Чистилище для неудачника

Чистилище для неудачника

Лернер Марик

Пролог.

Люди стали собираться на площади задолго до нужного часа. Сначала, как водится, прибежали вездесущие мальчишки, крайне довольные предстоящим зрелищем. Впрочем, среди них были хмуро поглядывающие на основную компанию. Пару раз дошло до словесных оскорблений, а однажды и разбитого носа. К счастью для всех они еще не в том возрасте, когда ходят с ножами, но отношение к будущей казни и разделение было заметно. Когда появились взрослые это стало еще отчетливее. Большинство ремесленников и немногие находящиеся в городе крестьяне смотрели хмуро и настороженно. Купцы и паны, напротив, возбуждены и обсуждали окончание судебного процесса с удовлетворением.

Толпа была настроена очень по-разному и причины тому имелись серьезные. Это когда вешают убийцу или вора, все единодушны и одобряют. Любой, трудившийся тяжело знает, каково лишиться имущества. По нынешним временам практически каждого коснулась печать ночи. Однако очень многие не видели причин ненавидеть осужденного. Он был непонятен, да. И все ж справедлив. Полковник, ишпан , пошел против своих, возглавив восстание. Нет, изначальная причина ясна и даже благородные не отрицали права кровной мести. Вырубить весь род князя Зарецкого или Ковалевских — это не то чтоб одобрялось, но принималось. А вот дальше он повел себя странным образом. Возглавить мужиков и сжигать замки панов, раздавать землю бедным, сжигать налоговые записи и сажать с собой за стол бывших смердов. То есть, они по-прежнему ими и оставались, ведь освобождал без права на то. А в городах менял совет, изгоняя из него потомственный нобилитет и сажая на их места голытьбу. Воистину, удивительно себя вел. Про него рассказывали ужасы и называли святым. В зависимости от кого слушаешь.

Первыми появились ратники нового властителя Зарецкого, окружив помост плотным кольцом. Прежнего осужденный казнил публично и никто по тому не заплакал. Уж больно давил из народа деньги. Свято место пусто не бывает, нашелся дальний родич на место. Правда он уловил куда дует ветер и частично снизил прежние налоги, опасаясь очередной вспышки мятежа. Уже неплохо. Кому обязаны облегчением жизни многие прекрасно понимали.

Затем примчалась городская стража, причем местные в отряде не присутствовали, сплошь наемники. Рожи, как на подбор разбойничьи, им человека зарезать, что иному плюнуть. И лишь после растворились тяжелые ворота башни-тюрьмы и оттуда выехала процессия. Впереди на могучем вороном жеребце следовал комендант. Следом, запряженная матерым волом телега везла сидящего узника, скованного железом. Вокруг повозки тоже конная охрана. Даже теперь, в лояльном Серадзе, после подавления мятежа, паны боялись попытки отбить бывшего главаря восстания.

Толпа загудела, обсуждая происходящее, но обычного кидания камнями и протухшими остатками еды не произошло. И разглядеть за спинами ратников не особо получится, и общее неодобрение ощущалось. Даже благородные не кричали ругательства. Он был враг, но честный и справедливый человек, в чем сходились авторитетные люди. В каком-то смысле не запятнал честь, следуя обычаям. Пошел против панов-братьев? Да, но прежде выслужил звание и не по знакомству. Буен? Кто из них не мог назвать таких же, если не хуже из собственного окружения. За содеянное заслуживал казни, но не поношения. Не случайно его не станут вешать. Все ж ишпан и звания никто лишить не имел права.

На помост человека почти внесли. Идти нормально он не мог. Пытали. Но смотрел без страха. Многие увидели его сейчас впервые. Помещение суда не слишком большое, мечтающих присутствовать полно, да семьи кормить надо. Не до болтовни, продолжавшейся три дня. Теперь можно было спокойно смотреть. Молодой, не старше тридцати. С широкими плечами, крепкими руками. Можно сказать красив, даже шрам на щеке не портил внешний вид. Такие украшают мужчину и показывают, что бился неоднократно в бою. Собственно это и так заметно. Разодранная рубаха не скрывала еще парочку следов. Знатоки с умным видом обсуждали какая от пули, а где стрела вошла.

Мобед подошел и быстрой скороговоркой отпустил грехи во имя Света. Даже самому жуткому убийце давали последнее благословение. В рай или ад ему идти будут решать не на земле. Здесь лишь подводят итог его жизни на основании закона. Священник не спрашивал, раскаивается или нет. Все равно ответ не прозвучит. Рот перед казнью закрыли кляпом с повязкой, не дающей выплюнуть деревянную чурку. Все в курсе, проклятия несправедливо пострадавших обязательно сбываются и ему не дали возможность произнести последнее слово. Когда на площади это поняли, толпа взорвалась криками. Даже власть признает, что в казни присутствует нечто неправедное, раз не позволяет говорить перед смертью.

Человек понял и четко поклонился, а потом с трудом поднял руку и сделал всем знакомый благословляющий жест. Толпа ахнула. Он не держит зла! Всем прощает!

— Заканчивайте уже, — в внезапно наставшей тишине сказал раздраженный голос судьи. — Достаточно.

Человек очень выразительно показал, как плюет в его сторону, под смешки зрителей и медленно опустился на колени, положив голову на колоду. Палач, в маске, хотя весь город знал кто он и где живет, терпеливо дожидавшийся своей минуты, замахнулся и опустил топор...

Часть 1. Шляхтич.

Глава 1.

Вернуться в прошлое.

Я рванулся и резко сел, хрипя и кашляя. Голова тяжелая, как мельничный жернов и во рту хорошо знакомый вкус крови. Кроме тупого удивления обстановка не вызвала никаких эмоций. Обычная, смутно знакомая комната, с небольшим окном. Створка распахнута и цветных стекол-витражей, собираемых из маленьких кусочков, больших делать не умеют, не видно, хотя отсвет в углу синий. На стене развешано не менее знакомое оружие, а сижу на топчане, который протирал много лет боками и спиной. И все б хорошо, но комнаты этой, как и самого дома не существует лет пять.

Дверь распахнулась и вошел Савва, держа в руках приличных размеров кувшин.

— Уже иду, — сообщил неизвестно кому, — протягивая мне сосуд.

Желания завизжать и кинуть в него чем тяжелым почему-то не возникло. Ну, покойник. Мало что ли я их навидался? Они не кусаются и не опасны. Даже если ходят и разговаривают. Уж не Савва — точно. Скорее поверю, что загрызет моих врагов, как положено 'дядьке'. Зато нечто хлебнуть определено мне было крайне необходимо и почти вырвав кувшин жадно присосался, вливая в себя живительную влагу.

— Уф, — сказал с чувством, практически полностью выпив содержимое.

— Не вино, — явно неправильно поняв, сердито заявил Савва, — куда ж тебе дальше наливаться. И так вид совсем непотребный.

В отличии от большинства слуг он мог себе позволить говорить в лицо неприятные вещи. Причем иногда это доводило до жуткого раздражения, но сроду не поднял на него руку и не поставил на место. Признавал за ним такое право. И не важно, что холоп. Его ко мне приставила мать во младенчестве. А кого еще, как не собственного молочного брата? У ее матушки молока не было и пришлось брать кормилицу с недавно родившимся ребенком. Я ту бабу толком не помнил, умерла давно, а вот Савва остался. Так всю жизнь при матери и состоял в слугах, но доверенных пуще любого родича. Ему и клятв давать не требовалось. Он считал своей обязанностью ей служить. И когда вручила меня, с наказом беречь, так и занимался этим до сих пор. Не отец мной занимался, вечно отсутствующий, а 'дядька'.

Савва меня учил, воспитывал, даже давал первые уроки обращения с оружием. Госпожу положено охранять, а значит его в свое время неплохо натаскали. Науку это он на пару с Миколой, нашим комендантом замка, передали ученику в моем лице. И хотя со временем выяснилось, что я далеко не первый фехтовальщик или стрелок даже в округе, потом их тренировки ох как пригодились.

О, Стужа проклятых, о чем я думаю?! У меня руки и ноги на месте, да и голова тоже! Я сошел с ума или лежу в бреду? Всучиваю Савве назад кувшин, привычно не замечая его нудных причитаний, что так пить нельзя, недолго с коня упасть, да головушку разбить и подхожу к небольшому мутному зеркальцу на стене. Помнится, гордился такой деталью роскоши в личных покоях. Какую-то несусветную сумму отдал. Теперь-то вижу насколько предмет не лучшего качества и мал размером.

Отражение исправно показывало меня: ишпана Радослава Воронецкого. Владельца замка Вылча и трех деревень. Если уж совсем честно, по-настоящему только Блищановка и Михайловка могут так называться. Шатава не больше чем хутор, правда там пасека и дает неплохой доход. Когда-то наш род владел чуть не всей Олтенией, но с тех пор прошло лет триста и Воронецкие изрядно захудели, мало что сохранив от прежнего могущества, помимо доброго имени и длинной родословной.

Однако все гораздо страньше, чем представлялось, хотя куда уж хуже. На роже отсутствовал шрам, оставленный сильно шустрым противником в обычной глупой стычке. Даже не знаю, как к этому отнестись. Рубец имел вид не слишком приятный, зато при одном взгляде на меня у большинства людей попадало желание связываться. Сразу видно, тот еще головорез. Уж больно морда страхолюдная и не от занятия вышиванием. Прическа не изменилась, да и с чего. Воинская моде не подвластна. Виски и затылок выбриты, только на макушке волосы стрелкой. Надо сказать, очень даже симпатичный мальчик. Не удивительно, что когда-то девки сами на шею вешались. Стоп! Мальчик?! Да, я точно сильно моложе, чем во время казни. Лезу в расстегнутый ворот рубахи и оттягивая ткань, заглядываю на собственное тело. Угу и эти следы исчезли. Пулевой, от стрелы и ножом заросли. Их нет. Кожа гладкая. Так не бывает!

О, Святовит, вразуми убого разумом! Это точно не рай, за что меня туда? Но и не ад. Ни Стужи, ни вечного голода. Чистилище, где ждут перерождения недостойные подняться вверх и не низвергнутые в Стужу на вечный лед? Но мобед не так повествовал и Святые писания прекрасно помню. Какой к дэвам замок...

— Мы где, Савва? — спрашиваю растерянно.

— Разве ж можно так много пить? — говорит он возмущенно, — чтоб не помнить, как домой попал. Твои приятели-шалопаи приволокли совсем в непотребном виде, пускающего слюни.

— А день сейчас какой?

— Пророка Власа-мученика, — сказал, как о чем-то обыденном. — Год, тоже забыл с устатка?

Я понял, что можно не уточнять, ничего толкового не скажет и прошел к окну, благо один шаг и требовался. Это, действительно, замок Вылча. Когда я видел его в последний раз здесь были закопченные развалины и скелеты, разбросанные по двору. Если кто и уцелел — ушел. А сейчас жизнь кипела. Куча пристроек и домов в которых что-то происходит. На псарне гавкают, в склад мужики тащат мешки с телеги. Из кузницы раздается стук молота, возле облицованного камнем колодца во дворе болтали женщины с ведрами. Бегали детишки по своим делам, мало кто из них не был занят трудом. Максимум лет до пяти могли играть беззаботно и то не всегда.

Куры бродят по двору, нечто выискивая в катышках, оставленных стадом, которое погнали на выпас. У низких ворот, человек верхом непременно должен был нагнуться проезжая, торчал Микола, нечто выговаривая стражнику. Вобще-то они у нас с утра до вечера нараспашку, но пяток ратников содержим. Нельзя сказать грозная сила, однако по размерам хозяйства более чем достаточно.

Откуда-то из-за угла выскочила сестра Бася. Естественно это домашнее имя. На самом деле она Барбара. Еще не успела открыть рот, а все дружно зашевелились еще быстрее, старательно изображая труды праведные. Даже куры поспешно разбегались с ее дороги. Бася у нас девица целеустремленная и может запросто растоптать. Вот мать ходит медленно, вальяжно. А сейчас ей еще и трудно стало долго на ногах находиться и потому ее редко видно. Бася у нее вместо пса, гонять нерадивых.

Короче, нормальная, повседневная жизнь. Если не считать, что они все мертвые, как и я. Невольно застонал сквозь зубы от дикости обстановки.

— Так сильно голова болит? — забеспокоился Савва, прервав выступление про дурной образ жизни.

Я тупо уставился на него, не очень соображая.

— Ага, — буркнул. — Слава огню, есть чему болеть.

— Шутить изволишь, — покачал он головой недовольно.

— Какие уж тут шутки, — бурчу, — так недолго и спятить.

— Одежду пора сменить, — обычный тон недовольного 'дядьки'.

В этом он прав. Срываю с себя портки с рубахой. Они потные, мятные и ко всему в каких-то пятнах. Не иначе сам о себя руки вытирал. Ополаскиваю лицо, причем он поливает из заранее приготовленного кувшина над тазиком. Культурненько жую смолку, чтоб отбить запах изо рта и харчу подсунутый Саввой пирог с капустой. Откуда взял так и не заметил, но очень своевременно. Потом наряжаюсь в свежее. Жупан сейчас без надобности, не в гости собираюсь, а на улице тепло. А, нет. Лучше надеть. Ветер сильный по деревьям заметно. Интересно, так всегда в этом месте?

Машинально завязываю привычным узлом пояс истинно верующего. Можно ходить в лохмотьях, однако сразу обратят внимание, если появишься без него. Бывают простые, но все стремятся заполучить богато разукрашенный. Это еще и статус. Красная нить для сословия, платящего кровью, а не налогами. Заодно и саблю с ножом цепляю. Без них я никуда. Пусть холопы ходят без оружия. Это делается без всякой мысли, настолько привычно, что и не замечается.

Очередное причитание пропускаю мимо ушей. Уже понял, толку от беседы с Саввой не будет. Не ясно только это дэв вместо него кривляется или он и есть, натуральный, ничего не помнящий. Конечно, настоящий Савва гораздо приятней, он хоть не притворяется неизвестно зачем.

Сам не особо понимая смысл действий медленно пересекаю двор, кивая на приветствия встречных. Кое кого уже и не упомню, как кличут, столько лет прошло. С взрослыми проще, но нет настроения общаться. Мало ли о чем говорил с человеком тогда. Он-то все прекрасно знаетт, для него это было вчера или на днях. Обратится, а ты на манер барана зёнки лупишь. Нет, Марту, старательно поклонившуюся, не забыл. Все ж первая моя женщина. И нынешним взглядом вижу, что она не только в воспоминаниях хороша. Лет ей сейчас не больше двадцати пяти, в самом соку баба. А муж ледащий попался. Бестолковый, зато крепко пьющий и при случае поучающий супругу кулаком. Задним числом я понял зачем мальчика, меня то есть, было тогда пятнадцать лет, соблазнила. И месть своему мужику и возможность через меня слегка поправить дела. Нисколько не обиделся.

Двое детей при таком муже не шутка. А уж найти причину гонять его подальше от замка оказалось совсем не сложно. Вечно он в разъездах, пока Марту пользовал со всем прилежанием. Что интересно, не смотря на интенсивность нашей дружбы не забеременела. Никогда не спрашивал, пьет чего-то или не получалось. Тогда просто в голову не приходило. А она вполне могла зелье сварить. Имя то не случайно не здешнее. Три семьи из Баварии пригнал отец давно, после очередной войны. Ее мать у нас неплохо приспособилась. Травницей была, а такие люди всегда полезны и уважаемы. Если в нашу веру переходят, всегда из смерда в холопы переводят, а это уже другое положение. Не раб, а зависимый. Иногда такие не хуже однодворцев-панов живут, а то и лучше. Впрочем, согласно Третьему Пророку через десять лет и без смены религии освобождается. Мы, Воронецкие, заповеди чтим. Репутация важнее денег.