Вставайте, сударь!

Вставайте, сударь!

Глава 1

— Вставайте, сударь! Вас ждут великие дела. На улице уже полдень и ваши друзья ждут вас за столом, — кричал мне по-французски какой-то плохо выбритый мужик лет за тридцать с длинными давно не мытыми волосами, в бывшей когда-то белой полотняной рубахе, присаленном жилете и коротких штанах, о которых мы в школе слышали, что они называются кюлотами и в таких штанах ходили французские революционеры — санкюлоты. Гардероб довершали рыжего цвета ботинки с петелькой на заднике, чтобы было легче надевать их. Он что-то еще говорил, показывал рукой на обстановку вокруг, но я плохо понимал его, интуитивно определяя, что он говорит. Потом он, не дождавшись от меня ответа, взмахнул белым полотенцем, висящим на левой руке, и с недовольным видом вышел из комнаты. А вот одеяло было, похоже, пуховым. Перина. Главное, чтобы там не завелось никакой живности, которая по ночам сосет соки из того, кто укрывается ею.

Я огляделся вокруг. Естественно, это не моя квартира. Я посмотрел на левую руку и не увидел своих часов. Я их обычно снимаю на ночь и кладу на прикроватную тумбочку. Там же стоит настольная лампа и лежит мой телефон. Ничего этого не было. Подо мной была грубо сколоченная кровать из плохо отесанных толстых досок. На кровати лежал полосатый тюфяк, набитый шуршащей соломой, а в головах лежала мягкая подушка, набитая не синтетикой и не лебяжьим пером, а чем-то похожим на овечью шерсть, что и подтверждалось запахом, исходящим от нее.

Я лежал в кровати и никак не мог сообразить, где я и что мне нужно делать. То, что это не Россия, ясно даже младенцу. Ну, это смотря какому младенцу. Здешние младенцы свободно шпрехают по-французски и могут найти дорогу домой, если потеряются. А ты, найдешь дорогу домой?

Я лежал и пытался вспомнить, что было вчера, где я вчера был, с кем и пил ли я что-то из спиртного. Если намешать разное спиртное в одну бадью и все выпить, то можно проснуться не в этой захудалой комнате, а где-нибудь на Луне под серебряным кустом среди спешащих по своим делам селенитов.

Напрягая свою память, я вдруг начал понимать, что говорил мне тот с полотенцем на руке. Он говорил, что пора вставать и что мои друзья ждут меня за столом внизу. Выходит, что мы вечером поехали в этот эксклюзивный ресторан и здесь заночевали. И я сейчас стою в рубахе балахонного типа и пытаюсь сориентироваться в пространстве и времени.

Я подошел к окну и распахнул его. Какие-то желтые стекла с прожилками создавали уютное освещение в комнате, а хлынувший из окна свет осветил мое жилище. Хотя, это не жилище, а какой-то амбар, в котором не убирались по крайней мере с неделю.

Я высунул голову в окно, чтобы осмотреться, и в это время кто-то сверху выплеснул на узкую дорогу содержимое своего ведра, в котором с водой были очистки овощей, содержимое желудка и какие-то кровавые куски материи. Все это медленно стекало к обочине, лилось вниз по законам Всемирного тяготения и издавало неприятный запах по какому-то другому жизненному закону.

Я хотел было крикнуть, что нельзя выливать помои на головы людей, но потом подумал, что я не знаю, кому буду кричать. Это все равно, что задрать голову и кричать в небо то, чем ты недоволен, как ты оцениваешь все происходящее и кто виноват во всем этом. А вдруг там никого нет? Сколько наши космонавты летали в космос и так не увидели никого, кто создал нашу землю и установил там свои законы.

Второе. На каком языке мне кричать? На русском? Да его здесь никто не знает. На французском? Да я по-французски ни бельмеса не знаю, но какое-то внутреннее "Я" говорило мне, что я думаю по-французски и могу говорить на этом языке. Прямо как в современном детективе. Был в концлагере, украл немецкую форму, надел её и стал стопроцентным швабом, да еще таким швабом, что остальные швабы от зависти захлебывались и каблуками щелкали с криками "хайль".

Так, на дворе полдень. Нужно умыться, побриться и сходить в клозет для завершения процесса пищеварения. Где-то я вчера перебрал так, что не помню абсолютно ничего. Это все проделки этилового спирта. Причем качественного спирта. Плохой спирт быстро вырубает и оставляет невкусный осадок во рту. А хороший спирт пьется легко, приятно закусывается, наутро практически никаких последствий, но в один прекрасный момент он полностью отключает мозг. Человек по внешнему виду не пьяный, не буянит, но он действует на основании инстинктов, а не сознания. Сколько раз приходилось слышать на партсобраниях объяснения человека, который абсолютно не помнит, что он делал под шафе прошлым вечером. Так вот один наш товарищ дал чёткий ответ на задаваемые вопросы:

— Что пил — признаю. Что делал — не помню. А вам всем — не верю.

Вот и у меня такая же ситуация. Никакого похмельного синдрома, головной боли и сушняка во рту. Никакой интоксикации организма. Во рту привкус чая с лимоном. От тела не пахнет спиртом. Надо кого-то позвать, чтобы он объяснил, что и как.

— Эй! — крикнул я, но вместо "эй" получилось какое-то "хи". — Эй! — снова крикнул я и снова получилось какое-то "хи". Как у немцев и монголов, который хотят крикнуть "ура", а получается "хурра".

Однако, на мое "хи" в комнату вошел детина лет двадцати пяти в расхристанной одежде не первой свежести и спросил меня на французском языке, готов я ли к утреннему туалету. Увидев мой согласный кивок головой, он сказал, чтобы я умывался, а он пока направит бритву.

Бритва напоминала собой ножик корсара, который неоднократно применял его в абордажных боях на палубе купеческих судов. А вот для умывания на табурете стоял медный тазик с водой и рядом лежали кусок темного мыла и полотенце.

Мыло, кстати сказать, изобрели в тринадцатом веке, и оно представляло собой смесь жира животных, золы и масел. В Россию мыло пришло вместе с христианской религией из Византии.

— Садитесь, сударь, — сказал детина и подвинул к тазику массивный стул из тесаных ручным способом кусков дерева с робкими попытками украсить их закругленными орнаментами.

Смочив помазок в тазике, в котором я уже умывался, и взбив пену в медной чашке, детина намазал меня мыльной пеной и взялся за бритву.

— Интересно, сколько времени мне осталось жить, — подумал я, — и никто не узнает, где могилка моя.

Бритье прошло благополучно. Качество бритвы на уровне лезвий "Нева" или "Спутник", но детина брил меня очень ловко, и я вытерпел его бритье.

— Умывайтесь, сударь, — сказал детина и указал на тот тазик, в котором я уже умывался.

Приятного мало умываться в грязной воде, но умываться где-то же нужно. Говорят, что у англичан такая же система и такая же система была у пограничников в Средней Азии, когда человеку на сутки выделялось ведро воды на мытье, умывание, приготовление пищи и на прочее. Вот и думай, что должно делаться в первую очередь, затем во вторую и в третью. Кстати, пограничники остатками воды поливали деревца, растущие на территории заставы.

Набравшись смелости, я спросил у детины, кто он такой и что здесь делает. Я говорил как бы по-русски, но из меня выходили слова, которые я не совсем понимал.

— Как это кто я такой? — возмутился детина. — Я ваш слуга и мы вместе прибыли сюда в Амьен примерно год назад, а до этого мы росли вместе в имении вашего батюшки. А когда он умер, то ваш старший брат предложил вам убраться из имения на все четыре стороны и взять меня с собой в качестве слуги, дав нам по лошади, и за то спасибо ему. А вы теперь спрашиваете меня, кто я такой!

— Не горячись, — остановил я его, — я то ли стукнулся головой, то ли еще чего, но не помню абсолютно ничего. Ни твое имя, ни свое.

— Сударь, меня как и всех слуг в нашей местности зовут Франсуа, — сказал детина, — и я такой же сирота, как и вы. А вы шевалье Анри Эжен де Кубертен, гвардеец местной роты гражданской гвардии.

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — сказал я, — просветил и на том спасибо, а теперь тащи мою одежду.

Судя по тому, что было притащено моим слугой и брошено на кровать, я был где-то в семнадцатом веке во времена правления короля Людовика XIII и его первого министра Армана Жана дю Плесси герцога Ришельё.

— Не хилый сон мне снится, — подумал я и стал одеваться в принесенную мне одежду. Я не буду описывать все элементы одежды, одни так называемые брюки-шаровары только чего стоят. Пока оденешься, обедню и без тебя отслужат.

Я надел всю принесенную одежду, поднял правую руку, левую, согнулся, присел, встал. Ничего не мешает. Сапоги были длинные и тяжелые, особенно подошвы и венские каблуки с ботфортами. Чистая кожа и никакой синтетики. Похоже, что я начал вживаться в одежду и чувствовать, что она моя и я ее уже давно ношу.

Последним элементом была кожаная портупея и шпага. Именно шпага, а не рапира для дуэлей. Она легко вынималась из ножен и на ее широком лезвии отчетливо было видно клеймо Tomas de Ayala Toledo. Мастер Айола давно уже умер, а его шпаги живут до сих пор, сея смерть во благо и во зло. Смотря в чьих руках они находятся.

Все-таки как хорошо живется людям, которые видели более лучшую жизнь, но в какой-то мере знакомы с прошлым по художественным фильмам, в которые вранье все от первого до последнего слова, зато как здорово играют артисты, какие они красивые ухоженные и все в модных одеяниях. А на самом деле не все так радужно.

А клозетом оказался большой фаянсовый горшок, который стоял под кроватью. Там особо ничего такого не было и все, что было в этих емкостях, точно так же было выплеснуто на узкую улочку и никто не пытался выяснить, кто это там выливает помои прямо на улицу.

— Ты уже позавтракал? — спросил я у Франсуа.

— Да, сударь, — ответил слуга, — мы на кухне завтракаем рано. Я надеюсь, что вы выплатите мне жалование из того кошеля с золотом, которое вы выиграли в кости у заносчивого испанца и отдали на хранение хозяину гостиницы, так как в вашей комнате нельзя обеспечить сохранность ценностей.

— Надо же, — механически подумал я, — не было ни гроша, а тут тебе целый алтын.

— Этот испанец был с орехами и яблоками? — спросил я у Франсуа.

Удивленный слуга сказал, что он не видел у испанца никаких яблок и орехов. Куда бедному пареньку знать, что лет пятьдесят назад испанцы под командованием Педро Энрикеса де Асеведо, графа Фуэнтеса хитростью взяли город Амьен. Испанцы надели крестьянские одежды и подошли к городским воротам с орехами и яблоками в руках. Стража открыла им ворота, испанцы ворвались и захватили город без особого сопротивления. Как это говорят? Бойтесь испанцев с яблоками и орехами.

Я вышел из своей комнаты и по коридору пошел в сторону лестницы, с каждым шагом все сильнее ощущая шум обеденного зала, где каждый старается перекричать своего собеседника, что последнее слов в разговоре или в споре оставалось за ним.

Мне почему-то вспомнились давно слышанные стихи о том, как человек вдруг начал понимать иностранную речь.

Их говор французский понятен вдруг мне,

И сам я француз, капитан де Тревиль,

А в призрачном парке при ясной луне

Две пары порхают, танцуя кадриль.

И я тоже начал понимать французскую речь, но никак не могу вспомнить, что же было вчера.

Хотя, я же знаю, что Жан-Арман дю Пейре, граф де Тревиль, капитан-лейтенант французских королевских мушкетёров, человек уже старенький, а его мушкетёры все такие же заносчивые и надеются на помощь короля в совершении противоправных действий, которые пытается ограничить Его Высокопреосвященство, что даст нам вечное блаженство.

На половине лестницы в обеденный зал я услышал крики:

— А вот и наш засоня. Анри иди к нам, мы уже заказали порцию баранины и для тебя.

Три человека за столом приветливо махали мне рукой, и я понял, что это те мои друзья, о которых говорил трактирный слуга. А, может, это и не мои друзья, а мошенники, которые хотят воспользоваться тем, что я ничего не помню. А почему они могут знать, что я ничего не помню? Надо будет аккуратненько узнать, как их зовут и какие у нас планы на сегодняшний день.

Я сел за стол и стал протягивать своим друзьям, если они мои друзья, руку для пожатия, называя свое имя. Коренные пикардийцы они от души смеялись, жали мою руку и тоже называли свое имя. Так я хотя бы узнал, как их зовут.

— Боже, — кричал здоровый Гастон, — человек, которого мы никак не могли подозревать в скромности, переобулся в течение одной ночи. Ты случайно не готовишься пойти монахом в обитель Святого Лупа, чтобы тебе выстригли тонзуру на макушке и перепоясали верёвкой с крестиком?

— Вместо того, чтобы поднять тост за здоровье нашего патрона и Его Высокопреосвященства ты читаешь какие-то дурацкие лекции на тему религии, — остановил я Гастона. — Почему мой бокал пустой и где моя баранина?

— Баранина будет готова через четверть часа, — сказал самый старший из нас по возрасту Жан-Пьер. — А нам четверым поставлена важная и секретная задача, задевающая личности высокопоставленных особ. Командир роты приказал нам целый день сидеть в кабаке, чтобы получить ее и выполнить со свежей головой и твердыми руками.

Мы все в ожидании склонили головы в сторону говорящего.

— Итак, — сказал Жан-Пьер, интересные эти сдвоенные имена, которые можно читать как Иван Петрович, — к двум часам пополудни сюда прибудет один из ближайших советников кардинала граф де Рошфор и с ним особо важная особа, которые конкретно поставят нам секретную задачу. А пока мы можем съесть нашу баранину и запить ее овернским вином.

Вот я попал в историю. Сейчас не хватало еще, чтобы в таверну вошли четыре мушкетера с известными для всех нас именами д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис. Люди полностью вымышленные, но все думают, что это реальные люди. Клички во французской армии применялись только в иностранном легионе и до этого времени было еще ох как далеко. Ну, а с Рошфором обязательно должна быть миледи де Винтер в исполнении очаровательной актрисы Маргариты Тереховой.

Около двух часов пополудни около трактира загрохотали о камни мостовой железные обручи немалой по размеру кареты. Чем больше карета, тем массивнее кованые обручи, особенно в вечернее время высекающие снопы ярких искр из-под колес. Крестьяне боялись этих карет и думали, что в них ездят дворяне и дьяволы, которые эксплуатируют их денно и нощно. Внезапно стук колес стих, и я автоматически посмотрел на левую руку, но часов на ней не обнаружил, зато я услышал два удара в колокол на находящемся недалеко от трактира соборе.

Трудно жить без часов. В солнечный день можно воткнуть в землю шпагу и по длине тени определить время. Ночью шпага не поможет, зато летом помогут птицы. В два часа ночи начинают петь соловьи, а в четыре часа утра просыпаются петухи и вместе с ними большое количество работного люда.

Примерно через пять минут отворилась дверь и в трактир вошла богато одетая дама в сопровождении сурового месье с черной бородой и длинной шпагой на золотой перевязи, то есть портупее. Портупея. Вспомнилось армейское: как надену портупею, все тупею и тупею.

Я не успел моргнуть глазом, как Иван Петрович упорхнул к прибывшим и хотел им воздать все почести в виде короткого танца типа шейка и размахивания шляпой с пером, как бы прометая замусоренную дорогу к заветному месту.