Чистилище для неудачника

Все это происходило прямо на глазах переправляющихся куманов и они дико завыли, посылая коней в атаку. Мы поспешно скачем, изображая панику. Последнее самое трудное. Бежать, помахивая лисьим хвостом перед носом собаки, но не так чтоб быстро. В последнюю секунду по команде, расходимся в стороны. Кто-то не успел и вылетел из седла, валясь на грязный, утоптанный снег, прямо под колеса фургонов. Тут-то и самый смак! С речки ничего не видно, дорога идет чуть вверх, а затем вниз. И прямо за порогом стоят скованные цепями возы. По правилам положено на десять ратников один, с амуницией, продовольствием, стрелами и прочим добром. У нас даже чуток больше. И теперь поперек дороги, в два ряда поставлены. Причем это не телега, которую можно лихо перепрыгнуть. Борта обшиты толстыми досками, а за ними сидит пешее войско с длинными копьями и боевыми топорами. Даже возчики имеют дубины. Им прекрасно известно, что прорвавшиеся кочевники в живых никого не оставят. Но сначала они должны опрокинуть приготовившихся к обороне.

Первые ряды скачущих номадов буквально рухнули под дружным залпом. Все имеющиеся пищали заранее поделены на три части. Пока одни палят, другие заряжаются. И выходит это одним бесконечным залпом в упор. На таком расстоянии и слепой не промахнется. В образовавшуюся кучу раненых, убитых, бьющихся в агонии лошадей и кричащих от боли людей врезаются следующие, увеличивая неразбериху и получая свою порцию свинца. Развернуться на дороге негде, оба холма по бокам превращены в катки и сверху продолжает стрельбу Асен с его людьми. В узкий проход, куда убрались мы, заманив под удар, пройти можно исключительно под тыкающими копьями в брюхо лошадей, а пытающихся залезть на фургоны бьют сразу в несколько клинков. В результате образовалось еще парочка завалов, не дающих возможности дотянуться до обороняющихся.

Нельзя сказать, они просто умирали. Из задних рядов навесом летели стрелы, кое-кто прыгал прямо с коней на телеги, рубя всех подряд и пытаясь проделать брешь, в которую ворвутся остальные. Внизу пытались расцепить колеса, отодрать доски на бортах и дернуть арканом. Все это оказалось бесполезным. Хотя мы и несли потери от храбрецов, практически каждый батыр, перескочивший огромную кучу трупов, еще живых людей и животных на земле, добравшийся до гуляй-городка, достаточно быстро получал даже не одно, а два-три острия в брюхо. Стена достаточно короткая и из-за каждого фургона било разом с десяток человек по любой цели. И долго это продолжаться не могло. Слишком много погибших без малейшей пользы. Куманы не привыкли к таким сражениям.

Наверное, с треть успели повернуть обратно и внезапно обнаружили, что на том берегу Фрол со своими людьми 'ласково' встречает. Орда окончательно развалилась, уходя мелкими группами и одиночками. Часть успели прикончить, но даже после всего их было достаточно много, чтоб гоняться за каждым. Многие сумели удрать. И не важно. Когда последние номады ускакали, отряд выполз из-за оборонительных стен и двинулся вперед, добивая вражеских раненых, обшаривая трупы и ловя уцелевших коней. Мы, на первый взгляд, настрогали под две сотни, потеряв полтора десятка. Прекрасное соотношение.

— Там полон, — сообщил примчавшийся Фрол.

— Много? — отвлекаясь от кучи трофеев, притащенной для дувана, лениво спрашиваю.

Конечно, кое-что по мелочи всегда прилипает к лапам, но если такого ловят, то свои же укорачивают жадные грабки. Дележ обычно производится наиболее авторитетными ветеранами и редко вызывает ругань. Кто ж с тобой пойдет снова, если честным не будешь.

— Не меньше сотни.

— Это хорошо, доброе дело зачтется на небесах, — киваю.

Если б их догоняли, кочевники б просто посекли пленных. А нашей подлянки не ожидали и не успели поступить, как обычно. Какая там могла быть охрана? С десяток стариков и молокососов, впервые попавших в набег. Их порубить должны были моментально.

— А скота много? — жадно потребовал неизвестно откуда вынырнувший Синезуб.

— Пять дюжин коров, за тысячу овец и баранов, добрых две сотни лошадей. Запасные и вьючные.

— Це добре, — Синезуб остался доволен.

Кони в здешних местах немалая ценность, теперь каждый получит минимум по две, считая и пойманных здесь. А кое-кому из ополченцев попроще корова гораздо полезнее. Она стоит дешевле, зато в нормальной жизни полезнее.

— Так что делать с ясырем? — настойчиво спросил Фрол.

Ему явно хотелось заняться более интересным делом, разбором трофеев. Приневолить в смерды или даже холопы нельзя. Мы ж их освободили, да и языки всем не отрезать, слухи пойдут. А пока возись, корми, да носы вытирай. Кому это надо? Я мысленно плюнул, хотя очень хорошо понимаю.

— Сам займусь, — произнес вслух. — Асен, проследи.

Он с готовностью оскалился, занимая мое место. Этот своего не упустит, не Унг, ради красного словца и широкого жеста раздающий все. Уж не знаю какой из него разратник был, раз особых богатств не нажил, а хваткий мужик так и лезет наружу.

Пленные оказались все молодые. Парни и девки от шести-семи до семнадцати. Редко старше. Пожилых кочевники кончали сразу, а кто и в дороге помирал. На самом деле, с угнанным скотом скорость была не шибко велика, можно было продержаться несколько дней. Но сейчас уж больно неподходящее время. Холод, ветер. Далеко не все одеты и обуты нормально. Как выскакивали наружу под дикие вопли нападавших, так их и повели, связанных, подгоняя плетьми и практически не кормя. Кто падал и встать не мог — добивали. Самые крепкие и выносливые потом на рынке Кафы за немалые деньги продаются. Впрочем, самые мелкие обычно сидели в мешках на вьючных конях по обе стороны. Тоже приятного мало. Четвертые сутки везут, не задумываясь о необходимости отлить. На пустой желудок особо и нет, да все равно пованивают ребятишки изрядно.

Пришлось развить бурную деятельность. Лошадей вокруг, недавно еще живых, полно. Это ж не запрещенная падаль, а только что приконченные, пусть и не забойщиком. Нарезать конины побольше, пока не смерзлось в лед, сварить похлебку под жадными взглядами, благо большой котел у меня имелся для собственных людей, которым мясо почти все досталось, так что они не в обиде. С голодухи лучше ничего серьезного в желудок не совать, то всем известно. Можно сдохнуть от тяжелой пищи. А для поддержания сил мясной бульон с чутком пшенки сойдет. С последним оказалось проще всего. Пограбили куманы знатно. Среди груза нашлась мука, мед, крупа, овес, ячмень и даже солонина. И на наш отряд, и на этих прекрасно хватит.

Пока варилась похлебка малолеток купали. Никакой бани, естественно, посреди степи днем с огнем не найти. Тут и с дровами напряг немалый. Не случайно с собой притащили на телегах. Основной вес как раз натуральные дрова. Так как тогда мыться? Обычный шалаш из шестов, покрытых одеялами и шкурами животных. Внутри очаг с камнями, которые кладут в воду, нагревая. А ей уже моются. Выпрямится взрослому человеку там невозможно, ведь при малом объеме проще нагнать горячий воздух. Плюс пар от камней. Баня не баня, но мыться гораздо приятнее, чем на ветру. Дети боялись, они вконец перепуганные. Пришлось отправить с ними парочку девушек. Все ж лица знакомые. Как я понял, все они происходили из нескольких соседних поселков и друг друга знали.

— Господин, — сказал нерешительно один из парней постарше, — а что с нами будет?

— Ничего не будет, — доброжелательно улыбнувшись, отвечаю. Все поблизости насторожено слушают. — Вы вольные люди и никто вас не неволит. Отведем в Лапишки... Знаете такие?

Несколько голосов в разнобой подтвердили. Слышали. Кто-то даже был или его отец навещал.

— На них тоже напали, но тамошние жильцы отбились. Все ж есть потери, да и дома пожгли. Для вас место найдется. Кто захочет сам по себе станет проживать, а кого возьмут в семью. Либо крестьянствовать, либо в ремесленники, как уж выйдет. Не бросят — обещаю.

На самом деле, чистое лукавство. Конечно, вряд ли на пустом месте будет лучше, да и припасов, наверняка, в тех деревнях не осталось. Что не увезли, можно не сомневаться, спалили. А в городке Сирик не только нужны рабочие руки, но и с удовольствием объяснят какая вера правильная. Уж малышню точно не выкинут на улицу. Эти быстро станут своими.

Зачем это мне? Во-первых, все лучше, чем кому в холопы за кормежку. Во-вторых, не могут не оценить жест. Как я к вам, так и вы ко мне.

— А корову, нашу Пеструшку, отдадут? — это уже девчонка лет тринадцати.

Правильная баба вырастит. Сразу главное выцелила. Какое хозяйство без главной кормилицы.

— В стаде?

— Да! Я видела!

Не сомневаюсь. Свою такая не пропустит.

— И моя, моя!

— Потом покажете, — говорю, без особой радости.

Опять придется за свой счет добро творить. Хороша корова стоит 90-100 грошей. Отнюдь не маленькие деньги. Хорошему ремесленнику месяца два работать, ничего не тратя. Крестьянину и полгода придется. Все хорошо в меру. А! С чего это я должен платить? Пусть Лапишки отдариваются. Для них старался.

— Но чтоб без вранья! Кто на чужую корову укажет, тому без порки не обойтись!

Опа, как у вон того лицо погасло. Наверняка хотел слегка нажиться на добром дяде. Нет уж, поспрашиваю остальных, прежде чем раздавать. Не могут не знать соседскую скотину.

— А если не хочу на земле сидеть, — с вызовом сказал некогда крепкий парнишка, сейчас изрядно отощавший. — Душа просит мести?

— Вряд ли найдешь своих обидчиков, — говорю тихо. — Кто вон там лежит, — показываю на дорогу, где таскают трупы, скидывая в ближайший овраг. Ну не по мертвякам же ходить. — Кто удрал, но таких немного.

— А остальные лучше? — с прорвавшейся злобой воскликнул еще один, того же возраста. — Всех вывести, под корень!

— Пусть не своих родичей, но других спасу, — твердо сказал первый.

— То есть в черкасы собрались.

— А сам-то кто будешь? Разве не из них? Не господский человек и не кмет наемный.

— Все хотят, да не все могут, — отвечаю, пропустив мимо ушей простецкий наскок. — Вот это Мефодий, — показываю на разливающего из котла по горшкам варево. — С утра к нему подойдете. Потом вместе ко мне. Посмотрю, на что сгодитесь.

А и в самом деле, разве мне люди не нужны? Не ополченцы, которые скоро в город вернутся, а лично свои. Причем платить им без надобности, за одни харчи учиться станут. Эти уж точно не станут рассуждать про мою молодость и неопытность. А через пару лет, если не убьют, подрастут и дальше пойдут. В десятники. Если, конечно, уцелеют.

Мы просидели у речки еще неделю, пока не примчался гонец от польного гетмана Лозинского и не сообщил, что компания закончена. Где-то треть перехватили на Ворксле и посекли, остальные ушли мелкими отрядами, угоняя ясырь и скот. Если кто еще шарится по степи, ловить бессмысленно. Ополчение можно считать распущенным и начальство благодарит за труды праведные. Не буквально, но с таким смыслом.

Все дружно вздохнули с облегчением, собираясь по домам. Торчать на холоде в паршивых землянках не только неудобно, еще и противно. Зато хватило времени честно поделить трофеи. Даже после выделения солидного куска родичам погибших и раненым, худо-бедно каждому досталось минимум по коню, да пяток овец плюс всякие тряпки, оружие и чуток серебра. Можно с месяц погулять или опять же парочку коров приобрести.

Денег по хатам особо не наскребешь, но кое у кого из убитых кроме монет нашлись украшения, браслеты, кольца, фибулы и тому подобное. За что черкасы обожают номадов, те вечно на себе таскают все ценности. Чем богаче твоя одежда и навешанное на нее, тем красивее и больше почета. Бабы у них и вовсе носят монисто с золотыми и серебряными монетами, приделанными к цепочке. Все личное достояние на шее и в ушах. И хотя до их девок нам не добраться и без того народ остался сотрудничеством и общим итогом премного доволен. Не каждый поход заканчивается столь малыми потерями, да еще и солидным прибытком.

В общем мы бодро ехали домой, громогласно обсуждая героические подвиги, когда сзади показались всадники. Поскольку их было всего пол дюжины никто пугаться не стал. Так и ехали дальше, для острастки прикрыв скот и бывших пленных, да я поотстал вкупе с верными Мефом и Унгом. Правда, когда конные приблизились, мое воинство изрядно посмурнело и будто невзначай взялось за оружие. Не узнать орденцев в их белых плащах с изображением солнца на груди разве совсем тупые способны. А богумилам и зиндакам, составляющим основную часть моего отряда и вовсе любить их не за что. На войне и то вечно лаются, а сейчас мы не в походе и с удовольствием при случае проломят глупую голову орденского брата или тамошнего кмета. Нелюбовь взаимная и не вчера родилась. Полагаю, не сектанты первые начали, хотя это исключительно мое мнение. Корни той вражды столетние и не в одной вере причина.

Когда подлетевший первым на прекрасном вороном жеребце, в последний момент красиво его остановил, я не моргнул и глазом. Нечто подобное ожидалось. А вот лицо светловолосого, тщательно выбритого всадника приятнейшая неожиданность. Он, поганец, всегда умудрялся выглядеть чистеньким, даже извалявшись в грязи. Меня в детстве это крайне раздражало и неоднократно пытался мордой сунуть в землю. С переменным успехом. Чаще сам оказывался бит, а он все равно смотрелся щеголем, получив люлей. И сейчас, смотрит надменно, как болярин на раба, а на торчащего сзади меня Асена с плохо скрытой брезгливостью. Вид у того непрезентабельный. Платье грязное, да и руки и лицо черное. Я и сам немногим лучше смотрюсь, пусть и переоделся в дорогу в чистое. Ничего не поделаешь. Не на снегу ж ночевать в мороз. А в землянке топят по-черному и сажа садится на тело одежду.

— Ба, — говорю громко, в душе крайне довольный немалой удаче, — как всегда добрый и любезный пан. Как поживаете прапор Волович?

— Я брат ордена, — автоматически ответил Добромил, — а не...

По чести он не наследовал титул, будучи третьим сыном. Шестой пророк, фактически прихлопнул лествицу , провозгласив прямое наследование к сыновьям. Именно за это и возлюбил его первоначально Владимир, пока не пришло время писать завещание. Оказалось, он предпочитает младшего сына. Потом это вылилось в несколько войн, но главное было сделано. Не имеющие права на герб и землю шли в Орден и священники, давая силу и связи.

Тут он подался вперед, всматриваясь.

— Радослав?

— К твоим услугам, дорогой родич, — демонстративно протягивая пустую ладонь, сдернув рукавицу предварительно. Кроме всего прочего, это еще и этикет равных, с показом отсутствия оружия.

На лошадях обниматься не слишком удобно, но пожать руки сколько угодно, что он и сделал машинально. Родственники мы очень дальние, однако корни у предков общие и родители друг друга в прежние времена навещали. Общий круг. Клан. Это все не пустые слова. И пусть мне глубоко плевать на троюродную тетку и за кого она вышла замуж, имена прекрасно помню. Не поинтересоваться здоровьем и хозяйством величайшая грубость и глупость. Ко всему это перебрасывает мостик между нами и уже неудобно начинать с крика. Он же отнюдь не случайно заявился. Побольше вопросов, не давая слово вставить. Вечно это продолжаться не могло и он вклинился в неудачную паузу.