Танцовщица

Поэтому я спустилась вниз, на кухню. И взялась мыть посуду. Благо, вода тёплая шла из крана, и мыло вкусно пахнущее имелось. Не барское это дело. Но успокаивающее. Поэтому перемыв всё и чуть, было, не разбив стопку уже вымытой посуду, решила, что пора с кухни уходить.

Тихонько поднялась по лестнице и подошла к нашей комнате. Постучаться или не стоит? А вдруг муж уже спит?

Медленно отворила дверь. Тишина. Судя по прохладе, свет выключен. Прислушалась. Муж сопел. Спит. Стала осторожно пробираться к постели. Обошлось без неприятностей.

Кое-как скинув с себя всю одежду, я просто влезла под одеяло.

Меня тут же заключили в объятия.

— Прости, — прошептал муж. — Каждый раз одно и то же. Разум будто мутится.

Его извиняющий тон мне льстил, но вот слова...

— И много у тебя беременных жён было? — а про себя добавила: — "Ах, да, не жён, просто женщин, на которых стояла его метка. На мне ведь тоже. И не важно, что окружающие считают иначе".

— Ты — вторая.

Вспомнила про умершее чадо. Надеюсь, не он стал причиной их с женой смерти. Но обвинять мужа ещё и в этом — как-то слишком. Простить? И всё вновь повторится? До очередного "помутившегося рассудка".

— Мне очень обидно. И дело даже не в том, прощаю я тебя или нет. Дело в доверии. Разве я давала повод в себе усомниться? Разве я тебя обманывала? Да и брат тебя любит. Да, ведёт себя, словно отрок. Но...

— По-твоему я должен ответить на его выпады? Вызвать на дуэль? — тон начинал быть раздражительным. Надо как-то остудить его.

— Ты считаешь, что заслужил. Винишь себя. И позволяешь своему брату, по сути, оскорблять своих женщин. Хорошо, если он не зайдёт далеко, но что, если зайдёт? Пусть и из лучших побуждений, чтобы раскрыть тебе глаза на них? Да даже и по обоюдному желанию... Неужели ты готов подложить брату в постель меня?

На мои слова объятия стали крепче.

Я развернулась к нему лицом, раздвигая бёдра и впуская к себе, обнимая шею и его ноги. Если б могла зреть, наверно, глядела б сейчас в его серые омуты.

Ощутила его желание.

— Ты — только моя. Никому не отдам, — прошептал охрипшим голосом, медленно сливаясь со мною.

Я его простила, принимая со всеми его тараканами. Они, к слову, выжили в катастрофе. Но поцелуи мужа заставили забыть про всё на свете.

Утром муж всё же собрался ехать на предприятие.

— Я с тобой. И возражения не принимаются, — предупредила его сразу, — только сперва тренировка.

— Какая тренировка? Тебе покой полагается!

— Тебя это тоже касается. Поэтому давай, сколько сможешь. Общеукрепляющие упражнения, немного нагрузки — самую малость, чтобы раскачать после спячки мышцы, и дыхательные упражнения. Тренировки полагалось делать на свежем воздухе, а зимой в помещении с открытым окном.

Эжен рвался по делам, но ему вообще постельный режим прописали, поэтому либо тренировка, либо постель. Он выбрал первое.

А после тренировки я ощутила прилив сил. Да и супруг взбодрился. Даже порывался слиться со мною, но я напомнила про срочные дела. А ведь ещё и позавтракать полагалось.

Жаль, что я не вижу. Очень хотелось заглянуть в его глаза. Дария заглянула в танцевальный зал, как я его окрестила.

— Мама, мамочка! — прильнула ко мне. Я обняла её. Моя девочка. — У тебя всё хорошо?

— Да, моя лапочка, благодарю за беспокойство. А ты как вчера день провела? Интересно?

— Да, мне показывал дядя Эмиль, как ткани делают на огромных станках! Это так увлекательно! Вот бы и мне что-то такое придумать! Говорят, что таким станком даже отрок управлять может! Вот бы мне попробовать!

— Так ты разве отрок? Ты ж отроковица! — и представилась смущённая девочка с моими чертами лица, короткими тёмно-русыми волосами и ... Я не просто представила, я увидела её и себя. Только сейчас я не походила на себя прежнюю. Совсем иные черты лица. А девочка с небесными голубыми глазками. Такая красивая! Но в следующий миг всё пропало. Я вновь ничего не видела. От этого стало грустно.

— Батя, батенька...

— Дядя! — поправил Эжен. — Никаких батенек...

— Тятя...

— Дядя!

Кажется, нашла коса на камень.

— Дария! Прекрати! Нельзя так к нам относиться!

— А то что? Вы меня выгоните? — дерзила она, но в голосе ощущались слёзы.

Ощутила движение возле меня.

— Никто тебя не выгонит, — голос мужа смягчился. Мне показалось, или он взял Дарию на руки? — Просто нельзя показывать свои чувства. Некоторым людям могут не понравиться нежности.

— Но разве они могут не нравиться?

— А ты вспомни тех, с кем жила. Им нравились?

— Нет. Не хочу вспоминать!

— Нельзя забывать! Слышишь? Всегда помни.

— Но зачем? — искренне недоумевала эта кроха.

— Потому что всё познаётся в сравнении. И без прошлого у нас нет будущего.

— Я не понимаю.

— Поймёшь. Со временем. А пока помни, что люди злы, завистливы, жадны. Не все, конечно, но очень многие. Поэтому им доставит удовольствие сделать тебе больно. Нельзя показывать свою слабость.

— А разве любовь — это слабость?

— Когда человек любит, то что он больше всего ценит?

— Того, кого любит.

— Вот ты любишь кого?

— Маму и тебя.

— А если мамы у тебя не станет, тебе будет больно?

— Да. Зачем ты такое говоришь? — она вновь расстроилась.

— Чтобы ты поняла, что злые люди повсюду, при этом они могут улыбаться тебе, а сами держат камень, чтобы больно тебя ударить.

— Как дядя Эмиль?

— Нет. Дядя Эмиль вовсе не злой.

— Но он улыбается, а улыбка его такая странная...

— Дядя Эмиль... — Эжен явно не мог подобрать слов. — Я встала и пошла в нашу спальню переодеваться. Лишь услышала во след: — Он так играет со мной и Варварой Карловной.

— И мне тоже надо играть?

— Да, это игра...

Дослушивать не стала. Уверена, она справится. А малышка... Я видела эти глаза. Небесного цвета. Где только? Не помню. У Эжена тёмно-серые. И у меня светло-серые. Где я могла видеть? В труппе никого с такими глазами не было. А зрителей наших близко не рассматривала, стараясь не показывать ни к чему интерес.

И у Карла светло-серые. Я действительно была сейчас на него похожа.

Муж явился вслед за мною, но уже без Дарии.

— Готова? Молодец , что волосы подбираешь! — похвалил супруг. Так ведь сам сказал в две косы переплетать. — Перчатки не забудь, и шляпку.

Я и правда всё время забываю.

— К слову. После родов я думаю привезти Пятнашку сюда.

— З-зачем?

— Хочу летний театр построить. Пусть танцует, развлекает публику.

— Хочешь любовницу привезти сюда?

— Тебе ж нельзя будет...

Обсуждаем такие вещи... Я должна быть не против? А сейчас, значит, нельзя. Иначе, будет подозрительно, если обе слепых женщины Эжена и обе беременных. Да и дитя только одно будет. Хотя... Детей ведь принято отдавать. Но не здесь. Отроки трудятся на фабриках, а до того присматривает кто-то за ними, наверное.

— Делай, как хочешь... — ответила я. Неужели Эжен хочет таким вот способом выполнить обещание мне большой сцены?

— Ты не в обиде?

О чём спрашивает? О любовнице или замены Большого театра? Скорее всего второе, хотя для посторонних ушей — первое.

— Нет. Мне ведь после родов нельзя будет... — в Москву вряд ли поеду. К тому же, какая мне сцена Большого при слепоте? Да и, если судебное предписание будет работать, то здесь безопаснее.

— Я рад, что мы поняли друг друга. Пойдём,завтракать и поедем. Дарию не выпускай, да и сама будь осторожна на фабрике. Я не смогу быть с тобою, а со мною тебе скучно будет.

— Но...

— Ладно, поглядим, как получится.

Соня во время завтрака сделала гадость. Случайно намочила мне платье.

— Соня, не поверю, что ты не нарочно.

— Простите, госпожа.

— Ты... — хотела сказать, что уволена, но муж тронул мою ногу. Пришлось сдержать себя. А когда Соня ушла, он натянул щит и прошептал:

— Слуги у нас отнюдь не рабы. Они — свободные, просто на службе, за которую получают деньги.

— Но она делает гадости. Неужели я не могу её наказать?

— Она вежлива, хорошо исполняет свою работу. И я не могу её уволить только за это? Первая оплошность — устный выговор. Вторая оплошность — письменное предупреждение. Лишь на третий раз ты можешь её уволить.

— Это считается первым разом?

— Нет. Выговор ты не сделала.

— А в прошлый?

— Забудь. Начинай считать со следующего раза. И не забывай, что хоть по документам они крепостные, но вольные. Поставь себя на её место и как бы ты поступила?

Пока ехали, я думала. По всему выходило, что я бы поступила так же, но если б госпожа была здорова. А над слепой издеваться — подло, мерзко и трусовато. А значит... Её нужно поставить на место.

— Ты несколько не понимаешь ситуацию. А если бы я подскользнулась и упала и лишилась дитя?

— Уверен, ты найдёшь выход.

Карета остановилась.

— Жень, а ведь раньше трамваи ходили... И повозки самодвижущиеся были...

— Были. Но у нас тут дачный посёлок рядом, да и электричество пока не восстановили. Поэтому... Пока обходимся без него. Лошадьми пользуемся.

— Понятно. Жаль.

Муж помог выбраться из кареты. Дария побежала вперёд.

— Дария, ничего не трогай! — крикнул Эжен.

Когда мы вошли на фабрику, то в нос ударил неприятный запах. Я поморщилась.

— Это запах овечьей шерсти.

— А где вы берёте её?

— У нас тут народ держит. Вот у них и покупаем.

Послышались монотонные звуки.

— Это станки так работают. Вначале чесальные. На машину вываливаем из мешком овечью шерсть, и она чешет её, разбивая на отдельные волоски. Пока нет электричества, вручную. Станки пришлось дорабатывать. Мы сейчас расширились, выкупили фабрику Дюпуа, у него было вообще всё автоматизировано. А мы с братьями переделали станки на ручное управление с возможностью вернуть как было.

Я хотела нащупать станок, но муж не позволил.

— Хочешь, чтобы тебя засосало? Тут у нас был случай, когда у девки косу затянуло в станок. Оторвало подчистую все волосы. А тебе не только волосы оторвать может. И пальцы...

Кивнула, понимая, что он прав.

— Дария! Ничего не трогай! — вновь крикнул супруг.

— Но мне же интересно!..

— Хочешь поработать?

— Да! — девочка была счастлива на это предложение.

— Митяй, возьми эту егозу под присмотр, пусть тут вам поможет... И не забудьте накормить её.

— Хорошо, Евгений Евгеньевич!

— Митяй, познакомься, это моя жена — Варвара Карловна. Варвара Карловна — это мой управляющий Митяй. А это Дария.

— Дария? — переспросил мужчина, присев на корточки. — Госпожа Дария?

— Нет, просто Дария. Поводырь моей жены.

— Поводырь?

— Да, моя жена, к сожалению, слепа.

— Мои соболезнования, мадам.

— Приятно познакомиться, Митяй, — ответила я.

— И мне очень приятно.

— Ладно, мы пойдём, смотри за ней, опять убежала. Отвечаешь головой!

— Хорошо, тогда поспешу... Прошу меня простить, мадам...

И послышались отдаляющиеся шаги, которые смешивались с работой станков.

— У нас тут много фабрик. Есть и химическое предприятие по созданию красок для тканей. Я вам вкратце расскажу, где и что по дороге, мне надо в кабинет. А вот чем вы будете там заниматься, даже не представляю.

— Вы ведь говорили, что у вас есть швейное предприятие...

— Ну, это отдел небольшой при фабрике. Если хотите, провожу вас. Но тогда путь через фабрику выйдет короче.

— Евгений Евгеньевич, делайте как вам удобно.

— Но вам ведь любопытно...

— Любопытно, не скрою, но не хочу быть обузой. — Вы вовсе не являетесь обузой... Ладно, пойдёмте, всё же небольшой обзор вам сделаю.

И я вдруг увидела его глазами. Металлические станки, которыми управляли люди, все эти барабаны, валики, шестерёнки, шерсть.

— Вот здесь шерсть отмывается и выводится запах.

Тут находились баки с жидкостью и запах стоял неприятный: резкий, неестественный, в отличие от запах овечьей шерсти.

Я чихнула, а муж повёл дальше.

— Далее шерсть красят.

Тут сновало много народу с какими-то бочками. Кто-то поглядывал на меня, не прекращая работы. В основном это были мужчины и женщины. Женщины работали за станками, а мужчины занимались переносом тяжестей, как эти бочонки с краской. Были и отроки, правда, лет по четырнадцать, а не как Дария.

— Потом крашенную шерсть кладут на чесальный станок. Отсюда выходит уже ровное полотно, которое попадает на следующий станок, где происходит расщепление на толстые рыхлые жгуты. Далее жгуты подают через сучильные рукава, создавая плотную нить — ровницу. Но это ещё не всё, — муж подошёл к станку с другой стороны, оставляя меня поодаль. Взял кусок нити и оторвал. — Она ненадёжна. Поэтому её пропускают через прядильную машину, скручивая нить. Вот теперь получается пряжа, из которой уже можно ткать или вязать.

Муж вручил мне клубок мягких шерстяных зелёных ниток.

— Пряжу отдельно производим лишь для своих. Работники фабрики да поставщики шерсти вяжут себе одежду. А так разную ткань делаем. Но основное ткацкое предприятие не здесь. А с той стороны реки. Тут лишь обычное шерстяное и полушерстяное полотно.

— А река... Используете движущую силу воды?

Эжен замолчал. А потом сказал, что я — гений.

— Варвара Карловна, я должен заняться делами. Сейчас отведу вас в наш цех по созданию моделей.

Меня вывели на улицу, заставив ощутить холод и закутаться в тёплую накидку.

— Вам не помешает обзавестись тёплой одеждой, — сказал супруг.

— А Дария?

— Дарии поглядим в магазине. Тут есть для простого люду.

Я поджала губы. Всё время забываю, что Дария — всего лишь прислуга. Царапнуло.

— Я предупреждал вас, дорогая, — заметил он моё недовольство.

Да, я знаю. Просто...

— Вещи добротные, просто не по последней французской моде. Простенькие. Но девки одеваются не хуже барынь. Просто иначе.

Я кивнула, не желая продолжать разговор.

— Вот и пришли, — муж предупредил о ступенях, завёл в переднюю, помог снять накидку. Провёл в тёплое помещение. Тут тоже слышалось металлическое постукивание. Только мягче, реже, чем на фабрике. Вдруг всё затихло. Ощутила на себе изучающие взгляды.

— Здравствуйте, Евгений Евгеньевич, — хором сказали женщины.

— Здравствуйте, девочки. Знакомьтесь, моя супруга Варвара Карловна. Прошу любить и жаловать. Помните, я вам говорил, что нашёл для вас модель? Вот, Варвара Карловна согласилась ею стать. Попробуйте что-то из французских журналов, — он стал листать книгу или журнал. — Вот это, к примеру. Ей нужны тёплые вещи.

— А цвет какой?

— На ваше усмотрение.

— Но сейчас модны пурпурные тона.

— Обсудите с Варварой Карловной. Она слепа, поэтому осторожно с нею. И накормите в обед. Оставляю её здесь до вечера.

— Хорошо, сударь.

Эжен усадил меня в кресло, представил женщин, показав внешность каждой, простился и ушёл, тихонько хлопнув дверью. А я немного растерялась. Как себя с этими женщинами вести? Эжен вёл странно, так, как было до войны и пожара. И поняла: вот оно! Просто вежливо, почти что на равных.