После чего Мастер подошел к нему и, крепко обняв, приподнял над землей. Потом, поставив Неки на землю, нашел глазами второго нарушителя и заметно помрачнел. Его взгляд прошелся по моей коже, ушам и всем прочим признакам моей "эльфячности". Осмотр явно дал неутешительные результаты и он, обернувшись к Неки, уверенно произнес:

— Точно воротник будет! Это шо у меня за зверь ушастый во дворе? Зайцы у меня тока жаренные и тока на столе бывают! — он еще раз оглядел меня с ног до головы и продолжил, — А энтот ещо и больной какой-то!

— Сами вы, Мастер... больной! — нет, я реально обиделся!

Мастер Торванн с удивлением взглянул на меня и внезапно замер. Нет, это длилось всего секунду, но, казалось, за эту секунду произошло очень многое и он, взвесив все спорные моменты, пришел к какому-то выводу. В глазах старого гнома заплясали чертики и, удивленно приподняв брови, он спросил у Неки, указывая пальцем на меня и театрально округляя глаза:

— А оно что, раз-го-ва-ри-ва-ет?

— А тыкать пальцем неприлично, мастер Торванн! А еще приличным гномом прикидывался,— все еще обиженно произношу я, скрещивая руки на груди.

Глухо рассмеявшись, Мастер пнул повара и пророкотал:

— Не знаю, с кем веселилась твоя мамаша, парень, но от зайцев у тебя тока уши! Зачем приперлись?

Убедившись, что гном уже не желает видеть мою тушку на обеденном столе и, вызвав своим показательным осмотром еще один взрыв смеха у пары закадычных друзей, я протянул Мастеру свои кинжалы.

Да-а, сразу видно настоящего знатока своего дела! Как загорелись его глаза при виде двух слегка зеленоватых лезвий, как он нежно оглаживал их рукояти, буквально вдыхал металлический запах. Он разве, что на вкус не попробовал холодноватый металл моих клинков.

— Да, ушастик, удивил ты старого Мастера. Третий раз вижу я кинжалы сидов! И как к тебе они попали?..

— Да Учитель сказал, что с войны... — я замолчал, осознав, что мой ответ не нужен Знающему-Металл. Он, ударив пальцем по лезвию, прислушался к звону, чуть улыбнулся и, пристально взглянув на меня, внезапно кинул их мне. Отшатнувшись, я привычно поймал их. На мой удивленный взгляд Мастер ответил:

— Станцуй, а я погляжу, где поправить надобно! Тока, подожди секундочку... — он подошел ко мне и уверенным движением снял полумесяц с косы.

— Эй, Мастер, поаккуратнее! Не скальп же снимать собрались!

— Ниче, не сахарный же! Вы, ушастые, как тараканы — не выведешь.

Вот так, под хохот собравшихся гномов и откровенный ржач Некатора, я завязал косу в узел и, расположив кинжалы у предплечий, начал танцевать. Сначала неуверенно — все-таки впервые кто-нибудь кроме Отца видел мой "танец", а он всегда был мной недоволен. Но, шаг за шагом, звон за звоном, я забывал, что нахожусь во дворе мастерской ехидного гнома, что за мной наблюдают десятки глаз. Забылось все, кроме "танца" и дыхания чащи, слышимом в звоне клинка.

Шаг... разворот... удар! Два кинжала радостно звенят в моих ладонях, лаская грубую кожу своими мягкими костяными рукоятями. Вам тоже нравиться танцевать, мои прекрасные леди? "Да-да! Танцуйте, наш Лорд! Танцуйте!". Раз-два-три... Разворот! Раз-два! Раз-два! Удар! Пойте, мои Леди! Пойте!

Внутренний двор мастерской

Некатор

Сказать, что Некатор был удивлен, значит ничего не сказать. Он был ошарашен. Убит.

Кантаре, ушастый бард, танцевал.

Не то, чтобы бывший наемный убийца был поражен его техникой, нет. В этом плане дракон-полукровка был, нужно признать, танцором, в общем-то, посредственным. И в то же время, хотя танец его не был идеален, было в нем что-то завораживающее. Он был похож то на изысканные движения дворцовых ловеласов, стремящихся завоевать расположение очередной красотки, то на дикий прыжок первобытного хищника... А два изогнутых кинжала, как две любовницы, прижимались к нему, ласкаясь, стремясь слиться с ним... Красиво.

Иногда Некатору даже казалось, что на зеленом лезвии сестер пробегало то же золотое пламя, что и в подернутых легкой дымкой глазах барда. И это было завораживающе. Быстрые движения, кривая ухмылка и горящие глаза...Сейчас повар видел перед собой не певца, но убийцу, не эльфа, но дракона. И все, о чем ему оставалось молиться — чтобы этого не увидел никто другой.

Там же,

Кантаре, странствующий бард

Леди трепетали в моих ладонях, прося ласки, прося грубости, прося... крови. Да, они требовали, как умирающий от жажды человек — глоток воды, как истосковавшаяся по ласке куртизанка — любви надменного лорда, как... Да какая разница как! Они просто просили. И как сложно было им отказать, когда сам едва сдерживаешь Жажду... Когда рядом столько... сосудов?

Остановись! Остановись, бард! "Нет, наш Лорд, не надо! Мы так давно не танцевали! Еще! Еще!" Хватит.

Резко прекратив танец, я встал посреди затихшего двора. Опустив руки с намертво вросшими туда рукоятями, я тяжело дышал, считая скатывающиеся со лба капельки пота. Клинки все еще подрагивали, обиженные тем, что прекратилось развлечение, так и не дойдя до кульминации. Руки тоже дрожали, но отнюдь не от усталости или разочарования. Они дрожали от страха.

Что это было? Что, Темный меня забери, это было? Я уже давно не терял контроль! А эти голоса?! Что со мной творится?! Я сжимал и разжимал ладони, не выпуская из захвата клинки, настолько погрузившись в самокопание, что не заметил, как ко мне подбежал чем-то явно расстроенный Мастер и, резко вырвав у меня из рук сестер, забормотал:

— Так, баланс ни к Темному. Здесь чуть добавить, здесь убрать. А хорошо Вас, Леди, жизнь-то потрепала. Ну, ничего я Вам красоту-то наведу. Будете как с императорского бала!

Зацепившись за знакомое обращение, я вскинулся:

— А почему вы назвали их Леди, Мастер?

Гном обернулся, пару секунд рассеяно искал, а кто собственно с ним разговаривал, нашел меня, вспомнил вопрос и, наконец, ответил:

— Так разве не видно?

И ушел вглубь кузни, позвав и нас с Неки за собой.

Бережно прижимая мои кинжалы к груди, гном объяснял, стремясь перекричать грохот молотов и горнов:

— Ты знаешь ли, ушастик, почему клинки сидов так сложно обрабатывать? Ой, да чего это я?! Конечно же, никогда ты не думал... Я вообще не уверен, что ты это умеешь! Так вот, сообщаю тебе, существует ничтожно мало таких существ — мне известны только пятеро гномов и трое зайцев...— тут Торванн немного задумался, не переставая поглаживать клинки.— Вроде еще один из короткоживущих, прости Неки, тож чегой-то может. А почему? А потому, что клинки их не только выращены, но и душу свою имеют. Да-да, и не косись так на Леди, они не виноваты!

Так вот, во-первых, выращенные клинки требуют особого к себе подхода — их и нагревать надо нежнее, да и струмент иметь особый, живому клинку сделаешь больно, а он возьми да и помри! И будет у тебя проклятое оружие заместо живого, а это страшная судьба, уж поверь мне, ушастик. Но и это только полбеды,— продолжил распинаться гном.— Живыми клинками много кто балуется — и вы, ельфы, и гномы, и вампиры, даже некоторые люди-Мастера! Но только сиды на этом не остановились...

Даже и спрашивать не буду, бард, знаешь ли ты, как умирают Хранители-сиды. Вижу, что ничего-то ты не знаешь! Они воплощаются в Живое дерево. И вот если из этого дерева вырастить меч, то появляются клинки подобные твоим. И считанные единицы могут перековывать Живую душу.

Мастер остановился около своей наковальни, нежно положил на нее кинжалы и, доставая завернутые в бархат молоточки, продолжил:

— И величайшая на свете редкость, когда рождается парное оружие, ибо рождается оно лишь тогда, когда в один час умирают сиды-близнецы, не достигшие совершеннолетия... Как две сестры из благородного рода Наяд, чьи души заключены в твоих кинжалах.

Я слушал Мастера, затаив дыхание; с некоторой ревностью смотрел на то, как он касается моего оружия. А он, начал нагревать сестричек. Медленно пламя прокалило их металлическую плоть, и капли пота, падающие на них со лба гнома, моментально испарялись, не долетая до пола.

— Спой!— вдруг прогрохотал он.

Я вскинулся. Прямо мне в глаза уставился малахит гнома:

— Спой! Им больно.

И я, достав из мешка ситару, начал петь, стараясь, что бы песню услышали мои Леди:

— Там, где жар и стон металла,

Где горит огонь богов,

Шпага мастера встречала,

Звоном радостным боков.

Он ее, огладив жаром,

Изгибал, точил, играл...

И в веселом звоне слабом

Голос тихий отыскал:

"Больно, радостно и жарко!

Ты клинок мой приласкай!

Ударяя нежно, гладко,

Плоть металла исцеляй!"

Звенит сталь под молотком Мастера, откликаются на песню Леди. И старая песенка, которую любил петь деревенский кузнец отлично ложится на звон молотков.

Я замолчал, обнаружив, что все уже прекратилось. Гном, отряхнув со лба пот, смотрел на мое оружие. И, последний раз оглядев клинки, он протянул их мне.

Они стали еще прекраснее, чем были. На тонких лезвиях не осталось старых царапин и шрамов, а рукояти по новому, покорно и ласково, ложились в ладони. Всю дорогу к дверям во двор я едва сдерживался, чтобы не опробовать их в деле, так, что, выскользнув во двор, я сразу же сделал начал танец.

В этот раз все было по-другому. Лучше.

Кинжалы, и раньше необычайно удобные, сейчас как будто врастали в ладони, а лезвия, дрожа от напора воздуха, разрезали его с мелодичным свистом, в котором явно слышалось: "Потанцуем, наш Лорд!". Но теперь я не боялся этих слов.

Сделав еще пару движений, я замер, низко поклонившись старому гному.

— Спасибо, Мастер.

Когда я поднял глаза, то Мастер как-то странно смотрел на меня, со смесью удовлетворения и... жалости? Так, наверное, смотрят на безнадежно больного, все еще не сдавшегося и ведущего бессмысленную борьбу.

— Мастер?

— Деньги отдашь этому, у ворот...— он резко отвернулся.

Странный гном!

Я пожал плечами и, развернувшись, пошел к выходу со двора. За мной, растерянно потрусил и Неки. А в след раздался голос гнома:

— Если будешь жив, заходи, ушастик...

Дарлин, пиная камушки у ворот, встретил нас как манну небесную. Перекидываясь ехидными замечаниями, мы рассчитались за работу, а он еще и помог нацепить свежезаточенный полумесяц под развязанную косу.

Попрощавшись, и пообещав еще заходить, мы с Неки отправились прямо в таверну, готовиться к вечернему "обмыванию" обновленных клинков.

Вином, Леди, исключительно вином.

Оружейная мастерская,

Мастер Торванн Мон'Халибо

Когда Некатор с полукровкой, весело смеясь, вышли за ворота, Мастер, прикрикнув на учеников, чтобы не расслаблялись, пошел в небольшую каморку за кузней. Там, в тишине и прохладе, он нацарапал записку на обрывке пергамента, после чего, сложив ее вчетверо, вышел в еще один внутренний дворик. Этот двор значительно отличался от виденного Кантаре — здесь, в тени толстостволых дубов, в ажурной клетке сидели почтовые голуби, встретившие хозяина довольным клекотом. И Мастер улыбался, смотря на то, как радостно снуют белоснежные птицы, ожидая вкусного корма, которого всегда так много у доброго и заботливого хозяина.

Мастер Торванн знал насколько это не свойственно гному — держать во дворе голубятню, но видимо уж слишком долго он жил среди людей, изменяясь, подстраиваясь под их жизнь. Да, как бы ни кичились старшие, долгоживущие расы, все равно им приходилось мириться с тем, какое положение занимают люди в Соррене, сколько территорий под их пятой, сколько ресурсов, умений, как быстро они приспосабливаются и как много... их. Сейчас эти люди не понимают, что за сила, способная уничтожить все, теплится в их жилах. Сила, которую настолько боятся долгоживущие, что тратят все свои силы на то, что бы люди не догадались, что за их презрением скрывается опасение, если не за свою жизнь, то за жизнь своих детей уж точно. Но рано или поздно это сила вырвется на волю, заставляя других считаться с ней уже по-настоящему.

Старый гном давно это понял, и вот уже полсотни лет жил среди людей, работал для людей, учил людей, почти забыв про родные горы. Вот и сейчас, войдя в просторную клетку, он, выбрав незаметную серую птицу, служил им же.

Привязав к ее лапке записку, гном выпустил голубя в небо. Он следил как, сначала неуверенно, птица сделала круг над мастерской, но потом, исправившись, стремительно понеслась прочь от города.

А Мастер все стоял и смотрел ей вслед, еле слышно прошептав:

— Прости меня, Черный лис... Прости. Ты никогда не умел выбирать друзей.

Затем он повернулся и направился обратно в кузню, а в наполненном клекотом дворике эхом раздавался его гулкий голос:

— Эй, кто тут отдыхать удумал?! Кого родители мало пороли?!

А птица все летит в бескрайне голубом небе, спеша доставить послание в высокий дом за многие мили от города, и путь ее прервется только тогда, когда солнце зайдет за горизонт, а старый Мастер уснет, напившись горькой гномьей водки. Прервется в руках высокого, покрытого безобразными шрамами седого мужчины, чье лицо все еще хранило след былой привлекательности. Он развернет послание, и тонкие губы исказятся в предвкушающей улыбке. О, как долго он ждал этого! Теперь, когда известно место, Гильдия наконец-то вступит в бой.

— Началось! — низкий, но необычайно звонкий голос мужчины разносится по всему дому, проникая в каждый темный угол, и словно тени, призраки ночи выходят за ворота старинного дома. А за ними, с массивного каменного балкона наблюдает Глава. И Он улыбается.

Они жали своего часа, и он настал.

Гильдия наемников никогда не спит.

Южные ворота,

Веран Эргус, стражник

Когда его поставили в дневную смену, да еще и на Южных воротах, Веран, совсем еще юный стражник был в ужасе — ведь именно через них в город едут огромные караваны хитрых торговцев из Фарнского халифата, султаната Аль'Иреф и Эвирского Ханства... А это всегда проблемы.

И вот, подтверждая самые худшие предположения Верана, он уже полчаса стоит у каравана и пересчитывает повозки, доказывая низенькому бородатому торговцу, что у него, оказывается, двадцать три повозки, нагруженные добром, а не двадцать. Именно столько насчитывает сам торговец, несмотря на то, что считают они вместе, одновременно, а Эргус еще и постоянно следит за нечистым на руку мужчиной.

В конце концов, стражник тяжело вздохнул, бросив это неблагодарное занятие убеждения представителя ханства в реальном количестве повозок, и они сторговались на двадцати двух повозках и одном груженом верблюде. Взяв пошлину, старательно пересчитав, стребовав пять золотых, которые ушлый торговец решил прикарманить, Веран огляделся, посочувствовав напарнику, которого султанский посол пытался уверить, что он один, а бесчисленные обозы стражнику привиделись от жары... Серж же, вот уже битый час, тыкал в коней, телеги и ржущих возниц пальцами, пикой, доказывая, что они существуют. На что, улыбающийся торговец предлагал ему прекрасное, проверенное годами и им лично, снадобье, "ну совсем за бесценок!.."