер.

— Во, чешет лейтенант, — подумал я, — никак прошел хорошую школу жандармерии и, возможно, намекает на мои связи с этим поэтом и его родственниками. Ладно, будем слушать дальше. Но почему у меня в голове вертятся какие-то цифры, умноженные на пятьдесят и что время подходит к выдаче продуктов на пятьдесят человек.

— К вам этот Сумароков никакого отношения не имеет, так, к слову пришлось, — продолжал лейтенант, — это нам в пограничном училище на политическом профиле историю литературы преподавали. Дальше. Вы старшина пограничной заставы. Старший прапорщик.

— Ни хрена себе, — пронеслось в моей голове, — я офицер, прапорщик, да не простой прапорщик, а старший прапорщик. Это должно быть на уровне подпоручика и чуть меньше, Я понимаю, что есть в российской армии звание зауряд-прапорщика. То есть не совсем прапорщика, но унтер-офицера высшего звена, который может исполнять офицерские должности.

— А что, — спросил я, — если есть старший прапорщик, то должен быть и младший прапорщик?

— Нет никакого младшего прапорщика, — занервничал лейтенант, — есть прапорщик и старший прапорщик. Прапорщик — это не офицер и не унтер-офицер. Вот как память восстановится, так вы еще посмеетесь над своими вопросами.

— Ничего себе посмеешься, — подумал я, — да нашему любому офицеру скажи, что есть чин старшего прапорщика, так он смеху в три погибели загнется и скажет, что этот анекдот будет, пожалуй, сильнее сексуально-оптического. Старший прапорщик!!!

— Человек вы женатый. Жена ваша фельдшер на пограничной заставе. Вот она вас и вылечит. Авторитет у вас на заставе большой. Все до иголочки знаете на заставе, как говорят, слуга царю, отец солдатам. И начальник заставы, когда куда-то уезжает, приказывает все решения по обстановке согласовывать с вами.

— А кто у нас сейчас царствует? — с какой-то надеждой спросил я. — Если в государстве есть царь, который слушает умных советников и делает так, как предлагает правительство, то в царстве таком порядок.

— Какой царь? — возмутился лейтенант и заместитель начальника заставы по политической части. — Царя мы скинули в 1917 году, потом гражданская война была почти четыре года и всех беляков с буржуями мы утопили в море-океане, а вся власть перешла в руки рабочих и крестьян в виде диктатуры пролетариата.

— А кто такие беляки? — снова спросил я. Когда я был в тот раз на пограничной заставе, то экскурс по политической обстановке не дошел до гражданской войны и каких-то там беляков.

— Беляки — это офицерье, которое не захотело быть с народом и объединилось в Белую Гвардию, чтобы задушить революцию, — сказал Иванов. — И вообще, я для вас, Григорий Иванович, могу прочитать целую лекцию по истории гражданской войны. А сейчас у нас в стране Советская власть, которую возглавляет Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев. И сейчас у нас май одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года и только что на Пленуме ЦК КПСС прияли Постановление о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Я вам практически первому об этом сообщил, как активному члену коммунистической партии и образцу трезвого поведения в пограничных войсках. Все, вставайте и идем на заставу.

— Товарищ лейтенант, — спросил я замполита, — а как зовут мою жену и дочь?

— Жену зовут Анна Дмитриевна, а дочь Галина, — сказал лейтенант и пошел на заставу.

— Так-так, — сказал я про себя, — что за броски истории происходят со мной? Надо быстренько учить легенду и обходиться без всякого решета, потому что нет у меня никакого сотрясения мозга. Чтобы оно было, нужно так головой приложиться, чтобы все доли мозга выскочили из пазух и потом не знали, как вернуться обратно. И как я буду общаться с женой, если я ее не помню, а с дочерью как? Она ко мне, а я извини доченька, но я тебя совсем не помню.

В раздумьях я машинально взял с крючка на стене полушерстяную гимнастерку кительного типа с зелеными петлицами и галунными погонами с тремя зелеными звездочками вдоль погона.

— Так вот он какой старший прапорщик, — подумал я, — совсем как военный чиновник в чине коллежского секретаря, если бы на погоне был процвет.

В кармане лежало удостоверение прапорщика на имя старшего прапорщика Сумарокова Григория Ивановича, одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, находящегося на действительной военной службе в пограничных войсках Комитета Государственной безопасности СССР на должности старшины пограничной заставы войсковой части 4534. Штамп о заключении брака с Кайдановской Анной Дмитриевной, дочь Галина 1978 года рождения. Пистолет Макарова ЛК 5741. Командир войсковой части полковник Рыжов. Гербовая печать и моя фотография.

Оглянув территорию заставы, я заметил, что часовой заставы на наблюдательной вышке уставился с помощью трубы зенитной командирской, ТЗК на сельский пляж на растелешенных девушек, которые знают, что часовой заставы смотрит на них и поэтому они как на модном подиуме медленно поворачивались то одним боком, то другим и это не проходило безрезультатно, потому что вместе с дембелем одна или две девушки уезжали уже замужними женщинами.

Совершенно механически я свистнул без использования пальцев в рот, хотя раньше я не умел свистеть, да и вообще мальчикам из культурных семей было не комильфо свистеть по-хулигански.

Повернувшемуся на свист часовому я погрозил кулаком и пошел в сторону складов, где уже стояли повар и рабочий по кухне с тележкой и емкостями для продуктов. Выдав положенное количество продовольствия на пятьдесят человек личного состава, я пошел в казарму, чтобы понаблюдать за общим подъемом в полдень и наведением порядка в казарме.

Застава функционировала как заведенный однажды механизм и даже штурм японского пограничного поста на правом берегу Амура в 1945 году не нарушил расписанного распорядка дня и так же часовой по заставе выходил на охрану своих товарищей, сожалея о том, что он не в составе штурмовой группы.

Каждому солдату положено восемь часов сна. Но на пограничной заставе эти восемь часов даются с перерывами на службу. Вначале трудно привыкать к такому распорядку, но потом люди привыкают, отвыкать приходится долго.

Вторую физзарядку проводил старший инструктор службы собак, старший сержант под наблюдением лейтенанта Иванова, заместитель по боевой подготовке ночью был на службе и досыпал свое время в ДОСе, доме офицерского состава.

С каждой минутой я все быстрее становился тем, кем я был. Ага, вот и Галка бежит ко мне с руками в разные стороны, бери меня папка на руки. Значит, вспоминаю всё. А вот и жена на крылечке ДОСа рукой машет. Тоже, кстати, прапорщик медицинской службы с высшим медицинским образованием, начальник медицинской службы уже несколько отношений писал к руководству о переводе жены моей в управление пограничного отряда на должность врача-терапевта и аттестации ее на офицерское звание, будучи лейтенантом медицинской службы запаса. Но все эти представления лежали без удовлетворения и все из-за меня.

Что же я за птица такая, что из-за меня жена мыкается на пограничной заставе? И ничего она не мыкается, я всеми силами стараюсь сделать жизнь семей офицеров на заставе такой же насыщенной, как и в городских условиях. Нужно понимать, что управления пограничных частей, в большинстве своем, находятся в небольших городках, которые нужно было называть поселками городского типа.

Случилось все так, что мы с начальником заставы учились на одном курсе в пограничном училище и вместе сдавали государственные экзамены. За день до вручения нам дипломов и офицерских удостоверений был в училище танцевальный вечер. Я стоял у калитки и ждал мою Аню, когда дембель из роты учебного обеспечения грубо взял меня за рукав и отодвинул от калитки, а Аню толкнул в грудь: куда прёшь?

Когда я призвал солдата к порядку, мне было сказано, чтобы я топал отсюда, а то не получу своих лейтенантских погон.

Все произошло в течение секунд. Я с такой силой ударил его в нос, как будто передо мной стоял фашист, посягнувший на мою родину и на моих близких. Спасибо друзьям, которые меня остановили, потому что вряд ли этот солдат добрался до своей родины.

Все решили в один день. Вечером этого же дня я в солдатских погонах садился в поезд, который повез меня в Забайкальский пограничный округ, место ссылки декабристов и курсантов Высшего пограничного командного училища.

На пятые сутки я высадился на вокзале в городе Чита и потопал представляться по новому месту службы.

Что со мной делать и куда меня пристроить, никто не знал. Срок срочной службы два года. Я уже прослужил четыре года. Образование незаконченное высшее, хотя все государственные экзамены сданы. Я стоял перед начальником войск округа генерал-лейтенантом и его заместителями в званиях генерал-майоров, и все думали, что со мной делать, с рядовым в стареньких, но хромовых сапожках и в старенькой, но выглядящей щегольски гимнастерке. Даже солдатские погоны блекли на ее фоне.

— Начальник отдела кадров, — сказал генерал-лейтенант, — пока я с ним беседую, оформите приказ о присвоении ему звания старшины и назначении на должность старшины комендантской роты при управлении округа. Приказ вместе со старшинскими погонами принесете сюда.

— Есть, товарищ генерал, — сказал полковник и испарился, как будто его здесь и не было.

— А вы, товарищи генералы, свободны, я сам побеседую с этим уникумом, — сказал генерал и показал мне пальцем на стул у приставного столика. — Давай, рассказывай.

Мне скрывать было нечего, рассказал всё, как было и что через два дня после выпуска была намечена наша с Анной свадьба.

— Да, — вздохнул генерал, — я представляю, что бы я сделал на твоем месте. Все напоминает период между февралем и октябрем одна тысяча девятьсот семнадцатого года, когда отменили титулования и дисциплину в армии, и начались солдатские расправы над офицерами. По традициям армии, ты должен быть вызван на беседу к командиру, а солдат, допустивший недопустимое отношение к офицеру, должен быть отправлен в Дисциплинарный батальон не менее как на полгода. Но ты врезал особо ценному агенту Особого отдела, которого должны были отправить на Новосибирские курсы. Кроме тебя, ему как следует наподдавали его же сослуживцы по роте. Особисты взбесились, но командование встало на твою сторону и сейчас вопрос будет решаться в инстанции, а потом, возможно, перейдет на уровень Политбюро вместе с рассмотрением вопроса о соблюдении законности в органах и войсках госбезопасности. Вот так. Да, я забыл тебя спросить, ты вообще собираешься продолжать службу в пограничных войсках?

— Так точно, товарищ генерал, — сказал я, — для этого и в училище поступал, чтобы стать офицером-пограничником.

— А, ну-ка ка, друг милый, — засмеялся генерал, — как на духу расскажи, как ты попал в пограничное училище?

— Честно говоря, — сказал я, — я и не знал, что есть пограничное училище, а собирался поступать в инженерно-ракетное училище в соседней области. От дома недалеко, инженерная профессия, да и ракетная отрасль будет и дальше развиваться для изучения космоса. Перспективы налицо. Собрал компанию будущих абитуриентов, о нас в газете написали и тут вдруг сыну одного большого начальника тоже захотелось в числе молодых патриотов побывать. Один человек в команде лишний. Кто? За кого никто не будет звонить по начальническому телефону? Конечно, за сына рабочего. Военкоматские сказали, что мне на первое сентября не исполняется семнадцати лет, шести дней не хватает, поэтому мне придется ехать в училище на следующий год, но есть возможность поступить в пограничное училище, там не такие строгие требования. Поедешь? Поеду. Вот так и очутился в погранучилище. Прошел две войсковые стажировки. Места красивые, тишина, нетронутая экология, никакой промышленности, никакого браконьерства, в ста метрах граница и я на страже её. Это нужно прочувствовать.

— У меня примерно такая же история, — засмеялся генерал.

В этот момент подошел начальник отдела кадров округа и положил перед генералом стопку бумаги.

— Так-так, — бурчал генерал, просматривая документы и ставя необходимые росписи. — Что же, поздравляю старшину сверхсрочной службы Сумарокова Григория Ивановича. Пока побудешь в качестве второго старшины в комендантской роте, а мы тебе подыщем хорошую заставу. Потом будем решать твою дальнейшую судьбу.

Четко повернувшись кругом и молодцевато щелкнув каблуками, я вышел из генеральского кабинете. Следом за мной вышел и начальник отдела кадров.

— Это еще не все, — сказал он, — пойдем дооформлять документы. Автобиографию, анкету, выпишем удостоверение личности, потом пойдешь на склады обмундировываться. Жить будешь в приезжей. Постарайся быть образцом во всем.

На оформление документов ушел почти целый день. Представился командиру комендантской роты майору и одновременно коменданту управления пограничного округа. Поговорили. Наладили отношения со старшиной. На вечернем построении представление личному составу комендантской роты. Молва о таких как я разносится по солдатскому телеграфу с быстротой молнии. За день до получения офицерских погон поехал служить в Забайкалье простым рядовым, а по приезду в Читу уже старшина сверхсрочной службы. И что у меня тяжелый кулак, и что у меня такая крыша, которая не снилась никому.

Одет я был с иголочки. Свой брат сверхсрочник служил на каждом складе и в каждой мастерской. Была такая поговорка, что все что создано народом, принадлежит сверхсрочникам. Потом стали говорить, что все принадлежит прапорщикам, но в тот год, когда я приехал в Забайкалье, звание прапорщик еще не было введено. Зато, когда его ввели, то я получил его первым с отметкой, что я сдал экзамены и получил квалификацию "общевойсковой командир со средним военным образованием". В принципе, с таким образованием еще два года назад выпускались все офицеры всех военных училищ СССР и только наш выпуск получал квалификацию "общевойсковой офицер с высшим общим и средним военным образованием". Все мои однокашники получили темно-зеленый ромбик с маленьким гербом и красной звездочкой обрамленные медным ободком. Высшее общее образование давалось за счет углубленного изучения высшей математики. На кой хрен она нужна пограничному офицеру, никто знать не знает.

Экзамены за среднее военное образование я сдавал в Благовещенском высшем командном училище. У них экзамены сдают позже пограничников. Знания свежие, по всем предметам хорошо, отличные оценки не нужны: лучше иметь красную рожу и синие корочки диплома, чем синюю рожу и красные корочки диплома.

Я тоже получил синий диплом о сдаче экзаменов экстерном за среднее военное училище и круглый значок с венком и красным знаменем с белым полем внутри с двумя перекрещенными винтовками. Знак о среднем военном образовании армейские острословы окрестили "бычий глаз". Вообще-то, похоже.

Благовещенцам давали высшее образование за счет изучения авто и бронетанковой техники и квалификации специалистов по их обслуживанию и ремонту. Профессор с кафедры математики проверял у меня математические знания и был достаточно удивлен познаниями несостоявшегося пограничного офицера.

— Товарищи, — сказал профессор, — у меня есть предложение, если товарищ старшина согласится, выдать ему диплом с соответствующим знаком о высшем образовании, сейчас у всех ромбики одинаковые, присвоить звание лейтенанта и зачислить в кадры Советской Армии. Нам такие люди с железными кулаками нужны как воздух. Посмотрите, что творится в частях. Дисциплина и еще раз дисциплина.

Вся комиссия вопросительно уставилась на меня. Но у меня была четкая установка.

— Товарищи члены государственной комиссии, — сказал я, — мне очень приятно ваше предложение, но я многим обязан своему командованию, которое направило меня сюда и которое защищает меня от определенных органов. Если командование не будет против, то я с удовольствие продолжу службу по вашему усмотрению, благо я знаю обстановку в приграничных районах и мог бы быть полезен в обучении войск прикрытия границы. Я, как и положено в присяге, готов по приказу партии и Советского правительства выступить на охрану границ СССР. Но принятие решения без согласования с моим руководством, будет считаться неуважением к людям, участвующим в моей судьбе.

Ответом было поздравление о получении диплома о среднем военном образовании и что их предложение остается в силе.

Диплом о среднем военном образовании примерно такой же, как и диплом о высшем образовании, только альбомного типа. Если по-цивильному, то это как диплом об окончании техникума. Как это раньше говорили? Я не с кухни кума, я из техникума.

Говоря серьезно, диплом о среднем специальном образовании говорил, что владелец его является специалистом в военном деле, в технике, в образовании и в других областях, чему человек специально занимался три, а не четыре года.

Мне пришлось учиться четыре года по программе высшего военного училища. К программе среднего военного образования добавили высшую математику и еще один год обучения. Прямо скажу — умнее мы не стали. Как были малообразованными пеньками так ими и остались. Зато из программы трёхлетнего обучения изъяли уроки бального танца, этикета, администрации, логики, студенческие балы со студентами гражданских высших учебных заведений. Спасибо, что не убрали наших курсовых офицеров, которые обучались по старой программе и успели кое-что нам передать.

Исходя из логики, если вы заканчиваете высшее военное училище, то у вас должно быть высшее военное образование, а это уже уровень военной академии, в которой учатся офицеры, прослужившие определённое время в войсках и занявшие высокие должности. И, к слову пришлось, дореволюционное высшее образование было на порядок выше нынешнего высшего образования.

В округе я подробно доложил начальнику войск округа об экзаменах, тридцатке в стрельбе из пистолета, пятидесяти очках при выполнении упражнения АК-1 (пять выстрелов по грудной мишени в течение одной минуты) и минимуме боеприпасов на выполнение упражнения из автомата, а также о предложении государственной комиссии продолжить службу офицером в Советской Армии.

— Отголоски твоих экзаменов уже донеслись до нас, — сказал генерал-лейтенант, — знаешь, вероятно, что в Благовещенске находится пограничный отряд Дальневосточного пограничного округа и начальник войск округа уже позвонил мне и сказал, что если что, то он найдет тебе место в своем округе. Вот тебе приказ о присвоении звания прапорщика первым в округе. Только что вышел Указ. Потом станешь старшим прапорщиком, а там и дорога в офицеры откроется. Не забудь носить знак об образовании. У меня такой же знак есть.

Пусть я буду носить на груди "бычий глаз", но в документах у меня будет всегда записано, что у меня незаконченное высшее образование, хотя в личном деле прапорщика будет находится и оценочный лист за период учебы в военном училище и сдачи государственных экзаменов.

В приезжей я пришил на китель новые погоны и пошел представляться командиру комендантской роты. По дороге меня остановил незнакомый капитан.

— А, ну-ка, вьюнош, повернись кругом, — и он стал внимательно осматривать меня. — Прапорщик, знак об окончании училища, выправка офицерская. Диплом есть? Тогда почему не офицер?

— За нарушение Дисциплинарного устава, товарищ капитан, — ответил я.

— Дельно, — сказал капитан, — однокашники еще не приехали?

— Жду со дня на день, — сказал я.

— Смотри, прапорщик, — сказал капитан, — у прапорщика одну звездочку не снимают, снимают сразу две.

К вечеру меня вызвали в отдел кадров.

— В отпуске были? — спросил меня полковник.

— Никак нет, — ответил я.

— Родители знают, что у вас случилось? — уточнил полковник.

— В общих чертах, — сказал я.

— Невеста есть?

— Есть.

— Оформлять отношения будете?

— Буду.

— Тогда вызывайте ее сюда, оформляйте отношения и берите отпуск в качестве медового месяца.

— Есть товарищ полковник, — сказал я, — будет сделано.

Через неделю я встречал свою невесту, молодого врача, добровольно поехавшую в Забайкальский край как будущая жена молодого декабриста.

В Чите мы не обосновывались. На следующий день расписались в ЗАГСе по знакомству (кольца были заранее куплены еще в Алма-Ате), на следующий день получили в медицинском отделе округа две путевки в санаторий "Черноморье" в Ялте и уехали в свой медовый месяц. С деньгами помогли родители. Моя путевка стоила двадцать пять процентов от ее реальной стоимости, путевка Анны — пятьдесят процентов.

Двадцать четыре дня пролетели как один день. Мы славно подзагорели, прекрасно питались и периодически пили вино фирмы "Массандра". От поездки на дегустацию вин фирмы я отказался категорически.

— Пить по одному триньку из десяти бутылок — это сродни алкоголизму, — аргументировал я, — и похоже на то, как алкоголик допивает из пустых бутылок. И вообще, на дегустацию ездят только для того, чтобы потом похвастаться, что он был на дегустации в Массандре и попробовал все вина от сухих до самых сладких сортов.

Практический каждый день мы занимались терренкуром в районе Ливадии, то есть ходили по царской тропе на различных уровнях, вдыхая морской воздух и принимая солнечные ванны. Говорят, что терренкур придумал немецкий врач Хартвиг еще в средине девятнадцатого века и метод этот распространился по всей Европе. По этой же тропе каждый день гулял последний российский император Николай Второй Александрович.

Мы были самыми молодыми отдыхающими в санатории для сотрудников органов государственной безопасности и весь санаторий гадал, чьи мы родственники и кто является нашей крышей. Но никто так и не догадался, что нам благоприятствует офицерская солидарность, которая ничуть не меньше цивильной корпоративности.

Морской воздух, вода и солнце сделали свое дело, и я в течение последующих нескольких лет не имел никаких проблем со здоровьем.

По возвращению из отпуска я был назначен старшиной пограничной заставы на комендатуре "Мангут" Даурского пограничного отряда. Отряд сложный. Стык трех границ: Китай, СССР, Монголия. Три контрольно-пропускных пункта: один на китайской границе в поселке Забайкальск и два на монгольской границе. Левый флаг сто километров, правый фланг — пятьсот километров. Часть правого фланга таежная, остальное степь. Как только начинаешь поездку в отряд, так сразу вспоминается песня: степь да степь кругом, путь далек лежит, в той степи глухой замерзал ямщик. И набравшись сил, чуя смертный час, он товарищу отдавал наказ...

А так оно и есть, особенно в зимний период. Расстояния огромные. В машинах у каждого полушубки и валенки с шубенками. Запас дров. Если сломалась машина и в течение тридцати минут ее не удается завести, то сливается вода из системы охлаждения, разводится костер и готовится запасное колесо для поддержания огня как сигнала о бедствии и согрева водителя и пассажиров.

В Забайкалье приехали примерно два десятка выпускников моего курса и многие офицеры с интересом смотрели, как молодые лейтенант дружески обнимаются со странным прапорщиком со значком среднего военного училища.

Старшина — это чуть ли не самый главный человек на пограничной заставе. Весь внутренний порядок на заставе держится на старшине. Распорядок дня, внешний вид солдат и сержантов, содержание помещений и обозно-вещевого имущества, продовольствие, запасы деликатесов в виде рыбы, грибов, ягод, варений на праздники и дни рождения, заставское хозяйство в виде скотного двора и все прочее в виде службы по охране границы, проверки пограничных нарядов и работы с местным населением.

У нас в училище была хоть и хиленькая, но спецподготовка. Спецподготовка — это так название для конспирации, чтобы никто не догадался. По-другому это была оперативная подготовка, раз мы являлись военнослужащими органов и войск КГБ. Преподавателем у нас был огромного роста подполковник с лошадиной фамилией, который постоянно оглядывался и смотрел во все углы в надежде найти американского шпиона и подозрительно относившийся ко всем обладателям иностранных фамилий. Учился с нами однофамилец знаменитого немецкого социал-демократа и философа по имени Боря. Так вот, каждое занятие подполковник заканчивал тем, что подходил к столу бедного Бори, стучал огромным кулаком по его столу и рычал:

— Так что, Борис Михайлович, позволим мы супостату безнаказанно переходить нашу границу?

— Не позволим, товарищ подполковник, — тоненько блеял Боря, а преподаватель с чувством полностью исполненного служебного долга выходил из класса для проведения занятий в другой группе.

— Ну чего он ко мне прицепился? — жаловался Боря.

— А ты как будто и не знаешь? — вопросительно ответствовали мы ему.

Даже азы спецподготовки помогли мне установить, что определенные органы ведут меня и на пограничной заставе. Вот представьте себе, служил на заставе ефрейтор и назначили его агитатором отделения, агитировать солдат, чтобы у них не возникало мыслей об уходе за границу. Такие случаи настолько редки, что лишнее напоминание об этом только может привести к увеличению таких случаев. И вот этот ефрейтор вдруг с какого-то момента стал оказываться под рукой. Где лопата для уборки снега? А вот она. Кто видел сержанта такого-то? Я, он в питомнике. Быстро его ко мне. Есть. И так далее, а потом смотришь как бывший ефрейтор Сергей Мраков уже директор какого-то института международных и внутриполитических исследований, в котором кроме директора никого нет, с умным видом вещает по телевизору о мировых проблемах. Или вдруг разгильдяй по существу вдруг останавливается и внутренне переходит на какой-то более высший уровень. Некто, приезжавший на заставу, сообщает ему, что он такой же сотрудник, как и он, но только секретный. И если его будут награждать орденом, то только по секретному указу, и чин ему присваивают тоже тайно. И человек сразу выпрямляется, смотрит вокруг орлиным глазом и начинает искать супостата. Ну прямо как сыщик, что мы смотрели с дочкой в мультфильме "Бременские музыканты":

Я гениальный сыщик,

Мне помощь не нужна,

Найду я даже прыщик

На теле у слона.

Как лев, сражаюсь в драке,

Тружусь я, как пчела,

А нюх, как у собаки,

А глаз, как у орла.

Ну, чисто пограничный секретный сотрудник. Всех троих я вычислил быстро и держал постоянно около себя, да так близко, что они начали прятаться от меня. Но кто может спрятаться от старшины на пограничной заставе?

Общаясь с местными мужиками, я поднаторел в области охоты и рыбалки, а уж Забайкалье — это охотничий и рыболовный рай. Во всем нужно искать положительное, тогда и жизнь становится веселее и место, где ты служишь, становится твоей второй родиной. А если не искать положительное, то отрицательное само тебя найдет.

Три года на заставе пролетели как один день. Жена иногда грустила, она врач, а приходится быть фельдшером. По согласованию с командованием отряда и с председателем сельсовета на общественных началах стала работать врачом в поселке. Поддерживать квалификацию и лечить разнообразных больных.

Во время проведения инспекторской проверки заглянул на мою заставу и начальник войск округа. Прилетел вместе с начальником пограничного отряда. Я отказался от помощи отрядных поваров, благо заставские ничем не хуже, и приготовил встречу по высшему разряду. Описывать все не буду, слюной изойдете.

После обеда начальник войск округа сказал, что останется здесь на ночь вместе с начальником отряда. Сам он заядлый рыбак и сказал, что специально прилетел, чтобы половить карасей в погранзоне. Все, кто был здесь, усердно хвалят рыбалку и вкуснейших окуней. Да и, кроме того, нужно переговорить наедине.

Начальник отряда не особенно стремился на рыбалку и был вместе с группой инспекторов.

Озеро находилось километрах в трех от заставы в поле зрения заставского наблюдательного пункта. Удочки были давно приготовлены, черви накопаны. Водителя с собой не брали, благо у всех выпускников пограничного училища удостоверения водителя третьего класса. Лишние глаза и уши не нужны.

Первого карася генерал-лейтенант поймал минут через пять, после того как закинул удочку. Удочка заставская, деревянная, крепкая, а добыча попалась солидная. Генералу пришлось подвозиться, пока вытащил карася, а карась не простой, весом примерно килограмма три. А попадаются и больше.

— Это сазан, — авторитетно сказал генерал.

— Нет, это карась, — возразил я, — видите, у него нет усиков и пилочки на верхнем плавнике.

— Ты чего генералу возражаешь, — сказал начальник войск округа, — сказал сазан, значит — сазан.

— Сазана вы не вытащите, — сказал я, — он будет весом килограммов семь или восемь, все крючки разогнет, леску порвет и удилище сломает.

— Ты чего, их специально выращиваешь для гостей? — спросил генерал.

— Сами растут, — сказал я. — В этом озере несметное количество рачков, как богатого планктона, вот они и обжираются, вес нагуливают, ну, а мы регулируем их численность бредешком. Вот еще штук по пять карасей поймаем и всю инспекцию рыбой и накормим.

Пятый карась все-таки сломал удилище генерала.

Загрузив рыбу в машину, мы закурили.

— Тут мы порешали, — сказал генерал, — и решили, что тебе нужно переходить в Советскую Армию, в ГРУ, главное разведывательное управление. Через неделю сюда прилетит заместитель начальника ГРУ по кадрам, охотник еще тот, с тобой познакомиться и поохотиться. Покажись ему как следует. И нас не забывай, ты все-таки из пограничников, а пограничники — это большая семья. Сам-то как к этому относишься?

— Отношусь положительно, товарищ генерал, — сказал я, — заставская жизнь хорошая, веселая, да только я не для этого оканчивал военное училище, чтобы уйти на пенсию старшим прапорщиком.

— Добро, жди гостей, — сказал генерал, — а сейчас поехали на заставу, у меня уж слюнки потекли, глядя на наш улов.

— Еще один маленький вопросик, товарищ генерал, — сказал я. — Зачем им понадобился какой-то прапорщик с какой-то затерянной в глухой тайге пограничной заставы, раз они готовы дать мне офицерское звание и диплом о высшем образовании?

Генерал см прищуром посмотрел на меня и сказал:

— Я сразу понял, что ты человек думающий и объективно оцениваешь свои силы и возможности. Давай сделаем так. Сначала ты выскажешь свое мнение, а потом я и сравним, насколько сильно отличаются наши предположения. Давай, говори.

— Мне кажется, — сказал я, — что Советская Армия думает создать свою контрразведывательную службу, подчиненную военному командованию. Во время прошлой войны каждый нарком старался обзавестись собственной контрразведкой. Смотрите. Главное управление контрразведки "Смерш" Наркомата обороны подчинялось Сталину. Управление контрразведки "Смерш" Наркомата Военно-морского флота подчинялось наркому флота Кузнецову. Отдел контрразведки "Смерш" Наркомата внутренних дел подчинялся Берии. Здесь ясно видна лесенка значимости в государственной иерархии. Все это было сделано в 1943 году и одновременно с этим были введены погоны в Красной Армии. И Сталин сразу обрезал чины у органов госбезопасности. Раньше лейтенант госбезопасности носил знаки различия капитана, а сейчас стал лейтенантом. Майор майором. Полковник полковником. А сержантов госбезопасности совсем не стало. Вернее, остались, но сержантами. После войны Наркомат обороны и наркомат флота были преобразованы в министерство обороны, а все контрразведывательные управления, в том числе и наркомата внутренних дел были объединены и третье главное управление комитета государственной безопасности, встав над Министерством обороны, выявляя в нем врагов народа и шпионов всех разведок мира. И им нужны люди, которые могли бы создать свою военную контрразведку, решающие задачи обеспечения разведывательной деятельности в интересах обороны государства. Вот как-то так я думаю.

Генерал достал свой портсигар, протянул мне, — закуривай, — и закурил сам.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил он. — В программе пограничного училища этого нет, спецподготовка у вас так себе, азбука для неграмотных, может, кто-то с тобой негласно уже работает?

— Что вы, товарищ генерал, — усмехнулся я, — кто это на пограничной заставе будет со мной проводить спецподготовку? Читаю газеты, книги, слушаю радио, ветеранов войны. Архивы приоткрыли, и информация полилась в толстые журналы. А дальше уже все зависит от головы и расположения извилин в сером веществе. А если фуражку носить прямо по-генеральски, набекрень по-казацки и на затылке по-солдатски, то количество извилин увеличивается немеряно.

— Ты говори да насчет генералов особо не заговаривайся, — осадил меня генерал, но думаешь ты правильно. Тебе уготована роль джокера. Ты будешь в колоде до особого момента, а в особый момент ты выскочишь из колоды и поставишь всех на свои места. Как это будет и когда, знает только один Господь Бог. Мы можем только догадываться, кто это, но наши догадки лучше держать в самом темном уголке кармашка для золотых именных часов. То, что хотят сделать наши коллеги, похвально, но мы об этом ничего не знаем и даже не догадываемся. И еще учти. Армейцы любят, когда подчиненные перед ними стелются. Ни перед кем не стелись, но уважение высказывай. А насчет служебного роста не волнуйся, еще начальствовать над всеми будешь. У них там полный произвол с должностным продвижением и росте в чинах. А сейчас поедем на заставу, скоро вертолет прилетит.

Кто не ел жареных карасей, тот не ел настоящей рыбы. Так как караси были большие, то мы их жарили на большой сковороде разрезанными на медальоны толщиной сантиметра в два, обильно присыпав специями, смешанными с панировочной мукой.

— Повезло тебе, начальник, со старшиной, — сказал генерал начальнику заставы, — да и вам Николай Иванович, — это начальнику пограничного отряда — с такой заставой, которую можно в несколько дней переделать в курорт с таежной спецификой и грести огромные деньги на нужды всего Забайкальского пограничного округа.

Экипаж вертолета тоже отдал должное жареным карасям.

— А что если в режиме зависания бросить в озерцо сеточку, — спросил командир экипажа боевой капитан, — килограмм десять хапнем?

— Как бы рыба вас в озеро к себе не утащила, товарищ капитан, — сказал я, — там рыбы немеряно, лет на пятьдесят хватит рыбалить.

Вечером в постели с женой я так невинно поинтересовался, не надоело ли ей жить на заставе.

— Может, мне уволиться по окончании контракта и переехать в город. Ты будешь работать в больнице, дочери скоро в школу, запишем в спортивную школу или на углубленное изучение какого-нибудь языка.

— Меня вполне устраивает жизнь на природе, — сказала жена, — тебе все равно выдадут диплом и присвоят офицерское звание, я уже привыкла чувствовать себя женой военного и дочь тоже гордится своим отцом. Давай не будем торопиться с принятием решения. Как это говорят у прапорщиков? Буду служить, пока руки носят, — и она засмеялась.

Засмеялся и я, подумав, что скоро приедет кадровик из ГРУ и наш семейный паровозик по новой стрелке выйдет на широкий путь.

Генерал из кадров ГРУ прилетел через две недели. Все было обставлено как положено. Сначала был звонок из округа начальнику пограничного отряда, затем из отряда коменданту пограничного участка, из комендатуры начальнику пограничной заставы, а начальник пограничной заставы вызвал меня и сказал, что надо быть готовым к приему высокого гостя, который так и мечтает посидеть на солонце.

Большинству читателей нужно объяснить, что такое солонец. Все правильно, название происходит от слова соль. Это место, вернее — площадка для охоты на крупно— и мелкорогатого зверя, которые считают соль, особенно крупную, величайшим для себя деликатесом.

Солонец устраивается на опушке леса, где есть не менее трех-пяти высоких деревьев для устройства сиденья-засад охотников. На опушках всегда росли высоченные лиственницы или ели корабельного типа. Все ветки на высоту десяти-пятнадцати метров срубались и в ствол дерева вбивались металлические штыри на манер лестницы. Прямо перед верхушкой дерева выбирались два солидных сучка в виде рогатки, которая обматывалась веревкой для удобства сидень охотника.

Метрах в двадцати от засады производится посыпка поляны крупной солью. Продают такую в виде черных таблеток весом килограммов десять в каждой. И подсыпка солонца производится регулярно, чтобы зверь пасся там чаще. И зверь приходит на солонец только ночью. Как зверь придет и начнет вылизывать соль, тут-то охотник и стреляет по понравившейся ему цели.

Охота это и есть охота. Либо ты ходишь с ружьем за зверем, либо ставишь на него капканы и другие ловушки. Либо приманиваешь дичь при помощи всяких манков, изображая из себя то селезня, то тетерева или кулика с рябчиком.

Когда есть нечего, то добывание пищи любым способом является делом богоугодным для сохранения человеческой популяции. А потом вообще стали говорить: тебе охота и мне охота, вот это охота.

А когда еды видимо-невидимо и тебе приготовят всё, что ты захочешь, то охота — это просто хобби, как, например, филателия или бонистика.

С другой стороны, если забыть искусство охоты, то в критический период человечество может остаться голодным. Никто же не выступает против рыбалки, так и охота это такая же рыбалка только не на водоплавающую, а полесуходящую или повоздухулетающую еду.

Я тоже считал охоту на солонце каким-то излишеством и баловством, но когда в первый раз по скобам залез на листвяк на высоту пятого этажа и сел в сиденье, то сразу прицепился портупеей к стволу дерева, да и высота для человека не вполне естественное состояние.

На солонце самое главное не уснуть и не выронить ружье. Заснешь — зверя проспишь, ружье уронишь — охоту сорвешь. А зверь ждет именно ночь глухую, в которой он чувствует себя защищенным темнотой. Кому не спится в ночь глухуююю?

Потом, для такой охоты обязательно нужен транспорт и помощники, потому что два охотника на себе не смогут унести целого изюбря, например.

Затем, когда человек сидит в засаде или на сучке, у него вдруг появляется кашель или чих, который можно приглушить глотком воды. Затем вдруг человеку хочется сходить по-маленькому или по-большому. Ну, по-маленькому это не так сложно, а вот по-большому — это уже проблема. Как у водолаза или космонавта: то вдруг нос чешется или начался послеобеденный метеоризм. В отличие от космонавта и водолаза у охотника свежий воздух в необъятном количестве, который вряд ли испортит маленькая крупинка окружающего мира или оставит от себя какой-то след на будущие поколения. Как это там у старика Хайяма? Твой приход и уход не имеют значения, просто муха в окно залетела на миг. Потом вдруг у курильщика появится такое сильное желание закурить, что у него все тело начинает чесаться от этого желания. Одним словом, все не слава Богу.

Генерала разместили в свободной квартире в доме офицерского состава. Багажа у него было немного. Ружье в чехле, патронташ, охотничий нож и костюмный чехол для генеральского мундира.

В район солонца мы выехали в районе восемнадцати часов. Нужно было потолковать обо всем и подготовиться к охоте.

Я показал на местности, где располагаются наши места, где солонец, время прихода животных и наличие радиосвязи для вызова помощников. На место мы пойдем, когда начнет смеркаться.

Я налил из термоса хорошо заваренный и сладкий чай, достал бутерброды. От сладкого чая повышается острота зрения. Все пограничники перед выходом в ночной наряд пьют горячий и сладкий чай с молоком.

По просьбе генерала я рассказал подробную автобиографию, где родился, где учился, кто родители, братья, сестры, как попал в пограничное училище, как учился, какие планы на будущее, как отношусь к офицерской службе, какие недостатки в подготовке офицеров есть и что нужно сделать для их устранения. Что я знаю о разведке, какие у меня мнения об организации сбора информации о вероятном противнике в мирный период, подготовка разведчиков и прочее, без чего спецподразделения существовать нельзя.

Кое-что генерал рассказал и о себе, чтобы оживить разговор и поддерживать информационное равновесие. Ну, а я в отношении разведки прочитал такую лекцию, что даже сам удивился, откуда у меня такие познания в этом вопросе. Тоже самое спросил генерал.

А что тут удивляться? За четыре года обучения в училище я перечитал все детективы в старинной библиотеке нашей альма-матер. По моей просьбе наша заведующая библиотекой заказывала в библиотечном коллекторе новинки военных мемуаров и военных приключений.

Я уже вижу иронические ухмылки читателей, которые много читают и у которых вся прочитанная информация из правого полушария плавно перетекает в левое полушарие, а из левого полушария в правое полупопие и далее без остановок. Все мемуары и все военные приключения написаны на основе реальных операции, уже проведенных или тех, которые планировались, но были отложены и в любой момент они могут быть проведены, и мы узнаем о них лет через тридцать или вообще никогда не узнаем. Кроме беллетристики есть еще и периодическая печать, в которой можно столько почерпнуть, что потом будешь с опаской брать в руки газеты, чтобы не стать переносчиком секретной или совершенно секретной информации, мелко пересыпанной ненужной фактурой.

— Как вы относитесь к умению разведчика вырубить хорошим ударом не менее пяти человек? — спросил меня генерал.

— Такое умение является не лишним, — сказал я, — но тогда спасшегося разведчика будут искать по синякам на лице или по разбитым костяшкам на руках. Лучше, если он сможет выключить противника нажатием на особые точки на теле, решая свои задачи без шума.

Так, за разговорами и время пролетело. Я попросил генерала посмотреть его ружье и отдал должное пятизарядному "ремингтону" двенадцатого калибра с серебряной инкрустацией на замковой части.

По моему предложению мы закоптили зажигалкой блестящий рисунок, чтобы не сверкать им с дерева и не пугать дичь. Так же я предложил генералу сходить в близлежащие кусты по естественным надобностям, потому что до конца охоты такой возможности не представится.

Пятизарядное автоматическое ружье удобно при охоте на водоплавающую птицу в виде гусей и уток, но не на серьезного зверя, который может дать отпор охотнику в случае отказа оружия, что частенько бывает у автоматических систем, то патрон перекосит или он окажется толще нужного, или заряд пороха не обеспечит отдачу нужной силы. И дальше что? Бросаем ружье и бежим изо всех сил? Так кабан или медведь, лось или изюбрь в несколько махов догонят охотника и спросят: ну, что будем дальше делать?

Примерно к двадцати трем часам мы уже были на позиции. Я предложил генералу выбрать лиственницу для посадки.

— Не все равно, на какой лиственнице сидеть? — спросил генерал.

— Если сидушка влево, то это для левшей, вправо — для правшей, — объяснил я, — да и потом уже никто не говорит, что ему досталась неудобная сидушка.

— Понял, — сказал генерал и выбрал себе правую сидушку.

Посадка на сидушку требует воли, силы и силы воли. Представьте себе перед собой пять телеграфных столбов один на другом в высоту и в них вбиты полуметровые металлические стержни как лестница, а вверху как бы гнездо, где вы будете сидеть, обдуваемый всеми ветрами.

Еще одной особенностью подъема на гнездо является отсутствие всякой страховки и бывало, что охотники с половины ствола падали вниз. Когда поднимаешься вверх, то лучше смотреть вверх, тогда вероятность падения очень мала, но вот, сев на сидушку, нужно привязать себя к столбу, и ружье привязать к себе.

Расстояние между нашими лиственницами было не больше пяти метров. Я посмотрел, как генерал привязал себя портупеей к стволу и приладил к сучку ружье. Кстати, из-за этого сучка этот вид охоты так и называется сучком. Солонец — это один из элементов сучка.

У меня ружье было простое, вертикалка двенадцатого калибра от отечественного производителя. Два заряда и стрельба практически без задержек.

Луна светила тускловато, но я увидел две тени. Одна тень — несомненно изюбрь, а вот вторая тень — медведь. Вероятно, пришел за нами и ждал, когда мы стрельнем для него хорошего зверя, которого ему хватит не на один месяц. Изюбрь почувствовал хищника и прыжками ушел с солонца. Зато медведь разозлился, увидев блеск генеральского ружья.

Подойдя к правому дереву, он, как заправский электромонтер начал карабкаться вверх по скобам к генералу.

— Стреляй по медведю, — закричал я.

Генерал стал возиться с привязанным ружьем, потом отвязал его и стал целиться вдоль ствола практически между своих ног. Раздался выстрел, который не задел медведя, но только больше разозли его, а ружье выпало из рук генерала и полетело вниз, воткнувшись стволом в землю и выстрелив еще раз от удара.

— Отвязывайся от дерева, — закричал я.

Медведь, чувствуя опасность со стороны, был прикрыт от меня стволом дерева.

— Прыгай ко мне, — закричал я генералу.

Тут уж не до политесов. Я отвязался от дерева и держась за сучок размахивал ремнем с портупеей. Медведь уже был у сидушки и генерал прыгнул, сумев схватиться за ремень и ударившись о ствол дерева прямо рядом с металлическим шкворнем. Везучий генерал.

Медведь, видя, что добыча прыгнула от него, начал ломать сидушку. И тут я выстрелил в него пулей раз и два. Медведь упал на землю и лежал неподвижно рядом с лиственницей.

Я перезарядил ружье и полез вниз по свободной стороне дерева.

— Ждите моей команды, — сказал я генералу.

Спустившись на уровень примерно пяти метров, я внимательно посмотрел на медведя и не обнаружил признаков, что он живой, но для верности я сделал контрольный выстрел в него. Никакого движения. Медведи еще те хитрецы. Притворится мертвым, а потом нападает на охотника.

Дождавшись генерала, я вызвал по рации группу помощников, которые приехали минут через двадцать, ожидая от нас сигнала.

Подойдя к медведю, мы увидели, что медведь упал на генеральское ружье и всадил его в землю прямо до спусковой скобы.

— Хана ружью? — спросил я генерала.

— Похоже, что так, — вздохнул он.

— Зато представится возможность купить простое и надежное ружье, — подытожил я.

— Слушай, у тебя есть чего выпить? — спросил генерал.

— Найдется, — сказал я и протянул генералу фляжку с сельским самогоном. Дед Федор по моему заказу гонит двойной перегонки и угольной очистки самогон.

Выпив полфляжки, генерал протянул фляжку мне, а я передал ему бутерброд с мясом.

Только я допил фляжку, она всего-то двести пятьдесят граммов, и начал закусывать, как приехали помощники во главе с начальником заставы и порученцем генерала.

— Товарищ генерал-майор, — доложил начальник заставы, — на участке заставы происшествий не случилось, ужин готов и накрыт в бане.

— В бане? — переспросил генерал.

— Так точно, в бане, — сказал капитан, — у нас лучшая баня на комендатуре, и начальник отряда приехал, ждет вас там.

— Ну, вы пограничники даете, — сказал генерал, — сейчас я верю во все чудеса, которые вы творили в 1941 году и как немцы не прошли ни через одну заставу, а обходили их стороной. Поехали. А ты, — это порученцу, аккуратно вытащи ружье из-под медведя и разряди его, похоже, что третий патрон заклинило.

Что такое пограничная баня, я рассказывать не буду. это достопримечательность заставы и возможность солдата побыть как бы на дембеле в течение часа-полутора.

Генерала мы как следует отпарили, бросили в бассейн с проточной водой, а потом в чистой простыне посадили за стол, накрытый чем Бог послал. А Бог послал немало. Генерала поздравили с добытым медведем, и я присоединился к поздравлениям, не делая даже попыток прописать свою роль в сегодняшней сцене.

— Начальник войск округа звонил, — сказал начальник отряда, — просил поздравить с медведем. На вашем участке ходил один домушник, который лазил по домам и зимовьям. Сейчас не будет.

В это время в баню зашел порученец генерала и передал ему какой-то сверток.

— Товарищи офицеры, — сказал генерал и все встали, закутанные в простыни. — Приказом министра обороны СССР прапорщику Сумарокову присвоено звание старшего лейтенанта, подтвержден его диплом о высшем образовании, и он переведен в распоряжение Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Вооруженных Сил. Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант, — и генерал передал мне сверток, где лежал диплом, знак об окончании высшего военного училища, золотые погоны старшего лейтенанта с красными просветами и удостоверение личности офицера Министерства Обороны со всеми моими данными и даже моей фотографией. В удостоверении лежало предписание, куда мне прибыть вместе с супругой для дальнейшего прохождения службы.

Начальник пограничного отряда был в полнейшем изумлении. Мои сокурсники на пограничных заставах только в этом году должны стать старшими лейтенантами из лейтенантов, а я из прапорщиков стал старшим лейтенантом. А ничего удивительного, просто мой офицерский стаж стал непрерывным и особо досрочного воинского звания я не получил. Все по определенной выслуге лет.

Генеральский порученец шепнул мне, что мой мундир уже у меня на квартире, а все остальное офицерское довольствие я получу в Одессе, в пехотном училище, где мне предстоит экстерном освоить курс этого училища.

Весть о вручении мне диплома и погонах с тремя золотыми звездочками в этот же вечер разнеслась по отряду с помощью солдатского телеграфа. Дежурный по заставе шепнул дежурному связисту, связист своему коллеге на соседней заставе. Тот дежурному по заставе. Дежурный по заставе дежурному офицеру, тот начальнику заставы. Начальник заставы своему соседу и жене и получилось броуновское движение, которое в течение часа-полутора известило весь пограничный отряд о необычайном происшествии перехода из варяг в греки, то есть из пограничных войск в ведении Комитета Государственной безопасности при Совете Министров СССР в ведение Министерства обороны СССР. То есть из ведения просто председателя КГБ в ведение члена Политбюро ЦК КПСС и Маршала Советского Союза Министра обороны СССР.

Зато про пехотное училище знаю только я. За год до окончания училища я был на войсковой стажировке в офицерской должности в соседнем пограничном отряде и там замполитом учебного пункта был капитан, переведенный из Советской Армии в пограничные войска. Здоровый такой лейтенант, который умел бросать гранату где-то метров на семьдесят. И он окончил Одесское военное командное училище. Туда был очень строгий отбор, потому что училище готовило кадры для военной разведки и неофициально называлось училищем глубинной разведки.

Похоже, что Советская Армия много разговоров не разговаривает, а сразу берет быка за рога. Без всяких отпусков и прочего. Ничего, перед отъездом обрадую родителей, что сын все-таки стал офицером и не отстал от своих сокурсников.

Домой я пришел поддатым, но не пьяным.

— Аня, я тебе подарок принес, — и отдал ей пакет, а сам стал открывать костюмный чехол. А там висел парадный мундир старшего лейтенанта с красными кантами и выпушками на рукавах мундира.

Я надел мундир с белой рубашкой и черным галстуком и сразу почувствовал себя настоящим офицером, хотя я никогда не переставал чувствовать себя им, заслужив его учебой в училище.

Утром я завтракал вместе с генералом, начальник пограничного отряда еще поздним вечером выехал в расположение отряда по обстановке на границе.

— Было у меня предчувствие, что мы не ошиблись с выбором, и я оказался прав, — сказал генерал, — сдавай дела и выезжай в Одессу, там о тебе уже знают. Об охоте я буду сам рассказывать, скажу, что ты был хорошим помощником, а если честно, то ты мне жизнь спас, потому что медведь был очень наглым и людей уже не боялся.

Еще через час прилетел вертолет. Мы проводили генерала, загрузив в вертолет шкуру и разделанного медведя в качестве подарка чинам из ГРУ. Качество мяса проверял местный ветеринарный фельдшер, который признал медвежье мясо годным для употребления. У этого мяса есть определенный привкус, но он локализуется специями.

Солдаты на заставе ходили с квадратными глазами, рассматривая бывшего старшину в парадном офицерском мундире.

Через три дня я передал все хозяйство новому старшине, настоящему прапорщику, которому по секрету рассказал о всех накопившихся излишках, чтобы в случае утраты чего можно было восполнить недостачу. Я не был бы старшиной, если бы у меня не было заначки.

До Одессы неделю ехали поездом с двумя пересадками. Меня уже ждали и поселили временно в однокомнатной квартире недалеко от училища.

Я должен был прослушать трехмесячный курс специальной подготовки и сдать зачет по парашютно-десантной подготовке.

От слова парашютной у меня стало что-то ёкать в пространстве между желудком и сердцем.

— Ладно, — сказал я себе, — не боги горшки обжигают. Люди прыгают, и я прыгну. Перед прыжками три месяца подготовки. Боятся незнания, а когда люди знают, что и как, большая часть страха улетучивается.

Три месяца пролетели незаметно. Информация в целом знакомая. Есть некоторые особенности в тактике, но если человек может командовать пехотным подразделение, то он сможет командовать и разведгруппой, занимаясь спецподготовкой вместе с ними.

Особенно мне понравилась линейка разведчика. Это не та офицерская линейка с квадратиками и ромбиками, флажками и стрелочками. Это, как бы сказать, фабричная шпаргалка, которая позволяет в течение нескольких секунд измерить расстояния до цели и их точные координаты для передачи командованию. Я не видел артиллерийской линейки, но у нашего артиллериста в училище на козырьке фуражки были надсечки, показывающие, какие поправки в прицел нужно вводить.

Наконец, настал день первого прыжка. Теория мне известна. Был я на парашютной вышке, прыгал с нее на привязном парашюте, нормально. Совершал прыжки для отработки приемов приземления. Нормально. Учился укладывать парашют. Нормально. Техника прыжка мне известна. Сели в самолет АН-2. Нас двое и инструктор. Я офицер и солдат отказник.

— Сынок, — сказал я солдату, — я буду прыгать прямо за тобой и руководить твоими действиями. Все будет нормально.

Солдат согласно кивнул головой, но на выходе ему пришлось немного поддать коленкой под зад, и он полетел, его парашют раскрылся как надо. А затем с криком: эх, бляха-муха, — прыгнул и я.

Я летел в воздухе, но мой парашют не раскрывался. Я дернул так называемое кольцо, и оно не раскрыло парашют. Вытяжной шнур законтрен стальной булавкой, а земля стремительно неслась мне навстречу.

Глава 6

— А-а-а-а-а-а, — кричал я, пытаясь вытащить стальную булавку, законтрившую мой парашют. Все-таки меня достали и здесь.

— Вася, ты чего? — какая-то незнакомая женщина трясла меня за плечи и смотрела испуганными глазами. — Что тебе приснилось?

Я смотрел вокруг и ничего не мог понять. Кто эта женщина? Почему я в какой-то постели и в семейных трусах, и она рядом в какой-то немодной ночнушке.

— Ты кто? — спросил я и увидел, что глаза женщины начали наполняться слезами. — Ты, вообще-то, живая? Мы на каком свете находимся?

— Мозги совсем пропил, — заныла женщина, — жену свою не узнаешь или у тебя таких, как я, сотнями считают?

Я не стал отвечать. Встал и стал смотреть по сторонам, чтобы сориентироваться в том месте, где я очутился. Комнатка, где мы были, больше походила на кладовую, хотя одно небольшое окно в ней было.

Открыв дверь, я увидел небольшую комнату. Слева дверь в совсем маленькую кладовую. Справа выход на малюсенький балкон. Левее вход на микроскопическую кухню. Еще левее выход из жилища, а справа от выхода дверь в совмещенный санузел.

— Обыкновенная хрущевка, — подумал я. — Но как я мог очутиться здесь, да еще с незнакомой мне женщиной. А, может, это проверочное задание, и я заброшен со спецзаданием сюда. Но что это такое "сюда"? Что это? Какое у меня задание. А, может, это никакое задание, может, я просто сплю или нахожусь в состоянии гипноза, изображая из себя интересующую руководство личность.

Я вернулся в комнату, которую условно можно назвать спальней и про себя отметил, что я не видел никаких детских вещей. Значит, детей у меня нет.

Женщина, которая называла меня своим мужем, сидела в постели и курила папиросу. Рядом с кроватью стояла деревянная табуретка с пепельницей и рядом лежала пачка папирос с коробком спичек. На папиросной пачке на фоне красной звезды напечатан мотоцикл с коляской и двумя солдатами в касках. Тот, что в коляске, держал в автомат ППШ. Сверху черной краской написано "Красная звезда".

Я взял пачку и прочитал на обороте, что папиросы изготовлены на ленинградской табачной фабрике имени Урицкого. В пачке 25 папирос. Откуда-то я знал, что такие табачные изделия изготовлялись для нужд обороны и входили в состав продовольственного пайка военнослужащих, а потому изготавливались из табака второго сорта для офицеров. Для высших чинов полагались папиросы "Казбек", а для самого высшего чина папиросы "Герцеговина Флор". Зато для нижних чинов, то есть для рядового и сержантского состава выдавались папиросы "Север", сигареты-коротышки "Партизанские" и "Южные". Последние как будто изготавливались из окурков партизанских самокруток и бычков отдыхающих на югах. В Алма-Ате солдатам выдавали сигареты "Архар", от одной затяжки которых продирало от горла до задницы. Все это промелькнуло у меня в сознании, пока я прикуривал "Красную звезду". В принципе, табачные изделия можно было заменять на сахар. Но его было так мало, что овчинка не стоила выделки.

Процесс прикуривания всегда сопряжен с какими-то размышлениями о вреде курения, качестве табака, событиях дня и планах на будущее. Одним словом, тянет на философию, и чем лучше табак, тем глубже философические размышления.

Хотя, чего тут размышлять? В кладовке-спальне едва размещалась полутораспальная панцирная кровать. Это такая кровать, где в качестве основы была мелкая сетка Рабица, с которой постоянно соскальзывал ватный матрац, и он был рассчитан на полтора человека. Но человека не поделишь на половинки и четвертушки. Если люди ложатся на бок и прижимаются друг к другу, то получается примерно одна целая и две десятых человека. Если они лежат на спине, то половина одного человека как бы выпадает их кровати, увлекаю за собой остальные полторы части. Значит, один человек лежит на спине, а второй полулежит на нем. Или полностью лежит на нем, чтобы не грохнуться на пол.

Мне кажется, что полутораспальные кровати — это гениальнейшее изобретение социализма и его руководящей и направляющей силы в виде компартии для увеличения численности коммунистов и завоевания ими мирового господства.

Говорят, что поэт Маяковский, а, может, и не Маяковский, но написали гениальное четверостишие. Возможно, что вы его слышали и совершенно не в такой интерпретации, но я пишу то, что помню.

Ночь. Луна. Лежу на жене.

Потолок примерз к жопе.

Я кадры кую советской стране

Назло буржуазной Европе.

Мне до потолка высоковато, но в ногах у кровати на деревянной табуретке войскового типа стоит вполне современный телефонный аппарат и мне даже показалось, что в трубке были слышны прощальные гудки, приходящие в конце разговора.

— С кем разговаривала? — наугад спросил я, глядя на спокойное лицо жены. Только что была истерика, а сейчас лицо как у херувимчика. Черт подери, что ни слово возьми, а все один мат. Вот к примеру слово "херувим". Возможно, что в этом слове пишется не "вим", а "вам".

— Кому-кому, Маньке звонила, — сказала жена. — Только ей и можно пожаловаться. Я на тебя жаловалась и в профсоюз, и в партком и всё как с гуся вода. Сама не понимаю, почему я с тобой живу.

Продолжение следует