Хозяйка леса. Часть первая

Александр вышел в сени, надел пальто, в котором прибыл в этот мир, положил книгу под мышку и уверенно переступил порог. Хлопок за спиной заставил его обернуться. Несмотря на то, что сам маг стоял на крыльце, книга мирно покоилась на полу в сенях. Еще несколько попыток закончились тем же. Чего только не делал! Привязывал фолиант с себе, пытался просто выбросить за порог, даже в зубах зажимал! Последнее оказалось глупой затеей: книга осталась в сенях, а вот крепко сжатые зубы, лишившись опоры, так друг о дружку цокнули, что чуть не посыпались. Методом проб и следовавших за этим неудач было принято следующее решение: Ульяна должна вынести книгу из дома собственноручно. Для этого нужно просто вовремя и незаметно подсунуть вещь в ее чемоданчик с настойками или в какую-нибудь из корзин, с которой хозяйка ездит на базар.

Маг вернул книгу на место, стараясь не учинить беспорядка, закрыл потайную дверь и пошел на кухню. Проводя манипуляции с выносом артефакта, он порядком замерз. Поэтому табурет оказался придвинут поближе к духовке, а шторка на окне открыта пошире: дорогу, что из леса к дому ведет, так лучше видно.

ГЛАВА 19

Поднявшись в помещение чайной, мужчины усадили хозяйку леса у живого огня, налили ей полную чашку напитка с пряными травами и, не сговариваясь, вышли подышать свежим воздухом. Как только входная дверь закрылась за их крепкими спинами, Сердай внимательно посмотрел в глаза Колодару и тихо, но очень, очень настойчиво сказал:

— Случись что со мной — тебе общину принимать, — а заметив, что друг от таких слов опешил, сделал резкий, отметающий все возражения жест рукой и продолжил: — Слушай и не перечь, внимательно слушай, что говорю. Чует моя душа, беда к нашим краям подбирается. Уж не знаю я, что в ковене задумали, да только маг этот не зря сюда пожаловал.

— Согласен, — коротко ответил Колодар.

— Ульяну тоже не проведешь — больше нашего понимает. И кажется мне, что не все она нам с тобой рассказывает. Только помни, Колодар, если они любушку мою тронут, я это так не оставлю. На край света пойду, горы сверну, а в обиду ее не дам.

— Это каждый малец в нашей общине знает. Тут и говорить нечего. Понял я все. Пустое меня поучать.

— А раз понял, не строй рожу вчерашних щей кислее. Есть в общине и старше, и мудрее тебя, да там, — вожак указал на землю — только ты с нами был, только ты ближе брата мне и не раздумывая последовал за мной силу на пропуск в иной мир менять, все отдал, не скупясь, только бы собратьев наших в покое оставили, значит, за тобой оборотни и пойдут, когда день скрутный настанет.

Оба поняли, что разговор закончен. Не первое десятилетие они плечом к плечу по жизни идут, потому друг друга с полуслова и понимают. Развернулись да в чайную снова зашли. Один с тяжким сердцем, другой с душой неспокойной.

Никто не желал нарушать тишину. Лишь огонь в очаге время от времени потрескивал дровами, да чайник, что на треноге подвешен был, пыхтел, пары из-под крышки пуская. Ульяна попивала душистый отвар, Сердай, руки на стол выложив, голову на них опустил, думы тяжкие степенил. А Колодар, уперевшись спиной в стену, смотрел в окно. Слова друга крепко в его душе засели. Никогда не стремился он место вожака занять. Быть Сердаю помощником верным да опорой надежной — это, конечно, само собой, а вот общиной руководить, тут особая сноровка нужна. Народ, он ведь не только силу уважает. Не один раз чутье вожака жизни оборотням спасало. Вот хоть в ту ночь, когда всех как одного подняли да в неведомое отправили, только благодаря Сердаю живы и остались. Многим знатный муж пожертвовал ради блага других. Ох, многим.

Все события из той, прошлой, жизни, будто вчера, помнятся.

Колодар осиротел рано, подростком еще. Жили они тогда в мире гор, рек чистых да лесов, что тянутся сколько глазу видно. Много кланов и общин тогда под одним Небом обитало да горя не знало. Хорошие времена были. Магия в сердце каждого жила, и всякий мог лишь во благо ее использовать. Оттого и трава, и вода, и деревья, и земля плодородная щедро делились с оборотнями силой своей первозданной. Никто никогда к соседу с лихом не приходил. В мире и согласии дети Луны встречали рассветы и провожали закаты: кто в горах, кто в лесах, кто у рек широких. Колодарово племя к горным относилось. Отец его за собой народ вел. Все высокие, смуглокожие, черноволосые, а шкуры таковы, словно сам вороний король их на досуге краской ночи расписывал. Но беда пришла, откуда не ждали. Кто ж ведал, что есть и иные миры, и маги в них монету выше жизни ценят. Горные племена первыми извели. Оно и понятно: добра всякого в горах видимо-невидимо! Хоть лопатой выгребай! Пытались оборотни отстоять свой пятак земли, да где им супротив силищи колдовской выстоять! Много в то время народу полегло. Мать и отец Колодара в первую же битву сгинули. На помощь горцам общины лесные пришли, да все впустую. Сердай Колодара на своих плечах с поля боя вынес. Сам изранен был, а не бросил. Лесные оборотни в семью свою приняли, сыном да братом нарекать стали. Белогор, отец Сердая, хлопцев уму-разуму учил, вместе быть велел во всякую минуту: и в скруте, и в радости. Шли годы. Парни мужали, в полную силу вошли. Однако пришлые тоже времени не теряли, горы выпотрошили, за леса принялись...

Долго длилась война за отчий дом да за землю родимую, но не смог вольный народ в ней верх взять... Против армии магов, что огнем стелят да заговорами в живую душу метят, — спасу нет. Из всех общин, что к войску Белогора примкнули, лишь горстка осталась. Сам Белогор к тому времени много раз ранен был, боялся, что Луна ему со дня на день светить перестанет, потому силу ведущего да камень ее хранящий, Волчий Глаз, сыну передал. На том еще год продержались. Ряды оборотней таяли, словно тень. Но когда старшие мужи на свой последний совет собрались да рядиться начали, куда, мол, идти, где мира да покоя искать, посреди поляны, на которой те сидели, туман густой из-под земли вышел. А как рассеялся, все чародейку узрели. Волосы ее, будто жар, горели. Высока, стройна, брови уголком изогнуты, а в глазах ночь непроглядная.

— Слушайте меня, вольный народ! — сказала громко, сильно и так назидательно, что сомнений не осталось: мудрость ее устами гласит. — Выход у вас один — на уговор с недругом идти. Я пришла из того же мира, что маги, меры деньгам не знающие. Не оставят они вас в покое, не дадут жития мирного, пока не возьмут с земли этой все до последнего. Ты, вожак, — обратилась она к Сердаю, — должен согласиться на то, что скажут. А захотеть они могут только одно — силу. Велят добровольно ее отдать да в камень заточить, что на шее у тебя висит. С самим камнем тоже расстаться придется, но даю вам честное благородное слово: настанет день, и вы обретете утерянное! А ты, молодой вожак, потребуй в обмен на силу, отослать вас в мир, что Белой Стороной называют. Скажи, от стариков о таком слыхивал. Белым тот мир потому нарекли, что тепла и холода в нем поровну, зимой землю снега глубокие укрывают, вода замерзает да красота вокруг такая, что глаз радуется! А летом поля колосятся, реки шумят, птицы поют... Клянусь Небом, силой ветра, воды, огня да земли плодородной, коли сделаете, как советую, жить вам долго и счастливо. А заупрямитесь, знать, зря я магии на дорогу не пожалела.

Потом стукнула она трижды метлой о пенек чахлый да пропала. Многие уговаривали Сердая не слушать ведьму, идти до последнего, но молодой вожак сам решил, как судьбу повернуть.

Потому, когда Ульяна камень заветный на стол выложила, у Колодара сердце и ухнуло: что если Сердай с собой не совладает? Волчий Глаз штука нешуточная. Вожаком ведь не просто так в их мире ставали. Мощь Луны в жилах главного волка бурлить должна да так, чтобы и приливы морские бдеть, и ветра перемену, и огонь смертоносный от созидающего отличать и силу земли животворящую чувствовать. А такое лишь от отца к сыну да к дочери передается. Много раз старики сосватать Сердаю дев пригожих старались, оно ведь понятно зачем: род сильнейшего продлиться должен. Не родится сын, не расцветет дочь, кто народ за собой поведет? Ведь отродясь такого не было, чтоб вожак бобылем по лесам бегал!

"Эх, кто я такой, чтоб уму-разуму учить того, кто в свое время одним движением руки воду в реке будоражил да деревья корнями вверх выворачивал? Недивно, что по Ульяне друг мой лепший сохнет. Сила-то, она к силе льнет, душу родственную чует. Кабы не закон тот подшкурный, что маги нам в мире людском соблюдать наказали, страшно вообразить, на что потомки этой пары способны были бы..."

Вот говорят же, о чертятах подумай, они и явятся!

Дверь чайной отворилась настежь. Шумно хвастаясь друг перед дружкой обновками, в помещение ввалились воспитанники Ульяны. Мальцы, словно медяки новые, сияли, у каждого по такому пакету в руках, что глаз не видно. Новые войлочники через плечо на бечевке болтаются, а у Михея еще что-то под подбородком зажато.

— Ульяна, гляди, что мне Дарёна подарила! — Старший мальчишка оставил ношу на ближайшей лавке, подбежал к угрюмой компании и, довольный, положил на стол новенькую тетрадь.

— Красива, ох, красива вещица! Напиши там такие стихи да истории, чтоб и дети твои, и внуки зачитывались, а уж мы как гордиться станем! — обнимая мальчика за плечи, говорила Ульяна.

— А чего это у тебя глаза такие грустные? — Наблюдательного Артемия словами складными не заговоришь, этот все с первого взгляда понимает, все чувствует!

— Устала, только и всего, — отшутилась хозяйка леса.

— А эти два, — кивнул мальчишка в сторону оборотней, — чего тогда сидят, словно мать крапивой отходила да за розгами послала?

— Ничего от вас не скроешь, — улыбнулась ему в ответ хозяйка. — Я вот тут подумала да потолковать с вами решила по-взрослому. Только вы мне без утайки отвечайте, потому как дело важное.

Мальчики уселись напротив хозяйки леса, стали внимательно ловить каждое ее слово.

— Расскажите-ка нам обо всем, что о книге да о камне знаете. Когда, как и зачем они у вас очутились.

— Да тут и рассказывать не о чем, — деловито сложа руки на коленях, начал Михей. — Ночью дело было, уж и не помню, как давно. Кажись, по весне. Отец еще жив-здоров был. Пришел к нам хозяин леса бывший. Мы с Артемием на печи делали вид, что сны глядим, а сами уши востро держали.

— Это у вас здорово получается, — улыбнулся Сердай и потрепал младшего по макушке, а тот, что котенок, глаза прикрыл, так к теплой ладони вожака и льнет — мужской ласки да заботы не хватает.

— Так вот, — Михейка строго на брата зыркнул, — дает он отцу нашему суму, с которой я к тебе в дом приехал, да говорит, мол, схорони в общине вещицы заветные, к зимним праздникам заберу да передам, куда велено было. А потом подумал, подумал, вынул книгу из сумы да сказал, что в одной корзине все яйца держать опрометчиво, и вышел за порог.

— Значит, у старой волчицы решил он книгу припрятать... — догадалась Ульяна.

— Так и было! — встрепенулся младший. — И пока отец с камнем, словно с писаной торбой, носился, все думал, куда от глаз упрятать, старушка книгу в тряпку старую замотала да на полку небрежно бросила. Мы, когда в ее хату переселились, и не догадались сразу, где искать, пока Михейка снова читательством по ночам не занялся!

— Чтением, — вставила Ульяна.

— А камень где нашли? — спросил Сердай.

— Так а что его искать-то? — удивился старший. — Отец всегда сначала думает, куда добро припрятать, а потом в казан, что у печи безхозный стоит, кладет. Уж мы-то знаем! А сверху барахла всякого навалит да щепок, будто ненужное на растопку, — никто и не догадается, что там ценность какая.

— А потом горе в наш дом пришло. Отца схоронили, мамку следом, Марун и его дружки, словно тени, по дому рыскали, нас допрашивали, а мы глаза большие делали да будто не понимали, про что речь идет. Хозяин леса к нам после того в общину не приходил, а потом вот и его супостаты порешили...

— Послушайте меня, мои хорошие, — Ульяна сделала долгую паузу, — как бы Александр вас о том ни спрашивал, как бы ни вынюхивал, делайте глаза большие да сами спрашивать начинайте, что это и зачем ему надо. Он, ясное дело, отвечать не захочет, а ты, Михей, скажи, что приспешники Маруна тебя о том же спрашивали, да только ответить тебе им нечего было. Слышал, мол, ты звон да не знаешь, где он.

— Понял, — кивнул Михей.

— То-то же. — Хозяйка налила воспитанникам чаю, попейте, мол, горячего в дорогу.

Пока пацанята чаек попивали, Ульяна к каждому подошла, над головой что-то прошептала и в макушку поцеловала. Добрые, мягкие руки у нее. Обнимет, приголубит, и мир ярче становится. Мать с отцом нелегко осиротевшим заменить, но теплом и добром человеческим поделиться не жалко, а в душе Ульянушки того с избытком имеется.

ГЛАВА 20

Ульяна и ребята домой вернулись довольные. Кто обновкам радовался да дождаться не мог, когда же банька истопится, чтоб отмыться да в новенькое облачиться. Кто с облегчением думал о том, что вещи заветные в нужные руки попали да в надежном месте пристроены. Но о баньке, само собой, тоже мечталось — косточки-то после морозца ух как попарить охота и на печи поудобней улечься с книгой, что о землях заморских да о принцах статных рассказывает. Были у Ульяны на полке и такие, в один рядок аккуратно сложены. Женской-то душе мечтать не запретишь, а сборником о травах да о запасах земель плодородных душу не отведешь.

Хозяйка зашла в дом, шушун неспешно сняла, войлочники на домашнюю обувку поменяла, прислушалась, принюхалась, улыбнулась, левый уголок губ приподняв, с насмешкой, значит, да прямиком на кухню пошла.

— Молодец! Вижу, времени зря не терял, — обратилась она к Александру.

Тот маленько напрягся, но, когда нахваливать его стали за то, что и дров в баньку наносил, и горячей воды полны казаны нагрел, и холодной в лоханях банных предостаточно, и печь истоплена как полагается, — расслабился. Сначала думал, учуяла-таки хозяюшка, как он над тетрадями ее колдовал. Да видимо, магии чуток в доме, что со всех сторон заговорами да заклинаниями опутан, и не чувствуется.

Баню топили жарко! Михейка с Артемием первые туда сиганули. Ух и плескались! Ух и хлестали друг дружку вениками! Ульяна им настой из трав для волос да для тела приготовила, обливаться не жалея велела, а тем только того и надо! И если ранее о помывке слыхивать не желали, нынче не дозваться их из бани было, только лепниками со сметаной в дом и заманили!

После ужина Ульяна сама париться пошла. Растомил ее пар, разрумянил. Настой из лепестков чайной розы прозрачным облачком вверх подымался, вдыхала его красавица полной грудью, думы горькие одним махом вычеркнув. Потом водицей розовой с головы до ног себя облила, в сорочку длинную облачилась да на печь с книжицей почивать отправилась.

Александр в баню по-мужски снарядился: одежда чистая наперевес, войлочники, тулуп с шапкой в придачу, чтобы потом не застудиться, да веник под мышкой. "Эх, еще бы кто отхлестал им как полагается, — шагая по расчищенной дорожке, думал он, — хотя, нет, сам справлюсь. А то знаю я, как кое-кто с хлыстами-батогами управляется, иди знай, может, веником банным не мягче орудует". Мага банька хорошо взбодрила... Отмылся, оттерся, отварами облился. Красота! Ему Ульяна хвойных веточек да иголок крутым кипятком залила и у углей раскаленных оставила, в казанке маленьком. Велела пар вдыхать поглубже, пусть, мол, нутро прогреется.