Разгром турок под Астраханью окончательно переломил ситуацию в пользу Исмаила, который в октябре 1552 г. начал широкомасштабное и успешное наступление на своих противников. Потерпевший поражение Юнус бежал в Россию, где сдался на милость Ивана IV. Вопреки ожиданиям, к ногайскому беглецу отнеслись со всем уважением. Видимо, желая иметь в руках дополнительный рычаг давления на Исмаила, русское правительство приняло Юнуса с почестями соответствующими бийскому рангу и, не смотря на многочисленные просьбы со стороны ногайцев, отказалось выдать его победителю. Нельзя сказать, что Исмаил был доволен подобным решением русского царя, но новое несчастье, обрушившееся на Ногайскую орду, вынудили его смирить гордыню и согласиться с подобной политикой Москвы. Война Исмаила с Юсуфом и его сыновьями сопровождалась взаимным разорением, ломкой традиционных кочевых маршрутов и стихийными бедствиями. Уже в середине 1552 г. наблюдатели отмечали первые признаки голода, а с наступлением зимы тот переродился в самый настоящий мор. Стремясь хоть как-то ослабить наступившее бедствие, Исмаил был вынужден запросить помощи у Русского государства. Иван IV согласился выделить ногайцам хлеб и деньги, но взамен требовал от последних полной лояльности, с чем бий был вынужден согласиться и отказаться от каких-либо претензий к Москве, будь то астраханский вопрос или взаимоотношения русских с теми или иными ногайскими мурзами. Фактически с этого времени Ногайская орда превращалась в русского вассала, вынужденного действовать в рамках политики своего покровителя.

И всё это совпало с другим знаменательным событием — с рождением 11 октября 1552 г. у царя долгожданного наследника, царевича Дмитрий (имя сына Ивана IV, как и дата его рождения, взяты из реальной истории), чьё появление на свет почти одновременно с прибытием сообщений об успехах в борьбе с "басурманами" многие сочли благоприятным предзнаменованием.

А вот для Сахиб Герая неудача под Астраханью оказалась фатальной. Вернувшийся в столицу Казим-мирза, дабы оправдаться перед султаном свалил всю вину за провал похода на крымского хана (не без оснований — крымцы старались оказать лишь минимальное содействие, а часто, по мнению турок, и прямо вредили), чем тут же воспользовались противники последнего. При дворе султана уже давно косо смотрели на излишне самостоятельного Сахиб Герая и искали возможность заменить его на троне более послушным воле Стамбула правителем. В последней роли наиболее подходящей кандидатурой им казался Девлет Герай, который после отступления из-под Астрахани, не доверяя своему дяде (опасаясь с его стороны покушения на свою жизнь), вернулся в Стамбул.

Получив в качестве эскорта около тысячи турецких воинов, он в 1553 г. двинулся в сторону Крыма. Обстоятельства ему благоприятствовали — восстание против крымцев западно-черкесского племени Жане вынудило Сахиб Герая покинуть Крым и выступить на Кавказ. Чем и воспользовался Девлет Герай, высадившийся со своими людьми в Гезлёве.

Прибыв в Бахчисарай и предъявив всем султанский указ, Девлет Герай получил доступ к ханской казне. Это и решило исход дела: раздавая направо и налево тугие кошельки, Девлет Герай с каждым часом приобретал всё больше сторонников.

Весть об этих событиях достигла и Перекопа, где стоял Эмин Герай. Калга-султан выступил с войском к столице и добрался до Альмы: дальнейший путь ему преградили сторонники Девлет Герая. Эмин Герай встал на ночлег, собираясь назавтра прорвать заслон — но утром обнаружил в своём лагере лишь семнадцать человек вместо вчерашних 15 тысяч: все его командиры, получив известия о золотом дожде, что проливается в Бахчисарае, бежали к новому хану, чтобы не опоздать к раздаче даров.

Узнав об этом находившийся на Кавказе Сахиб Герай, будучи уверен, что сможет убедить султана в своей правоте и изменить то, что ещё можно было поправить, решил плыть в Стамбул. Свита уверяла, что будет неотступно следовать за ним, но следующий день показал, чего стоили эти слова: удостоверившись у гонцов из Крыма, что дела у старого хана плохи, а новый славиться щедростью, мурзы и слуги разбежались от своего бывшего повелителя.

Кончина Сахиб Герая была страшной. Получив известие, что все его находившиеся в Крыму сыновья убиты, он добравшись со своим сыном Гази Гераем до Тамани пытался найти судно до Стамбула, но был настигнут людьми нового хана и убит вместе с сыном, после чего их останки были доставлены под Кафу, где их предъявили Девлет Гераю в качестве доказательства того, что предыдущий хан покинул этот бренный мир и не сможет оспаривать у преемника право на власть.

В это время Россия получала дивиденды от своей победы под Астраханью. Прежде всего это проявилось в торговле с Ираном, который был вынужден большую часть своего шелка продавать европейским купцам транзитом через Османскую империю. Чем пользовались турецкие султаны, установившие государственную монополию на торговлю персидским шелком, и бравшие пошлину в размере 100% стоимости купленного товара (что давало султанской казне около 200 тыс. дукатов ежегодно). Как писал в XVII веке член шведского посольства Кильбургер: "шах очень неохотно видит, что ежегодно идет караванами в Алеппо через Турцию еще значительное количество {шелка}, которое потом продается из Смирны, Триполя, Александретты и других мест в Италию и Францию, ввиду того, что наибольший его враг — турок — извлекает из этого такую большую пользу и этим увеличивает свою казну; он потому тем более и старается отвлечь эту торговлю и всецело направить ее в Россию". Кроме того, идущая с турками война прервала традиционные торговые маршруты, вынудив персов искать другие пути вывоза своих товаров. Таких было два: южный — через занятый португальцами Ормуз, и северный — через территорию Русского государства. Однако первый вариант имел один серьезный недостаток — большая часть персидского шёлка производилась в северных провинциях Ирана и его вывоз к южным портам из-за отсутствия водных путей сообщения и разделяющих северную и южную часть Ирана горных цепей было довольно затруднительным делом. Оставался второй вариант.

Прямые (без посредников) торговые связи Русского государства с Ираном были установлены сразу же по завоевании Астрахани. Русские товары, экспортируемые в Иран — пенька, смола, юфть, сало и меха — составляли монополию казны. Казенные же монополии традиционно сдавались московским правительством на откуп группе богатейших московских купцов — гостям. Гости должны были вернуть в казну установленную правительством цену товара, за что отвечали своим имуществом. Все что им удавалось взять сверх того, составляло их прибыль. Поскольку в некоторых случаях один купец подобный откуп потянуть не мог, гости умели работать группами, объединяя свои капиталы. Именно они и произвели первые закупки шелка в Иране ещё до установления монополии.

В 1552 г. прибывший в Москву иранский посол предложил государю закупать у шахской казны иранский монопольный шелк и продавать его на запад. В гавани Низабат между Баку и Дербентом была основана русская фактория. Оттуда шелк вывозился Каспием в Астрахань. Поскольку вверх по Волге приходилось в ряде мест идти "бечевой", караваны сопровождались военными конвоями — как стрельцами, размещенными на судах, так и шедшими берегом отрядами конницы. За лето речными путями товар перевозился в Балтийские гавани, откуда уже иностранные купцы увозили товар к берегам Франции и Нидерландов. Но русские купцы не ограничиваются шёлком — в обратную сторону, в Иран, они экспортируют продукцию русской железоделательной промышленности, выделанные кожи, предметы вооружения, в том числе огнестрельное оружие, весьма редкое на Востоке, и реэкспортируют в Иран западноевропейские товары, закупаемые на европейских рынках — в первую очередь английские и фламандские сукна, а также бумагу, стекло и цветные металлы — олово, медь, свинец. Из Ирана купцы кроме шелка ввозят так же многие виды готовых тканей — шелковых (камка, тафта, атлас, бархат и др.) и хлопчатобумажных (бязь, пестрорядь), ковры, хлопок, пряности, изюм, чернослив, миндаль и сахар, рис, москательные товары (краски, камедь, квасцы), нефть, употреблявшуюся на Руси главным образом в качестве растворителя в живописной технике, ладан, мыло, драгоценные камни и жемчуг.

Ещё одним важным последствием русских успехов в Нижнем Поволжье стало установление связей с западными черкесами, которые в это время как раз находились в состоянии войны с Крымским ханством и искали сильного покровителя, на роль которого часть из них рассматривала далёкого "белого царя". В 1552 г. вместе с иранским посольством в Москву прибыли и представители некоторых черкесских князей, с предложением об их переходе в русское подданство в обмен на защиту от Крымского ханства и помощь в борьбе с соперниками из среды самих черкесов.

Всё это вдохновило русское правительство на продолжение "натиска на юг", но как и несколько лет назад встал вопрос с союзниками. Ногайская орда была охвачена голодом и не была способна ближайший год на активные действия против крымцев. Правительство Литвы по-прежнему избегало конкретных обязательств в деле совместных действий против татар и турок, предпочитая сохранять с ними мирные отношения. В этой ситуации русское правительство изменило тактику и вместо переговоров с Вильно стало напрямую апеллировать к населению южных областей Великого княжество Литовского, среди которого идея войны с Крымским ханством пользовалась большой популярностью. Новая тактика Москвы состояла в том, чтобы подвигнуть тамошних казаков и шляхту к самостоятельным действиям против татар, в расчёте на то, что эскалация конфликта на южных рубежах вынудит литовское правительство отказаться от своей тактики нейтралитета и выступить против крымцев.

Подобные расчёты русского правительства были вполне оправданы. В это время, как замечал современник Андрей Лубенецкий, в литовских землях появилось немало предприимчивой молодёжи — князья Синявские, Струси, Гербуты, Претвич, Станислав Замойский, Потоцкий, Влодек, князья Вишневецкие, Збаражские, Заславские, Корецкие, Ружинские, а также шляхтичи, которые редко сходили с татарских полей; они считали своего рода охотничьей забавой, продолжает Лубенецкий, ходить в Поля лично или снаряжать туда свою челядь и подданных. Дело доходило до крупных военных походов. Так, в сентябре 1552 г., в самый разгар русско-турецкой войны под Астраханью, польские отряды, усиленные молдавскими эмигрантами и при поддержке белзского воеводы Николая Синявского, разбили в сражении у местечка Шипоте войско молдавского господаря Иоана Жолди и посадили на престол боярина Петра Стольника, принявшего "тронное имя" Александр Лэпушняну. Кроме того, по мере укрепления русских южных рубежей путём строительства новых городов и засечных чёрт, набеги крымцев всё чаще направлены в сторону менее защищенных областей Великого княжества Литовского и Польского королевства, вынуждая местное руководство активизировать меры по обороне своих границ от татарских нападений.

На руку русскому правительству играл и факт бездетности Сигизмунда II Августа. В конце 1552 г. ему уже исполнилось 32 года; к этому времени он был уже дважды женат, но ни первая, ни вторая супруги не подарили ему долгожданного наследника. Из-за чего рождение сына у Ивана IV привело к заметному оживлению в Великом княжестве Литовском, где пошли разговоры о признании новорожденного царевича наследником литовского престола. И хотя в 1553 г. Сигизмунд II Август снова женился (на Екатерине Габсбург, дочери Фердинанда Австрийского), но его третий брак оказался ещё более несчастным, чем предыдущие и распался спустя несколько лет.

Благодаря этим факторам уже в следующем году усилия русской дипломатии дали первые плоды. Летом 1553 г. в Москву прибыл посланец от одного из крупных литовских магнатов, князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого. Назначенный в 1550 г. черкасским и каневским старостой он проявил себя сторонником активных действий против татар (тем более, что для самого князя, благодаря захватываемой добыче, это было гораздо выгодней в материальном смысле, чем пассивная оборона) и неплохим военачальником. Но при этом оказался никудышным хозяйственником. Проведенная в 1552 г. люстрация (описание государственного имущества) каневского и черкасского замков показала, что они находятся в очень плохом состоянии, а выделенные на их ремонт средства либо разворованы (впрочем, сам князь в этом вроде бы не был замешан), либо использовались нецелевым образом. Результатом стало отстранение Вишневецкого от должности и назначение на его место молодого князя Дмитрия Фёдоровича Сангушко.

Но энергичный и честолюбивый Дмитрий Вишневецкий не смирился со своей участью. Будучи полон грандиозных замыслов по созданию собственного княжества на границе с Диким полем, связавшись с Москвой он высказал желание перейти под покровительство русского царя (в реальной истории Вишневецкий в это самое время просил об этом турецкого султана, но в свете изменившейся ситуации, скорее всего, предпочтёт обратиться к Ивану IV). В России его просьбу восприняли благосклонно. Там уже давно мечтали закрепиться в низовьях Днепра, но закладка весной 1553 г. русской крепости в устье реки Псла (в месте её впадения в Днепр) вызвало немедленный протест со стороны Сигизмунда II Августа, который считал тот край своей собственностью. И хотя Псельский городок удалось отстоять, отписавшись, что он нужен только для обороны от татар; причём служит заслоном на их пути не только в русские, но и литовские земли. Однако от дальнейших планов создания в Среднем Приднепровье сети крепостей, которые бы служили форпостами русского проникновения на юг, пришлось отказаться. Предложение Вишневецкого русскому правительству давало возможность обойти эту проблему — поселение князя в низовьях Днепра и постройку им своего укрепления можно было выдать за его личную инициативу, к которой царь формально не имеет отношения. В то же время действующие в этом районе русские войска получали военную базу, используя которую могли расширить зону боевых операций и действовать против крымцев более эффективно.

После того, как стороны пришли к взаимному соглашению Дмитрий Вишневецкий, получив из России деньги и оружие, спустился со своими людьми вниз по Днепру, где должен был совершать поиски кочевий и препятствовать продвижению отрядов татар к русским землям. Дойдя до Перекопа, он на обратном пути взял штурмом небольшую турецкую крепость Ислам-Кермен (совр. Каховка), после чего расположился на острове Малая Хортица, где начал строительство укрепления, опираясь на которое он мог продолжать свои действия против крымцев. Но долго сидеть на Хортице ему не пришлось, поскольку в Великом княжестве Литовском в это самое время происходили события, оказавшие большое влияние на дальнейшую судьбу Вишневецкого.

Их начало надо искать в 1539 г., когда скончался староста брацлавский и винницкий князь Илья Константинович Острожский, завещавший огромное состояние своему, на тот момент ещё не родившемуся ребёнку. Благодаря чему появившаяся на свет спустя три месяца дочь покойного, названная Гальшкой (Елизаветой) оказалась одной из самых завидных невест Польско-Литовского государства. Благодаря этому от желающих заполучить юную княгиню Острожскую в жёны (а заодно заполучить её наследство) не было отбоя. Положение осложнялось тем, что у Гальшки было несколько опекунов, среди которых были мать девочки — Беата Косцелецкая, родной дядя — князь Константин Константинович Острожский, и король Сигизмунд II Август (который по слухам приходился сводным братом её матери), у каждого из которых были свои взгляды на будущую судьбу подопечной. Когда девушке исполнилось четырнадцать лет Константин Острожский предложил в качестве жениха для своей племянницы князя Дмитрия Фёдоровича Сангушко. Молодой и красивый князь, к тому же овеянный славой борца с татарской угрозой, пришёлся Гальшке по сердцу, да и её мать первоначально согласилась с этой кандидатурой. Но против выступил король, который намеревался отдать девушку за польского вельможу Лукаша Гурку. После чего и Беата переменила своё мнение и отказала Сангушко даже в возможности видеться со своей дочерью.