Цена правосудия (продолжение Дорогого подарка)

— Я должен отдать распоряжения Лавуазену, — отрывисто бросил он и вышел. Оставшиеся молчали. Элеонора не хотела требовать у Рамона дочь при лишнем свидетеле, отец Эмиль опасался говорить при вдове Робийяр, а эмпат рассеянно думал о Бьяно. Зверек в ярости и шипит на него, как дикий кот, но это пройдет со временем, возможно, уже по возвращении из дворца. В конце концов, мальчик сам этого хотел. Герцог улыбнулся.

— Над чем вы смеетесь, ваше сиятельство? — осведомилась падме Элеонора. Аббат навострил уши.

— Я думаю о превратностях любви, сударыня.

Графиня громко фыркнула.

— Любви! Нашли, о чем думать! Пфуй!

— Мне, наверное, пора жениться, — раздумчиво протянул герцог.

— Зачем? Можно подумать, с вас будет какой-то прок.

— Простите, в каком смысле, сударыня?

— В смысле супружеского долга, — отозвалась графиня, и аббат зашелся в приступе кашля.

— А падме Юппер не жаловалась, — заметил Рамон, переждав приступ.

— Ах, я же не про удовольствие...

Вошел король и сразу же направился к вдовице. Элеонора, поразмыслив, встала.

— Сударыня, ваш брат больше не побеспокоит вас, — глухо сказал монарх, — равно как и отзвук этой грязной истории.

— Благодарю вас, сир, — поклонилась графиня. — Но у меня есть еще одна просьба.

— Слушаю вас, падме.

— Я требую справедливости! — с места в карьер прыгнула Элеонора, круто разворачиваясь к Рамону. — Я хочу, чтобы вы вернули мне дочь!

— О боги, что?! — вскричал Гастон IV, у которого голова пошла кругом. Ему давно не выпадало таких тяжелых дней.

— Не что, ваше величество, а кого, — мягко поправил Рамон. — Юную Анжелу Робийяр.

— Так вы... вы похитили ее? — королю показалось, что он наконец-то начинает что-то понимать. — Похитили ее, чтобы добиться показаний падме Робийяр.

— О нет, что вы! Я узнал о том, что на дом графини готовится нападение с целью похищения ее дочерей...

— Так это вы узнали об этом? — возопил монарх, запутавшись окончательно.

— Да, я предложил свою помощь и лично принял участие в спасении девушки.

— Ложь! — вмешалась Элеонора. — Вы ее украли!

— Анжела была ранена, и я благодаря амулету перенес ее в свой дом, где девушке была оказана помощь.

— Он лжет, сир!

— Вы же видели, ваше величество, падме Робийяр ни разу не солгала на Суде, хотя ее показания были мне весьма неприятны, — вкрадчиво напомнил эмпат. Король сжал голову руками и упал в кресло.

— Лимонной воды, сир? Вина? — подкатился отец Эмиль.

— Но зачем вы это сделали? — в смятении спросил Гастон IV. — Зачем удерживаете ее?

— Видите ли... я питаю к девице Робийяр глубокую и пылкую страсть, — заявил Рамон. Элеонора пронзительно вскрикнула. — И я готов положить к ногам падме Анжелы руку, сердце и все прочие органы.

Король уронил бокал.

— Никогда! Ни за что! — закричала графиня. — Это все ложь! Вы видели Анжелу всего два раза!

— Ну, есть же любовь с первого взгляда.

— Ваше величество, запретите...

— Ваше величество, рассудите же здраво: девушка будет опозорена, а мое любящее сердце этого не перенесет.

— Я никогда не дам согласия на этот брак! — взвизгнула Элеонора. — Никогда!

— Почему? — тихо спросил Гастон IV, прикрывая глаза.

— Потому что моя первая жена пала от рук какого-то бандита, и уважаемая графиня вбила себе в голову...

— Если вы не отдадите мне дочь, я отправлю вас под Суд!

— А как же честь девушки?

— Хватит!!

Спорщики повернулись к королю, вспомнив о его присутствии.

— Я даю согласие на этот брак, — сказал Гастон IV, надеясь, что теперь они все уйдут. Не тут-то было.

— Даете? Даете? Согласие? — пролепетала графиня, и пол впервые в жизни ушел у нее из-под ног, а стены и потолок несколько раз поменялись местами. Она пришла в себя, полулежа в кресле, а Рамон обмахивал ее веером, соорудив на лице самое заботливое выражение. Несколько секунд женщина молча смотрела на эту наглую рожу, а потом, вспомнив, что он опять женится на ее дочери, закрыла лицо руками и стала дико хохотать.

— Это от счастья, — авторитетно пояснил Гастон IVу томоэ.

— Я бы не сказал, — пробормотал отец Эмиль. Элеонора отхохоталась, выпила полстакана лимонной воды и вырвала у герцога свой веер. Но перед тем, как встать и выразить свою благодарность монарху за оказанную милость, она на пару мгновений вперилась в лицо томоэ горящими глазами, вложив в короткий взгляд всю ненависть, на которую была способна. Эмпат дернулся от боли, графиня мстительно улыбнулась. Если бы она могла, она бы задушила Рамона своей ненавистью, а так — ей оставалось только уйти.

Рамон разбирал бумаги. Не то, чтобы за время его отсутствия их стало слишком много, просто шуршание аккуратно распределенных по кучкам бумаг успокаивало. Он еще не говорил с Фабианом после того, как... Герцог оттолкнул бумажонки и потер лоб. Если бы мальчик бесился, ему было бы легче, но подросток замкнулся в холодном, оскорбленном молчании. Правда, прошло около суток, может, уже отошел.

Тихо повернулась дверная ручка, и эмпат резко вскинул голову. В проеме стоял Фабиан. Глаза, как всегда, светились во мраке голубыми огнями.

— Да, Бьяно? — спросил Рамон. Подросток несколько раз качнулся с каблука на носок и наконец вошел.

— Томоэ...

— Да, я слушаю, — герцог поднялся навстречу воспитаннику. Тот смотрел в пол, водя пальцем по столу, и в его чувствах было что-то не то, не то, чего Рамон ждал и хотел.

— Я подал прошение, — начал мальчик. — О приеме в Медонскую гимназию магов. И его подписали. Сегодня.

Перед Рамоном все завертелось и куда-то рухнуло, а столешница вдруг пнула в бедро. Герцог оперся об нее одной рукой, другой вцепившись в локоть Фабиана.

— Что? — прошептал эмпат. — Что?! Вы... ты хочешь уйти? Уйти от меня? — вырвалось у него.

— Да, — как-то бесцветно ответил мальчик. — Уйти.

— Но ты не можешь, — Рамон качнулся вперед и с силой встряхнул Фабиана. — Не можешь! Ты просто не понимаешь! Зверек... После всего...

Подросток поморщился и отстранился.

— Простите, томоэ, но я устал быть вашей любимой грелкой.

— Грелкой? — запнулся герцог. Фабиан мягко освободился из рук герцога и направился к двери.

— Между лапаньем моих прежних хозяев и этой вашей любовью разница слишком маленькая, — негромко пояснил подросток и надавил на ручку. Дверь мягко закрылась. Рамон навалился на нее всем телом, но эмпат как никто другой понимал, что если он бросится следом за мальчишкой, то все будет только хуже. Оторвавшись от двери, герцог добрел до спальни, нашел в ней графин и усилием воли заменил воду на самую крепкую остенлибскую водку.

В вечер своей помолвки томоэ был безобразно пьян.

59